Всю свою жизнь я попадаю в переделки — не успев выбраться из одной, тотчас же оказываюсь в другой.

Чувствуется, спокойной жизни мне не видать. Будучи мошенником, известным в трех государствах, объявленным в розыск полудюжиной штатов, но обладающим формальной неприкосновенностью на территории Калифорнии, я не могу рассчитывать на защиту закона. Его острие всегда направлено против меня. Я не подлежу выдаче за пределы Калифорнии, так как официально не являюсь преследуемым по закону в юридическом смысле слова, но каждый жулик в этом штате считает себя вправе докучать мне, а полиция только и ждет удобного случая, чтобы повесить на меня какое-нибудь дельце.

Зная, что защиты мне искать не у кого, я вынужден сам себе быть законом и даже рад этому. Одному только Богу известно, до чего мне противно быть одним из рабов, гробящих свою жизнь на то, чтобы заработать деньги, налоги с которых идут на прокорм политиканов.

Городские налоги — для городских политиканов, окружные — для окружных, налоги штатов — для тех, кто стоит повыше, и, если этим бедолагам все же удается урвать что-то для себя, государство облагает их подоходным налогом, чтобы прокормить целую свору политиканов государственного масштаба. В довершение ко всему по ним больно бьет еще целая уйма налогов — налоги с продажи, налоги на собственность, автомобильные и дорожные налоги, налоги на предметы роскоши и бензин, подушные и таможенные налоги, налоги на образование и проституцию, на парфюмерию, на лекарства, на кинопрокат, я даже слышал, что теперь собираются ввести налог на пиво, дабы способствовать ограничению продажи алкогольных напитков.

Так что мне есть отчего беспокоиться. Закон меня не защищает, я не являюсь частью огромной пирамиды, имя которой государство, и вынужден сам себе быть и законом, и сборщиком налогов. Всякий жулик норовит надуть меня или спихнуть на меня свои деяния, а полиция только ухмыляется, наблюдая за этим, — дескать, пусть пожирают друг друга, так им и надо.

Во время последней передряги я взял себе собаку.

Судя по всему, среди ее предков были и ищейка, и гончая, и какая-то еще неизвестная порода. Мой Бобо — крупная псина и, кажется, рос так же, как и я, — воспитывал себя сам, внимательно наблюдая за всем вокруг и рассчитывая лишь на собственные мозги. Недавно мне удалось надуть на двадцать тысяч долларов одну преступную парочку из Сан-Диего, и я понимал, что совсем скоро они нападут на мой след и постараются заполучить обратно свои деньги.

Принимая это в расчет, я старался не афишировать свое местонахождение и не давал свой адрес в газетную колонку. Мне не нужны были посетители.

Как-то раз, посвежевший и окрепший, я возвращался с прогулки по Голден-Гэйт-парк. С океана полз туман, а свежий, бодрящий воздух давал телу живительный импульс, знакомый каждому жителю Сан-Франциско.

Бобо удрал вверх по ступенькам, пока я медленно шагал сзади.

Подойдя к двери, я сразу почувствовал неладное — что-то привлекло внимание пса. Он стоял перед дверью, широко расставив лапы и задрав хвост, шерсть на спине встала дыбом, и он водил носом вдоль щели под дверью.

Это означало, что в квартире кто-то есть. Я замер перед дверью, думая, как поступить дальше. У калифорнийской полиции ничего на меня нет. Не то чтобы я вовсе ничего не совершил, просто дела, в которых я был замешан, всегда касались каких-нибудь жуликов, пытавшихся надуть меня и в итоге оставшихся с носом. Вряд ли они стали бы выдавать меня полиции. Другое дело — выследить меня и попытаться отомстить, но обращаться к полиции они не стали бы — у самих рыльце в пуху.

Шагнув вперед, я вставил ключ в замок, приоткрыл дверь и посмотрел на Бобо.

— Ну, малыш, заходи, — сказал я и закрыл дверь за огромным рыжевато-коричневым псом, нетерпеливо проскочившим в квартиру.

Улыбаясь, я ждал за дверью. Если в квартире кто-то есть, то скучать ему не придется.

Бобо был не простой собакой, а собакой мошенника, и очень гордился этим. Я потратил немало времени и сил, чтобы натаскать его должным образом, так что теперь пес хорошо знал свое дело.

А еще я научил его замечать слежку. Целый месяц я провел в Дель-Монте, где при помощи местных мальчишек учил его обнаруживать «хвост». Я показывал Бобо, что пытаюсь отделаться от слежки, и он понимал все с полуслова. Потом я научил его подходить ко мне так, чтобы его никто не видел. Это был невероятно смышленый пес, он смотрел мне в лицо и буквально читал мои мысли, достаточно было мигнуть ему. В своем роде он тоже был изгоем общества, потому-то и увидел во мне родственную душу и всегда инстинктивно знал, что ему делать.

Из квартиры слышалось царапанье и поскребывание, но никаких звуков возни. Я открыл дверь и вошел. На ковре лежал конверт, пес скреб по нему лапой, обнюхивал и снова принимался скрести. Совершенно очевидно, что кто-то подобрал ключ к замку, проник в квартиру и оставил конверт на самом видном месте — на полу.

Ну что ж, в жизни всякое бывает.

— Принеси его мне, Бобо, — скомандовал я.

Пес взял конверт зубами за краешек и поднес ко мне.

Текст был напечатан на машинке и оказался совсем коротеньким. «Срочно зайдите к Дону Дж. Герману» — гласило это никем не подписанное послание.

Я вздохнул. Господи, сколько раз мне уже приходилось сталкиваться с подобными вещами! То какому-нибудь политику требовался профессиональный мошенник, чтобы проделать за него грязную работенку, то местный воротила преступного мира обращался ко мне за помощью. Все они прибегали к подобным театральным трюкам, не желая иметь со мною дела впоследствии. Но на этот раз я немного встревожился, так как не предполагал, что кому-то известно, где я живу.

Я слышал о Доне Дж. Германе, крупном воротиле из мира политики. Ходили слухи, что в свое время он шантажировал с десяток известных и влиятельных фигур Сан-Франциско, благодаря чему приобрел громадную политическую власть. Дону Дж. Герману я не был обязан ровным счетом ничем, как не намеревался одалживаться и потом, но я все-таки решил найти того, кто принес это послание.

Подозвав собаку, я дал ей хорошенько обнюхать конверт и лежавший в нем листок бумаги.

— Давай нюхай, старина, — сказал я псу.

Навострив уши, он вопросительно посмотрел на меня и помахал хвостом.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, не след. Просто нюхай…

Уж не знаю, понял он меня или нет, но я решил, что попытка не пытка. Надев шляпу, я позвал пса, и мы вышли. Внизу я повернулся к Бобо:

— Лежать. Подожди-ка здесь минутку.

Он лег и стал ждать, а я вышел на тротуар.

Спускались сумерки, все вокруг заволокло густым туманом, в котором лишь изредка проносилась машина с зажженными фарами или прошмыгивал какой-нибудь одинокий пешеход. На тротуаре, подняв воротник пальто и прислонившись к почтовому ящику, стоял низенький, тощий человечек, которого можно было запросто принять за посыльного.

Обычно эти люди непременно слоняются где-нибудь поблизости. Вот и на этот раз я готов был голову отдать на отсечение, что тот, кто доставил конверт, наверняка наблюдает за мною. Он мог остаться, во-первых, чтобы убедиться, что послание получено, а во-вторых, чтобы сообщить Дону Дж. Герману, если я вызову такси и отправлюсь к нему.

Выждав пару минут, я подозвал собаку и тихонько скомандовал:

— Ищи, Бобо!

Я произнес это через плечо, не оборачиваясь и не глядя на собаку. Я приучил Бобо никогда не стоять рядом и, если я не смотрю на него, делать вид, что он меня не знает. Поэтому, выйдя на тротуар и увидев, что я, отвернувшись, смотрю на проезжую часть, он задрал хвост и деловито засеменил по улице — ни дать ни взять бродячий пес в поисках съедобных отбросов.

Поравнявшись с фигурой возле почтового ящика, он всего лишь слегка задел парня хвостом и как ни в чем не бывало побежал дальше, на углу остановился, оглянулся, увидел, что я все так же стою у проезжей части, и побежал через улицу, обнюхивая автомобили и подъезды.

Я уже начал думать, что ошибся насчет того человека возле почтового ящика или что Бобо неправильно меня понял. Краем глаза я наблюдал за псом и раздумывал, как поступить, как вдруг хвост его сделался негнущимся, а морда опустилась к самой земле. Он остановился перед небольшим табачным киоском на углу улицы. Возле окошечка стоял хорошо одетый человек крепкого сложения и беседовал с продавцом. Вид у него был такой, будто он только что купил любимые сигары и, прикуривая, разговорился с киоскером.

Бобо подошел к нему, обнюхал ноги, обернулся и заскулил. Я небрежной походкой пошел по улице и, дойдя до угла, свистнул Бобо. Вероятно, он ошибся. Этот малый напоминал скорее президента банка, не верилось, что с такой внешностью он мог выступать в роли посыльного.

Пройдя квартал, я зашел в аптеку и связался по телефону с частным детективным агентством. Поверьте мне, до чего приятно мошеннику иметь собственное детективное агентство! Я имел такое. Там меня знали под именем Грина. Они видели мои чеки, но не знали меня в лицо, и я не намеревался показывать его и в дальнейшем. Инструкции они получали по телефону, а зарплату в начале каждого месяца и думали, что я работаю где-то адвокатом, в чем я не собирался их разубеждать.

— Говорит Гарри Грин. Последите за человеком, что стоит на углу Буш и Полк-стрит, — прорычал я в трубку. — Только сделайте это немедленно. Его приметы: крепкое телосложение, одет в коричневый костюм, светлую шляпу, серебристо-серый галстук и рыжие ботинки.

Возраст — примерно сорок пять лет, двойной подбородок, глаза серые. Стоит на углу возле табачного киоска.

Если ваш человек еще застанет его там, пусть проследит за ним и узнает, кто он такой. Когда узнаете, куда он пошел и чем занимается, сообщите мне. Исполняйте.

Я повесил трубку и побрел обратно на угол. Незнакомец все еще стоял возле табачного киоска. Похоже, он наблюдал не за мной, а за моей квартирой. А может, и вовсе следил за кем-то другим. Однако мне почему-то показалось, что именно он либо написал это послание, либо доставил его.

Я прослонялся там еще минут десять, как вдруг из-за угла вынырнул небольшой двухместный автомобиль и остановился. Сидевший за рулем вышел, огляделся по сторонам, заметил человека, стоявшего возле табачного киоска, и снова залез в машину.

Ни я, ни человек у табачного киоска не уходили, сотрудник детективного агентства тоже оставался в машине. Уже начало смеркаться, когда к киоску подъехал старый автомобиль, управляемый каким-то субъектом грубоватой наружности. Человек, стоявший у табачного киоска, кивнул продавцу и сел в машину. Они направились в сторону Ван-Несс и вскоре скрылись за углом, небольшой двухместный автомобиль последовал за ними.

Едва ли парню из агентства удастся добыть мало-мальски важную информацию об этом человеке, зато теперь я мог быть уверен, что от меня хотя бы на время отстали. И все же я немного нервничал. Бобо, конечно, хороший помощник, но он такой крупный, что невольно привлекает к себе внимание. Из-за него меня могут заметить. Я ничуть не сомневался, что меня можно вычислить по собаке. Конечно, я научил Бобо держаться в стороне в подобных ситуациях, но нас могли увидеть вместе по дороге домой.

Поднявшись в квартиру, я сбросил ботинки, немного почитал и лег спать. Бобо спал возле моей постели и ни разу не встрепенулся, что было хорошим знаком.

На следующее утро я позвонил в детективное агентство, и там мне сказали, что субъект, которого они выслеживали, — это некий Э.К. Симпсон, который снимает квартиру в одном из бедных районов. Про себя я посмеялся над словами сотрудника.

— Под этим именем он скрывается, а мне нужно знать его настоящее имя, — усмехнулся я.

Голос на другом конце провода звучал учтиво и обходительно:

— Вы полагаете, мистер Грин, он живет под вымышленным именем?

Я фыркнул:

— Ну вот что, умники. Поставьте перед его домом машину с хорошим фотографом, пусть поснимает его, да так, чтобы было видно лицо. Потом возьмите его описание и фото и наведите справки в преступном мире.

Голову даю на отсечение, что он отпетый мошенник. Займитесь делом, я позвоню днем.

Повесив трубку, я довольно усмехнулся. Я верю интуиции, а этому парню явно не подходило имя Симпсон. Кроме того, он со знанием дела подобрал ключ к моей квартире.

Я отправился на пляж, лег на песок и принялся задумчиво смотреть, как волны разбиваются о берег. Мне нужно было отдохнуть, и я вовсе не собирался терять драгоценный покой из-за какого-то политического проходимца.

Днем я вернулся домой, принял душ, побрился, переоделся, немного почитал и отправился обедать. Перед выходом позвонил в детективное агентство. К телефону подошел управляющий, чувствовалось, что он был возбужден.

— Я выследил его, — с готовностью отрапортовал он. — У нас в офисе есть полная информация о нем. Настоящее имя Джим Гилврэй, больше известен как Мордастый Гилврэй, специализируется на драгоценностях. Говорят, он работает исключительно на заказ, сбытом сам не занимается, имеет дело только с крупными птицами и выполняет только крупные заказы. Ни разу не сидел, потому что товар, который проходит через него, никогда не выплывает на поверхность. Получает заказ на кражу, как правило, известных драгоценностей, за работу берет наличными и держит рот на замке. Поговаривают также, что у него все же есть скупщики краденого, но кто такие, не установлено. Подозрителен, держится настороже и, кажется, заметил сегодня нашу слежку. Ему удалось улизнуть, наш человек упустил его. Правда, я по-прежнему не снимаю наблюдения за домом.

Я рассмеялся:

— Можете снять. Он уже не вернется. Во всяком случае, если он действительно тот, кого вы описали.

На другом конце провода последовала минутная пауза — управляющий обдумывал мои слова.

— Что нам теперь делать? — спросил он.

— Счета посылайте по тому же адресу, что и раньше, — отрезал я и положил трубку.

Итак, судя по всему, меня действительно навестил Мордастый Гилврэй. Он лично доставил записку. Видно, они с Доном Дж. Германом накрепко завязаны в какой-то большой игре и не могли довериться посыльному. Дельце обещало быть интересным, и я решил принять приглашение и заглянуть к Дону Дж. Герману. Либо он собирался выйти сухим из какой-то грязной истории, либо, наоборот, готов был влипнуть в нее.

Я не стал посылать ему свою визитную карточку, я решил поступить по-иному.

Огороженная территория, где находился дом, занимала внушительное место, что свидетельствовало о состоятельности его прежних владельцев и о стремлении нынешнего к уединению. Ну что ж, прекрасно. Мне это на руку. Кто его знает, что может произойти, а мне не хотелось огласки.

Около девяти часов мы с Бобо перемахнули через забор. Оба мы понимали, что вторгаемся на чужую территорию и в любой момент можем нарваться на неприятности. Беспрепятственно спрыгнув на землю, мы прошлись, внимательно глядя по сторонам, и, понаблюдав за Бобо, я убедился, что в доме нет наружной охраны.

Обойдя вокруг дома, я остановился перед окном с опущенными шторами, через которые пробивался свет. Окно это было единственным освещенным местом на первом этаже, если не считать главного входа. Я не знал, что скрывалось за этим окном — гостиная, спальня, кабинет… Разберусь на месте, время у меня есть.

Стоя под окном, я услышал резкий звонок в прихожей, скрип стула в комнате у меня над головой и звук удаляющихся шагов.

Из того, что не было слышно никакого разговора, я заключил, что он — или она — находился в этой освещенной комнате в одиночестве и, покинув ее, чтобы открыть входную дверь, предоставил мне возможность заглянуть в окно, что я и сделал.

Мне здорово повезло, судьба сама сдавала карты. Я никогда не питал особой симпатии к политикам, и уж коль она распорядилась, чтобы я сунул свой нос в комнату Дона Дж. Германа, значит, там пахло неприятностями.

Комната представляла собой нечто вроде кабинета. Я слышал, что он проводит большую часть времени за работой. Я также слышал, что в доме имеется множество потайных ходов и что прислуга появляется и удаляется по звонку, расположенному на рабочем столе Германа.

Я решил рискнуть.

Повернувшись к Бобо, я скомандовал:

— Охраняй, — и взобрался в окно.

Я знал, что, если понадобится, Бобо прыгнет в окно, и ни стекло, ничто другое не послужит ему преградой.

В углу стоял большой письменный стол с убирающейся крышкой, к нему-то я и направился. Господи, как я обожаю столы с убирающимися крышками, стоящие в углу! В случае опасности за таким столом можно надежно спрятаться или, в крайнем случае, залезть под него.

Едва успев устроиться поудобнее, я услышал приближающиеся голоса:

— Как мило с вашей стороны, мисс Чэдвик, что вы зашли. Да еще в первый же вечер после возвращения из колледжа. Я невероятно ценю вашу любезность.

Голос был льстивый и вкрадчивый, даже слишком вкрадчивый. Он сразу не понравился мне, и я мгновенно понял, что принадлежит он не кому иному, как Дону Дж. Герману.

В голосе девушки слышалось задорное журчание юности, но было в нем и что-то неуловимо-натянутое — то ли страх, то ли какая-то затаенная тревога.

— В записке вы упоминали об отце.

Они как раз вошли в кабинет, и льстивый голос увернулся от вопроса:

— Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Чэдвик. Вы не можете себе представить, как я огорчился, узнав о смерти вашего отца. Я посылал соболезнования и цветы, но не решался заговорить о делах ни с вами, ни с вашей матушкой, пока вы не оправитесь от удара. Прошло три месяца, вы окончили колледж, и я чувствую, что теперь вы сможете понять, какая суровая необходимость заставила меня вернуться к этому вопросу, а также сумеете оценить мое деликатное отношение к вашему горю и нежелание торопить вас.

Бог ты мой! Что это была за речь! Такое впечатление, будто он выучил ее наизусть. Рискнув, я даже немного подался вперед, чтобы выглянуть в щель между двумя стоявшими на столе книгами.

Герман оказался крупным мужчиной, даже крупнее, чем я ожидал. Он сидел за письменным столом, разглядывал девушку, и его здоровенные жирные пальцы барабанили по крышке стола. Лицо его было испещрено миллионом мелких морщинок, отчего кожа походила на пергамент, и, когда он улыбался, морщинки приходили в движение и рассыпались, убегая под воротничок рубашки, а его лысая голова напоминала мне купол Капитолия. Редкий пушок окаймлял эту голову лишь над самыми ушами, которые внизу плотно прижимались к голове, а сверху, напротив, оттопыривались. У него были толстые, какие-то пористые губы, двойной подбородок и громадное тело. Однако, несмотря на всю его тучность, морщинки на лице придавали ему несколько изможденный вид.

Но самым поразительным на его лице были глаза, большие и широко открытые. Казалось, он каким-то сознательным напряжением мышц заставлял их все время быть широко раскрытыми, складывалось впечатление, будто он всю жизнь тренировал эти мышцы, чтобы придать глазам детское выражение искренности и невинности.

Девушка была еще совсем юной. Она, не раздумывая, пришла в дом к этому толстогубому политикану и теперь вот сидела в кресле в своем коротеньком платьице с заниженной талией, обнажив пару очаровательных, обтянутых модными чулочками ножек, без сомнения способных занять первое место на любом конкурсе красоты. Она сидела, такая чистенькая и свежая, и смотрела на него из-под полей шляпки, дерзко сдвинутой чуть-чуть набок, и весь ее вид говорил о том, что она вполне способна постоять за себя, но в глазах затаился страх.

— Насколько я поняла, у вас с отцом были какие-то дела. — На этот раз в ее голосе прозвучали испуганные нотки, и я был уверен, что Герман это заметил.

Его голос источал приторную любезность:

— Надеюсь, вы не будете возражать, мисс Чэдвик, если я задам вам несколько вопросов, прежде чем перейду к делу? Полагаю, вам были хорошо известны привычки вашего отца, в частности, его привычка составлять долговые расписки?

Явно озадаченная, она кивнула:

— Ну конечно. Думаю, многие знали об этой его привычке. У него была целая папка с готовыми бланками, и он пользовался только ими. Даже отправляясь в банк, он брал с собой эту папку. Отец начитался про разных мошенников, которые подделывают счета и долговые расписки, и всегда вел себя осторожно. К тому же ему нравилось быть не таким, как все.

Герман изобразил на лице сияющую улыбку:

— Вот-вот… А теперь, с вашего разрешения…

Он шагнул в угол, я внимательно следил за его движениями. Он наклонился, словно для того, чтобы поднять что-то с пола, отодвинул картину и набрал код металлического сейфа. Бог мой, что за зрелище предстало пред моими глазами! Настоящее банковское хранилище.

Распахнув дверцу, он достал из сейфа какие-то бумаги и подошел к девушке:

— Вам знакомо вот это?

При взгляде на бумагу у девушки вырвалось восклицание:

— Ну конечно! Это одна из расписок моего отца, он должен выплатить вам десять тысяч долларов.

Глядя на нее натужно раскрытыми глазами, Дон Дж.

Герман высунул толстый язык и облизнул свои пористые губы:

— Значит, вы согласны, что это его почерк?

Девушка кивнула:

— Да, это его рука.

Герман подошел к столу и уселся в кресло. Всем своим видом он буквально источал удовлетворение. Я успел внимательно разглядеть бумагу.

— И как вы думаете, что делать с этой бумагой?

Я видел: он хочет сказать что-то еще, и она, похоже, тоже это почувствовала. Лицо ее побледнело, но весь вид говорил о том, что она не собиралась позволять какому-то мошеннику диктовать ей условия или даже просто видеть ее в растерянности. Раскрыв сумочку, она принялась подкрашивать губы малиновой помадой.

— Я об этом не думала, — ответила она, рассматривая свое отражение в зеркальце.

— Это был политический подкуп, — сказал Герман.

Тоненьким пальчиком она подправила помаду на губах:

— Я этому не верю. Впрочем, какое это имеет значение? Вы получите сполна по этой расписке. Я не хочу только, чтобы об этом узнала моя мать. Если вы не понесете бумагу в суд, я собственноручно напишу вам расписку на одиннадцать тысяч долларов.

— Вы не хотите, чтобы стало известно, что у вашего отца были дела со мной? — вкрадчиво поинтересовался Герман.

Она убрала зеркальце и смело взглянула ему в глаза:

— Мой отец вел честную жизнь, он был порядочным человеком. И если у вас есть его расписка, то это, скорее всего, шантаж. Мы оба знаем это, и ни к чему попусту тратить время. Если вы обратитесь с этой распиской в суд, все подумают, что отец был замешан в грязном политическом деле с подкупом должностного лица. Моя мать не выдержит такого удара. Вам это прекрасно известно, поэтому вы и пригласили меня. Итак, чего вы хотите?

С этими словами она захлопнула сумочку, сверкнув обтянутой гладким чулком коленкой, положила одну ногу на другую и рассмеялась сладким ангельским голоском.

Ей удалось поставить Германа в тупик, но он быстро пришел в себя:

— Вы правы, мисс Чэдвик, я действительно кое-чего хочу и перейду к этому вопросу через минуту. Буду с вами откровенен. Эта расписка и в самом деле нечто вроде орудия шантажа — своеобразная деловая договоренность между вашим отцом и мной. В политике он всегда брал надо мною верх и, как вам известно, поносил меня в своих речах. Один только факт, что я располагаю подлинной распиской вашего отца, способен сразить наповал кое-кого из ваших друзей, принадлежащих к утонченному изысканному обществу, не правда ли?

Она промолчала, так как ответ был очевиден. Из сказанного Германом я составил полную картину. Выдающийся в политических кругах человек, честный и порядочный, принадлежащий к узкому кругу общества, умирает, оставив после себя долговое обязательство, оно попадает в руки политического мошенника, который не гнушается самыми нечистоплотными средствами при достижении целей. Все было ясно как Божий день. Но более всего меня мучил вопрос, который, вероятно, волновал и девушку, так как она не преминула его задать:

— Чего я не могу понять, так это почему отец вообще дал вам эту расписку, а не заплатил наличными.

Его пористые губы скривились в улыбке, лысина отливала под лучами электрического света. Приблизившись к девушке, он бросил:

— Потому, мисс Чэдвик, что эта расписка не единственная. Существует еще девять таких же, датированных другими числами и в сумме составляющих сто тысяч долларов.

Это был удар.

Она медленно поднялась, руки ее потянулись к горлу. В своем коротеньком платьице с заниженной талией она сейчас, как никогда, казалась ребенком.

— Простите, — проговорил он. — Кажется, в прихожей звонит телефон. — И с этими словами вышел.

Зачем ему понадобилось покидать комнату, не знаю.

Быть может, где-нибудь в стене был проделан потайной глазок, через который он мог наблюдать за тем, что происходит в кабинете? Может, он хотел подсмотреть, что станет делать девушка, оставшись наедине со своими мыслями?

Когда он ушел, она постояла несколько секунд и медленно опустилась в кресло. Немного погодя она подняла глаза и заговорила, словно обращаясь ко мне:

— Да что же это такое? Отец, как мне теперь быть? Как поступить? Мама не вынесет этого удара, это убьет ее и запятнает твое доброе имя! И потом, на это уйдет все наше состояние. Помоги мне, папочка! Без тебя мне не выстоять.

В глазах ее блеснули слезы, она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. Послышались шаги, и в кабинет вошел Герман. Он пристально посмотрел на нее, но она, поморгав, спрятала слезы и мизинчиком поправила помаду в уголке губ.

— Вечно я криво крашу губы, — проговорила она, усмехнувшись и глядя на него поверх зеркальца.

И вид у нее снова был озорной и задорный.

Герман явно недоумевал:

— Я уже говорил, что кое-чего хочу.

Она слегка припудрила щечки:

— Чего же?

Он облизнул толстые губы:

— Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.

— Ну что ж, говорите. И посмотрим, станет ли вам от этого легче.

Он было открыл рот, но передумал, хлопнул ладонью по столу и встал:

— Не сегодня. В ближайшее время я позвоню вам, а пока еще раз хорошенько все обдумаю. А теперь прошу простить меня — через несколько минут ко мне должны прийти.

Она встала и из-под полей шляпки обвела глазами комнату:

— Но вы ведь не станете передавать эти расписки в суд… Я имею в виду, не отдадите их управляющему по делам наследства?

Он покачал блестящей головой:

— Нет. У меня же есть к вам просьба.

Она весело кивнула:

— Ну что ж, возможно, я ее и выполню.

С этими словами она бросила на него взгляд через плечо и направилась к выходу. Он пошел проводить ее, а я поспешил вылезти в окно, чтобы он не застукал меня в своем кабинете.

Мы с Бобо спрятались в кустах. На пороге она пожелала ему спокойной ночи — голос у нее был веселый и кокетливый — и, спорхнув со ступенек, исчезла в темноте.

Он постоял несколько секунд в освещенном дверном проеме, потом закрыл дверь. Не зная, что за ней наблюдают, девушка прислонилась к чугунному столбу ограды и, тяжело вздохнув, всхлипнула. Застыв на месте, я знаками велел Бобо вести себя тихо и стал слушать эти горестные рыдания.

Минут через пять — десять она распрямилась и, проглотив тяжелый ком в горле, побрела по улице.

Я поднялся на крыльцо и позвонил в дверь.

Послышались шаги, мелькнул свет, и осторожный голос спросил:

— Кто там?

— Эд Дженкинс.

После короткой паузы голос снова спросил:

— Какой Дженкинс?

— Неуловимый Мошенник, — пояснил я, четко выговаривая слова и изобразив на лице натянутую улыбку, хотя мне совершенно не нравилось стоять в темноте под дверью и обмениваться любезностями.

Я оставил Бобо внизу, под лестницей, оттуда он всегда мог прийти ко мне на помощь, и в то же время его не было видно. Возможно, пес понадобится мне еще до того, как наша беседа закончится. Не знаю, для чего я нужен Герману, но после всего услышанного я начал подозревать, что эти ночные визиты устраиваются им далеко не в благотворительных целях.

Дверь открылась.

— Проходите, мистер Дженкинс.

Он не сделал ни одного движения, чтобы поприветствовать меня, а просто пропустил вперед, захлопнул дверь и провел в кабинет. Насколько я понял, он предпочитал обращаться со своими посетителями именно так.

Я опустился в кресло, в котором еще недавно сидела девушка, оглядел кабинет теперь уже под другим углом и заметил, что сейф заперт, а картина поставлена на место. Скрестив ноги, я откинулся в кресле.

Он рассматривал меня с минуту; потом проговорил:

— Вы и есть Неуловимый Мошенник?

Я кивнул.

— Эд Дженкинс собственной персоной?

Я снова кивнул, всем видом давая ему понять, чтобы он переходил к делу.

Он вздохнул:

— Что-то не похоже. Какой-то у вас несолидный вид.

А между тем мне известно о вашем прошлом: во многих штатах вы объявлены в розыск, и все же вам удалось заставить их загнать вас в Калифорнию, откуда им теперь трудно вас выманить.

Я не двинулся, даже не кивнул, просто смотрел на него и ждал.

— Вы прославились своей удивительной способностью ускользать из-под носа, — продолжал он. — Кроме того, ходят слухи, что вы можете открыть любой сейф, не оставив следов. Говорят, вы знаете какие-то комбинации и умело манипулируете замками. — Слова эти прозвучали вопросительно.

— Вы сами пригласили меня, — сказал я. — Вот я и слушаю.

Он снова облизнул губы, взял сигару, вставил ее в свой влажный губчатый рот, чиркнул спичкой, затянулся, оглядев кончик сигары, немного поерзал и приступил к делу:

— Знаете, кто я?

— Немножко.

— Вы не можете не знать, что в политике я всегда добиваюсь чего хочу.

— Да, так пишут газеты.

— Вот и отлично. А как вы отнесетесь к объявлению вашего помилования во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест?

Чтобы скрыть волнение, я схватился за подлокотники.

Господи! Неужели это возможно — свободно передвигаться, жить как все остальные граждане, в случае чего спокойно вызывать полицию и ни от кого не скрываться? Я боялся увлечься этой идеей. Сколько себя помню, я всегда был изгоем, весь мир был против меня, а я всегда был в бегах… Мне всю жизнь приходилось прятаться.

— Это неосуществимо, — проговорил я.

Он кивнул своей громадной головой, толстые губы растянулись в улыбке:

— Очень даже осуществимо. Нет ничего проще. И со временем я докажу вам это.

Я снова откинулся в кресле.

— А дело заключается вот в чем, — продолжал юн, поняв, что я не собираюсь вносить свой вклад в сегодняшнюю беседу. — У одного человека есть некая бумага, с которой я хочу снять копию. Меня не интересует оригинал, мне нужна точная копия. Я хочу знать, что в этой бумаге. — Он помолчал, ожидая моей реакции, я тоже ждал. — Имя этого человека — Лоринг Кемпер.

Он немного наклонился, как бы желая по выражению моего лица понять, о чем я думаю. Ему понадобилось около десяти секунд, чтобы заметить, что я озадачен, после чего на его лице появилось выражение удовлетворения.

Таково положение дел, Дженкинс. Я прекрасно воспитан, имею безупречные манеры, владею языком гораздо лучше, чем большинство общественных деятелей, но… я не принят в их общество. Для них я чужак, изгой. У меня есть все — деньги, положение в обществе, престиж, власть, но я никак не могу получить признание в определенных кругах. Всю жизнь я имел, что хотел. И вот теперь хочу быть наконец признанным теми, кто отвергает меня. Вот почему я хочу знать содержание этой бумаги. Тот, кому оно известно, может заставить высшее общество Сан-Франциско считаться с его мнением.

Я молчал, обдумывая услышанное, снова и снова прокручивая в мозгу его слова. Мне уже приходилось слышать подобные разговоры, и я не очень-то верил им. Но как же тогда его беседа с Элен Чэдвик?.. Я посмотрел на него:

— Итак?

— Итак, — отозвался он, вперив в меня взгляд своих пронзительных настороженных глаз. — Вы отправитесь в дом Лоринга Кемпера в качестве гостя, извлечете из сейфа нужную мне бумагу, сделаете фотокопию, а оригинал вернете на место. Принесете эту фотокопию мне, и тогда и только тогда я устрою вам помилование во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест.

Я снова взглянул на него, желая убедиться, не спятил ли он.

— Но почему именно я? — спросил я, незаметно пытаясь заставить его раскрыть карты.

— Потому, — ответил он, — что вы хорошо воспитаны. При случае вы вполне можете сойти за джентльмена и, попав в дом мультимиллионера, где собирается самое изысканное общество, не ударите в грязь лицом.

Потому, что вы можете вскрыть сейф, где хранится бумага, сделать копию и незаметно положить бумагу на место, чтобы никому и в голову не пришло, что сейф вскрывали.

При этих словах я громко рассмеялся. Этот Дон Дж.

Герман просто уморил меня.

— Блестяще придумано, — проговорил я наконец. — Вся эта история ужасно похожа на сказку про Золушку и хрустальную туфельку. Вам конечно же отведена роль феи, только мне не понятно одно: уж если вы, будучи, как вы говорите, изгоем в этом обществе, не можете попасть в этот дом, то как, по-вашему, смогу попасть туда я, Эд Дженкинс, известный по всей стране Неуловимый Мошенник? Как, по-вашему, я смогу раздобыть приглашение и пробыть несколько дней в качестве гостя в доме Лоринга Кемпера?

Он наклонился вперед:

— Вы будете приняты в этом доме не как Эд Дженкинс, а как совершенно другой человек. В доме Лоринга Кемпера и его жены Эдит Джуэтт Кемпер вы будете считаться Эдвардом Гордоном Дженкинсом, супругом Элен Чэдвик, дочери покойного Х.Болтона Чэдвика и его вдовы Элси Чэдвик. А теперь, будь вы прокляты, ПОПРОБУЙТЕ ОТШУТИТЬСЯ!

Только тут я понял, как ошибался в этом человеке.

Как правило, я редко ошибаюсь в своих суждениях о людях — при моей работе человек не имеет права на ошибку. Но на этот раз я все же ошибся. Я принял Дона Дж. Германа за обычного мошенника-политикана, хитрого ловкача и шантажиста крупного масштаба.

Нет, разумеется, все это относилось к нему в полной мере, но этим его сущность не исчерпывалась. Это был не человек, это был сущий дьявол. Когда он произнес последние слова, маска слетела с его лица, глаза превратились в две узкие щели, образуя дьявольский прищур.

Теперь-то я мог разглядеть его истинное обличье. Все остальное оставалось прежним — обвислые щеки, пористые губы, грубый бесформенный рот, крупный нос, но эти глаза… Если и были на свете два дьявола-близнеца, взирающих на мир из глубин преисподней, то именно в этих глазах они как раз и жили.

Через мгновение он взял себя в руки и усилием мышц придал глазам выражение ангельской невинности и доброты.

Я поднялся, смерив его ответным взглядом.

— Пожалуй, — проговорил я, направляясь к двери, — я все же ПОПРОБУЮ ОТШУТИТЬСЯ.

Выражение открытого дружелюбия не сходило с его лица.

— Ну что ж, можете и отшутиться, — ответил он. — Я ведь всего-навсего сделал предложение и даже не использовал имеющиеся у меня средства, чтобы заставить вас принять его.

Я остановился на пороге:

— Послушайте, Герман, хочу сразу предупредить — не пытайтесь давить на меня и не думайте, что сможете перехитрить меня. Те, кто занимается подобными штучками, обычно плохо кончают.

Скривив отвислые губы, он рассмеялся:

— Вы думаете, я настолько глуп, что говорю вам все это просто так, не имея достаточных возможностей подкрепить свою просьбу?

Я замешкался в дверях — мне стало интересно, что же он прячет в рукаве?

— Вот как? — Я вопросительно посмотрел на него.

Он поднялся, проводил меня до входной двери и выпустил на улицу.

— Вот так, — сказал он, закрывая за мной дверь, и в голосе его звучала насмешка.

Мне не понравилась моя первая встреча с Доном Дж.

Германом, сан-францисским миллионером, политиком, шантажистом и королем преступного мира. Я прошел с полквартала и только тогда свистом подозвал Бобо. Перескочив через ограду, он быстро догнал меня. Все это время он сидел под крыльцом дома в тени, и можно было не беспокоиться, что кто-то его увидит.

Вернувшись домой, я продолжал думать о предложении Германа и о том выражении, которое появилось в тот миг на его лице. И чем больше я думал об этом, тем меньше мне все это нравилось. Надо будет побольше разузнать об этом Доне Дж. Германе, решил я. Без сомнения, и он в свою очередь постарается разнюхать побольше об Эде Дженкинсе, Неуловимом Мошеннике. А я очень не люблю, когда мной интересуются.

На следующий день я отправился прогуляться. Поначалу я было решил вообще скрыться от них — взять да и раствориться в воздухе, но потом передумал. В конце концов, мне, с моим богатым криминальным опытом, просто стыдно удирать от какого-то гнусного политикана. Я решил не сдавать позиций и оставить все как есть, по крайней мере до тех пор, пока дело совсем уж не запахнет керосином. А уж коль наступит такой момент и мне придется на деле применить свои способности, то кое-кто заплатит мне за трату времени и нервов.

Сумерки сгущались. Я вернулся домой и, едва ступив на порог, почувствовал неладное. Бобо ощетинился, сделал стойку, зарычал и, скаля зубы, вопросительно посмотрел на меня.

Я все понял — кто-то побывал в моей квартире, и Бобо учуял чужой запах. Кто же это был? Быть может, этот верзила Э.К. Симпсон, по кличке Мордастый Гилврэй?

Я внимательно осмотрелся — все вещи, казалось, были на своих местах. Однако меня это не успокоило.

Мне показалось, что я начинаю кое о чем догадываться.

Подозвав Бобо, я обошел квартиру, давая ему обнюхать каждую вещь. Поначалу он не понял, чего я от него хочу, подумал, что я собираюсь с ним играть, и принялся хватать вещи зубами, но вскоре заметил, что я абсолютно серьезен, и пришел в недоумение — зачем я сую ему под нос разные предметы? Тем не менее он их старательно обнюхивал — просто не мог удержаться, чтобы не пустить в дело свой собачий нюх.

Полтора часа ушло у меня на то, чтобы тщательно перебрать все имеющиеся в доме вещи, и наконец меня осенило. У меня была запасная пара тяжелых прогулочных ботинок, которые я еще не успел дать обнюхать Бобо. Их-то я и поднес теперь к собачьему носу.

Вид у пса был самый что ни на есть озадаченный — он никак не мог понять, для чего это нужно. И все же он стал нюхать.

На левый ботинок пес не отреагировал, зато когда в паре дюймов от его носа оказался правый, Бобо вскочил на ноги, оскалился и зарычал.

Теперь я понял, что искал в моем доме неизвестный гость. Может, он даже выносил этот ботинок из квартиры, чтобы оставить где-нибудь отпечаток, способный отправить меня на виселицу, если я не подчинюсь Герману.

Пес схватил зубами башмак и принялся скрести по нему лапой. Отобрав у него ботинок, я еще раз хорошенько осмотрел его, пытаясь найти остатки земли или пятна крови. При моей профессии требуется постоянная бдительность, способность полностью сконцентрироваться на проблеме, умение не упустить ни единой мелочи.

Однако именно пес и помог мне сделать открытие. Он снова схватил ботинок, зажал его между лапами, словно большую кость, вцепился в него зубами и, яростно рванув, оторвал подошву. Под нею, в каблуке, в вырезанном углублении, набитом ватой, лежало три бриллианта. Камешки были не особенно крупные, но все же тянули на кругленькую сумму. Осмотрев их повнимательнее, я пришел к выводу, что они, очевидно, взяты из одного колье. Должно быть, кто-то выковырял их из краденого колье, и теперь достаточно сравнить их с теми, что остались в колье, и вот вам, пожалуйста, — истина налицо.

Зажав между лапами растерзанный ботинок и помахивая хвостом, Бобо с гордым видом улегся на пол и принялся трепать свою добычу.

Глухие удары ботинка по полу заставили меня очнуться, напомнив мне звук шагов по лестнице, и только тогда до меня дошло, что я нахожусь буквально на волосок от того, чтобы схлопотать срок: в руках у меня краденые драгоценности, а за плечами тянущийся через всю страну шлейф криминального прошлого.

Подойдя к окну, я снял одну из штор, открутил ролик, вынул из него пружину, поместил в образовавшуюся полость бриллианты, затолкнул пружину обратно и снова повесил штору. Потом взял три пуговицы, обернул их ватой, запихнул их в каблук и прибил подметку на место. Как бы то ни было, но тот, кто приготовил этот маленький сюрприз Эду Дженкинсу, заплатил за него тремя превосходными бриллиантами.

Не успел я спрятать камешки в надежное место и положить вместо них пуговицы, как раздался стук в дверь. Полиция, вызванная неизвестным доброжелателем, подумал я, но тут же смекнул, что Герман вряд ли захочет использовать эту ловушку сейчас, скорее, прибережет ее на потом как последнее средство. Сначала он попробует действовать по-другому и только в крайнем случае позволит, чтобы полиция арестовала меня за кражу драгоценностей, а уж потом использует свои каналы, чтобы освободить меня в обмен на согласие принять его условия. В своем плане он допустил всего один промах — упустил из виду, что меня невозможно провести.

Придерживая Бобо, я открыл дверь. На пороге стоял одетый в униформу шофер с запиской в руках. Записка была отпечатана на машинке и адресовалась мне:

«Дженкинс, пожалуйста, следуйте за подателем сего туда, где состоялась вчерашняя встреча. Не пожалеете».

— Идите к машине, я скоро спущусь, — сказал я шоферу.

Ну что ж — пусть этот мерзавец заглотнет крючок поглубже, раз уж ему этого так хочется. После того как я нашел бриллианты, мне почему-то стало казаться, что он нарывается на неприятности. Уж не знаю, насколько он был дьяволом, только, если он собирается повесить на меня преступление, пусть побережется. С Эдом Дженкинсом шутки плохи.

Я надел пальто и приказал Бобо лечь в дверях — он то по-своему разберется со всяким, кто попытается проникнуть в мою квартиру. Пистолет я брать не стал, лучше положиться на собственные мозги, так я добьюсь большего. Полиция всегда может арестовать тебя за ношение огнестрельного оружия, но придраться к человеку только за то, что у него хорошо варит котелок, она уж точно не может.

Шофер знал свое дело.

Окунувшись в пелену густого тумана, мы ловко лавировали среди потока машин и вскоре оказались у дома Дона Дж. Германа. Его смутные очертания, выступавшие в темноте, освещались лишь пробивавшимся из переднего окна светом.

Поднявшись по ступенькам, я собрался уже позвонить, как дверь отворилась — на пороге стоял Герман. Поклонившись, он пригласил меня войти:

— Проходите, мистер Дженкинс. Я рад, что вы так быстро и охотно приняли мое приглашение.

Его пористые губы расплылись в широкой улыбке. Я предоставил ему возможность начать разговор, и, судя по всему, это ему понравилось.

— Дженкинс, в прошлый раз вы поступили опрометчиво, прервав наш разговор. Вы не дослушали меня до конца и, похоже, до сих пор думаете, что я собираюсь вас обмануть.

Я подумал о бриллиантах, запрятанных в мой каблук, но промолчал. Он собирался что-то сказать, и я предоставил ему эту возможность, но вовсе не собирался принимать участие в обмене любезностями.

— Итак, Дженкинс, — он наклонился вперед, положив мне на колено свой жирный палец, — буду с вами откровенен. Участие в этом деле обойдется мне в кругленькую сумму. Вы даже вообразить не можете, в какую именно.

Я подумал о десяти долговых расписках, по десять тысяч долларов каждая, и постарался представить, как бы все это выглядело. Если он не обманул девушку и расписки не были искусной подделкой, то дельце это кое-что ему принесет.

— Вы, должно быть, думаете, что интересующая меня бумага не стоит всей этой возни и что я хочу сделать вас своим орудием, воспользовавшись вашим криминальным талантом. Уверяю вас, это совсем не так. Я готов дать вам любые гарантии моей честности. Мне нужно от вас одно — чтобы вы находились в доме Кемпера в тот день, когда он получит бумагу, и сделали, с нее копию. Я позабочусь, чтобы у вас были с собой все необходимые принадлежности, и прослежу, чтобы вас приняли должным образом и не задавали лишних вопросов. Конечно, в обществе сочтут сей брак несколько поспешным, догадываюсь даже, что публика будет слегка шокирована.

Но тут уж вам придется придать истории налет романтичности, быть может, даже инсценировать побег двух влюбленных. Полагаю, Кемперы пригласят вас не раздумывая, так как оба просто без ума от Элен Чэдвик, и, что бы она ни делала, их это не может смутить. А о приглашении я позабочусь. И вот еще что. Как видите, я полностью отдаюсь в ваши руки. Вот бумага, написанная мною, с моей подписью. В ней я изложил все, как есть, а именно, что я поручил вам, в соответствии с моим планом, проникнуть в дом Кемпера и вскрыть его сейф.

Вряд ли вы можете теперь думать, что я играю нечестно. Согласны?

Я кивнул.

— Вполне, — произнес я вслух, а про себя подумал: если бы он действительно дал мне такую бумагу, он был бы просто круглым идиотом, ведь я получил бы тогда огромные преимущества со всеми вытекающими для него последствиями.

Он, довольный, кивнул:

— Знаете, Дженкинс, приятно сознавать, что играешь с умным человеком. Вы-то понимаете, чем мне грозит подобная бумага. Ну что ж, вот она, держите. Прочтите на досуге и тогда поймете, честен я с вами или нет. Да, хочу сказать вам еще одну вещь. Эта девушка, Элен Чэдвик… Она очень даже хороша собой. Совсем еще юная, современная, веселая… Она будет вам хорошей женой, Дженкинс. Я позабочусь об этом. На вашем месте любой не преминул бы воспользоваться случаем… — Его пористые губы снова растянулись в улыбке, но она тут же исчезла, как только он посмотрел на меня. — Только не обижайтесь, Дженкинс. В этом нет ничего обидного.

В конце концов, что я такого сказал? Ха-ха!..

Я серьезно посмотрел ему в глаза:

— Герман, я уже предупреждал вас однажды, хочу предостеречь еще раз. Не пытайтесь переиграть меня. Я не ищу неприятностей, но не позволю, чтобы кто-то пытался навязать их мне. У меня неустойчивый нрав.

Он посмотрел на меня широко открытыми глазами, всем своим видом изображая невинность:

— Ну что вы, Дженкинс. Я ведь один из ваших лучших друзей. Подумайте об этом. Всего несколько минут приятной несложной работы, и помилование вам обеспечено. Кроме того, вы женитесь на девушке, принадлежащей к одной из самых видных семей, подучите в жены прекрасную… Нет, этот брак впоследствии можно будет признать недействительным… можно подать на развод… Но вы просто должны воспользоваться моментом и поиметь с этого хоть что-то. В конце концов, у вас будет чудесный медовый месяц, и знаете, я бы…

Я поднял руку:

— Вы слышали мое предупреждение, так что не тратьте слов попусту. Я хоть и мошенник, но все же джентльмен, и мне не хотелось бы, чтобы вы говорили об этом браке в подобном тоне. Я ухожу, а вы подумайте хорошенько. Два предупреждения вы уже получили, третьего не будет.

Мои слова почти вывели его из себя. Я видел, как у него вокруг глаз задергались мышцы, он едва не потерял самообладание, но все же взял себя в руки и снова придал глазам невинное выражение.

— Хорошо, Дженкинс. Скажу вам на прощание — я был с вами честен. Насколько честен, вы поймете, когда прочтете эту бумагу. Но с вашей стороны — только море сарказма и угроз. Если вы сделаете то, что мне нужно, то поймете, как приятно иметь со мной дело.

Но!.. Если вы отвергнете мое предложение, тогда посмотрим, что с вами будет. А теперь попробуйте отшутиться.

Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу. Он был взбешен, хотя и старался скрыть это. Меня же захлестнула волна холодной ярости, так бывает всегда, когда кто-то пытается меня надуть. Мне ничего не стоило разделаться с ним, можно сказать, тут же, на месте. Нет, я не стал бы его убивать, убийство — это не по моей части, зато мог заманить в ту ловушку, которую он приготовил для меня, и передать в руки закона. Но я решил не спешить с этим. В конце концов, я предупредил его и теперь собирался посмотреть, что он станет делать дальше. Если полиция нагрянет в мою квартиру и случайно захочет осмотреть подошву моего ботинка…

Что ж, пусть тогда Дон Дж. Герман пеняет на себя, пусть считает, что наступил на гремучую змею.

Он первым пришел в себя и решил возобновить прерванный разговор:

— Итак, Дженкинс, обдумайте все хорошенько. Мой шофер отвезет вас обратно, дома вы сможете прочесть бумагу. Даю вам время до завтра, а завтра приходите сюда в девять вечера и дайте окончательный ответ. Если вас не будет ровно в девять, я буду считать, что вы отвергли мое предложение. Вы понимаете, что это означает.

Я коротко кивнул, попрощался и вышел.

Он не учел только, что, если я соглашусь принять участие в его игре, подписанная бумага останется в моих руках, и я смогу использовать ее, если история выйдет наружу. Я понимал, он не настолько глуп, и за этим что-то кроется. Либо он собирается убить меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой, либо… Ну да ладно, надо сначала подойти к реке, а уж потом думать, как через нее переправиться. Судя по ловушке с бриллиантами, он задумал не убийство, а что-то другое; что именно, мне предстояло узнать.

Шофер остановил машину на углу. Я усмехнулся. Герман с самого начала боялся иметь со мной дело, раз передал мне записку с опытным преступником.

А теперь вот еще послал за мной собственного шофера. Интересно, кто из них подсунул мне бриллианты?

Войдя в квартиру, я приласкал Бобо, радостно бросившегося мне навстречу, надел тапочки и растянулся на диване. Потом не спеша развернул бумагу, которую дал мне Герман. Если бы в нее был заложен динамит, я бы не удивился:

Бумага была написана уверенным отчетливым почерком, красными чернилами и заканчивалась размашистой подписью с росчерком в конце. Да, вот такую бумагу мне собственноручно вручил Дон Дж. Герман. Я улыбнулся, встал, надел пижаму, взял книгу и лег в постель.

На следующее утро чуть позже десяти часов я пришел в городское управление по делам округа и запросил регистрационную карточку одной особы, проживающей в этом городе.

Вскоре мне предоставили необходимую информацию.

Уединившись, я просмотрел ящичек с карточками и нашел ту, что была заполнена Доном Дж. Германом. В карточке был указан его возраст — сорок восемь лет, а также его принадлежность к республиканской партии.

Была там и его личная подпись — размашистая, с росчерком в конце.

Я вынул из кармана полученную накануне бумагу и сравнил почерк и подпись. Я оказался прав — между почерком на бумаге и на учетной карточке не было ничего общего.

Ну что ж, приблизительно этого я и ожидал. Должно быть, он собирался избавиться от меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой. Неужели он думал, что я поверю, будто это его почерк, только потому, что получил бумагу непосредственно из его рук? Это был психологический трюк.

Разгадав его замысел, я соображал, как поступить — нанести ему удар незамедлительно или сделать вид, что попался в мышеловку, и придумать способ выскользнуть из нее, прихватив с собой наживку и подстроив все таким образом, чтобы мышеловка захлопнулась в тот момент, когда Герман сунет в нее руку.

Дома я раскрыл утреннюю газету и задумался. Мне порядком поднадоело вечно скрываться и все время быть начеку. Пора бы уже зажить спокойной жизнью, когда можно прийти в городской парк, усесться на скамейке и не спеша разобраться в своих мыслях. Как мне недоставало уютной квартирки, где бы я мог чувствовать себя как дома и безмятежно валяться на диване с газетой в руках и верным псом, лежащим у моих ног.

Да, я действительно порядком устал и чуточку ослабил хватку, хотя знал, что всегда могу наверстать упущенное, — те ошибки, которые я наворотил когда-то, теперешний Эд Дженкинс уже ни за что не повторит. В какие неприятные ситуации я только не попадал! Но это в прошлом.

Мои размышления прервал тихий стук в дверь. Бобо сделал стойку, потянул носом, вопросительно посмотрел на меня, но не оскалился.

Я открыл дверь.

На пороге стояла девушка в низко надвинутой шляпке с узкими полями, из-под которых выбивалось несколько вьющихся прядей, большие глаза настороженно смотрели на меня.

Я поклонился:

— Пожалуйста, проходите, мадам. Чем могу быть полезен?

Это была Элен Чэдвик, однако я не подал вида, что узнал ее.

Пока я закрывал дверь, она подошла к Бобо и протянула к нему свою тонкую изящную ручку, так что ее пальцы оказались перед самым носом пса. И прежде чем я успел предостеречь ее, она, пожав плечиком, положила руку собаке на голову. Если на свете и существует пес-однолюб, то это, несомненно, мой Бобо, поэтому я затаил дыхание в ожидании маленькой драмы, лихорадочно пытаясь вспомнить, есть ли у меня бинты и йод под рукой.

Но я ошибся. Бобо с минуту стоял неподвижно, потом повернулся и вопросительно посмотрел на меня, при этом рука девушки продолжала лежать на его голове. Чувствовалось, что наша гостья хорошо знает собак.

Заметив выражение испуга на моем лице, она сказала:

— О, не беспокоитесь, мистер Дженкинс. Все в порядке. Можно подружиться с любой собакой, если перед тем, как погладить ее, дашь ей понюхать кончики пальцев. Собаки все воспринимают на нюх, и им не нравится, когда кто-нибудь незнакомый лезет к ним.

Впрочем, то же самое можно отнести и к людям. Стоит им убедиться, что вы их друг, и тогда совсем другое дело. По запаху рук собака может даже читать ваши мысли. Правда, песик?

Я предложил ей сесть:

— Как его зовут?

— Бобо.

Она рассмеялась низким серебристым смехом:

— Какое славное имя! Ты хороший пес, Бобо.

С этими словами она ласково похлопала его по голове, в ответ он вильнул хвостом. Потом она опустилась на стул, а Бобо уселся возле меня, глядя на девушку.

Она вздохнула, откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и, глядя из-под полей шляпки, после недолгого колебания произнесла:

— Меня зовут Элен Чэдвик.

Я встал и поклонился:

— А вы, мисс Чэдвик, похоже, уже знаете мое имя. Эд Дженкинс всегда к вашим услугам. Буду рад помочь вам.

Чем могу быть полезен?

Она смотрела на меня с минуту, потом улыбнулась:

— Если вы действительно хотите помочь мне, то должны сегодня же жениться на мне.

Ох уж эти мне девицы! Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Я-то думал, здесь будет море слез, истерики, протесты и заверения, что никогда в жизни она не уступит требованиям Германа, думал, она будет просить у меня совета, как заставить Германа оставить ее в покое, и все такое прочее. И вот она сидит передо мною, и, когда я, отдавая дань вежливости, задаю ей вопрос:

«Чем могу быть полезен?» — она невозмутимо отвечает, что я должен жениться на ней прямо сегодня. А я-то, наивный человек, ждал криков, рыданий, объяснений, обвинений в шантаже…

Да, поначалу она, сама того не ведая, выбила у меня почву из-под ног. Глупо похлопав глазами, я все же спохватился и небрежно поинтересовался:

— И в котором часу вы предполагаете сделать это, мисс Чэдвик?

Она глянула на наручные часики:

— О, думаю, часа в четыре получим разрешение, скажем, в пять брак будет зарегистрирован, а потом можно пообедать и ехать к Герману.

Я представил себе эту картину:

— Это Герман велел вам явиться ко мне?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, я сама. Хотя Герман, как вам, должно быть, известно, настаивал, чтобы мы поженились. Что я могу поделать? Он поставил меня в такое положение, что я вынуждена выполнять его требования — не ради себя, а ради матери. Сегодня утром он высказал опасение, что вы откажетесь от его предложения, и тогда у меня не останется выхода. Конечно, я тут же поспешила к вам.

Может быть, вы все же передумаете и согласитесь? Адрес мне дал Герман, я сама попросила его об этом. Разумеется, он догадался, зачем мне ваш адрес, но ничего не сказал.

Чувствовалось, хитрости Герману не занимать. Он предусмотрительно сообщил девушке, что я якобы не желаю принимать участие в игре, подразумевалось, что тем самым спасение утопающих стало делом рук самих утопающих.

Мне не верилось, что девушка и впрямь смотрит на этот брак с таким безразличием, в особенности после того, как я видел ее в кабинете Германа, и я решил поубавить ей этой нарочитой легкомысленности.

— Итак, вы действительно хотите, чтобы этот брак был заключен?

Она ответила мне открытой мальчишеской улыбкой:

— Господи! Да как вы можете спрашивать?! А зачем же, по-вашему, я пришла сюда? Как все девушки, я мечтала о настоящей свадьбе: с венчанием в церкви, со множеством гостей. — В голосе ее послышались тоскливые нотки. — И, конечно, я никак не предполагала, что мне достанется жених, который начнет артачиться. Вот я и примчалась сюда, чтобы уговорить вас.

Я понял, что она обошла меня. Наклонившись вперед, я сказал:

— Послушайте, мисс Чэдвик…

Она подняла руку:

— О, Эд, зовите меня просто Элен. Если учесть, что к вечеру мы будем мужем и женой, обращение по фамилии звучит несколько неестественно.

— Ну хорошо, Элен. Почему вы все-таки настаиваете на этой женитьбе?

Она посмотрела мне в глаза:

— Ну, по самым разным причинам. Одни из них настолько личные, что вряд ли могут быть вам интересны.

А остальные вполне обычные: любовь и всякое такое, а во-вторых, мне нравится ваша собака. Человек, подобравший такую собаку, не может быть плохим. Знаете, я кое-что понимаю в собаках. Правда, Бобо? Подойди ко мне, хороший песик.

И пес подошел к ней. Я бы ни за что не поверил, если бы не увидел это собственными глазами.

Она наклонилась к нему и ласково похлопала по голове. Я разглядывал сверху ее шляпку и тонкую длинную руку. Да, это была настоящая маленькая леди. И тут, в луче света, пробившемся через окно, я увидел слезинку, которая упала на голову собаки. Продолжая гладить собаку, девушка как бы невзначай смахнула ее рукой, и если бы я не наблюдал так внимательно, то, скорее всего, вообще ничего бы не заметил.

— Элен, а вы понимаете, к чему приведет эта женитьба? Вы же знаете, что Герман самый настоящий мошенник и проходимец. Завлекая всех в это грязное дело, он не испытывал никаких угрызений совести. Выйдя за меня замуж, вы разрушите свою жизнь. Конечно, можно добиться развода, признать брак недействительным и все такое прочее, но ваша жизнь будет поломана.

Не поднимая головы, она продолжала гладить собаку:

— О, все не так уж плохо. Разводы сейчас в моде. Я молода и — как это там говорили раньше — мое сердце не принадлежит никому. Я свободна, как вольная пташка. И потом, я не могу не думать о матери. Ведь она не вынесет, если… Нет, я просто не могу сидеть сложа руки и ждать, когда этот ужасный человек, Герман, выполнит свое обещание. Этим он просто убьет мою мать и уничтожит доброе имя отца. Ведь теперь он не сможет постоять за себя и опровергнуть всю эту грязную ложь.

Я задумался. Конечно, Герман без колебаний пустит в дело эти расписки, чтобы запятнать память Х. Болтона Чэдвика и довести до смерти его вдову. Разве я не видел властную безжалостность, когда на короткое мгновение с него слетела маска и он предстал в своем истинном обличье? Этот человек не остановится ни перед чем.

Тогда я обратился к ней по-отечески, стараясь говорить как можно мягче:

— Послушайте, Элен, я не собираюсь жениться на вас.

Лучше вам обратиться к хорошему адвокату, рассказать ему все и послушать, что он скажет. — Тут она наконец посмотрела на меня, успев спрятать слезы. Глаза ее были чуть влажными, но по-прежнему чистыми и ясными.

— Спасибо за совет, Эд, — просто сказала она. — Я была у папиного адвоката, и он, похоже, уже знает о той дубине, которую занес над моей головой Герман.

Он боится. Если бы папа был жив, он поправил бы дело, но, к сожалению, он умер как раз в тот момент, когда его дела совершенно запутались… Простите, Эд, но здесь уже ничего не поделаешь. Я вынуждена подчиниться условиям Германа.

Какое-то время она задумчиво смотрела на меня, потом продолжила нарочито безразличным тоном:

— Я думала, что буду ненавидеть вас, хотя, конечно, постаралась бы скрыть свою ненависть. Ведь, в конце концов, не вы же придумали эту женитьбу. Но, слава Богу, вы честный человек и к тому же джентльмен. Я сужу о человеке по его собаке. И по его манерам.

Я с трудом удержался, чтобы не положить руку ей на плечо. Эта малышка оказалась настоящим бойцом, и я чувствовал к ней все большую симпатию. Только один раз она не смогла справиться с собой и уронила несколько слезинок, да и то постаралась скрыть их от меня. А я-то думал, она постарается перевалить всю тяжесть на мои плечи, начнет плакать и причитать, что лучше умереть, чем лишиться чести. Да, передо мною был честный игрок, открыто выложивший карты на стол.

— Вот что, — сказал я наконец, — я не допущу этой женитьбы. Однако постараюсь что-нибудь придумать, чтобы вызволить вас из этого положения.

— Эд, только, пожалуйста, не усложняйте ситуацию.

Вы представить себе не можете, как все это серьезно. Тут уже ничего нельзя поделать. Я была откровенна с вами, Эд. Да, я мечтала встретить человека, которого могла бы полюбить. Однако другого выхода у меня нет. Так что, пожалуйста, Эд, не усложняйте. Ни вы, ни кто другой не могут мне помочь. Я уже взрослая и вполне способна разобраться в своих мыслях, я отдаю себе отчет, чем мне все это грозит. Проявляя жалость и сочувствие, вы лишь добавляете лишний груз моей ноше, которая уже и без того для меня непосильна.

— Может, вы расскажете мне, что у Германа есть против вас?

Она снова покачала головой:

— Все бесполезно. Если вы действительно хотите помочь мне, сделайте так, как я прошу.

Некоторое время я сидел молча и думал, как тяжело сейчас этой малышке и в какую ловушку затащил ее этот негодяй Герман. Я не мог предложить ей помощь, пока она сама не расскажет мне о долговых расписках. Она же истолковала мое молчание по-своему.

— Ну же, Эд, — произнесла она с улыбкой, — я стану вам хорошей женой — тосты будут хорошо поджарены, обед готов и все такое прочее.

В ее голосе слышалась легкая ирония.

Тогда я решил рассказать ей все:

— Элен, я известный мошенник, меня разыскивают в нескольких штатах. Отчасти мне известна причина, по которой вы решились на этот шаг, и должен предупредить: если вы выйдете замуж за мошенника, это вряд ли спасет честь вашей семьи.

С минуту она разглядывала мысок туфельки, потом подняла глаза.

— Я все это знаю, Эд. Но знаю также, что вы джентльмен. Это что-то вроде врожденного инстинкта… или породы, внешний лоск, манеры, окружение не способны этого дать. Думаю, никто не узнает о вашем криминальном прошлом, и уверена, вы сможете спасти меня.

Разговор зашел слишком далеко.

— Послушайте, я такой человек… сегодня здесь, завтра там. Вот вы говорите, я джентльмен. По-моему, это уж слишком. Выручать из беды хорошеньких барышень вовсе не по моей части. Я не работаю ни на Германа, ни на кого другого. Вы влипли в скверную историю и хотите затащить в нее и меня. Ну что ж, попробуйте.

Она поднялась, сияя улыбкой:

— Итак, договорились. Сегодня вы женитесь на мне.

Спорить с женщиной невозможно, а кто станет утверждать обратное, тот просто не знает женщин.

— Приходите сегодня в восемь вечера, — сказал я.

— Может, пригласите меня пообедать? — проговорила она. — Теперь мы помолвлены, и нечего стесняться.

— Сейчас вам лучше уйти, — изрек я в ответ как истинный джентльмен. — Жду вас в восемь вечера, а до этих пор я буду занят.

— Хорошо, только не забудьте получить разрешение на брак, — отозвалась она из прихожей. — Пока… Будь умничкой, Бобо, хороший песик!

Наконец ее веселый голосок стих — она ушла. Бобо смотрел на меня, помахивая хвостом. Он, несомненно, почувствовал в моем голосе решительные нотки и догадался, что нас ждут интересные события. Что касается меня, то я был взбешен. Дон Дж. Герман уже дважды получил от меня предупреждение и все-таки по-прежнему пытается надуть меня. Ну что ж, раз так, ему же хуже.

Слишком уж много времени он начал у меня отнимать.

Я надел шляпу, взял трость, внутри которой был запрятан обычный инструмент взломщика, сделанный из превосходной закаленной стали, и отправился в ювелирную часть города. Где-то здесь должен сшиваться Мордастый Гилврэй. Где же ему еще пребывать, как не рядом с драгоценностями?

В этом районе, где появление жуликов не особо приветствуется, я знал одного владельца крупного ювелирного магазина, у которого были основания помнить Неуловимого Мошенника Эда Дженкинса. В свое время я несколько раз предостерег его об опасности, и этот человек, в свою очередь, сделал для меня много хорошего. Я не часто прошу об услугах, зато уж если прошу, то без обиняков.

Когда я появился у него в конторе, он, лишь взглянув на мое лицо, отпустил секретаршу и приготовился слушать.

Могу сказать, что имя этого известного в деловых кругах Сан-Франциско человека было широко известно и в ювелирном мире.

— Вот, хочу кое-что узнать о Лоринге Кемпере, — начал я.

Он окинул меня задумчивым взглядом:

— Ну… Это знаменитый общественный деятель. Они с супругой весьма влиятельные люди. Богат, честен.

Я нетерпеливо отмахнулся:

— Все это мне и так известно. Меня интересует, какие у него есть драгоценности.

Мой собеседник даже подскочил на месте и пристально посмотрел на меня поверх очков. С минуту он изучал мое лицо, только вряд ли ему удалось что-нибудь на нем прочесть.

— Лоринг Кемпер мой клиент, — сказал он наконец. — А ты у нас считаешься мошенником. Конечно, я многим тебе обязан, однако профессиональный долг для меня превыше всего. Ты человек чести, хотя характер у тебя сложный, противоречивый. Дай слово, что я не нарушу нормы профессиональной этики, если отвечу на твой вопрос.

Я вскипел:

— Знаешь, за последние два дня я уже достаточно наслушался этих благородных речей. Все только и делают, что твердят мне, какой я высокопорядочный мошенник. Так что оставь свои увещевания, а лучше выругайся от души да ответь на мой вопрос. Обещаю, что не нарушу конфиденциальности в ущерб твоему клиенту.

Он все еще пребывал в нерешительности, потом наконец произнес:

— Ну ладно, Дженкинс. По правде говоря, недавно мы приобрели для мистера Кемпера одно очень ценное украшение. Вещь эта была в свое время похищена из сокровищницы одного монарха, какого не скажу. Больше я ничего не могу вам рассказать. Все держится в страшном секрете. В конце концов, ты должен войти в мое положение, ведь я забочусь об интересах клиента. Никто не должен узнать, что мистер Кемпер владелец этого украшения, так как оно считается похищенным. Конечно, это трудно доказать, но прежний владелец украшения, возможно, станет оспаривать право собственности. Надеюсь, в дальнейшем этот вопрос благополучно разрешится, а пока оно, так сказать, не принадлежит никому.

Я покачал головой:

— Я не это хотел узнать. Меня интересует, что это за украшение, как оно выглядит и где хранится. Можешь ты мне дать эту информацию?

— Боюсь, что нет, Дженкинс. — Тон его был решительным и твердым, и, давно зная его, я понял, что он действительно ничего не скажет.

— Даже если эта информация понадобится мне в целях сохранения интересов твоего клиента?

Он постучал костяшками пальцев по столу и снова покачал головой:

— Мне очень жаль, но я не могу. Не смею нарушать конфиденциальность.

Я смерил его холодным, невозмутимым взглядом:

— А если я стану твоим клиентом, ты тоже будешь сохранять конфиденциальность?

— Разумеется.

— Даже если информация обо мне будет очень важна для кого-то из твоих клиентов?

Он на мгновение задумался, потом кивнул:

Моя обязанность защищать интересы клиента, кому бы информация ни понадобилась.

Я встал и подал ему руку:

— Ну что ж, не хочешь дать мне эту информацию, придется мне раздобыть ее самому.

Он рассмеялся:

— Есть вещи, Дженкинс, которые даже тебе не под силу.

— Возможно, — сказал я, направляясь к дверям.

Я был взбешен. До чего же мне надоели благородные разговоры об этике, чести и добродетели! Мне даже захотелось ненадолго окунуться в тот мир, где обитают самые низы общества, чтобы дать ушам отдохнуть от всех этих утонченных речей. В конце концов, чем я отличаюсь от этих людей?

Еще три года назад я бы и думать не стал ни о чем подобном, однако теперь судьба этой девчонки взволновала меня не на шутку. Вернувшись домой, я лег в постель и попытался уснуть, но не смог, хотя хорошенько выспаться мне бы не помешало.

Ровно в восемь на лестнице послышались шаги. Бобо завилял хвостом, и в дверь тихонько постучали. Открыв ее, я увидел на пороге Элен Чэдвик с чемоданом в руке.

— Привет, Эд. Ну что, получили разрешение на брак?

Думаю, мы изобразим побег. Я сказала маме, что поеду к подругам, и взяла чемодан.

Я ответил уклончиво:

— Оставьте вещи здесь, нам надо кое-куда прокатиться.

Кивнув, она протянула мне чемодан и посмотрела на собаку:

— Привет, Бобо. Иди сюда, хороший песик.

Он подошел и встал рядом с ней, помахивая хвостом, а она принялась гладить его по голове. Мы спустились вниз, я помог девушке сесть в машину, и мы поехали.

Бесспорно, у нее было одно прекрасное качество — она знала, когда говорить, а когда лучше помолчать. Заметив, что я занят какими-то мыслями, она тихонько сидела, съежившись на сиденье, такая трогательная и беспомощная, обратив свое милое личико навстречу судьбе и поглаживая по голове пса.

Я начал догадываться, что собака дает ей утешение.

Ей предстояло трудное испытание, и, как человек мужественный, она не хотела, чтобы я догадался, что она чувствует на самом деле. А вот с собакой ей было спокойнее, и бедняжка тянулась к ней за сочувствием.

Бобо, похоже, понял это с самого начала. Собаки отличные психологи, они обладают каким-то особым чутьем, позволяющим им понять эмоциональное состояние человека. И вовсе не знает собак тот, кто станет оспаривать это.

Герман собственной персоной встретил нас в дверях, Еще днем я позвонил ему и сказал, что мы приедем.

Теперь я понимал, что его разбирает любопытство. Он провел нас в кабинет, и я первым начал разговор.

— Я сделаю то, что вы хотите, но с одним условием, — решительно заявил я. — Я не стану жениться на девушке.

Она может пригласить меня на выходные к Кемперам, представив как близкого друга, может даже сказать, что мы помолвлены, но я вовсе не собираюсь выступать в качестве ее мужа. Я так решил.

Он медленно окинул меня взглядом своих выпученных масленых глаз, явно переваривая мои слова. Девушка вздохнула, поерзав на краешке стула.

— Вы удивляете меня, Дженкинс, — проговорил он наконец. — Вы вроде бы не сентиментальны. Честно говоря, мне все равно, просто я подумал, что вы с большим удовольствием пойдете на дело, если речь пойдет о женитьбе.

Вы ведь любите всякое этакое, вот я и решил придумать что-то неординарное, чтобы заинтересовать вас. Меня вполне устроит, если вы проникнете в дом в любом другом качестве и проведете там несколько дней и ночей. Но имейте в виду: что бы ни случилось, вам нужно оставаться вне подозрений. Вы должны быть приняты в этом доме как весьма почтенный гость, в распоряжение которого будет предоставлен почти весь дом. Мисс Чэдвик, вы уверены, что сможете появиться в доме Кемперов, представив Дженкинса как своего близкого друга?

Она кивнула, не глядя в его сторону, взгляд ее был прикован ко мне.

— Мы скажем, что помолвлены, — ответила она просто и спокойно.

Герман взмахнул рукой:

— Ну, это уж дело ваше. Детали меня не касаются.

Вот мои инструкции. Сегодня пятница. В субботу днем вы появляетесь в доме Кемперов и остаетесь там на субботу, воскресенье и понедельник. Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, Дженкинсу надлежит увлечь Кемпера беседой, и в эту же ночь, выбрав удобное время, он должен проделать нужную мне работу. Вам, мисс Чэдвик, следует покинуть дом не позже полуночи с воскресенья на понедельник.

Если вы уедете оттуда позже, я вынужден буду пересмотреть свое отношение к тем делам, которые касаются нас с вами. Крайний срок — два часа ночи. Вот, пожалуй, и все. И не вздумайте фантазировать. Вы получили инструкции, извольте их выполнять. Оба вы только выгадаете, если сделаете все правильно, и обоим вам придется плохо, если задумаете провести меня.

С минуту я предавался размышлениям:

— Надеюсь, вы играете с нами честно?

Он скривил толстые губы:

— Разумеется.

— Вот и отлично. — Я поднялся и подал руку девушке. — Значит, мы прекрасно поймем друг друга.

Он проводил нас к выходу и, похоже, крепко задумался. Я намекнул, что имею собственный план, и это его обеспокоило. Он долго стоял на пороге уже после того, как ворота закрылись.

— Эд, а теперь отвезите меня домой, — сказала девушка. — Все так неожиданно изменилось, и я не хочу, чтобы мама беспокоилась. Вы ведь не против с ней познакомиться? Я представлю вас как моего очень хорошего друга, которого знаю еще по колледжу.

Я вздохнул, решив, что все равно уже по уши увяз в этом деле.

— Ладно, — вяло отозвался я, так как мысли мои витали далеко.

Она положила свою руку на мою:

— И еще, Эд, я хочу, чтобы вы знали: сегодня вы поступили как самый честный… самый благородный человек. Я благодарна вам, Эд. Вы… вы такой благородный и… Ну ладно, хватит об этом.

Я не сводил глаз с дороги, однако заметил, что нервы ее на пределе, а мне меньше всего хотелось видеть у себя на плече плачущую женщину.

Она объяснила, куда ехать, и вскоре мы оказались у ее дома.

Мать Элен была величественной статной дамой со спокойным, гордым, несколько суровым лицом, носившим отпечаток пережитого горя, и добрыми глазами. Да, удара она не переживет, подумал я.

Малютка представила все в радужном свете: она ездила повидаться с подружками и случайно наткнулась на меня возле отеля, в котором я живу, я сопротивлялся, но она заставила меня поехать к ней и познакомиться с мамой, ну и так далее и так далее.

Та была немало удивлена, хотя постаралась скрыть это, и держалась как гостеприимная хозяйка. Я сидел, зажав между большим и указательным пальцем чашечку горячего шоколада и оттопырив мизинец, с белоснежной накрахмаленной салфеткой на коленях, вел учтивую беседу и чувствовал себя полным идиотом.

Девушка бросила на меня озорной взгляд. Мне показалось, она прочла мои мысли. Где это видано, чтобы Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, сидел в гостиной Чэдвиков с чашечкой горячего шоколада и делал вид, что ему это нравится? Однако если эта крошка полагала, что способна прочесть мои мысли до конца, то с ее стороны это было так же глупо, как для эскимоса побриться наголо. Только я знал, что меня ожидает, только я и больше никто.

Вечер подходил к концу. Спустя некоторое время мать Элен извинилась и оставила нас одних. Бобо разлегся перед камином, а мы тихонько беседовали. Наконец я встал, собираясь уходить, девушка направилась к дверям вместе со мной. В прихожей она обвила мою шею своими теплыми руками.

— Спасибо тебе, Эд, — проговорила она, поцеловав меня в щеку.

Черт возьми! Что это значит? Нет, все-таки она настоящий боец. Только ну их, этих девиц! Вечно они несут какую-нибудь сентиментальную чепуху, а потом вдруг нет-нет да и покажут такую глубину чувств, что мужчине кажется, будто он стоит на пороге чего-то сокровенного.

Вся эта сентиментальная дребедень слетела с меня, когда я нажал на газ и машина с ревом окунулась в туман. Меня ждала работа, и мне вовсе не хотелось оставлять ее несделанной… На этот раз я решил вырваться на свободу, послать куда подальше свою неприкосновенность, а заодно и уголовный кодекс Калифорнии.

Я заехал в гараж и вскоре вышел оттуда с небольшим чемоданчиком, покрытым изрядным слоем пыли. В машине у меня стоял новый аккумулятор. Я подъехал к дому Кемперов и припарковался в тени.

Пристроив чемоданчик к спине, я вышел из машины и скользнул в тень. Бобо следовал за мной по пятам, навострив уши и задрав трубой хвост. Сейчас он, как никогда, был настороже и один стоил пятерых профессиональных телохранителей.

Дом Кемпера стоял, погруженный во мрак и безмолвие.

По поведению Бобо я понял, что в доме есть сторож. Нужно было обнаружить его раньше, чем он заметит меня.

Такова была моя задача. В конечном счете я обнаружил его по табачному дыму. Этот запах я чувствую за милю, так что, когда он закурил трубку, мне не стоило труда определить его местонахождение. Судя по всему, он был из породы преданных трудяг и относился к своей работе с неизменным усердием.

Пока он безмятежно пускал клубы дыма, я ухитрился открыть одно из окон, выбрав то, что пониже, так как хотел взять с собою и Бобо. Подозревая, что в доме может быть установлена сигнализация, я старался соблюдать осторожность. Но Кемпер, похоже, полностью доверял своему верному сторожу, поэтому сигнализации в доме не оказалось.

Очутившись внутри огромного дома, я почувствовал себя свободнее. По огоньку попыхивающей за окном трубки я знал, где находится сторож. Случись мне споткнуться, и все пойдет прахом. В мягких туфлях на резиновой подошве я медленно передвигался по дому, лишь изредка направляя луч потайного фонарика на сомнительные места. Полтора часа ушло у меня на поиски сейфа. Обнаружив кабинет, я понял, что близок к цели, однако мне еще предстояло прощупать каждый дюйм по всему периметру его стен.

По-видимому, я был первым, кто придумал использовать радиоусилительную аппаратуру для вскрытия сейфов.

Подключив коробку и надев наушники, я присоединяю провода к кодовому замку и начинаю крутить колесико.

Щелканье тумблера настраиваемого радиоприемника звучит в ушах как канонада. Когда наконец появляется чистый звук, я фонариком освещаю замок, чтобы узнать номер комбинации.

Вот и на этот раз, закончив свои манипуляции, я получил комбинацию цифр одного из самых трудных сейфов, какие я когда-либо встречал.

Да, трудная работенка, никому, кроме меня, с ней не справиться, можно и не пытаться.

Даже не заглядывая внутрь, я мог сказать, что там находится: разные деловые и личные бумаги и всякое такое.

Были там и коробочки с драгоценностями, по большей части всякий ювелирный хлам, на них я и смотреть не стал.

Меня заинтересовала небольшая ветхая шкатулочка. Открыв ее, я направил луч света на ее содержимое и почувствовал, что у меня перехватило дыхание. Я перевидал немало украшений, но это… Сияние, вырвавшееся из шкатулки, казалось, прожгло мне голову до самых мозгов.

Оно озарило все вокруг миллионами переливающихся лучей, образовав какое-то прозрачное огненное облако. Я не знаю имени этого сокровища, но оно, несомненно, принадлежит к числу тех, что имеют свое имя и свою историю.

Положив шкатулку в карман, я запер сейф и осторожно выбрался из дома. Выбраться за пределы владения Кемпера было уже проще, однако втрое скучнее и утомительнее. Дрожа от ночной прохлады, обычно наступающей в предрассветный час, сторож беспокойно топтался на месте, глубоко дыша, чтобы согреться, и пристально озираясь вокруг. Однако нам с Бобо удалось беспрепятственно улизнуть.

Я послал Бобо разнюхать обстановку вокруг машины, вскоре он вернулся, помахивая хвостом, — значит, все спокойно. Кажется, он тоже понимал, что мы провернули удачное дельце.

Вернувшись домой, я спрятал аппаратуру в надежное место, побрился, принял ванну и отправился завтракать.

В девять часов я снова был у своего знакомого ювелира.

— Привет, Дженкинс. Что, опять вернулся за информацией? — спросил он с усмешкой. — Похоже, тебе не везет. Я тут подумал и пришел к выводу, что давеча сболтнул лишнего. И как это меня угораздило, не пойму.

Я сел:

— Я пришел не за информацией. Мне требуется квалифицированная работа. Нужно срочно изготовить копию одного украшения.

Он задумчиво смотрел на меня:

— Украшение крупное?

Я кивнул.

— Что, действительно крупное?

Я снова кивнул.

Он вздохнул:

— Дженкинс, у тебя какой-то изощренный метод добывания информации. Я тебе уже все сказал. Я изготовлю эту подделку только при условии, что у тебя есть на руках само украшение, и никак иначе. Иными словами, я не стану делать копию какого-то украшения по его описанию в каталоге.

— Ну что ж, идет, — сказал я. — И что, я могу быть уверен, что им займутся сейчас же?

— С условием, что оно у тебя имеется, — ответил он с улыбкой.

Я вынул шкатулку и положил на стол:

— Вот, сделай копию с украшения, лежащего в этой шкатулке. Ничего, если работа будет грубая, копия мне нужна срочно.

При виде шкатулки глаза у него вылезли из орбит, когда же он открыл ее, челюсть его так и отвисла, а из горла вырвался звук, какой издает проткнутая шина.

— Эд! Ради всего святого… Да ты хоть представляешь, что это?! Господи, да это же то самое украшение, что мы приобрели для Кемпера! Это ж… Господи! Что теперь будет?

— Ничего не будет, если твои люди приступят к делу немедленно и изготовят копию как можно быстрее.

Он немного пришел в себя, но дар речи к нему еще не вернулся, и он несколько секунд разглядывал свои ногти:

— Послушай, Эд, ты что, собираешься украсть это?

Беседа начала надоедать мне.

— «Собираешься украсть» — это настоящее время, — заметил я. — Если тебе кажется подозрительным способ, которым я заполучил его, то тебе лучше употребить глагол в прошедшем времени и сказать «украл». А теперь нельзя ли прекратить эту пустую болтовню и поскорее отдать вещь в работу, иначе может подняться большой скандал, а это как раз то, что мне сейчас меньше всего нужно.

Вздохнув, он позвонил секретарше и попросил ее пригласить кого-нибудь из мастеров, потом сел и, барабаня пальцами по столу, принялся ждать.

Вскоре в кабинет вошел человек с проницательными глазами, в фартуке и плотной, облегающей голову шапочке. Немец по национальности, он хорошо разбирался в драгоценностях. Хозяин протянул ему шкатулку:

— Срочно нужна копия шкатулки и ее содержимого.

Мастер узнал вещь сразу, однако мастер есть мастер — ни один мускул не дрогнул на его лице. Кивнув, он взял шкатулку и вышел.

— Зайди ближе к вечеру, — сказал мой друг, отирая со лба пот.

— Нет, я зайду пораньше. Вдруг уже будет готово.

Он беспокойно заерзал на стуле:

— Мне было бы спокойнее, Эд, если бы ты рассказал мне, что все это значит. Ведь, в сущности, получается, что мы укрываем краденое.

Я усмехнулся:

— Ну, в конце концов, эта вещь с самого начала была краденой, ты ведь сам сказал. А еще, помнится, ты говорил, что первоначальный ее владелец, возможно, начнет оспаривать право на нее.

С этими словами я встал и направился к выходу.

Придя домой, я нашел записку от Элен — она просила позвонить ей. Когда я связался с ней, она сказала, что приедет немедленно. Я понял, что речь идет о чем-то важном.

Мне бы, конечно, не помешало немного поспать, да, видно, не судьба.

Вид у Элен был такой счастливый, словно она сбросила с плеч неимоверную тяжесть.

— Я сообщила о помолвке маме, — сказала она. — А еще позвонила миссис Кемпер. Знаешь, Кемперы всегда были мне как вторые родители, и миссис Кемпер сразу же захотела посмотреть на тебя. Она настаивает, просто настаивает, чтобы мы провели у них выходные, и я пообещала, что мы приедем. — Она лукаво посмотрела мне в глаза.

— Ты маленькая плутовка, — сказал я.

— Я заставила их пообещать, что они никому не скажут, — продолжала она, голос ее напоминал журчание ручейка. — Кемперы приглашали и маму, но она не может поехать. Кстати, она отнеслась к этой новости просто замечательно. Я сказала, что ты сделал предложение вчера вечером, так что теперь тебе надо поехать к ней и поговорить. По-моему, она собирается дать тебе свое родительское благословение… — Малютка на время замолчала. Она долго смотрела в пол, потом, пожав плечиками, проговорила: — Конечно, мне неприятно ее обманывать, но что поделаешь, так уж получилось. — Сказав это, она снова приняла прежний счастливый и беспечный вид.

Визит к мамуле, имевший целью получить благословение, был весьма мучительным, по крайней мере, таким он мне показался. Однако и этот визит подошел к концу.

От Элен я поехал к ювелиру. Копия была уже готова.

Конечно, вещица была далека от совершенства, но все же выглядела вполне убедительно. При плохом освещении, а также если в нее не вглядываться, человек несведущий вполне мог бы принять ее за подлинник. Я, конечно, подозревал, что мой приятель нарочно сделал ее так грубо — виною тому его высокое чувство профессиональной этики, — но у меня не было ни времени, ни желания спорить.

Он смотрел мне вслед с выражением беспокойства на лице.

Но я все же надеялся, что это высокое чувство профессиональной этики не заставит его набрать номер Лоринга Кемпера и задать тому несколько вопросов. Пока что существовала только одна опасность — что пропажа будет обнаружена раньше времени. Если это случится, придется менять планы. Но будем надеяться на лучшее — удача нечасто покидала меня.

Около двух часов дня мы с Элен прибыли в дом Кемперов, где нам был оказан самый радушный прием.

Миссис Кемпер принадлежала к тому типу людей, которые прекрасно разбираются в человеческой природе, и, судя по всему, она понимала, что у смертных не растут крылья. С минуту она изучала меня долгим проницательным взглядом, однако ее наблюдения остались при ней.

Лоринг Кемпер оказался человеком лет пятидесяти, искренним и увлеченным. Он любил гольф, обожал серфинг, — о чем свидетельствовал его бронзовый загар, — коллекционировал ювелирные украшения, увлекался лошадьми и собаками и совершенно не интересовался картами и светской болтовней. Человек немногословный, он любил побыть в тишине, наедине со своими мыслями.

Он тоже с интересом оглядел меня и пожал руку.

Я расположился в отведенной мне комнате. Минут через тридцать мне представился подходящий случай, и я, прокравшись в кабинет, положил украшение на место. Копию я оставил себе.

Для новоиспеченного жениха я вел себя слишком осторожно и старался избегать ситуаций, которых, как правило, ожидают от будущих супругов. Зато моя хитрая лисичка, похоже, имела несколько иной взгляд на эти вещи.

— Ведите себя естественнее, так, как обычно ведут себя жених и невеста, — прошептала она, прильнув ко мне и прижав тыльную сторону моей ладони к своей щечке, в то время как миссис Кемпер наблюдала за этой сценкой с крыльца.

Мы были в доме единственными гостями, и понятно, что ее внимание было приковано к нам.

Бобо произвел на всех прекрасное впечатление.

Почувствовав себя в центре внимания, он понял, что ему не следует набрасываться на всякого, кто подойдет близко, однако сразу же показал, что не позволит кому ни попадя гладить себя. Когда какая-нибудь из женщин приближалась к нему с обычным сюсюканьем, — почему-то считается, что именно так нужно обращаться к собакам и кошкам, — Бобо делал стойку, задирал хвост и смотрел так, что уже никому не хотелось протягивать к нему руку.

Исключение составляла только Элен. Он подходил на ее зов и выглядел вполне счастливым, находясь рядом с ней.

Кемпер посмотрел на собаку и, не пытаясь погладить ее, как это сделали его жена со своей секретаршей, сухо заметил:

— Довольно странный метис. Помесь дворняги с какой-то хорошей породой, и притом отлично воспитан.

Похоже, он на своей шкуре испытал, что такое побои, и запомнил их на всю жизнь. Он ценит свободу и совсем не в восторге от людей. Я прав, Бобо?

Услышав свое имя, пес с минуту пристально смотрел на Лоринга Кемпера, потом помахал хвостом и, опустив глаза, застыл как статуя.

Кемпер усмехнулся:

В нем говорит порода, что-то вроде гордости, унаследованной от предков, простую дворнягу этому не научишь. У этого пса есть прошлое, и он чувствует ответственность за хозяина, в этом заключается вся его жизнь. Вы извините меня, Дженкинс, но он ведет себя так, словно пытается защитить вас от всего мира.

И он пристально посмотрел мне в глаза. Но если он надеялся прочитать что-то на моем лице, то ему это не удалось. С видом непринужденной любезности и не отводя глаз, я сказал:

— Я люблю его, хотя, по правде сказать, плохо разбираюсь в собаках. Он хороший друг, только я не думаю, что он так уж умен.

Пожав плечами и широко улыбнувшись, Кемпер сменил тему.

О Лоринге Кемпере я мог бы сказать одно — он, без сомнения, знал толк в собаках и понимал их натуру.

В воскресенье мне принесли записку и сверток. Записка была без подписи, а в свертке оказалась камера особой конструкции. Я прочел записку:

«Нас интересует письмо, подписанное Джорджем Смитом. Оно находится в сейфе. Вставьте его в камеру, настройте ее, подержите пятнадцать секунд, потом выньте письмо и уберите в сейф. За камерой придут позже».

Я улыбнулся. Все было настолько очевидно, что доходило до абсурда. Я, Эд Дженкинс, мошенник международного класса, нахожусь в доме, где хранится одно из самых бесценных сокровищ, когда-либо попадавших в Америку. Такое украшение по карману только крупному коллекционеру, и даже тот, кто владеет им, вынужден ждать, когда улягутся страсти, чтобы заявить о своем приобретении открыто. Подобную драгоценность лучше всего хранить в тайне, даже сейф не является надежным укрытием.

Случись что-нибудь с этой вещицей во время моего пребывания в доме… Да, все так просто, что можно не доводить мысль до конца. Когда в доме гостит всемирно известный мошенник и из сейфа пропадает бесценное сокровище, тут уж любой сопоставит факты и сделает выводы. Письмо — это явная выдумка. Герман даже не позаботился, чтобы его инструкции относительно письма Джорджа Смита выглядели хоть мало-мальски убедительно. В записке не говорилось, как фотографировать письмо — с одной стороны или с обеих, а имя было, совершенно очевидно, выдуманным. Меня не удивило бы, если бы в камере не оказалось линзы.

Да, этот Дон Дж. Герман мне уже порядком поднадоел. Я бы мог посмеяться над ним от души, если бы не видел его лица, когда с него слетела маска и он предстал в своем истинном обличье. Сущий дьявол, а не человек.

Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, мне надлежало увлечь Кемпера беседой. Я хорошо понимал, что это означает. Бог ты мой, да десятилетний ребенок понял бы все.

В половине одиннадцатого вечера в воскресенье я прошмыгнул в кабинет, открыл сейф и достал украшение. Положив на его место копию, я отправился искать Кемпера.

С одиннадцати до двенадцати мы беседовали о собаках, Элен уже уехала.

В тот вечер Кемпер был не склонен вести беседу, он смотрел мне в глаза и слушал. Вот черт, он только слушал, и все! А я долго и нудно рассказывал ему что-то о психологии собак, и мне уже начало казаться, что я схожу с ума. Наконец часы пробили полночь. Извинившись и стараясь придать голосу заинтересованность, я спросил, не хочет ли он спать.

Он выглянул на улицу, потянулся, высоко подняв свои огромные руки, и сказал, что хочет сначала пройтись по саду.

Я мысленно перекрестился и поспешил наверх. Влетев в кабинет, я открыл сейф — украшение исчезло. Вынув из кармана подлинник, я положил его на место и спустился вниз. Кемпера я нашел возле ограды.

— Кстати… Только простите, что спрашиваю, но есть ли у вас в доме что-нибудь ценное на данный момент?

Он повернулся и пристально посмотрел на меня:

— Как же, есть, я хочу сказать — было, — произнес он, медленно растягивая слова, и прибавил: — Элен.

Я не знал, смеяться мне или изобразить серьезность.

Черт бы побрал это высшее общество с его манерами.

— Дело в том, что, когда я выглянул из окна спальни, то заметил какого-то человека, он крался вдоль ограды, — сообщил я. — Так что если в доме есть что-нибудь ценное, вам лучше принять меры безопасности.

При свете звезд я видел, что на его суровом лице появилась улыбка.

— Это был сторож, — коротко пояснил он.

Я стоял в нерешительности.

— Спокойной ночи, Дженкинс.

— Спокойной ночи, — ответил я и повернулся.

Войдя через переднюю дверь, я прошел через длинный холл и вышел в заднюю. К счастью, гараж был расположен неподалеку от дома. Спустившись к нему по пандусу, я забрался в свою машину и завел двигатель.

Отъезжая, я заметил, что одно из мест, где обычно стоят машины, пустует. Бобо лежал на полу машины, время от времени поскуливая в радостном предвкушении дальнейших событий. Он читал мои мысли лучше, чем любой психолог. Наверное, животные умеют настраиваться на нужную волну.

Я надеялся, что успею к Герману вовремя, хотя и не был в этом уверен. Но должен же я использовать свой шанс! Я гнал машину как сумасшедший, пролетел на бешеной скорости три квартала и очутился перед высившимся в темноте большим домом. Выключив двигатель, я вышел из машины и, придерживая Бобо за холку, направился к ограде.

Бобо побежал вперед, работая носом и вглядываясь в ночные тени своими зоркими, как у совы, глазами. Несколько минут спустя он повернулся ко мне и, склонив голову набок, помахал хвостом, как бы говоря, что путь свободен. Я подошел к окну, через которое уже забирался несколько ночей назад.

В кабинете Германа горел свет, и в тот момент, когда я очутился перед окном, что-то заставило его быстрыми шагами удалиться в прихожую.

Как и в прошлый раз, я перелез через подоконник, спрятался за столом и принялся ждать.

Хлопнула входная дверь, потом послышались шаги и голос Германа, в котором слышались нотки разочарования:

— Ко мне должны прийти, так что, пожалуйста, покороче.

Это была Элен. Сейчас она выглядела на редкость красивой — яркие губы, сияющие глаза, длинные волосы, ниспадающие на плечи из-под полей шляпки.

— Мистер Герман, я выполнила свою часть сделки.

Остальное касается только вас и Дженкинса. Я хочу получить расписки.

Он кивнул.

Его толстые губы растянулись в слабой улыбке, и он подошел к сейфу. Снова я увидел, как он наклонился, отодвинул картину и набрал код.

Через минуту он вернулся к ней с бумагой:

— Вот, пожалуйста, моя дорогая.

Девушка порывисто потянулась за бумагой, но тут же застыла на месте.

— Но здесь только одна расписка! А их у вас десять.

Он молча поклонился, отступив на шаг.

— Мы же договаривались, что вы отдадите мне все! — воскликнула она, и я впервые заметил, что в ее голосе прозвенело отчаяние. Бедная девочка!

Его толстые отвислые губы растянулись в кривой ухмылке, он покачал головой:

— А вот и нет. Я сказал, что отдам вам расписку. И если вам показалось, что я обещал отдать все, значит, вы меня просто неправильно поняли. Я не могу отдать все, никак не могу. Пока вы отработали только одну. Осталось еще девять. Время от времени я буду просить вас сделать для меня кое-что, и вы мне не откажете. А сейчас берите эту расписку и можете быть свободны.

Она вскочила, глаза ее сверкали.

— Подлый негодяй! Дешевый обманщик!

Глаза его снова сузились, превратившись в щелочки, из которых опять выглянул дьявол.

— Берите расписку и уходите, иначе вы ее вовсе не получите. Вы у меня в руках и будете делать то, что я скажу.

Еще девять раз. Не забывайте, каждая из этих расписок способна убить вашу мать и уничтожить доброе имя вашего отца. Так что вам ничего не остается, кроме как выполнять мои требования. Мне принадлежит и ваша душа, и ваше тело, и я намерен использовать и то и другое по своему усмотрению.

Она ударила его. Звук пощечины прозвучал как пистолетный выстрел.

Он отшатнулся, но она ударила его снова, и это был не какой-нибудь детский тычок и не женская пощечина, а самый настоящий удар, удар бойца. Она повернулась к сейфу.

Шатаясь и вытирая кровь с разбитой губы, Герман опустился в кресло и рассмеялся. Сейф был закрыт.

— Я предусмотрителен, моя милая, и только сделал вид, что открываю его, — насмешливо проговорил он. — Расписка была у меня в кармане. Остальные девять заперты в сейфе, и даром вы их не получите. Подумайте хорошенько. После сегодняшней ночи вы окончательно попали в мои руки. Эд Дженкинс украл у Кемпера коллекционное украшение. Уже сейчас в доме полно полицейских, и стоит мне только открыть рот, как вы сделаетесь его сообщницей. Я обладаю сильной политической властью, дорогуша. Дженкинс сядет в тюрьму, а что касается вас — если станет известно о вашей помолвке с мошенником и вором, ваше имя навеки будет втоптано в грязь. И мало того — вы станете его сообщницей, вам придется объясняться, как и где вы с ним познакомились.

Она с ужасом смотрела на него, ее побледневшие губы дрожали.

— Вы подстроили… Подстроили это, чтобы Эд попался! — выдохнула она, потом повернулась и бросилась к выходу.

С улицы донесся шум заработавшего мотора и затем пронзительный визг колес.

Держа в руках расписки, Дон Дж. Герман сидел за столом, и его жирные губы расплывались в победоносной улыбке.

Тишину комнаты нарушало лишь тиканье часов, отмерявших ход вечности. Где-то по ночным улицам неслась машина, а в ней сидела девушка, спешившая вызволить меня из беды и предупредить об обмане, а под окном, прижавшись к земле, навострив уши и оскалив зубы, лежала собака, готовая по знаку хозяина сомкнуть эти зубы на горле сидевшего за столом негодяя.

Я с трудом сдержался.

Вскоре послышался шум подъезжающей машины, Дон Дж. Герман поднялся и поспешил к входной двери. Из прихожей донеслись приветствия, довольный смех Германа, и в комнату, сопровождаемый хозяином, ввалился Мордастый Гилврэй.

— Ну, поздравляю с уловом, — торжествующе сообщил Гилврэй. — Пока этот болван развлекал Кемпера разговорами, я проник в кабинет, набрал код, который мне дала секретарша, открыл сейф и свистнул цацки.

Хлопнув себя по ляжкам, Герман рассмеялся, из-под жирных пористых губ показались желтые клыки.

— И он еще считает себя мошенником высшего класса! Молокосос! Жалкий сосунок! Надеюсь, ты поставил в известность полицию?

Гилврэй кивнул:

— Конечно. Теперь получит по первое число.

— Ну ладно, давай посмотрим на игрушки.

Гилврэй снял пиджак. Под мышкой у него висел кожаный мешочек, из которого он вынул шкатулку и открыл ее. Все озарилось лучистым сиянием.

— Черт возьми! — воскликнул Герман. — Ты посмотри, какое большое! — Поспешно протянув руку, он схватил украшение, на лице его появилось выражение безудержной алчности. — Надо подумать, что мы можем с него поиметь.

Гилврэй улыбнулся:

— Я уже думал об этом. Тут особенно не разгуляешься. Коллекционер нашел бы ему применение, а мы… самое лучшее, что мы можем сделать, это превратить его в наличные. Не забывай, что о его существовании я узнал от… э-э… своего клиента. Он-то думал, мы предложим эту штуку ему… Но… ради Бога, дай-ка мне взглянуть на него!

Натренированный глаз специалиста по драгоценностям даже с такого расстояния и при тусклом свете сразу заметил неладное. Гилврэй схватил украшение и с минуту молчал, так как потерял дар речи — челюсть его отвисла, воздух со свистом вылетал из легких.

Герман склонился над украшением, поглядывая то на него, то на Гилврэя.

— Надули! Господи, подумать только, надули! — воскликнул Гилврэй.

Герман пришел в себя первым.

— Надо найти Дженкинса, — отрезал он. — Будем надеяться, что полиция еще не арестовала его. Возможно, он у себя в квартире. Надеюсь, у него хватило ума вовремя улизнуть. А иначе — если он не успел скрыться, — его могли и сгрести. Ладно, давай попробуем отыскать этого негодяя.

И они вместе выскочили из комнаты.

Я вышел из своего укрытия и вытащил из кармана пачку пустых бланков долговых расписок, какие продаются в любом магазине канцелярских принадлежностей в виде книжечек. Именно такую книжечку показывал Герман девушке в тот вечер, когда я впервые прятался за его столом. Мне тогда удалось разглядеть ее.

У меня всегда при себе маленький набор отмычек для вскрытия сейфов, и я решил обойтись им, чтобы не тратить времени и не возвращаться домой за большим набором. С вниманием доктора, слушающего биение сердца состоятельного пациента, прислушивался я к содержимому этого сейфа. Прежде всего, мне удалось разгадать загадку небольшого потайного рычага, расположенного внизу.

Сейф был изолирован проводами, и я не знал, сколько вольт пробегает по ним. Перед сейфом на полу была вмонтирована медная пластина, так что, если бы обычный взломщик, стоя на этой пластине, взялся за ручку сейфа, он бы просто-напросто зажарился, как гренок в тостере.

Да, хитрости Герману не занимать, да только меня не так-то просто провести.

Через пятнадцать минут сейф был открыт, а еще через две секунды я нашел расписки Чэдвика. Спокойно, хладнокровно я разложил их на столе Германа и принялся аккуратно переписывать, подписывая каждую подписью, скопированной с одной расписки. Эксперты определяют подделку, руководствуясь тем принципом, что подписи одного и того же человека никогда не совпадают полностью. Если две подписи абсолютно идентичны, значит, это подделка. Чтобы достичь большего эффекта, я сначала писал тоненьким карандашом и только потом обводил чернилами. Работая карандашом, я нарочно делал почерк немного дрожащим, так, чтобы это можно было разглядеть под микроскопом. Но невооруженным глазом при беглом рассмотрении следы карандаша разглядеть было невозможно.

Закончив работу, я убрал копии в сейф и запер его, а подлинники взял себе. Когда я вылез в окно, Бобо радостно бросился мне навстречу — он, видно, очень волновался, слыша всю эту беготню и шарканье ног, доносившиеся из дома.

Мы забрались в машину и поехали к Кемперам. Элен Чэдвик ждала меня возле гаража. Когда я выключил фары, она бросилась ко мне. Бобо первым заметил ее и начал колотить хвостом по моей ноге. Уже через мгновение я увидел ее бледное лицо, четко вырисовывавшееся на темном фоне ограды.

— О Господи, Эд! — шептала она.

Я вылез из машины и подошел к ней.

— О, Эд, простите меня! Боюсь, во многом это произошло из-за меня. Они обманули вас, сюда едет полиция. Герман… Герман сказал, что засадит вас в тюрьму.

Я обнял ее за плечи, она прижалась к моей руке.

— Бегите, Эд! Бегите скорее, вы должны опередить их. Я приехала предупредить вас.

Я рассмеялся, чувствуя, как ком встал у меня в горле:

— Забудьте об этом, Элен. Пойдемте лучше в дом.

Бобо беспокойно поскуливал и суетился вокруг меня. Я понял, что он предупреждает меня об опасности, и убрал руку с плеча девушки. Где-то на улице завыла полицейская сирена, и из темноты на меня уставились яркие лучи прожекторов.

— Одно движение, Дженкинс, и мы стреляем!

Я поднял руки. В конце концов, у них и впрямь хватит ума пристрелить меня.

— Пожалуйста, пройдите в дом, господа, — раздался голос с крыльца, и в круге света появился Лоринг Кемпер.

Вид у него был такой, будто его любимое занятие — проводить ночь, сидя на крыльце.

Мы прошли в дом, полицейские плотно обступили меня — видно, их начальник твердо решил, что не позволит мне улизнуть у него из-под носа. Да, Неуловимый Мошенник приобрел слишком большую известность.

Полицейским было приказано стрелять при первом моем движении, и чувствовалось, они ждали этого момента.

Еще бы! Каждый из них только и мечтал прославиться как человек, застреливший самого Эда Дженкинса. Мы прошли в библиотеку.

— Пожалуйста, осмотрите свой сейф, мистер Кемпер, — важно обратился к хозяину старший полицейский, явно желая произвести впечатление.

Мы наблюдали, как Кемпер открыл сейф и обследовал его содержимое.

— Все в порядке, — просто сказал он, повернувшись к полицейским.

Если бы среди них разорвалась бомба, то и это не повергло бы их в такое изумление. Наконец один из них вновь обрел дар речи:

— Известно ли вам, что этот человек, так ловко воспользовавшийся вашим гостеприимством, известнейший в Соединенных Штатах мошенник?

Вдруг раздался женский голос. Все повернулись — миссис Эдит Кемпер стояла в стороне, спокойная, хладнокровная и, несмотря на поздний час, полностью одетая.

— Разумеется, нам это известно, — сказала она. — Мистер Дженкинс много раз подвергался ложным обвинениям, но он абсолютно честный и порядочный человек. Все обвинения против него сфабрикованы, и калифорнийские власти не имеют к нему никаких претензий. Мой адвокат уже на пути сюда и вскоре предоставит мистеру Дженкинсу свои услуги, если вам вздумается выдвинуть против него какое-либо обвинение.

Выпучив глаза, полицейский недоумевающе смотрел на нее:

— Так вы… знаете, кто он такой, и принимаете его в своем доме?!

— Конечно. Мистер Дженкинс — наш друг, я уважаю его и восхищаюсь им. Мы сочли за честь, что он согласился принять наше приглашение.

Она стояла, прекрасная и величественная, и спокойная улыбка играла у нее на губах, а в голосе слышалось насмешливое снисхождение к тупости полицейских. Рядом, обняв ее за талию, стояла Элен. Бобо лежал на полу, напряженно прислушиваясь, готовый в любую секунду броситься в бой.

Лоринг Кемпер демонстративно зевнул.

— В самом деле, господа, уже поздний час, и если у вас больше нет вопросов…

Зазвонил телефон, его резкий пронзительный звук оборвал тишину.

Кемпер снял трубку и подозвал старшего полицейского. Тот с нескрываемым изумлением взял трубку и с минуту внимательно слушал, потом фыркнул.

Три пуговицы в каблуке ботинка. Это уж слишком! — воскликнул он. — Ладно, езжайте домой. Кто-то, видно, решил посмеяться над нами, а может, мы просто спятили. Пуговицы, говоришь? Да, странное место для хранения пуговиц, ничего не скажешь. Что-то я ничего не слышал об ограблении галантерейного магазина… Ладно, возвращайтесь обратно.

Повесив трубку, он оглядел меня с головы до ног, подозрительно покачал головой и повернулся к остальным полицейским:

— Пошли, ребята.

И они удалились, тяжело громыхая сапогами по ступенькам.

Я повернулся к миссис Кемпер, она добродушно улыбалась.

Эх вы, дети, — проговорила она, качая головой. — У меня хорошая память на лица. И как только я увидела мистера Дженкинса, то сразу узнала в нем известного Неуловимого Мошенника, о котором когда-то писали газеты. Тогда-то я и решила понаблюдать за сейфом. Знаете, там, за книжным шкафом, есть местечко, где можно спрятаться и, отодвинув книги, следить через стеклянную дверцу за всем, что происходит. Когда мистер Дженкинс появился возле сейфа, я уже стояла за шкафом. Я видела, как он заменил украшение на подделку, и собралась было позвонить в полицию, но потом решила посмотреть, как будут развиваться события. В конце концов, до тех пор, пока он в доме, можно не поднимать паники. Потом я видела, как в дом проник другой человек и украл подделку. Я уже начала догадываться, что к чему, а когда мистер Дженкинс вернулся и положил украшение на место, я поняла, что он настоящий джентльмен и хочет отплатить добром за наше гостеприимство. Вскоре после этого позвонили из полиции — они получили сообщение, будто в нашем доме что-то произошло, и едут к нам. Я обрадовалась, решив, что они, должно быть, поймали того человека, который украл подделку.

Кемпер улыбнулся:

— А знаете, Дженкинс, для человека, ровным счетом ничего не понимающего в психологии поведения собак, вы говорили слишком гладко, когда пытались отвлечь мое внимание между одиннадцатью и двенадцатью часами.

Девушка переводила недоуменный взгляд с одного на другого. Я улыбнулся и отвесил поклон:

— Не смею больше отнимать у вас время, объяснения уже не нужны. Только на вашем месте я бы поместил драгоценность в сейф вашего ювелира и сделал это как можно скорее. Я знаю этот сейф, он весьма надежен.

Кемпер улыбнулся.

— Ну что ж, высокие рекомендации, — коротко сказал он.

— А вы, Элен, пожалуйста, послушайтесь моего совета. Завтра же обратитесь к душеприказчику вашего отца, а также к лучшему в городе эксперту по почеркам, возьмите адвоката и отправляйтесь к Дону Дж. Герману. Спросите его, есть ли у него какие-нибудь претензии относительно наследства вашего отца. Если есть, потребуйте, чтобы он предоставил вам официальные доказательства своих прав, и пусть эксперт по почеркам посмотрит эти расписки.

Бледная, широко раскрыв глаза, она смотрела на меня.

— Эд, да как вам вообще удалось узнать об этих расписках? То, что вы предлагаете, невозможно. Они подлинные. У меня есть конфиденциальное письмо моего отца, именно это ускорило его смерть.

Я нахмурился:

— Элен, пожалуйста, сделайте, как я сказал. Обещайте мне.

Миссис Кемпер внимательно смотрела на меня.

— Она все сделает, Эд, — уверенно проговорила она, в ее голосе слышалось уважение и даже почтение.

Я снова поклонился:

— А теперь позвольте мне удалиться. Рад, что смог быть вам полезен, и благодарю за защиту.

Кемпер протянул мне руку:

— Послушайте, Дженкинс, вы очень помогли мне.

Вы… Знаете, я не мастер говорить. Быть может, я мог бы как-то компенсировать ваше… Ну, может быть, какой-нибудь чек, скажем, на несколько тысяч долларов?

За меня, сверкнув глазами, ответила его жена:

Ты забываешь, Лоринг, что мистер Дженкинс джентльмен и к тому же наш гость. Я могу предложить только одно, мистер Дженкинс… О, можно я буду называть вас просто Эд?.. Если когда-нибудь вам негде будет остановиться или вы просто захотите погостить у нас, мы будем только рады. Уверена, здесь никто не станет досаждать вам.

Черт возьми, она попала в точку! Я улыбнулся при мысли, что Эд Дженкинс, вечно скрывающийся от правосудия, станет желанным гостем в одном из самых изысканных домов Сан-Франциско, в доме мистера и миссис Кемпер.

— Мы в самом деле всегда рады вам, Эд, — повторила она.

Я улыбнулся и направился к выходу.

— Вы не попрощались со своей возлюбленной, Эд, — послышался мне вдогонку беспечный голосок Элен Чэдвик, и в следующую минуту я уже сжимал в своих объятиях этот трепещущий нежный комочек.

— Пожалуйста, не уезжайте. Побудьте с нами еще несколько дней, — прошептала она.

Я нежно разомкнул ее руки:

— Я ценю ваше гостеприимство, только не забывайте, что я мошенник, во всяком случае, считаюсь таковым. Да, кстати, советую вам уволить секретаршу. А теперь спокойной ночи.

Не оглядываясь, я спустился по лестнице. Бобо отставал от меня и, поскуливая, пытался привлечь мое внимание, — должно быть, ему не хотелось уходить из этого дома, но я неумолимо шел прочь. Что может быть общего у порядочной девушки и самого обыкновенного мошенника? Через минуту пес догнал меня. Вдогонку мне послышался голос миссис Кемпер:

— Эд, приезжайте к нам…

Открывая дверцу автомобиля, я заметил на востоке первые проблески утренней зари. Да, надо бы сложить вещички и убраться отсюда. Как профессиональный мошенник я понимал, что так будет разумнее, но где-то в груди у меня разливалась тяжесть.

Дождавшись вечерних газет, я прочел заголовки:

«Известный политический деятель арестован за подлог и лжесвидетельство…», «Предъявленные им долговые расписки объявлены экспертами очевидной подделкой…», «Общественный деятель обращается в полицию…», «Лоринг Кемпер дает показания против Дона Дж. Германа и обещает всячески содействовать следствию…», «Известное семейство подвергалось вымогательству с использованием подложных бумаг…».

Прочтя все эти статьи, я испытал немалое удовлетворение, после чего отправил Дону Дж. Герману в окружную тюрьму телеграмму. Она была предельно краткой и оплачивалась получателем: «ПОПРОБУЙТЕ ОТШУТИТЬСЯ».

Подписываться я не стал — в этом не было необходимости.