Глава 11

На следующий день меня вызвали на работу, и Директор Проекта уведомил, что хотя и сожалеет, но вынужден отстранить меня от исследований до дальнейших распоряжений сверху. Поскольку до сих пор я думал о совершенно других проблемах и не ожидал ничего подобного, то испытал шок. Хотя такие действия начальства были вполне логичными. Вернувшись домой, решил взглянуть на мой вынужденный отпуск со светлой стороны – теперь я не был привязан к дому. Машина все еще оставалась загруженной с прошлой ночи. Дополнительно я взял ружье, патроны, подобрал на кухне малопортящиеся продукты и все это отнес в авто. Потом запер дверь и поехал на север.

Двигаясь в сторону к Санта-Фе, я сразу понял, что пришла весна, потому что верхний слой земли в этой части страны поднялся вверх и, подгоняемый ветром, устремился на восток со скоростью сорок пять миль в час. Впрочем, это лишь зефир для здешних мест. Вы можете поместить весной в Нью-Мексико пару ураганов из восточных районов, и никто не заметит перемены погоды. В пыльной буре я проехал все шестьдесят миль до трассы ЮС-85, движение по шоссе сильно замедлилось в связи с разгулом стихии, видны были лишь расплывчатые желтые пятна зажженных фар. Потом вдруг снова просветлело, над головой появилось чистое голубое небо, и засияло солнце. По радио сообщили, что ЮС-66 к востоку от Грантса закрыта из-за пыльной бури. Я спокойно воспринял известие, поскольку эти проклятые передние стекла стоят дорого и пескоструйная обработка превратит их в матовые за пару минут, если поехать слишком быстро через эту бурю.

Когда я приблизился к Санта-Фе, белизна покрытых снегом вершин гор Сангре-де-Кристос показалась просто болезненной по контрасту с той грязной пеленой, из которой я выехал. Правда, ветер не прекратился, когда я въехал в город, но, по крайней мере, вокруг не летали сорванные с места предметы. Я остановился в “Ла Фонда”, смыл с себя песок, вычистил его из зубов и спустился в бар перекусить. Место знакомое: мы с Натали всегда здесь питались, когда заезжали в Санта-Фе. Поскольку я был один, то быстро поел и поднялся в номер. Немного полистал телефонный справочник, лег в постель и проспал до рассвета.

Утром оделся в консервативном стиле – в светлый габардиновый костюм, он практически является униформой для здешних мест. По брюкам я заметил, что похудел. Раньше, когда был еще совершенно здоров, это могло стать поводом для радости – не люблю, когда вес заходит за двести фунтов. Я позавтракал и часа два колесил по городу, чтобы определить, есть ли у меня сопровождение. Сопровождение было. Вану надо самому как-нибудь испытать на собственной шкуре, что такое преследование. Понял бы, как хочется нажать на газ и оторваться от “хвоста”.

Впрочем, в настоящий момент мне была довольно безразлична слежка, поскольку не имелось никаких шансов сохранить мои действия в секрете. Я поехал вверх вдоль реки Эскья-Мадре к церкви Кристо-Рей. Когда-то Эскья-Мадре называлась Мадре-Дитч и снабжала водой весь город. Теперь, оправленная по-современному в бетонные берега, которые по идее должны были служить преградой, в случае если бы она вздумала выйти из берегов во время дождей, река выглядела, скорее, как горный ручей, который заблудился и теперь протекает через большой город. В центре Санта-Фе она исчезает под землей в нескольких местах, но потом вновь выходит на поверхность и открыто течет в жилом районе, который, как и многие другие, заселен наполовину испано-американцами и наполовину “англо”: если кто не знает – так на местном наречии называют всех иностранцев, то есть людей, которые не говорят по-испански.

Так или иначе этот водный поток называется Эскья-Мадре, и дорога вдоль него носит то же название. Как раз на этой дороге и находился дом по интересовавшему меня адресу. Неизвестно, по каким соображениям, в этих местах считается, что дверь красного цвета говорит о художественной натуре живущей за ней женщины – например, красный фонарь говорит о принадлежности женщины совсем к другому типу. Но тем не менее все мои знакомые женщины, как только узнавали разницу между палитрой и подушечкой для булавок, немедленно красили свою дверь в красный цвет. Парадная дверь дома Рут Деври, например, была глубокого темно-красного цвета.

Заметив красную дверь, я некоторое время поездил по соседству, надеясь, что мои действия не вызывают подозрений и выглядят естественными. Санта-Фе – старинный город, где ценят покой и уединение, подтверждением служит то, что каждый житель огородил свой дом высокими глинобитными стенами. Они выходят прямо на улицу, что, естественно, ограничивает передвижение. Мой автомобиль, широкий и приземистый, плохо справлялся с углами, и наконец я прекратил свое безумное катание и уехал из этого кроличьего садка в отель.

После ленча я вернулся в номер, освежил память, заглянув в телефонный справочник, и снял трубку. Оператор соединила меня мгновенно. Ответил девичий голос.

– Мисс Расмуссен? Мисс Расмуссен, это Джим Грегори... Грегори. Да, верно, – доктор Грегори, тот самый, которого вы пытались как-то раз застрелить. Я понимаю, что вы не испытываете особого желания меня видеть... Тем не менее все-таки рискну и вношу предложение встретиться. Могу ли я подъехать к вам?.. Да, после обеда будет удобно. Благодарю вас, мисс Расмуссен.

Повесив трубку, я поглядел в зеркало. В нем отразилось выражение лица человека, недоумевающего по поводу того, что он себе позволяет...

После обеда я опять поехал по дороге вдоль реки, испытывая некую шаловливую легкость и чувство вины, как ребенок, который задумал прогулять уроки. У меня теперь нет ни жены, ни работы, и я ехал навестить хорошенькую девушку. Это было странное состояние, к которому примешивалось волнение. Мне кажется, у каждого мужчины в жизни бывают моменты, когда хочется все начать сначала, и не потому, что его не удовлетворяет то, что он уже имеет и чего добился в жизни, просто становится любопытно – а что еще можно сделать. Я нашел местечко, где сумел втиснуть свои слишком широкий автомобиль так, чтобы не нарушить движения, и подошел к двери. Нина Расмуссен, должно быть, ждала меня, потому что открыла дверь уже на второй стук.

Мы стояли у порога, глядя друг на друга, и оба явно припоминали обстоятельства нашей последней и единственной встречи. Тогда, в госпитале, куда она явилась убить меня, на ней была широченная, необъятная желтая индейская юбка. Сегодня точно такая же, только красная с белым; ее хорошо дополняла крестьянская блуза из белого хлопка с маленькими круглыми рукавами и воротом на шнурке. Широкий серебряный пояс, стоивший кому-то не меньше сотни долларов, был, к моему удовольствию, единственным украшением. Почти все жен-шины здесь с ума сходят по индейскому серебру. Нина выглядела сейчас лучше, чем тогда, – здоровая, миловидная девушка лет двадцати, стрижка – почти мальчишеская, но волосы все-таки немного успели отрасти, и под ними не было заметно места, куда ударила Натали графином с гладиолусами.

– Входите, доктор Грегори.

Ее голос сегодня отличался от того, который я запомнил, – он был более низкий и приятный, лишенный ноток ненависти и истерии.

– Кажется, вы встречались с моим братом Тони. Смуглый юноша, приходивший ко мне в госпиталь, стоял около камина, вернее, очага – одного из тех круглых сооружений в углу, что напоминают улей. В нем пылала пара сосновых поленьев без обычной железной подставки. Полутемная комната стилистически соответствовала этому очагу – низкий потолок подпирали круглые деревянные балки, которые называются “вигас”, они обычно добавляют пару тысяч долларов в стоимость любого здания в Нью-Мексико. Как на востоке престижен стиль старинного фермерского дома Коннектикута, так здесь каждый сноб обязательно должен иметь жилище с глинобитной стеной, очаг и “вигас”. Тони, обернувшись на мгновение, коротко наклонил голову в знак приветствия, не вынимая рук из карманов.

– Я сейчас вернусь, только возьму куртку, – сказала девушка.

Ранее ничего не говорилось о том, что мы выйдем на улицу, но я не видел причин для возражений. Юноша вновь вернулся к созерцанию огня. Его спина исключала компромисс, а исходя из его поведения, было совершенно очевидно, что мое появление прервало спор между ними, предметом которого я, скорее всего, и являлся. Вокруг расставлены и разбросаны местные реликвии, среди них пара треснутых старинных кукол, безусловно более близких к подлиннику, чем те, что можно найти в сувенирных лавках города; старинная деревянная фигура святого в специальной стенной нише, серебряные и медные предметы, великолепный кувшин черной керамики. Над очагом висел винчестер. На стенах – две большие картины маслом, подлинники, автор подписался как Ф. Уайльд.

Я подошел к ним ближе, поскольку, кроме старых журналов, которые я уже читал, смотреть больше было нечего. Вообще самый верный ход при виде предметов доморощенного искусства, в том числе картин, сделать вид, что их не замечаешь. Если хозяева увидят, что вы разглядываете эти шедевры, они неизбежно спросят ваше мнение.

– Это моя мачеха, – девушка незаметно подошла сзади, – Фрэнсис Уайльд. Четыре года назад она и отец погибли в автокатастрофе. Она считалась неплохим художником. Это пуэбло в Таосе.

Я с уважением посмотрел на стилизованное изображение белых кубов, нагроможденных друг на друга. Нина Расмуссен показала на другую картину:

– Долина Памятников.

Вторая представляла рисунок из оранжевых зигзагов.

– Идемте. Мы скоро вернемся, Тони. Снаружи было темно, тихо и довольно холодно.

– Поедем или пройдемся? – спросил я. – Моя машина рядом.

– Пойдем, – ответила она, – если только вы можете...

– Могу.

– Просто я не знаю, поправились вы совсем или еще нет.

– Вполне достаточно для прогулки пешком. Скажите, а кто раскрасил красным дверь?

– Дверь... О, – она рассмеялась, – сама Фрэнсис. Почему вы спросили?

– Из простого любопытства.

– Я... я никогда ее особенно не любила. И именно поэтому не смогла перекрасить дверь... Могло показаться, что я пытаюсь стереть все следы Фрэнсис... – Она остановилась. – А вы коварный, доктор Грегори. Незаметно заставили меня рассказывать о себе.

– Я за этим пришел. Вы с вашим братом такие разные, совсем непохожи, за исключением, может быть, небольшого сходства рта и глаз.

– Он весь в мать. Она была чистокровная испанка, Трухильо в девичестве.

Если вам когда-нибудь пришлось выслушивать занудные истории старинных семей Виргинии, то знайте, что в Нью-Мексико они в два раза зануднее.

– Она умерла, когда родился Тони, – продолжала девушка, – мне было тогда шесть.

– Вам не везет, – заметил я. – Рок преследует вас – люди рядом с вами имеют привычку умирать.

– Это бестактное замечание, доктор Грегори, не ожидала услышать его от вас.

– Я пришел сюда не затем, чтобы быть вежливым. От меня вы не могли ожидать любезностей. Чем занимается Тони?

– Учится в университете. Он приехал на уик-энд.

– Он всегда приезжает домой на выходные?

– Часто.

– Была особенная причина для приезда на этот выходной?

– Нет. Почему вы спросили?

– Он предупредил, что приедет?

– Нет. Доктор Грегори...

– Он приехал сказать вам, чтобы вы не имели со мной никаких дел, так? Я ожидал нечто подобное. Я даже специально покрутился недавно около вашего дома, чтобы дать ему время приехать к вам.

Она напряженно ответила:

– Я не знаю, куда вы клоните, доктор Грегори. Но скажу, что я не собираюсь больше отвечать на ваши вопросы. Проводите меня домой.

– Вы не выглядите дурочкой, Испанка, и не стоит из себя ее строить.

Нина остановилась и посмотрела на меня:

– Не думаю, что мне нравится...

– Разве имеет значение, что вам нравится, а что нет, Испанка? Зачем вы согласились встретиться со мной? Вам не могла понравиться такая идея – ведь я убил вашего дружка. Но вы были милы и любезны со мной по телефону. Почему, Испанка?

Она окончательно рассердилась:

– Не смейте звать меня...

– Я буду звать вас так, как мне понравится. А вы примете это с улыбкой. И оба мы знаем, почему. Мы оба знаем, что парень, которого я застрелил прошлой осенью, был грязный убийца, у которого даже не хватило духу сделать работу как следует. Вы этого не знали, когда ворвались ко мне в госпиталь, чтобы отомстить за него, – не знал и я. Но теперь мы знаем оба. Ведь мы знаем это, Испанка? И еще кое-что знаем, не так ли?

Девушка прошептала:

– Что еще мы знаем?

– Знаем, что ваш братец тоже не просто приехал побродить по лесу. У него было наготове заряженное ружье на случай, если я пойду другой дорогой, – тогда, тем утром, меня встретила бы пуля Тони, а не Пола Хагена. Как вы думаете. Испанка, Тони стрелял бы точнее? Или его тоже охватила бы трусливая лихорадка?

Она низко наклонила голову, я не мог видеть ее лица. Наконец девушка снова прошептала:

– Что вы собираетесь делать?

Я сразу не ответил. Потом громко расхохотался. В темноте, вероятно, мой смех прозвучал грубо и пугающе. Нина вскинула голову:

– Так вы не знали! Вы просто взяли меня на пушку! Она ударила меня. Я перехватил ее запястья, не давая сделать это снова. Мне не нравится, когда меня бьют, всегда отвечаю тем же, даже если ударит женщина. Если женщины ведут себя подобным образом, то должны понимать, на что идут.

– Так больше не делайте. Испанка. Если я имею докторскую степень, это не значит, что моя реакция отличается от реакции любого другого человека.

Она медленно приходила в себя. Я чувствовал, как напряжение покидает девушку, и отпустил ее руки. Глядя вниз, Нина потерла запястья и сказала мрачно:

– Я ничего вам не говорила.

– Вы сказали вполне достаточно.

– Знает ли полиция?..

– Они в этом не участвуют. Сие – частное мероприятие.

– Но как вы?..

– Сразу после той осенней охоты я решил, что это был несчастный случай. Но потом произошло много всего другого, и я сделал соответствующие выводы.

– Полиция провела тщательное расследование. Они ничего не нашли. Вы ничего не докажете, доктор Грегори. Вы вынудили меня обманом выдать себя, это еще не улика.

– Я не ищу улик, мисс Расмуссен. И приношу вам извинения за свою грубость. Просто знал, что если буду вежлив, то ничего не добьюсь от вас. Мне нужна информация. Моя жена Натали пропала. Я пытаюсь ее найти.

– Ваша жена! Но почему вы думаете, что Тони...

– Все началось с Тони и Хагена. Мы с Хагеном никогда раньше не встречались, но почему-то он стрелял в меня. Мы теперь знаем, что это не случайность. Поскольку лично против меня он ничего не мог иметь, раз мы не были даже знакомы, значит, Хаген повиновался чьим-то приказам. Я считаю, что те люди, у которых сейчас находится моя жена – кстати, сомневаюсь, что она пошла с ними по собственной воле, – тоже подчинялись приказу, и из того же источника. Если найду того, кто приказал меня убить, я найду человека, похитившего Натали. Это ясно?

– Вы так говорите, как будто речь идет о чьем-то безумном заговоре.

– Безумный – как раз правильное слово, детка.

– Не знаю – верить вам или нет. Если миссис Грегори действительно пропала, почему ее поисками не займутся полиция и ФБР?

– Они занимаются. Но у них в основу положена другая идея. Они считают, что Натали прячется. А я считаю, что ее похитили. А как вы узнали правду насчет брата и Хагена? Тони решил признаться и все рассказал?

Она поколебалась. Потом кивнула:

– Он не мог держать все в душе. Особенно после того случая в госпитале, когда я вела себя как полная идиотка. Сначала я ему не поверила. Преднамеренное хладнокровное убийство! Зачем они поступили так, доктор Грегори, почему?

– Именно это я и надеялся узнать от вас.

Нина потрясла головой:

– Он мне не говорил. Все, что он сказал, это... вы должны умереть. Я не могла заставить его объяснить причину.

– Позволите мне поговорить с ним?

– Я не могу вам запретить. Может быть, вы подождете и дадите мне сначала объяснить ему, что вы хотите... Это не очередной трюк, доктор Грегори? Вы ведь не хотите просто получить свидетельство его вины, а потом воспользоваться информацией брата против самого него в полиции?

– Если бы я получал удовольствие, сдавая людей в полицию, вы были бы уже давно за решеткой, мисс Расмуссен.

– Да, – согласилась она. – Я помню об этом.

– Я позвоню вам завтра утром.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, как будто хотела что-то сказать. Потом спохватилась, повернулась и пошла прочь. Я смотрел, как она уходит. Нина шла легко, совершенно не вкладывая "в мальчишескую походку женского кокетства. Осмотревшись кругом и определив, где нахожусь, я пошел к машине.