Золотая девушка

Укрывшись в тени скалы, он тщательно осмотрел склон. Часового не видно. Марио или глуп, или небрежен. Метрах в двадцати слева колибри, не больше семи сантиметров в длину, отыскала цветущий куст. Изумрудно-зеленые перья хвоста, гребень – голубой с отливом. Птичка перелетала с цветка на цветок, погружая в них свой длинный носик.

"Как Луис, – подумал Трент, – Луис, психопат с бесконечным запасом чистых носовых платков".

Прошло десять минут, прежде чем Трент увидел вдалеке какое-то движение. Еще пять минут – и он уже мог различить большой американский фургон с четырьмя ведущими колесами, два "лендровера" и шесть военных грузовиков. Они медленно двигались в гору. Фургон, ехавший впереди, уже скрылся за банановой плантацией.

Через пять минут он снова появился, осторожно двигаясь по дороге, как толстый блестящий навозный жук. За рулем сидел Каспар. В бинокль Трент видел даже сигару, зажатую между розовыми губами. На нем была кепка, какие американцы носят, чтобы рекламировать магазины, чьими постоянными клиентами они являются. Рядом сидела Марианна.

Трент выполз из тени скалы и двинулся вниз по склону так, чтобы его не было видно из дома. Еще минута – и крыша фургона закроет его от Каспара. Трент спешил что было сил и махал руками, как помощник букмекера на скачках. Он заметил ствол ружья, выглядывавший с уступа метрах в девяти ниже по склону. У него было самое большее тридцать секунд, и он устал, ужасно устал – и сделал глупость, шагнув вправо, чтобы находиться прямо над уступом. Камень выскользнул из-под его ноги, он оступился, попытался удержаться, но, ослепленный болью в пальцах, с которых были сорваны ногти, беспомощно съехал с края скалы прямо на Мигелито. Трент ударился о него плечом, вытолкнув коротышку из крошечной ложбинки, в которой тот прятался, и выбил из его рук ружье. Трент видел, как оно разбилось, упав на скалу ниже. Они схватились друг за друга и, соскользнув, поехали вниз. В руке Мигелито появился пистолет, и Трент изо всех сил вцепился в него, словно больше уже ничто не могло спасти его жизнь. Дальше события развивались молниеносно. Коротышка ухватился за куст, росший на их пути, а Трент свалился боком в кювет, полный дождевой воды, подняв фонтан брызг, вскочил на ноги и, покачиваясь и едва не падая, припал к бамперу остановившегося фургона. В глазах Марианны мелькнул ужас. Каспар подвинулся к ней и открыл дверцу с ее стороны, затем приподнял девушку, посадил к себе на колени и вместе с ней выпрыгнул из машины. В руке у него появился пистолет, который он тотчас приставил к голове Марианны. Трент почти физически почувствовал ее боль из-за того, что она провалила его. Сейчас еще можно выиграть: упасть на землю, выстрелить сначала в грудь Каспару, а потом в голову. Марианна погибнет, но она погибнет в любом случае, как бы Трент не поступил. Каспару она больше не нужна и слишком много знает…

– Брось пистолет, – приказал Каспар. Сигара в его губах чуть шевельнулась.

Большие карие глаза Марианны страдальчески смотрели на него. "Любовь", – подумал Трент. Он всегда понимал, что в его профессии для нее нет места. Он должен упасть вправо, чтобы голова Марианны закрыла его от пистолета Каспара. Внутри у него была такая пустота, что он чуть не задохнулся. "Пора!" – приказал себе Трент. Он улыбнулся Марианне и бросил пистолет. Едва слышный звук от удара ствола о гальку нарушил тишину.

Каспар просиял улыбкой, к которой кроме радости победы примешивалась злость.

– Ты – невежественная ирландская свинья, Махони, – бросил он. – Тебя не следовало бы вытаскивать из дерьма.

Раздался радостный хохот потерявшего последний рассудок наркомана.

– Эй, босс, вы дадите Мигелито убить этот сукин сын?

Каспар бросил быстрый взгляд на колумбийца, стоявшего над ними на склоне холма, и улыбнулся:

– Конечно, сделай одолжение. Он не мог плюнуть в глаза Каспару – ветер дул со стороны американца, и между ними была Марианна. И он не мог больше выносить взгляд Марианны, полный боли и страха за него. Он улыбнулся, глядя на то, как Мигелито скользит вниз, чтобы поднять пистолет. Конечно, глупая улыбка, но это все, что он может предложить Марианне. Она должна знать: он не боится, ей тоже не надо бояться. Минута, две – и все будет кончено.

Трент продолжал улыбаться, глядя в глаза Каспара. Мигелито поднял пистолет.

– Ты смышленый, Каспар, но мерзавец, – сказал Трент.

– Точно. А ты оставил свои мозги на последнем задании в Ирландии, – сжимая сигару во рту, усмехнулся американец.

Итак, последняя часть головоломки разгадана. Трент едва сдерживался. Сзади подошел Мигелито.

– Эй, мэленький сэбэка! – захохотал он. – Немножко отойди влево, чтобы красавица не испачкалась твоей кровью.

Трент послушно отошел на два шага. "Улыбнись, – приказал он себе, – продолжай улыбаться".

– Я делаю это сейчас, босс? – спросил Мигелито, и его дурацкий хохот эхом отозвался в скалах.

– Делай, черт возьми, когда тебе заблагорассудится, – ответил Каспар. – Нет ничего хуже тупого ирландца, – добавил он, опуская пистолет. – Да, пристрели его.

– И тебя, хотя ты и заработал себе пенсию, – сказал Трент, глядя на Каспара.

Американец выплюнул сигару, удивленно приоткрыл рот, Трент услышал звук выстрела, и во лбу Каспара появилась дыра. Он неуклюже завертелся, как студент-новичок в воскресной школе бальных танцев. Трент прыгнул к Марианне, толкнул ее и повалил в кювет, упав на нее сверху и закрывая своим телом. Мигелито приземлился в нескольких метрах дальше, лицом к ним. Он схватил пистолет Каспара и кинул его Тренту. Они лежали рядом. Мигелито прикрывал дорогу от дома, а Трент – со стороны долины. Наркотическая дурь исчезла из глаз метиса. Теперь это был взгляд холодного профессионала. Именно благодаря профессионализму коротышка расположился в кювете так, чтобы они с Трентом прикрывали друг друга.

Это Мигелито освободил его ночью в доме. И не было случайностью или небрежностью с его стороны то, что Тренту удалось убежать от него на берегу реки после разгрузки оружия. Он понял: все это было задумано, как была задумана стычка на борту "Золотой девушки". Трент приподнялся на локтях и сполз в глубину кювета.

– Пригнись, – приказал он Марианне, когда она подняла голову и обернулась к нему. Слезы катились по ее щекам, размазывая грязь. – С тобой все в порядке? – шепотом спросил Трент.

Его вопрос настолько не соответствовал обстановке, что Мигелито, развеселившись, фыркнул.

– Конечно, с ней все в порядке, – сказал он. Его глаза опять затуманились, губы раскрылись и стали влажными, как у наркомана. – Гринго, мы в Латинской Америке, – прошипел он. – Ты лежал на девушке, ты женишься на ней, или ее братья разрезать тебя на мелкие кусочки!

"Великолепно! – подумал Трент. – Мигелито?" Ну нет. Теперь он был уверен: эти широкие скулы, темные глаза и волосы – признаки совсем иной нации. Их глаза встретились. Мигелито понял, что Трент обо всем догадался, сконфуженно улыбнулся и пожал плечами.

– Кто тебя послал? – по-русски спросил Трент, поняв, что перед ним агент КГБ, должно быть, татарин по национальности.

– Личная инициатива, – тоже по-русски ответил Мигелито – Правила меняются, политикам доверять нельзя. Мы молоды и должны помогать друг другу. Запомни, приятель, я спас жизнь тебе одному.

– Двоим, – поправил Трент. – Спасибо, товарищ.

– Не за что. – Мигелито прищурился, глядя против солнца.

Внизу, там, где дорога шла среди деревьев, Трент заметил какое-то движение. Он выстрелил, рассчитывая скорее напугать, чем подстрелить кого-нибудь из контрас, и оглянулся на Мигелито.

Тот вынул магазин из своего пистолета и показал Тренту шесть пальцев. В пистолете Каспара осталось семь патронов. Даже не количество важно. Если они останутся в кювете, их могут уложить колумбийцы, расположившиеся на холмах. Если же они покинут кювет, то попадут под огонь контрас с плантации.

– Давай выведем девушку, – по-русски сказал Трент.

Мигелито кивнул.

– Тогда на плантацию, – предложил Трент. – Заросли кукурузы густые.

Трент почувствовал, как напряглась Марианна, когда он положил руку ей на плечо.

– Послушай, сейчас я выстрелю в бензобак, он взорвется, а ты беги на кукурузное поле и ползи. Когда окажешься на середине, спрячься среди стеблей и не двигайся, пока мы не позовем.

Не дожидаясь ответа, Трент всадил две пули немного ниже задней дверцы фургона.

Мигелито оторвал рукав своей рубашки, разорвал его на куски и обвязал ими камень.

– Приготовься, – сказал Марианне Трент, когда русский поднес зажигалку к тряпке. Мигелито кинул камень, и они втроем упали на дно кювета. Трент уже было решил, что промахнулся, когда раздался грохот взрыва и над головами пронеслась волна жара от горящего бензина.

– Побежали. – Трент схватил Марианну и скатился в кювет на противоположной стороне дороги. Он повалился, обессиленный болью в ребрах и руках, но русский уже полз, и гордость заставила Трента двигаться следом. Они ползли по-пластунски, отталкиваясь локтями и подтягивая ноги. Острые камни распороли его куртку, прежде чем он прополз полпути. Но он знал, что русский в одной рубашке, да и та без рукава.

Мигелито опередил его метров на тридцать, и лишь двадцать отделяло его от деревьев. Пора.

– Я англичанин! – по-испански закричал Трент. – Я хочу сдаться вам. Гринго убит.

Он высоко подбросил пистолет, чтобы контрас увидели его.

– Послушайте! – снова закричал Трент. – Послушайте, я хочу сдаться! Вы сможете договориться с властями о моем выкупе.

Десять метров отделяло Мигелито от деревьев. "Пора". – подумал Трент. Лежа в кювете, он поднял руки вверх, ожидая шквального огня, который оторвет ему кисти.

"Не спотыкаться, – сказал он себе, – никаких резких движений!" Он встал, подняв руки, и шагнул из кювета на середину дороги.

– Иди к нам? – раздался знакомый голос.

"Гомес", – догадался Трент и исполнил приказ. Он не смотрел ни в сторону деревьев, где ждали контрас, ни в сторону кювета. Контрас смотрят на него – все до единого. Он пошел, считая свои шаги, короткие, медленные шаги изможденного человека. Руки он заложил за голову, не в силах держать их на весу.

У них с самого начала не было никакой надежды спастись вдвоем. И Трент знал, что Мигелито понимает это. Русскому нужно было проползти мимо плантации. Был даже слабый шанс, что он сможет угнать грузовик или "лендровер". Трент думал о том, что за то время, что он делает шаг, Мигелито проползает еще дюйм. Он представлял себе, как Марианна, лежа на кукурузном поле, слушает эти переговоры. От страха ей, наверное, совсем плохо.

– Беги! – закричал Гомес.

Значит, колумбийцы появились на склонах холма. Трент попытался бежать, но правая нога подворачивалась. По банановым дерева ям стали стрелять из автомата Калашникова. Пули срезали листья и вырывали куски мягкой коры. По крайней мере один колумбиец ему поверил.

Контрас ответили таким огнем, словно у них было достаточно патронов для мелкомасштабной войны. Еще один колумбиец открыл огонь с гребня мыса. Очередь накрыла дорогу, высекая искры из ее поверхности. Трент скатился обратно в кювет.

– Ползи! – срывающимся от волнения голосом крикнул Гомес. Из благодарности за то, что спас ему жизнь, или хочет подстраховаться?

Трент определил местоположение Гомеса. Двадцать метров от края плантации, у дороги. За поворотом, где начинались деревья, Трент был недосягаем для того колумбийца, который находился на дальнем склоне холма. Но когда он выскочит из кювета, он попадет под огонь того или тех, кто был на вершине мыса. Он прополз еще десять метров и крикнул Гомесу, чтобы тот прикрыл его.

Гомес открыл огонь, и Трент выкатился из кювета. Перекатившись еще раз, он услышал, как Гомес злобно выругался. Сквозь автоматные очереди послышались глухие пистолетные выстрелы.

На животе Трент дополз до зарослей деревьев, прикрывавших его, и увидел Луиса. Никарагуанец держал револьвер 45-го калибра. Он показался из-за деревьев, покачиваясь, как змея в поисках добычи. В револьвере еще четыре патрона… Он увидел Трента и улыбнулся. Трент из последних сил сел, подняв руки за голову и взглядом прося пощады. Луис с удовольствием высморкался в чистый носовой платок. Его припухшие веки поднялись, открыв темные глаза. Он широко улыбнулся, облизывая кончиком языка тонкие губы, медленно поднял револьвер и сделал два выстрела.

Первая пуля попала в землю в нескольких дюймах от ноги Трента, обрызгав грязью его ботинки, вторая ударила в жижу под ноги Луиса, и револьвер выпал из его рук. Колени подогнулись, и он боком упал на дерево, слабеющей рукой пытаясь схватиться за ствол дерева, а другой вцепившись в маленькую, гладкую рукоятку ножа для метания, торчавшего из горла. Он упал на колени, качнулся из стороны в сторону и рухнул лицом вниз.

Двигатель грузовика взревел где-то совсем неподалеку. Судя по звуку, водитель направлялся прямо к деревьям. И колумбийцы, и контрас открыли бешеный огонь. Трент вынул свой нож и подполз к Гомесу, на губах которого уже выступила кровавая пена – Луис выстрелил ему в спину. Гомес сунул в руки Тренту листок бумаги. В глазах умирающего застыла немая просьба. Трент взглянул на листок: пять крестов вокруг буквы Z и под ними – несколько цифр. – Объединенный банк, Цюрих? Гомес попытался что-то ответить, но захлебнулся кровью. Задыхаясь, он смотрел на Трента, прося о чем-то не для себя, а для своей семьи. "Три сына, три дочери".

– Я позабочусь о них, – сказал Трент. – Но я должен забрать обратно свои восемь тысяч долларов. – Он вынул сложенные купюры из заднего кармана Гомеса и сунул в свой.

Грузовик ломился сквозь банановые деревья слева от него, доехал до края и повернул назад. Трент рискнул встать, и Мигели-то увидел его. В небе возник новый звук – шум вертолетного двигателя и свист лопастей.

Трент схватился за дверцу грузовика и запрыгнул на сиденье.

– Псих ненормальный! – крикнул он. Мигелито выжал полный газ и захохотал.

– Эй, мэленький сэбэка! Все виды транспорта тебе. Твои парни?

– Возможно.

– Надо сматываться, пока они не продырявили нам задницы.

Банановые деревья переламывались, как спички, когда русский таранил их грузовиком, выжав полный газ на первой передаче. Из кустов, меньше чем в десяти метрах от них, поднялись двое контрас. С автоматами Калашникова. Русский нажал на клаксон и круто вывернул руль. Заднюю часть грузовика занесло, и Трент увидел, как контрас прыгнули из-под колес в разные стороны.

Грузовик выскочил с плантации, пересек дорогу и въехал на кукурузное поле. Трент замахал из окна желтым шелковым платком, который американец дал ему в Канкуне. Вертолет повис прямо над головой. Еще четыре вертолета выбивали контрас с плантации, а два других опустились за мыс в сторону Пункта Английского Полковника.

Трент спрыгнул на землю, подняв над головой желтый платок. Он чувствовал себя полным идиотом, размахивая им.

Мигелито захохотал:

– Эй, мужик, а я только начал немножко веселиться!

– Псих ненормальный, – сказал Трент. – Благодарю.

– Не за что. Я пришлю тебе почтовую открытку…

***

Трент сидел на освещенной солнцем подножке автомобиля. По какой-то причине, по какой – он и сам не знал, он расстелил желтый платок на коленях и положил на него руки. Марианна стояла рядом. Экипаж вертолета остановился поодаль. Парни разговаривали между собой, отвернувшись от них. Они напоминали Тренту врачебный консилиум, собравшийся около умирающего. Интересно, а не пахнет ли от него смертью? Он знал одного такого майора спецназа. Не смертью, поправил себя Трент, а убийством. Залах убийцы. Он никогда не понимал стремления военных летчиков указывать на борту самолета количество сбитых врагов. Может быть, скорость и расстояние делают убийство более абстрактным. Менее кровавым…

Трент смотрел на свои руки, испачканные в крови. В его собственной, в крови Луиса, Гомеса. И это еще не конец. Пока еще…

Совсем неудивительно, что он не осмеливался дотронуться до Марианны.

– Извини, – сказала она. – Я встретила полицейскую машину. Они предложили меня подбросить, и я попросила их отвезти меня в Британскую верховную комиссию.

– И они отвезли тебя к Каспару. Марианна кивнула.

– Теперь это уже не важно.

Высокий военный, старший экипажа вертолета, подошел к грузовику. Вертолетчики не отдали ему честь и не прекратили разговор, хотя и приосанились. По отсутствию погон Трент понял, что военный – из SAS[8]. Он не представился и, едва кивнув, дружески приветствовал его.

– Трент? Мы дислоцировались в Бельпане. Простите, что припозднились. Погода задержала.

– Все в порядке. Кто вам сообщил?

– Президент, через верховного комиссара. Молодец старик. Далеко за шестьдесят, а перебрался через реку и прошел тридцать километров по горам вслед за тайфуном до домика американца – любителя верховой езды. Передал по радио.

Трент услышал, как Марианна шмыгнула носом. Из всего того, что выпало ей за последние дни, это тяжелее всего. А он спокойно сидит на солнце и не может просто взять ее за руку. Она вытащила желтый платок из-под его рук и высморкалась.

– Кто был вашим напарником? – спросил военный, кивнув в сторону помятых зарослей кукурузы.

– Каким напарником? – спросил Трент. Военный улыбнулся:

– Тем, кто исчез с кукурузного поля.

– И из вашего доклада, – сказал Трент.

– Как хотите.

Военный смотрел на Трента так, как ветеринар смотрит на лошадь, упавшую на Бичерз-Брук.

– Давайте-ка мы лучше доставим вас в госпиталь. В военный или гражданский?

– В военный, – ответил Трент. – "Мерида", в Мексике. Вам понадобится разрешение на взлет. – Трент назвал ему частоту и поднял взгляд на Марианну. Он должен сказать ей все быстро-быстро и так, чтобы это нельзя было толковать двояко. Но он не нашел слов. Она легонько положила ему руку на плечо, глядя на него своими карими глазами.

– Все в порядке, Трент. Я поняла. Ты извиняешься…

– Да, – сказал он. – То есть… Она поцеловала его в щеку. Даже не поцеловала, а просто ткнулась.

– Иди.

– Да, – сказал он и попытался встать, но правая нога не слушалась.

Военный кивнул двоим из экипажа, и они подхватили его под руки. Один из них был совсем молодой. Пожалуй, ему не было и двадцати.

– Я извиняюсь за кровь, – сказал Трент.

– Все в порядке, сэр. Работа такая…

Глава 16

Полковник Смит в ужасном настроении шел по главному коридору военного госпиталя "Мерила". Молодой санитар, услышав стук ботинок о кафельный пол, бросился вперед, словно за ним гнался ротвейлер.

Полковник ненавидел госпитали. Этот запах лекарств и вареная рыба по воскресеньям! И разговаривают здесь только шепотом, как на исповеди у католического священника. Он ненавидел жеманных медсестер, которые чувствовали свое превосходство над мужчинами, потому что знали, как подтирать им задницу и выбривать спереди. Он ненавидел гомосексуальную походку мужского персонала госпиталя, вон молодой санитар точно из этой породы – с гладкими щечками, которые нуждаются в бритве раз в неделю. Но больше всего полковник ненавидел врачей.

Любую болезнь он считал или симуляцией, или доказательством слабоволия, а обычно и тем и другим сразу. Госпитали были системой, поддерживающей симулянтов, а врачи – союзниками симулянтов, бесстыдно наживавшимися на этом. Вдобавок каждый из них был чертовым лжецом, претендовавшим на знания, которых не было, и на тайны, на которые не имел никакого права.

Санитар открыл полковнику дверь и подобострастно отошел. Полковник смерил его взглядом и торжественно вошел в приемную старшего хирурга. Хирург был просто гигантом лет тридцати пяти, в белом халате, из нагрудного кармана которого торчали шариковая ручка и зеркало из нержавеющей стали. "Похож на пуделя, ставшего кошачьим ветеринаром", – подумал полковник.

Хирург – с зачесанными назад черными волосами, на руке – вульгарного вида часы, из двухцветного золота, на носу квадратные очки без оправы – сидел во вращающемся кресле с высокой спинкой, обтянутом черным кожзаменителем, за огромным столом под черное дерево с мраморной крышкой. Стол зачастую производил неизгладимое впечатление на дураков, которые соглашались лечь ему под нож.

Два стула по другую сторону стола, тоже под черное дерево, маленькие, вертикальные, без ручек и намеренно неудобные, дабы подчеркнуть разницу в социальном положении врача и пациента.

Единственное окно комнаты выходило на лужайку, затененную жасмином. Экран для просмотра рентгенограмм занимал стену позади стола. Другие стены украшали картины в хромированных матово-черных рамах, подходивших по цвету к столу и стульям. На картинах были изображены какие-то пересекающиеся друг с другом силуэты неопределенных цветов. Так называемое современное искусство, модерн, тоже принадлежало к разряду вещей, которые полковник люто ненавидел. Пятнистый ковер показался ему изгаженным мышами.

– Смит, полковник. Вы Гонсалес? – рявкнул полковник.

– Майор Гонсалес, – сказал хирург скорее по привычке, чем из желания поправить англичанина. Он привстал в кресле и протянул через стол огромную руку. – Рад познакомиться, полковник Смит.

Полковник проигнорировал протянутую руку, и хирург сделал вид, что указывает ею на один из стульев. – Присаживайтесь, пожалуйста. У него был густой бас, да еще с калифорнийским акцентом, что совсем вывело полковника из себя. Какого черта иностранцы заимствуют акцент и словарь нации иммигрантов?

– Постою. Насиделся в чертовом самолете.

– Может быть, чашечку чаю?

– Какой чай! – Этот мексиканский доктор наверняка сумасшедший. – Послушайте, сейчас два часа дня. Я хочу знать, что случилось с англичанином, который у вас находится.

Хирург развел загоревшими мускулистыми руками:

– Я думал, что все объяснил по телефону, полковник…

– Мне не нужна вся эта медицинская тарабарщина. Мне нужна правда, которую мне скажут на человеческом языке. Этот человек работает на меня. Его отец был моим старым другом. Я его воспитал.

Хирург вздохнул и опустился в кресло, тяжело заскрипевшее под ним.

– Пациент получил перелом четырех ребер с правой стороны, – спокойно сказал он, поставив локти на стол. – В этом, конечно, нет ничего хорошего, полковник, но в обычных условиях ничего опасного для такого выносливого и физически развитого пациента. К сожалению, он продолжал активную деятельность после того, как получил первую травму. Без сомнения, было еще несколько падений.

– Продолжайте же, – раздраженно проворчал полковник.

Хирург повернулся лицом к экрану, включил аппарат, положил на экран три рентгеновских снимка грудной клетки и белой указкой показал на сломанные ребра.

– Заметьте, полковник, что при первом ударе ребра проткнули правое легкое. – Указка передвинулась на более темные пятна на правом легком. – Здесь вы видите, полковник, обширные повреждения, нанесенные легкому ребрами при последующих падениях и, что очевидно, невероятно тяжелых физических упражнениях.

Кончиком указки хирург обвел темную массу, которая закрывала правую сторону грудной клетки на всех рентгеновских снимках.

– Сильное кровоизлияние, полковник. – Он выключил экран, положил указку и повернулся лицом к полковнику Смиту. – Мы делаем переливание крови.

Брови полковника вскинулись, как крылья ястреба.

– Вы что, хотите сказать, что кровоизлияние продолжается?

– Я предпочел бы выразиться точнее – нам пока не удалось остановить кровотечение, – ледяным тоном ответил хирург. – А какая разница?

– Во-первых, то, что вы сказали, свидетельствует о вашей некомпетентности. Во-вторых, нам не удалось остановить кровотечение, несмотря на весь опыт и самое лучшее оборудование. Самая главная проблема – это сердце. Пациент пережил сильное потрясение, которое наложилось на интенсивное переутомление. Сердцебиение слабое. В данный момент пациент не сможет выдержать операцию.

– И что вы делаете?

– Ждем, полковник.

– Он может говорить?

– Пока нет.

– Я могу посидеть с ним немного. Полюбуюсь моим мальчиком, – проговорил полковник и тут же разозлился на себя за то, что вдруг выступил в несвойственной ему роли. – У вас есть его вещи?

Хирург протянул ему смятые доллары и расписку в их получении.

***

На взгляд непрофессионала, Трент выглядел как карта лондонской подземки, на которую нанесена система управления. Едва заметная пульсация на экране прибора показывала слабое сердцебиение. Об этом полковник уже знал. И бутылочки с плазмой он тоже когда-то видел.

"Красивое лицо, но слишком много в нем от его матери", – подумал полковник. Прекрасная женщина и безукоризненно сидела на лошади. Но ужасная мотовка. У него были для нее деньги. Полагая, что между ними существует взаимопонимание, он купил ей кобылу для охоты с собаками. Это было за год до присвоения ему звания капитана и, по полковой традиции, получения разрешения на женитьбу. Он оплачивал ее портного, даже подарил голубой "Эм Джи"[9]. И потом сделал предложение. И она ему отказала. Сказала, что он ей, конечно, нравится, но… Новость облетела весь полк, начались насмешки. Пришлось перевестись в министерство, а через год она вышла замуж за его лучшего друга. Прекрасный человек по фамилии Махони. Необычайно верный, страстный и остроумный. Но денег он не считал, а за душой не было ни пенни.

Полковник предупреждал Махони, что ничего хорошего из этой женитьбы не выйдет, а тот только посмеялся. Прошло полгода, и полковнику пришлось выпутывать его из истории с эскадронными счетами.

Сколько было мальчику, когда он согласился взять его под свою опеку? Двенадцать? Эта проклятая женщина позвонила ему из Бахрейна, сказала, что Махони покончил с собой, просила помощи. И это не в первый раз после скандала со счетами. Своим мотовством она довела до самоубийства беднягу Махони. Полковник сказал ей тогда, чтобы убиралась к черту, но согласился взять мальчика.

Он помнил все, как будто это было вчера.

Он был готов утешить паренька. Тщательно готовился, повторил все слова, даже отрепетировал перед зеркалом в спальне, как обнимет его. Для полковника была важна репетиция, потому что он боялся физического контакта с людьми.

Он помнил напряжение, тщательно контролируемое выражение лица мальчика, когда тот вошел в холл с маленьким чемоданом в руках, стараясь делать вид, будто ничего не случилось. И так же как его мать, дернул плечом, когда полковник попытался обнять его.

Полковник, естественно, разозлился, на что вроде бы имел право, учитывая все обстоятельства. Он так и не научился выносить парня, как ни пытался. Скрытный, неэмоциональный, хотя книги читал хорошие. Возможно, полковник и ошибся, не отдав мальчика в университет, но у него были все задатки первоклассного разведчика, и полковник решил изолировать его от общества, пока у того еще не образовался круг знакомств. Смит думал о тех временах, когда сможет использовать парня, и старался сотворить прекрасное оружие. Но он вырос слишком мягким. Сомнительное сходство.

Первой ошибкой было то, что он пообещал матери мальчика отдать его в школу, где преподавали эти чертовы монахи в рясах, послать его в Ирландию. Чертовы католики И все это наложилось на прежний, хоть и небольшой, жизненный опыт: разговоры о неурожае картофеля и расчистке земли под пашню, словно они жили до первой мировой войны, а не после второй. Просьбы объяснить что-то, чего и понимать было не нужно. Террорист – это бешеная собака, которой следует прострелить голову. Все просто, как дважды два.

Но хоть что-то полезное он для него сделал. Хотя, конечно, мальчишка всегда был непослушным…

Полковник пригладил рукой короткие седые волосы. Он устал. Слишком часто путешествует. Из Брюсселя и обратно, словно самолет – это автобус. И вот опять он здесь. И опять придется многое сделать, прежде чем забыться в гостиничном номере…

Несмотря на разницу в часовых поясах, он прекрасно поспал и позавтракал в постели тостом с маслом и мексиканским медом с Юкатана, который нашел удивительно хорошим, запил тост кофе, принял душ и с привычной тщательностью побрился, вставив новое лезвие в бритву, подаренную отцом в тот год, когда он поступил в Сэндхерст. Приятно было обнаружить, что рука по-прежнему тверда как камень, хотя особенно он не удивился.

Он тщательно оделся в кремовый полотняный пиджак, который гостиничный слуга безупречно выгладил, как выгладил и коричневые брюки, надел полковой галстук – один из самых любимых галстуков, которые он носил, несмотря на перевод в министерство с повышением в звании, что было необходимо скорее для прикрытия, чем в качестве компенсации за выслугу лет. Багаж ожидал его у входной двери. Джентльмены обычно не носят "дипломаты", но сегодня так надо. Он поправил шляпу на голове, поймал такси и попросил водителя ехать в военный госпиталь.

Состояние Трента не изменилось. Полковник сказал, что посидит со своим мальчиком, и хирург распорядился принести в палату кресло поудобнее, попросив санитара проводить посетителя.

Полковник оглядел санитара с ног до головы и остался при том же мнении, которое составил накануне. Отпустив его, повесил шляпу на крючок у входной двери и сел.

Глядя на Трента, полковник подумал, что тот выполнил свой долг. Все его люди выполняли свой долг: поставили на колени коммунистов, а теперь создали комиссии, изучавшие их методы.

Он притворялся, что любит американцев, и учил мальчика выполнять их грязную работу. И черт его побери, если он теперь даст им себя спихнуть! Какое право они имеют вызывать британского офицера отчитываться перед их гнусной комиссией? Он будет опозорен, изгнан из общества, не сможет показаться в своем клубе. Случившееся будет равносильно смерти.