Он вбежал ко мне в квартиру, торопливо озираясь и приложив палец к губам. Я встретил его хмурым взглядом — меня вовсе не устраивает, чтобы мелкие жулики наносили мне визиты вежливости. В этой среде я слыл одиноким волком, не имеющим друзей.

— Эд, — прошептал он, — я пришел к тебе как друг.

Однажды ты выручил меня, я этого никогда не забуду.

Женщина с родинкой на левой руке… тебе надо опасаться ее. Они охотятся за тобой — и полиция и бандиты. Тебе ведь не на кого опереться… Берегись женщины с родинкой на левой руке.

Сказав это, он исчез. Только я никогда не обращаю внимания на предостережения. К тому же он оставил в моей квартире этот отвратительный тошнотворный тюремный запах, отдающий дезинфекцией. Звали его Хорьком, и сидел он за бродяжничество. Когда полиции нечего было повесить на него, она сажала его за бродяжничество, чтобы малость припугнуть и еще раз напомнить, что он всего лишь мелкая сошка. Таким, как Хорек, вечно достается от всех.

Я открыл окно — хотелось проветрить комнату — и высунул голову, чтобы глотнуть свежего летнего ночного воздуха, как вдруг услышал выстрелы. Один за другим, потом — тишина.

Стреляли за углом, примерно в квартале отсюда. Затем раздался визг шин, из-за угла вынырнула машина и, набрав скорость, исчезла в ночи. Где-то закричала женщина, и хриплый мужской голос позвал на помощь.

Послышался топот ног по тротуару, и толпа любопытных черной бесформенной массой ринулась к месту происшествия.

Я убрал голову. У меня появилось неуютное трудноуловимое чувство, что эта стрельба имеет какое-то отношение ко мне.

С час я просидел в темноте, выжидая, когда полиция проведет расследование и уедет, а толпа любознательных насытится зрелищем и рассосется, потом надел шляпу и плащ и вышел из дома.

Возле табачного киоска на углу я узнал новости. Это был Хорек. Его застрелили из машины, из одного из этих «автомобилей смерти» — лимузинов, обычно используемых конкурирующими бандами для своих разборок. Хорек умер почти мгновенно.

Откусив кончик сигары, я зажег ее и задумался о человеческой жизни, которая может в любой момент погаснуть, как спичка на ветру. За что же его убили? За то, что он предупредил меня? Или его в чем-то подозревали? Все может быть, и теперь я этого уже не узнаю. Да, Хорек был одним из мелких третьесортных мошенников, которые могут позволить расстрелять себя в упор из машины, нашпигованной бандитами. Первоклассный мошенник заметил бы эту машину, еще когда она только появилась на горизонте. Ведь цена жизни в нашем деле — неусыпная бдительность.

На своем веку я слышал немало предостережений — и лживых, и вполне искренних. Но это было особенное.

Во-первых, оно исходило от мошенника, и потом — эта женщина с родинкой на левой руке… Может, Хорек не видел ее лица, а видел только руку или вообще слышал только голос? Теперь я пожалел, что проявил такое нетерпение и не расспросил его. Но, что ни говори, это уже прочитанная глава, Хорек теперь мертв.

Я вышел на обочину, поймал такси и поехал в бар.

«Пурпурная роза» — местечко что надо: резвые артисточки, развлекающие публику, официанты, носящиеся туда-сюда, полуобнаженные танцовщицы, извивающиеся в танце любви, и грохочущий оркестр, перекрывающий общий шум зала. Этот переполненный потными пьяными веселящимися людьми бар развлекал меня — здесь я мог наблюдать за самыми разными типами человеческой природы, здесь, наконец, мне хорошо думалось.

Старший официант усадил меня за мой обычный столик, расположенный в затемненном углу. Было время, когда он служил местом встреч влюбленных парочек.

Теперь они предпочитали миловаться прямо на глазах у всех — на танцевальной площадке или за столом, освещенные со всех сторон огнями. Ну что ж, такова жизнь.

Я заказал легкую закуску и лениво жевал, наблюдая за публикой, слушая грохочущую музыку и громкий смех.

Я уже покончил с едой, когда к моему столику подошла девушка:

— Эй, чего приуныл? Думаю, все не так уж плохо. Как насчет того, чтобы потанцевать? А?

Я покачал головой, решив, что это одна из артисток, развлекающих публику за деньги. Всех их я знал наперечет, и они давно запомнили, что меня лучше оставить в покое. Эта же, вероятно, была новенькая.

Она улыбнулась, развернулась на пол-оборота, кокетливо глянув на меня через плечо, протянула в мою сторону руку, прищелкнула пальцами, и ее алые губки снова приоткрылись в заманчивой улыбке.

Ее подвижность, ее живая грация и задор, несомненно, приковали бы мое внимание, если бы не кое-что еще. Когда ее рука очутилась на уровне моих глаз, я заметил на ней родинку — родинку на левой руке, на тыльной стороне ладони, — это крошечное темное пятнышко отчетливо выделялось на белой гладкой коже.

Я оплатил счет и ушел. Этот бар я навсегда вычеркнул из своего списка — мне сразу вспомнился Хорек и те прогремевшие в ночи выстрелы.

Я взял такси и почувствовал, что за мною следят. Это, конечно, раздражало, но не более того. За мной часто следят. Но сейчас это не помешает мне поехать прямиком к себе домой — пока я в Калифорнии, я в безопасности. За криминальное прошлое я объявлен в розыск в десятке штатов, однако в силу существующего порядка меня нельзя выдворить из Калифорнии. Здесь я хоть и известен как мошенник, но все же пользуюсь неприкосновенностью, живу своей жизнью, реагируя лишь на те раздражители, которые касаются таких, как я.

Я заставил водителя поколесить по городу, а потом выехал за его пределы. Мысли о Хорьке не шли у меня из головы. Кроме того, я чувствовал что-то неладное.

Почти уже в полной темноте, на пустынной дороге, у нас заглох мотор. Водитель выскочил из машины и поднял крышку капота. Он сильно нервничал, руки его тряслись.

Я вышел из противоположной дверцы. Преступника можно арестовать за ношение огнестрельного оружия, вот почему я почти никогда не ношу с собой пистолет.

Зато использовать собственные мозги не запрещено законом, а они не раз выручали меня из таких переделок, в каких не помогли бы никакие пистолеты.

Я посмотрел назад, на пустынную дорогу. Навстречу, в сторону города, ехала машина, эдакая изящная сверкающая никелированная штучка. За рулем сидела женщина, вся закутанная, несмотря на теплую погоду.

Зашуршали по гравию шины, и дамочка высунулась из машины:

— Эй, таксист, что, поломка? Может, передать что-то в городе или подвезти?

У нее был приятный голос.

Я сунул таксисту деньги за проезд и вышел на дорогу:

— Не довезете ли до города, если, конечно, не затруднит?

Женщина рассмеялась низким грудным смехом и распахнула дверцу:

— Пожалуйста, пожалуйста, садитесь вперед.

Она нажала на газ, и машина рванула с места. На руке, сжимавшей руль, я заметил крошечную родинку.

Она поняла, что я узнал ее. Ее правая рука, скользнув, опустилась на мое колено.

— А с вами не так-то просто познакомиться, Эд Дженкинс.

— Благодарю вас за чуткость, которую вы проявили, столь любезно посадив меня в машину, — сказал я, — все было очень ловко продумано — и поломка такси, и то, что вы ехали навстречу, а не в том же направлении, что и я.

Она снова рассмеялась своим журчащим смехом:

— Да, это было действительно ловко придумано. Когда таксист уже точно знал, по какой дороге поедет, он просигналил мне число миль от поворота, давая таким образом знать, где произойдет поломка. Поехав по короткому пути, я обогнала вас и, развернувшись, поехала навстречу.

— Если вы хотели меня видеть, то почему не пришли прямо ко мне домой? К чему все эти сложности?

Взгляд ее вдруг сделался жестким и холодным, губы плотно сжались, превратившись в тоненькую ниточку.

— Потому, — медленно проговорила она, — что мне нужно было не просто увидеть вас. Мне нужно было, чтобы вы оказались в моих руках.

Я почувствовал, как маленький смертоносный револьвер, который она держала в правой руке, прижался к моим ребрам.

Я осторожно посмотрел на нее. Она может застрелить меня прежде, чем я пошевельнусь и попытаюсь отобрать у нее оружие. Внимательно посмотрев на нее, я решил, что она не относится к тем, кто стреляет просто так, ради забавы, но чувствовалось, что она способна на все.

И безусловно, голову она носила не только ради коротенькой стрижки.

— Вот что, Эд Дженкинс, — проговорила женщина, — вы поедете со мной. Мне от вас нужно только одно — чтобы в течение двух часов вы делали то, что я скажу. Потом можете отправляться на все четыре стороны. А до этих пор должны будете сопровождать меня. Обещайте, что станете меня слушаться и не попытаетесь сбежать, или же мне придется держать вас под прицелом. Ведь я могу и выстрелить.

Я зевнул:

— Можешь выстрелить, детка? Я не ослышался?

Она придала голосу пленительность:

— Пистолет может выстрелить сам. Случайно.

— Что ж, пусть стреляет.

Губы ее плотно сжались. Она нажала на переключатель скоростей, я согнул правую ногу в колене и резко рванул вниз ручной тормоз. Последовал толчок, ее с силой бросило на руль. Воспользовавшись этим, одной рукой я схватил ее за горло, другой вывернул запястье.

Вышвырнув пистолет за окно, я отпустил ручной тормоз, выправил руль, так как машину бросало из стороны в сторону, посмотрел на нее и усмехнулся:

— Ну как? Продолжим?

Она побледнела как мел, глаза сверкали в темноте яростным огнем, губы сжались в тонкую нить.

— Хам! Животное!

Я снова зевнул:

— Вы, женщины, всегда так. Сначала тычете человеку в ребра пистолетом, а стоит ему отобрать его, так он уже и хам. Ну ладно, давай вези, пока я не отшлепал тебя по попке.

Остановив машину, она согнула колени, выскользнула из-за руля и, как дикая кошка, бросилась на меня, кусаясь и царапаясь. Я с трудом удерживал ее. Платье соскользнуло у нее с плеча, острый каблук-шпилька впился в мою ногу, а сверкающие белизной зубы яростно щелкали, пытаясь укусить меня. Да, ничего не скажешь.

Вдруг она застыла, расслабилась и… заплакала — типичный трюк, который обычно пускают в ход представительницы слабого пола. Потерпев поражение, она буквально выла у меня на плече. Чулки ее спустились, обнажив сверкающие белизной ноги. Растрепанные волосы свешивались на лицо, платье было разорвано, и я вдруг заметил, что моя рука покоится на ее голом плече и, что самое интересное, слегка похлопывает по нему, как будто пытаясь ее успокоить. Уж не знаю, почему моя рука это делала, думаю, чисто механически. Видит Бог, я вовсе не собирался утешать эту разъяренную кошку только потому, что ей не удалось пристрелить меня.

Я оттолкнул ее.

— Господи, как я ненавижу тебя! — гневно выдохнула она.

— Это заметно, — проговорил я. — В следующий раз, когда сломается такси и какая-нибудь девушка предложит подвезти меня до города, я возьму с собой роликовые коньки.

Тут она снова прильнула ко мне, склонив голову мне на плечо, и опять горестно зарыдала. Я дал ей выплакаться. Ярость и разочарование довели ее почти до истерики, и я ждал, пока она успокоится. Нужно было выяснить, что все это значит и чего хочет эта женщина с родинкой на левой руке.

Некоторое время спустя она выпрямилась, подтянула чулки, припудрила носик и поправила волосы, снова приняв нормальный вид. Приведя, насколько это было возможно, в порядок платье, она посмотрела на меня и усмехнулась.

— Ты победил, — заявила она.

— Куда ты собиралась меня везти? — спросил я.

Улыбка на мгновение исчезла с ее лица, и я уж было подумал, что она снова расплачется.

— Для меня это так важно, — сказала она. — Мне даже в голову не приходило, что все может сорваться… — Посмотрев на ручные часики, она вздохнула: — Я должна была отвезти тебя в одно место. Это в двадцати минутах езды отсюда… Я думала, что смогу соблазнить тебя, а когда у меня не получилось, решила действовать силой… Господи! Для меня это так много значит!

Я посмотрел на нее с любопытством:

— Ну и где же это место? Тебе что, приказали привезти меня?

— Я не могу сказать где, Эд. Да, мне приказали.

Я откинулся на сиденье:

— Ну что ж, тогда хватит хлюпать, поехали.

Если кому-то надо, чтобы я был в определенном месте в определенное время, у меня хватит смелости отправиться туда и даже устроить там маленький праздник. Я уже порядком устал от того, что какие-то дешевые жулики вмешиваются в мою жизнь. Хотел бы я взглянуть на человека, который натравил на меня эту дикую женщину.

Она широко улыбнулась.

— Я знала, что ты поедешь, — проворковала она, явно заигрывая со мной. (Ох уж эти женщины! Дай им волю, и они съедят тебя с потрохами.) — Да-да, я знала, Эд, что ты храбрый и не побоишься поехать. Я никогда не забуду этого и, может быть, тоже сделаю для тебя чтонибудь, когда придет время.

С этими словами она обвила мою шею руками, поцеловала и, юркнув за руль, завела машину, и мы поехали.

Да, эта барышня машину вела умело, и к тому же ужасно гнала.

Мы приехали в китайский квартал. Я старался запомнить дорогу. Я хорошо знаю китайцев, их привычки и даже немного говорю на их языке. И если пьеса, в которой мне тоже была отведена роль, собиралась разыграться в китайском квартале, тем лучше для меня.

Мы остановились перед небольшим грязноватым магазинчиком, в витрине его размещались антикварные безделушки из слоновой кости, засиженные мухами, а перед входом сидели два китайца охранника. Ничего необычного в этом не было. Китайцы, вечно сидящие на тротуаре с безразличным видом, ссутулив плечи и задумчиво попыхивая трубками, вовсе не пребывают в философских раздумьях и не просто наслаждаются пейзажем, они охраняют место, перед которым сидят.

— Эд, — сказала она, — за то, что произойдет там, я не отвечаю. Все, что от меня требовалось, — это доставить тебя сюда, в определенную комнату, где ты должен побеседовать с определенным человеком. Мне бы хотелось, чтобы это выглядело так, словно я отлично выполнила свою работу. Поэтому не мог бы ты притвориться, будто ты клюнул на меня, ну… в общем запал на меня… Понимаешь?

Я вылез из машины.

— Давай веди, — сказал я.

Когда мы вошли в магазин, она взяла меня за руку, и мы стали пробираться сквозь толпу без умолку тараторивших китайцев, мимо охранника, следившего за входом, и вскоре погрузились в полумрак бесконечных извивающихся коридоров с дубовыми дверьми и пустыми комнатами.

Я обвил рукой ее талию и крепко прижал к себе. Не потому, что хотел сделать вид, будто, как она сказала, запал на нее, а просто потому, что доверял ей не больше, чем доверяют гремучей змее.

Наконец мы повернули налево, дважды постучали в тяжелую дверь, услышали щелчок в замке, и уже через мгновение я оказался в просторной комнате, обставленной массивной мебелью тикового дерева, украшенной дорогими гобеленами и восточными коврами. Здесь царили богатство, роскошь и покой.

Посреди комнаты стоял тяжелый письменный стол, за которым сидел грузный мужчина. Его ледяные глаза сверкали в полумраке комнаты как два больших холодных алмаза.

Я застыл на месте. Уже многие месяцы по городу носились слухи о преступном синдикате и о большом человеке, который, сидя в конторе, управляет преступным миром, приводя в систему вымогательство, подпольную торговлю спиртным и кражи драгоценностей. Никто не знал его в лицо, и в то же время его знали все — город полнился слухами, смутными догадками и самыми немыслимыми предположениями. Дошел этот слух и до меня, но я принял его за одну из тех невероятных историй, которые время от времени якобы потрясают преступный мир. Теперь же у меня появилось какое-то неуютное ощущение, что слухи имели под собой нечто определенное.

Он заговорил безо всякого вступления. Его голос удивил меня. Глядя на это грузное, массивное тело, я приготовился услышать густой бас, но он говорил таким тонким голосом, что если бы я собственными глазами не видел, как шевелятся эти толстые губы, то подумал бы, что за его спиной прячется женщина и говорит за него.

— Эд Дженкинс, у вас репутация человека, способного открыть любой сейф, не оставив при этом следов.

Слова эти он произнес с вопросительной интонацией, но я не шелохнулся, не издал ни единого звука.

Помолчав с минуту, он продолжил:

— Есть сейф, который вы должны будете открыть и положить туда конверт. Это нужно сделать завтра до полуночи. И никто не должен догадаться, что сейф вскрывали.

Ледяные серо-голубые глаза продолжали сверлить меня. Полный сарказма ответ готов был сорваться у меня с языка, но я сдержался. Чувствовалось, что этот человек не остановится ни перед чем. К тому же я находился в потайных лабиринтах китайского квартала, а игра, судя по всему, шла по-крупному, или я ничего не смыслю в преступных делах.

— Вас, наверное, удивляет, почему я даю вам инструкции. Я хорошо знаю вас, Дженкинс, отлично осведомлен о всех ваших деяниях. Например, мне известно, что вы одинокий волк и не подчиняетесь никому. С мозгами у вас все в порядке, вы обладаете непревзойденной способностью ускользать из-под самого носа полиции и всегда заметаете следы. Учитывая эти ваши способности, я и прошу вас кое-что для меня сделать. А взамен я сделаю чтонибудь для вас. — С этими словами он вынул из ящика стола два конверта. — В этом конверте две тысячи долларов, — сказал он, хлопнув конвертом по столу и протягивая его мне.

Я видел края банкнотов, выглядывающих из конверта, но не взял его. Я выжидал. Сейчас мне было выгоднее помолчать, предоставив вести разговор этому массивному, грузному типу, восседавшему за столом.

Рядом с собой я слышал прерывистое и частое дыхание девушки — она была напряжена и взволнована. Видимо, ее обуревали какие-то сильные чувства, которые она пыталась скрыть.

— Во втором конверте, — продолжал человек за столом, — бумаги, которые, как мне кажется, представляют для вас интерес.

Он пододвинул конверт ко мне, и я пробежал глазами его содержимое. Эти бумаги я искал уже давно, искал всевозможными окольными путями. Некий Чэдвик был когда-то вовлечен в нехорошую историю, за причастность к которой он мог угодить в тюрьму. Чэдвик умер, но у него остались жена и дочь, принадлежащие к высшему классу, к самым сливкам общества. Я знал его дочь, Элен Чэдвик, эта девушка значила для меня многое — в свое время я помог ей. Из-за этих бумаг ее отец подвергся шантажу, и ему пришлось выдать мошеннику долговые расписки на сто тысяч долларов. Я помог девушке выпутаться из этой истории, но бумаги пропали, их засосала какая-то мутная воронка, и я долгое время безуспешно пытался найти их. Само их существование оставалось угрозой для честнейшей девушки в мире, для той, которая умела быть настоящим другом и не побоялась вступить в далеко не женскую игру…

Я положил бумаги в карман плаща. Да провались они все пропадом, пусть делают, что хотят. Но эти бумаги я из рук не выпущу.

Он не сводил ледяных глаз с моего лица:

— Вы человек чести, Дженкинс, и я верю в ваше благоразумие. Прошу вас дать мне слово, что вы до наступления завтрашней ночи откроете для меня этот сейф.

Как только вы дадите мне слово, можете быть свободны, бумаги и деньги оставьте себе.

Я кивнул. Конечно, можно было бы что-нибудь сказать, но я боялся, что голос выдаст мою крайнюю заинтересованность. Оба мы были мошенниками. Бумаги лежали у меня в кармане. Ради них я открыл бы любой сейф в мире, и, если я могу заполучить их только таким путем, что ж, меня это устраивает.

Он сложил руки, выражение его лица оставалось неизменным. Ни единая складка обвислой кожи на его щеках не шевельнулась. Единственным признаком внутреннего волнения были эти сомкнутые руки.

— Я вижу, Дженкинс, вы человек рассудительный.

Мой помощник позвонит вам в положенное время и даст необходимые инструкции.

Наконец, впервые с тех пор, как я вошел в комнату, я заговорил:

— Я даю слово вскрыть этот сейф. Только, само собой разумеется, это должна быть честная сделка. Если вы попытаетесь меня обмануть, я сочту себя вправе поступить, как мне заблагорассудится.

Мне показалось, что уголки его обвислых губ чуточку дернулись, — в полумраке трудно было разглядеть.

— Если вы задумаете перехитрить меня, Дженкинс, если не исполните моих инструкций, пожалуйста, это ваше право. Но знайте, вы сами приблизили свой конец.

Я вздохнул. С таким комплексом мне уже приходилось сталкиваться. У него было ложное представление о собственной значимости, ему казалось, что он контролирует ситуацию. Я ничего не сказал — в этом не было необходимости, ведь я уже предупредил его.

Он снова открыл ящик стола и извлек из него конверт с огромной сургучной печатью. На обратной стороне конверта был напечатан на машинке номер — 543290.

Конверт был тонкий, похоже, в нем лежал лишь одинединственный лист бумаги.

— Мистер Колби зайдет к вам домой, и вы отдадите ему этот конверт — он знает, что с ним делать. Спасибо за визит. А вас, Мод, можно поздравить с успешным выполнением задания. Теперь можете отвезти мистера Дженкинса домой.

Он не пожелал мне спокойной ночи, лишь едва заметная нотка завершенности в его голосе указала на то, что аудиенция закончена. Грузная фигура оставалась неподвижной, только ледяные глаза зловеще поблескивали в полумраке.

— Я буду дома с девяти до одиннадцати утра, — сказал я, решив оставить последнее слово за собой.

Он ничем не показал, что слышал мои слова, лишь не мигая оценивающе смотрел на меня. Девушка взяла меня за руку.

— Пошли, — сказала она, и я почувствовал, что рука ее дрожит.

Бок о бок мы вышли из комнаты и, пройдя по зловещим лабиринтам, оказались на улице.

— Эд, можешь сесть за руль? — спросила она, и я заметил, что нервы у нее совсем сдали.

Лицо побелело как мел, ноздри трепетали, а сама она дрожала как листок на ветру. Что это — волнение или страх? Я смотрел на нее и не мог понять.

— Значит, тебя зовут Мод? — спросил я, заводя двигатель.

Она рассеянно кивнула:

— Да, Мод Эндерс.

Я ехал молча до самого дома.

— Давай-ка поднимемся, — предложил я, когда машина остановилась. — Я согрею тебе чайку. Тебе надо отойти от всего этого.

Она резко покачала головой.

— Нет, у меня есть дела. — В голосе ее по-прежнему слышалось безразличие, словно она говорила во сне.

Я пожал плечами:

— Мод, сегодня ты оказала мне большую услугу. Бумаги, которые я получил, очень многое для меня значат.

Однако и эти слова не вернули ее к реальности.

— Да-да, я знаю, — отозвалась она все тем же бесцветным голосом и, как бы демонстрируя свое желание поскорее уехать, нажала ногой на педаль, отчего мотор взревел с троекратной силой.

— Подожди минутку, — попросил я. — Я задержу тебя совсем ненадолго, только принесу кое-что.

С этими словами я повернулся и взбежал по ступенькам. Однако на лифте я не поехал, а вышел через черный ход и направился к гаражу. Там я завел мотор своего автомобиля, прогрел как следует двигатель, потом вернулся в дом и вышел через главный вход.

— У меня оставалась бутылка виски, — начал сочинять я, — хотел подарить ее тебе. Но боюсь, что дворник обнаружил мой тайник. Бутылка исчезла.

Она кивнула, не сводя глаз с дороги, нажала на газ и укатила, не пожелав мне даже спокойной ночи. Может, она была загипнотизирована, эта девушка с родинкой на руке? Ледяные серо-голубые глаза, сверкавшие в полумраке комнаты в китайской лавчонке, казалось, изменили ее. Но как бы то ни было, игра только начиналась. Я обещал вскрыть сейф, вот и все. Если они попытаются обмануть меня, помощи пусть не ждут.

Вскочив в машину, я поехал за ней по бульвару, держась в паре кварталов от нее. Мод вела машину механически, не глядя по сторонам.

Через некоторое время она остановилась возле одного из многоквартирных домов в богатом районе. Проехав мимо, я развернулся и припарковал машину на противоположной стороне улицы, потом начал подниматься по ступенькам. Любопытно, что задумала эта женщина с родинкой? Я решил хотя бы посмотреть, куда она пойдет.

Меня очень заинтересовало, почему у нее такой обеспокоенный вид.

Ясно одно — терять мне нечего, я дал слово вскрыть сейф на определенных условиях. И больше ничего. Возможно, это западня. Но разве ежедневно я не подвергался еще худшим опасностям? Девушка поднялась на третий этаж и постучала в дверь. Я спрятался за лифтом и стал наблюдать за лестничной площадкой.

На ее стук ответа не последовало, тогда она постучала снова — сначала один раз, потом быстро два раз подряд и после паузы еще один раз, — очевидно, это был условный знак. Тишина, последовавшая за этим, явно удивила ее.

Девушка неуверенно повернула ручку двери, словно ожидая, что та заперта. Ручка повернулась, дверь распахнулась, и впереди открылась зияющая чернота. Мгновение ошеломленная девушка постояла в дверном проеме, потом вошла. Включился свет, раздался истошный крик, падение тела, слабый шорох и снова тишина. Девушка со смертельно бледным лицом, с бескровными губами и расширенными от ужаса глазами опрометью выскочила на лестничную площадку. В этот момент дверь в квартире этажом ниже отворилась, из нее вышли мужчина и женщина и начали подниматься по лестнице.

Я быстро смекнул: если они поднимаются на четвертый этаж, значит, лифт не работает, а возможно, они шли на третий. В последнем случае я мог спрятаться, поднявшись этажом выше. Внизу лестница хорошо освещена, зато наверху царит полумрак.

Поравнявшись с Мод, которая пробежала мимо них с бледным как полотно лицом и расширенными от ужаса глазами, мужчина и женщина с любопытством оглядели ее. Миновав площадку третьего этажа, они поднялись на четвертый. Внизу хлопнула входная дверь. Я стоял, склонившись над кнопкой лифта.

— Починю через несколько минут, — небрежно заметил я, стоя к ним спиной и уткнувшись носом в кнопку.

— Да уж, пожалуйста, — грубовато отрезала женщина. — Что-то больно часто он стал ломаться. Или хозяин все-таки починит лифт, или мы будем требовать, чтобы он снизил квартирную плату.

Я промолчал. Голос был хриплый, металлический и какой-то наглый, совсем не женский. Я не рискнул заглянуть ей в лицо, так как не хотел, чтобы она увидела мое, но этот голос сказал мне о многом.

Отперев дверь квартиры, они вошли внутрь, а я повернулся и сбежал по ступенькам на третий этаж. Я хотел узнать, что же произошло в этой квартире и кто кричал. И я узнал. На полу, раскинув в стороны руки, лежал человек, глядя в потолок открытыми, уже незрячими глазами. Его убили ударом ножа в спину. Он был одет в смокинг, гладко выбрит и выглядел как джентльмен. Из раны еще текла кровь.

Я задумался. Неужели девушка ударила его ножом?

Может, она, а может, и нет. А если не она, то кто? Закрыв дверь, я осмотрел квартиру — ни малейшего намека на то, что здесь кто-то побывал. Похоже, хозяин читал и встал, чтобы открыть кому-то дверь. Кому-то, кого он хорошо знал и не боялся, так как не было никаких следов борьбы — лишь труп, нож и лужа крови.

Это было неподходящее место для мошенника — если бы меня застали в этой квартире, то я подпал бы под статью «убийство первой степени тяжести». Однако нужно было еще кое-что выяснить. Мне не верилось, что девушка могла совершить убийство. Правда, когда она вошла в квартиру, оттуда послышался крик, но это ровным счетом ничего не означало. Именно в этот момент его и могли убить. Но, — с другой стороны, чем объясняется эта ее озабоченность и дикий испуг? Может, она знала, что этой ночью ее ждет другое задание — убийство?

Я быстро осмотрел квартиру. Из старых писем, вскрытых конвертов и надписей на книгах следовало, что убитый — некто Р.Си. Руперт, но кто был этот Р.Си. Руперт и чем занимался, этого мне узнать не удалось. На тщательные поиски у меня не было времени — это место совсем не для Эда Дженкинса. Известным мошенникам лучше не находиться в одной квартире с убитыми, если они не хотят раньше времени расстаться с жизнью. Я выскочил из дома, запрыгнул в машину и нажал на газ.

Вернувшись домой, я первым делом решил просмотреть то, что мне удалось добыть за сегодняшний вечер.

Прежде всего я достал бумаги Элен Чэдвик. От нетерпения у меня дрожали пальцы.

На первый взгляд казалось, что с бумагами все в порядке. Однако я решил, что лучше хорошенько проверить, чем потом сожалеть.

Дело в том, что у меня сохранился полный перечень этих бумаг, некогда полученный мною от личного адвоката Чэдвика. Элен познакомила меня с ним, сказав, что мне можно доверять, тогда он и передал мне этот список. Скорее всего, никто не знал о его существовании. Этот перечень мог оказаться в руках адвоката по двум причинам: либо Чэдвик полностью, без утайки, посвящал адвоката во все свои дела, либо тот относился к людям, обладающим фотографической памятью. Он составил перечень всех бумаг, способных запятнать честное имя Чэдвика.

Я сверил имеющиеся у меня бумаги со списком, и оказалось, что недостает двух — письма и контракта.

Охваченный холодной яростью, я снова проверил содержимое конверта — результат тот же. Этот воротила с ледяными глазами и знать не знал, что я могу проверить его и обнаружить недостачу. Он рассчитывал, что я поверю, будто в этом конверте лежат все бумаги. Любая из этих бумаг представляла собой такую же опасность, как и все вместе взятые. Даже одна бумага из этого списка способна была запятнать честное имя Чэдвика, очернить его память, свести в могилу вдову и навеки опозорить дочь. Общество любит подобные истории. Чэдвик был известен в высшем обществе и в деловых кругах как человек безукоризненно честный. Его жена и дочь принадлежали к самому изысканному кругу, и случись этим бумагам выйти наружу, они были бы опозорены и преданы остракизму. Чэдвика шантажировали, но Чэдвик мертв и уже не объяснит, как все случилось.

Я сунул эти бесполезные бумаги обратно в конверт.

Одно хорошо — теперь я знаю, у кого они. Письмо и контракт утаил от меня человек с ледяными глазами, сидящий в потайной конторе в центре китайского квартала.

Он попытался обмануть меня, и отныне я свободен от обязательств перед ним. Я вытащил конверт с номером 543290 и принялся разглядывать его. Вскрыть его я не мог — тонкий слой сургуча был припечатан сверху какой-то редкой монетой, скорее всего древнеримской.