Ответ Рубра получил через семь минут, но не такой, на который рассчитывал.

На восемьдесят пятом этаже звездоскреба «Канди» вышли из строя несколько следящих подпрограмм. В «Канди» проживали обычно наименее респектабельные жители Валиска, то есть, учитывая общий состав населения, это было последнее убежище для тех, кого не могли выносить распоследние подонки. Сбой произошел на квартире Андерса Боспорта, гангстера и полупрофессионального насильника. В одну из следящих подпрограмм был внедрен сегмент памяти; вместо того чтобы надзирать и сбрасывать изображение квартиры программе общего анализа, программа заменяла изображение в реальном времени старой записью.

Эту проблему Рубра разрешил просто — стер старую программу и перезаписал поверх резервную копию. Квартира, которую он наблюдал теперь, была разнесена в пух и прах — мебель сдвинута, завалена мужской и женской одеждой всех видов, всюду разбросаны тарелки с остатками еды, пустые бутылки. На столах валялись мощные процессорные блоки производства Кулу и десятки энциклопедических клипов — не самое привычное для Боспорта чтение на ночь.

Вместе со зрением и слухом вернулось и ощущение запаха. В квартире воняло разложением. И причина этому была очевидна. В спальне, рядом с кроватью, валялось ожиревшее тело Дариата. На трупе не было ни следов садистских игр, ни синяков, ни ран, ни ожогов от энергетического оружия. Какой бы не была причина смерти, на пухленьком лице Дариата застыла омерзительная кривая ухмылка. И Рубра не мог не подумать, что Дариат умирал с наслаждением.

Своим новым, захваченным, телом Дариат был доволен безмерно. Он уже и забыл, что значит быть тощим — двигаться быстро, ловко проскальзывать между закрывающимися дверями лифта, носить нормальный костюм вместо обтрепанной тоги. И молодость, конечно, — вот вам еще одно преимущество. Крепкое тело, худощавое и сильное. Что Хоргану было не больше пятнадцати лет, так это неважно — энергистическая сила возместит все. Дариат выбрал себе облик двадцатилетнего — мужчина в расцвете сил, гладкая, шелковистая смуглая кожа, густые и длинные смоляные волосы. Оделся он в белое — простые хлопчатобумажные штаны и рубаха, достаточно тонкие, чтобы видна была рысья гибкость мышц. Не так вульгарно, как нелепая туша Боспорта в стиле «мачо», натянутая Россом Нэшем, но взгляды девчонок он так и притягивал.

Честно говоря, испробовав все прелести одержания, Дариат едва не отрекся от своей затеи. Но лишь едва. Цель его отличалась от целей его соратников, но Дариат, в отличие от них, не боялся смерти, возвращения в бездну. Теперь, как никогда прежде, он верил в духовность, проповеданную Анастасией. Бездна была лишь частью тайн смерти; изобретательность Творца беспредельна, и, конечно, за смертью идет иное посмертие, иной континуум. Похожие мысли крутились у него в голове в тот момент, когда он и его товарищи-одержимые вошли в таверну Такуля. Остальные так сосредоточились на своей великой миссии, что отнестись к ней с юмором не могли совершенно.

Таверна Такуля отражала, как кривое зеркальце, все бытие Валиска. Черно-серебряный хрустальный интерьер, некогда весьма стильный, сейчас оплевали бы даже приверженцы стиля ретро, там, где раньше блюда готовил шеф-повар в пятизвездочной кухне, сейчас разогревали готовые пакеты, официантки были староваты для своих коротеньких юбочек, а клиенты к неуклонному упадку заведения относились наплевательски. Как и большинство баров обиталища, таверна привлекала посетителей определенного типа — в данном случае космонавтов.

Когда Дариат вслед за Кирой Салтер вошел внутрь, за грибообразными столиками сидело с пару дюжин клиентов. Одержимая проплыла к бару и заказала выпивку, которую немедленно предложили оплатить двое ее соседей. Пока разыгрывался спектакль, Дариат выбрал столик у двери и оттуда принялся изучать зал. Неплохо, пятеро выпивох отличались характерными васильково-синими глазами потомков Рубры, и все пятеро носили комбинезоны с серебряной звездой на эполете — капитаны черноястребов.

Дариат сосредоточился на следящих подпрограммах, активных в нейронных слоях под полом, потолком и стенами таверны. Абрахам, Маткин и Грейси, одержавшие сродственно-способные тела, последовали его примеру. Четверо захватчиков разом извергли поток подчинительных команд, отрезавших комнату вместе со всем ее содержимым от сферы восприятия основной личности Рубры.

Он неплохо их натаскал. У четверки не ушло и минуты на то, чтобы переподчинить простейшие подпрограммы, превратив таверну Такуля в слепое пятно. Сфинктер двери неслышно сомкнулся, и его серая пемзоподобная поверхность превратилась в неприступную стену, отделявшую зал от внешнего мира.

Кира Салтер поднялась на ноги, презрительным жестом отстраняя неудачливых ухажеров. Когда один из них, вскочив за ней вслед, открыл рот, женщина небрежно отвесила ему оплеуху. Выпивоха отлетел в сторону и, с грохотом ударившись о коралловый пол, взвыл от боли.

— Не выйдет, любовничек, — рассмеялась Кира, посылая ему воздушный поцелуй, пока он утирал текущую из носа кровь.

Кожаная сумочка в ее руке обратилась в помповое ружье. Кира развернулась к основной массе посетителей и одним выстрелом разнесла мерцающий в потолке светошар на куски.

Все шарахнулись от дождя осколков жемчужно-белого композита. Некоторые взялись датавизировать через сетевой процессор комнаты призывы о помощи, но электронику одержимые вывели из строя в первую очередь.

— О'кей, пипл, — объявила Кира с преувеличенным американским акцентом. — Это налет. Никому не двигаться, все ценности — в мешок.

Дариат вздохнул с плохо скрываемым презрением. Просто ошибка судьбы — чтобы совершенным телом Мэри Скиббоу завладела такая отменная сука, как Кира.

— Незачем, — проговорил он. — Мы пришли за капитанами черноястребов. Давай на этом и сосредоточимся, а?

— Может, и незачем, — ответила Кира. — Зато есть «чего».

— Знаешь что, Кира? Ты все-таки полная задница.

— И что?

Она метнула в него разряд белого пламени.

Официантки и клиенты с воплями ринулись прятаться. Дариат сумел только отбить разряд кулаком, превратив его на миг в нечто наподобие теннисной ракетки. Белый огненный шарик заметался по залу, отскакивая от столов и стульев. Дариат потряс рукой — разряд все же болезненно задел нервы до самого плеча.

— Кончай нотации читать, Дариат, — предупредила Кира. — Мы делаем что приходится.

— Это делать было не обязательно. Больно же.

— Да приди в себя, остолоп! Если бы ты не пускал слюни со своей моралью, тебе было бы намного приятнее жить.

Клаус Шиллер и Маткин, заметив его недовольство, захихикали.

— Мы не можем позволить себе твоих детских выходок, — ответил Дариат. — Если мы хотим заполучить черноястребов, твоя недисциплинированность стоит у нас на пути. Ты танцуешь под дудку лорда Тарруга. Сдерживайся. Прислушайся к своей внутренней музыке.

Кира забросила помповик за плечо и раздраженно ткнула в своего спутника пальцем.

— Еще одно слово этой кастанедовской херни — и я тебе точно башку оторву. Мы тебя приволокли с собой, чтобы разобраться с личностью обиталища, и все. Это я определяю цели. У меня есть четкий приказ. Приказ, который поможет нам победить. Ясный приказ. А ты, сопля, что можешь нам предложить? Сотню лет ковырять пол обиталища, пока мы не найдем мозги этого Рубры и не вышибем их? Так? Это твой крутой и ценный план?

— Нет, — с тупым спокойствием повторил Дариат. — Повторяю, Рубру нельзя победить физической силой. Ваш метод — одержание человеческого населения обиталища — не пройдет, покуда мы не разобрались с ним. Думаю, мы и с черноястребами совершаем ошибку. Даже их мощь не поможет нам разобраться с ним. А если мы начнем одерживать их, то привлечем к себе внимание.

— Как повелит Аллах, — пробормотал Маткин.

— Да вы что, ослепли? — взвыл Дариат. — Если мы сосредоточимся на уничтожении Рубры и одержании его нейронных слоев, мы сможем достичь всего. Мы будем как боги!

— Это почти богохульство, сынок, — заметил Абрахам Канаан. — Ты со словами-то поосторожнее.

— Черт… Ладно, как полубоги — сойдет? Смысл в том…

— Смысл в том, Дариат, — перебила его Кира, в качестве дополнительной меры убеждения нацеливая на него помповик, — что ты кипишь местью. И не пытайся спорить, потому что ты такой псих, что готов жизнью пожертвовать ради мести. Мы знаем что делаем — мы рассеиваемся, чтобы защититься. Если ты против, возможно, тебе пришла пора остыть в бездне.

Дариат хотел было возразить, но понял, что уже проиграл. Лица остальных одержимых окаменели, а шестое чувство подсказало, как холодеют их души. Слабаки, глупцы. Их не волнует ничто, кроме настоящего момента. Скоты. Но помощь этих скотов ему еще понадобится.

Кира победила снова, как в тот раз, когда она настояла на его самопожертвовании, чтобы проверить его верность. Одержимые обращались к ней, а не к нему.

— Ладно, — сдался Дариат. — Будь по-твоему. Пока.

— Спасибо, — ядовито поблагодарила Кира и с улыбкой подплыла к ближайшему капитану.

Все время их спора в таверне Такуля царила полная тишина, какая наступает обычно, когда совершенно чужие люди обсуждают твою судьбу в двух шагах от тебя. Но сейчас спор был окончен, и судьба решилась.

Официантки с визгом забились под стойку бара. Семеро космонавтов рванулись к затворенному сфинктеру. Пятеро даже ринулись на одержимых с тем, что под руку подвернулось: с ядерными клинками (погасшими), «розочками» из бутылок, дубинками-разрядниками (тоже бесполезными) и просто с кулаками.

В ответ вспыхнул белый огонь. Капли его били по коленям и лодыжкам, калеча и обездвиживая, бичи оплетали ноги наподобие раскаленных кандалов. И когда жертвы их рухнули на пол в дымном облаке горящей плоти, одержимые ринулись на них.

Росио Кондра уже пять веков томился в бездне, когда пришло время чудес. Тянулось безумное бытие, мука, которую он мог сравнить лишь с последним мигом перед смертью от удушения, растянутым в вечность, в полной тьме, тишине, немоте. Прожитая жизнь прокручивалась перед ним миллион раз, но этого было мало.

А потом пришло чудо, и из внешнего мира начали сочиться ощущения. На долю секунды в пустоте бездны открывались провалы, точно просветы в черных тучах, откуда нет-нет да глянет на землю сладостный золотой луч рассвета. И каждый раз в слепящий, оглушительный потоп реальности рушилась единственная погибшая душа, устремляясь к красоте и свободе. А Росио вместе с оставшимися мог лишь выть от тоски, и молить, и молиться, и обращать тщетные клятвы к непреклонным, безразличным живущим, обещая им спасение и вечное благо… если они только помогут.

Возможно, какой-то толк и был от этих клятв, потому что трещины открывались все чаще, так часто, что это стало мукой — знать, что есть выход из небытия, и не иметь сил им воспользоваться.

Но не сейчас. В этот раз… благодать осияла Росио Кондру так ярко, что он едва не лишился рассудка. И в этом потоке ощущений слышались чьи-то крики агонии, мольбы о помощи.

— Я помогу, — солгал Росио. — Я остановлю это.

И боль затопила его вслед за этими лживыми словами, когда душа взывающего слилась с его собственной. Но это было куда больше, чем простое соединение пропащих в поисках избавления от тоски. По мере того как сплетались их мысли, Росио прибавлялось мощи, а боль переходила в экстаз. Он ощущал, как подергиваются от мучительного жара руки и ноги, как саднит в сорванном от воплей горле, и все это приносило несравненное наслаждение, оргазм мазохиста.

Мысли страдальца становились все слабей, все глуше по мере того, как Росио силой внедрялся в нейронные пути его мозга. И с этим возвращались одно за другим подзабытые уже человеческие ощущения — биение сердца, ток воздуха в легкие. А владелец его нового тела угасал, и Росио почти инстинктивно давил его, загонял в дальние уголки мозга, со все большей и большей легкостью.

И прочие погибшие души в гневе взывали к нему из бездны, сетуя на то, что это он удостоился спасения, а не они, оставшиеся.

А потом стихли и жалкие угрозы, и бесплодные обвинения, а остались только слабые протесты прежнего хозяина тела и еще один, странно далекий глас, умоляющий рассказать, что случилось с ее возлюбленным. Росио удавил разум хозяина, захватив его мозг целиком.

— Хватит, — послышался женский голос. — Ты нам нужен кое для чего поважнее.

— Пустите! — прохрипел он. — Я почти, почти…

Силы его прибывали, захваченное тело начинало отзываться. Залитые слезами глаза с трудом, но различали смутные очертания склонившихся к нему троих человек. Вероятно, то были ангелы — потому что нечеловечески прекрасную девушку окружал сияющий белый ореол.

— Нет, — проговорила она. — Уходи в черноястреба. Немедля.

Должно быть, это какая-то ошибка. Или они не понимают? Это было чудо. Искупление.

— Я пришел! — шепнул им Росио. — Вот, видите? Я вошел. Я смог.

Он поднял новоприобретенную руку, глядя, как прозрачными трутовиками свисают с пальцев волдыри.

— Теперь убирайся.

Рука исчезла. Кровь заплескала лицо, залив глаза. Росио хотелось кричать, но сорванные голосовые связки не подчинялись.

— Убирайся в черноястреба, ты, дерьмецо, или отправишься обратно в бездну. И в этот раз тебе никто не позволит вернуться!

Еще один поток потрясающей боли и расползающееся бесчувствие подсказали Росио, что уничтожена его правая нога. Они глодали его прекрасную новую плоть, не оставляя ему ничего. Росио взвыл от этой вселенской несправедливости, и вдруг в рассудке его зазвучали слабые, гулкие голоса.

— Видишь?— спросил Дариат. — Все очень просто. Направляешь мысли вот так…

Он подчинился, и сродственная связь отворила ему разум «Миндори».

— Что случилось?— возбужденно спросил черноястреб.

Левая нога Росио исчезла совсем, белое пламя окутало его пах и обрубок правого бедра.

— Перан!— воззвал черноястреб. Росио наложил отпечаток мыслей капитана на свои собственные.

— Помоги мне, «Миндори».

— Как? Что происходит? Я не чувствую тебя. Ты закрылся от меня. Почему? Раньше ты так не делал.

— Прости. Это боль, инфаркт. Я, кажется, умираю. Позволь мне прийти, подруга моя.

— Иди. Торопись!

Он ощутил, как ширится сродственная связь, и на другом ее конце ожидал черноястреб, чей разум не испытывал к капитану ничего, кроме любви и приязни. Доверчивое, мягкосердечное создание, несмотря на великанские размеры и мощь. И тогда Кира Салтер надавила на него снова.

В последний раз прокляв тех дьяволов, что не оставили ему выбора, Росио покинул драгоценное человеческое тело, скользнув по сродственному каналу. Этот переход отличался от того, что привел его в мир живых. Первый был насильственным, теперь же его поджидали объятия простодушной возлюбленной, готовой укрыть его от всякого зла.

Энергистический узел, порожденный его душой, внедрился в поджидающие его нейроны в самой сердцевине черноястреба, и последняя ниточка, связывавшая Росио с телом капитана, лопнула, когда череп разлетелся в мелкие ошметки под ударом кулака торжествующей Киры.

«Миндори» покоился на своем пьедестале, на втором из трех посадочных уступов Валиска, терпеливо втягивая в пузыри-хранилища питательную жидкость. За неподвижным космопортом обиталища виднелся газовый гигант Опунция, сплетение бледно-зеленых штормовых колец. Черноястребу это зрелище казалось умиротворяющим. Он родился в кольцах Опунции и за восемнадцать лет вырос до стодвадцатипятиметрового конуса имаго. Даже среди черноястребов, чья внешность могла сильно отличаться от обычного для космоястребов диска, такая форма была необычной. По темно-зеленому коралловому корпусу шли лиловые кольца, сзади торчали три толстых плавникообразных выступа. При такой форме модуль жизнеобеспечения мог пристроиться на корпусе только сверху, наподобие оседлавшей корабль сплюснутой капли.

Искажающее поле корабля во время стоянки, как это было привычно для космо — и черноястребов, плотно прижималось к корпусу. Но когда душа Росио Кондры вторглась в нейроны «Миндори», все изменилось. По количеству нервных клеток захваченный им мозг значительно превосходил человеческий, а значит, прирастала и энергистическая мощь, черпаемая им из разрыва между континуумами. Он вырвался из зоны хранения, отведенной ему «Миндори», разрушая подпрограммы поддержки.

Пораженный черноястреб едва успел сформулировать вопрос «Кто ты?»,когда одержатель погасил его рассудок. Но подчинить безмерно сложные функции тела звездолета с той же легкостью, что и человеческое тело, Росио не мог. Инстинкты были бесполезны, не было привычных нейронных цепочек, формирующих приказы. Для одержателя это была чужая земля. В его эпоху звездолетов не было вовсе, а живых — тем более. Вегетативные подпрограммы, регулировавшие деятельность органов «Миндори», работали как прежде — их Росио не тронул. Но искажающее поле управлялось соматически, волевым усилием.

Стоило Росио одержать корабль, как складки поля начали самопроизвольно расправляться. Черноястреб завалился назад, выдирая из приемников питающие трубки. Хлестнула питающая жидкость, заливая пьедестал, пока обиталище не закрыло второпях сфинктеры.

«Миндори» качнуло вперед, потом подняло на три метра над грибообразным пьедесталом, покуда Росио отчаянно пытался сдержать осцилляции, пробегающие по его растровым клеткам. К сожалению, и этот процесс не вполне ему подчинялся. Основное чувство черноястреба — гравитационное — было побочным продуктом сложных манипуляций с искажающим полем. Росио не мог даже понять, где находится, не говоря уж о том, чтобы вернуться.

— Какого хера ты творишь? — грянул возмущенный Рубра.

Корму «Миндори» резко повело вбок, и корабль едва не оцарапал нижними плавниками поверхность уступа. Водитель служебной машины ударила по тормозам и едва успела дать задний ход, как огромный биотехкорабль проскользнул в пяти метрах от защитного пузыря кабины.

— Из-звините,— пробормотал Росио, отчаянно перебирая воспоминания подчиненного звездолета в поисках подходящей программы. — Всплеск энергии. Секунда — и я его подавлю.

Еще два черноястреба сорвались с места, когда одержатели вторглись в их нейроны. Рубра обрушил на них поток раздраженных запросов.

Росио тем временем научился кое-как управляться с полем и связал ощущаемые им массы с информацией, поступающей от чувствительных пузырей. Корпус его скользил в опасной близости от причального уступа.

Он поспешно переконфигурировал поле, чтобы оттолкнуться, — и у него получилось. Он, правда, не сразу понял, насколько быстро приближается оболочка. И на пути у него был еще один черноястреб. Неодержанный.

— Не могу остановиться,— бросил ему Росио.

Корабль поднялся быстро и легко, осыпав пролетевшего внизу «Миндори» возмущенными протестами. Корабль едва успел затормозить, прежде чем его плавники коснулись оболочки Валиска.

Остававшиеся в таверне Такуля двое капитанов пали наконец жертвой стратегии Киры, и их корабли взмыли со своих пьедесталов, точно фейерверки. Рубра и остальные черноястребы осыпали их тревожными запросами. Трое неодержанных черноястребов, напуганные поведением собратьев, тоже снялись с уступа. Когда такая масса огромных звездолетов закувыркалась в узком пространстве между двумя уступами, столкновение казалось неизбежным. Рубра принялся раздавать всем полетные векторы, чтобы как-то развести ослушников, требуя безоговорочного повиновения.

К этому времени Росио уже освоил управление искажающим полем. Он провел свою массивную тушу к ожидающему ее пьедесталу, покружил чуть-чуть и с пятой попытки опустился на место.

— Если вы все закончили…— ядовито промолвил Рубра, когда стая встревоженных черноястребов расселась.

Росио терпеливо снес выговор, а с четырьмя одержимыми черноястребами обменялся предостережениями и обрывками информации о том, как сподручнее обращаться с новыми телами.

Поэкспериментировав полчаса, Росио был приятно удивлен увиденным. Окрестности газового гиганта были насыщены энергией во всех видах и огромным количеством свободной массы. Магнитные и электрические поля накладывались на волны частиц. Двенадцать лун и сотни мелких астероидов. Все они оставляли хрупкие следы в его сознании, отпечатываясь мириадами образов — цветами, мелодиями, запахами. Теперь он был наделен куда большим числом чувств, чем просто человек. Хотя что угодно будет лучше, чем бездна.

На сродственной волне воцарилась тишина. Одержимые ждали.