Глава 8

Комната Оливии Мариасси находилась на третьем этаже, двумя этажами ниже моей. Я спустился по лестнице. Казалось никого не заинтересовало, куда я направляюсь. Никаких подозрительных личностей в коридоре и напротив триста десятого номера. У меня было чувство, что путь свободен и я не стал медлить, чтобы удостовериться в этом. Я прямо подошел к двери и постучал.

Женский голос быстро спросил:

— Кто там?

Я с радостью выдохнул. Полагаю, что я тогда сильно волновался. После минутной радости, я почувствовал разочарование. Наш не интересный ученый был все еще жив, и судя по тому, как спокойно и безоблачно был задан вопрос, но явно она ожидала, что я прокричу свое имя и состояние дел сквозь двери; но что за дьявольская мысль была предупредить портье, чтобы ее не вызывали к телефону?

— Пароль, — я сказал мягко, — палуба, как на авианосце.

— О!

Последовала короткая пауза, затем дверь открылась. Появилась она; в своем неизменном твидовом костюме. Единственное, что соответствовало такому позднему часу, была не застегнутая пуговица на ее жакете. Она ее тут же застегнула. Даже обувь была надета на ней, хотя ставлю пари, что они не были минутой раньше. Ни одна женщина, насколько бы интеллектуальна и воспитана не была, не станет сидеть и читать поздно ночью надев туфли на высоком каблуке.

Именно этим она и занималась: она читала. Торшер освещал стоявшее в углу огромное кресло. В руках она держала толстую книгу, прижав указательный палец к прочитанной ею строке. Я заметил название книги: "Алгебра бесконечности" — бог знает, что бы это могло значить.

Стоя у дверей и глядя на меня, она выглядела, как некрасивая старая дева — библиотекарь, строго вопрошающая у меня, почему я не могу взять в привычку возвращать книги во время.

— У вас все в порядке? — спросил я, глядя ей в лицо. — Вы здесь одна?

Вначале она выглядела испуганной, затем возмутилась.

— Одна? Конечно я одна! Что вы имели в виду?

Я расслабился. Вполне явствовало из ее поведения, что никто не держал ее на прицеле, спрятавшись в углу и диктуя ей, что сказать.

Я скользнул вглубь мимо нее. Комната была пуста. Пусты были туалет и ванная. Я вернулся к ней и крепко запер входную дверь.

— Говорите, — сказал я, — что это за идея появилась у вас, доктор?

— Я вас не понимаю.

— Я имею ввиду телефон. Мы пытались до вас дозвониться. Напрасно. Кто-то сказал портье, что вы не хотите, чтоб вас беспокоили. Естественно, зная что в таких обстоятельствах — в особенности после сцены в баре — вы преспокойненько изолировали себя от нас, а вам бы следовало ждать моего звонка, мы оба в какой-то мере заинтересованы.

Ее палец потянулся ко рту — в манере порицаемой невинности. Это был настолько детский жест для женщины с ее строгим видом.

— Я не знала! Я думала, что я не такой уж ценный секретный агент, мистер Коркоран. Мне очень жаль. Я... впрочем, это личное дело каждого. Некто удалился с кем-то, нет, мне конечно все равно.

— Личное дело, — возмутился я. — Теперь у нас дьявольски много времени для личных дел, доктор.

— Люди с медицинскими степенями не любят — за редким исключением, чтобы их называли доктором, мистер Коркоран. — Она снова приобретала свой холодный, окоченевший образ. — Вам ли критиковать меня, после того, как вы бросили наше общее дело на середине, погнавшись за этой девчонкой в лиловом и покинули меня, должна я уточнить в очень оскорбительной манере. Я помню на авианосце вы говорили, что вы бегаете за женщинами, но я не думала, что это происходит импульсивно!

Я уставился на нее:

— Вы в самом деле считаете, что я погнался за ней ради забавы? Боже правый!

— А, что еще я могла подумать? — Холодно спросила она. — Я должна сказать, что я сильно разочарована в ваших вкусах, мистер Коркоран. Это блестящее платьице, такое узкое, такое короткое, такое прозрачное. Почему все эти маленькие проститутки считают, что очень чарующе иметь такие вещи, что оголяются и руки и ноги и плечи?

Я сказал:

— Никогда не задумывался об своих вкусах. Эта маленькая проститутка, как ты называешь ее, была избита и оскорблена из-за вас. Вы должны об этом подумать, когда критикуете ее вещи. Вы также должны осознавать это в следующий раз, когда вам вдруг вздумается отключить свой телефон по личным причинам. Это не роббер в бридж с приятелями. Вы можете мне сказать, что это были за личные причины?

— Я сказала вам. Я не хотела, чтобы меня беспокоили телефонными звонками. — Она говорила совсем не о том, о чем думала. Она удивленно и непонимающе смотрела на меня. — Почему "оскорблена"?

— Это технический термин для сексуального контакта проведенного посредством насилия. Кто тот парень, о котором вы не хотите говорить?

— Ничего стоящего, — сказала она расплывчато. — Это личное дело. Это чисто личное дело. Никакого касательства к нашему. Почему эта девушка была... оскорблена?

— Это поступок наглости и вызова, — сказал я. — Я использовал ее, как ширму, а кто-то принял все за чистую монету и основываясь на этом осмеливается судить о моих поступках. Во всяком случае, это одно из объяснений, существует еще одно объяснение. Оно не исключает другие.

Оливия нахмурилась.

— Так значит вы покинули меня не потому, что.... — Она смолкла.

— Почувствовал жар в штанах по поводу этой девчонки? Совсем нет. За нами следили док, мужчина который не захотел покупать, то, что мы с вами продавали. Я подумал, что смогу испортить наш номер, но идея сработала.

— Значит... я должна перед вами извиниться.

— Я очень ругал того парня, который беспокоил вас по телефону.

Она покачала головой:

— Я заверяю вас, это совершенно не относится к делу, мистер Коркоран. Вы говорите, что за нами следили? А мы именно на это и рассчитывали, не так ли? Так вот, какова причина наших драматических великих усилий. Значит вы вычислили мужчину, следящего за нами?

— Да, я вычислил его, — сказал я грустно. — Единственное, что меня смущает, это то, что и он меня вычислил. Однако, он довольно странно себя ведет, пока мы не поймем, что он из себя представляет, мы должны продолжать наше шоу, как будто бы ничего не случилось. — Я внимательно посмотрел на нее. Было ясно, что намерения отвечать на вопросы у нее нет и мы напрасно тратим время, поэтому я сказал:

— позвоню я ухожу. Чем скорее я уйду от сюда, тем лучше, может быть мы сможем спасти наше театральное дело. Тщательно заприте дверь и сообщите портье, чтобы все телефонные звонки передавали вам прямо сюда. Затем вы даете мне двадцать минут, чтобы проверить все вокруг и затем доверить мне собственную охрану. Если я позвоню в это время, и скажу замереть, вы замрете как штиль, как труп. Никому не отвечайте, если не постучат вот таким манером. Я отрывисто постучал три раза по спинке стула, а затем еще два раза. Не покидайте номера, кто бы ни позвонил по телефону, какие бы сведения не сообщались. Если даже пройдет неделя, ждите здесь пока не постучат к вам условным стуком. В ванне найдется вода, а без пищи люди, говорят, могут прожить не один месяц. Все ли вам ясно?

Она облизнула губы.

— Прекрасно, мистер Коркоран. А если вы не позвоните, что мне делать когда двадцать минут истекут?

Я сказал ей. Это ей не понравилось, но мои опасные новости и тот факт, что она ошиблась во мне, явно испугало ее, и она не стала выказывать протеста. Я вышел и подождал пока не услышал звук задвигаемого засова, я спустился вниз чтобы позвонить Маку, что наша женщина-ученый не потерялась и не пострадала. Я описал ему ситуацию. Затем тщательно оглядел все, присутствие Кроче нигде не отмечалось, что совсем не значило, что его нет. Ему казалось отлично удавалось не оставлять следов, там где ему этого не хотелось.

Оливия вышла из комнаты ровно через двадцать минут. А интересно все-таки работать с ученым персоналом. Я смотрел, как она спускалась по лестнице, как пересекла гостиную, я позволил ей пройти одной по коридору. Через минуту или две вошел за ней.

Она села за стол у стены, за которым я сидел раньше. Я заколебался, заметив ее там, но все же подошел к ней.

— Скажите мадам, как долго это длится? — Спросил я.

Она с испугом посмотрела вверх, нахмурилась загадочно.

— Что значит "как долго"?

— Вращение бара.

— О! — Произнесла она. — О, это вы тот мужчина.... Я не узнала вас сразу.

— Прошу прощения, что я тогда так рано снялся, встретил одного знакомого, я даже не предполагал, что он здесь. Вы не против, если я сяду здесь, мадам?

— Почему бы нет? — Сказала она. — Нет проблем. Садитесь.

— Сверим часы, — предложил я. — Вот тот мужчина. Посмотрим, сколько ему потребуется времени, чтобы очутиться опять перед нами. Позвольте, я вам налью....

Все остальное неинтересно. Мы прошли сквозь стандартную схему знакомства. Я сочинял историю о своем приезде из Денвера и что я здесь журналист, а она сообщила, что прибыла из Пенсаколы и занимается научной и секретной работой, о которой не разрешено говорить. Однако она может мне сообщить, сказала она, если мне уж так интересно об одном феномене, с которым она встретилась в своей работе, не подающемся классификации. Возьмем, к примеру, невесомость...

Выпив два стаканчика мы все продолжали говорить о невесомости.

— Конечно, теперь, когда мы запустили человека в космос, мы не можем не изучать на практике такое явление, — сказала она и на мгновение смолкла, потом быстро посмотрела на меня. — О, проклятье, тот мужчина исчез! Боюсь, что эксперимент не удался, мистер Коркоран.

— Давай приметим эту огненно-рыжую блондинку с лисой. Она выглядит очень привлекательно. Может быть она задержится здесь до полного оборота бара. Еще стаканчик?

— Нет, не стоит, — сказала она несколько нерешительно. — Я боюсь, что говорю об одном и том же и страшно вам наскучила. Хорошо, может разве, что один, вы не предполагаете, что я смогу сильно переборщить? Я доверяю вашему здравомыслию, вы не позволите мне лишнего. Хотя, я совсем не уверена, можно ли вам доверять, мистер Коркоран?

Это театральное действие у ней получилось гораздо лучше, чем вечернее. Ее живые, светлые глаза горели огнем, она играла непрактичную леди, которая боится переборщить. Всякий мог бы сказать, что ее сдерживающие порывы были выполнены артистично. В интимных терминах мы обсуждали можно или нет мне доверять, долго и в комических деталях. Я посмотрел на официанта, остановившегося рядом с нашим столиком.

— Еще по одному каждому, — заказал я подталкивая к нему пустые стаканы.

— Прошу прощения, сэр, — он жестом обвел пустой бар, в котором буфетчик закрывал створки витрины. Мы в зале остались одни.

— Дорогой, — спросила Оливия, — уже закрывают? Нам надо идти? Мы так и не узнали в какое время он совершает полный оборот.

— Бар? — Спросил официант. — Около пятнадцати минут, мадам.

Я заплатил по счету, поднялся, помог Оливии обойти стол и официант пошел прочь от нас.

Она взяла меня под локоть, чтобы не споткнуться.

— Я боюсь, что я чуть-чуть пьяна, мистер Коркоран. — Очень интересный эксперимент, я всегда хотела проверить сама, в интересах науки, разумеется, но я всегда боялась выглядеть смешной. Не так ли?

— Что, выглядеть смешной? — Спросил я. — Совсем нет, доктор, совсем нет.

— Да, теперь я уверена, что доверять вам нельзя! — Она резко остановилась и засмеялась. — Как я выгляжу? Мои волосы не растрепались? Я выгляжу, как ведьма, когда нарушается прическа. Не потому, что я чересчур красива, когда у меня прическа, я совсем не так думаю, никаких иллюзий на этот счет. Вы были бы очень добры, если бы... — Она смолкла и глубоко выдохнула, так и не закончив своей фразы. Мы прошли в холл, а за спиной у нас уже закрывали дверь вращающегося бара. Оливия вся потянулась вверх, поправила прическу, глядя на меня. Когда она заговорила снова, то говорила быстро, сдержанно и по деловому.

— Я вам очень признательна, мистер Коркоран, что вы выслушали такую утомительную болтовню одинокой женщины. Нет не надо провожать меня до моего номера. Я совершенно трезва.

Я кашлянул:

— Мадам, я имел честь подумать о моем номере. Так жалко прервать на этом вечер, у меня есть бутылочка в чемодане. Мы могли бы продолжить наш эксперимент частным образом.

Все выглядело очень смешно. Мы актерствовали — не без помощи напитков, разумеется. Мы разыгрывали картины в старомодной манере, работая на тех, кто мог бы нас заметить. И та, короткая, стеснительная пауза, последовавшая вслед за моим предложением, выглядела очень реально. Оливия ответила смехом, который наступил с запозданием, и в нем чувствовалось напряжение.

— Ах, мой дорогой! — Прошептала она. — Мой дорогой! Вы собираетесь ухаживать за неприглядной, интеллектуальной леди, наперекор своим пристрастиям? Не кажется ли вам, что поступок "Доброго Cамаритянина" заходит слишком далеко?

— Мы собираемся предпринимать что-нибудь, чтобы преодолеть этот комплекс неполноценности, доктор? — Спросил я. — Мне бы не понравилось выслушивать красивых женщин, которые бы сами увивались за мной.

— Вы знаете, я пьяна, так очаровательно пьяна и вы сознательно сбиваете с пути целомудрия ослабевшую женщину.... Хочу ли я быть соблазненной, мистер Коркоран?

Я не мог ничего ей сказать. И мы смотрели друг другу в лицо несколько долгих секунд, затем она рассмеялась, мягко и уступчиво.

— Почему бы и нет? — Сказала она и взяла меня под руку, как самого близкого человека. — Почему бы нет?

В лифте мы стояли близко друг к другу, мы ничего не говорили потому, что в этом не было необходимости. Мы поднялись на пятый этаж, повернули налево и держась за руки подошли к моему номеру. Я вставил ключ в скважину. Когда дверь открылась, я посмотрел в лицо своей подружки.

Был пункт, о котором я забыл. Мне хотелось узнать, не забыла ли она. Здесь должна быть разыграна одна маленькая сцена для публики, если в она имелась, перед тем, как войти в комнату и обрести снова себя холодными, далекими профессионалами.

Я увидел, как блеснул огонек в глазах Оливии, и понял, что ей хотелось бы знать, сыграю ли я эту сценку. Я протянул руку и деликатным жестом снял с ее носа очки, сложил их, и положил в нагрудный карманчик ее жакета, пока она стояла и спокойно смотрела на меня. Затем я ее поцеловал. Это было нетрудно. Женщина не возмутилась, а я держал себя в рамках. Да и она ни сколько не была огорчена. По крайней мере она знала, как может быть использован нос в дальнейшем.

Я немного удивился ее реакции. Во всяком случае о ней не создавалось впечатление, что она имеет в этом деле свежую практику, если вообще она имела ее. Затем, я почувствовал чье-то присутствие за моей спиной, поняв ее состояние. Я оглянулся и перехватил взгляд какого-то мужчины, который мог выглядеть бы красивым, если бы не искаженное злостью лицо. Его лицо я нигде раньше видеть не мог.

Это изменило всю картину. За мной следил Кроче. Мне надо было принять срочное решение и я принял его. Вместо того, чтобы действовать, я просто стоял и получил удар кулаком в скулу, откинувший меня к двери. Другой удар в живот, согнул меня вдвое. Третий удар, может я просто неаккуратно считал, может было только два удара, но мне показалось больше, пришедшийся мне в голову, заставил меня растянуться во весь пол.

Глава 9

Конечно, это вызвало ответную реакцию. Ни одному мужчине не понравится, когда его используют, как "грушу" в присутствии женщины, даже если она совсем не Софи Лорен. Конечно, некоторый риск имелся, но нападающий, занимающийся только своим особым бизнесом, часто тратит время и усилие только на кулаки. Вы поступаете так, когда осознаете где кроется реальная опасность и когда худшее может случиться, сносит ваше противодействие самым простым образом.

Мгновения спустя, после того как я грохнулся на ковер, Оливия опустилась на колени рядом со мной. Она тронула рукой мое лицо, но ее слова были обращены не ко мне.

— Хорошо сработано! — Кричала она. — Напасть на человека сзади, без предупреждения! Только не это ожидала я от вас, Гарольд!

— Вы шли в его комнату! — Гарольд, таково его имя, обладал красивым баритоном с нотками возмущения.

— Почему бы нет? Это не в первый раз, когда я вхожу в комнату к мужчине. Совсем не в первый!

— Посмотри на себя! — Кричал Гарольд, игнорируя ее слова. — Позволить этому репортеру — цинику — о, я осведомлялся о нем у портье — накачивает тебя ликером, пока ты не свалишься с ног и привести тебя сюда! Он смеялся над тобой, Оливия, разве ты не понимаешь? Он думал, что это самый забавный способ провести вечер. Это совсем ничего не значит для него, совсем ничего!

Она отвечала грубо:

— Прекрасно! Ничего! Не больше, чем это значило для тебя. Уж не тебе ли критиковать поступки других мужчин?

— Оливия!...

— Думаешь, я не знаю, что он делает? — Спросила она. — Прекрасно, его позабавит быть очаровательным с серой ученой леди. Может и меня позабавит подыграть ему! А может, я сознательно подумала, что было бы забавно позволить такому опытному мужчине напоить меня и... увлечь в свою комнату в целях обессмертия рода. Впрочем, я кажется через чур чувствительна к скользким мужчинам, но какое это теперь имеет значение? По крайней мере, он честен, Гарольд. Он ни слова не сказал о любви!

Мне хотелось слушать их дальше, но они говорили слишком громко и кто-нибудь в соседней комнате устал от шума и вызвал управляющего. Я мог бы узнать о них столько, насколько не мог и надеяться. Я дернулся и застонал, затем открыл глаза. Я изумленно приподнялся, Оливия помогла мне сесть. Я посмотрел вверх, на мужчину, который ударил меня.

Выглядел он на двадцать восемь — тридцать лет, с грубыми чертами на физиономии, имеющими сходство толи с Линкольном, толи с Грегори Пеком старательно выбритом. Было ясно, что несмотря на то, могло быть между ними позже, он и Оливия — родились имея родственные души. Его твид не отличался ни в чем от ее твида, ее очки не отличались по толщине от его, как и черная оправа очков. Они придавали ему искреннее и серьезное выражение лица.

— Если бы вы только позволили мне все объяснить! — Воскликнул он.

Она больше не смотрела на него.

— Как ваше самочувствие, Поль? — Спросила она.

— Вы совершаете страшную ошибку, — протестовал Гарольд. — Если бы вы только послушали меня, дорогая! Ты же совершенно ничего не поняла из слов, услышанных сегодня в офисе. Мисс Дарден и я были только...

Она даже не повернула головы:

— Вы еще не кончили? Ты хочешь разбудить весь отель? Ты не сможешь убедить меня, что все это только лишь недоразумение. Ты и твоя воспитанница сделали все это совершенно очевидным. Я смогла услышать очень ясно каждое слово в приемной. Тебе бы не мешало закрывать дверь, перед тем, как вступать в шутки со своими подчиненными, Гарольд!

— Это было совсем не то, что ты думаешь...

— Я очень ясно слышала свое имя. — Ее голос стал хриплым от негодования. — ГЛП комплекс, ты называешь это так, имея ввиду благодарную терпеливую леди. Внешне это узнаваемый синдром и один из которых, не скрупулезный врач всегда узнает, совершенно так как ты. Так вот, эта леди — пациент больше не испытывает благодарности к доктору Муни. Гуд бай!

Она помогла мне подняться. Парень все еще стоял тут, все еще протестовал, но она больше даже не взглянула на него. Она ввела меня в мой номер и закрыла за нами дверь. Затем она повернулась и внимательно осмотрела ее. Потом, снова посмотрела на меня, поправила обеими руками прическу, проведя устало по вискам.

— Фи! — Мягко произнесла она. — Таким образом и у вас не появится причин принимать телефонные звонки, мистер Коркоран. Я надеюсь, вы одобряете сказанные мной слова.

— Еще немного попрактиковаться и вас можно снимать в кино, — сказал я.

Я шагнул к двери и прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука. Лишь где-то далеко в холле, я услышал, как щелкнули двери лифта. Я повернулся к Оливии и увидел ее сидящей в большом кресле, каковыми были снабжены все номера в отеле.

— Доктор Гарольд Муни, — спросил я, — доктор чего?

— Гинекологии, — ответила она, — он специалист по женским болезням. Боюсь, что и по женщинам тоже. Хороший образчик, не так ли? Рода Казановы, подотряда дураков. Он приехал сюда из Пенсаколы, чтобы добиться прощения, сказал он, но на самом деле он боится скандала и возможности потерять свою богатую практику. Как будто мне хочется, чтобы все люди узнали какой дурой я была!

Она глубоко вздохнула, поискала в кармане очки и надела их на нос. Мгновения спустя, она расстегнула жакет, отстегнула удобный круглый воротник своей шелковой блузки, облегченно вздохнула, откинулась на спинку и вытянула перед собой ноги. Ее поведение было немного вызывающим, как будто она знала, что ее поза не деликатна и не подобающая для леди, ну и черт с ним. Она взглянула вверх и увидела, как я потирал щеку.

— Я думаю, что мужчины должны быть способны позаботиться о себе сами, — прошептала она с хитрецой.

— Вы видимо хотели, чтобы я выбросил его в окно пятого этажа приемом дзюдо или сломать ему пару шейных позвонков ударом карате? Кроме проблемы: куда девать тело, которая едва ли разрешима, все несомненно припишут денверскому репортеру. Кроме того, возможно, этот парень потребуется нам живой.

Она быстро нахмурилась:

— Что вы хотите этим сказать?

Я посмотрел на нее. Ее свободная поза высоко оголяла ногу. Даже стало видно какое-то нижнее белье — изящные кремового цвета трусики с темным, кофейного цвета кружевом — высовывались очаровательно и вызывающе и совершенно не в стиле ее характера — но ведь существовало же любовное приключение с красивым доктором. Кто-то, очевидно, следил за нами, шел за нее на заднем плане, ей удавалось какие-то вещи скрывать. Это очевидно более в характере доктора Оливии Мариасси, чем в связи с ее простой, твидовой импровизированной внешностью, которую она хотела всем навязать.

— Где вы встретили этого парня? — Спросил я.

— В его офисе. Хотя мы все в каком-то роде подчинены Военно-Морской авиации, мы официально не пользуемся услугами военно-морской клиники и будучи сама доктором, я ненавижу людей пользующихся бесплатной медицинской услугой, на которое не имеют право. Позже, я повстречалась с доктором Муни за коктейлем у знакомых в городе. Он вспомнил меня, что доставило мне удовольствие. Многие мужчины, как правило, лишены этого, хотя отлично помнят меня, как ученого. — Она говорила сухим, отстраненным тоном. — Мы говорили о медицине и о многом другом. Мы вместе пообедали этим вечером и потом часто обедали вместе. Ты можешь догадаться, что случилось позже.

— Несомненно. — Я пересек комнату, подошел к телефону и стал набирать Новый Орлеан — Денвер — Вашингтон, во второй раз за этот вечер.

— Не надо меня ни с кем соединять, — сказал я секретарю, когда набрал номер, — только попросите, чтобы они быстро навели справки о Гарольде Муни — специалисту по акушерству и гинекологии, только не спрашивайте меня прочесть вам по буквам. Морская база, Пенсакола, Флорида. Сообщите мне сюда утром все, что узнаете, а затем попросите их проверить все справочные данные. Пусть проверят его дом, его офис, — в общем — все. Есть ли какие-нибудь данные о Карле Кроче?

О Кроче — ничего, очень странно. Очень быстро они могут послать человека снять в картотеке данные о занятиях Кроче и я охотно бы поставил пари, что данные о занятиях Кроче длинны и составлены безвкусно. Я повесил трубку. Оливия не пошевелилась.

— Карл Кроче? — Спросила она. — Это тот мужчина...

— Тот, который наблюдал за нами в баре предыдущим вечером. Тот, который гнусно обошелся с той девчонкой в алом платье. Единственный, кто нам нужен, считал я. Теперь я в этом не уверен.

— Потому что появился Гарольд? — Ее глаза следили за мной, когда я пересек комнату. — Вы не правы, мистер Коркоран. Я слежу за нитью ваших размышлений, но вы не правы.

Я сказал:

— Мы постоянно разыгрываем сцены, док. Мы мило и привлекательно встретились, мы остроумно напились. Мы показали, что мы будем заниматься любовью, все для того, чтобы увидеть, кого это заинтересует. Это все нас немного развлекло, но рыбка в конце концов клюнула на приманку, не так ли? Твой друг Муни, очевидно, следил за нами с самого начала. Он заявил, что осведомлялся обо мне даже у портье.

Она по прежнему сидела в кресле, изящно опираясь на спинку, удивительно беззаботна о том, что происходит и что нет, принимая во внимание, где она находилась и кем она была. Я сам подумал, что я и сам не уверен, чем она являлась. Чем дольше длится этот вечер, казалось тем менее я был уверен в чем-либо.

— Все возможно, — сказала она задумчиво, — возможно, но не правдоподобно. Человек, приставленный следить за мной, предполагается, что он профессиональный убийца, не так ли? Так вот, Гарольд не может совершить такое преступление, если бы его жизнь зависела от этого. У него очень слабые нервы, мистер Коркоран. Поднять кулак на человека, стоящего к тебе спиной — предел его возможностей. Он... красивый дурак. Я знаю, — она скорчила гримасу, — да, теперь я знаю.

Я сказал:

— Все свидетельствует о том, что он стремился познакомиться в Пенсаколе. Он последовал за тобой и сюда. Мы не можем не принимать его во внимание только потому, что ты думаешь, что он легкомысленный. Надо провести стандартную процедуру, доктор, агент может действовать глупее и быть более испуганным, чем этот парень.

— Так вот, я уверена, что ты ошибаешься. — Она вздохнула, перестала оглядывать комнату. — Только одна кровать? Стоит ли метаться по этой причине? Я полагаю, что проведу ночь здесь, сколько там от нее осталось и проскользну обратно в свою комнату на заре, придав себе вид девочки, удовлетворенной любовью. О, дорогой, как я только подумала о том, как я пряталась, что бы люди ничего не узнали о Гарольде и обо мне, — она усмехнулась. — О, это будет освежающая передышка, будет нагло осведомиться об этом: что будем делать дальше?

Я сказал:

— Утром настоящая любовь расцветает, после крошечных совместных часов. Мы направимся в Алабаму, по дороге в Пенсаколу домой. Домой к тебе.

— Почему в Алабаму?

— В Алабаме задержки не будет. У тебя возьмут кровь на анализ. И тебе предстоит встреча с судьей.

Она быстро посмотрела на меня, но заговорила не сразу.

— Это так необходимо?

— Более, чем когда-либо, я в сказал. Теперь, нам надо узнать, кто из них последует за тобой, и мы должны разыгрывать сцены, если не для Кроче, то для Муни.