— На этот раз их тут больше, — заметил Лука. — Наверное, мы могли бы опять отвинтить рельсы.

— Это чудовище не приспособлено к переворачиванию, — мрачно напомнила Марселла. — Тебе придется их мозги перевернуть, а хвосты последуют за ними.

— У них между ног.

— Ты понял.

— Через десять минут они будут здесь. Нам бы лучше расставить людей и придумать стратегию.

Он привел с собой сюда почти семьдесят работников поместья из Криклейда. После воззвания колстервортского совета более пятисот деревенских жителей добровольно вызвались включиться в войну с мародерами. Еще человек тридцать или около того собрались с близлежащих ферм, чтобы отстоять продукты, вырастить которые стоило им стольких трудов. Все они принесли из жилищ, которые считали своими, пистолеты или охотничьи ружья.

Лука и Марсела организовали из них четыре группы. Самая большая, человек в триста, выстроилась в форме лошадиной подковы, окружив вокзал Колстерворта. Еще две партии свешивались с выступов перрона, готовые толпой броситься на рельсы и окружить разбойников. Оставшиеся три десятка человек в седлах составляли кавалерийские силы, готовые преследовать каждого, кто уклонится от атаки.

Несколько последних минут они провели, маршируя шеренгами, приводя в порядок строй и убеждаясь, что превратили свою одежду в пуленепробиваемую броню. Настоящих стрелков в этом мире было трудно защищать. Популярностью пользовались углеродно-силиконовые армированные куртки, они выглядели как форма полицейских бригад середины двадцать первого века.

— Наше право выглядеть так, как мы сами хотим, мы стоим за это, — то и дело повторял им Лука, проходя по рядам и осматривая свои войска. — Мы — те люди, которые кое-что сделали в данных обстоятельствах, построили для себя приличную жизнь. Я буду самой последней сволочью, если дам этому сброду ее разрушить. Им нельзя позволять жить поблизости от нас, это делает из нас жалких рабов.

Повсюду, куда он подходил, он слышал шепот узнавания и видел приветственные кивки. Решимость и уверенность защитников распространялись в воздухе, превращаясь в осязаемую ауру сердечного расположения. Когда он занял место возле Марселы, они просто улыбнулись друг другу, наслаждаясь предстоящей битвой. Теперь поезд был всего в миле от города, огибая последний поворот дороги перед прямыми путями к станции. Он залился сердитым вызывающим свистком. Красноватый туман над вокзалом засверкал ярче. В стенках деревянных спальных вагонов раскрылись амбразуры, из которых посыпались обломки гранита.

Лука смотрел прямо на паровоз, стоя под стволами пушек.

— Подходи, подходи, задница, — спокойно произнес он.

Выбор был на удивление прост. Каждая сторона приблизительно знала силы и расположение другой. Не могло произойти ничего иного, кроме прямой конфронтации одного лагеря другому. Соревнование энергистической мощи и воображения, где настоящее оружие было нежелательным зрелищем. Осталось полмили до станции, и поезд постепенно замедлил ход. Два последних вагона отцепились и затормозили до полной остановки среди оранжевых искр, летящих от колес. Их бока откинулись, образовывая скаты, оттуда вниз, к земле ринулись джипы. Они были превращены в бронированные экипажи, приспособленные для езды по песку, с толстыми решетками; громадные шины с глубокими протекторами приводились в движение четырехлитровыми бензиновыми двигателями, которые с резким рыком посылали в воздух вонючие выхлопы. В каждой машине над водителем возвышался автомат, он обслуживался автоматчиком в кожаной куртке и в шлеме с очками.

Машины рванули прочь от вагонов в попытке объехать с тыла защитников города. Лука просигналил своей кавалерии. Они двинулись в поля, чтобы перехватить джипы. Поезд с ревом проследовал дальше.

— Приготовься! — закричала Марсела.

Из пушки поезда повалили клубы белого дыма, Лука рефлекторно пригнулся, уплотняя воздух вокруг себя.

В конце вокзала начали разрываться снаряды, толстые комья земли загрязняли чистую линию горизонта среди всполохов оранжевых огней. Два из них ударились о бахрому красного облака и взорвались, не принеся никому вреда, за двадцать ярдов до земли. Полетела шрапнель. Со стороны защитников послышались радостные крики.

— Мы их доконали, — в триумфе зарычал Лука.

Через поля загремел автоматный огонь — это джипы делали резкие повороты, вздымая потоки грязи. Они въезжали прямо в ворота, раскидывая бревна взрывами желтого огня. Лошади легким галопом мчались за ними, с усилием перепрыгивая через живые изгороди и заборы. Всадники стреляли с седла, посылая белые молнии. Моторы джипов начали покашливать и заикаться, в то время как потоки энергистической мощи играли в адские игры с клетками, упрятанными глубоко в полутвердой иллюзии.

Теперь поезд отошел всего на четверть мили. Его пушка все еще непрерывно стреляла. Земля за пределами вокзала брала на себя всю силу ударов; то и дело образовывались кратеры, посылая в воздух почву, траву, деревья и каменные стены. Луку удивляли небольшие размеры воронок: он ожидал, что снаряды должны быть мощнее. Дыма от них, однако, образовывалось много, толстые серовато-синие облака неистово сбивались в кучи на фоне глушившего их красного сияния. Они почти закрыли поезд.

Лука подозрительно нахмурился, видя это.

— Это может быть прикрытие, — закричал он Марселе, перекрывая низкий рев разрывающихся снарядов.

— Не имеет значения, — прокричала она в ответ. — Не забудь, мы можем ощущать их. Дымовые завесы тут не помогут.

Что-то шло не так, и Лука это чувствовал. Когда он снова обратил свое внимание на поезд, он мог почувствовать нотку торжества, исходящую от поезда. И все же — ничто из того, что сделали мародеры, не убедило их в победе. Ничего такого Лука не заметил.

Слои дыма от снарядов лениво ползли по направлению к станции. Пробиваясь через край красного света, они фосфоресцировали цветом темного кларета. Люди из резервных групп, толпившихся за платформами, странно реагировали на первые струйки дыма, изгибающиеся и вьющиеся вокруг них. Размахивая руками у себя перед лицом, как будто отгоняя надоедливых ос, они начали спотыкаться и кружиться на месте. От их сознания шли мелкие волны паники, они сталкивались с теми, кто находился рядом.

— Что это с ними происходит? — спросила Марсела.

— Не знаю, — Лука понаблюдал за медленным движением темно-красного дыма.

Дым вел себя в высшей степени естественно, его витки волнообразно колыхались и крутились в потоках воздуха. Ничто его не направляло, не было никакого злонамеренного энергистического давления, и все же там, куда он распространялся, устанавливался хаос. У Луки ушло некоторое время на то, чтобы уловить бросающиеся в глаза связи; даже уверяя себя, что Спэнтон опустится так низко, как только возможно, Лука находил, что трудно поверить в такую безнравственность.

— Газ, — произнес он, обретя дар слова. — Это не дым. Этот ублюдок применяет поражающий газ!

Автоматы и ружья открыли огонь из каждой щели, прорезанной в бронированных боках поезда. Так как обороняющиеся рассеялись, пули могли беспрепятственно разрезать розовый воздух. Первый ряд городских жителей оттеснило назад, когда пули начали ударяться об их защитные куртки. Внезапно красноватый туман исчез. Человеческий инстинкт выживания был слишком силен, каждый сосредоточился на том, чтобы спастись самому.

— Сдувайте его назад, на них! — заревел Лука, перекрикивая общее смятение.

Теперь поезд отъехал всего на несколько сотен ярдов, поршни яростно рычали, и машина без всяких остановок скользила по рельсам к Луке. Он выставил вперед руки и начал отгонять от себя газ.

Марсела последовала его примеру.

— Давайте! — кричала она ближайшим горожанам. — Отпихивайте его!

Они начали подражать ей, посылая поток энергистической мощи, чтобы оттолкнуть дымку, а вместе с ней — смертоносный газ. Эта идея быстро распространилась между обороняющимися, она становилась реальной, как только о ней начали думать. Люди не нуждались в том, чтобы действовать, им нужно было только думать. Поднялся ветер, он стонал над стенами вокзала, торопливо проносясь над рельсами, его скорость быстро увеличивалась. Столбы дыма начали сгибаться над своими кратерами, которые заскользили по направлению к приближающемуся поезду. Ветер подбирал и уносил листья и прутики от изгородей. Они, ни в чем не повинные, разламывались о черную броню поезда и разлетались вокруг него взволнованными потоками.

Лука взвыл в бессловесном возбуждении, добавляя воздух из своих легких к той энергии, которая вырывалась из его тела. Буря эта достигла силы здорового ветра, обрушиваясь на него же. Он и его соседи крепко взялись за руки, и все вместе они твердо укрепились на земле. Единство цели вернулось, принося им непобедимую власть над стихией. Теперь, как только возникал порыв ветра, они начинали придавать ему определенную форму, сужая его поток так, чтобы он стремительно шел против поезда. Висячие фонари вдоль платформы раскачивались параллельно земле, с силой цепляясь за свои кронштейны.

Поезд замедлил ход, затормозил от ужасной силы горизонтального торнадо, ринувшегося против него. Пар от его трубы и неплотно состыкованных деталей присоединялся к потокам смертельного газа. Мародеры не могли твердо держать свои ружья в руках; ветер кидался на них, крутя оружие и раскачивая его у них в руках, угрожая выхватить его. Стволы пушек смотрели в разные стороны и уже перестали стрелять.

Теперь все обороняющиеся вложили свою волю в ярящийся ветер; направляя его прямо против поезда и заставляя его, покачиваясь, остановиться за сотню ярдов от вокзала. Тогда они увеличили напор, адреналин обеспечил им дальнейшее вдохновение. Железный зверь качался, его вес ничему не мог помочь.

— Мы можем с этим справиться, — закричал Лука, и его слова разносил сверхъестественный ветер. — Продолжаем.

Его поддержали все, воодушевленные тем, как при первых движениях затрещала громадная рама паровоза.

Мародеры, находящиеся внутри, напрягли все свои способности, чтобы укрепиться на месте. Но число их было недостаточно для выигрыша в этом состязании сил.

Куски гранита на рельсах препятствовали движению. Сами рельсы были повреждены, и паровоз не мог скользить, котел задевал их. Шпалы ломались о бока вагонов.

Колеса с одной стороны паровоза оторвались от земли. На мгновение машина зависла, опираясь на оставшиеся на рельсах колеса, а люди, находившиеся внутри, изо всех сил боролись, чтобы противостоять движению, грозившему опрокинуть весь поезд. Но обороняющиеся горожане ни за что не соглашались остановить тот вихрь, который они устроили, и металлические оси согнулись. Паровоз обрушился на один бок, таща за собой вагоны и заставляя их повернуться на девяносто градусов.

Если бы это схождение с рельсов было настоящим крушением, поезду пришел бы конец. В этом же случае горожане продолжали двигать его. Паровоз снова пошел рывками, нацеливаясь сломанными осями прямо в небо. Густые клубы пара вылетали из сломанных поршней, но только для того, чтобы их сейчас же рассеивал ветер. И снова паровоз перевернулся, когда ураган ударил в его черные плоскости, волоча оставшиеся вагоны. Теперь действовала сила инерции, заставляя колеса непрерывно катиться по рельсам. Сцепления между вагонами нарушились. Вагоны раскатились по полям, вырывая с корнем попадавшиеся на пути деревья, а потом скатываясь в канавы, где окончательно останавливались.

А паровоз продолжал лететь, побуждаемый ветром и мыслями тех, кто предназначался в жертвы. Через некоторое время лопнул котел, уничтожив суть огромной машины. Из громадной дыры вырвалось облако пара, быстро исчезая в истерзанном небе, чтобы уступить место груде мусора. По искалеченной земле покатились обломки очень современных с виду машин и аппаратов. Вся иллюзия о всесильном паровом колоссе испарилась, оставив одну из обыкновенных восьмиколесных машин Норфолкской железнодорожной компании, зарытой в почву.

Когда ветер утих, Лука предоставил Марселе организовать медицинскую помощь для тех горожан, которые подверглись воздействию газа. И даже теперь удушливый химический запах украдкой бродил по мелким воронкам. Те, кто претендовал на какие-то знания в этой области, утверждали, что это мог быть какой-то из видов фосфора, или, возможно, хлор, а может быть, и что-нибудь еще хуже. Названия, которые они предлагали, Луку не волновали: важно было намерение, которое за ними стояло. Он бродил по месту катастрофы, морщась при виде вытаращенных заплаканных глаз, из которых капали слезы или соленая вода с кровью в равных количествах; он пытался произносить утешающие слова так, чтобы они звучали громче ужасного хриплого кашля.

После этого уже не могло оставаться сомнений в том, что надо делать.

Лука сколотил небольшую компанию из рабочих поместья, чтобы они сопровождали его. Вспоминая свою первую встречу со Спэнтоном, он направился через поле к потерпевшему крушение поезду.

Какие-то странные металлические листы и в самом деле были приварены к корпусу трактора. Они оказались вовсе не железом, это была просто конструкция из строительного материала с легким весом; каркас, который в сознании смотрящего без особого труда принимает вид прочного вооружения. Оно определенным образом пострадало из-за дикой жестокости ветра. От некоторых пушек отломились жерла, а оставшиеся погнулись. Главный корпус конструкции выгнулся латинской цифрой V, передний конец которой тянулся к земле.

Лука обошел этот экипаж кругом. Машина была как следует измята, стены прогнулись вовнутрь, а крыша вогнулась, настолько уменьшив внутреннее пространство, что оно сделалось не больше шкафа. Лука скорчился и заглянул в покривившуюся щелочку окна.

Брюс Спэптон ответил на его взгляд. Его туловище застряло между различными обломками металла и покореженных труб, которые торчали из стены. Кровь из его разбитых ног и руки смешалась с машинным маслом и грязной землей. Его лицо было бледно-серым, как у жертвы шока, черты отличались от тех, что были прежде. Изогнутые солнечные очки отброшены на зачесанные назад черные волосы; не оставалось больше никаких иллюзий.

— Благодарение Господу, — выдохнул он. — Вытащи меня отсюда, друг. Я прошу об этом, чтобы у меня не отвалились мои долбаные ноги.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — бесстрастно вымолвил Лука.

— Вот ты меня и нашел. Так что вручу тебе гребаную медаль. Только вытащи меня. Эти стены все развалились до самого своего дерьмового основания в нашей драчке. Все так болит, что я не могу, как всегда, отключить боль.

— Драчка? Так вот что это было?

— Ты что это пытаешься на нас навесить? — закричал Спэнтон. Он замолчал, строя дикие гримасы от боли, вызванной его взрывом. — Ладно, о'кей, ты победил. Ты король на холме. А теперь убери эти куски металла.

— Значит, так?

— Значит — как?

— Мы победили, вы проиграли. Теперь все?

— Что ты там такое болтаешь, черт сраный?

— А-а, понял. Ты уходишь к заходящему солнышку и никогда больше не возвращаешься. Вот оно что. Конец. Никакого тяжелого ощущения. Все оборачивается ладком, ты только убьешь массу других людей ядовитым газом. Может, выберешь город поменьше, который не сможет тебе сопротивляться. Что ж, здорово. Потрясающе. Вот почему я вышел помочь этому городу. Значит, ты смог тут поиметь свою драчку и повернуться к нам спиной.

— Ты чего это, к дьяволу, добиваешься?

— Я хочу жить. Я хочу, чтобы можно было в конце дня оглянуться и посмотреть, чего я достиг. Я хочу, чтобы моя семья преуспевала. Я хочу, чтоб они были в безопасности. Я не хочу, чтобы они волновались насчет маньяков с манией величия, которые воображают, будто то, что они крутые, дает им право жить за счет обыкновенных приличных работающих людей, — он улыбнулся, глядя сверху на пораженное ударом лицо Спэнтона. — Что, я попадаю своим камешком в чей-то огород? Не видишь ли ты себя во всем этом?

— Я исчезну. О'кей? Мы уберемся с этого острова. Можешь посадить нас на корабль и убедиться, что мы в самом деле уезжаем.

— Дело ведь не в том, где ты, вот в чем проблема. Дело в том, кто ты, — Лука выпрямился.

— Как? Вот оно что. Вытащи меня отсюда, ты, дерьмо, — Спэнтон начал молотить кулаками в стены.

— Не думаю, что я это сделаю.

— Ты думаешь, я теперь проблема? Да ты вообще не понимаешь, что такое проблема, задница. Я тебе покажу, что такое чертова гребаная проблема…

— Так я и думал.

Лука начал поднимать свой пневматический пистолет, пока дуло не оказалось в шести дюймах от головы Спэнтона. Он стрелял до тех пор, пока совсем не отстрелил голову этого человека.

Душа Брюса Спэнтона отлетела из его окровавленного трупа вместе с настоящей душой этого тела; призрачное видение, поднявшееся, точно дым из обломков поезда. Лука заглянул прямо в прозрачные глаза, которые внезапно осознали, что происходит настоящая смерть после столетий зря потраченного полусуществования. Он выдержал этот взгляд, осознавая собственную вину, точно стирающийся образ, медленно увядающий, уходящий из виду и из бытия. Это заняло всего несколько секунд; период, который сжал время целой жизни, полной горького страха и боли до своего размера.

Лука стоял, содрогаясь от глубокого воздействия знания и эмоций. Я сделал то, что должен был, сказал он себе. Спэнтона необходимо было остановить. Ничего не сделать означало бы уничтожить меня самого.

Рабочие поместья боязливо наблюдали за ним, мысли их были подавлены, когда они ждали, что он будет делать дальше.

— Пошли, поищем остальных, — сказал Лука. — Особенно этого ублюдка химика, — и он пошел к ближайшему вагону, заряжая новую обойму в пустой магазин пневматического пистолета.

Остальные пошли за ним, держа оружие крепче, чем до того.

Криклейд не слышал криков, подобных этому, с того дня, когда прибыл Квинн Декстер. Из высокого окна, выходящего во двор, слышалась высокая нота непереносимой женской муки. Спокойный воздух яркого дня ранней осени помогал этому звуку разноситься по всем крутым крышам поместья, приводя в возбуждение лошадей в стойлах и заставляя людей виновато вздрагивать.

У Вероники отошли воды в ранние дневные часы, после того как Лука увел свой отряд рабочих поместья помогать воевать с мародерами. Кармита была с Вероникой с самого рассвета, в одной из спален западного крыла. Она подозревала, что эта комната могла даже принадлежать прежде Луизе; она выглядела достаточно вместительной, в центре стояла большая кровать — хотя недостаточно поместительная, чтобы служить ложем для двоих (такую кровать никогда бы не поставили для незамужней дочери землевладельца). И непохоже, чтобы теперь она понадобилась Луизе. Вероника лежала посередине, обложенная подушками, а кухарка обтирала ее напряженное лицо маленьким полотенчиком. Все остальное было предоставлено Веронике и Кармите. И ребенку, который без особой охоты собирался скоро появиться на свет.

По крайней мере новообретенное ощущение Кармиты позволяло ей видеть, что это правильное поведение во время родов, и пуповина не обвилась вокруг шейки. Других очевидных осложнений тоже не было заметно. В основном именно это заставляло Кармиту выглядеть спокойной и излучать уверенность. В конце концов, ей приходилось ассистировать уже при десятке естественных родов, что было большим удобством для всех участников. Некоторым образом Вероника видела в ней смешение собственной давно потерянной матери и квалифицированного врача-гинеколога, она никогда не упомянула бы об этой помощи, включая и обтирания полотенцем, если бы ей пришлось разговаривать с настоящей повивальной бабкой.

— Я вижу головку, — взволнованно сказала Кармита. — Теперь только положись на меня.

Вероника опять закричала, потом разразилась раздраженным хныканьем. Кармита положила руки на вздувшийся живот роженицы и напрягла всю свою энергистическую мощь, сообразуя ее со схватками. Вероника продолжала кричать, пока появлялся ребенок. Затем разразилась слезами.

Все получилось гораздо быстрее, чем обычно, благодаря энергистическому давлению. Кармита схватила ребенка и почувствовала благостное облегчение, пытаясь сделать последние минуты для истощенной роженицы более терпимыми. А потом началась обычная паническая поспешная деятельность по перерезанию и перевязыванию пуповины. Вероника радостно всхлипывала. Мимо ходили люди с полотенцами, улыбками и поздравлениями. Обтирание ребенка. Избавление от последа. Бесконечные уборки.

Новым во всем этом было применение небольшого количества энергистической силы к тому, чтобы излечить небольшие разрывы на стенках матки Вероники. Не особенно много, Кармита все еще беспокоилась о воздействии длительного использования этой силы, даже малое количество которой могло иметь вредные последствия. Но зато это спасало от необходимости накладывать швы.

К тому времени, как Кармита практически закончила прибираться, Вероника лежала на чистых простынях, убаюкивая новорожденную дочку в классическом ореоле изможденности и счастья. И с ясным рассудком.

С минуту Кармита молча изучала ее. В ней не было внутренней муки, причиненной душой одержанного, бродящей по своему хозяину. На некоторое время боли, крови и радости обе стали едины, смешиваясь в празднике появления новой жизни.

Вероника застенчиво улыбнулась, глядя вверх на Кармиту:

— Разве она не чудо? — умоляюще спросила она, глядя на дремлющего ребенка. — Большое тебе спасибо.

Кармита присела на краешек кровати. Невозможно было не улыбнуться сморщенному личику, такому невинному среди своего нового окружения.

— Она миленькая. Как ты собираешься ее назвать?

— Жанеттой. В обоих наших семьях было это имя.

— Понятно. Это хорошо, — Кармита поцеловала младенца в лобик. — Теперь вы обе немного отдохните. Я загляну через часок или около того, проверить, как вы.

Она прошла через дом и вышла во двор. По пути ее останавливали десятки людей; они расспрашивали, как все прошло, в порядке ли мать и ребенок. Кармита счастлива была сейчас же сообщить хорошие новости, надеясь рассеять хотя бы часть тревоги и напряжения, давящих на Криклейд.

Лука нашел ее сидящей у открытой двери фургона, она делала глубокие затяжки сигаретой с марихуаной. Он облокотился о заднее колесо и сложил руки на груди, глядя на нее. Она предложила ему затянуться.

— Нет, спасибо, — ответил он. — Я и не знал, что ты этим балуешься.

— Только ради того, чтобы отпраздновать событие. В Норфолке не много травки. Мы должны соблюдать осторожность, когда ее сажаем. Вы, землевладельцы, очень уж строги насчет пороков других людей.

— Не собираюсь с тобой спорить. Я слыхал, ребенок родился.

— Да, девочка в полном порядке. И Вероника тоже. Теперь.

— Теперь?

— Они с Олив поцеловались и поладили. Они теперь одно. Одна личность. Догадываюсь, что таким станет будущее для всех вас.

— Ха! — Лука горько усмехнулся. — Тут ты не права, девочка. Сегодня я убивал людей. Баттерворт прав, что боится за свое здоровье. Когда твое тело переходит в этот мир, ты отправляешься вместе с ним. Не бывает ни привидений, ни духов, ни бессмертия. Только смерть. Нас испортили. Мы потеряли единственный шанс отправиться туда, где нас ждут, а мы туда не попали.

Кармита выдохнула длинную струю сладкого дыма.

— Думаю, ты-то как раз попал.

— Не говори вздор, девочка моя.

— Ты попал назад, туда, где, как мы считаем, начинался род человеческий. То, что существует здесь, — это все, что у нас было до того, как люди начали изобретать всякие вещи и придумали электричество. Это некий конечный мир, в котором люди могут чувствовать себя в безопасности. Здесь существует магия, хотя не так уж на многое она годится. Работает очень мало машин, ничего особенно сложного. И, разумеется, никакой электроники. А смерть… смерть реальна. Черт, у нас ведь опять есть даже боги на другой стороне небес; боги, обладающие силой за пределами любого возможного здесь, созданные по нашему собственному образу и подобию. Через два-три поколения у нас останутся только слухи о богах. Легенды, рассказывающие о том, как был создан этот мир, вышедший из черной пустоты вспышкой красного огня. Что же это, если не начало новой эпохи страны невинности? Это место не для тебя, оно никогда таким не было. Ты заново изобрел биологический императив и на этот раз заставил его что-то значить. Все, чем ты являешься, должно быть передано через твоих детей. Каждый момент нужно прожить сполна, потому что другого у тебя не будет, — она еще раз затянулась, кончик косячка отливал ярким мандарином. Мелкие искорки отражались в ее сверкающих глазах. — Мне это, пожалуй, нравится, а тебе?

Пулевое ранение Стефани зажило достаточно, чтобы позволить ей бродить вокруг окраинного лагеря, она с Мойо и Сайноном совершали круг дважды в день. Их бывшее уединенное убежище хаотическим образом росло по мере того, как в него вливались дезертиры из армии Эклунд. Теперь лагерь разросся далеко от края скалы целой лавиной спальных мешков.

Новопришедшие были склонны держаться маленькими групками, собираясь вокруг найденных предметов, которые принесли с собой. Единственное правило, которое сержанты взяли из священных заветов Эклунд, было то, что они обязаны сдать свое настоящее оружие сейчас же после прибытия. Никто не возражал настолько серьезно, чтобы вернуться туда, откуда пришел.

Во время прогулок, совершаемых вокруг скоплений сдавшихся им людей, Стефани слышала достаточно обрывков разговоров, чтобы понять, что ждет одураченных дезертиров, если они осмелятся вернуться. Паранойя Эклунд росла в угрожающей степени. Появление Медного колокольчика не помогло. Очевидно, в него стреляли.

И это было причиной, почему он улетел в пустоту.

Как будто у них было мало причин для волнений со всеми текущими неприятностями, так теперь еще появилась перспектива, что Эклунд начнет войну.

— Мне тоже его не хватает, — Мойо произнес эти слова с сочувствием. Он сжал руку Стефани в попытке утешить ее.

Она слабо улыбнулась, благодарная за то, что он уловил ее меланхолические мысли.

— Денька два без него, и мы все развалимся на куски, — она умолкла, чтобы перевести дыхание. Вероятно, ее выздоровление шло не так быстро, как ей нравилось воображать. — Пойдем назад, — предложила она.

Эти маленькие прогулки начали давать новоприбывшим некоторое ощущение причастности, как будто они все были частицами большой новой семьи. Стефани была той, к кому они пришли, и ей хотелось показать им, что может быть им полезна, если они будут в этом нуждаться. Многие из них узнавали Стефани, когда она проходила мимо. Но теперь их стало так много, а гарантировать их безопасность должны были сержанты. Роль Стефани теперь сводилась к нулю. И Бог простит, если я начну пытаться фабриковать собственную значительность, как Эклунд.

Все трое повернулись и снова оказались лицом к малому лагерю, где их друзья днем и ночью бодрствовали вокруг Тины.

Немного поодаль линия наблюдателей формировалась из сержантов, вытянувшихся вдоль вершины скалы в поисках любого признака Медного колокольчика. Теперь они покрывали почти одну пятую часть границы, и Сайнон говорил ей, что по их внутреннему соглашению они должны стоять вдоль всего острова. Когда Стефани спросила, не сочтет ли это Эклунд за угрожающее передвижение, биотех только пожал плечами:

— Некоторые вещи определенно важнее, чем потакание ее неврозам, — ответил он.

— Инспектирующий тур, — заметил Франклин, как только они вернулись.

Стефани бережно усадила Мойо в удобном положении в двух метрах от самодельной кровати Тины и распростерлась на одеяле рядом с ним.

— Я нынче представляю собой не слишком вдохновляющее зрелище, — призналась она.

— Конечно же, ты вдохновляешь, дорогая, — возразила Тина.

Приходилось сильно напрягать слух, чтобы услышать Тину. Она была в очень плохом состоянии. Сержанты, как было известно Стефани, практически оставили ее и делали только то, что, как они считали, может скрасить ее последние дни. Несмотря на то, что Рена редко выпускала руку подруги из своей, она не могла передать ей больше энергистической силы, чем то количество, которое поддерживало желание Тины поправиться. Активное вмешательство в работу ее поврежденных внутренних органов, вероятно, только ухудшило бы положение. Тина не обладала больше силой воли, чтобы еще поддерживать любую форму телесных иллюзий. Ее синюшно-бледная кожа делала понятным для каждого, как ей не хватает воздуха. Временная внутривенная капельница все еще снабжала ее питательной жидкостью, хотя тело было, кажется, полно решимости снова выделять влагу обильным потом.

Все они знали, что теперь это долго не продлится.

Стефани ужасно злилась на себя за то, что не могла не думать, что будет после. Мигрирует ли душа Тины снова в потусторонье, или будет поймана в ловушку здесь, или она просто и окончательно умрет. Совершенно законный интерес. Как для одержимой, для нее это вряд ли будет спасением. Возможно, оставаться здесь, пока двуокись углерода не достигнет смертельного уровня. Но Стефани была убеждена, что ощущение вины из-за Тины в ее сознании будет увеличиваться.

— Мы все еще привлекаем отбросы из войска Эклунд, — сказала Стефани. — При таких темпах через неделю все они уже будут стоять лагерем здесь.

— Через какую еще неделю? — тихо буркнул Макфи. — Ты что, не чувствуешь как загрязняется воздух?

— Уровень двуокиси углерода в данный момент неопределим, — сказал Чома.

— Вот как? А что же вся ваша команда делает, чтобы помочь именно теперь? — Макфи указал на строй сержантов, стоящих вдоль скалы. — Что вы делаете, кроме того, чтобы еще сильнее разжечь паранойю этой безумной бабы?

— Наши усилия продолжаются, — ответил Сайнон. — Мы все еще пытаемся найти способ открыть проход, а наша роль наблюдателей усилилась.

— Отправляя наши надежды ко всем чертям! Должно быть, это место у всех нас размягчило мозги.

— Это неверное употребление термина, хотя он достаточно понятен для Кохрейна.

— Наверное, это значит, что ты так и не понял, чем он был, — сказал Мойо.

— К несчастью, нет. Хотя тот факт, что здесь существует какой-то интеллект, внушает надежду.