Я с трудом удержался, чтобы не положить руку ей на плечо. Эта малышка оказалась настоящим бойцом, и я чувствовал к ней все большую симпатию. Только один раз она не смогла справиться с собой и уронила несколько слезинок, да и то постаралась скрыть их от меня. А я-то думал, она постарается перевалить всю тяжесть на мои плечи, начнет плакать и причитать, что лучше умереть, чем лишиться чести. Да, передо мною был честный игрок, открыто выложивший карты на стол.
— Вот что, — сказал я наконец, — я не допущу этой женитьбы. Однако постараюсь что-нибудь придумать, чтобы вызволить вас из этого положения.
— Эд, только, пожалуйста, не усложняйте ситуацию.
Вы представить себе не можете, как все это серьезно. Тут уже ничего нельзя поделать. Я была откровенна с вами, Эд. Да, я мечтала встретить человека, которого могла бы полюбить. Однако другого выхода у меня нет. Так что, пожалуйста, Эд, не усложняйте. Ни вы, ни кто другой не могут мне помочь. Я уже взрослая и вполне способна разобраться в своих мыслях, я отдаю себе отчет, чем мне все это грозит. Проявляя жалость и сочувствие, вы лишь добавляете лишний груз моей ноше, которая уже и без того для меня непосильна.
— Может, вы расскажете мне, что у Германа есть против вас?
Она снова покачала головой:
— Все бесполезно. Если вы действительно хотите помочь мне, сделайте так, как я прошу.
Некоторое время я сидел молча и думал, как тяжело сейчас этой малышке и в какую ловушку затащил ее этот негодяй Герман. Я не мог предложить ей помощь, пока она сама не расскажет мне о долговых расписках. Она же истолковала мое молчание по-своему.
— Ну же, Эд, — произнесла она с улыбкой, — я стану вам хорошей женой — тосты будут хорошо поджарены, обед готов и все такое прочее.
В ее голосе слышалась легкая ирония.
Тогда я решил рассказать ей все:
— Элен, я известный мошенник, меня разыскивают в нескольких штатах. Отчасти мне известна причина, по которой вы решились на этот шаг, и должен предупредить: если вы выйдете замуж за мошенника, это вряд ли спасет честь вашей семьи.
С минуту она разглядывала мысок туфельки, потом подняла глаза.
— Я все это знаю, Эд. Но знаю также, что вы джентльмен. Это что-то вроде врожденного инстинкта… или породы, внешний лоск, манеры, окружение не способны этого дать. Думаю, никто не узнает о вашем криминальном прошлом, и уверена, вы сможете спасти меня.
Разговор зашел слишком далеко.
— Послушайте, я такой человек… сегодня здесь, завтра там. Вот вы говорите, я джентльмен. По-моему, это уж слишком. Выручать из беды хорошеньких барышень вовсе не по моей части. Я не работаю ни на Германа, ни на кого другого. Вы влипли в скверную историю и хотите затащить в нее и меня. Ну что ж, попробуйте.
Она поднялась, сияя улыбкой:
— Итак, договорились. Сегодня вы женитесь на мне.
Спорить с женщиной невозможно, а кто станет утверждать обратное, тот просто не знает женщин.
— Приходите сегодня в восемь вечера, — сказал я.
— Может, пригласите меня пообедать? — проговорила она. — Теперь мы помолвлены, и нечего стесняться.
— Сейчас вам лучше уйти, — изрек я в ответ как истинный джентльмен. — Жду вас в восемь вечера, а до этих пор я буду занят.
— Хорошо, только не забудьте получить разрешение на брак, — отозвалась она из прихожей. — Пока… Будь умничкой, Бобо, хороший песик!
Наконец ее веселый голосок стих — она ушла. Бобо смотрел на меня, помахивая хвостом. Он, несомненно, почувствовал в моем голосе решительные нотки и догадался, что нас ждут интересные события. Что касается меня, то я был взбешен. Дон Дж. Герман уже дважды получил от меня предупреждение и все-таки по-прежнему пытается надуть меня. Ну что ж, раз так, ему же хуже.
Слишком уж много времени он начал у меня отнимать.
Я надел шляпу, взял трость, внутри которой был запрятан обычный инструмент взломщика, сделанный из превосходной закаленной стали, и отправился в ювелирную часть города. Где-то здесь должен сшиваться Мордастый Гилврэй. Где же ему еще пребывать, как не рядом с драгоценностями?
В этом районе, где появление жуликов не особо приветствуется, я знал одного владельца крупного ювелирного магазина, у которого были основания помнить Неуловимого Мошенника Эда Дженкинса. В свое время я несколько раз предостерег его об опасности, и этот человек, в свою очередь, сделал для меня много хорошего. Я не часто прошу об услугах, зато уж если прошу, то без обиняков.
Когда я появился у него в конторе, он, лишь взглянув на мое лицо, отпустил секретаршу и приготовился слушать.
Могу сказать, что имя этого известного в деловых кругах Сан-Франциско человека было широко известно и в ювелирном мире.
— Вот, хочу кое-что узнать о Лоринге Кемпере, — начал я.
Он окинул меня задумчивым взглядом:
— Ну… Это знаменитый общественный деятель. Они с супругой весьма влиятельные люди. Богат, честен.
Я нетерпеливо отмахнулся:
— Все это мне и так известно. Меня интересует, какие у него есть драгоценности.
Мой собеседник даже подскочил на месте и пристально посмотрел на меня поверх очков. С минуту он изучал мое лицо, только вряд ли ему удалось что-нибудь на нем прочесть.
— Лоринг Кемпер мой клиент, — сказал он наконец. — А ты у нас считаешься мошенником. Конечно, я многим тебе обязан, однако профессиональный долг для меня превыше всего. Ты человек чести, хотя характер у тебя сложный, противоречивый. Дай слово, что я не нарушу нормы профессиональной этики, если отвечу на твой вопрос.
Я вскипел:
— Знаешь, за последние два дня я уже достаточно наслушался этих благородных речей. Все только и делают, что твердят мне, какой я высокопорядочный мошенник. Так что оставь свои увещевания, а лучше выругайся от души да ответь на мой вопрос. Обещаю, что не нарушу конфиденциальности в ущерб твоему клиенту.
Он все еще пребывал в нерешительности, потом наконец произнес:
— Ну ладно, Дженкинс. По правде говоря, недавно мы приобрели для мистера Кемпера одно очень ценное украшение. Вещь эта была в свое время похищена из сокровищницы одного монарха, какого не скажу. Больше я ничего не могу вам рассказать. Все держится в страшном секрете. В конце концов, ты должен войти в мое положение, ведь я забочусь об интересах клиента. Никто не должен узнать, что мистер Кемпер владелец этого украшения, так как оно считается похищенным. Конечно, это трудно доказать, но прежний владелец украшения, возможно, станет оспаривать право собственности. Надеюсь, в дальнейшем этот вопрос благополучно разрешится, а пока оно, так сказать, не принадлежит никому.
Я покачал головой:
— Я не это хотел узнать. Меня интересует, что это за украшение, как оно выглядит и где хранится. Можешь ты мне дать эту информацию?
— Боюсь, что нет, Дженкинс. — Тон его был решительным и твердым, и, давно зная его, я понял, что он действительно ничего не скажет.
— Даже если эта информация понадобится мне в целях сохранения интересов твоего клиента?
Он постучал костяшками пальцев по столу и снова покачал головой:
— Мне очень жаль, но я не могу. Не смею нарушать конфиденциальность.
Я смерил его холодным, невозмутимым взглядом:
— А если я стану твоим клиентом, ты тоже будешь сохранять конфиденциальность?
— Разумеется.
— Даже если информация обо мне будет очень важна для кого-то из твоих клиентов?
Он на мгновение задумался, потом кивнул:
Моя обязанность защищать интересы клиента, кому бы информация ни понадобилась.
Я встал и подал ему руку:
— Ну что ж, не хочешь дать мне эту информацию, придется мне раздобыть ее самому.
Он рассмеялся:
— Есть вещи, Дженкинс, которые даже тебе не под силу.
— Возможно, — сказал я, направляясь к дверям.
Я был взбешен. До чего же мне надоели благородные разговоры об этике, чести и добродетели! Мне даже захотелось ненадолго окунуться в тот мир, где обитают самые низы общества, чтобы дать ушам отдохнуть от всех этих утонченных речей. В конце концов, чем я отличаюсь от этих людей?
Еще три года назад я бы и думать не стал ни о чем подобном, однако теперь судьба этой девчонки взволновала меня не на шутку. Вернувшись домой, я лег в постель и попытался уснуть, но не смог, хотя хорошенько выспаться мне бы не помешало.
Ровно в восемь на лестнице послышались шаги. Бобо завилял хвостом, и в дверь тихонько постучали. Открыв ее, я увидел на пороге Элен Чэдвик с чемоданом в руке.
— Привет, Эд. Ну что, получили разрешение на брак?
Думаю, мы изобразим побег. Я сказала маме, что поеду к подругам, и взяла чемодан.
Я ответил уклончиво:
— Оставьте вещи здесь, нам надо кое-куда прокатиться.
Кивнув, она протянула мне чемодан и посмотрела на собаку:
— Привет, Бобо. Иди сюда, хороший песик.
Он подошел и встал рядом с ней, помахивая хвостом, а она принялась гладить его по голове. Мы спустились вниз, я помог девушке сесть в машину, и мы поехали.
Бесспорно, у нее было одно прекрасное качество — она знала, когда говорить, а когда лучше помолчать. Заметив, что я занят какими-то мыслями, она тихонько сидела, съежившись на сиденье, такая трогательная и беспомощная, обратив свое милое личико навстречу судьбе и поглаживая по голове пса.
Я начал догадываться, что собака дает ей утешение.
Ей предстояло трудное испытание, и, как человек мужественный, она не хотела, чтобы я догадался, что она чувствует на самом деле. А вот с собакой ей было спокойнее, и бедняжка тянулась к ней за сочувствием.
Бобо, похоже, понял это с самого начала. Собаки отличные психологи, они обладают каким-то особым чутьем, позволяющим им понять эмоциональное состояние человека. И вовсе не знает собак тот, кто станет оспаривать это.
Герман собственной персоной встретил нас в дверях, Еще днем я позвонил ему и сказал, что мы приедем.
Теперь я понимал, что его разбирает любопытство. Он провел нас в кабинет, и я первым начал разговор.
— Я сделаю то, что вы хотите, но с одним условием, — решительно заявил я. — Я не стану жениться на девушке.
Она может пригласить меня на выходные к Кемперам, представив как близкого друга, может даже сказать, что мы помолвлены, но я вовсе не собираюсь выступать в качестве ее мужа. Я так решил.
Он медленно окинул меня взглядом своих выпученных масленых глаз, явно переваривая мои слова. Девушка вздохнула, поерзав на краешке стула.
— Вы удивляете меня, Дженкинс, — проговорил он наконец. — Вы вроде бы не сентиментальны. Честно говоря, мне все равно, просто я подумал, что вы с большим удовольствием пойдете на дело, если речь пойдет о женитьбе.
Вы ведь любите всякое этакое, вот я и решил придумать что-то неординарное, чтобы заинтересовать вас. Меня вполне устроит, если вы проникнете в дом в любом другом качестве и проведете там несколько дней и ночей. Но имейте в виду: что бы ни случилось, вам нужно оставаться вне подозрений. Вы должны быть приняты в этом доме как весьма почтенный гость, в распоряжение которого будет предоставлен почти весь дом. Мисс Чэдвик, вы уверены, что сможете появиться в доме Кемперов, представив Дженкинса как своего близкого друга?
Она кивнула, не глядя в его сторону, взгляд ее был прикован ко мне.
— Мы скажем, что помолвлены, — ответила она просто и спокойно.
Герман взмахнул рукой:
— Ну, это уж дело ваше. Детали меня не касаются.
Вот мои инструкции. Сегодня пятница. В субботу днем вы появляетесь в доме Кемперов и остаетесь там на субботу, воскресенье и понедельник. Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, Дженкинсу надлежит увлечь Кемпера беседой, и в эту же ночь, выбрав удобное время, он должен проделать нужную мне работу. Вам, мисс Чэдвик, следует покинуть дом не позже полуночи с воскресенья на понедельник.
Если вы уедете оттуда позже, я вынужден буду пересмотреть свое отношение к тем делам, которые касаются нас с вами. Крайний срок — два часа ночи. Вот, пожалуй, и все. И не вздумайте фантазировать. Вы получили инструкции, извольте их выполнять. Оба вы только выгадаете, если сделаете все правильно, и обоим вам придется плохо, если задумаете провести меня.
С минуту я предавался размышлениям:
— Надеюсь, вы играете с нами честно?
Он скривил толстые губы:
— Разумеется.
— Вот и отлично. — Я поднялся и подал руку девушке. — Значит, мы прекрасно поймем друг друга.
Он проводил нас к выходу и, похоже, крепко задумался. Я намекнул, что имею собственный план, и это его обеспокоило. Он долго стоял на пороге уже после того, как ворота закрылись.
— Эд, а теперь отвезите меня домой, — сказала девушка. — Все так неожиданно изменилось, и я не хочу, чтобы мама беспокоилась. Вы ведь не против с ней познакомиться? Я представлю вас как моего очень хорошего друга, которого знаю еще по колледжу.
Я вздохнул, решив, что все равно уже по уши увяз в этом деле.
— Ладно, — вяло отозвался я, так как мысли мои витали далеко.
Она положила свою руку на мою:
— И еще, Эд, я хочу, чтобы вы знали: сегодня вы поступили как самый честный… самый благородный человек. Я благодарна вам, Эд. Вы… вы такой благородный и… Ну ладно, хватит об этом.
Я не сводил глаз с дороги, однако заметил, что нервы ее на пределе, а мне меньше всего хотелось видеть у себя на плече плачущую женщину.
Она объяснила, куда ехать, и вскоре мы оказались у ее дома.
Мать Элен была величественной статной дамой со спокойным, гордым, несколько суровым лицом, носившим отпечаток пережитого горя, и добрыми глазами. Да, удара она не переживет, подумал я.
Малютка представила все в радужном свете: она ездила повидаться с подружками и случайно наткнулась на меня возле отеля, в котором я живу, я сопротивлялся, но она заставила меня поехать к ней и познакомиться с мамой, ну и так далее и так далее.
Та была немало удивлена, хотя постаралась скрыть это, и держалась как гостеприимная хозяйка. Я сидел, зажав между большим и указательным пальцем чашечку горячего шоколада и оттопырив мизинец, с белоснежной накрахмаленной салфеткой на коленях, вел учтивую беседу и чувствовал себя полным идиотом.
Девушка бросила на меня озорной взгляд. Мне показалось, она прочла мои мысли. Где это видано, чтобы Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, сидел в гостиной Чэдвиков с чашечкой горячего шоколада и делал вид, что ему это нравится? Однако если эта крошка полагала, что способна прочесть мои мысли до конца, то с ее стороны это было так же глупо, как для эскимоса побриться наголо. Только я знал, что меня ожидает, только я и больше никто.
Вечер подходил к концу. Спустя некоторое время мать Элен извинилась и оставила нас одних. Бобо разлегся перед камином, а мы тихонько беседовали. Наконец я встал, собираясь уходить, девушка направилась к дверям вместе со мной. В прихожей она обвила мою шею своими теплыми руками.
— Спасибо тебе, Эд, — проговорила она, поцеловав меня в щеку.
Черт возьми! Что это значит? Нет, все-таки она настоящий боец. Только ну их, этих девиц! Вечно они несут какую-нибудь сентиментальную чепуху, а потом вдруг нет-нет да и покажут такую глубину чувств, что мужчине кажется, будто он стоит на пороге чего-то сокровенного.
Вся эта сентиментальная дребедень слетела с меня, когда я нажал на газ и машина с ревом окунулась в туман. Меня ждала работа, и мне вовсе не хотелось оставлять ее несделанной… На этот раз я решил вырваться на свободу, послать куда подальше свою неприкосновенность, а заодно и уголовный кодекс Калифорнии.
Я заехал в гараж и вскоре вышел оттуда с небольшим чемоданчиком, покрытым изрядным слоем пыли. В машине у меня стоял новый аккумулятор. Я подъехал к дому Кемперов и припарковался в тени.
Пристроив чемоданчик к спине, я вышел из машины и скользнул в тень. Бобо следовал за мной по пятам, навострив уши и задрав трубой хвост. Сейчас он, как никогда, был настороже и один стоил пятерых профессиональных телохранителей.
Дом Кемпера стоял, погруженный во мрак и безмолвие.
По поведению Бобо я понял, что в доме есть сторож. Нужно было обнаружить его раньше, чем он заметит меня.
Такова была моя задача. В конечном счете я обнаружил его по табачному дыму. Этот запах я чувствую за милю, так что, когда он закурил трубку, мне не стоило труда определить его местонахождение. Судя по всему, он был из породы преданных трудяг и относился к своей работе с неизменным усердием.
Пока он безмятежно пускал клубы дыма, я ухитрился открыть одно из окон, выбрав то, что пониже, так как хотел взять с собою и Бобо. Подозревая, что в доме может быть установлена сигнализация, я старался соблюдать осторожность. Но Кемпер, похоже, полностью доверял своему верному сторожу, поэтому сигнализации в доме не оказалось.
Очутившись внутри огромного дома, я почувствовал себя свободнее. По огоньку попыхивающей за окном трубки я знал, где находится сторож. Случись мне споткнуться, и все пойдет прахом. В мягких туфлях на резиновой подошве я медленно передвигался по дому, лишь изредка направляя луч потайного фонарика на сомнительные места. Полтора часа ушло у меня на поиски сейфа. Обнаружив кабинет, я понял, что близок к цели, однако мне еще предстояло прощупать каждый дюйм по всему периметру его стен.
По-видимому, я был первым, кто придумал использовать радиоусилительную аппаратуру для вскрытия сейфов.
Подключив коробку и надев наушники, я присоединяю провода к кодовому замку и начинаю крутить колесико.
Щелканье тумблера настраиваемого радиоприемника звучит в ушах как канонада. Когда наконец появляется чистый звук, я фонариком освещаю замок, чтобы узнать номер комбинации.
Вот и на этот раз, закончив свои манипуляции, я получил комбинацию цифр одного из самых трудных сейфов, какие я когда-либо встречал.
Да, трудная работенка, никому, кроме меня, с ней не справиться, можно и не пытаться.
Даже не заглядывая внутрь, я мог сказать, что там находится: разные деловые и личные бумаги и всякое такое.
Были там и коробочки с драгоценностями, по большей части всякий ювелирный хлам, на них я и смотреть не стал.
Меня заинтересовала небольшая ветхая шкатулочка. Открыв ее, я направил луч света на ее содержимое и почувствовал, что у меня перехватило дыхание. Я перевидал немало украшений, но это… Сияние, вырвавшееся из шкатулки, казалось, прожгло мне голову до самых мозгов.
Оно озарило все вокруг миллионами переливающихся лучей, образовав какое-то прозрачное огненное облако. Я не знаю имени этого сокровища, но оно, несомненно, принадлежит к числу тех, что имеют свое имя и свою историю.
Положив шкатулку в карман, я запер сейф и осторожно выбрался из дома. Выбраться за пределы владения Кемпера было уже проще, однако втрое скучнее и утомительнее. Дрожа от ночной прохлады, обычно наступающей в предрассветный час, сторож беспокойно топтался на месте, глубоко дыша, чтобы согреться, и пристально озираясь вокруг. Однако нам с Бобо удалось беспрепятственно улизнуть.
Я послал Бобо разнюхать обстановку вокруг машины, вскоре он вернулся, помахивая хвостом, — значит, все спокойно. Кажется, он тоже понимал, что мы провернули удачное дельце.
Вернувшись домой, я спрятал аппаратуру в надежное место, побрился, принял ванну и отправился завтракать.
В девять часов я снова был у своего знакомого ювелира.
— Привет, Дженкинс. Что, опять вернулся за информацией? — спросил он с усмешкой. — Похоже, тебе не везет. Я тут подумал и пришел к выводу, что давеча сболтнул лишнего. И как это меня угораздило, не пойму.
Я сел:
— Я пришел не за информацией. Мне требуется квалифицированная работа. Нужно срочно изготовить копию одного украшения.
Он задумчиво смотрел на меня:
— Украшение крупное?
Я кивнул.
— Что, действительно крупное?
Я снова кивнул.
Он вздохнул:
— Дженкинс, у тебя какой-то изощренный метод добывания информации. Я тебе уже все сказал. Я изготовлю эту подделку только при условии, что у тебя есть на руках само украшение, и никак иначе. Иными словами, я не стану делать копию какого-то украшения по его описанию в каталоге.
— Ну что ж, идет, — сказал я. — И что, я могу быть уверен, что им займутся сейчас же?
— С условием, что оно у тебя имеется, — ответил он с улыбкой.
Я вынул шкатулку и положил на стол:
— Вот, сделай копию с украшения, лежащего в этой шкатулке. Ничего, если работа будет грубая, копия мне нужна срочно.
При виде шкатулки глаза у него вылезли из орбит, когда же он открыл ее, челюсть его так и отвисла, а из горла вырвался звук, какой издает проткнутая шина.
— Эд! Ради всего святого… Да ты хоть представляешь, что это?! Господи, да это же то самое украшение, что мы приобрели для Кемпера! Это ж… Господи! Что теперь будет?
— Ничего не будет, если твои люди приступят к делу немедленно и изготовят копию как можно быстрее.
Он немного пришел в себя, но дар речи к нему еще не вернулся, и он несколько секунд разглядывал свои ногти:
— Послушай, Эд, ты что, собираешься украсть это?
Беседа начала надоедать мне.
— «Собираешься украсть» — это настоящее время, — заметил я. — Если тебе кажется подозрительным способ, которым я заполучил его, то тебе лучше употребить глагол в прошедшем времени и сказать «украл». А теперь нельзя ли прекратить эту пустую болтовню и поскорее отдать вещь в работу, иначе может подняться большой скандал, а это как раз то, что мне сейчас меньше всего нужно.
Вздохнув, он позвонил секретарше и попросил ее пригласить кого-нибудь из мастеров, потом сел и, барабаня пальцами по столу, принялся ждать.
Вскоре в кабинет вошел человек с проницательными глазами, в фартуке и плотной, облегающей голову шапочке. Немец по национальности, он хорошо разбирался в драгоценностях. Хозяин протянул ему шкатулку:
— Срочно нужна копия шкатулки и ее содержимого.
Мастер узнал вещь сразу, однако мастер есть мастер — ни один мускул не дрогнул на его лице. Кивнув, он взял шкатулку и вышел.
— Зайди ближе к вечеру, — сказал мой друг, отирая со лба пот.
— Нет, я зайду пораньше. Вдруг уже будет готово.
Он беспокойно заерзал на стуле:
— Мне было бы спокойнее, Эд, если бы ты рассказал мне, что все это значит. Ведь, в сущности, получается, что мы укрываем краденое.
Я усмехнулся:
— Ну, в конце концов, эта вещь с самого начала была краденой, ты ведь сам сказал. А еще, помнится, ты говорил, что первоначальный ее владелец, возможно, начнет оспаривать право на нее.
С этими словами я встал и направился к выходу.
Придя домой, я нашел записку от Элен — она просила позвонить ей. Когда я связался с ней, она сказала, что приедет немедленно. Я понял, что речь идет о чем-то важном.
Мне бы, конечно, не помешало немного поспать, да, видно, не судьба.
Вид у Элен был такой счастливый, словно она сбросила с плеч неимоверную тяжесть.
— Я сообщила о помолвке маме, — сказала она. — А еще позвонила миссис Кемпер. Знаешь, Кемперы всегда были мне как вторые родители, и миссис Кемпер сразу же захотела посмотреть на тебя. Она настаивает, просто настаивает, чтобы мы провели у них выходные, и я пообещала, что мы приедем. — Она лукаво посмотрела мне в глаза.
— Ты маленькая плутовка, — сказал я.
— Я заставила их пообещать, что они никому не скажут, — продолжала она, голос ее напоминал журчание ручейка. — Кемперы приглашали и маму, но она не может поехать. Кстати, она отнеслась к этой новости просто замечательно. Я сказала, что ты сделал предложение вчера вечером, так что теперь тебе надо поехать к ней и поговорить. По-моему, она собирается дать тебе свое родительское благословение… — Малютка на время замолчала. Она долго смотрела в пол, потом, пожав плечиками, проговорила: — Конечно, мне неприятно ее обманывать, но что поделаешь, так уж получилось. — Сказав это, она снова приняла прежний счастливый и беспечный вид.
Визит к мамуле, имевший целью получить благословение, был весьма мучительным, по крайней мере, таким он мне показался. Однако и этот визит подошел к концу.
От Элен я поехал к ювелиру. Копия была уже готова.
Конечно, вещица была далека от совершенства, но все же выглядела вполне убедительно. При плохом освещении, а также если в нее не вглядываться, человек несведущий вполне мог бы принять ее за подлинник. Я, конечно, подозревал, что мой приятель нарочно сделал ее так грубо — виною тому его высокое чувство профессиональной этики, — но у меня не было ни времени, ни желания спорить.
Он смотрел мне вслед с выражением беспокойства на лице.
Но я все же надеялся, что это высокое чувство профессиональной этики не заставит его набрать номер Лоринга Кемпера и задать тому несколько вопросов. Пока что существовала только одна опасность — что пропажа будет обнаружена раньше времени. Если это случится, придется менять планы. Но будем надеяться на лучшее — удача нечасто покидала меня.
Около двух часов дня мы с Элен прибыли в дом Кемперов, где нам был оказан самый радушный прием.
Миссис Кемпер принадлежала к тому типу людей, которые прекрасно разбираются в человеческой природе, и, судя по всему, она понимала, что у смертных не растут крылья. С минуту она изучала меня долгим проницательным взглядом, однако ее наблюдения остались при ней.
Лоринг Кемпер оказался человеком лет пятидесяти, искренним и увлеченным. Он любил гольф, обожал серфинг, — о чем свидетельствовал его бронзовый загар, — коллекционировал ювелирные украшения, увлекался лошадьми и собаками и совершенно не интересовался картами и светской болтовней. Человек немногословный, он любил побыть в тишине, наедине со своими мыслями.
Он тоже с интересом оглядел меня и пожал руку.
Я расположился в отведенной мне комнате. Минут через тридцать мне представился подходящий случай, и я, прокравшись в кабинет, положил украшение на место. Копию я оставил себе.
Для новоиспеченного жениха я вел себя слишком осторожно и старался избегать ситуаций, которых, как правило, ожидают от будущих супругов. Зато моя хитрая лисичка, похоже, имела несколько иной взгляд на эти вещи.
— Ведите себя естественнее, так, как обычно ведут себя жених и невеста, — прошептала она, прильнув ко мне и прижав тыльную сторону моей ладони к своей щечке, в то время как миссис Кемпер наблюдала за этой сценкой с крыльца.
Мы были в доме единственными гостями, и понятно, что ее внимание было приковано к нам.
Бобо произвел на всех прекрасное впечатление.
Почувствовав себя в центре внимания, он понял, что ему не следует набрасываться на всякого, кто подойдет близко, однако сразу же показал, что не позволит кому ни попадя гладить себя. Когда какая-нибудь из женщин приближалась к нему с обычным сюсюканьем, — почему-то считается, что именно так нужно обращаться к собакам и кошкам, — Бобо делал стойку, задирал хвост и смотрел так, что уже никому не хотелось протягивать к нему руку.
Исключение составляла только Элен. Он подходил на ее зов и выглядел вполне счастливым, находясь рядом с ней.
Кемпер посмотрел на собаку и, не пытаясь погладить ее, как это сделали его жена со своей секретаршей, сухо заметил:
— Довольно странный метис. Помесь дворняги с какой-то хорошей породой, и притом отлично воспитан.
Похоже, он на своей шкуре испытал, что такое побои, и запомнил их на всю жизнь. Он ценит свободу и совсем не в восторге от людей. Я прав, Бобо?
Услышав свое имя, пес с минуту пристально смотрел на Лоринга Кемпера, потом помахал хвостом и, опустив глаза, застыл как статуя.
Кемпер усмехнулся:
В нем говорит порода, что-то вроде гордости, унаследованной от предков, простую дворнягу этому не научишь. У этого пса есть прошлое, и он чувствует ответственность за хозяина, в этом заключается вся его жизнь. Вы извините меня, Дженкинс, но он ведет себя так, словно пытается защитить вас от всего мира.
И он пристально посмотрел мне в глаза. Но если он надеялся прочитать что-то на моем лице, то ему это не удалось. С видом непринужденной любезности и не отводя глаз, я сказал:
— Я люблю его, хотя, по правде сказать, плохо разбираюсь в собаках. Он хороший друг, только я не думаю, что он так уж умен.
Пожав плечами и широко улыбнувшись, Кемпер сменил тему.
О Лоринге Кемпере я мог бы сказать одно — он, без сомнения, знал толк в собаках и понимал их натуру.
В воскресенье мне принесли записку и сверток. Записка была без подписи, а в свертке оказалась камера особой конструкции. Я прочел записку:
«Нас интересует письмо, подписанное Джорджем Смитом. Оно находится в сейфе. Вставьте его в камеру, настройте ее, подержите пятнадцать секунд, потом выньте письмо и уберите в сейф. За камерой придут позже».
Я улыбнулся. Все было настолько очевидно, что доходило до абсурда. Я, Эд Дженкинс, мошенник международного класса, нахожусь в доме, где хранится одно из самых бесценных сокровищ, когда-либо попадавших в Америку. Такое украшение по карману только крупному коллекционеру, и даже тот, кто владеет им, вынужден ждать, когда улягутся страсти, чтобы заявить о своем приобретении открыто. Подобную драгоценность лучше всего хранить в тайне, даже сейф не является надежным укрытием.
Случись что-нибудь с этой вещицей во время моего пребывания в доме… Да, все так просто, что можно не доводить мысль до конца. Когда в доме гостит всемирно известный мошенник и из сейфа пропадает бесценное сокровище, тут уж любой сопоставит факты и сделает выводы. Письмо — это явная выдумка. Герман даже не позаботился, чтобы его инструкции относительно письма Джорджа Смита выглядели хоть мало-мальски убедительно. В записке не говорилось, как фотографировать письмо — с одной стороны или с обеих, а имя было, совершенно очевидно, выдуманным. Меня не удивило бы, если бы в камере не оказалось линзы.
Да, этот Дон Дж. Герман мне уже порядком поднадоел. Я бы мог посмеяться над ним от души, если бы не видел его лица, когда с него слетела маска и он предстал в своем истинном обличье. Сущий дьявол, а не человек.
Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, мне надлежало увлечь Кемпера беседой. Я хорошо понимал, что это означает. Бог ты мой, да десятилетний ребенок понял бы все.