Глава 13

Перри Мейсон изучал выступление адвокатов по делу «Дорис Салли Кент против Питера Б. Кента», когда Делла Стрит впорхнула в кабинет и сказала:

— Там Эдна Хаммер. Она настолько возбуждена, что, думаю, вам не следует заставлять ее ждать. Она плачет и на грани истерики.

Мейсон нахмурился и спросил:

— В чем дело?

— Не знаю, возможно, у нее стресс из-за того, что арестовали ее дядю.

— Нет, — медленно ответил Мейсон, — она еще утром знала, что его арестуют, но выдержала это со стойкостью маленького солдата.

— Держите ухо востро с этой женщиной, — предостерегла Делла. — Скажите ей, пусть перестанет беспокоиться обо всем на свете и предоставит это кому-нибудь еще. Она слишком эмоциональна, и если за ней не смотреть, то скоро она сломается, и только Богу ведомо, что еще отколет.

Мейсон кивнул и сказал:

— Впусти ее и будь поблизости!

Делла Стрит подняла трубку.

— Пусть зайдет мисс Хаммер, — сказала она.

Когда дверь открылась и вошла Эдна Хаммер с напряженным лицом, на котором пыталась изобразить улыбку, Делла пошла ей навстречу и обняла рукой за плечи. Эдна закрыла дверь за собой, позволила Делле подвести себя к большому креслу, опустилась в него и сказала:

— Произошло что-то ужасное!

Мейсон поинтересовался:

— А что именно?

— Джерри угодил в ловушку.

— Какую ловушку?

— Полицейскую.

— Что же произошло?

— Он сказал нечто ужасное, не думая о том, что говорит, и сейчас пытается вывернуться.

— Что он сказал?

— Что разделочного ножа не было в буфете, когда он брал там штопор примерно за полчаса до того, как уехать в Санта-Барбару.

Мейсон вскочил на ноги:

— Он в этом уверен?

— Говорит, что да.

— И он так и заявил окружному прокурору?

— Да.

Делла Стрит в раздумье нахмурилась и спросила:

— Разве это так чертовски важно?

Он кивнул:

— Это единственная вещь, за которую все цепляется. Разве ты не видишь? Если Кент планировал убийство, но хотел провернуть его так, чтобы оно выглядело словно совершенное в состоянии лунатизма, и особенно если ему в голову запала мысль, что Эдна старается предотвратить убийство, закрывая буфет на ночь, то он, естественно, вынул нож заранее, еще до того как пошел спать. Для того чтобы строить защиту на приступе лунатизма, мы должны доказать, что он встал во сне, снабдил себя смертельным оружием, опять же во сне, и совершил убийство, не ведая, что творит, и без малейшего злого умысла.

— Возможно, — предположила Делла Стрит. — Харрис ошибается. Мейсон мрачно покачал головой.

— Нет, — ответил он, — это единственная вещь, которая будет торчать теперь, как распухший палец, в этом деле. Он не ошибается, не может ошибаться. Видишь ли, у Эдны был ключ от этого буфета, причем только один. Я был с ней, когда она закрывала ящик. Мы оба приняли на веру, что нож там. Даже не открыли ящик, чтобы убедиться. Утром ящик был еще заперт. Дворецкий обратился к Эдне, чтобы она помогла ему найти ключ. Она выкинула маленький фокус-покус, достав ключ и сделав при этом вид, что искала его на верху буфета.

Эдна Хаммер рыдала, закрывая лицо носовым платком. Делла, усевшись на подлокотник кресла, похлопала ее по плечу.

— Не плачьте, — успокоила она девушку. — Слезами здесь не поможешь.

Мейсон начал мерить шагами пол. Спустя несколько минут Делле удалось несколько успокоить Эдну, находящуюся в полуистерическом состоянии, но Мейсон все еще продолжал расхаживать по кабинету. Наконец Эдна высказала предположение:

— Я сделаю все, что смогу, — сказала она. — Джерри улетит на самолете. Он ведь еще не получил повестки. Он улетит туда, где его не найдут. Скажите мне, это правильное решение?

Мейсон спросил, прищурившись:

— Он уже сделал это заявление?

— Заявление?.. Сделал, да.

— А подписал его?

— Нет! Думаю, что нет. Его застенографировали, и все. Сейчас, пока ему не вручили повестку, может ли он покинуть город и отбыть в какую-нибудь другую страну?

Мейсон ответил:

— Это вызовет дьявольский резонанс у публики. Прокуратура обыграет его неявку по-крупному в газетах. Будут кричать о том, что он улизнул, чтобы не давать показания. Где он сейчас?

— В своем автомобиле на стоянке напротив вашего офиса. Он уже собрал вещи и заказал билет на самолет до Мехико. Затем отправится отсюда в…

Возле двери в приемную возникла какая-то суматоха, послышался громкий женский голос:

— О вас надо доложить!

Затем раздался мужской голос, который с раздражением произнес:

— Обойдемся!

Дверь распахнулась настежь. Джерри Харрис, мрачный как туча, бесцеремонно ворвался в офис, держа в руке продолговатую бумажку.

— Клянусь Богом, — произнес он, — они сцапали меня… поймали — как чертова дурака, пока я сидел в машине на стоянке напротив вашего офиса.

— Сцапали с чем? — спросил Мейсон.

— Всучили повестку о явке для дачи показаний перед Большим жюри завтра утром в десять часов.

Мейсон воздел руки и сказал:

— Ну, окружной прокурор утер нам нос. Гамильтон Бюргер далеко не дурак!

— Но, — спросила Эдна, — разве теперь он не может уехать? Самолет улетает ночью и…

— И они, несомненно, установили за ним наблюдение, — ответил Мейсон. — Уже видели, как он зашел сюда после вручения повестки. Если он покинет страну сейчас, они вызовут меня на ковер перед коллегией адвокатов. Да, поезд ушел, хотя с самого начала мысль о бегстве Харриса, скажем прямо, меня не слишком впечатляла. Мы должны выдержать этот удар в челюсть. Садитесь, Харрис, и расскажите обо всем по порядку!

— Я чертовски огорчен, — попытался оправдаться Харрис. — Подумываю, есть ли шанс заявить им о том, что я ошибся. Конечно, сначала мне это не казалось столь важным, и я выложил про нож окружному прокурору на полном серьезе и…

— Какой к черту шанс, — прервал его Мейсон. — Они смогут установить этот факт и без ваших показаний — хотя бы потому, что Эдна закрыла ящик и держала ключ у себя. Ежу понятно, что разделочного ножа там и не могло быть.

— Но они не знают, что я заперла ящик, — заметила Эдна. — Я поклянусь, что не закрывала. Я…

— Вы будете говорить только правду, — оборвал ее Мейсон. — Всякий раз, когда речь заходит о даче ложных показаний, хотя бы ради того, чтобы вытащить клиента, я отказываюсь от дела. Если он невиновен, мы сумеем доказать это.

Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, а затем передала ее Мейсону:

— Звонит Пол Дрейк и говорит, что это чертовски важно.

Мейсон поднес трубку к уху. Голос Дрейка с несвойственным ему возбуждением произнес:

— Ты хотел знать, куда отправится Дорис Салли Кент, пока будет находиться в Лос-Анджелесе? Мои люди постоянно докладывают мне по телефону. Прямо сейчас я вижу ее зеленый «паккард» на стоянке напротив твоего офиса, а она собственной персоной направляется к тебе в контору. Думаю, тебе понадобится минута или две, чтобы навести в доме порядок.

Мейсон оборвал смешок Дрейка тем, что бросил трубку.

— Слушайте, вы оба, — сказал он. — Дорис Кент находится на пути сюда. Возможно, она собирается сделать мне предложение. Если она наткнется на вас в коридоре, все может сорваться. Мисс Стрит отведет вас в соседнюю комнату. Когда на горизонте станет чисто, вы сможете проскользнуть в коридор. Эдна, возможно, вас уже поджидают на улице у выхода с повесткой. Не вздумайте чего-нибудь выкинуть. Будьте маленькой леди и держите язык за зубами. О’кей, Делла, проводи их в библиотеку.

Стоило Делле Стрит вернуться, как зазвонил телефон Мейсона и одна из девушек в приемной доложила:

— Миссис Дорис Салли Кент настаивает на том, чтобы увидеть вас по делу, не терпящему отлагательства.

Мейсон ответил:

— Впустите леди! — Положил трубку на рычаг и обратился к Делле Стрит: — Исчезни в своей комнате, Делла, и делай пометки во время разговора.

Он щелкнул выключателем, которым переключил микрофон на личный офис секретарши. Затем ожидающе взглянул на дверь, ведущую в приемную.

Делла Стрит уже закрыла дверь своего офиса, когда служащая впустила привлекательную женщину лет тридцати или немногим больше, в больших голубых глазах которой сияла улыбка, предназначенная Мейсону.

Мейсон окинул ее критическим взглядом, отметив про себя ее красивые лодыжки, выставленные напоказ в той степени, чтобы возбудить интерес, не утолив при этом любопытства, пухлые, красные губы, слегка тронутые помадой, великолепные белокурые волосы. Без малейшей тени смущения она направилась к столу Мейсона, протянула ему руку и сказала:

— Мило с вашей стороны, что согласились принять меня. Мейсон указал на стул.

— Весьма наслышана о вас, — добавила она, разворачивая стул так, чтобы не только сидеть к нему лицом, но и чтобы он мог видеть ее ноги, которые она положила одна на другую. — Мне говорили, что вы очень толковый адвокат.

— Моя репутация, — ответил Мейсон, — во многом зависит от того, кто говорит: истец или ответчик.

Ее смех звучал приятно.

— Ну, не будьте таким! — сказала она. — Вы прекрасно знаете себе цену. Почему бы не признать это? Беда мне с адвокатами — вечно они опасаются, что кто-то заманит их в ловушку.

Мейсон не улыбнулся.

— Будь по-вашему, — ответил он. — Признаю, что я хороший. Ну и что дальше?

В ее глазах промелькнула легкая тень беспокойства, когда она оценивающе взглянула на него. Но улыбка осталась — пухлые красные губы слегка раздвинулись, открывая ровные белые зубы.

— Итак, вы защищаете дорогого старину Пита, — сказала она. Мейсон ничего не ответил.

— Вы сможете его вытащить?

Он только кивнул в ответ. Она открыла сумочку, достала сигаретницу, открыла ее и протянула Мейсону.

— Нет, благодарю, — отказался он. — У меня свои.

Он достал одну из своего портсигара. Она слегка склонила голову набок, в глазах светилось ожидание. Мейсон перегнулся к ней и поднес спичку к ее сигарете. Их глаза встретились.

Она сделала большую затяжку, выпустила две струйки дыма через чувственные ноздри и сказала:

— Я пришла узнать, могу ли я чем-нибудь помочь?

Мейсон поднял брови.

— Помочь отмазать бедного Пита, — уточнила она.

— Смотря что вы имеете в виду.

— Я могла бы подтвердить, что знала о том, что вот уже некоторое время он страдает от прогрессирующего душевного расстройства, от которого становится раздражительным, особенно по ночам. Очень часто он испытывал мучительные галлюцинации. Я думала сначала, что он пытался убить меня, но теперь, мысленно возвращаясь к этому и вызывая в памяти некоторые детали, которые тогда казались несущественными, пришла к выводу, что бедный Питер просто очень психически больной человек. У него было сильное нервное потрясение в Чикаго, от которого он так и не оправился.

— А еще что?

Она взглянула на Мейсона, слегка нахмурившись. Улыбки на ее губах уже не было.

— А что вы еще хотите? — спросила она.

— Все, что вы считаете нужным сообщить мне.

— Не думаю, что мне следует сообщать что-либо еще, пока не выясню, чего мне ожидать от вас.

— Например?

— Например, собираетесь ли вы сотрудничать со мной. Мейсон медленно ответил:

— Пока не вижу, каким образом можно поставить вопрос о сотрудничестве, миссис Кент. Если у вас есть что мне сообщить, я охотно это выслушаю.

— Я могла бы подтвердить множество вещей. Возможно, если бы вы мне намекнули, что вам необходимо для построения защиты, я могла бы выбрать то, что оказалось бы существенным для вас. Видите ли, в повседневных контактах в семейной жизни происходит многое, которое хотя и забывается, но не до такой степени, чтобы при определенных обстоятельствах нельзя было бы освежить в памяти. Следовательно, если вы скажете мне, чего бы вы хотели, я вполне могла бы вспомнить. Вам не следует опасаться за меня во время перекрестного допроса. Я смогу за себя постоять.

— Вы имеете в виду, что сможете повлиять на присяжных?

— Ну, если вы ставите вопрос так, то да.

— Очень хорошо! — ответил Мейсон. — Оставьте свой адрес, и я войду в контакт с вами, если что-нибудь надумаю.

— А сейчас вы ничего надумать не можете?

— Сейчас — нет.

— Я хотела бы знать, насколько вы… ну, скажем так, восприимчивы, что ли?

— Весьма благодарен за то, что пришли, но не думаете ли вы, что было бы лучше для вас захватить своего адвоката, если вы собирались вести разговоры на подобную тему?

Она подалась к нему и ответила:

— Хочу быть откровенной с вами, мистер Мейсон. Я рада, что вы заговорили об этом.

— Почему?

— Потому что, — был ее ответ, — я еще не подписала контракт со своим адвокатом. Пока от этого воздерживаюсь.

— Что вы имеете в виду?

— Он претендует на половину того, что я получу в случае, если выиграю процесс. Я же не хочу платить ему, пока меня не вынудят к этому. Разве вы не видите? Мой муж сейчас не в том положении, чтобы успешно со мной бороться.

— А почему бы и нет?

— Потому что он нуждается в моих показаниях. Если я смогу снять с него обвинение в убийстве, доказав его невменяемость, то дело о разводе теряет всякий смысл. В этом случае, раз я остаюсь его женой, меня назначат опекуном над его имуществом.

— Все это мне ясно, — ответил Мейсон, — но я не намерен обсуждать подобное в отсутствие вашего адвоката.

— Но почему?

— Профессиональная этика!

— Не вижу, почему вы не можете обсудить мои показания.

— Ваши показания я могу обсудить, но не могу обсуждать ничего, что связано с делом о разводе.

— Сдается мне, мистер Мейсон, что вы очень, очень осторожны… и излишне щепетильны.

— Каков есть.

На ее лице не отразилось никаких признаков раздражения, но она буквально превратила сигарету в бесформенную массу, когда тушила ее в пепельнице.

— Слишком, слишком этичны, хотя, черт подери, это вам вовсе не свойственно, — вырвалось у нее, и, встав со стула, она сразу направилась к выходу, даже не удостоив Мейсона прощальным взглядом.

Глава 14

День клонился к вечеру. В большом здании, где располагался офис, раздавались звуки лихорадочной активности, вызванной концом рабочего дня. Стенографистки, озабоченные тем, чтобы поскорее попасть домой после изнурительной работы, гулко стучали каблучками по выложенному плитками полу коридора. Эти звуки, повторяющиеся день за днем, стали привычкой. Сначала они возникали на расстоянии, затем усиливались по мере приближения к двери Мейсона и наконец обрывались перед застекленной дверью, ведущей на лестницу. Хлопали двери лифта, коридор на мгновение освобождался от скопившихся в нем людей, но только затем, чтобы вновь наполниться звуками шагов.

В момент, когда стрелки часов приблизились к пяти, шум достиг апогея. К половине шестого в здании воцарилась тишина. Источник доносящихся теперь до ушей адвоката звуков перемещался на улицу, где раздавались автомобильные гудки и слышался гул дорожного движения. Перри Мейсон мерил шагами офис, заложив пальцы за отвороты жилета, наклонив в раздумье голову. Судя по всему, звуки улицы его не отвлекали. Дверь офиса бесшумно открылась; Делла Стрит на цыпочках прошла к своему столу и уселась в ожидании. Мейсон едва взглянул на нее.

— Ступай домой, Делла, — сказал он, — здесь тебе нечего делать.

— Я останусь. — Она покачала головой. — Вдруг что-то подвернется.

Кто-то забарабанил костяшками пальцев по двери, выходящей в коридор. Она вопросительно взглянула на Мейсона, и тот кивнул в ответ. Истолковав кивок как согласие, Делла быстро пересекла комнату, чтобы открыть дверь. Вошел Пол Дрейк и сказал:

— Благодарю, Делла. — Затем бросил быстрый взгляд на Мейсона. — Приступил к очередному марафону на своих двоих, Перри?

— Пытаюсь вышагать решение этого проклятого дела.

— Ну, — заметил Дрейк, — возможно, мне удастся несколько упростить ситуацию. Я проверил этот звонок к миссис Дорис Салли Кент. Он был сделан из зала почтамта станции Пасифик-Грейхаунд. Разговор начался в три часа одну минуту и закончился спустя три с половиной минуты. Заказ делал Мэддокс на свое имя, с указанием имени абонента.

— Сделай копии записей, — приказал Мейсон. — Ты продолжаешь следить за миссис Кент?

— Да. Что ей было нужно здесь?

— Хотела, чтобы мы ей дали участок земли, да еще огороженный забором.

— Что ты имеешь в виду? — спросил, как всегда нараспев, Дрейк.

— А то, что она хотела, чтобы я не только согласился не оспаривать ее действия, но и дал ей возможность отменить дело о разводе и взять под свою опеку имущество Кента на правах его жены. Взамен пообещала под присягой дать необходимые показания, чтобы признать его недееспособным. Это, конечно, упростило бы нам защиту Кента в деле об убийстве.

Дрейк протянул: — Как мило с ее стороны, не правда ли?

— Весьма.

— Разве дело против Кента не зиждется в основном на косвенных уликах? — спросила Делла Стрит.

Дрейк вытащил блокнот из кармана.

— Дункан, — ответил он, — дал интервью для газет. Он клянется и божится, что заметил лунатика на патио в три часа ночи. Утверждает, что тот, кого он увидел, был Кент и что якобы этот Кент держал в руке что-то блестящее. По его словам, это вполне мог быть нож, хотя он и не решается утверждать это категорически. Делла Стрит негодующе прервала:

— Как же он выкрутится на суде, если изменит свои прежние показания?

— Очень просто, — ответил Мейсон. — Заявит во всеуслышание, что когда первый раз давал показания, то немного запутался и поэтому назвал время то ли пятнадцать минут первого, то ли три часа, и что я неправильно его понял, и что он боялся с определенностью назвать лунатика Кентом, не желая быть превратно истолкованным, но чем больше он думал над этим, тем более убеждался, что это был Кент, и что не важно, превратно истолкуют его мотивы или нет, но это его долг — говорить правду. При перекрестном допросе он сделает еще целую кучу весомых добавлений.

— Вы хотите сказать, что он собирается дать заведомо ложные показания?

— Нет, старый индюк будет считать, что говорит чистую правду. Ладно, черт с ним и со всем этим! Но вот телефонный звонок позволит мне разнести его по пням и по кочкам. Он не спал в три часа утра.