Глава 9

Бикнел сам распоряжался предварительными заказами на гостиницы для нашей компании, чтобы иметь возможность разместить всех по своему усмотрению. Но вышла неувязочка. Он полагал, что Мириам Вудфорд останется жить в отеле «Ройял Гавайян», а оказалось, что она сняла квартиру в районе Вайкики, в нескольких сотнях метров от отеля. Норму Радклиф она забрала к себе.

Бикнел поселил Берту Кул в «Ройял Гавайян», где остановился и сам, а мне заказал номер в отеле «Моана». Перед тем как мы разошлись, Берта успела потихоньку меня проинструктировать.

— Наш клиент, — прошептала она, — явно раздражен.

— По какому поводу?

— Ему не понравилось, как его встретила Мира. Он стал подозревать, что она что-то от него скрывает. Она так и не объяснила, что у нее за неприятности, сказала, что поговорит с ним позже.

— Что-нибудь еще?

— Он не хочет, чтобы ты слишком светился. Считает, что все необходимые сведения о Мириам Вудфорд ты должен получать от меня.

— Это меня устраивает, — согласился я, — при условии, что, пока ты выясняешь, что да как, этот тип будет оплачивать все наши расходы плюс суточные. Боюсь, когда дело будет сделано, он обнаружит, что его мошна изрядно полегчала.

— Не волнуйся, — успокоила меня Берта, — денег у него куры не клюют. А теперь иди, герой, купайся, загорай и держись в сторонке, пока тетя Берта не расколет эту вдовушку и не узнает, в чем там дело.

— Как ты считаешь, сколько времени у тебя на это уйдет?

— Откуда я знаю, черт возьми! — вскипела Берта. — Ты пристаешь ко мне, как самый надоедливый клиент! Нам ведь платят, так что не бери в голову.

— Надеюсь, тебе понравится в Гонолулу, — задумчиво сказал я.

— Ненавижу это место! — воскликнула Берта. — Я уже задохнулась под этой горой цветов и вся мокрая.

— Ты лучше подумай, что сейчас творится на материке, — сказал я. — Дуют ветры, холодный дождь бьет по стеклам нашего бюро. На улицах мокро, люди набиваются в трамвай в вымокшей одежде, от сырости все воняет, а…

— Перестань! — оборвала меня Берта, повернулась и зашагала к стоянке такси.

А я отправился в отель «Моана». Там выяснилось, что если уж Бикнел заказывает номера, то можно быть уверенным, что это не какая-нибудь дешевка. Огромные окна моего номера выходили на пляж Вайкики; из них открывался вид на белый песок пляжа и дальше — на испещренную барашками волн морскую гладь, усеянную гавайскими каноэ[2], купальщиками и любителями серфинга.

Ну что ж, все шло нормально. Я почему-то был уверен, что пройдет довольно много времени, пока Мириам Вудфорд начнет изливать душу Берте Кул. Похоже, что она вообще не скоро кому-нибудь что-нибудь расскажет, вот разве что Норме Радклиф.

Было бы неплохо, подумал я, заполучить магнитофонную запись их беседы, когда они останутся вдвоем. И тут же поймал себя на мысли: а не пришла ли эта блестящая идея в голову кому-нибудь еще?

Я знал, что Эдгар Ларсон уехал в отель «Серфрайдер»: именно туда отослали его багаж. Где остановился Сидней Селма, мне проследить не удалось, как я ни старался.

Мысль о том, что бы такое сейчас могли обсуждать Мириам Вудфорд и Норма, меня не покидала. А вдруг, действительно, какой-нибудь смышленый гражданин ухитрился установить микрофон в квартире Мириам? Был бы я шантажистом, обязательно бы это сделал.

Так или иначе, не мое это собачье дело. Он пожелал нанять нас на работу, а потом пожелал разъяснить нам, как эту работу делать. Если уж он так хочет и если будет хорошо платить, — я не против. В конце концов, хозяин — барин.

Прибыли мои чемоданы, и я стал распаковываться. Интересно, подумал я, догадалась ли Берта положить мои купальные принадлежности?

Догадалась.

Если в порту Гонолулу было жарко, то пляж привлекал прохладой. Я надел плавки, спустился на пляж и плюхнулся в воду.

Вода была словно бархатная. Лишь вначале она казалась слегка бодрящей, но очень скоро я почувствовал себя абсолютно естественно, как в ванне.

Проплыв метров триста — четыреста, я перевернулся на спину и долго блаженно лежал, словно впитывая в себя соленую влагу. Иногда я делал несколько ленивых гребков и снова позволял волнам нести меня к берегу. Проплавав так с полчаса, я вылез на песок и улегся под ослепительным солнцем.

— Вот человек, который зря время не теряет, — произнес кто-то рядом со мной.

Я глянул вверх. Это была Мириам Вудфорд. — Привет. А где остальные?

— Норма решила прилечь. Я пыталась вытащить ее поплавать, убеждала, что ей от этого станет намного лучше, но она отказалась. Вы еще пойдете купаться?

— Я хотел немного позагорать.

Она кивнула и опустилась на песок, приглашая присесть рядом с собой. Потом махнула рукой мальчику, прислуживавшему на пляже, и через минуту он притащил большой зонт. Мы устроились на песке рядышком, словно были знакомы уже много лет.

Теперь мне удалось рассмотреть ее получше. Право, здесь было на что посмотреть.

С такой фигурой на любом конкурсе красоты можно смело рассчитывать на первый приз. И кожа у нее была замечательная — от загара она приобретала ровный матовый блеск. Часто бывает, что у женщин, долго и упорно загорающих, кожа становится сухой и неровной. Но у Мириам кожа замечательно реагировала на солнце, хоть она и была блондинкой.

Она заметила, что я ее рассматриваю, и спросила:

— Что-нибудь не так?

В голосе ее сквозило ленивое добродушие.

— У вас отличный загар.

— И все?

— Ну, не совсем, конечно.

— Если бы было все, я бы разозлилась. Так вам нравится мой загар?

— Он вам несомненно идет.

— Я загорала постепенно. В первый день — всего несколько минут, на второй день — немножко больше, и так далее. И конечно, пользовалась кремами для загара.

— Смотрится неплохо, — сказал я.

— Если бы не эти дурацкие условности! — вздохнула она. — Почему нельзя ходить так, как нас сотворила природа? Я была бы загорелой и красивой везде. А сейчас те места, которые закрывает купальник, неприлично белые. Если бы люди избавились от предрассудков, у девушек был бы настоящий загар!

— Внесите поправку к конституции, — предложил я. — Я буду голосовать «за».

— А я и здесь могла бы раздеться догола — все равно, когда я иду по пляжу, все мужчины мысленно меня раздевают.

— Ну, не можете же вы лишить их хотя бы этого удовольствия.

— Да, но равномерного загара у меня от этого не будет. А я, черт побери, хочу быть загорелой везде!

Я усмехнулся ее горячности.

Потом она вдруг посмотрела на меня и сказала совсем другим тоном:

— Норма говорила мне, что вы очень разумный человек.

— Поблагодарите, пожалуйста, Норму от моего имени.

— Да ну, я даже не собираюсь рассказывать ей, что встречалась с вами.

— Правда?

Она отрицательно покачала головой.

— А то она забеспокоится. — О чем?

— Сами знаете. Я промолчал.

— Как по-вашему, что должна делать Норма? — спросила она.

— Это ей решать, — ответил я.

— Но что бы вы ей посоветовали?

— Больше я ничего придумать не могу.

— А что может быть нужно этому человеку, как вы считаете?

— Мужчинам много чего бывает нужно, — сказал я и стал внимательно следить за одним серфбордистом. Он забирался на гребень большой волны, делал несколько мастерских маневров на своей доске — направлял ее сначала вправо, потом резко влево, — и, установив равновесие, устремлялся вместе с волной вперед. Это было великолепное зрелище.

— Не очень-то вы общительны, — заметила Мириам. Я неопределенно хмыкнул, и она тоже усмехнулась.

— Мне это нравится. Я буду называть вас Дональд, ладно? Я вы зовите меня Мира. Где вы остановились?

— В «Моане».

— Я каждый день в это время хожу сюда купаться, — объявила она.

— А я ждал не дождался, когда смогу выбраться на пляж, — сказал я. — Вода отличная, правда?

Она кивнула.

— Вы катались на гавайских каноэ? Я отрицательно покачал головой.

— Вон, видите, плывет одно? Они сначала уходят далеко, в большие волны, а потом перед какой-нибудь особенно высокой волной разворачиваются и гребут к берегу. Когда волна начинает их накрывать, они ускоряются, и их поднимает на самый верх. Там нужно сделать несколько умелых маневров, после чего всем можно расслабиться и катиться на гребне со страшной скоростью почти целую милю.

— Звучит заманчиво, — сказал я.

— Ничего более восхитительного я в жизни не видела. А вы никогда не катались?

— Нет.

— Тогда я должна вас просветить, — решительно сказала она. — Я угощаю!

Она снова подала знак мальчику на пляже, и тот стал семафорить руками.

Через минуту к нам подошло каноэ, и Мириам, взяв меня за руку, сказала:

— Пойдемте, Дональд. Я хочу, чтобы вы сели прямо на носу — там впечатления самые потрясающие. Вас ждет такое, что вы надолго запомните.

Я не видел причин, почему мне надо было отказываться. Бог даст, Стефенсон Бикнел и Берта Кул пока что на пляже не появятся.

Мы залезли в каноэ и усердно налегли на весла. Сзади сидело трое гавайцев — здоровые мужчины, отличные гребцы. Вряд ли мы сильно им помогали, но, по крайней мере, для меня это было неплохое упражнение и приятное развлечение после пяти дней безделья на корабле.

Скоро мы выбрались туда, где ходили уже высокие валы.

Мириам принялась мне объяснять:

— С этой стороны остров окружает внешний коралловый риф. Он почти выходит к поверхности воды, поэтому огромные волны, которые несутся из океана, разбиваются здесь на более мелкие. Эти уже не разбиваются и не рассыпаются; у них появляются гребни, и они мчатся к берегу ровными линиями со скоростью десять или пятнадцать миль в час, прямо до самого пляжа. Совершенно ошеломляющее ощущение. Несешься в водовороте пены и…

— Гребите, гребите! — прервал ее крик гавайцев. Мы принялись грести изо всех сил, уже в сторону берега; каноэ быстро заскользило по воде. Я оглянулся через плечо. Нас нагонял огромный вал высотой футов в десять — величественная масса воды, плавно вздымающаяся к небесам и увенчанная на гребне полосой шипящей бедой пены. Нас подхватило и понесло вверх, словно на лифте.

— Гребите, гребите! — продолжали кричать гавайцы, а потом вдруг прозвучала команда: — Весла в лодку!

Мы вытащили весла, и один из гавайцев — видимо, главный — сделал несколько ловких гребков, точно поставив каноэ кормой к набегавшей сверху полосе кипящей пены.

И мы понеслись вперед. По обе стороны от нас вода, рассекаемая корпусом лодки, разлеталась хрупкими дугообразными волнами; позади бушевал бурун, а впереди расстилалась безмятежная синяя гладь. Теплый воздух бил мне в лицо и свистел в ушах; на солнце сверкали мириады бриллиантовых брызг. И чем дальше мы летели, тем быстрее, казалось, нес нашу лодку могучий вал.

Я оглянулся на Мириам. Она раскинула руки, ветер рвал ее волосы, а глаза сияли от наслаждения. Наши взгляды встретились, и она послала мне воздушный поцелуй. Я помахал ей рукой и стал снова следить за полетом нашего каноэ.

Мы сделали четыре или пять рейсов и лишь тогда решили, что уже хватит.

Когда мы вылезли из каноэ, Мира предложила:

— Посидим немножко на пляже, Дональд. Я хочу с вами поговорить.

Я уселся рядом с ней, расслабил натруженные мышцы и почувствовал себя совершенно счастливым.

— Мне кажется, — осторожно спросила Мира, — вы уже знаете из разговора с Нормой, что у меня неприятности?

— Норма не особенно распространяется о чужих делах. Она рассмеялась.

— Да, и все же вы о них знаете, не так ли?

— У вас действительно неприятности?

— Ну, тогда слушайте, — начала она. — В Нью-Йорке я жила бурной жизнью, ни о чем не думала, гуляла и развлекалась, как могла. Один раз я поехала в морское путешествие. Я вообще очень люблю путешествовать. А в тот раз познакомилась с Эзрой Вудфордом. Эзра был гораздо старше меня, — продолжала Мира. — Он и выглядел на свои годы, и вел себя соответствующе — довольно старомодно. Но человек он был очень приятный, и мы подружились. Денег у него была куча. Короче говоря, он сделал мне предложение. Он понимал, что любить его я не могла, но считал, что это и не обязательно. Он надеялся, что я смогу стать ему другом, которого у него не было, и что он тоже сможет доставить мне радость. Он обещал после смерти оставить мне половину своего состояния.

— И вы вышли за него замуж?

— Да.

— И он умер?

— Да.

— И вы получили половину состояния?

— Да.

— И наследство действительно порядочное?

— Да.

— Вы были счастливы?

— Нет, так не скажешь. Довольно трудно объяснить, что именно испытывает молодая женщина по отношению к человеку пожилому, но разумному, все понимающему и общительному. Она чувствует себя очень уютно. Конечно, это не любовь. И счастьем это не назовешь. Наверно, это чем-то напоминает отношение к отцу. Вы знаете, у меня не было отца, которого я могла бы любить и уважать, а мне всегда этого хотелось. Поверите вы или нет, но я действительно восхищалась Эзрой Вудфордом; не знаю, как еще это выразить.

— Ну хорошо, так в чем же проблема?

— Есть люди, которые собираются обвинить меня в том, что я его убила.

— Что вы его убили?

— Да. Они считают, что я не хотела ждать.

— Чего ждать?

— Пока он умрет. Что я подтолкнула ход событий.

— Ничего себе!

— Да уж. — Она помолчала, потом словно решилась: — Слушайте, Дональд, вы ведь живете в «Моане»?

— Верно.

— Знаете что? Поднимайтесь-ка к себе, переодевайтесь, наденьте что-нибудь легкое — например, спортивную рубашку и слаксы — и приходите ко мне на чашку чая. Я хочу, чтобы вы получше познакомились с Нормой и… в общем, мне кажется, я могла бы вам о многом рассказать.

— Когда мне прийти? — спросил я.

— Как только переоденетесь.

— А вы?

— Не волнуйтесь, я к тому времени буду готова. — И она снова засмеялась.

— Это уже похоже на свидание, — улыбнулся я.

— Вам надо будет пройти всего пару кварталов.

Я встал и хотел помочь ей подняться, но она вскочила сама, как резиновый мячик, и отряхнула с себя песок. Ее смеющиеся голубые глаза задорно смотрели на меня, и казалось, что жизнь для нее — одно сплошное приключение, и не важно, что может произойти в следующую минуту, — лишь бы было не скучно.

Я пришел к себе, быстро ополоснулся в душе, влез в слаксы и гавайскую рубаху и отправился к Мире.

Она открыла дверь, видимо, только что выйдя из ванной, дыша свежестью, словно запотевший от росы розовый лепесток. На ней был домашний халат, надетый, судя по всему, на голое тело. Норма развалилась на диване в легкой шелковой пижаме.

Держались они совершенно свободно и раскованно. Можно было подумать, что одна из них — моя жена, а другая — близкая родственница, к которой я зашел в гости.

— Мы пьем скотч с содовой, — объявила Мириам.

— Нет возражений, — согласился я.

Мы уселись в кружок и стали потягивать виски с содовой.

— Ну давай, — обратилась Норма к Мириам, — выкладывай.

— Меня шантажируют, — сказала Мириам.

— И каким же образом? — спросил я.

— Это долгая история.

— Тогда вкратце. — Я мельком глянул на часы и вспомнил про Берту и Бикнела.

— Первая дань — двадцать тысяч долларов, — сказала Мириам.

— Сидней Селма? — спросил я. Она отрицательно покачала головой.

— Никакого Сиднея Селмы я не знаю.

Я недоуменно поднял брови и поглядел на Норму.

— Сидней Селма — это мой клиент, — пояснила та.

— Тогда давайте выкладывайте карты на стол, — предложил я.

— А они уже на столе, — ответила Мириам. — Во всяком случае, я с этого и хотела начать. Значит, так. Когда-то я покупала мышьяк. Норма про это знает, у нее даже есть мое письмо, с помощью которого это можно доказать.

— Написано вашей собственной рукой?

— Да.

— Это уже интересно, — заметил я.

— Действительно, — согласилась Мира.

— А что именно написано в этом письме?

— Я упомянула мельком, что ходила по делам и купила столько мышьяка, что можно убить лошадь. Ну и еще какие-то шуточки; мы с Нормой всегда так пишем друг другу.

— Где же это письмо?

— Точно неизвестно. Норма думает, что оно валяется у нее где-то в Нью-Йорке. Мы и не задумывались об этом раньше. А теперь к ней на корабле привязался Сидней Селма. У него оказалось несколько писем, которые нужны Норме. Он предложил ей их отдать, если она взамен передаст ему все мои письма к ней.

Я обернулся к Норме:

— Так вот чего на самом деле хотел Селма?

— Да. И этого тоже.

— А как так получилось, что вы покупали мышьяк?

— Вот в это как раз поверить труднее всего, но меня попросил сам Эзра, — ответила Мира.

— А зачем он ему был нужен?

— Он занимался таксидермией — такое у него было хобби. Он готовил какие-то препараты для сохранения кожи птиц, и в их состав входил мышьяк.

— Он что, сам их готовил?

— Сам. И попросил меня купить ему этот мышьяк.

— У вас были проблемы?

— Никаких. Поставщик лекарств прекрасно знал моего мужа, и больше ничего не требовалось.

— Вы расписывались в реестре ядовитых веществ?

Она покачала головой:

— Нет, тут я как раз проскочила.

— Каким образом?

— Мой муж покупал его оптовыми партиями, прямо со склада.

— Вы можете как-нибудь доказать, что это муж просил вас его купить?

— Нет.

— И сколько же вы купили?

— Достаточно, чтобы отравить тысячу мужей.

— Где этот мышьяк сейчас?

— Когда я поняла, что после смерти Эзры проводят какое-то расследование — ну, выясняют, умер ли он естественной смертью, я запаниковала и разыскала эту коробку. Я подумала, что мне стоит показать, что она не распечатана и находится в том же состоянии, в каком я ее привезла.

— И показали?

— Нет.

— А что случилось?

— Кто-то разрезал обертку и взял из коробки часть мышьяка.

— Много?

— Не могу сказать. Какую-то часть.

— И что вы сделали?

— Высыпала остальное в сточную канаву и сожгла коробку.

— Это неосмотрительно. Они ведь могут установить факт покупки.

— Я знаю. Теперь-то я знаю, а тогда не сообразила. Но когда я увидела, что часть мышьяка отсутствует, вы же понимаете, что я подумала!

— Ну ладно. А кто вас шантажирует?

— Его фамилия Бастион, Джером К. Бастион.

— Он сейчас здесь?

— Да, где-то здесь, на острове.

— Где именно?

— Не знаю. Ни в одной из гостиниц такого нет. И в туристическом бюро про него не знают.

— А Селму вы не знаете?

— Никогда про него не слыхала.

— Как с вами связывается Бастион?

— Называет мне место встречи.

— По телефону?

— Да.

— И давно он здесь?

— Наверно, около месяца.

— А вы давно приехали?

— Пару месяцев назад.

— Когда вы с ним встречались в последний раз?

— Около двух недель назад.

— И что вы ему сказали?

— Я дала ему понять, что со мной можно вести переговоры и что если он отдаст мне все улики, то я могла бы заплатить ему — может быть, не так много, как он просит, но вполне приличную сумму.

— А у него есть улики?

— Он утверждает, что есть.

— И теперь шантажист пытается заполучить письма, которые вы писали Норме?

— Да.

— Стало быть, вы обещали Бастиону деньги?

— Я сказала, что постараюсь найти некоторую сумму.

— И после этого он оставил вас в покое?

— Он знает, что я ищу эти деньги.

— И вы намерены ему заплатить?

Она вызывающе посмотрела на меня и ответила:

— Если не смогу избавиться от него другим способом.

— Так вы отравили своего мужа или нет?

— Вы мне не верите?

— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. Отравили или нет?

— Нет.

Я помолчал, потом сказал:

— Обещайте мне одну вещь.

— Какую?

— Что вы не заплатите шантажисту ни цента.

— Вы считаете, так лучше?

— Да.

— Хорошо. Обещаю.

— И никому не скажете, что беседовали со мной.

— Хорошо.

Я пригубил виски и обвел глазами комнату. Мне почему-то показалось, что одна из картин, висевших на стене, не вписывается в общий стиль интерьера. Я подошел и сдвинул ее в сторону. В стене за картиной была просверлена аккуратная круглая дырочка величиной с серебряный доллар, в глубине которой безошибочно угадывалась сетчатая головка микрофона.

Я подал знак Мире и Норме. Они подошли и, толкая друг друга, стали заглядывать мне через плечо, вытягивая шеи.

Мира, у которой от изумления перехватило дыхание, чуть не потеряла равновесие и схватила меня за руку. Я поддержал ее за талию; действительно, у нее под халатом ничего надето не было.

Норма налегла на меня всем телом, оперлась рукой о мое плечо и ошарашенно прошептала:

— Дональд!

Очень аккуратно, стараясь не издать ни малейшего звука, я вернул картину на место и сказал:

— Ну вот. Такие-то дела.

— Но… но откуда он может идти? — прошептала Мира. Я приложил палец к губам, потом довольно громко спросил:

— Мира, где здесь комната для мальчиков?

Она прыснула.

— Вот сюда.

Я нарочито громко хлопнул дверью и, притянув Миру поближе, прошептал ей на ухо:

— Разговаривайте о чем-нибудь без остановки — о путешествии Нормы или о чем угодно. Разговаривайте обо мне, разберите меня по косточкам, задайте мне жару. Вообще, болтайте без умолку. Я должен выяснить, подслушивают нас или только записывают.

Я, конечно, дал маху, как самый наивный, легкомысленный любитель! Нужно было осмотреть комнату раньше, до того, как девицы разговорились.

Наличие микрофона говорило о многом. Ясно, что теперь мы в ловушке. Если его установила гавайская полиция, сотрудничающая с полицией Денвера, то мы погибли: они уже сегодня выдадут ордер на арест Мириам Вудфорд, и Эдгар Ларсон может готовиться к триумфальному возвращению на материк.

Если микрофон — дело рук шантажистов, то мы теперь оказываемся в их власти, конечно, при одном условии — что запись попадет к ним.

Я вышел в холл по соседству с гостиной, пододвинул стул и стал искать провода. Они оказались запрятаны очень тщательно: по простенку поднимались к лепному карнизу, а дальше шли поверх этого карниза. Двигаясь вдоль проводов, я в конце концов нашел-таки магнитофон, запрятанный под половицами на маленьком крыльце заднего служебного входа.

Я отсоединил микрофон, выключил магнитофон и вытащил его на свет, чтобы получше рассмотреть. Это был специальный магнитофон с большими бобинами, какими пользуются в профессиональных студиях звукозаписи. В обычных любительских магнитофонах скорость записи в два раза меньше, чем в студиях; если не требуется высокое качество звучания, то скорость можно снизить вдвое, а в некоторых небольших аппаратах — даже в четыре раза.

Этот же магнитофон был низкоскоростной с большими бобинами; мощные элементы питания обеспечивали длительную работу. По моим прикидкам, одной бобины должно было хватать часов на шесть работы.

Теперь обе девушки буквально повисли на мне и смотрели, что я делаю. Я довольно быстро сообразил, как работает магнитофон, включил обратную перемотку, дошел до начала пленки и сказал:

— Мне нужно ее послушать, чтобы понять, какой вред она может нам нанести.

— Вы имеете в виду наш разговор? На ней записан весь разговор?

— Думаю, что да. Весь ваш разговор со мной и…

— И все, о чем мы говорили до этого вдвоем? Я кивнул.

— О Господи! — в ужасе воскликнула Норма Радклиф. А Мириам Вудфорд рассмеялась:

— Да, это хороший способ узнать, о чем болтают девушки в отсутствие старших!

Я кивнул и добавил:

— Вот я как раз и собираюсь сейчас это узнать, — и понес магнитофон в ванную.

— Нет, Дональд! Я запрещаю! Вам нельзя! Вы…

До нее вдруг дошло, что, собственно, я собираюсь делать, и она рванулась, чтобы остановить меня. Но я успел захлопнуть дверь в ванную перед ее носом и запер ее.

Найдя розетку для электробритвы, я включил магнитофон в сеть, нажал кнопку воспроизведения и устроился поудобнее.

Сначала мне пришлось на высокой скорости прокрутить часть пленки, на которой ничего не было записано; потом, услышав писклявые голоса, обозначавшие начало разговора, я переключил магнитофон на обычную скорость.

Вскоре я дошел до того места, когда Норма «сбросила эту ужасную одежду» и они с Мирой уселись поговорить по душам.

Разговор получился захватывающий.

Между дверью ванной и полом оставалась узкая полоска света. Я то и дело замечал, как на эту полоску набегала тень: это значило, что подружки, или хотя бы одна из них, стоят за дверью и слушают.

Вся беседа прослушивалась ясно и четко. Это был великолепный магнитофон.

Через тридцать минут после начала разговора я уже успел узнать много нового. Я понял, насколько эти девушки дружны; услышал парочку веселых историй; узнал некоторые интимные подробности, касавшиеся их туалетов и других мелочей личной жизни.

Потом Норма рассказала Мириам обо мне, о том, как я был любезен и как ей помог. Мириам спросила, не может ли она меня где-нибудь найти. Норма ответила, что я остановился в отеле «Моана».

Затем я услышал, как кто-то крутит телефонный диск; это оказалась Мириам. Вернувшись от телефона, она сказала Норме:

— Он… Портье говорит, что видел, как он вышел на пляж в плавках.

— Ну что ж, действуй, — предложила Норма. — Надевай свой банановый купальник, иди на пляж, и пусть он на тебя потаращится.

— Думаешь, сработает? — спросила Мириам.

— А то как же! — с восхищением произнесла Норма. — Милая моя, такими бедрами можно разбередить любого твердокаменного святошу.

— Ты думаешь, он сможет мне помочь?

— Безусловно.

— А он захочет помогать?

— Он не псих, не слепой, и ему не сто два года, — уверенно ответила Норма. — Ты же много раз в этом убеждалась. Мне даже завидно.

— Могла бы и сама попробовать, — ответила Мириам. — Посмотри на себя!

— С телесами у меня все в порядке, — согласилась Норма, — но мне как-то не по себе этим пользоваться.

Дальше все шло в том же духе. Видимо, Мириам облачалась в свой купальник, и обсуждались такие анатомические подробности, от которых у меня невольно вспыхнули щеки.

— Дональд Лэм, немедленно выключите эту гадость, иначе я отлуплю вас так, что свои не узнают! — прокричала из-за двери Мириам каким-то сдавленным голосом.

Но я дослушал запись до того места, когда раздался стук закрываемой двери, означавший, что Мириам Вуд-форд ушла на пляж меня кадрить. Тогда я выключил магнитофон и открыл дверь ванной.

Мириам сидела на кровати в смешанных чувствах — то ли смущаясь, то ли улыбаясь. А Норма уже готова была расхохотаться.

— Ну что, узнали? — спросила она.

— Узнал, — ответил я.

— Мало того, что вам стало известно, о чем говорят женщины между собой, — сказала она, — вы теперь знаете обо мне так много, словно я замужем за вами уже пять лет.

И они обе покатились со смеху.

— Смеяться-то особенно нечему, — заметил я. — Тот, кто установил этот микрофон, теперь…

— Знаю, знаю, — простонала Мириам. — Знаю, что нужно плакать. Но все равно, это ужасно смешно. Только представить себе, как вы там сидите и слушаете всю эту чушь про себя и про то, как я собираюсь вас охмурять…

— И действительно, сработало, — признался я.

— Конечно сработало! — воскликнула Норма. — Все, как мы и планировали.

И снова взрыв смеха.

— Ну ладно. Скажите лучше, кто у вас здесь занимается хозяйством?

— Одна девушка, Мицуи. Полугавайка-полуяпонка.

— Как вы полагаете, не могла ли она… Мириам покачала головой.

— Она совершенно незаметное существо. Ходит тут тихонько, словно мышонок, делает разные дела, меняет полотенца и все такое.

— Где она сейчас?

— Я послала ее в город кое-что купить.

— У нее здесь есть комната?

— Она у нас не ночует. Приходит около восьми часов утра и уходит примерно в восемь вечера.