— Саранча? — тревожно спросил Сергей.
      Самсонов покачал головой. Он тоже поймал кузнечика и разглядывал его.
      — Ничего похожего. Обыкновенной кузнечик. Они и стаями никогда не собираются — вот такие.
      Вдвоем они еще с минуту смотрели на траву, кишащую светлыми точками.
      — Странно, — сказал геолог. — Действительно, все насекомые взбесились тут, в предгорье. Муравьи, и теперь вот эти…
      Они были теперь на сырте — одной из приподнятых равнин, характерных для гор Джунгарского Алатау. Справа вниз уходила степь, слева высился увенчанный ледниками хребет.
      Солнце клонилось к закату. Пора было думать о ночлеге.
      Но только через час Мухтар поднял наконец руку:
      — Здесь.
      Метрах в ста от тропинки у холма стоял полуразрушенный глинобитный дом. За ним виделись остатки деревянного загона для скота. Все было покинуто, и площадка перед домом заросла травой. В зарослях журчал ручеек.
      Пока Мухтар с Самсоновым расседлывали лошадей, Сергей пошел наломать курая для костра. Вскоре Самсонов услышал его голос.
      — Петр Иванович! Петр Иванович, идите сюда!
      Позади дома на вытоптанной полянке торчал грубо вытесанный невысокий каменный столб, окруженный оградой из жердей. На жердях висели разноцветные ленты.
      Подойдя ближе, геолог и Сергей увидели на земле несколько кучек монет. Лежал и бумажный рубль, придавленный камнем. У самого же столба был привален плотно скрученный и перевязанный веревкой отрез материи.
      — Что это?
      — Святыня, — ответил Самсонов. Он поднял отрез, повертел в руках. — Это религиозные старики приносят. Старухи…
      Позади они услышали покашливание. Подошел Мухтар.
      — А кто же это все забирает потом?
      — Кто забирает? — Самсонов покосился в сторону казаха. — Да уж кто-нибудь забирает. Так не остается.
      — Хазрет, — сказал проводник. Он холодно посмотрел на обоих русских и пошел к дому.
      — А что такое хазрет?
      — Святой. Святой забирает. — Геолог положил отрез на прежнее место. — Да, интересно все это. Посмотрим, что дальше будет.
      После ужина они легли спать в доме на полу, расстелив потники и положив под голову седла. Когда Сергей засыпал, ему показалось, будто кто-то встал и вышел из дома. Потом он услышал конский топот. Ему хотелось подняться и посмотреть, кто это поехал, но тут сон непоборимо сморил его.
      Проснулся он среди ночи от какого-то жжения на шее. Подняв руку, он нащупал на коже твердые живые соринки.
      Геолог уже сидел на полу и торопливо шарил по карманам, стараясь найти электрический фонарик.
      Проводника в комнате не было.
      Фонарик наконец обнаружился. В круге света на полу двигались сотни белесых точек.
      — Опять муравьи!
      Но это были термиты. Густой колонной они вылезали из щели под стеной, пересекали комнату и скрывались в другой щели.
      Почти два часа Самсонов и Сергей просидели в дальнем углу помещения. Потом колонна наконец прошла, геолог и Сергей, недоверчиво осмотрев пол, легли и заснули.
      Проснулись они, только когда луч солнца из маленького окошка уже спустился со стены на пол. Геолог первым вышел из дома с мылом и полотенцем в руках.
      Сергей услышал его голос:
      — Сережа! Сережа, скорее сюда!
      Сергей выбежал наружу, обогнул дом и ахнул.
      Перед ним лежала дорога. На траве. Кусок ровного бетона шириной метра в два и длиной в пять. Бетон начинался сразу у дома и шел к «святыне».
      Впрочем, при ближайшем рассмотрении дорожное покрытие оказалось не бетонным. Это был состав, похожий на глину, но тверже.
      Вчера дороги не было, а сегодня она появилась. Как если бы кто-то всю ночь выкапывал канаву, а потом залил ее раствором.
      — Фантастика, — сказал геолог. Он встал на покрытие и потопал ногой. — Дорога. Твердая.
      — Действительно, поверишь в святыню, — отозвался Сергей. Он посмотрел на столб и окружающую его ограду. — Посмотрите, денег уже нет.
      И на самом деле, ленты, отрез материи и деньги исчезли.
      За их спинами послышался стук копыт, и оба обернулись.
      — Пора, — сказал Мухтар. — Лепп ждет.
      — А далеко еще до него? — спросил геолог.
      — Козы кош, — ответил проводник. — Перегон ягнят — пять километров.
      — Одну минуту, — сказал Лепп. — Минуточку.
      Он выскользнул из комнаты, оставив Самсонова и Сергея сидеть на стульях.
      Они переглянулись.
      Прошло уже полдня, как они были у Леппа, и одна нелепость следовала за другой.
      Когда они вместе с Мухтаром приехали сюда утром, Лепп, высокий, тощий, с тонкой шеей и узкими покатыми плечами, встретил их на пороге дома. Здороваясь, он протянул руку Сергею и как-то забыл убрать ее обратно. Сергей пожал ее раз и другой, а она продолжала нелепо висеть в воздухе, вялая, почти бескостная. Удивительным было и лицо Леппа. Длинное, нездоровое, бледное, оно ежесекундно меняло выражение. То становилось веселым, то — без всякой видимой причины — печальным.
      И дом Леппа производил странное впечатление — глинобитная постройка, массивная, тяжелая, притаившаяся в уединенной долинке у подножия хребта. Во всех трех комнатах окна почему-то были забраны решетками, а на входной двери Сергей увидел французский замок.
      За домом лежала большая утоптанная площадка с сараями по краям. В центре ее высилась пятиметровая деревянная мачта с каким-то сооружением наверху, похожим на маленький радиотелескоп. С мачты спускался толстый обрезиненный кабель, который уходил в дом.
      Уже два раза Сергей заговаривал о цели приезда. Но когда он впервые спросил о записях киевской лаборатории, лицо Леппа сделалось грустным-грустным, и он сразу как бы перестал слышать Сергея. Уголки губ у него опустились, взгляд потускнел и остановился. Это была такая удивительная перемена, что Сергею стало как-то стыдно, и он покраснел. Потом, через две или три минуты, Лепп очнулся и безо всякой связи с предыдущим сказал, что очень мучается без газет и журналов и был бы не прочь подписаться хотя бы на журнал «Природа». После этих слов он пригласил геолога и Сергея обедать. Обед был очень вкусным — бешбармак с сюрпой, заправленной лавровым листом и другими специями. Сергей опять заговорил о Киеве и о погибшей группе, но Лепп отмахнулся: «Потом, потом».
      Когда с бешбармаком было покончено и Мухтар собрал тарелки, Лепп поднялся и сказал, что в соседней комнате прочтет сейчас лекцию.
      Не замечая недоуменных взглядов Сергея и Самсонова, он под руки вежливо провел их на другую половину дома и усадил на два стула, поставленных у окна.
      Теперь они ждали, когда он вернется.
      — Чудеса, — сказал геолог. — Похоже, что хозяин не совсем в норме. — Он уселся поудобнее и положил ногу налогу.
      Комната была большая, чисто выбеленная. Всю правую половину занимал длинный стол с какими-то приборами, наполовину прикрытыми простыней. На стене возле стола был укреплен распределительный щит, к которому подходило несколько проводов.
      — Откуда же здесь электричество? — спросил Сергей.
      Самсонов заглянул во двор.
      — Может быть, движок какой-нибудь стоит. Потом разберемся.
      Дверь отворилась, и в комнату вошел Лепп. Он мельком огляделся, затем вопросительно посмотрел на Самсонова и Сергея.
      — Можно начать?
      — Пожалуйста, — сказал Самсонов.
      Лепп подошел к столу, взял палочку, похожую на указку. Лицо его стало задумчивым, он закрыл глаза и закусил губу. Потом тряхнул головой, как бы отгоняя что-то, строго посмотрел на Сергея и сказал:
      — Итак, насекомые.
      Он постучал палочкой по столу.
      — Насекомые! Восемнадцатое царство живых существ: тип членистоногие, класс насекомые… Не будет, по-видимому, ошибкой утверждать, что отличительной особенностью развития той или иной группы живых существ является число видов этих животных и широта их географического распространения. Мы в том случае говорим, что класс живых существ достиг расцвета, когда этот класс наиболее многочислен и населяет наиболее разнообразные области как суши, так и воды…
      Было странно, что, обратившись к теме насекомых, Лепп вдруг заговорил свободно и без запинок, сложными большими периодами.
      — С этой точки зрения, самой процветающей группой в настоящее время могут быть названы именно насекомые. Рассматривая историю развития живого на Земле, новую эру нельзя считать временем млекопитающих и человека: как мезозой называется веком гигантских пресмыкающихся, так и наша современная эпоха — век насекомых. На сегодняшний день известно немногим менее миллиона их видов, и каждый год прибавляет к этому числу новые тысячи. Насекомые населяют умеренный пояс, холодный и тропики; они живут на земле, под землей, в воде и в воздухе; они могут существовать в подземных пещерах без света и на раскаленном солнечными лучами песке пустыни. Бесконечно разнообразен список того, что употребляется насекомыми в пищу. Млекопитающие могут питаться лишь растениями и животными, а термиты, например, способны поедать асбест, стекло и даже припой консервных банок. Фруктовые мухи интересуются производными евгенола, москиты не отказываются от углекислого газа. При этом муравьи, скажем, могут долгими месяцами обходиться совсем без пищи и длительное время даже без воздуха. Погруженные на 50-100 часов в воду, они оживают, будучи положенными на сухое теплое место, и в дальнейшем ведут себя…
      Лепп вдруг запнулся и замолчал. Он мучительно покраснел, взгляд его сделался жалким.
      — Забыл, — сказал он тихо.
      Потом он справился с собой.
      — Вместе со всем этим насекомые — это и наиболее устойчивая группа живого на Земле. Существуя в течение сотен миллионов лет, они пережили каменноугольные леса, гигантских рептилий и огромных млекопитающих, показав единственную в своем роде по длительности жизнеспособность. И более того: при том, что в настоящее время едва ли не все типы, классы и отряды животных на нашей планете обнаруживают признаки упадка, как раз в современную эпоху насекомые стремительно идут вперед, все более развиваясь и дифференцируясь. Природа как бы выстреливает насекомыми из лука, и на наших глазах эта стрела решительно поднимается в зенит. Биологическая масса насекомых сейчас самая большая на суше, их способность к самовоспроизведению теоретически едва ли не безгранична. Две пары цикад при благоприятных условиях могут за год породить миллиард особей. Потомство одной-единственной тли, не будучи уничтожаемым, за два года затопило бы всю сушу планеты живым копошащимся зеленым океаном.
      Нигде в мире не осуществляется также такой высокий к.п.д., каким обладает организм некоторых насекомых. Саранча способна пролететь без посадки полторы и даже две тысячи километров, непрестанно работая крыльями. Самка муравья Лазиус нигер в одном из опытов прожила без пищи четыреста дней — четыреста! — пользуясь лишь той ничтожной крупицей вещества, которая была запасена в ее собственном организме, прожила, оставаясь все время деятельной, без сна и отдыха, производя потомство и непрерывно ухаживая за ним… Наконец, насекомые — это и наиболее пластичная группа из всех известных нам организмов. Существуя сотни миллионов лет, они сменили уже многие сотни миллионов генераций, создав структуры, чрезвычайно высоко приспособленные к ответу на изменения окружающей среды. За какие-нибудь два-три поколения муравьи, например, могут выработать принципиально новые способы постройки гнезда, образуя при этом не существовавшие ранее виды. В зависимости от качества и количества корма особь термита может либо остаться двухмиллиметровой крошкой, либо превратиться в существо в сотни раз большее — размах колебаний, никаким другим животным не свойственный. Под влиянием среды насекомые могут даже терять одни органы тела и выращивать новые. Только насекомые среди всех остальных животных способны создавать сверхорганизмы: муравейники, ульи и термитники… Все вышеизложенное позволяет утверждать, что этот класс является наиболее развитой и перспективной группой животных на Земле. Однако…
      Тут Лепп строго и даже с упреком посмотрел на молча сидевших геолога и Сергея.
      — Однако как раз насекомые используются до настоящего времени человеком меньше, чем все другие животные. В отдельных отраслях хозяйства (пивоварение и виноделие) применяются простейшие; человек ловит и частично разводит рыб; люди питаются моллюсками, разводят копытных, применяя силу последних для тяжелых работ и перевозки грузов. И при всем этом, если исключить пчел и шелкопряда, полностью остается пренебреженной самая сильная и многочисленная ветвь живого на нашей планете — членистоногие. А между тем вычислено, что при необъятном количестве насекомых, вместе взятых по всей земле, их мускульная сила превосходит не только силу людей, но и всех употребляемых сейчас человеком машин. Саранча в сотни раз быстрее, чем это делается в ходе любого известного нам процесса, осуществляет превращение растительной пищи в вещество и энергию живого тела, но этот феномен еще ни разу не послужил нам. Термиты строят, однако они еще ничего не построила для людей. Некоторым видам муравьев свойственно разводить растения, но до сих пор они разводят их только для себя. Вообще в течение тысячелетий человек лишь боролся с гигантской и постоянно растущей мощью восемнадцатого царства, но должно прийти наконец время, когда он научится управлять ею. Животноводство будущего — это разведение и использование насекомых.
      Произнося последнюю фразу, он замолчал и опустил голову.
      — Здорово! — воскликнул Сергей. — Но как? — Он со стулом подвинулся ближе к Леппу. — Как заставить насекомых работать?
      — Что? — Лепп вскинул на него глаза. На лице его вдруг отразилась растерянность. — Что г-ы хотите?
      — Я спрашиваю, как использовать эту силу.
      Лепп побледнел, глаза его забегали.
      — Нет! — вскричал он. — Нет!.. Ни за что!
      И поспешно вышел из комнаты.
      Когда он открывал дверь, оба увидели за ней прижавшегося к стене Мухтара.
      Сергей повернулся к геологу.
      — Петр Иванович, серьезно: он сумасшедший! А? Или фашист недобитый?… Чего он темнит-то?
      Самсонов помедлил, потом встал и, оглянувшись на дверь, приподнял простыню на столе. Там было что-то похожее на разобранный радиоприемник.
      — Не так все просто, Сережа.
      …Следующие сутки прошли без событий. Завтрак в двенадцать часов, обед-ужин в семь. (Выяснилось, что Мухтар постоянно живет здесь же, вместе с Лепном.) На третий день бывший киевский лаборант вдруг пригласил геолога с Сергеем слушать продолжение лекции. На этот раз все должно было происходить во дворе.
      Сам Федор Францевич был еще бледнее и выглядел еще более жалким, чем прежде. Утром у него вышла ссора с Мухтаром, они кричали друг на друга, и Сергею даже показалось, будто он слышит звуки драки из другой комнаты. Но к трем часам хозяева, видимо, помирились, Мухтар помог Леппу вынести во двор к мачте стол с приборами. Там же на столе они поставили стеклянный ящик в форме куба размером примерно в кубический метр.
      Лепп опять усадил слушателей на стулья, принесенные из дома.
      Мухтар пошел в сарай, куда теперь был протянут кабель от мачты.
      Солнце уже спускалось, но жара стояла свирепейшая.
      — Итак, насекомые! — начал Лепп. — Восемнадцатое царство живых существ. Не будет, пожалуй, ошибкой утверждать, что отличительной особенностью развития той или иной группы живых существ является число видов этих существ и широта их географического распространения. Мы…
      — Подождите, — сказал Самсонов.
      — Что?
      — Вы уже об этом говорили.
      — Говорил?…
      — Да.
      Лепп растерянно огляделся.
      — Ладно, — прошептал он. — Ладно. Тогда приступим к опытам. — Голос его окреп, и сам он снова сделался похожим на профессора, читающего для большой аудитории. — Товарищ Оспанов, включите! (Это относилось к Мухтару, который тотчас скрылся в сарае.) Переходим к вопросу об управлении насекомыми с помощью излучателя. Внимание!
      В сарае заработал движок.
      Лепп проворными движениями включал какие-то кнопки и переключатели на приборах. Негромко запело сопротивление реостата.
      — Внимание!
      Новый, более низкий звук вплелся в пение реостата.
      Сергею показалось, что пустой стеклянный ящик-куб вдруг начал слегка дымиться.
      Дымок густел. Воздух наполнился ноющим гудом.
      — Комары, — сказал Самсонов, поднимая голову.
      Лепп важно кивнул.
      — Anapheles hyrcanus, отряд двукрылых, подкласс крылатых насекомых.
      — Смотри, Сережа, комары, — повторил геолог. — Кусачие.
      В невероятном количестве со всех сторон к стеклянному ящику летели комары. Был слышен шелест крыльев. Насекомые влетали в ящик и садились на дно слой за слоем. Было такое впечатление, как если бы туда быстро наливалась какая-то серая жидкость.
      Это выглядело, как исполнение желаний. Как осуществившаяся мечта летнего вечера где-нибудь в Кавголове или в Комарове под Ленинградом, когда досадливые тучи насекомых вьются над тобой, не успеваешь отгонять их сорванной веткой, поминутно хлопаешь себя то по шее, то по ногам и думаешь о том, как бы загнать всех этих тварей куда-нибудь в бочку, а потом закрыть и утопить хотя бы.
      За несколько минут ящик наполнился весь. Но комары продолжали прибывать, облепливая теперь его стенки. Огромный ком рос в стороны и вверх — столбом. Насекомых были миллионы. Может быть, миллиард.
      — Эй, хватит, пожалуй! — приподнялся на стуле геолог.
      Живой столб потерял равновесие, обломился, распавшись густой тучей, которая на миг заволокла все вокруг. И снова комары ринулись к ящику.
      — Прошу наблюдать, — сказал Лепп. — Даем новый сигнал.
      Он переключил что-то на столе.
      Низкий звук сменился более высоким.
      Ком стал таять. Насекомые разлетались, начал обнажаться ящик. Быстро редеющим дымом комары поднимались, стремительно уносясь в разные стороны, как будто то, что было в ящике, уже отталкивало их.
      Ящик опустел. Лепп выключил аппарат.
      — Ну вот, — сказал он, — все.
      Мухтар выглянул из сарая и скрылся. Движок дал еще несколько оборотов, потом умолк.
      — Конец, все, — повторил Лепп. Он весь как-то поник и оперся руками на стол.
      — Это уже серьезно! — воскликнул геолог, вставая. — Это очень серьезно.
      Он подошел к Леппу.
      — Федор Францевич, и что же вы думаете с этим делать? Так и держать все тут?… Это же открытие! Возможно, колоссальное открытие.
      Лепп сжался.
      — Федор Францевич, — Сергей присоединился к Самсонову, — а записи киевской лаборатории у вас? Мне сказали, они должны быть у вас. Я же вам письмо от Марии Васильевны передал.
      Геолог тоже подошел к столу.
      — Нельзя же так, поймите. Это все надо отдать.
      — Отдать кому? — прошептал Лепп.
      — Как — кому? Нам… То есть не нам лично, естественно, а людям.
      На лице Леппа выразилась мучительная борьба. Он вдруг взял Сергея за руку и пристально вгляделся в него.
      — А кто вы? Кто?
      Сергей пожал плечами.
      Сзади подошел Мухтар.
      — Ну хорошо, — сказал Лепп. — Я подумаю. Мне надо подумать. Может быть, я и отдам.
      Он повернулся и пошел в дом, тощий, сутулый, едва волочащий ноги.
      За ужином все молчали. Бывший лаборант выглядел совсем расстроенным, он то и дело с плохо скрываемым опасением поглядывал на казаха.
      Мухтар отвел Сергея с геологом спать. Но не в сарай, где они ночевали раньше, а в комнату в доме. Окно здесь тоже было забрано решеткой.
      Едва они остались вдвоем, Сергей кинулся к Самсонову.
      — Огромное открытие! Вы правильно сказали, Петр Иванович. Они ведь тут уже управляют насекомыми. Выходит, ту дорогу, кусок дороги, термиты построили. Помните, тогда термиты шли…
      Геолог пожал плечами.
      — Трудно сказать. Во всяком случае, Лепп как-то заставил их туда перекочевать.
      — А как? Что вы думаете, Петр Иванович? Что это за аппарат у него?
      — Видно, генерируется какое-то излучение. Может быть, радиоволны. Вообще ведь насекомые на радиоволны реагируют. Например, некоторые ночные мотыльки отыскивают своих самок по запаху на расстоянии в десять — пятнадцать километров. Такие опыты неоднократно ставились и проверялись. А сам запах многие ученые считают тоже радиоизлучением. Но особого рода.
      — Какого?
      — Не знаю… Но, впрочем, возможно, что там, в институте, перед войной они вообще открыли какое-нибудь принципиально новое излучение. Принципиально! В этом тоже ничего невозможного нет. До Рентгена-то никто ведь и не думал, что есть рентгеновы лучи. А он сделал свое открытие более или менее случайно. И без каких-нибудь особых аппаратов… В институте они открыли это излучение и, может быть, даже не поняли, что имеют дело с новым излучением, а просто установили, что есть нечто такое, влияющее на насекомых. Всякое может быть…
      — Да… — Сергей задумался, потом посмотрел на Самсонова, на лице которого вдруг появилось какое-то подозрительное выражение. — Ведь и в самом деле: почему мы должны считать, что известны уже все виды излучений?
      Геолог, не отвечая, предостерегающим жестом поднял палец:
      — Может быть, этих излучений еще…
      Самсонов отмахнулся. Он прислушивался к тому, что совершалось в коридоре, за толстой деревянной дверью.
      Кто-то тихонько подошел к комнате.
      Геолог вынул из кармана небольшой револьвер. (Сергей даже и не знал, что у него есть револьвер.) За дверью затихли. Звякнул ключ, вставляемый в скважину.
      Самсонов рывком вскочил. Но было поздно. С той стороны кто-то держал дверь. Ключ дважды повернулся в замке.
      — Эй! Бросьте эти штуки!
      Геолог что было сил нажал на дверь.
      — Перестаньте! Что это такое?
      Он еще раз нажал. Но безрезультатно.
      — Черт! Так и чувствовал, что будет подвох.
      Он сунул револьвер в карман и сел на постель.
      Прислушиваясь, они просидели четверть часа. Дважды Сергей принимался стучать в дверь, но никто не отзывался.
      Самсонов осмотрел комнату. Толстая решетка в окне была вделана в окаменевшую глиняную кладку.
      — Попали в лапы к фашисту, — сказал Сергей.
      Самсонов отрицательно помотал головой.
      — У них тут вражда, Сережа. Когда ты коней поил утром, я прошелся по двору и услышал, как они в сарае кричат. Мухтар говорит, что, мол, гнать их прочь. Нас то есть. А Лепп отвечает, что покажет опыт. Один — нет, а другой — да. Я посмотрел в щелку, вижу — Мухтар вдруг хвать Леппа за горло. Как щенка встряхнул и отпустил.
      — Ну и что же вы, Петр Иванович?
      — А что я?
      — Вмешались бы.
      — Нельзя. — Геолог вздохнул. — Вмешайся, а Лепп, может, еще больше испугался бы. Видишь, он какой. Уж лучше подождем.
      — А что этому Мухтару-то надо от Леппа?
      — Надо, наверное, чтоб немец здесь сидел и не уезжал. Лепп свои опыты делает с насекомыми, а Мухтар перед местными стариками и старухами себя за святого выдает. Видел, деньги ему нанесли к столбу? И вспомни, как его молодой табунщик ругал — Мухтара. За этих самых насекомых. Мухтар все так выставляет, будто он сам муравьями командует…
      Где-то в доме послышался громкий говор голосов. Что-то визгливо прокричал Лепп. Потом настала тишина, и вдруг заработал движок в сарае.
      Еще около полутора часов прошло. Самсонов и Сергей легли.
      Движок продолжал работать.
      Снова раздался голос Леппа, гневный, протестующий. Длился какой-то спор. Упало что-то тяжелое. Хлопнула дверь. Потом некоторое время слышался только стук мотора.
      В начале двенадцатого геолог включил фонарик, чтобы посмотреть на часы.
      Луч света скользнул по стене, и Сергей вскрикнул:
      — Ой, смотрите, Петр Иванович!
      По стене из окна спускался широкий черный рукав. Как текущая вода.
      Самсонов сел на постели, недоуменно протянул к стене руку:
      — Муравьи!
      Рукав ширился и удлинялся на глазах. Казалось, насекомые ползут даже в несколько слоев — одни по другим. Через несколько секунд они стали затоплять пол.
      — Нет, так не пойдет, — быстро сказал Самсонов.
      Он соскочил с постели, вынул револьвер, спустил с предохранителя и взвел курок. Шагнул к двери, прикинул, в каком месте располагается язычок замка, приставил револьвер и выстрелил — раз, другой.
      — Отойди-ка.
      Сергей уже отчаянно и молча смахивал с себя легионы атакующих его насекомых.
      Геолог, оскользаясь на муравьях, уже сплошь покрывших пол, сделал два больших шага и всей массой тяжелого, крепкого тела ударил в дверь.
      Она крякнула и приотворилась, выламывая замок.
      — Бежим!
      Схватившись за руки, скорчившись под градом падающих теперь уже со стен и с потолка насекомых, они выбежали коридорчиком из дома, и здесь их глазам представилась страшная картина.
      Освещенные лунным светом двор, дом, сараи — все было залито муравьями, и все шевелилось. У водопойного корыта, привязанные, дико метались кони. На глазах у Сергея жеребец оборвал наконец повод и гигантскими прыжками, в карьер, слепо ударившись о стог курая и отброшенный этим ударом, поскакал в долину.
      Сергей уже только стряхивал насекомых с лица.
      Самсонов опять схватил его ладонь.
      У коновязи они остановились. Две оставшиеся лошади бились, стараясь оторваться.
      Геолог ножом перерезал повод одной.
      От звука его голоса другая кобыла замерла, затихла, мелко дрожа. Муравьи, лоснясь бесчисленными черными спинками, заливали ее всю, она только встряхивала головой.
      Самсонов прыгнул было ей на спину, держа в руке нож, потом соскочил, огромными шагами бросился к мачте, дернул кабель и оторвал его.
      Сергей, уже почти ослепленный, услышал, как Самсонов вернулся к лошади, почувствовал, что сильная рука потянула его вверх, и ощутил под животом острую холку и напряженно работающие плечевые мышцы кобылы.
      …Они пришли в себя за два километра от Леппова дома у ручья. Полчаса обмывались холодной водой. У обоих распухли лица, и обоих лихорадило.
      С первыми лучами солнца они пересекли ручей и, недоверчиво вглядываясь в траву под ногами, двинулись обратно к дому. Не было даже сил и желания сесть на лошадь. Сергей вел ее в поводу.
      — Какая мощь! — повторял Самсонов. — Какая жуткая мощь!..
      В доме все было тихо и покинуто. Движок молчал. Муравьи ушли.
      С револьвером наготове, оставив Сергея во дворе, геолог вошел в коридор.
      За спиной Сергея что-то звякнуло, он испуганно обернулся. Жеребец, уже забывший обо всем, спокойно пил воду из корыта. Он поднял морду и посмотрел на юношу.
      Оторванный кабель так и валялся одним концом возле мачты.
      В доме раздался какой-то шум. Звук тяжелого удара.
      Сергей бросился к двери.
      Из темного коридорчика на миг показался Самсонов.
      — Подожди. Постой там.
      И скрылся. (Ни Леппа, ни Оспанова нигде не было.) Наконец геолог вышел. Лицо его было совсем бледным.
      Он растерянно прислонился к косяку двери.
      — Все, Сережа.
      — Что — все?
      — Оба погибли.
      — Погибли?
      — Ага… Схватка у них какая-то была. Случайно, наверное, закрыли дверь и потом не смогли открыть… А может быть, кто-нибудь и нарочно захлопнул. Там в комнате французский замок.
      — Но почему?… Разрешите мне, Петр Иванович.
      — Не надо. Незачем тебе на них смотреть.
      Опять он скрылся в доме и через несколько минут вернулся, держа в руках потемневшую металлическую коробку, наподобие тех, что употребляются для кипячения медицинских инструментов.
      — Видимо, это и есть.
      Вдвоем, усевшись на землю тут же у стены, они открыли коробку. Там было несколько общих тетрадей, подмоченных, старых, в пятнах.
      Самсонов открыл одну.

       Насекомые. Популярная лекция.
       «Восемнадцатое царство живых существ: тип членистоногие, класс насекомые. Не будет, по-видимому, ошибкой утверждать, что отличительной особенностью развития той или иной группы живых существ является число видов этих животных и широта их географического распространения…»

      В других тетрадях были схемы, формулы.
      На нескольких отдельных листках полустершиеся сбивчивые рваные карандашные строчки налезали одна на другую. Записи шли под числами, как в дневнике.
      — Лепп, — сказал Самсонов.
      — Почему вы так считаете?
      — Видишь, почерк другой. Неуравновешенный.
      Он вчитался, потом присвистнул.
      — Что-то вроде дневника военных лет. Интересно. — Он встал. — Вот что: седлай коня и скачи за людьми. Помнишь, мы ехали, аул в стороне был?… Скачи, а я посторожу все тут.
      …Минула неделя, и Самсонов проводил юношу до автомобильной дороги на Аягуз.
      Они ехали верхом около двадцати километров.
      Уже начинала показывать себя осень. Полынь и ковыли совсем усохли, превратившись в шуршащую бурую ветошь. Соколы парили над степью, под вечер от озера на восток потянулись длинные стаи гусей.
      Когда вдали бело мелькнул домик автобусной станции, Самсонов сказал:
      — А знаешь, Лепп-то, оказывается, был очень хорошим человеком, Федор Францевич. Утром геодезист мне письмо привез из Алма-Аты. Прочли они там дневник. Понимаешь, на фронт его не взяли тогда, потому что немец. Обстановка была трудная, не всем доверяли. Эвакуироваться ему не удалось, он остался в Киеве. Гестаповцы его разыскали, требовали, чтоб он работал на них, чтобы архивы института передал. Пытали. А он устоял и ничего не отдал. Отличный был человек…
      — А почему же он потом-то?…
      — Да он тронулся немного, Сережа. С ума сошел от мучений. Когда наши пришли, объяснить ничего не сумел. И вообще мало понимал, что происходит. Наверное, даже не понимал толком, что это именно наши пришли. Времена тогда были крутые, выслали его в Казахстан. А он все эти записи берег; в этом смысле-то голова у него работала. И даже кое-какую аппаратуру сумел восстановить. Тут он как-то к Мухтару в руки попал.
      Потом Сергей ехал в поезде, кружилась за окном бесконечная казахстанская степь.
      Он все вспоминал Самсонова, Леппа, Мухтара, и ему виделось, как по сигналу человека саранча тучами поднимается с плавней, чтобы лечь удобрением на пахоту, как термиты, разом собравшиеся вместе, сооружают дороги в пустыне, как бесчисленные муравьи скашивают урожай пшеницы и по зернышку сносят его в назначенные места.