Глава 4

Коктейль-бар в "Монтклие Хотел" представлял собой круглый бар, имеющий неясное сходство с цирковой каруселью украшенный балдахином. По этой причине, я полагаю он был известен, как "Карнаваль Рум". Когда я вошел, все сидения балдахином были заняты. Это заставило меня, к счастью, выбрать место в стороне от остальной массы посетителей, что казалось естественным, в противном случае, кто-нибудь бы стал удивляться, почему одинокий мужчина удалился в темный угол добровольно, вместо того, что бы сидеть в баре. Кто-то должно быть и удивился позже в силу последовавших событий, если парень не ожидает подруги в одиночестве.

Бармен победил мое сердце, снабжая меня Мартини с оливками вместо того, чтобы продать мне луковую шелуху, сморщенные лимоны и прочею чепуху. Т.к. дверь и все входящие, предположительно, не имели интереса для меня, я сконцентрировал свое внимание на посетителях, окружавших бар. Со всей очевидностью я пришел к заключению, что довольно соблазнительная телка сидела на маленьком стульчике. Экспонат женского рода в алом сатиновом платье, молодой и непринужденный был очень интригующ со спины, ибо остальное не представлялось взору.

Я взял стакан, чтобы отметить мое возвращение ко гражданской жизни. Уход с корабля совершился на старом пропеллерном, тренировочном самолете, который лязгал, как бак с болтами через иллюминатор, которого длиной в триста ярдов взлетная палуба авианосца выглядела очень короткой. Катапульты не предназначались для пропеллерных самолетов. Полагалось, что они способны производить взлеты самостоятельно, но был один момент или два, когда взлетая с палубы видишь только океан перед собой, я сомневался, не совершен ли кем-нибудь здесь просчет.

Брейсуейт взлетел великолепно и высадил нас на военном аэродроме далеко от побережья. Там я обнаружил интересный и умеренно откровенную легкость заставить моего офицера выглядеть хорошим, если бы кто-то потрудился проследить за мной до самого того момента. Затем мы сели в автомобиль, который доставил нас в Песаколу, где я опять надел брюки и спортивную курточку, оставив мое военное обмундирование в пустой комнате вместе с моей лейтенантской униформой. Мы на всей скорости вернулись назад вдоль побережья в автомобиле Хели принадлежащем Брейсуейту и вернулись в Новый Орлеан немного вскоре после сумерек.

Все это было так сложно организовано в стиле старого ОСС и аналогичным с ним организациях. Если за этим больше не последовало ничего, я подумал это заставило некоторых ответственных лиц почувствовать что они соприкоснулись со значительным делом имеющим чуть ли не международный масштаб. Может быть в этом было что то серьезное. Я вышел из автомобиля за несколько домов до гостиницы.

— Вам прямо, сер, — сказал Брейсуейт. Гостиница будет слева. Ошибиться невозможно.

— Надеюсь сказал я.

— Мне не позволяется задавать вопросов, я знаю, — сказал он. Но... А! К черту! Удачи, сер.

Он протянул мне руку. Это было первое проявление гуманности, которое прорвалось сквозь его надрессированность в Морской Академии.

Я пожал ему руку и посмотрел на него. Спортивный автомобиль, в котором он сидел, приходился не выше колена. Я сказал:

— Если вы заинтересованы в этом деле, это можно устроить на постоянной основе. Я передам вам слово, как оно было передано мне. Лично я бы на вашем месте, остался бы в Морском Флоте. Но я должен вам сказать, что есть некто, кому нравится, как вы справляетесь со своим делом.

— Спасибо, сэр.

Было трудно определить в потемках, но я подумал и представил, как его детское лицо вспыхнуло на секунду от удовольствия.

— Что касается предложения...

— Отбросьте ребячество, все это дело воображения и быстрого вождения, — сказал я. И не тратьте свой ответ на меня. Учреждение контрразведки... И я назвал ему телефонный номер в Вашингтоне и махнул на прощание рукой. Счастливого приземления, как мы неприкаянные говорим.

Вспоминая все это сейчас, я ощущаю себя стариком и циником. Чтобы поднять настроение, я посмотрел на маленькую биксу в алом, но она ушла дальше, ориентируясь по окружности бара. Моей первой мыслью было, что девчонка пересела за другой стол. Затем я понял, что это огромное, круглое, хитроумное изобретение, занимающее весь центр комнаты, вращалось как волчек, только гораздо медленнее.

Конечно, я об этом был ознакомлен раньше, но это ускользнуло из моей памяти на какое-то время. Вспомнив об этом и видя на деле, факт этот явился шоком для меня, в особенности это было нечто, о чем я само собой разумеется, не должен был забывать. Это было частью нашего плана. В то же время я отметил про себя, что эта женщина сидит за столом слева от меня, в нескольких метрах дальше вдоль обитой материей скамьи, что следовала вдоль всей стены.

— Официант, — обратился я к нему игнорируя женщину, — официант, или я пьян от этого Мартини, или эта комната вращается.

Последовал смешок от женщины, которая сидела там.

— Это именно так! — сказала Оливия Мариасси. — Что за странная вещь — оборудовать так бар! Я подумала, что со мной плохо, когда зашла сюда после полудня и заметила вращение.

Таков был зачин разработанный специально для нас. Я полагаю, что Голливуд высоко оценил эту сцену с верно поданными репликами. Слова прозвучали правильно, но она не была актрисой первой величины и я понял, что она никогда не знакомилась с мужчиной в баре. Смех был принужденный и в голосе чувствовалась фальшь. Наигранная сцена.

Я оглянулся вокруг, как возможно сделал бы мужчина, к которому обратилась странная женщина в таком странном месте — иначе говоря много обещающее. По правде говоря, я совсем не предполагал, окажется Бриджит Бардо, та женщина, что сидела поодаль от меня. На мгновение на моем лице отразилось замешательство, которое я вежливо подавил. Док Мариасси не во многом изменилась с того времени, когда я в последний раз ее видел. С тех пор минуло только несколько часов, но есть женщины, которым за этот отрезок времени поменять вещи и подвести губы.

Наша ученая леди была одета в свои твидовые серые одежды. Прямые волосы стянуты назад, полное отсутствие макияжа, с крупной оправой очки придавали ей вид скрытой старомодной школьной учительницы. Она произвела в себе только одно изменение — надела туфли на высоких каблуках. Стол и слабый свет не позволяли разглядеть на ней изменение, но у меня создалось впечатление, что ее ноги не так уж плохи.

Ее улыбка была довольно ужасна. Она очевидно чувствовала боль, когда улыбалась мене. Может быть ей вообще было больно улыбаться кому-либо. Я ободрил себя этой мыслью.

— Не правда ли довольно странно это, мадам, — сказал я вежливо. — Хотелось бы знать за какое время оно совершает полный круг.

Это тоже являлось частью приготовленного диалога. Это давало ей возможность в виду ее ученого характера сверить часы и прохронометрировать. Так как круглый бар затрачивал пятнадцать минут на один оборот. Мы стали старыми друзьями к тому времени, когда научное изыскание было окончено и перепроверено — стали старыми друзьями — во всяком случае для меня, чтобы купить ей Мартини и впоследствии еще несколько стаканчиков, попросить проявить жалость к одинокому мужчине из Денвера, который ни чего не знает о Новом Орлеане, не знает даже где раздобыть хорошую еду.

Это было довольно хорошее начало для начинающегося романса, и этим мы никого не обманывали. Я надеялся, что она почувствует это. Я надеялся, что у ней достанет чувства разыграть сцену с сигаретой, дав мне шанс разыграть джентльмена со спичками, перед тем как пуститься в игру по серьезному.

Затем я вспомнил, что она не одобряет тех, кто курит. Я заметил, как она собирается пуститься в новую спланированную для нее сцену которая, как я знал, будет так же убедительна, как слово, даваемое школьником, что он не будет вести себя плохо — как я заметил человека, глянувшего на нас от дверей.

Он совсем не прятался от нас. Он просто стоял там и смотрел на нас задумчиво и я уже знал, что это именно "он". Никакого сомнения. Я полагаю, вы бы тоже заметили его, заметили этих тренированных людей, — профессионалов, мужчин, занимавшихся тем же ремеслом, что и вы. Я не хочу сказать, что узнал его лично. Нет, он мне был незнаком. Он отсутствовал и в нашей приоритетной, богатой картотеке. Но это был "наш" человек, он им должен быть. Они совсем не одинаковые. Я не думаю, что их здесь было двое, двое людей такой разновидности, — кроме него и меня, я полагаю.

Это был крупный, среднего возраста мужчина, лысый, с оттопыренными ушами — похожими на симметричные ручки на украшенной орнаментом вазе, только он уж во всяком случае орнамента не имел. У меня создалось почти зрелищное ощущение того зловещего выражение во взгляде, который я позволил себе. Я не осмелился смотреть дольше. Может быть его инстинкты не были так обостренны, как мои. Если это так, то он значит еще не заметил меня, просто обычным рутинным образом бросил на меня взгляд, как если бы он отметил всякого, кто имел бы контакт с его реальным объектом — Оливией Мариасси.

Да, шанс существовал, хоть и не такой хороший, поскольку она не проговорилась безнадежно. Поведение этой леди — интеллектуала граничило с некоторой неуклюжестью, когда она случайно заговорила с незнакомым человеком в баре. Но мы не могли выставлять ему и дальше ее фальшивые улыбки и заученный диалог, иначе он бы понял, что эта встреча спланирована заранее.

— Извините меня, — сказал я обрывисто и направился прочь, когда она начала что-то говорить.

Поднимаясь, я заметил, как сжалось, точнее вытянулось, лицо Оливии. Кроме всего прочего, она сама нервничала, разыгрывая эту отвратительную сцену, и вот этот ужасный человек нарушил наш сценарий от самой двери. Это все могло сойти за реакцию робкой женщины впервые отлучившейся из дома, чья удачная попытка была грубо оборвана. Я надеялся, что она догадается купить вина и выпить его, как бы поступила всякая женщина, чтобы скрыть свое смущение, а затем убежать прочь. Я также надеялся, что она вспомнит, что должна отправиться прямо в свою квартиру и запереть дверь, согласно инструкции, если дела пойдут плохо.

Я подозвал официанта.

Заплатив по счету и покидая бар, я знал, что дела довольно плохи. Он сел за угловой стол, он казалось больше не смотрел на меня, но я знал, что от его взгляда не ускользало ничего. Естественно он смотрел на комнатные растения, на звонящего по телефону — ничего не указывало, что его объект вычислен, ловушка расставлена и профессионал начнет игру против него. Сегодня вечером, он видимо не будет смотреть за игрой пристально, чем в прошлый вечер, или быть может завтра вечером, но он всегда на стороже и заметит всякое отклонение от нормы. А заметит он обязательно. Его жизнь и работа зависят от этого.

"В чем я нуждался теперь, — подумал я, — это убедительная копченная селедка — может, той в алом будет достаточно."

Это был сумасшедший порыв, был один шанс в его пользу и моя удача зависела от него. Девчонка в алом сатиновом платье и ее приятный милый задик все еще виднелся передо мной во вращающемся баре и место подле нее было свободным. У нее был целомудренный вид, какой обычно красивая девчонка принимает на публике, поджидая для эскорта домой мужчину. Я подошел к ней, шагнул на поворотный круг карусели, сел и кинул деньги на стойку.

— Мартини, — сказал я бармену. — Очень, очень сухого, пожалуйста. Двойного мартини.

Я бросил косой взгляд через плече на Оливию. Она взяла вина и угрюмо потягивала его, глядя прямо перед собой, как если бы она думала, что весь бар смотрит на нее. Все было в рамках игры. Может нам стоит закончить игру. Мысль, как нам снова восстановить контакт, так чтобы это было убедительно, я пока отложил.

Я улыбнулся девушке сидевшей рядом со мной:

— Я только что избежал судьбы, худшей чем смерть. Да предохранят меня Боги от влюбленных учительниц на каникулах.

У ней были черные волосы и стройные голые плечи и длинные белые перчатки. Ее глаза были темные и крупные, обрамленные тяжелыми черными бровями. Она была красивая девчонка, но она не принадлежала к завсегдатаям бара Монтклие, — думал я, рассматривая ее в упор. Нельзя сказать, что она была поношенное платье, но ее платье облегало ее тесно, имело морщинки и растянулось по швам. Перчатки и носки были безупречны, но ее алые сатиновые туфельки были явно поношенны и в них много танцевали по вечерам. Я бы не удивился, что их подошва очень изношена.

"Она принадлежала очевидно к девчонкам, которым приходится считать каждое пенни, носить вещи сохранившиеся от прошлогодней роскоши. Возможно у ней была одна программа: принимала напитки в баре Монклер, и обедала у "Антуана". Так могло быть, если бы она была одна", — подумал я. Ей может быть не понравится мое знакомство.

— Пожалуйста, прошу извинения, — холодно сказала она. — Это место занято.

— Ты помнишь меня? — спросил я. — Поль Коркоран из Денвера, штат Колорадо. Это и в самом деле великолепно, куколка! Я толкнулся в отель прошлым вечером, никого не зная в городе. А сегодня вечером забежал сюда, выпить что-нибудь и посмотреть кто тут есть! С каким субъектом ты здесь? Можешь бросить его?

Она посмотрела на меня дольше, чем следовало, так чтобы увериться, что она не помнит меня совершенно. Она взглянула на дверь с надписью "мужской туалет", но она оставалась закрытой. Затем посмотрела на бармена.

— Послушай, — сказал я мягко. — Улыбайся и смотри на пол, милочка. Затем снова посмотри вверх, как если бы мое пребывание здесь — самая смешная и приятная вещь, которая когда-либо случалась в твоей жизни.

Она заколебалась и посмотрела вниз. Ее улыбка страшно изменилась, поскольку она увидела в моих руках нож, спрятанный от взглядов нашими телами и прилавком бара.

Бармен поставил мой мартини напротив меня, взял деньги и ушел, ничего не заметив. Я взял мартини левой рукой. Девчонка все еще улыбалась, пристально глядя на нож.

— Посмотри теперь вверх на меня и улыбнись, — сказал я над краем стакана. Она посмотрела вверх на меня и улыбнулась. Прекрасно, это можно было назвать улыбкой.

— Лезвие четыре дюйма длиной, — сказал я. Очень острое. Возьми стакан и улыбнись.

Она взяла стакан и улыбнулась.

— Видела ли ты кого-либо, вспоротого ножом? — спросил я. — Это сумасшествие, крошка. Меня естественно схватят, если ты позовешь на помощь, но они опоздают. Ты будешь сидеть здесь, придерживая свои кишки своими красивыми белыми перчатками, чувствуя как твоя жизнь уходит меж пальцев теплая, влажная и красная. Похожая на кровь.

Я описывал ей все яркими сочными красками. Круглый бар медленно вращался. Все окружающие нас люди смеялись и разговаривали. Девушка провела по губам краешком своего языка.

— Что... что вам надо от меня?

— Посмотри на бар снова и улыбнись. Ты оставишь своего мальчика и пойдешь со мной. Запомни, мы старые друзья. Не забудь свой кошелек. — Она механически взяла его. Я сказал:

— С барменом поступим так, пусть он передаст твое сообщение. Скажи ему, что ты покидаешь джентльмена, который был с тобой, но что ты позвонишь ему утром. Вначале мягко возьми меня за руку и подмигни ему, когда будешь говорить это все.

Все сработало. Все случилось так быстро, что они ни о чем не успели подумать о фокусах, и бармен занимался напитками и коктейлями весь вечер. Он не обращал внимание на нюансы. Затем мы вышли, болтая о пустяках — по крайней мере я болтал о пустяках — в то время, как стройная девушка в алом, отчаянно вцепилась в мою руку и улыбнулась с выражением испуга в ее черных глазах.

Лысый мужчина за угловым столом ни разу не посмотрел на нас до самой двери. Никто не заметил этого, может быть кроме Оливии Мариасси, которая может быть испытывала нескромный интерес глядя на мужчину, который отклонил ее неуклюжую попытку завязать разговор и удалился с молодой и красивой девушкой.

Глава 5

Нам пришлось долго идти по гостиной к выходным дверям и мой разговор много потерял от спонтанности, ума и озарения к тому времени, когда мы вышли на тротуар. Мы пошли прочь от отеля. Это была старая часть Нового Орлеана с односторонним движением, с одной полосой движения, пустынна и достаточно широка для лошади в упряжке с тележкой, а тротуары достаточно широки для дам с кринолином. Переулок по которому я отправился был уже, будто трещина между двумя высотными зданиями.

Где я остановился наконец небо имело фиолетово-серую полоску над нами и освещенная улица являлась узким кусочком жизни и надежды оставшейся далеко позади нас или так показалось ей. Когда мы остановились, она защищаясь прислонилась спиной к стене. Ее бедное лицо, обрамленное полуночно-темными волосами выглядело таким белым, как ее перчатки.

— Как ты думаешь, что случится с тобой: куколка? — спросил я.

Она покачала головой.

— Не знаю! — прошептала она. Какую гнусную вещь ты задумал, совершай поскорее, не мучай меня. Это отвратительно.

— Я не мучаю тебя, — ответил я. — Я только хочу, чтобы ты знала, что произойдет после, чтобы ты не петушилась. Когда я закончу речь, я вложу этот нож и поцелую тебя, потому что ты славная девчонка и помогла мне убраться из гнилого места. Ты готова?

Она прямо посмотрела на меня, испуганная и смущенная. Вот этого я хотел добиться. Теперь, когда я воспользовался ею, мне надо чтобы она ни чего не сказала полиции обо всем происшедшем. Быть брошенным в тюрьму — такая вещь не позволительна нам. В данный момент романтический подход мужчины — загадки, кажется наилучшим решением, чтобы вызвать ее молчание. Был еще один способ, чтобы заставить ее замолчать навсегда — это убить ее, что тоже было не необходимо, ни желаемо.

— Но...

— Разговора не требуется, — сказал я. — Подай мне руку.

Я опустил ее руку, поймал ее ладонь и сжал ее пальцы вокруг ручки ножа. Я направил лезвие к своей груди.

— Нет, — поправил я, — немного влево, куколка. Это тяжелая работа — сунуть нож меж ребер мужчины. Так гораздо лучше. А теперь сосредоточься. Все что надо сделать — сильно толкнуть, лезвие войдет мягко и легко. Ты удивишься, как мало требуется усилий, чтобы убить мужчину. А теперь поцелуй.

Двигаясь очень свободно, обдуманно, будто вы ловите испуганную птичку, я взял ее лицо своими руками и наклонил вниз. Ее лицо было холодным, как и ее губы. Я почувствовал, как лезвие двинулось слегка ко мне, но оно не вонзилось даже в пиджак. Я отступил, когда поцеловал ее. Она опустила руку. Мгновение спустя, я услышал ее нервный смех.

— Мистер, — выдохнула она. — Мистер, я... — она замолчала.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Антуанетта, — прошептала она. — Антуанетта Вайл.

— Тони?

— Друзья зовут меня Тони, — сказала она. Ее голос стал тверже. — Я сообщу вам, когда вы определитесь поточнее. А пока... А пока я думаю, что мисс Вайл звучит гораздо лучше, не так ли?

— Да, мадам, — сказал я.

Мы стояли так глядя друг на друга, слушая городские звуки вокруг нас, но ничего не двигалось в потемках узкой аллеи, где мы находились. Она посмотрела на нож в своей руке и снова на меня.

— Вы напугали меня, — прошептала она. — Вы так меня напугали! Я и в самом деле подумала, что вы... Возьмите это! — Я взял нож, закрыл его и положил в карман. Она пристально смотрела на меня. — Что случится, если я побегу? — спросила она.

— Здесь? Здесь темно и ты возможно упадешь и порвешь свои чулки. Лучше идти осторожно, пока не выберешься к свету, если конечно хочешь покинуть меня.

— Если? — выдохнула она. — Если? Вы что — сумасшедший? Или вы думаете, что я... — Она замолчала.

— Ты ни сколько не любопытна? Ни сколько не заинтригована? Я должно быть потерял свою хватку, — сказал я. — Значит у тебя больше нет никаких планов на сегодняшний вечер, которые я не испортил совсем? Не хочешь ли отобедать со мной, в любом месте, по любой цене — и послушать немного лжи о том, почему я сделал то, что сделал. Я замечательный лгун, мисс Вайл.

— Всему поверю, — сказала она. — Вы заинтересовали меня, вы и этот отвратительный, выглядевший маленьким, нож. Действительно ли вас зовут Коркоран, как вы сказали ранее? Тогда.

— Нет, — сказал я. — И даже не Поль. Но чего вы боитесь? Имени Поль — достаточно на один вечер, не правда ли?

Она сказала:

— Я совсем не такая, Поль. Я совсем не то, что вы думаете обо мне...

— Мисс Вайль, секс конечно важен для меня и вы красивая девушка, но я удовлетворяю свои потребности не похищая молодых леди с помощью ножа. — Сказал я.

Она заколебалась и сказала несколько с напускной честностью:

— Конечно, я не прикидываюсь невинностью. Вы вероятно уже догадались об этом.

Я сказал:

— Это волнующий сюжет разговора, но его следует продолжить в более теплом месте. Есть ли у тебя, что накинуть на себя?

— Да. — Это было проверено. Это не тот пиджак, которым вы хотели бы покрасоваться в баре высшего класса. Мне возможно придется взять его домой вместе с ним. Бог знает, что мне придется рассказывать, чтобы забрать его обратно. Он заботливый тип. Она сжалась от дрожи. — Очень холодно. Вы сказали, что пойдем куда угодно?

— Да, мадам.

— Ресторан любой стоимости?

— Да, мадам.

Она снова заколебалась. Затем рассмеялась и взяла меня за руку:

— Не отказывайтесь от своих слов. "Антуан" находится через два дома отсюда...

У меня было предчувствие, что это будет "Атуан", если она решится на выбор. Я полагаю это обыкновенный выбор для Орлеана, хотя можно было предполагать, что есть боле новые рестораны, где хорошо кормят и хорошее общество. Атмосфера в "Антуане" не очень-то роскошная, несмотря на репутацию, какую имеет это место. Посетители хорошо одеты и официанты знают свое дело, но обеденный зал являлся разновидностью бара и разочаровывал всякого, кто приходил в ожидании наслаждения старомодной южной роскошью. Вы предположительно приходите сюда, чтобы есть, а не изучать, как я полагаю, обстановку и мебель.

Нам пришлось ждать когда освободится стол. Тот, который нам дали, находился посередине зала. Ожидание мне надоело, но я сказал себе, что мне не зачем торопиться в отель. Оливия должно быть в безопасности, если она последовала нашим инструкциям, и лучше для меня, чтобы прошло какое-то время прежде, чем мы встретимся. Я могу быть уверенным, что этот потерянный ребенок, которого я вовлек в игру, не причинит нам никаких неприятностей в дальнейшем.

— Мне надо поправить свой туалет, — сказала Антуанетта, после того, как метрдотель усадил за стол и удалился. — Этот испуг так на меня подействовал.... Я чувствую себя немного неприбранной. Вы не находите?

Я посмотрел на нее через стол. Она была очень приятной девушкой, но мне кажется, "приятная" немного не то слово. Миловидное лицо, несколько несимметричное, с густыми бровями, почти не встречающимися над прямым маленьким носом. Судя по ее очень индивидуальным бровям и поношенным сатиновым туфелькам, она возможно и не голодает, но она принадлежит к тем девчонкам, для которых дорогая еда в модном ресторане означает нечто большее, чем просто пища. Она принадлежит к девчонкам, которые неутомимо прыгают и высоко, при такой возможности.

— Нет, — сказал я. — Не имею ничего против.

Я смотрел, как она шла через зал, стройная и прямая в своем блестящем платье.