Глава 17

Перри Мейсон, свежевыбритый, в строгом сером костюме, который сидел на нем так, словно был сшит на заказ, нажал пальцем кнопку звонка на входной двери резиденции Питера Кента. Дверь почти сразу открылась, и в проеме возник сержант Голкомб из отдела по расследованию убийств. На лице Мейсона отразилось изумление.

— Не слишком ли рано вы приступили к работе, сержант? — осведомился он.

Голкомб ответил:

— Да, если говорить о том, что рано, и о том, что я на работе. Чего вы хотите?

— Осмотреть помещение, — ответил Мейсон. — У меня есть пара вопросов к некоторым свидетелям. Есть возражения?

— Всем свидетелям вручены повестки, — заявил Голкомб, — вы не можете влиять на них.

— Я и не собираюсь влиять на них, а хочу поговорить с ними. Голкомб, освободив дверной проем, сказал:

— Ну, если так, входите. Я буду поблизости во избежание недоразумений.

Эдна Хаммер вышла вперед и протянула Мейсону руку:

— Доброе утро, мистер Мейсон, могу ли я быть вам чем-нибудь полезной?

Мейсон кивнул.

— Она свидетельница обвинения, — предостерег Голкомб. Мейсон в упор глядел на полицейского.

— То, что окружной прокурор вручил кому-то повестку, еще не значит, что этот человек должен быть напуганным, — ответил он. — Долг свидетеля — говорить правду! Когда дело будет назначено к разбирательству, я сам вручу повестки нескольким свидетелям. Кстати, сержант, мне нужно побеседовать с мисс Хаммер наедине. Голкомб возразил:

— Вы не должны говорить ей, какие давать показания.

— А вы не должны указывать мне, что делать, говоря вашими словами — влиять на меня, — отрезал Мейсон. Он взял Эдну под руку. — Думаю, мы поговорим у вас в комнате, Эдна.

Они прошли вниз по коридору. Голкомб ринулся к телефону.

— Что он собирается делать? — спросила она.

— Звонить окружному прокурору, — ухмыляясь, ответил Мейсон.

— Давно он здесь?

— С половины восьмого.

— Вы звонили ему?

— Да, и мне не следует держаться с вами слишком по-дружески, не так ли? — осведомилась Эдна. — Мы же не хотим, чтобы они нас заподозрили?

Мейсон кивнул и спросил:

— Положили нож, все нормально?

— Да.

— Когда это было?

— Около одиннадцати.

— Ящик заперли?

— Да!

— Где ключ?

— У меня.

— Уверены, что ключ только один?

— Ну… конечно!

— С каких пор вы запираете ящик?

— Со следующего дня, как нашла нож под подушкой.

— Откуда вы знаете, что от ящика больше нет ключей?

— Потому что ключ находился в замочной скважине. Я вынула его и стала запирать им замок. Другого ключа в ящике не было.

— И ящик никогда не запирался в дневное время?

— Нет.

— Но вы уверены, что он был заперт всю ночь?

— Да, конечно, ведь вы же сказали мне запереть его!

— Вас никто не видел?

— Нет, конечно нет! Почему вы спрашиваете об этом?

— Думаю, вдруг дворецкому в буфете что-нибудь могло понадобиться?

— Вряд ли. Было слишком поздно. Он уже ушел спать.

— О’кей, — сказал ей Мейсон. — Теперь обождите, когда Голкомб отойдет от телефона, затем отодвиньтесь немного от меня и окликните его. Скажите ему, что предпочитаете, чтобы он присутствовал при нашем разговоре, потому что не хотите нажить неприятностей. Держитесь естественно и старайтесь выглядеть как можно более убедительно!

— О, я люблю притворяться. Мне нравится разыгрывать роль, особенно такую.

— Тогда валяйте, — приказал он ей.

Она подождала несколько минут, пока сержант Голкомб не закончил беседу по телефону и не стал наблюдать за ними, испытывая ярость от собственного бессилия. Внезапно Эдна Хаммер резко отшатнулась от Перри Мейсона, сделала два быстрых шага назад, остановилась и уставилась на адвоката как бы в изумлении. Мейсон двинулся к ней. Она отошла еще на шаг, при этом импульсивно повернулась и окликнула сержанта Голкомба:

— Сержант, можно поговорить с вами?

Стремительный стук каблуков Голкомба, с которым он ринулся вперед, был красноречивей любого ответа. Когда он приблизился, она сказала:

— Мистер Мейсон думает, что он вправе говорить со мной, но вы, по-видимому, с этим не согласны. Не будет ли лучше, если вы послушаете?

— Он здесь не нужен, — сердито заявил Мейсон. — Я могу задавать вам вопросы, какие пожелаю, а ему следует держаться подальше.

— Но он, по-видимому, полагает, что ему следует находиться там, где он сможет слышать то, что вы говорите.

— То, что он полагает, не имеет никакого значения, — возразил Мейсон. — Вы же хотите сотрудничать со мной, не так ли? Ведь вы же любите своего дядю?

— Да, люблю, но не знаю, что делать.

— Последовать моему совету. Сержант Голкомб встал возле нее.

— Если вы желаете, чтобы я присутствовал, — заявил он, — никакая сила на земле не сможет мне в этом помещать. Вы довольно ясно дали понять, что хотите этого. Следовательно, не обращайте никакого внимания на то, что он говорит. Вы совершенно правы!

Она застенчиво улыбнулась Мейсону:

— В самом деле, мистер Мейсон, думаю, так будет лучше. В конце концов, ведь вы не собираетесь говорить мне ничего такого, о чем бы нельзя было знать сержанту Голкомбу, разве не так?

— Так-то так! Но дело в принципе.

— Тогда, если в том, что вы намерены мне сказать, нет тайны, то говорите при сержанте, я вас слушаю. — Ее глаза были широко открыты, голос — сама невинность.

Сержант Голкомб насмешливо фыркнул. Мейсон свирепо произнес:

— Я хотел бы выяснить все об этом ящике буфета и о том, где вы держите от него ключ.

— На резинке, привязанной к запястью.

— Почему бы вам не держать его в сумочке или в каком-нибудь другом месте?

— Я могу случайно забыть отпереть его утром, и это вызовет ненужные разговоры. Кстати, сейчас я как раз забыла отпереть ящик, но это только из-за волнения, вызванного вашим приходом. Видите ли, я сняла резинку с ключом, когда принимала душ, положила в сумочку и забыла. Обычно первое, что я делаю, когда просыпаюсь утром, — это открываю ящик буфета.

— Поэтому, — торжествующе заявил сержант Голкомб, — абсолютно невозможно, чтобы кто-то взял разделочный нож из ящика после того, как вы отправились спать. Конечно, если нет другого ключа и если не взламывать замок.

Она кивнула.

— Отсюда следует, — сделал вывод Мейсон, — что нож был в ящике, когда вы запирали его на ключ.

— Если же его там не было, — продолжил мысль Голкомб, — значит, Кент взял его оттуда до того, как отправиться в постель, или достал его потом, не важно как.

— Я бы хотел взглянуть на ключ, — сказал Мейсон.

Она открыла сумочку и вынула из нее большой ключ, весьма необычный на вид.

— Вы так и таскаете его с собой повсюду? — спросил адвокат.

— Да, для верности.

— А сейчас ящик заперт?

— Да, я заперла его прошлой ночью.

— Почему?

— Даже не знаю, наверное, из-за нервов. Мысль о том, что кто-то бродит вокруг… Возможно, дальше мне лучше не продолжать.

— Давайте взглянем на замок, — предложил Мейсон.

— Если это вас успокоит, — заметил сержант Голкомб, — могу сказать, что полиция вас уже опередила. Замок был осмотрен экспертом, и он не обнаружил никаких следов взлома. На замочной скважине не оказалось никаких царапин, свидетельствующих о том, что в нее вставляли какие-то острые предметы. На дереве нет никаких вмятин, которые остаются, когда пытаются отжать собачку.

Мейсон пожал плечами:

— Все равно я хотел бы на него взглянуть.

Все трое направились к встроенному в стене буфету. Мейсон тщательно осмотрел замок, затем встал на одно колено, чтобы взглянуть на нижний край ящика.

— Откройте, пожалуйста, — попросил он. — Я хочу осмотреть его изнутри.

Сержант Голкомб стоял, засунув руки в карманы, на его лице играла снисходительная улыбка. Эдна Хаммер вставила ключ в замочную скважину, повернула со щелчком и выдвинула ящик. Мейсон, наблюдая за лицом сержанта Голкомба, заметил, с каким трудом ему удалось сдержать усмешку, зато Эдна Хаммер раскрыла рот от изумления. Открытый ящик представил их глазам два отделанных бархатом отделения для ножа и вилки. На месте находилась только вилка. Мейсон наклонился как бы для того, чтобы получше все рассмотреть. Сержант Голкомб тоже наклонился, но за тем, чтобы не позволить Мейсону к чему-либо прикоснуться. Пальцы Эдны Хаммер вцепились в руку Мейсона.

— Вы заглядывали в ящик, перед тем как его запереть? — спросил Мейсон, пытаясь говорить небрежным тоном.

Она утвердительно кивнула; было видно, что она ничего не понимает.

— Ну, — произнес адвокат, — думаю, пожалуй, это все, что мне здесь было нужно. Теперь я хотел бы поговорить с некоторыми свидетелями.

— Например?

— Дунканом и Мэддоксом.

— Им вручены повестки для явки в суд на сегодня.

— Это одна из причин, почему я хочу побеседовать с ними до заседания.

— Вы сможете говорить с ними, если только они сами пожелают.

— Естественно. Я и спрошу их, не желают ли они… Сержант Голкомб прервал его:

— Я сам спрошу у них, пожелают ли они разговаривать с вами. Если они согласятся, пожалуйста. Если нет — ни о какой беседе не может быть и речи! — И он широкими шагами направился к левому крылу дома.

Мейсон, схватив за плечо Эдну Хаммер, развернул ее лицом к себе.

— Разве вы его туда не положили? — спросил он хриплым от волнения голосом.

— Положила.

— Хотите сказать, что он был там, когда вы прошлой ночью запирали ящик.

— Да, именно так!

— Видел ли кто-нибудь вас за этим занятием?

— Никто.

— Но кто-то должен был взять нож из ящика!

В ответ на его слова она покорно кивнула, ошеломленная происходящим.

— Тот, кто знал о моем замысле и кто решил расстроить его! — воскликнул Мейсон.

— Честное слово, мистер Мейсон, я никому не говорила.

— Видел ли кто-нибудь, как вы положили нож в ящик?

— Уверена, что никто не мог видеть.

— Где вы держали ключ прошлой ночью?

— Я его спрятала.

— Где?

— В мыске старой туфли. Я боялась, что… что я в чем-то оплошаю. А ведь это так важно для вас. Я…

Она замолчала, когда сержант Голкомб ворвался в комнату и произнес торжествующе:

— Оба свидетеля не желают делать никаких заявлений, мистер Мейсон.

Адвокат словно бы поперхнулся, пытаясь что-либо возразить. Затем пожал плечами и сказал:

— Ну хорошо! — И спешно покинул дом, хлопнув за собой входной дверью.

Он почти бегом добрался до автомобиля, вскочил в него и рванул с места. Он ехал к своему офису на минимальной скорости, однако возле аптеки притормозил, чтобы позвонить в бюро Дрейка.

— Когда Дрейк появится, — сказал он девушке, поднявшей трубку, — пусть пошлет оперативников обыскать резиденцию Кента в поисках разделочного ножа — точной копии того, которым было совершено убийство. Если понадобится, пусть перевернут весь дом, но найдут его. Начать надо с кофейного столика на патио.

Делла Стрит вопросительно подняла брови, когда Мейсон повесил свои шляпу и пальто во встроенный шкаф.

— Ну? — спросила она. Мейсон ответил:

— Миссис Дорис Салли Кент наложила лапу на банковский счет Кента.

— Что вы имеете в виду?

— Она вчера вечером добилась вынесения постановления, лишающего его возможности распоряжаться своей собственностью. Постановление имеет силу, пока в процессе слушания дела его не отменят. Она потребовала пока назначить судебного исполнителя.

— Но это… ну, шеф, это значит, что он даже не сможет выплатить вам гонорар.

Он кивнул.

— И он не сможет оплатить расходы Дрейка. Он вновь кивнул.

— А предположим, судебный исполнитель будет назначен — что тогда?

Мейсон ответил:

— Все зависит от того, кто будет судебным исполнителем и какое решение вынесет судья.

— Но у мистера Кента масса средств вложена в различные предприятия. Как быть с ними?

— Она заявляет, что он недееспособен и может растерять всю свою собственность из-за неправильного помещения капитала и прочих действий. Она нашла судью, который отнесся к ней благосклонно.

— Вы хотите сказать, что судья взирал на это с наивностью ребенка? — с негодованием возразила Делла Стрит.

— Ты слишком несправедлива к миссис Кент, — мрачно ухмыльнулся Мейсон. — Вспомни, она всего лишь беспомощная женщина, которая действует только из лучших побуждений. Она указывает в своем иске, что назначенные ей алименты ее не устраивают, так как все дело о разводе было жульничеством — в нем не фигурировали истинные размеры состояния ее бывшего мужа, и полторы тысячи долларов ежемесячно — смехотворная сумма.

— Другими словами, дамочка желает хапнуть все имущество Кента вместо части, — воскликнула Делла Стрит. — Но как она может добиться отторжения имущества, не выдвинув обоснованных претензий?

— Благодаря нашим законам. Загляни-ка в кодекс на досуге. Параграф 529 предусматривает, что в бракоразводном деле или в деле о взимании алиментов нет необходимости в дополнительных доказательствах, если суд в состоянии установить потерпевшую сторону.

— Тогда выходит, что она может явиться в суд, наговорить все, что пожелает, дабы выставить себя потерпевшей стороной. Но судья без труда выяснит, что все шито белыми нитками, ведь у Кента тоже есть язык.

— Вряд ли будет так, — возразил Мейсон. — Эта женщина не посадит себя в лужу. Судья не сможет не обратить внимания, какие у нее хорошенькие ножки. Он вдоволь сможет ими налюбоваться. На свидетельской трибуне она также может произвести хорошее впечатление. А вот Кенту это вряд ли удастся: он будет злиться, так как поймет, что с ним поступают несправедливо. Он начнет запинаться, заикаться и так разволнуется, что всех настроит против себя. Миссис Кент, напротив, будет выглядеть собранной, спокойной и сдержанной. Весь акцент — на то, чтобы быть собранной, Делла! Она будет премило улыбаться судье и говорить, что она меньше всего желает быть несправедливой к своему бедному, дорогому мужу и что ее обманом заставили подать на развод, что теперь она понимает, что он не совсем вменяем, что он нуждается в постоянном уходе по причине психического заболевания, и именно поэтому ему сейчас необходима жена, которая о нем позаботится.

— Шеф, тогда почему бы вам не явиться в суд и не вывести ее на чистую воду?

— Это только повредит, — ответил он. — Кенту придется заключить с ней своего рода соглашение. Он не может допустить, чтобы на его имущество был наложен арест, пока дело не будет рассмотрено в суде. Он не может допустить, чтобы был назначен судебный исполнитель. И ему нельзя, прежде всего, вообще доводить дело до суда. Не с его нервами! Это может довести его до сумасшествия. Он еще до начала процесса будет в таком состоянии, что ей не составит никакого труда разделаться с ним.

— Что же делать?

— Откупиться от нее — больше ничего!

— Почему вы думаете, что она произведет хорошее впечатление на судью?

— Ее славное боевое прошлое. Она всегда добивалась своего. Вспомни: она прошла огонь, воду и медные трубы. Она далеко не дилетантка, когда дело доходит до свидетельской трибуны. Она подлинный профессионал, Делла.

— И вы собираетесь уступить ей?

— Я собираюсь откупиться от нее, если это то, что ты имеешь в виду.

— Тогда она поможет и Мэддоксу получить деньги.

— Прежде чем она получит откупного, — пообещал Мейсон, — ей придется выложить всю правду о Мэддоксе.

— Что вы имеете в виду?

— То, что ей придется признать, что Мэддокс звонил ей в три часа утра.

— Вы думаете, что Мэддокс будет это отрицать?

— Более чем уверен.

— Но почему?

— На это есть множество причин. Например, то, как они намеревались объединить свои интересы. Каким дураком оказался Дункан. Он думает, что приобретает в миссис Кент союзника. На самом же деле она играет с ним как кошка с мышкой. Она использует его как дубинку, которую можно опустить на наши головы. Как только она разделается с нами, то и Мэддокса вышвырнет за борт, чтобы не путался под ногами.

— Когда вы собираетесь договориться с ней?

— Сегодня утром Кенту предъявят обвинения в убийстве, — ответил Мейсон. — Окружной прокурор потребует незамедлительного разбирательства. Я собираюсь дать согласие. Мэддокс и Дункан начнут городить свою чепуху. Затем я вцеплюсь в Мэддокса, задав ему вопрос, что он делал в три часа утра. Он начнет вилять и либо вообще не ответит, либо солжет. Потом я отведу Дорис Салли Кент в сторону и заключу с ней соглашение. Я объясню ей, что если смогу доказать, что Мэддокс звонил ей по телефону, то это настолько улучшит положение Кента, что он в припадке радости сможет выделить ей значительную сумму наличными. Затем на трибуну выйдет Харрис и даст показания об этом телефонном разговоре, после чего на трибуну для свидетелей выйдет Дорис и подтвердит, что все так и было. Это выставит Мэддокса лжецом.

— Но ведь ей придется подтвердить под присягой, что она признала голос Мэддокса, а, может быть, она впервые его услышала.

— Технически — да, а практически — нет. Все, что мне надо будет сделать, это выпустить на трибуну Харриса, позволить ему рассказать свою историю, потом вызвать для дачи показаний ее и дать понять, что она свидетель противной стороны. Я спрошу у нее, звонил ли Мэддокс ей по телефону в это время. Обвинение будет возражать. Тогда я задам вопрос по-другому — звонил ли какой-то человек в это время по телефону, отрекомендовавшийся как Мэддокс. Они, возможно, будут возражать и против этого. Суд, вероятно, поддержит протест, если она не станет утверждать, что узнала голос Мэддокса. Я сделаю вид, что устал от препираний, и затем спрошу ее в упор: «Мадам, что вы делали в то время, когда было совершено убийство, — утром четырнадцатого — держали вы в это время трубку в руках и разговаривали с человеком, находящимся от вас на большом расстоянии?» Она невнятно и весьма неохотно ответит утвердительно, и это будет все, что нужно для присяжных. После чего отпущу ее со свидетельской трибуны. Окружной прокурор побоится устраивать ей перекрестный допрос. Затем я представлю фотокопии записей телефонной компании.

— Во что влетит Питеру Кенту соглашение с ней? — спросила Делла.

— Он дал мне согласие на сумму в сто пятьдесят тысяч долларов, если до этого дойдет.