Глава 20

Это не было похоже на вечер вопросов и ответов. Сначала, по крайней мере, она не спросила ничего такого, на что у меня не нашлось бы быстрого ответа. Я не голливудский герой, и я не буду разбиваться в лепешку, чтобы доказать, какой я крутой малый. Я никогда не придерживался того убеждения, что коммунисту ни под каким видом нельзя ничего говорить только потому, что он — или она — задает тебе вопрос.

Раз мадам Линь горела желанием узнать, какое сообщение Уоллинг передал мне через Нэнси Гленмор, и передал ли я эту информацию в Вашингтон, и нашли ли они ей применение, я не видел причин не рассказать ей об этом — в особенности учитывая, что она, возможно, уже все узнала от Вади, звонившей ей накануне вечером. Она теперь просто сверяла наши показания. Когда же она подошла к истинной цели моего появления здесь, ситуация несколько усложнилась. Я еще не решил, какой наилучший способ поведения избрать.

— Я прибыл сюда, чтобы найти доктора Макроу, — ответил я, желая потянуть время.

— Нам это известно, — сказала мадам Линь. — Меня же в этой связи интересует, что вы намеревались сделать, найдя его.

— А разве Вадя вам не сказала?

— Эту русскую вряд ли стоит рассматривать как надежный источник информации, мистер Хелм, — учитывая ее собственные интересы, а также и ваши интересы.

Раздался стук в дверь. Смуглолицый, стоящий на карауле, взглянул на мадам Линь. Та кивнула, и он стал отпирать. Тут я понял, что он несколько действует мне на нервы. Она могла бы, по крайней мере, обратиться к нему по имени, чтобы я хоть как-то обозначил его в своих мысленных схемах. Хоть бы он раскрыл рот, и выразил свое отношение к чему-то! Ведь я же знал: когда ему хочется, он что-то изрекает. Я ведь слышал. Ну а может, ему просто пока было нечего сказать.

Он широко распахнул дверь. Вошел Макроу, держа в руках стальной поднос, где я увидел две фляжки, банку с абсорбирующей ватой, зажимы и шприц, все аккуратно разложенное на белоснежном полотенце.

— Можете поставить это на стол, доктор, — сказала мадам Линь. И объясните прямо сейчас мистеру Хелму суть программы экспериментов, в которых он будет участвовать.

Макроу даже не взглянул на меня. Взяв пинцет, он вытащил из колбы ватный тампон и опустил его в бутыль с жидкостью — очевидно, это был спирт.

— Мы пытаемся определить эффективность действия сыворотки, — сказал он и, подойдя ко мне, свободной рукой закатал мой левый рукав. — Я собираюсь вам ввести... Но этому человеку уже была сделана сегодня какая-то инъекция, мадам, — быстро сказал он, устремив на нее взгляд. — Вот след от иглы и небольшое вздутие тканей вокруг...

— Тогда сделайте инъекцию в другую руку, — посоветовала она. — Это было всего лишь нейтрализующее средство против наркотика, который ему дали.

— Но эта инъекция могла оказать воздействие на иммунные свойства его организма! Она пожала плечами.

— Ну, тогда, используйте его для чего-нибудь еще. У нас пока что недостаточно данных. — Она взглянула на меня. — Вы понимаете, мистер Хелм, в данный момент вас вакцинируют против вируса. А через несколько часов вам в организм введут культуру. Тогда ваши шансы выжить, как показывает наш предшествующий опыт, будут равны шестидесяти процентам.

— Шестьдесят и пять десятых, — поправил Макроу, — если судить по нашим последним данным, которые, впрочем, могут быть признаны достоверными лишь с точностью до первого целого числа, поскольку они отражают картину протекания болезни у двадцати восьми обследованных пациентов.

Я быстро произвел в уме вычисления.

— Другими словами, это означает, что семнадцать выжило, а одиннадцать к сегодняшнему дню умерли? Мадам Линь одарила меня одобрительной улыбкой.

— Вы быстро считаете. Разумеется, мы говорим лишь о тех, кто был вакцинирован. Из нашей первой контрольной группы, состоявшей из двадцати человек — они были инфицированы без первоначального введения сыворотки, — ни один не выжил, но, по расчетам доктора Макроу, при должном медицинском уходе пять из каждой сотни, возможно, смогут излечиться. Эти цифры я упоминала вам ранее.

Ну что ж, люди умирают во всех уголках света — каждый по-своему. Я не собирался рыдать только лишь по той причине, что еще несколько бедолаг пали жертвой хладнокровного медицинского эксперимента, но выказать некоторое негодование счел уместным.

— Двадцать и двадцать восемь — это сорок восемь! — сказал я. — Где же вы раздобыли этот человеческий материал?

Я обращался к китаянке, но мне ответил Макроу — мерзким тоном:

— Можно сказать, это все были добровольцы. Чрезвычайно любопытные субъекты — вроде вас, которые совали свой нос не в свое дело и мешали мне работать. Я их предупреждал! Я всех предупреждал! Я не собираюсь провести остаток жизни, работая за гроши, в то время как другие на моих открытиях наживают миллионы.

При других обстоятельствах его речь прозвучала бы смехотворно: капризный ребенок, жалующийся на несправедливость жизни.

— Сорок восемь любопытных — это очень много, — заметил я. — А вы уверены, что мадам Линь не подбросила вам случайных прохожих — людей, которым и в голову не приходило чем-то вам навредить, которые просто подвернулись под руку?

Он ничего не ответил и воткнул иглу мне в правую руку несколько более свирепо, чем требовалось. Он прекрасно понимал, что его пациенты вовсе не были вражескими агентами, но не хотел признаться в этом даже себе самому.

Его реакция навела меня на мысль, как с ним следует разговаривать, и я продолжал:

— Полагаю, вы некоторым образом свыклись с этим. В конце концов, вы же намереватесь умертвить миллион людей, прежде чем завершите свои опыты, не так ли? — Он сердито вздернул голову. Я усмехнулся и продолжал сладким голосом: — О Господи, я же вас не критикую, приятель! Я и сам тем же зарабатываю на жизнь. Кстати сказать, я ведь прибыл сюда, чтобы убить вас.

Слава Богу, что я дождался момента, когда Макроу вынул иглу, потому что он, без сомнения, сломал бы ее — так он подпрыгнул. По его поведению я понял, что нахожусь на верном пути: с этим субъектом не стоило играть в хитроумные игры, надо было просто давить ему на психику — в точности как Бэзилу. Мадам Линь, ее восточных сатрапов и смуглолицего молчуна, думал я, так просто не прошибешь, но, понятное дело, им волей-неволей пришлось удовольствоваться мягкотелым помощником с загнивающего Запада.

Макроу облизал губы.

— Но я-то думал, что вы... американский агент.

— И что?

— Но ей-богу... То есть, я хочу сказать, мы же не пользуемся услугами наемных убийц, разве нет? Я рассмеялся.

— Чья бы корова мычала! Это кто же такие “мы”, хотел бы я знать? Вы-то, надо полагать, уже не считаете себя американским гражданином? Вы, мой друг, болван! А как вы думаете: что с вами будет? Вы что же, рассчитываете наварить сто миллионов “зеленых” с помощью этой леди, возродить фамильную плантацию — простите, замок — и обосноваться здесь этаким богатеньким шотландским бароном в килте и со спорраном?

Его глаза затуманились, и я понял, что попал в больное место. Как верно заметила мадам Линь, голова у Макроу была забита кучей разных фантазий. Я продолжал безжалостно:

— Позвольте дать вам один совет, док, — как убийца убийце. Я вот вижу, что наш неразговорчивый друг Шотландская охотничья сумка из мехавыложил изъятые из моих карманов вещи вон там на столе. Там должен быть небольшой, очень симпатичный ножичек с четырехдюймовым лезвием. Нож удобный и острый. Я что-то не вижу там своего револьвера, так что возьмите-ка этот нож, док, и перережьте себе горло — тем вы избавите многих людей от всяческих бед.

— Тебе бы лучше себя от бед избавить, гад! ( отрезал он.

— Себя или тех, что придут за мной, если моя миссия окончится неудачей. Я так думаю, их будет не меньше десяти миллионов.

— Что вы несете?

— Ну, я просто воспользовался вашими цифрами, док. По вашим расчетам, ваш вирус убьет около девяноста пяти процентов населения, не так ли? Население земного шара составляет сегодня примерно два миллиарда человек. После того, как девяносто пять процентов их погибнет, останутся все же еще десять миллионов. И каждый из них будет разыскивать доктора Арчибальда Макроу, вооружившись “пушкой”, или ножом, или увесистой дубинкой, или просто отправится на поиски с голыми руками, одержимый жаждой убийства. На этой обезлюдевшей планете, амиго, вы будете самым непопулярным жителем.

Он натужно засмеялся.

— Все, что вы мелете, просто смешно. Конечно, пока нас не вынудят, мы и не собираемся...

— Вы — может быть, и нет, — возразил я. — Но она — точно собирается!

Я скорее почувствовал, чем увидел, как шевельнулась мадам Линь. Безымянный смугляк у дверей тоже сдвинулся с места, точно намереваясь подскочить и заткнуть мне глотку, но она знаком приказала ему не вмешиваться. Она наблюдала за Макроу. Он взглянул на нее и перевел взгляд на меня.

— Вы сумасшедший! — заорал он. — Мадам Линь просто-напросто принимает меры предосторожности против вмешательств извне...

— Ну конечно, конечно! Если ее послушать, так в этой дыре электронных приборов с дистанционным управлением больше, чем на космическом корабле! После отплытия отсюда она собирается сидеть в корабельной радиорубке круглые сутки, отдавая приказы и рассылая ультиматумы, и нажимать на кнопки, точно церковный органист, наяривающий самые трудные пассажи из Гайдна. Мне в жизни ни разу не приходилось слышать, чтобы взрослая женщина несла такую научно-фантастическую чушь! — Я бросил взгляд на мадам Линь. — Только поймите меня правильно, мадам! Я наслаждался каждой репликой вашего выступления. Это было великолепно — правда!

Китаянка не шевелилась. Она сбросила норковую шубку, под которой оказалась облегающая шелковая туника, ниспадающая на узкие брючки. На губах у нее играла слабая улыбка, точно она находила меня слишком забавным, чтобы заставить замолчать — по крайней мере, пока я делал полезную для нее работу. В конце концов, очень скоро ей пришлось бы выложить ему все начистоту, и сейчас она могла наблюдать за его реакцией, пока я работал языком за нее.

Макроу снова облизал губы.

— Но... я не понимаю.

— А что тут понимать, сынок! Нет тут никакого дистанционного управления. Тут только и есть, что эта черная рукоятка в стене. Она врубит ее перед тем, как выйдет за дверь и отправится на корабль, о котором так много говорено. Поскольку она так настойчиво уверяет нас всех, что за ней придет корабль, на самом деле, вероятнее всего, это окажется самолет или подводная лодка. Скорее — последнее. У них, я слыхал, есть пара-тройка — не самые, современные, атомные, но вполне надежные. Вполне пригодные для того, чтобы забрать ее — при полном радиомолчании, само собой, — и доставить к берегам Европы, где она выпустит ваших заразных крыс, а потом отправится через Атлантику, чтобы высадить крысиный контингент на Северо-Американском материке и, возможно, чуть поменьше, — на Южно-Американском. А потом домой — в Азию! Заниматься производством сыворотки и лихорадочно добиваться ее усовершенствования с помощью некоего Макроу, чтобы вакцинировать как можно больше своих соплеменников — разумеется, только наиболее политически благонадежных! А все прочие могут провалиться в тартарары. И ваша хвостатая “Черная смерть” будет триумфально шествовать смертоносным маршем по земному шару, где останется лишь одна страна, которой суждено распространять свою территорию на всю мировую сушу...

Я наблюдал за тонким улыбающимся лицом китаянки. И понял, что иду по верному следу. Она чуть заметно шевельнула пальцем. Я не видел, как сорвался с места смуглый, потому что не смотрел в его сторону, — но я услышал. Уворачиваться смысла не было. Да и куда я мог деться? Я просто надеялся, что он хорошо знает свое дело, — и не ошибся. Удар мгновенно вышиб из меня дух, и боли я почти не почувствовал.

Глава 21

Проснулся я в клетке, точно крыса. То есть, конечно, и ячейки в сетке были покрупнее, и сама сетка покрепче, но в общем — самая настоящая клетка. Я лежал на прогибающейся сетчатой полке — койке, вделанной в стенку клетки на высоте восемнадцати дюймов от каменного пола. Не было ни матраса, ни одеяла и никакой мебели — только в углу торчала обычная раковина с краном. В воздухе воняло инсектицидом и каким-то дезинфицирующим химикатом, однако вонь была не слишком сильной, чтобы заглушить прочие ароматы, напоминающие амбре общественного сортира. На меня надели, похоже, груботканую полотняную пижаму.

Я ухитрился получить всю эту информацию только при помощи обоняния и зрения. Я осторожно пошевелился, предупреждая тех, кто, возможно, следил за мной, что собираюсь просыпаться. Мне представлялось маловероятным, что, если я застану их врасплох, они предлежать мне нечто иное, чем удар прикладом, а мой затылок и так уже страдал повышенной чувствительностью к механическим воздействиям.

Я сел, никем не обиженный, и обнаружил, что нахожусь в своей клетке — или камере — один-одинешенек. Впрочем, рядом находились другие клетки: они тянулись по обеим сторонам длинного узкого коридора, вырубленного в скале. Соседняя клетка была пуста. В следующей находилась — судя по длинным волосам — женщина. Она спала. Волосы у нее были спутанные, седые и незнакомые. Из других клеток в мою сторону смотрели несколько равнодушных лиц. Ни одно из них я раньше не видел.

Я решил, что нахожусь в смотровом отделении, на чью дверь — возле нее стоял часовой — обратила мое внимание мадам Линь. Помещение сильно напоминало питомник, который она мне демонстрировала, только клетки тут были куда больше, а их обитатели облачены в некое подобие одежды, и тут отсутствовали диковинные электронные приспособления для автоматического открытия дверей.

— Ну что, полегчало, старина?

Я оглянулся. В клетке рядом с дверью — последней в моем ряду — стоял ни кто иной, как сэр Алистер Кроу-Бархем, устремив на меня взгляд из-за крепкой стальной сетки. На нем тоже была пижама, а на ногах резиновые сандалии. Поглядев вниз, я обнаружил такие же под своими нарами. Я сунул ноги в сандалии и встал, потирая ноющую шею. Чувствовал я себя как после нокаута — что неудивительно, если учесть, что я дважды на протяжении двух часов терял сознание, причем по разным причинам.

— Буду жить, — пробормотал я.

— Счастливчик, — отозвался Лес, — коли так уверен. Я слабо усмехнулся ему в ответ.

— Ну, скажем, так: я буду жить до тех пор, пока кто-то не решит иначе. Я так думаю, что скоро они впарят мне свою суперактивную культуру под завязку, после чего все будет зависеть от милости госпожи удачи. Но, черт побери, шестьдесят к сорока — ставка куда лучшая, чем обычно бывает в нашем бизнесе, по крайней мере, я себя этим утешаю. Кроме того... — я оглянулся. — Тут можно говорить?

— О да! — успокоил он меня. — Тут нет потайных ушей. В этом местечке все очень незамысловато. Ни тебе микрофонов, ни телекамер. Время от времени кто-нибудь заявляется сюда проверить, как мы себя ведем, и два раза в день проводят полный осмотр, чтобы выяснить симптомы и забрать тех, у кого положительная реакция — то есть тех, кто заразился.

Пожалуй, мне следовало бы выразить хотя бы дружеское любопытство по поводу тех устрашающих приключений, которые он, без сомнения, пережил с тех пор, как мы расстались в Лондоне, но сам факт, что он находился здесь, был достаточно красноречив. Детали же были не так важны. Да и его, кажется, не особенно-то интересовали мои жуткие похождения.

— И какова же участь так называемых “положительных”? — спросил я.

— Как мне говорили, их до недавних пор держали внизу в специальном отсеке, но эти опыты уже прекращены. Мадам Линь, по-видимому, решила, что у нее нет ни времени, ни оборудования, ни персонала, чтобы наблюдать каждого больного вплоть до летального исхода. Теперь, насколько я понимаю, “положительных” просто сбрасывают в море.

— Похвальная чистоплотность, — заметил я. — Надеюсь, ты уже обследовал замки, заметил график смены караула и тому подобное?

— Конечно. А что тут еще делать? Но я не обнаружил никаких многообещающих изъянов. Мне говорили, что кому-то уже удалось сбежать отсюда — одному из ваших: он каким-то образом ушел от похоронной команды, когда его забрали отсюда смеете с другими “положительными”. После долгих размышлений, приятель, я пришел к выводу, что побег без помощи извне вряд ли возможен. — Он горестно передернул плечами. — Вероятно, я свалял дурака в Лондоне, позволив им так легко себя поймать. Я ведь, знаешь ли, большой спец по побегам. Это мой конек. И вот, понимаешь ли, вообразил себе, что ежели дам себя привести сюда... — он вздохнул. — Эх, гордыня, гордыня...

— Ну, теперь-то нас двое, — сказал я. — Я себе тоже нечто подобное вообразил. Однако мне удалось провести с Макроу небольшой сеанс психотерапии, пока он вкалывал мне свое сказочное пойло. Пускай часок-другой поразмыслит над моими словами. Очень может статься, что он будет готов принять наше предложение, когда придет сюда делать вторую инъекцию. Во всяком случае, на это можно надеяться. Сколько сейчас времени?

— Не могу сказать точно, дружище. Тут нет часов. Впрочем, ты пробыл без сознания примерно час. И заставил меня поволноваться.

— Так долго? — комбинация из нескольких инъекций вкупе с сокрушительным ударом заставила меня проваляться бездыханным дольше моей нормы. — Все равно время есть — можем подождать. Конечно, если тут у нас ничего не получится, может, возникнет шанс на этом чертовом корабле или подводной лодке.

— Боюсь, тогда будет уже слишком поздно, — заметил Лес.

Я взглянул на него.

— Ты и об этом тоже думал? Можно не сомневаться, что перед отъездом она выпустит здесь небольшую стаю зараженных животных, но, во всяком случае, можно помешать ей развезти по миру остальных. В этих местах на всем побережье почти нет населенных пунктов, но если нам удастся послать предупреждение загодя, ваши люди смогут перекрыть эту зону и уничтожить чумных зверьков, пока те не разбежались. Сейчас существует целый ряд сильных всепроникающих отравляющих веществ. Думаю, газовая атака на крыс может увенчаться успехом.

— Да, — сказал он убитым голосом, — но это не совсем то, что я имел в виду, приятель. Ты, должно быть, заметил, что я стараюсь держаться от тебя подальше и что я не протянул тебе для приветствия пятерню — или сколько там пальцев можно просунуть сквозь сетку.

Я некоторое время молча смотрел на него. Его длинное лошадиное лицо было как будто таким же, как обычно, если не считать отросшей за несколько дней щетины. Я глубоко вздохнул.

— Ты уверен, амиго?

— Вполне уверен. Мне удалось скрыть симптомы при утреннем осмотре, но они непременно заметят, когда будут сортировать нас сегодня днем. Знаешь, возникают такие мерзкие опухоли. Так что я ничем тебе не смогу помочь в море, на чем бы вас ни отправили. Меня там не будет. Они забирают с собой только “отрицательных”. Так что если ты хочешь чего-то добиться совместно со мной, нужно все сделать до отплытия.