Глава 1

Дуг Селби, стоя у окна кабинета, смотрел вниз, на улицу, жизнь которой практически замерла от жары. Хотя уже был ноябрь, но над Мэдисон-Сити висел удручающий сухой зной, который обычно приносит в Южную Калифорнию на своих крыльях ветер пустыни.

Зимние дожди беззастенчиво запаздывали. Сожженные поля приобрели темно-коричневый цвет, склоны холмов растрескались под солнечными лучами. Безжалостное светило на безоблачном, голубом небосводе выжигало последние капли влаги из уже пересохших растений.

В те дни, когда дует восточный ветер, стрелки приборов, регистрирующих влажность, покоятся на нуле. Микроскопические пылинки носятся в воздухе, они настолько малы, что проникают повсюду — их можно ощутить даже на зубах. Покупатели несут бумажные пакеты с повышенной осторожностью. Бумага от жары теряет прочность, при малейшем напряжении пакет неожиданно, словно от взрыва, лопается, и покупки рассыпаются по тротуару. Ветер из пустыни дул непрестанно уже несколько недель, и нервы у всех были напряжены до предела.

Ведущая в коридор дверь скрипнула, и в комнату вошел шериф Рекс Брэндон, рослый, обветренный и обожженный солнцем человек. Жизнь его сложилась так, что больше пятидесяти лет своей жизни он провел в седле под открытым небом.

— Хэлло, Дуг. Высматриваешь что-нибудь?

— Нет, просто созерцаю улицу. Знаешь, я испытываю гордость, думая о том, как встречают несчастье обитатели нашего края. Совсем не так, как жители больших городов. Им грозит потеря всего, что накоплено, но ни один не показывает виду. Лишь можно заметить, как время от времени они бросают взгляд на небо. В больших городах, когда случается крах на бирже, растет волна самоубийств. Ничего подобного не происходит в деревне.

— Эти люди живут в гармонии с природой, они находят радость в тяжелом труде. Даже если отнять у них всю собственность, останется очень много, чего горожанин не сможет купить ни за какие деньги.

— Здоровье?

— Не только, — ответил шериф. — Прежде всего это ощущение того, что ты являешься неотъемлемой частью природы. Понимаешь, сынок, что я хочу сказать?

Селби кивнул в ответ.

Брэндон подошел к нему и встал рядом у окна. Он вытащил из кармана матерчатый кисет и высыпал табак на листок коричневой папиросной бумаги. Бумага настолько пересохла, что шорох сыплющихся на нее крошек табака оказался неожиданно громким.

Селби подошел к письменному столу, извлек из верхнего левого ящика трубку и набил ее табаком. Спичка буквально взорвалась, когда он чиркнул ею о поверхность стола.

— Жарко, — заметил шериф. Селби лишь согласно кивнул.

В сухом воздухе люди не чувствуют, как потеют. Влага мгновенно испаряется, тело становится сухим и горячим, словно опаленное лихорадкой.

— Что новенького? — спросил Селби.

— Мы нашли машину, которая скрылась с места происшествия прошлой ночью. Ту, которая разбила автомобиль миссис Хантер, убив ее ребенка.

— Хорошая работа, Рекс. Мы проведем славный показательный процесс.

— Боюсь, это окажется не так просто, — заметил шериф.

— Почему?

— Владельцы машины заявляют, что она была угнана, и, вероятно, они правы.

— Кто эти люди?

— Мистер и миссис Терри Б. Лосстен из Нового Орлеана. Остановились в «Меблированных комнатах Гарвера».

— Где была машина?

— Они оставили ее на Пальм-авеню, рядом с Сентрал-стрит. Там нет ограничений для парковки.

— Как произошел угон?

— Замок зажигания был вскрыт, провода закорочены.

— Столкновение произошло, насколько я помню, около полуночи?

— В одиннадцать сорок, — ответил шериф. — На горной дороге, которая ведет к шоссе на Сан-Франциско. Знаешь, Дуг, нам надо что-то делать с этой дорогой. На некоторых картах она показана как кратчайший путь, соединяющий скоростные магистрали Сан-Франциско — Лос-Анджелес и Лос-Анджелес — Финикс. На картах указано, что она без твердого покрытия, однако водители, незнакомые с нашими местами, не могут оценить, насколько круты и высоки наши горы. Когда смотришь на карту, видно только одно: проехав двадцать пять миль по грунтовой дороге, вы сокращаете общий путь на тридцать пять — сорок миль.

— Миссис Хантер ехала из Сан-Франциско?

— Нет, в Сан-Франциско. Вторая машина шла под гору, и водитель давил на тормоза, вместо того чтобы притормаживать двигателем. Миссис Хантер, пытаясь уйти от удара, свернула слишком круто, встречный автомобиль просто смел ее с дороги. Ребенок погиб, а она получила сильные ушибы. Женщина, находившаяся в машине, тоже пострадала, но не сильно. Перкинс проводит слушание по делу сегодня в семь вечера. Миссис Хантер не сумела запомнить номер, но женщина, которая ехала с ней, обратила на него внимание. Она говорит, что знак оранжевого цвета, а в центре нарисована странного вида птица. Это номер Луизианы, на нем изображен пеликан. Мы поставили в известность дорожную полицию в обоих направлениях, но, как оказалось, зря. Машина обнаружена на стоянке в городе всего в нескольких кварталах от здания суда.

— Но ты, кажется, сказал, что автомобиль украден?

— Да, был. Но теперь вернулся на то же самое место.

— Сильно поврежден?

— Очень мало. Лишь крылья… Миссис Хантер страшно не везет. Муж, сталеплавильщик, умер за два месяца до рождения ребенка. Сейчас она пытается получить компенсацию, доказать, что он умер в результате старой травмы, которую получил на производстве.

— Что можно сказать о Лосстенах? — спросил Селби. — Как они докажут, что не вели машину?

Брэндон последний раз затянулся сигаретой, выпустил струйку дыма, бросил окурок в пепельницу и пожаловался:

— Табак так пересох, что горит, как порох, никакого удовольствия от курева. Лосстены утверждают, что улеглись спать около девяти. Гарвер, владелец меблирашек, подтверждает, что они вернулись рано. Конечно, они могли после этого опять уйти, но я, откровенно говоря, не вижу причин для этого. Миссис Лосстен — сестра Эзры Гролли. Его хватил легкий удар с месяц назад, и миссис Лосстен с мужем приехали из Нового Орлеана навестить его. Вчера вечером у него был новый удар. Сейчас я поеду туда.

— К Гролли?

— Да.

— Зачем?

— Его дела плохи, — сказал Брэндон. — Думаю, он вот-вот сведет последние счеты с жизнью. Сиделка говорит, что Гролли все время пытался что-то сказать. В конце концов ему удалось прошептать слово «ключ». Когда сиделка спросила, не хочет ли он, чтобы его дом закрыли на ключ, лицо Гролли просветлело. Больной смог еще прошептать «шериф», и на вопрос сиделки, хочет ли он, чтобы шериф закрыл его дом, Гролли бесспорно дал понять, что его желание именно таково.

Селби фыркнул:

— Насколько я помню его лачугу, там просто нечего красть. Кажется, у него есть кролики и цыплята?

— Ага. Сосед приглядывает за ними.

Селби опять вернулся к дорожному происшествию:

— Кому понадобилось украсть машину, зарегистрированную в другом штате и запаркованную в Мэдисон-Сити, проехать на ней по горной дороге, повернуть, совершить аварию и оставить на том же месте, откуда машина была украдена?

— Ты задаешь мне трудные вопросы, сынок.

— Удалось найти отпечатки пальцев?

— Вот тебе еще одно доказательство того, что Лосстены, видимо, не врут. Боб Терри проверил руль, ручной тормоз, рычаг переключения скоростей. Все отпечатки стерты после того, как автомобиль был поставлен на место. Кто-то хорошенько прошелся по нему промасленной тряпкой.

— Это могли сделать и Лосстены, если кто-нибудь из них вел машину. Нормальная мера предосторожности.

Брэндон согласно кивнул.

— Что они из себя представляют?

— Он плотник, пятьдесят пять лет, маленький, похожий на мышь, подкаблучник. В этой семье брюки носит жена. Здоровая баба, которая рубит правду-матку в глаза. Ладно, я, пожалуй, поехал к Гролли. Ты будешь на слушании?

— Да, хотелось бы…

В этот момент зазвонил телефон, шериф задержался, ожидая, пока Селби ответит.

Прокурор попытался прогнать вызванную жарой апатию и более или менее бодро произнес:

— Да… Селби слушает.

В трубке послышался женский голос, слова вылетали, как из пулемета. Селби казалось, что они свистят мимо ушей, не затрагивая внимания.

— Говорит Алиса Гролли. Я была на автобусной станции со своей маленькой дочкой. Какие-то люди сказали, что со мной желает говорить шериф. Я в это время ждала кое-кого и вышла на улицу. Эти люди спросили мое имя, и, когда я сказала: «Алиса Гролли», они заявили, что меня хочет видеть шериф, и пригласили в машину. Машина стояла у тротуара. Тут я заколебалась, но они втолкнули меня в машину со словами, что шериф не может ждать. Я оставила ребенка на скамье на автобусной станции. В их поведении было что-то пугающее, поэтому я им ничего не сказала о крошке. Я боялась, что они причинят ей вред, и…

— Где вы сейчас находитесь?

Женщина продолжала тараторить, не обратив ни малейшего внимания на вопрос:

— Умоляю, защитите ребенка. Девочка в опасности. Пожалуйста, пошлите полицейских для охраны. Дочка на скамье рядом с газетным киоском. Там же мой багаж. Вы сможете…

Неожиданно в трубке раздался визг, мужской голос произнес: «…этот телефон», послышался звук, похожий на удар, и шум, вызванный падением чего-то тяжелого на пол. Трубка на другом конце провода была яростно брошена на рычаг.

Селби тряс трубку, пока не услышал голос телефонистки коммутатора в здании суда.

— Попытайтесь выяснить, откуда был звонок, — распорядился Селби. — Поторопитесь!

— Хорошо, мистер Селби, я перезвоню.

Селби повесил трубку и, обращаясь к Брэндону, сказал:

— Женщина. Говорит, ждала на автобусной станции. Некто сказал ей, что шериф хочет с ней говорить, и заставил влезть в автомобиль. Она оставила грудного ребенка на скамье рядом с киоском и полагает, что младенец в опасности. Говорила так, как будто дом полыхает. Ни разу не перевела дух.

Он оттолкнул вращающееся кресло, надвинул шляпу и остановился у телефонного аппарата, ожидая звонка.

— Я расслышал, как она визжала. Не шибко переживай это дело, Дуг. За год мы получаем немало таких звонков от людей, слегка сдвинутых на почве мании преследования.

— Но я расслышал мужской голос, — заметил Селби, — и что-то похожее на удар.

— Иногда родственники не хотят помещать их в дурдом и стараются держать подальше от телефона.

Раздался звонок, и окружной прокурор мгновенно прижал трубку к уху. Звонила телефонистка.

— Весьма сожалею, мистер Селби, — сказала она. — Но это был автоматический набор. Ничего нельзя сделать.

— Спасибо, — ответил прокурор, повесил трубку и бросил шерифу: — Пошли!

Быстро шагая по коридору, прокурор проговорил:

— Она тараторила с такой скоростью, что трудно было уловить смысл. Мне показалось, ее фамилия Гролли.

— Возможно, что-то похожее на это, — согласился Брэндон. — Поскольку мы толковали о Гролли, у тебя в голове и возникла ассоциация. Держу пари, мы вообще ничего не найдем на автобусной станции.

— Скорее всего, ты прав, но посмотреть все равно надо.

Они подошли к служебной автостоянке. Машина шерифа находилась у тротуара, готовая к отъезду.

— Прыгай, сынок, — пригласил шериф, — да держись покрепче.

До станции автобусной компании «Грейхаунд» было всего шесть кварталов. Шериф преодолел их за какие-то секунды.

Станция была заполнена людьми. Мужчина закрылся в телефонной будке, рядом стояла женщина, ожидающая, когда телефон освободится. Ее плечи были устало опущены, рядом на полу — большущая сумка. Судорожно всхлипывал трехлетний малыш. Около полудюжины человек образовали очередь за прохладительными напитками. Неподалеку стоял усталый старичок с невидящим взором, обращенным в унылое настоящее. Три женщины сидели в ожидании автобуса, их отяжелевшие от работы руки покоились на коленях. Женщин можно было принять за тройню, если не обращать внимания на то, что одна худее двух других фунтов на двадцать. На их лицах застыло выражение какого-то особенного терпения, терпения людей, научившихся беречь энергию, чтобы бороться с трудностями жизни, а не растрачивать ее на бесплодные жалобы по поводу несправедливых ударов судьбы.

Около газетного киоска стояла простая деревянная скамья, на одном конце которой сидел мужчина, увлеченный чтением детективного романа. В нескольких футах от него на полу лежала дорожная сумка. Над ней на скамье стояла еще одна сумка и плетенная из прутьев колыбелька с закрытым верхом.

Селби наклонился, заглянул в колыбельку, затем поднял глаза на Брэндона и кивнул.

Шериф сдвинул на затылок свое сомбреро, покрытое пятнами высохшего пота.

— Будь я проклят! — Это было все, что он смог произнести.

Селби подошел к газетному киоску. Очень яркая блондинка с большими голубыми кукольными глазами приветливо сказала:

— Доброе утро. Чем я могу вам помочь?

— Ребенок. — Селби кивнул в сторону колыбельки. — Давно он здесь?

— Что вы, мистер! Откуда мне знать?

— Вы обратили на него внимание?

— Да, я заметила корзинку минут десять — пятнадцать тому назад.

Мужчина, читавший детектив, глубоко вздохнул, захлопнул книгу, взглянул на часы и направился к выходу.

— Погодите, минуточку, приятель, — остановил его шериф.

— Это вы мне? — осведомился тот.

— Вам, вам. Вы здесь давно?

— Со времени прибытия автобуса из Лос-Анджелеса. А в чем вообще дело?

— Когда вы прибыли, был ли здесь вот этот ребенок? Мужчина задумчиво произнес:

— Нет. Здесь была какая-то женщина. Впрочем, подождите… Да, правильно. Эта корзина уже стояла. — И извиняющимся тоном закончил: — Я так увлекся романом, что решил добить его, прежде чем начинать деловой день.

— Вы не заметили случайно, когда ушла эта женщина?

— Нет.

Брэндон повысил голос и обратился к присутствующим на станции:

— Минуточку внимания все! Внимание сюда! Люди замерли, глядя на костистого, обожженного солнцем человека.

— Я — шериф и пытаюсь найти мать вот этого ребенка. Кто-нибудь знает, где она?

Воцарилось молчание, все вопросительно смотрели друг на друга, затем один или два человека на цыпочках подошли к колыбели и, вытянув шеи, заглянули в нее. Какое-то время стояла тишина, потом вдруг разом все заговорили, обращаясь при этом не к шерифу, а друг к другу.

Одна из трех женщин, тех, которых можно было принять за сестер, — самая толстая из них, — сняла руки с колен и сказала ровным, лишенным всяких эмоций голосом:

— Я видела ее.

— Давно? — спросил Брэндон.

— Минут десять, может быть, пятнадцать тому назад.

— Она уходила?

— Нет, входила.

— Через какие двери она вошла, со стороны автобусов или?..

— Нет, через дверь на улицу.

— Не могли бы вы описать ее внешность?

— Не старая. Не знаю. Наверное, лет двадцать пять… Ты заметила ее, Хейзель?

Тощая сестра отрицательно покачала головой. Третья женщина сидела неподвижно и молча. Самая разговорчивая из троих продолжала:

— На ней был светло-бежевый жакет, может быть, чуть темнее по цвету, чем полотняная простыня, юбка в тон. Блузка светло-розовая. Красивая женщина. На руках еще были бежевые перчатки.

— Блондинка? Брюнетка?

— Блондинка… Может быть… Да, я уверена, что блондинка.

— Как ваше имя? — спросил Селби.

— Миссис Альберт Парди.

— Вы здесь уже давно?

— Примерно полчаса.

— Ждете автобуса?

— Отправляюсь в Альбукерке. Я… а вот и мой экипаж.

Большой, сверкающий свежей краской автобус свернул с главной улицы. Среди ожидающих отправки пассажиров началось движение. Служащий в униформе распахнул дверь, на которой значилось: «Выход», и объявил:

— Автобус на Эль-Пасо, следует через…

— Задержите отправление на некоторое время, — сказал Брэндон.

Человек в униформе узнал его.

— О’кей, шериф, но только ненадолго.

Какая-то женщина лет сорока, весьма нервического вида, заявила визгливо:

— Ну, я вам скажу! В жизни не встречала такого произвола!

— Всего на минутку, мэм, — вежливо сказал Брэндон. — Я сам не рад, но мне надо выяснить, кто видел женщину, оставившую ребенка.

Однако миссис Парди оказалась единственной свидетельницей. Она оставила шерифу свой адрес в Альбукерке, после чего Брэндон дал команду человеку в дверях отправлять автобус в путь.

— Итак, сынок, — проговорил шериф, — похоже, мы с тобой заимели ребеночка.

— И дело о похищении заодно, — мрачно добавил прокурор.

— Думаю, если мы порыскаем по городским телефонным будкам неподалеку отсюда, — заявил шериф, — то найдем мамашу, которая уселась на пол, чтобы не быть замеченной через стекло дверей. Надо предупредить Отто Ларкина. Мэм, — обратился он к продавщице киоска, — вас не затруднит позвонить начальнику полиции Ларкину и попросить немедленно прибыть сюда? Если его не окажется на месте, передайте дежурному, что шериф и окружной прокурор находятся здесь и хотят, чтобы полиция приступила к работе. — Повернувшись к Селби, Брэндон сказал тихо: — Ларкин обидится, если мы начнем расследование без него. Все произошло в пределах городской черты, следовательно, это его дело. «Блейд» опубликует язвительную статью о том, что мы выпихиваем Ларкина с его территории… Все, все, ребята! Расходитесь! Если никто из вас не видел женщину с ребенком, вам не остается ничего иного, как заняться своими делами.

Малышка продолжала мирно спать в своей корзине, большой палец ее крошечной ручки был наполовину засунут в рот. Какая-то особенно назойливая муха заинтересовалась этим мокрым пальцем, и Селби безуспешно пытался отогнать ее. Прокурору казалось, что со стороны он выглядит очень глупо.

Отто Ларкин возник через пять минут. Он был слегка тучноват и обильно потел. Пот мгновенно испарялся, но на коже оставалось некое подобие маслянистой пленки. Создавалось такое впечатление, что от жары жир растапливается и сочится сквозь поры. Деловой костюм Ларкина из тонкой шерсти был весь измят и утратил форму, но зато козырек полицейской фуражки украшала блестящая золоченая накладка.

Селби изложил шефу полиции основные факты и поделился теорией Брэндона, согласно которой женщина ускользнула, воспользовавшись предварительно телефоном-автоматом поблизости от станции.

Ларкин распорядился, чтобы полицейские обошли все телефонные будки вокруг станции. Капитан орал так, что привлек внимание как ожидающих пассажиров, так и персонала станции.

— Так, — заметил Селби, — у нас на руках остался ребенок.

Начальник полиции заглянул в корзинку и неопределенно хмыкнул.

— Думаю, миссис Брэндон позаботится о ребеночке некоторое время, — сказал шериф, — пока мы не решим, что делать дальше.

Селби с явным облегчением проговорил:

— Замечательная идея. Может быть, предупредим ее?

Огромные лапы шерифа сгребли плетеную колыбельку:

— Не надо. Она будет счастлива что-нибудь сделать для малышки.

Селби поднял багажные сумки.

— Мы будем у Брэндона, шеф, — сказал он Ларкину.

— Отлично, ребята, — бросил тот таким тоном, как будто на него свалилась ответственность, непосильная для шерифа и прокурора. — Я все сделаю как надо, можете не беспокоиться.

Глава 2

Увитая виноградной лозой веранда перед домом Брэндона служила прохладным убежищем от пламени ослепительного дня. Зеленая листва создавала даже какое-то подобие влажности, давая шерифу и окружному прокурору столь желанную передышку от сухого жара.

Миссис Брэндон вот уже более тридцати лет делила судьбу своего мужа: выпас скота, засухи на ранчо, фермерство. Ей редко доводилось жить в изобилии, но частенько приходилось испытывать удары судьбы, когда все, нажитое их тяжелым трудом, исчезало как дым. Но трудности лишь закалили ее характер. Она научилась философски относиться к жизни и придавать значение только тому, что действительно что-то значило. Ее жизненным кредо было — «помогай ближнему». Она умела создавать вокруг себя атмосферу уверенности и устойчивости. Миссис Брэндон могла приготовить обед на большую команду поденщиков, протянуть руку помощи немощному соседу или уложить единственным выстрелом с двухсот ярдов бегущего койота.

Младенец проснулся. Селби и Брэндон, покуривая на прохладной веранде, слышали капризные нотки в голосе ребенка, слабый и бесполезный протест против несправедливости окружающего мира. Брэндон подошел к двери:

— Мать, может быть, тебе помочь?

Из кухни донесся голос миссис Брэндон:

— Я управлюсь. Она успокоится, когда я подогрею бутылочку.

— А ты еще не подогрела?

— Я купала девочку. Бедная крохотулька — столько проехать в автобусе и не ополоснуться. Возвращайся на место и поговори с Дугом. Здесь я все сделаю сама.

Брэндон вернулся с застенчивой улыбкой на лице:

— Снимай пиджак и отдыхай.

Селби вылез из пиджака, повесил его на спинку стула, закинул ноги на балюстраду веранды и закурил.

Спустя некоторое время к ним присоединилась и миссис Брэндон. Она не предпринимала никаких попыток скрыть свой возраст. Большая часть ее жизни прошла в тяжелом труде, вдали от салонов красоты. Ее образ жизни требовал мускулатуры, которую не приобретешь, сидя на диете шестидесятилетних дам, стремящихся сохранить фигуру двадцатилетних. Иногда она сама говорила: «Я ем от души, сплю, как бревно, работаю, как лошадь, и наслаждаюсь жизнью». Какая-то часть этой суровой философии, видимо, нашла отражение в чертах ее лица — наблюдательные прохожие на улицах частенько оборачивались ей вслед, когда она шествовала мимо них.

В Мэдисон-Сити было свое избранное общество — кружок, который миссис Брэндон старалась избегать всеми силами. Иногда представительницы этого общества, лет на пятнадцать — двадцать моложе миссис Брэндон, изнемогая в бесполезной борьбе с лишними фунтами, говорили, что охотно отказались бы от диеты, если бы у них был такой же здоровый внешний вид, как у жены шерифа.

Селби всегда чувствовал себя великолепно, когда находился в обществе миссис Брэндон. Она заботилась о нем по-матерински и в то же время тактично, чтобы ненароком не сунуть нос в личные дела Дуга.

— Что ты сумела узнать? — спросил шериф у своей жены, которая устроилась в кресле и внимательным, хозяйским взглядом окинула веранду — не надо ли что-нибудь сделать.

— Мать оказалась очень заботливой. Думаю, она советовалась с доктором о том, как кормить малютку. Формула питания напечатана на машинке, указано также время кормления, есть и другая полезная информация. Я нашла все в маленькой сумке, включая смену одежды для девочки.

— А что в большой сумке?

— Я пока ее не открывала. Думаю, лучше будет, если мы это сделаем вместе. Дуг пока посидит, покурит.

Шериф ухмыльнулся:

— Миссис Брэндон держит всех холостяков за забором, когда дело идет о женских тайнах.

Он поднялся, тщательно, как человек, проведший много лет в седле, пригасил сигарету и последовал за женой в гостиную. Десять минут спустя он опять появился на веранде и сказал:

— Готовься к сюрпризу, Дуг. Это жена Эзры Гролли, а младенец — его четырехмесячная дочь Руфь.

— Эзры Гролли?! — не удержался от удивленного восклицания Селби.

— Именно.

— Но каким образом, почему? Как я понял, это красивая женщина.

— В полном порядке. Там оказалась фотография, на которой она и Эзра. Ты бы его ни за что не узнал. Приоделся в костюмчик, сорочку и при галстуке.

— Где они поженились?

— В Сан-Франциско, примерно четырнадцать месяцев тому назад.

— Да, кажется, Эзра исчезал на некоторое время. Правда, я не думал, что у него есть желание и… средства, чтобы жениться… Для этого ему, наверное, пришлось потратить все до последнего цента.

— Наверное, сохранил на память лишь первый заработанный никель[1], — согласился шериф. — Ладно, пойдем повидаем его. Хорошенько смотри за девочкой, мать.

Миссис Брэндон восприняла это ценное указание, как нечто совершенно не заслуживающее ответа.

Брэндон поставил машину у входа в больницу графства. Юная, весьма решительная особа в регистратуре холодно объявила, что Эзра Гролли скончался за полчаса до их появления. Он, оказывается, впал в полное беспамятство вскоре после того, как сумел передать просьбу запереть его хижину.

Брэндон и Селби переглянулись.

— Я известила Гарри Перкинса, коронера.

— Позвольте мне воспользоваться вашим телефоном, — попросил Селби.

Девушка передала ему трубку. Прокурор вначале позвонил к себе в контору, затем шерифу.

— Я просто проверяю, — сказал он помощнику Брэндона. — Пусть кто-нибудь постоянно будет у телефона. Женщина может опять позвонить и сообщить адрес.

Позвонив Ларкину, прокурор узнал, что патрульные осмотрели все телефонные будки в городе и не нашли абсолютно ничего. Начальник полиции был склонен не придавать большого значения этой истории.

— Подумать только, вам приходится нянчиться с ребенком! В наше время их уже не оставляют у ступеней церкви. Мамаши теперь укладывают деток спать на автобусных станциях и звонят властям графства. — Он хихикал от радости, что окружному прокурору пришлось столкнуться с малоприятной ситуацией.

— Да, в ваших словах что-то есть, — был вынужден признать Селби. — Пожалуйста, держите кого-нибудь постоянно у телефона, чтобы в случае звонка можно было мгновенно выехать на место.

— Мы это уже сделали, — ответил шеф полиции, — но теперь, когда ребенок у вас, звонков больше не будет… Что удалось выяснить при осмотре багажа?

— По всей вероятности, женщина — жена Эзры Гролли.

— Эзры Гролли? — воскликнул Ларкин. — Не знал, что у него есть жена. Что сам Эзра говорит по этому поводу?

— Ничего. Уже полчаса, как он умер. Я звоню из больницы.

— О’кей, я буду на проводе, — пообещал Ларкин весело.

— Мы отправляемся в жилище Гролли, посмотрим, что и как, — сказал Селби. — Я попросил, чтобы все звонки переводились на помощника шерифа. Боб Терри сделает все, что нужно, если получит какое-нибудь известие.

— Не сильно надрывайтесь, — беззаботно посоветовал Ларкин. — Думаю, что вы лишь выиграли ребенка, ничего больше. — С этими словами начальник полиции повесил трубку.

«Ранчо» Гролли состояло из десяти акров земли, на которых произрастало несколько апельсиновых деревьев, а также разместились небольшой огород и загоны для кур и кроликов. Во время болезни хозяина заботу о них взял на себя сосед. О смерти Гролли он впервые услышал от шерифа.

Брэндон правильно истолковал уныние соседа, который, сдвинув на нос свое соломенное сомбреро, печально почесывал в затылке.

— Власти позаботятся обо всем, — сказал шериф. — Собственность будет распродана, и вы получите вознаграждение за свой труд.

— Ну это, конечно, в корне меняет дело, — сказал сосед с видимым облегчением в голосе. — Здесь немало работы, особенно в такую жарищу… Я повесил замок на дверь.

Шериф снял замок, и они вошли в дом. Это сооружение скорее можно было назвать лачугой. Там было убого, чем-то воняло, хотя оказалось достаточно чисто. На вколоченных в дощатые стены гвоздях был развешан весь гардероб Эзры Гролли: потертые, заляпанные грязью кожаные куртки, выцветшие синие рубашки, изношенные комбинезоны. Рядом с рукомойником в кухне находилась посудная полка, на которой лежало несколько тарелок, какие-то консервы и краюха черствого хлеба. Женщина по меньшей мере прикрыла бы полку занавеской. Но Гролли, очевидно, не нуждался в подобной роскоши.

Вокруг двух отверстий, пробитых в крышке банки со сгущенным молоком, образовалась твердая желтая корка, узкая полоска такого же цвета тянулась по ее боку. Рядом — закопченный оловянный кофейник. Разнокалиберные, обожженные до черноты сковородки развешаны на гвоздях. На столе стояла банка, в которой когда-то находился джем, а теперь хранился топленый свиной жир. В серой от пыли, наполовину заполненной сахарнице кишели муравьи. Для приготовления пищи Гролли использовал двухконфорочную керосиновую плитку.

В крошечной спальне стояла железная кровать, некогда выкрашенная в белый цвет. В углу комнаты находился старомодный сундучок с выпуклой крышкой, рядом с которым лежал дешевый картонный чемодан, оклеенный искусственной кожей. Большой фанерный упаковочный ящик был превращен в еще один предмет меблировки весьма простым способом — к его верхней крышке владелец дома прикрепил дверные петли.

Солнце превратило тонкостенную лачугу в подобие духовки.

— Нечем дышать, впустим сюда хоть немного свежего воздуха, — сказал Брэндон и поднял оконную раму.

Они услышали, как по разбитой дороге к дому подкатила машина. Через несколько секунд в дверях возникла длинная, сухая фигура Гарри Перкинса.

— Что удалось найти здесь, Рекс? — спросил он.

— Будь я проклят, если знаю, — ответил шериф с широкой улыбкой. — Вообще-то, я хочу узнать побольше о его жене.

— Жене?

— Да.

— Я-то принимал его за убежденного старого холостяка.

— Все так полагали, — согласился Брэндон.

— Однако, если серьезно подумать, Гролли вовсе не был стар, — заметил Селби.

— Ему было около пятидесяти. Подумать только, всего-навсего мой ровесник, — сказал коронер, — но почему-то он всегда казался мне стариком. Постоянно небритый, не носил ничего, кроме комбинезона, свитера или синей рабочей рубашки. Кажется, доктора после первого удара весной сказали, что ему недолго остается жить. А что это за история с женой?

— Позвонила какая-то женщина, — сказал Селби. — Назвалась Алисой Гролли. Она оставила своего ребенка на автобусной станции. Кто-то заставил ее сесть в машину под тем предлогом, что шериф якобы хочет ее видеть. Женщина не имела возможности все рассказать, ее, видимо, оттолкнули от аппарата и повесили трубку. Я слышал мужской голос.

Коронер явно помрачнел.

— Что случилось с ребенком?

— Мы отправились на станцию и забрали его. Там же оказался и багаж. Он принадлежит, без сомнения, жене Гролли, мы нашли свидетельство о рождении ребенка и брачное свидетельство. Видимо, когда женщина упаковывала вещи, она предвидела возможность того, что ей придется доказывать свою личность.

— Да, похоже на то, — согласился Брэндон.

— Каким образом ее заставили сесть в машину? — спросил коронер.

— Мы не знаем. Ей не удалось закончить рассказ.

— Ладно, давайте осмотрим дом, — предложил Перкинс.

Брэндон хотел открыть сундучок, но он оказался заперт. Тогда шериф выбрал маленький ключик из связки, оставленной Гролли, вложил в скважину и повернул. Теперь можно было поднять крышку.

Перкинс издал свой типичный сухой смешок.

— Великий Боже, оказывается, у старого Эзры имелся отличный костюм. Вот он, аккуратно сложен. А вообще странно, весь сундук заполнен консервами. И при этом лишь консервированной мукой, — сказал шериф, извлекая одну из банок. Он поднял крышку, заглянул внутрь, насупился, подошел поближе к свету и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Это оказался толстый сверток десятидолларовых банкнотов.

— Вот старый скряга! — воскликнул Перкинс.

— А ты утверждал, что у него остался лишь один никель — первый заработок в жизни, — заметил Селби, обращаясь к шерифу.

Коронер расправил банкноты и провел по краю большим пальцем.

— Только десятки, что-то около сотни штук. Одним словом, тысяча долларов.

Вторая банка из-под муки выдала им пятьдесят двадцаток, третья содержала двести пятидолларовых бумажек.

Теперь они работали быстро, в изумленном молчании. В сундучке оказалось двадцать пять банок из-под муки, в каждой по тысяче долларов в различных купюрах.

Мужчины смотрели друг на друга. Первым молчание нарушил шериф Брэндон:

— Вот чудеса! У человека целое состояние, а жил он, как последний нищий, без гроша в кармане. Всегда покупал только черствый хлеб да самый дешевый бекон. Не знаю, был ли он хоть раз в кино и купил ли хотя бы одну газету.

Селби указал на юридические последствия, вытекающие из их открытия:

— Думаю, за наследство развернется главная драчка.

— Давайте-ка, братцы, лучше как следует поищем завещание, — сказал Брэндон.

— Насколько я знаю, сестрица Гролли находится здесь, — прокомментировал ситуацию Перкинс. — Она как-то связана с автомобильной аварией.

— Точно. Вы проводите слушание сегодня в семь? — спросил Селби.

— Я отложил его, — сказал Перкинс. — Как раз намеревался сказать об этом, но совсем забыл. Миссис Хантер застопорила дело. Решила, что может собрать кое-какие средства в Сан-Франциско. Я дал ей деньги на автобусный билет. Она предполагает вернуться завтра к вечеру.

Селби извлек из кармана записную книжку.

— Значит, в пятницу, в семь вечера?

— Да, наверное… А Лосстены заявляют, что во время аварии уже были в постели?

— По крайней мере, мне они так сказали, — ответил Брэндон.

— Конечно, свидетели видели лишь машину, — задумчиво проговорил Перкинс, — они не заметили, кто был за рулем… Дуг, существует ли закон, по которому за аварию должен отвечать владелец машины?

— Только по гражданскому праву. Уголовной ответственности подлежит лицо, непосредственно управлявшее машиной.

Со стороны полуразвалившегося крыльца лачуги послышались чьи-то быстрые шаги, раздался стук в дверь, и в комнате зазвучал веселый девичий голос:

— Берегитесь! Девица вторгается в убежище холостяка — девица, жаждущая новостей.

Они слышали, как обладательница веселого голоса быстро прошла через кухню. Это была Сильвия Мартин, ведущий репортер городской газеты «Кларион», издания, которое придерживалось диаметрально противоположных взглядов, нежели «Блейд» — вторая газета Мэдисон-Сити. Дуг Селби и Рекс Брэндон были очень многим обязаны Сильвии. Сейчас она подозрительно оглядывала их, стоя в дверном проеме.

— Что за странная таинственность? — спросила она. — И эта суматоха по поводу младенца, оставленного на автобусной станции?

Брэндон выудил кисет из кармана расстегнутого, обвисшего жилета.

— Ты расскажи ей, Дуг.

Сильвия Мартин обратила смеющиеся карие глаза на молодого прокурора.

— Давай скорее, Дуг, я чую, должна получиться отличная статья.

— Кто тебе посоветовал приехать сюда? — спросил Селби.

— Просто я шла по вашему следу.

— Следовательно, твое появление никак не связано со старым Гролли?

— Нет. С какой стати? Ага, значит, Эзра Гролли — это еще один материал.

Селби показал на расставленные на полу банки.

— Материал, который будет стоить двадцать пять тысяч долларов.

Сильвия Мартин достала из кармана блокнот и приготовилась записывать.

— Рассказывай все, Дуг, — потребовала она.

— Во-первых, Гролли оказался женат. По описаниям, его жена — привлекательная женщина лет двадцати семи — двадцати восьми. Она исчезла. Четырехмесячный ребенок, оставленный на автобусной станции «Грейхаунд», видимо, его дочь. Шериф желает узнать местонахождение матери в настоящее время. Все красоты и орнамент к этой истории сочинишь самостоятельно. Надо, чтобы материал увидел свет. Нам необходимо найти женщину.

— Ты можешь сказать, как стало известно о брошенном ребенке?

Селби задумался на секунду и ответил:

— Нет. Думаю, об этом пока лучше помолчать…

— Что еще находится в сундуке?

— Именно это мы и выясняем в данный момент. — Брэндон повернулся к сундучку. — Какие-то бумаги, — сказал он.

Аккуратно сложенные листочки были перетянуты резиновой лентой. Бумага, старая на вид, оказалась очень хрупкой и легко крошилась.

— Думаю, у него давно не было случая заглянуть в эти документы, — сказал Брэндон.

Резинка лопнула, едва шериф попытался ее снять.

— Кажется, там банковская книжка, — заметил Перкинс.

— Целых две, — добавил Селби.

Книжки были выписаны банками в Сан-Франциско. На каждой хранилось по двадцать тысяч долларов. На первой книжке было обозначено, что вклад сделан почти двадцать лет назад, на второй — шесть лет спустя. Со времени начисления процентов в последний раз прошло больше десяти лет. Никакая сумма с вкладов не снималась.

В пачке документов завещания не оказалось.

— Вот это да, — прошептала Сильвия Мартин. — Весь город забурлит, прочитав мою статью.

Глава 3

В пятницу утром «Кларион» вышла с большой статьей, вызвавшей огромный интерес. Эзра Гролли, широко известный в Мэдисон-Сити как эксцентричный холостой фермер, экономный до такой степени, что эта черта уже перестала быть достоинством, умер в местной больнице, оставив после себя не только довольно крупное состояние, но и жену с ребенком.

Оказывается, он до великого кризиса был преуспевающим энергичным бизнесменом, делающим деньги с быстротой, столь свойственной временам, непосредственно предшествующим краху. Затем что-то случилось. Гролли появился в Мэдисон-Сити, осел на своих десяти акрах земли, стал вести замкнутый и экономный образ жизни. Примерно за шестнадцать месяцев до смерти он исчез из города на четыре месяца. За это время он, очевидно, женился, прожил с женой несколько недель, потом вернулся на ферму, уложил свадебный костюм в дряхлый сундучок и вновь зажил так же убого, как и раньше.

С его женой и ребенком случилось несчастье, когда они ехали, чтобы провести последние часы у изголовья смертельно больного Гролли. Жена исчезла, оставив ребенка на автобусной станции компании «Пасифик Грейхаунд». Не исключено, что она попала в руки преступников или стала жертвой амнезии. Властям, очевидно, известно больше, но они не склонны делиться сведениями. «Кларион» просит публику сообщить ей все о женщине лет двадцати семи — двадцати восьми, стройной и привлекательной, одетой в светло-бежевый костюм и розовую блузку.

К полудню шериф получил справку из полиции Сан-Франциско и за ленчем обсудил ее с Селби.

Алиса Доллман, секретарь одного из руководителей местной энергетической компании, вышла замуж за Эзру Гролли двадцать третьего июля прошлого года. Они жили вместе примерно до второй половины октября, после чего расстались. Развод, очевидно, не был оформлен. Записи указывают, что ребенок родился девятнадцатого июля текущего года. Должным образом было выправлено свидетельство о рождении, девочка получила имя Руфь, отцом ее указан Эзра Гролли. Эзра Гролли, очевидно, высылал деньги жене, которая, однако, не бросала работу. Она попросила трехмесячный отпуск, затем, по его завершении, вернулась на службу и трудилась ежедневно до прошлой недели, когда вдруг неожиданно уволилась. Ее работодатель практически ничего не знал о личной жизни своей сотрудницы.

Когда Дуг Селби вернулся к себе, оказалось, что в приемной его ожидает посетитель. Селби взглянул на него без всякого энтузиазма. Дел выше головы, а тут еще появляется этот пресловутый А.Б. Карр.

Пользующийся дурной славой адвокат по уголовным делам вносил разлад в местную общину с того самого момента, как явился со всем хозяйством из города и обосновался в привилегированном районе на Апельсиновых холмах. Каждая встреча Селби с Карром рождала новые проблемы. А.Б. Карр не принадлежал по своей сути к мирному сельскому обществу. Но хотя у Селби и были все основания не любить адвоката, он помимо воли не мог не восхищаться его осанкой, живостью ума и спокойной уверенностью. Селби намеревался отделаться формальным: «Добрый день, мистер Карр», но вместо этого неожиданно для самого себя протянул руку со словами: — Хэлло, Карр. Чём могу помочь?

Карр потряс руку прокурора и улыбнулся, улыбка углубила морщины на его лице, в проницательных серых глазах блеснули искорки. Он заговорил глубоким, хорошо поставленным голосом:

— Селби, я полностью исправился. Его улыбка завершилась смешком.

— Заходите, — пригласил прокурор, первым переступая порог своего кабинета.

В большом городе те, кто нуждался в услугах «златоуста», любовно называли его Старый АБК. Нанять Старого АБК стоило больших денег, но если дело интересовало его по-настоящему, он обычно заставлял прокуроров выбрасывать белый флаг. Адвокат обладал острым, как лезвие бритвы, умом, мгновенной реакцией и истинным артистизмом. Посадите перед ним дюжину присяжных, и он будет играть на их чувствах, как опытный органист, извлекающий звуки из гигантских труб своего инструмента. Если бы в свои юные годы Старый АБК приземлился на сцене, то, несомненно, стал бы великим актером. Успехи на юридическом поприще позволили ему нажить немалое состояние. Несколько раз он пытался отойти от дел, но азарт игры настолько увлекал его, что уйти на покой не удавалось.

Адвокат удобно расположился на стуле у письменного стола напротив прокурора, зажег сигару и принялся внимательно и задумчиво разглядывать тлеющий кончик. Селби знал, что это подготовка, тщательно отработанная пауза для того, чтобы подогреть интерес к делу. Несомненно, интерес был подогрет. Ясно, что Старый АБК мог явиться собственной персоной лишь в связи с вопросом исключительной важности.

Сигара горела, видимо, вполне удовлетворительно, поэтому Карр перевел проницательный взгляд на Селби, как бы оценивая его возможности, и произнес:

— На этот раз меня интересует гражданское дело. Я хочу получить от вас помощь и вовсе не желаю сыпать песок в подшипники юридического механизма графства Мэдисон.

Улыбка вновь озарила его лицо. Селби ответил чуть менее сердечным отражением этого сияния и сказал:

— Я слушаю вас.

Но это было вовсе не в духе Карра — переходить к сути вопроса, не подготовив должным образом свою аудиторию.

— Дело очень интересное, — начал он. — В него вовлечены совсем небольшие деньги, гонорар и вовсе мизерный. Но поскольку его исход имеет огромное значение для моего клиента, я желаю привести дело к удовлетворительному завершению. При этом, Селби, оно существенно повысит мой авторитет в нашем округе.

— Каким же это образом? — спросил прокурор.

— Люди здесь относятся ко мне как к адвокату из большого города, специалисту по уголовным делам. Они смотрят на меня с любопытством, испытывают благоговейный трепет с некоторой долей отвращения. Я вижу, что, когда я прохожу по главной улице вашего городка, добропорядочные граждане принюхиваются: не разносится ли запах серы, и присматриваются к моим ногам: нет ли у меня раздвоенного копыта.

Селби вежливо рассмеялся, быстро продумывая ситуацию. Карру что-то надо, значит, Селби требуется особая осторожность.

— Поэтому, — продолжал адвокат, — когда у меня появилась возможность принять дело, которое позволит добиться справедливости в отношении несчастной трудящейся женщины, я решил, что это будет мудрый шаг.

— Что это за дело? — без всяких экивоков спросил Селби.

Карр слегка взмахнул рукой, в которой была зажата сигара, и еще некоторое время продолжал выдерживать паузу. Он замер в позе, которая, несомненно, восхитила бы фотографа-художника, желающего запечатлеть сильную личность в характерной позе.

На лице адвоката морщины выгравировали выражение силы. Вся поза демонстрировала мощь.

— Я представляю интересы Алисы Гролли, — объявил Карр. — Вдовы Эзры Гролли.

Селби не сумел скрыть изумления. Чтобы выиграть время, он стал набивать трубку табаком.

— Чем же я могу быть полезен?

— Я хочу, чтобы вы нашли мою клиентку.

— Я и пытаюсь сделать это, — сказал Селби.

— Могу ли я спросить, что привлекло ваше внимание к этому делу? — поинтересовался Карр.

— Прежде я хочу задать вам несколько вопросов, — коротко бросил Селби.

Карр сделал театральный жест, как бы разрывая на груди рубашку.

— Спрашивайте все, — сказал он голосом, звенящим от желания оказать посильную помощь.

— Сколько времени вы представляете интересы миссис Гролли?

— Около недели.

— Вы лично встречались с ней?

— Да.

— Где?

— Она приходила ко мне в контору.

— Примерно неделю тому назад?

— Да, это так. Тогда я увидел ее впервые.

— И если это корректный вопрос, чего она хотела от вас?

— Она считала, что муж намерен с ней развестись, и просила меня добиться справедливого раздела собственности. Если бы он ничего не предпринял для оформления развода, тогда на развод подала бы миссис Гролли. У нее ребенок от Эзры Гролли, о существовании которого она никогда не говорила отцу. Весьма необычная ситуация.

— Вам доводилось встречать Эзру Гролли?

— Нет. Но я представляю его характер со слов жены.

— Не могли бы вы пересказать мне хотя бы самое главное?

— Гролли, — начал Карр, — является прелюбопытнейшим побочным продуктом нашей современной цивилизации. — Он сделал паузу, пыхнул пару раз сигарой и затем внушительным тоном продолжил: — В свое время он был брокером по торговле недвижимостью, специализировался по сельскохозяйственным землям. За пять лет работы на бирже его капитал — на бумаге — составил три четверти миллиона долларов. Когда на бирже разразился крах, он начал терять деньги быстрее, чем мог подбить дневной итог. Но ему все-таки удалось выгрести что-то из-под обломков. Я не сумел узнать всей предыстории от моей клиентки, но не думаю, что она сама знает ее полностью. Видимо, пережитый им период неуверенности и беспокойства привел к серьезным изменениям в психике Эзры Гролли. Раньше деньги для него не имели никакого значения. Он тратил их направо и налево. Несколько прошедших, как в лихорадке, месяцев во время краха биржи продемонстрировали ему весь ужас нищеты. После этого Гролли не мог без душевных мук потратить даже никель.

Старый АБК переменил позу. Его глубокий, хорошо поставленный голос, казалось, совершил чудо — в комнате как будто возник образ покойного хозяина маленького ранчо.

Адвокат продолжал свое повествование: — В июне прошлого года он почувствовал недомогание и обратился к доктору. Доктор порекомендовал Гролли проконсультироваться у специалистов в Сан-Франциско. Те сказали ему, что чудовищное умственное и нервное напряжение, которое он испытал, работая на бирже, нанесло его здоровью непоправимый урон. Они тактично намекнули, что конец может наступить быстро и неожиданно, хотя и не исключено, что больной протянет еще некоторое время. И тут Гролли решил в последний раз тряхнуть стариной, пожить красиво и размотать все оставшиеся деньги. Он вернулся туда, где прожигал жизнь раньше, потратился на одежду и весело зажил. В это время произошла встреча с моей клиенткой, и — вы можете смеяться! — Гролли полюбил ее. Хотя я и не отрицаю, что, возможно, он просто испытывал чувство ужасающего одиночества. Гролли был значительно старше ее, но он был богат, внимателен, умел сопереживать. Короче, моя клиентка проявила к нему определенный интерес. Они поженились и два-три месяца жили весело и, по всей видимости, счастливо. Но затем Гролли понял, что если выбирать между жизнью в большом городе и отшельническим существованием в Мэдисон-Сити, то он явно предпочитает незатейливый сельский образ жизни. Городское окружение больше не привлекало его. Он утратил вкус к ночным развлечениям, шум и темп городской жизни действовали ему на нервы. Гролли не очень ясно мог изложить свои мысли. Он пытался в день расставания поделиться с женой своими чувствами… Сказал, что информация, полученная от докторов, заставила его пуститься в траты. Он думал, что будет счастлив. Но это оказалось не так. Он не может жить ее жизнью и знает, что она не способна жить так, как привык он. В то время они не подозревали, что встанет вопрос о расторжении брака. Даже узнав, что она беременна, моя клиентка не писала мужу. Она боялась, что Гролли будет волноваться. Он не хотел семейной ответственности, а она желала, чтобы он свободно наслаждался последними годами или днями той жизни, которую избрал сам, и не чувствовал, будто женитьба приковала его цепями к образу жизни, ставшему для него столь неприятным. Никогда она не говорила ему, что у них есть общее дитя.

— И вы все это сможете доказать? — спросил Селби. Карр поднял свои густые брови, выждал для вящего драматизма пару секунд и сказал:

— Мой дорогой юноша, я могу доказать каждое слово не рассказами моей клиентки, не записями гражданских актов графства и города Сан-Франциско, не заявлениями общих друзей, а показаниями, написанными собственноручно Эзрой Гролли в виде писем, которые, по счастью, моя клиентка сохранила и передала мне при первой встрече.

— Есть ли у вас какие-то предположения по поводу того, что могло случиться с миссис Гролли? — спросил Селби.

Подвижное лицо Карра мгновенно сменило выражение. Оно застыло и стало весьма торжественным.

— Естественно, я не вправе выступать с заявлениями по этому вопросу… Кстати, насколько мне известно, замужняя сестра Гролли, миссис Терри Лосстен, находится здесь, в Мэдисон-Сити.

— Да, верно.

Карр соединил кончики пальцев обеих рук и переместил во рту сигару, задумчиво попыхивая ею. Затем он вынул сигару и очень медленно, как бы подчеркивая значение своих слов, спросил:

— Вы разговаривали с ней?

— Нет, говорил шериф. Надеюсь, что увижу их сегодня вечером.

— Сегодня вечером?

— Да, их машина попала в автокатастрофу.

В глазах Карра неожиданно загорелся огонек острого интереса.

— Это когда погиб ребенок?

— Да.

— Их автомобиль?

— Да.

— Кто вел машину?

— Никто этого не знает.

— Дознание проводится сегодня вечером?

— Да, в семь часов.

— Думаю, я там буду.

— Хорошо, Карр, наша беседа носит конфиденциальный характер, поэтому скажите, что вам известно, не боясь закона о клевете.

Карр начал было говорить, но тут же остановился. Некоторое время он продолжал курить, нарочито храня молчание. Затем отрицательно покачал головой.

— Я ничего не знаю. Если я поделюсь своими предположениями, у вас может возникнуть определенная предвзятость — не в отношении личности, нет, а в вашей интерпретации свидетельских показаний. Я хотел бы, чтобы вы осуществляли расследование без всякой предвзятости.

Карр одним движением поднялся на ноги, протянул правую руку через стол и обхватил руку Селби длинными крепкими пальцами.

— Селби, вы и я находимся по разные стороны юридического барьера. Однако я научился уважать ваши таланты и цельность натуры. Письма Эзры Гролли у меня. В любое время, как только захотите, можете изучить их. Из этих писем вы поймете, что Эзра Гролли не испытывал очень теплых чувств к своей сестре. До свидания, Селби.

Какое-то время Селби размышлял, не окликнуть ли Карра, испортив таким образом драматический эффект его ухода. Но решил этого не делать. Только хороший актер может изобразить чувство собственного достоинства, пройдя всего лишь шесть шагов и при этом находясь спиной к зрителям. Старому АБК это удалось великолепно.

Глава 4

В тот же вечер, около семи часов, Селби вошел в кабинет Гарри Перкинса. Едва он переступил порог, как ему навстречу поднялась женщина с темно-багровым следом ушиба на лбу, марлевой наклейкой на щеке и кожаным бандажом на левом запястье. Сделав пару шагов, она спросила:

— Вы мистер Селби, окружной прокурор?

Селби слегка поклонился.

— Я миссис Хантер.

— Примите мое глубочайшее сочувствие, миссис Хантер, по поводу постигшего вас горя.

Она часто заморгала, пытаясь сдержать слезы, отвела на мгновение взгляд в сторону и сказала:

— Благодарю вас, мистер Селби. — И тут же, почти без всякой паузы спросила: — Что вам удалось узнать о женщине, исчезнувшей вчера с автобусной станции?

— Пока ничего.

— Я прочитала об этом в газете, когда возвращалась из Сан-Франциско. Мне пришлось спешно выехать туда, чтобы собрать кое-какие деньги… Она находилась на станции, когда я подошла к своему автобусу. Не хочу казаться слишком самонадеянной, но ведь ребенок остался на попечении шерифа и вашем, наверное, надо, чтобы за ним кто-то присматривал. И если бы я могла, для меня это было бы хорошим занятием…

— Постойте, — прервал ее Селби. — Значит, вчера вы видели эту женщину на автобусной станции?

— Да, когда ждала автобус на Сан-Франциско.

— Не могли бы вы описать ее наружность?

— По правде, я больше могу сказать о малышке, чем о матери. Знаете, когда вы теряете ребенка… — Конец фразы потонул в рыданиях.

Взгляд Селби выдавал его острый интерес к словам женщины. Вслух он сказал:

— Я очень хорошо понимаю вас, миссис Хантер, вы только что потеряли свое дитя и, конечно, более внимательно смотрели на ребенка, чем сделали бы это при других обстоятельствах. Не так ли?

Она кивнула утвердительно.

— Я сказала себе: какая счастливая мать, ведь ее дочурка при ней. Наверное, я была эгоистичной, но не могла избавиться от горькой мысли: почему судьба избрала меня из огромного множества… Нет, наверное, все-таки я так не думала, мистер Селби но…

— Я понимаю, — поспешно остановил ее прокурор. — Скажите, это может быть очень важно. Женщина не почувствовала, что вы чрезмерно заинтересовались ее ребенком?

— О да. Она заметила мой взгляд и… Наверное, ей показалось, что я не совсем в себе, и она встала между мной и колыбелькой. Это задело меня. Я сказала, что потеряла свою крошку и потому так смотрю на ее ребенка. Она мне очень посочувствовала. Оказывается, женщина прочитала об аварии в утренней газете; она задала мне массу вопросов… Правда, мне совсем не хотелось обсуждать аварию.

— О чем она вас расспрашивала? — поинтересовался Селби.

— Она спрашивала о машине, особенно интересовалась, заметила ли я, кто был за рулем и сколько человек находилось в машине… Мне не хотелось обсуждать это, но в то же время я не желала показаться грубой, особенно после того, как она столь доброжелательно ко мне отнеслась. Я попыталась сменить тему и начала расспрашивать женщину о ребенке, о его возрасте.

— Она назвала дату рождения?

— Да, девятнадцатое июля. Я запомнила, потому что моя дочурка родилась пятого июля; ее ребенок оказался на две недели моложе, чем моя Мэри.

— Не припомните ли точное время разговора?

— Не знаю, как насчет «точного времени», но я ждала автобус на Сан-Франциско. По расписанию он должен отходить в одиннадцать тридцать три. Думаю, автобус опоздал минут на пять — десять и отошел примерно в одиннадцать сорок… Впрочем, наверное, вы без труда сможете уточнить время на станции.

— Когда вы уезжали, где находилась женщина?

— Сидела на скамье. Она сказала, что ждет друзей.

— Она показывала вам ребенка?

— О да. После того как я рассказала ей о Мэри, она позволила мне смотреть на девочку, сколько захочу… А когда я начала плакать, она утешала меня, как могла.

— Интересно, могли бы вы описать ее?

— Женщину?

— Да.

— Лет на пять моложе меня. Мне… тридцать два. Темные волосы. Карие глаза. Была одета в светло-бежевый жакет, такую же юбку и легкую шелковую блузку розового цвета. Воротник был застегнут брошкой из горного хрусталя. На руках светло-коричневые кожаные перчатки. Ребенок был в плетеной колыбельке под розовым одеялом с белыми слониками на нем. Она говорила, что ожидает каких-то друзей… Казалось, она сильно нервничает. Поинтересовалась, знаю ли я кого-нибудь в Мэдисон-Сити, и спросила о мистере Карре, адвокате.

— Что вы ей ответили?

— Я сказала ей, что, по слухам, мистер Карр замечательный адвокат. В ответ она сообщила, что мистер Карр защищает ее интересы. Я поняла, что у женщины какие-то проблемы с мужем. Мне не хотелось лезть не в свои дела.

— Вы долго беседовали?

— Должно быть, минут десять — пятнадцать.

— И вам показалось, что женщина нервничает?

— Да.

— Испугана?

— Нет, я не сказала бы, что испугана… Скорее нервозна… Ну в общем, не знаю, мистер Селби, но я подумала, что она слишком много внимания уделяет автомобильной аварии. Она все время возвращалась к этой теме. Возможно, из простого любопытства. Не знаю почему, но она дважды спрашивала меня о машине, врезавшейся в нас, и о том, ясно ли я все видела. Она даже спросила, не думаю ли я, что тот автомобиль был направлен в нас сознательно.

В комнату вошел коронер. За ним последовали шериф и члены коронерского жюри, которые обследовали тело погибшей малютки. Маленькая группа принесла с собой как бы дуновение смерти.

Селби торопливо сказал:

— Я хочу с вами поговорить еще раз, миссис Хантер, и надо бы, чтобы вы рассказали все шерифу Брэндону… Дознание выльется в короткую формальность. Надеюсь, оно не причинит вам новой боли.

Но дознание, однако, не вылилось в короткую формальность. Коронер пригласил миссис Хантер, и та изложила свою версию событий. Затем он вызвал мисс Маргарет Фэй, блондинку двадцати двух лет, обладательницу лишенных глубины мысли голубых глаз и лица, которое при любых обстоятельствах не утрачивало безмятежного спокойствия. Из вопросов коронера выяснилось, что во время аварии она получила легкое сотрясение мозга и нервный шок. Мисс Фэй была доставлена в больницу на попечение врачей, которые отпустили ее лишь сегодня во второй половине дня.