 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Громов Дмитрий :: Нортон Андрэ :: Гарднер Эрл Стенли :: Раззаков Федор :: Грин Александр :: Борхес Хорхе Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Справочник по реестру Windows XP :: Повесть о Воронихине :: Путь на Грумант :: Амнезия творца :: Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. :: Современная русская литература - 1950-1990-е годы (Том 2, 1968-1990) :: Верноподданный (Империя - 1) :: Gump & Company |
Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)ModernLib.Net / Поэзия / Галич Александр Аркадьевич / Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) - Чтение (стр. 11)
Им снятся златые горы, Им снится знамя Победы, рябое от рваных дыр. А нам и поспать-то некогда, Потому что мы – мародеры. Но спятив с ума от страха, Нам – рукоплещет мир! Слушайте марш мародеров!.. И это еще не главное. Главного вы не видели. Будет утро и солнце в праздничных облаках. Горнист протрубит побудку. Сон стряхнут победители И увидят, что знамя Победы не у них, а у нас в руках! Слушайте марш… Марш… И тут уж нечего спорить. Пустая забава – споры. Когда улягутся страсти и развеется бранный дым, Историки разберутся – кто из нас мародеры, А мы-то уж им поможем! А уж мы-то их просветим! Слушайте марш победителей! Играют оркестры марши над пропастью плац-парада. Девки машут цветами. Строй нерушим и прям. И стало быть – все в порядке! И стало быть, все, как надо – Вам, мародеры, пуля! А девки и марши – нам! Слушайте марш победителей! (Скрип сапогов по гравию) Славьте нас, победителей, И великую нашу армию! Слава! Слава! Слава нам!.. Мы дождемся, чтоб скучный закат потух, И при свете рябой луны Пусть Красный петух и Черный петух Нам покажут – На что годны! У Черного дьявола стать неплоха, И в бою он будет хорош, Но я на Красного петуха Истратил последний грош! И вот мы до трех сосчитаем вслух, И – прянув из потных рук, Красный петух и Черный петух Выйдут в заветный круг. Теперь – Гляди, затаивши дух! (Пусть куры вопят: – Разбой!) Красный петух и Черный петух Вступают в смертельный бой! Ах, я говорил, что Черный петух Всем сущим чертям – родня… Но Красный петух дерется за двух: За себя и – за меня! Смелее же, брат мой, Красный петух, Я верю в тебя, мой брат! А в небе – тучи – кровавый пух И грозно гудит набат. И в этой земной юдоли греха Позвольте вам дать совет: Ставьте на Красного петуха – Надежнее ставки нет!.. …А бабушка внученьке сказку плела Про то, как царевна в деревне жила, Жила-поживала, не знала беды, Придумывать песенки – много ль заботы?! Но как-то в деревню, отстав от охоты, Зашел королевич – напиться воды. Пришел он пешком в предрассветную рань, Увидел в окне золотую герань, И – нежным сияньем – над чашей цветка С фарфоровой лейкою Чья-то рука. С тех пор королевич не ест и не пьет, И странный озноб королевича бьет, И спит он тревожно, И видит во сне – Герань на своем королевском берете, И вроде бы он, как тогда на рассвете, Въезжает в деревню на белом коне. Деревья разбужены звоном копыт, Из окон глядят удивленные лица… Старушка плетет и плетет небылицы, А девочка – спит!.. Ей и во сне покоя нет, И сон похож на бред, Как будто ей не десять лет! А десять тысяч лет! И не по утренней росе К реке бежит она – А словно белка в колесе, С утра и дотемна! Цветов не рвет, венков не вьет, Любимой куклы нет, А все – плывет, плывет, плывет, Все десять тысяч лет! И голос скучный, как песок, Как черствый каравай, Ей все твердит: – Еще разок! Давай, давай, давай! Ей не до школы, не до книг, Когда ж подходит срок – «Пятерки» ставит ей в дневник Послушный педагог. И где ей взять ребячью прыть, Когда баклуши бить?! Ей надо – плыть. И плыть. И плыть. И плыть. И первой быть!.. …А бабушка внученьке сказку плела… Какой же сукин сын и враль Придумал действо – Чтоб олимпийскую медаль В обмен – на детство?!.. Какая дьявольская власть Нашла забаву – При всем честном народе красть Чужую славу?! Чтоб только им, а не другим! О, однолюбы. И вновь их бессловесный гимн Горланят трубы!.. …А бабушка сказку прядет и прядет, Как свадебный праздник в столицу придет, Герольд королевский на башне трубит, Пиликают скрипки, Играют волынки… А девочка спит. И в лице – ни кровинки! А девочка… Тш-ш-ш, спит!.. Посошок напоследок, Все равно, что вода. То ли – так, То ли – этак, Мы уйдем в никуда. Закружим суховеем На распутице шпал. Оглянуться не смеем, Оглянулся – пропал! И все мы себя подгоняем – скорее! Все путаем Ветхий и Новый Завет. А может быть, хватит мотаться, евреи, И так уж мотались две тысячи лет?! Мы теперь иностранцы. Нас бессмертьем казнит Пересадочных станций Бесконечный транзит. И как воинский рапорт – Предотъездный свисток… Кое-кто – на Восток, Остальные – на Запад! Под небом Австралий, Италий, Германий, Одно не забудь (И сегодня, и впредь!), Что тысячу тысяч пустых оправданий – Бумаге – и той – надоело терпеть! Паровозные встречи – Наша боль про запас. Те, кто стали далече, – Вспоминают ли нас? Ты взгляни – как тоскует Колесо на весу… А кукушка кукует В подмосковном лесу! Ну, что ж, волоки чемодан, не вздыхая, И плакать не смей, как солдат на посту. И всласть обнимай своего вертухая Под вопли сирен на Бруклинском мосту. Вот и канули в Лету Оскорбленья и вой. Мы гуляем по свету, Словно нам не впервой! Друг на друга похожи, Мимо нас – города… Но Венеция дожей – Это все-таки да! В каналах вода зелена нестерпимо, И ветер с лагуны пронзительно сер. – Вы, братец, из Рима? – Из Рима, вестимо! – А я из-под Орши! – сказал гондольер. О, душевные травмы, Горечь горьких минут! Мы-то думали: Там вы. Оказались – и тут. И живем мы не смея Оценить благодать: До холмов Иудеи, Как рукою подать! А может, и врямь мы, как те лицедеи, Что с ролью своей навсегда не в ладах?! И были нам ближе холмы Иудеи – На Старом Арбате, на Чистых прудах! Мы, как мудрые совы, Зорко смотрим во тьму. Даже сдаться готовы – Да не знаем кому! С горя, вывесим за борт Перемирья платок, Скажем: Запад есть Запад, А Восток есть Восток! И все мы себя подгоняем: – Скорее! Все ищем такой очевидный ответ. А может быть, хватит мотаться, евреи, И так уж мотались две тысячи лет! Исидор пришел на седер, Принес он мацу и сидр. Но был у хозяйки сеттер – И его боялся Исидор. Хозяйка пропела: – Иси-и-и-дор! А сеттер понял: – Иси! Пропала маца и сидр, А Исидор сказал: – Мерси! А сидр вылакал сеттер, И, узнав по запаху сидр, Сказала хозяйка: – На седер, Не приносят сидр, Исидор! Видишь – На этих дюнах, под этим небом, Наша – давным-давно – началась судьба. С пылью дорог изгнанья и с горьким хлебом, Впрочем за это тоже: – Тода раба! [26] Только Ногой ты ступишь на дюны эти, Болью – как будто пулей – прошьет висок, Словно из всех песочных часов на свете Кто-то – сюда веками – свозил песок! Видишь – Уже светает над краем реки, Понесли признанье и хвалу. Над вселенской суетней мышиной Засияли истины лучи!.. Сколько Утрат, пожаров и лихолетий? Скоро ль сумеем им подвести итог?! Помни – Из всех песочных часов на свете Кто-то – сюда веками – свозил песок! Вы на письма слез не капайте, И без них – душа враздрызг! Мы живем на Диком Западе, Что, и впрямь, изрядно дик! Но не дикостью ковбойскою. Здесь иную ткут игру: Пьют, со смыслом, водку польскую Под московскую икру. Здесь, на Западе, Распроданном И распятом на пари, По Парижам и по Лондонам, Словно бесы, – Дикари! Околдованные стартами Небывалых скоростей, Оболваненные Сартрами Всех размеров и мастей! От безделья, от бессилия, Им всего любезней – шум! И чтоб вновь была Бастилия, И чтоб им идти на штурм! Убеждать их глупо – Тени же! Разве что, спросить тайком: – А не били ль вас, почтеннейший, По причинным – каблуком?! Так что вы уж слез не капайте, И без них – Душа враздрызг! Мы живем на Диком Западе, Что – и впрямь – изрядно дик! КОЛОМИЙЦЕВ В ПОЛНЫЙ РОСТ Истории из жизни Клима Петровича Коломийцева – мастера цеха, кавалера многих орденов, члена бюро Парткома и депутата Горсовета. 1. ИЗ РЕЧИ НА ВСТРЕЧИ С ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ …Попробуйте в цехе найти чувака, Который бы мыслил не то! Мы мыслим, как наше родное ЦК, И лично… Вы знаете – кто! …И пусть кой чего не хватает пока, Мы с Лениным в сердце зато! И мыслим, как наше родное ЦК, И лично… Вы знаете – кто! …Чтоб нашей победы приблизить срока, Давайте ж трудиться на то! Давайте же мыслить, как наше ЦК, И лично… Вы знаете – кто!.. 2. ИЗ БЕСЕДЫ С ТУРИСТАМИ ИЗ ЗАПАДНОЙ ГЕРМАНИИ …А уж пыль-то вы пускать мастера! Мастера вы! Да не те времена! Мы на проценты сравним, мистера, Так и нет у вас, пардон, ни хрена!.. Потому что все у вас – На показ. А народ для вас – ничто и никто. А у нас – природный газ, Это раз. И еще – природный газ… И опять – природный газ… И по процентам, как раз, Отстаете вы от нас Лет на сто! У жены моей спросите, у Даши, У сестры ее спросите, у Клавки, Ну, ни капельки я не был поддавши, Разве только что – маленько – с поправки! Я культурно проводил воскресенье, Я помылся и попарился в баньке, А к обеду, как сошлась моя семья, Начались у нас подначки да байки! Только принял я грамм сто, для почина (Ну, не более, чем сто, чтоб я помер!), Вижу – к дому подъезжает машина, Я гляжу на ней обкомовский номер! Ну, я на крылечко – мол, что за гость, Кого привезли, не чеха ли?! А там – порученец, чернильный гвоздь, «Сидай, – говорит, – поехали!» Ну, ежели зовут меня, То – майна-вира! В ДК идет заутреня В защиту мира! И Первый там, и прочие – из области. Ну, сажусь я порученцу на ноги, Он – листок мне, Я и тут не перечу. «Ознакомься, – говорит, – по дороге Со своею выдающейся речью!» Ладно – мыслю – набивай себе цену, Я ж в зачтениях мастак, слава Богу! Приезжаем, прохожу я на сцену, И сажусь со всей культурностью сбоку. Вот моргает мне, гляжу, председатель: Мол, скажи свое рабочее слово! Выхожу я, И не дробно, как дятел, А неспешно говорю и сурово: «Израильская, – говорю, – военщина Известна всему свету! Как мать, – говорю, – и как женщина Требую их к ответу! Который год я вдовая, Все счастье – мимо, Но я стоять готовая За дело мира! Как мать вам заявляю и как женщина!..» Тут отвисла у меня, прямо, челюсть, Ведь бывают же такие промашки! – Это сучий сын, пижон-порученец Перепутал в суматохе бумажки! И не знаю – продолжать или кончить, В зале, вроде, ни смешочков, ни вою… Первый тоже, вижу, рожи не корчит, А кивает мне своей головою! Ну, и дал я тут галопом – по фразам, (Слава Богу, завсегда одно и то же!) А как кончил – Все захлопали разом, Первый тоже – лично – сдвинул ладоши. Опосля зазвал в свою вотчину И сказал при всем окружении: «Хорошо, брат, ты им дал, по-рабочему! Очень верно осветил положение!» Такая вот история! Спи, Семен, спи, Спи, понимаешь, спи! Спи, а то придет Кащей, Растудыть его в качель! Мент приедет на «козе», Зафуячит в КПЗ! Вот, какие, брат, дела – Мышка кошку родила. Спи, Семен, спи, Спи, понимаешь, спи! В две тысячи семьдесят пятом году Я вечером, Сеня, в пивную зайду, И пива спрошу, и услышу в ответ, Что рижского нет, и московского нет, Но есть жигулевское пиво – И я просияю счастливо! И робот топтун, молчалив и мордаст, Мне пиво с горошком зеленым подаст. И выскажусь я, так сказать, говоря: – Не зря ж мы страдали, И гибли не зря! Не зря ж мы, глаза завидущие, Мечтали увидеть грядущее! Спи, Семен, спи, Спи, понимаешь, спи. Спи, а то придет Кащей, Растудыть его в качель! Мент приедет на «козе», Зафуячит в КПЗ! Вот, какие, брат, дела – Мышка кошку родила. Спи, Семен, спи, Спи, понимаешь, спи, Спи!.. …Все смеются на бюро: «Ты ж как витязь – И жилплощадь, и получка по царски!» Ну, а я им: «Извините, подвиньтесь! Я ж за правду хлопочу, не за цацки! Как хотите – на доске ль, на бумаге ль, Цельным цехом отмечайте, не лично. Мы ж работаем на весь наш соцлагерь, Мы ж продукцию даем на отлично! И совсем мне, – говорю, – не до смеху, Это чье же, – говорю, – указанье, Чтоб такому выдающему цеху Не присваивать почетное званье?!» А мне говорят, (Все друзья говорят – И Фрол, и Пахомов с Тонькою) – «Никак, – говорят, – нельзя, – говорят – Уж больно тут дело тонкое!» А я говорю (матком говорю!), Пойду, – говорю, – в обком, – говорю! А в обкоме мне все то же: – Не суйся! Не долдонь, как пономарь, поминанье. Ты ж партийный человек, а не зюзя, Должен, все ж таки, иметь пониманье! Мало, что ли, пресса ихняя треплет Все, что делается в нашенском доме? Скажешь – дремлет Пентагон? Нет не дремлет! Он не дремлет, мать его, он на стреме! Как завелся я тут с пол-оборота: – Так и будем сачковать?! Так и будем?! Мы же в счет восьмидесятого года Выдаем свою продукцию людям! А мне говорят: – Ты чего, – говорят, – Орешь, как пастух на выпасе?! Давай, – говорят, – молчи, – говорят, Сиди, – говорят, – не рыпайся! А я говорю, в тоске говорю: – Продолжим наш спор в Москве, – говорю! …Проживаю я в Москве, как собака. Отсылает референт к референту: – Ты и прав, мне говорят, – но, однако, Не подходит это дело к моменту. Ну, а вздумается вашему цеху, Скажем, – встать на юбилейную вахту? Представляешь сам, какую оценку Би-Би-Си дадут подобному факту?! Ну, потом – про ордена, про жилплощадь, А прощаясь, говорят на прощанье: – Было б в мире положенье попроще, Мы б охотно вам присвоили званье. А так, говорят, – ну, ты прав, – говорят, – И продукция ваша лучшая! Но все ж, – говорят, – не драп, – говорят, – А проволока колючая!.. – Ну, что ж, – говорю, – Отбой! – говорю. – Пойду, – говорю, – В запой, – говорю! Взял – и запил! Ой, доля моя жалкая, Родиться бы слепой! Такая лета жаркая – А он пошел в запой. Вернусь я из магазина, А он уже, блажной, Поет про Стеньку Разина С персидскою княжной. А жар – ну, прямо, доменный, Ну, прямо, градом пот. А он, дурак недоенный, Сидит и водку пьет. Ну, думаю я, думаю, Болит от мыслей грудь: – Не будь ты, Дарья, дурою – Придумай что-нибудь! То охаю, то ахаю – Спокоя нет как нет! И вот – Пошла я к знахарю, И знахарь дал совет. И в день воскресный, в утречко, Я тот совет творю: Вплываю, словно уточка, И Климу говорю: – Вставай любезный-суженый, Уважь свой родный дом, Вставай – давай, поужинай, Поправься перед сном! А что ему до времени? Ему б нутро мочить! Он белый свет от темени Не может отличить! А я его, как милочка, Под ручки – под уздцы, А на столе: Бутылочка, Грибочки, огурцы. Ой, яблочки моченые С обкомовской икрой, Стаканчики граненые С хрустальною игрой, И ножечки, и вилочки – Гуляйте, караси! Но только в той бутылочке, Не водка: Ка-ра-син! Ну, вынула я пробочку – Поправься, атаман! Себе – для вида – стопочку, Ему – большой стакан. – Давай, поправься, солнышко, Давай, залей костер!.. Он выпил все, до донышка, И только нос утер. Грибочек – пальцем – выловил, Завел туманно взгляд, Сжевал грибок И вымолвил: – Нет, не люблю маслят! История эта очень печальная, Клим Петрович рассказывает ее в состоянии крайнего раздражения и позволяет себе, поэтому, некоторые, не вполне парламентские, выражения. …Прямо, думал – я одно – быть бы живу, Прямо, думал – до нутра просолюся! А мотались мы тогда по Алжиру С делегацией ЦК профсоюза. Речи-встречи, то да се, кроем НАТО, Но вконец оголодал я, катаясь. Мне ж лягушек ихних на дух не надо, Я им сукиным детям, не китаец! Тут и Мао, сам-рассам, окосел бы! Быть бы живу, говорю, не до жира! И одно мое спасенье – Консервы, Что мне Дарья в чемодан положила. Но случилось, что она, с переляку, Положила мне одну лишь салаку. Я в отеле их засратом, в «Паласе» Запираюсь, как вернемся, в палате, Помолюсь, как говорится, Аллаху И рубаю в маринаде салаку. А на утро я от жажды мычу, И хоть воду мне давай, хоть мочу! Ну, извелся я! И как-то под вечер, Не стерпел и очутился в продмаге… Я ж не лысый, мать их так! – Я ж не вечен, Я ж могу и помереть с той салаки! Вот стою я, прямо злой, как Малюта, То мне зябко в пинжаке, то мне жарко. Хоть дерьмовая, а все же – валюта, Все же тратить исключительно жалко! И беру я чтой-то вроде закуски, Захудаленькую баночку, с краю. Но написано на ей не по-русски, А по ихнему я плохо читаю. Подхожу я тут к одной синьорите: – Извините, мол, ком бьен, Битте-дритте, Подскажите, мол, не с мясом ли банка?.. А она в ответ кивает, засранка! И пошел я, как в беспамятстве, к кассе, И очнулся лишь в палате, в «Паласе» – Вот на койке я сижу нагишом И орудую консервным ножом! И до самого рассветного часа Матерился я в ту ночь, как собака. Оказалось в этой банке не мясо, Оказалась в этой банке салака! И не где-нибудь в Бразилии «маде», А написано ж внизу, на наклейке, Что, мол, «маде» в СССР, В маринаде, В Ленинграде, Рупь четыре копейки! …Нет уж, братцы, надо ездить поближе, Не на край, расперемать его, света! Мы ж им – гадам – помогаем, И мы же Пропадаем, как клопы, через это! Я то думал – как-никак заграница, Думал память, как-никак, сохранится. Оказалось, что они, голодранцы, Понимают так, что мы – иностранцы! И вся жизнь их заграничная – лажа! Даже хуже – извините – чем наша! ВЕЧЕРНИЕ ПРОГУЛКИ маленькая поэма Владимиру Максимову 1 Бывали ль вы у Спаса-на-крови? Там рядом сад с дорожками. И кущи. Не прогуляться ль нам, на сон грядущий, И поболтать о странностях любви? Смеркается. Раздолье для котов. Плывут косые тени по гардине, И я вам каюсь, шепотом, в гордыне, Я черт-те в чем покаяться готов! Пора сменить – уставших – на кресте, Пора одеть на свитер эполеты, И хоть под старость выбиться в поэты, Чтоб ни словечка больше в простоте! Допустим этак: – Медленней, чем снег, Плывет усталость – каменная птица. Как сладко всем в такую полночь спится, Не спит – в часах – песочный человек. О, этот вечно-тающий песок, Немолчный шелест времени и страха. О, Парка, Парка, сумрачная пряха, Повремени, помедли хоть часок!.. А ловко получается, шарман! О, как же эти «О!» подобны эху… Но, черт возьми, еще открыт шалман! Вы видите еще открыт шалман! Давайте, милый друг, Зайдем в шалман! Бессмертье подождет, ему не к спеху!.. 2 Ах, шалман, гуляй, душа, Прочь, унынье черное! Два ученых алкаша Спорят про ученое: – Взять, к примеру, мю-мезон, Вычисляй и радуйся! Но велик ли в нем резон В рассужденьи градуса?!.. Ух, шалман! Пари, душа! Лопайтесь, подтяжки! Работяга, не спеша, Пьет портвейн из чашки, – Все грешны на свой фасон, Душу всем изранили! Но уж если ты мезон, То живи в Израиле!.. Ну, шалман! Ликуй душа! Света, Света, Светочка! До чего же хороша, Как в бутылке веточка! Света пиво подает И смеется тоненько. Три – пустые – достает Света из под столика. – Это, Света, на расчет, И вперед – в начало!.. Работяга, старый черт, Машет ручкой: – Чао!.. Вот он встал, кудлатый черт, Пальцами шаманя. Уваженье и почет Здесь ему, в шалмане! 3 Он, подлец, мудрец и стоик, Он прекрасен во хмелю! Вот он сел за крайний столик К одинокому хмырю. – Вы, прошу простить, партейный? Подтвердите головой!.. Хмырь кивает. Работяга улыбается. – Так и знал, что вы партейный. Но заходите в питейный И по линии идейной Получаетесь, как свой! Эй, начальство! Света брызни! Дай поярче колорит!.. Наблюдение из жизни! – Работяга говорит. И окинув взглядом – тесный Зал на сто семнадцать душ. Он, уже почти что трезвый, Вдруг понес такую чушь!. 4 На троллейбусной остановке Все толпятся у самой бровки. И невесело, как в столовке, На троллейбусной остановке. Хоть и улица – а накурено И похожи все на Никулина… Ну, того, что из цирка – клоуна… Ну, попробуй, у них спроси: – Где тут очередь на такси?! А где очередь на такси, Там одни: «Пардон» и «мерси». Там грузины стоят с корзинками И евреи стоят с грузинками. И глядят они вслед хитро Тем, кто ехать решил в метро. И вдогонку шипят: – Ай-вай!.. – Тем, кто топает на трамвай. А трамвайная остановка – Там особая обстановка. Эй, ты – в брючках, пшено, дешевка, Ты отчаливай, не форси. Тут трамвайная остановка, А не очередь на такси!.. И платком, заместо флага, Сложный выразив сюжет, Наш прелестный работяга Вдруг такой пропел куплет: – А по шоссе, на Калуги и Луги, В дачные царства, в казенный уют, Мчатся в машинах народные слуги, Мчатся – и грязью народ обдают!.. 5 У хмыря – лицо, как тесто, И трясется голова. Но приятный гром оркестра Заглушил его слова. Был оркестр из настоящих Трех евреев, первый сорт! А теперь упрятан в ящик Под названием «Аккорд». И ведет хозяйство это Ослепительная Света. И пускает, в цвет моменту, Отобрав из сотни лент, Соответственную ленту В соответственный момент. Вот сперва завыли трубы: Все, мол, в жизни трын-трава!.. У хмыря трясутся губы И трясется голова. Вот – поддал ударник жару, Показал, бродяга, класс! А уж после, под гитару Произнес нахальный бас: – Доля, доля, злая доля, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 |
|||||||