Рим.
      Вечный Рим.
      Рим, куда ведут все дороги.
      В том месте, где проулок дель Гротте выходит на площадь Цветущее поле, в скромной, но приличной гостинице остановились две молодые женщины.
      Красивая и знатная, судя по манерам дама в синем платье и ее закутанная в белое арабское покрывало камеристка. Они были без свиты и дорожных сундуков.
      Ну и что? Веселый город Рим видел на своих улицах и не таких гостей…
      Путешественницы разместились в отведенной комнате на последнем этаже и теперь каждое утро садились у высоких, полукруглых окон. Дама в синем вышивала, девица в платье цвета дубовой коры просто глазела по сторонам…

* * *

      …Жаккетта смотрела из окна скромной гостиницы на мириады куполов, колоколен и крыш. Город, конечно, поражал воображение, но с другой стороны казался чересчур настоящим. Реальная грязь на улицах, много разрушенных зданий. Разве таким должен быть город с титулом Вечный?
      На самом-то деле Жаккетте просто не верилось, что она сейчас находится в том же самом месте, где живет наместник Бога на земле. В самом обычном, хоть и необычном городе. Неужели он тоже может смотреть сейчас из окна и видеть то же самое, что видит и она, Жаккетта? Странно и чудно…
      Это был тот редкий случай, когда Жаккетта бездельничала, а Жанна работала в поте лица. Она спешно заканчивала вышивать лик Девы Марии, намереваясь поднести его Папе Римскому на аудиенции, которой еще надо было добиться.
      В Риме они были уже третий день…

* * *

      Путешествие от Родоса до Италии оказалось прямым и спокойным.
      Словно какая-то сила, одобряя принятое Жанной на крепостной стене Родоса решение, протянула невидимую путеводную нить до Рима, по которой они без приключений добрались до Вечного Города.
      Жанна размышляла.
      Такое, казалось бы нехитрое дело, начатое в Триполи, в доме черного евнуха, чтобы не так скучно тянулись дни осады – вышить разноцветной шерстью кусочек полотна, – постепенно вылилось в сложное, грандиозное дело, потребовавшее колоссальных затрат умственной энергии.
      А все почему?
      Потому что только глупцы дарят Папе Римскому что-то просто так.
      Люди разумные подносят дар, который ненавязчиво, но постоянно напоминал бы о дарителе.
      Иначе зачем тратиться на подарок? У наместника бога на земле и так все есть…
      Примерно такие мысли витали в голове Жанны, когда она заканчивала покрывало Святой Девы.
      Ради такого великого замысла пришлось потратиться на большие прямоугольные пяльцы. Умелец одной из лавочек поблизости туго и равномерно натянул на них ткань.
      Маленькие пяльцы из дома нубийца Жанна тут же отдала Жаккетте, всей душой веря, что после этого титанического труда больше в своей жизни ни одной строчки не сделает.
      В новых пяльцах вид у дамского рукоделия стал весьма внушительным. Жанна даже удивилась, насколько хорошо все получилось. Монашенки, наставницы монастыря св. Урсулы, воспитывавшие капризную наследницу графства де Монпез? умели учить даже вопреки желаниям учениц.
      Фигура Девы была готова. Оставалось решить, как увековечить себя.
      Жаль, что ни времени, не свободного места на полотне не оставалось для трогательной картинки «Видение Пречистой Заступницы графине де Монпеза, несчастной узнице свирепого султана».
      Просто сердце кровью обливается, когда подумаешь, как бы мило все смотрелось! Увы, придется обозначить свое присутствие лишь гербом и девизом, труд тоже немаленький.
      Жанна вздохнула и принялась вдевать новую нить.
      Сначала, в первый день, она попыталась было приставить к вышиванию и Жаккетту, но та, в кои-то веки сумела сообразить, что бывают вещи, которые лучше не знать и не уметь. Разоблачить мерзавку Жанне не удалось, пришлось делать все самой.
      Герб славного рода де Монпез?… Как там его блазонировали ?
      «В поле небесного цвета серебряный единорог».
      Как же все хорошо друг к другу подходит:
      небесно голубой цвет – символ целомудрия, честности, верности и безупречности,
      серебро из добродетелей означает чистоту, надежду, невинность и правдивость, а из мирских свойств – благородство, откровенность, белизну,
      единорог же вообще самый выразительный символ силы, чистоты и целомудрия.
      Не герб – картинка!
      И что самое приятное, все эти качества просто букетом собрались в ней, Жанне, даже странно, что так все сошлось!
      Жанна растроганно вздохнула и принялась наметывать контур герба.
      «Удобно, что женщинам не надо изображать тарч , можно ограничится просто ромбом, да и шлем вышивать не придется. Хотя, с другой стороны, обидно – половина красоты герба теряется. Несправедливо это.
      Надо еще подумать, каким образом герб покойного мужа присоединить. Можно просто присоединить его к отцовскому гербу с правой стороны.
      Можно поместить его в рассеченный щит на правую половину, а можно вышить герб герцога де Барруа поверх отцовского герба в центре, в маленьком ромбе. Но не хочется единорога портить.
      Вышью отдельным гербом справа».
      Решив так, Жанна рядом с ромбом решительно наметила треугольник. Но бывают моменты, когда решительность ни к чему. Игла уколола палец.
      Жанна ойкнула и бросила шитье. Торжественного настроения как ни бывало. Опять забурлила злость на камеристку – ну где это видано, чтобы девица из деревни не умела вышивать?
      – Жаккетта! – прижимая к пальцу платок, резко сказала Жанна. – Объясни мне, будь так добра, чем ты занималась дома до того, как попала в замок?
      Жаккетта сразу поняла, что госпоже опять неймется приобщить ее к вышиванию, поэтому она осторожно ответила:
      – Родителям по хозяйству помогала.
      – И в чем заключалась твоя помощь? – мягко спросила Жанна.
      – Дом убирала, с братьями нянчилась, в коровнике да в курятнике работала… – на всякий случай не стала врать Жаккетта.
      Жанна поморщилась.
      – Неужели ты ни разу иголки в руках не держала?
      – Нет! – раскрыв пошире глаза, сказала Жаккетта. – У нас платья старшая сестра штопала. Мне и некогда было – в коровнике вечно дел невпроворот!
      – Я очень удивляюсь выбору моей матушки! – в сердцах бросила Жанна. – И как это она тебя в коровнике разглядела? Нашла место, где горничную единственной дочери брать!
      – Госпожа Изабелла меня не в коровнике разглядела! – обиделась Жаккетта. – Она меня на празднике св. Жака заметила, я ей на подол наступила. Случайно…
      – Ну-у, теперь я ничему не удивляюсь. Матушка взяла тебя с тайной надеждой, что ты и у меня по шлейфу гулять станешь, как по площади! – фыркнула Жанна. – Ей почему-то не нравились фасоны и расцветки моих платьев. Завидовала, я так думаю!
      Палец утих, Жанна успокоилась и опять принялась за вышивку.
      Пробивала острая игла полотно. День клонился к вечеру.
      Жанна думала, что уже завтра надо идти в папскую канцелярию. А страшно. Страшно идти, но и бежать некуда…
      Жаккетта продолжала смотреть на необъятный по ее меркам город.
      «Вот ты какой, Рим!» – удивлялась она. – «Ты здесь и я здесь, вот странно! И куда только судьба не забросит!»
      Жанна затянула последний узелок. Вышитое полотно было готово.
      – Завтра с утра мы идем в канцелярию! – громко и резко сказала она, прогоняя свои страхи. – И сделай милость, отлепись, наконец, от окна!

      Поход в любую канцелярию, где нет знакомого лица, или записки от влиятельной персоны, или хорошей смазки колесиков любого дела в виде золотых кружочков, неизбежно превращается в тягучую, нудную процедуру.
      Жанна никаких иллюзий на этот счет не питала и после первого посещения резиденции Его Святейшества даже не расстроилась.
      В конце концов из всего можно извлечь пользу. Пусть медленно вращаются зубчатые колеса церковно-чиновничьей машины, если это происходит в Риме, то можно и подождать. Вышивка, слава богу, закончена, а Великий Город не даст скучать.
      Сегодня же вечером надо принять ванну и смыть пыль, осевшую на нее, Жанну, за то время, пока она надрывалась за пяльцами. И достать из своего надежного хранилища – нижней юбки, где спрятаны драгоценности, какое-нибудь новое украшение. Ведь в каждом монахе спрятан мужчина, иначе римские матроны не были бы так вызывающе красиво одеты!

* * *

      В то же утро, когда Жанна первый раз посетила владения папы, у Жаккетты произошла встреча, о которой госпожа не узнала.
      … Когда они поднялись на Ватиканский холм, Жанна, повинуясь внезапному порыву, решила исповедоваться и направилась в базилику святого Петра , построенную, по преданию, на месте гибели апостола.
      Жаккетта осталась на площади перед церковью.
      Ее пугало обилие кругом лиц духовного звания, спешащих по делам или просто прогуливающихся. И пристальные взгляды в ее сторону.
      Чувствуя смущение, страх и неловкость, Жаккетта, как в броню, машинально закуталась в свое белое арабское покрывало с головой, оставив только щелку для одного глаза, как учила ее госпожа Фатима.
      Она даже не сообразила, что именно восточное покрывало и заставляло прохожих выделять ее из толпы.
      В это время из ворот Ватиканской резиденции папы выехала кавалькада всадников, спешащих на соколиную охоту.
      На руках у охотников, вцепившись в специальные перчатки, сидели невозмутимые соколы. Их маленькие головы были покрыты расшитыми колпачками.
      Восточные одежды всадников поражали разноцветьем, как и роскошное убранство их коней.
      Главный в кавалькаде – невысокий упитанный мужчина в светлых одеждах и тюрбане – сидел в седле с царским достоинством. Лицо его было надменно и непроницаемо.
      Открыв рот, Жаккетта смотрела на их приближение. Она дала бы голову на отсечение, что это мусульмане: турки или арабы. Но в Ватикане? В столице христианского мира?! Без оцепления стражи с мечами наголо?
      Главный всадник смотрел вперед, но видел ли он дорогу? А может, он видел вместо Рима другой город, не менее большой и великолепный?
      Конь нес его затверженным маршрутом и люди расступались перед ним, шепча друг другу, что раз уж этот человек даже перед наместником бога на земле не склонил коленей, лишь поцеловал его в плечо при первой встрече, лучше убраться с его пути подобру-поздорову.
      Вдруг всадник на секунду отвел свой неподвижный, нацеленный на холку коня взгляд: в его поле зрения попала женская фигурка в белом покрывале с каймой.
      К изумлению свиты он повернул коня.
      Жаккетта, оцепенев, смотрела, как надвигается на нее громадный конь и с его высоты взирает на нее надменный господин.
      Остановив коня так, что Жаккетта оказалась стоящей около правого стремени, всадник что-то отрывисто спросил Жаккетту.
      – Извините, господин, я не понимаю! – виновато сказала Жаккетта и откинула с головы покрывало.
      Разочарование промелькнуло на лице всадника, когда он увидел ее синеглазое лицо.
      – Дитя, но почему на тебе эта одежда, это покрывало? – сказал он по-французски. С акцентом, но правильно. Было видно, что ему пришлось много говорить на французском языке.
      – Мы с госпожой плыли по морю, нас захватили пираты и продали в Африке, в Триполи. Там я попала в гарем шейха Али Мухаммед ибн Мухаммед ибн Али ибн Хилаль Зу-с-сайфайн. – объяснила Жаккетта, подняв голову и смотря в глаза господину. – Шейх звал меня Хабль аль-Лулу.
      – Ты говоришь, шейх Али? – вдруг лицо всадника немного оживилось. С него спала ледяная неподвижность. – Сын шейха Мухаммеда ибн Али ибн Мухаммед ибн Хилаль? Я знавал его, мы встречались в Багдаде! Где они сейчас? Я давным-давно не получал известий о них. Почему ты здесь? Тебя выкупили?
      – Шейх не отдал бы меня ни за какие деньги! – чуть-чуть возмутилась Жаккетта. – Он любил меня и я любила его… Но шейх Мухаммед был убит берберами зената.
      – Да примет его бессмертную душу великий Аллах, да раскроются перед ним ворота рая, пусть легко минует он лезвие аль-Сираха и смоет печаль своих земных забот в струях аль-Кавсара! – пробормотал всадник. – Продолжай, дитя, хотя новости твои горьки, как полынь.
      «Слаще им не быть…» – подумала Жаккетта и продолжила:
      – Шейх Али боролся за то, чтобы вернуть утраченную со смертью отца власть. Он ушел из пустыни в свою усадьбу в Триполи и там собирал своих воинов, искал союзников, занимал золото у пиратов. Но когда он уже собирался идти обратно в пески и начинать войну, враги напали на усадьбу и убили его. В живых осталось совсем немного людей, я и моя госпожа в том числе. Нам удалось вернуться сюда.
      – Мир его праху, значит, только у вод Кавсара суждено нам встретиться вновь! Он умер, как подобает мужчине, в бою.
      – Господин, а кто Вы? – не удержалась Жаккетта, испугавшись, что узнав все про шейха, всадник отъедет, так и оставшись загадкой.
      – Здесь меня зовут принц Джем, – невесело улыбнулся всадник. – Ты слышала мое имя?
      Жаккетта кивнула.
      Так значит вот он какой, младший сын султана Баязета, который, чтобы не быть убитым братом, нынешним турецким султаном, с помощью госпитальеров бежал в Европу и теперь живет здесь, мусульманин в христианском мире, как пленник в золотой клетке, как пугало, которым западные владыки стращают его старшего брата.
      Принц Джем задумчиво смотрел в лицо бывшей Хабль аль-Лулу.
      Жаккетта открыто смотрела в лицо принцу.
      Вокруг шумела равнодушная римская толпа. Только свита, застыв в отдалении, молча ждала.
      – Скажи, – внезапно спросил принц Джем. – Ты бы хотела видеть своего шейха сейчас здесь, на моем месте?
      Жаккетта отвела синие глаза от его лица, окинула взглядом площадь. Прикрыла веки и вызвала образ Господина, каким он запомнился ей.
      …Шейх Али жил борьбой, свободой и властью. Для него и Триполи-то был тесной клеткой, откуда он рвался в пустыню, навстречу палящему солнцу и красному морю песков. Там для него была жизнь… И опять память воскресила зарево над усадьбой, догорающий черный шатер Господина и мертвый шейх, сжимающий шамшир, рядом с трупом своей борзой…
      Жаккетта открыла глаза и подняла их на принца.
      – Нет, господин… – тихо сказала она. – Там он умер быстро, наслаждаясь битвой. На этой земле он умирал бы постепенно, день за днем, час за часом. Для него это было бы хуже смерти. Я рада, что не вижу его здесь. Извините…
      Принц Джем опять заледенел лицом и тронул коня.
      – Да хранит тебя Аллах! – сказал он на прощание.
      И когда Жаккетта отступила в сторонку, чтобы не мешать встрепенувшейся свите, принц обернулся к ней.
      – Ты права, глупая девочка, шейх Али счастливее меня! – бросил он и больше уже не оборачивался.

* * *

      Жаккетта не стала провожать взглядом всадников. Ей захотелось уйти с площади.
      Она повернулась и пошла в базилику к госпоже.
      На створках огромных металлических дверей в верхней их трети были изображены большие фигуры Девы и Спасителя, восседающих на троне. Средние части занимали изображения святого Петра и святого Павла, а внизу изображались сцены казней апостолов.
      Жаккетта, стараясь глядеть только на Богоматерь, внушающую ей наибольшее доверие среди всех изображенных строгих лиц, быстро приблизилась к двери и дернула кольцо ручки. Тяжелая створка неожиданно легко раскрылась и Жаккетта проскользнула под своды базилики.
      Впопыхах она прищемила край покрывала. Боясь привлечь внимание своей возней, неуместной под сводами храма, она присела на корточки и принялась высвобождать покрывало.
      На глаза ей попалась сценка, изображенная внизу створки, сразу примирившая ее с дверью: восседая на осле, куда-то ехал во главе процессии человечек, наверное мастер, а за ним тянулись его помощники, каждый со своим орудием, кто с зубилом, кто с молотком.
      Освободив покрывало, Жаккетта встала и повернулась.
      Размеры базилики и убранство поразили ее. Но рассмотрев поподробней богатство церкви она не успела – к выходу уже шла Жанна, получившая отпущение грехов и теперь такая же непорочная, как и святая Дева.
      – Ну вот, дай мне, Господи, сил пройти этот путь! – выдохнула Жанна. – Пойдем, нам пора.

* * *

      Вечером уже успевшая впасть в грех зависти к красоте и богатству нарядов римских дам Жанна занялась своей нижней юбкой, пока Жаккетта приводила в порядок ее платье.
      Появлялись на свет ожерелья, сережки, браслеты. Мягко отсвечивали красным, синим и зеленым в пламени свечи украшавшие их камни.
      Жанна, представляя, как утрет она нос местным красавицам, расслабилась и совсем упустила из виду, что в гостинице и стены имеют уши, а любопытный глаз щелку всегда найдет.
      Внимательный глаз в проеме замочной скважины с интересом разглядывал, как обычная нижняя юбка открывается в необычном свете, становясь источником хорошего состояния.
      Жанна выбрала украшения и велела Жаккетте зашить оставшиеся обратно.
      Наступила ночь.
      После полуночи Жаккетта проснулась, то ли от шороха, то ли от шуршания. И обострившимся от чувства опасности зрением увидела, как по темной комнате движется к выходу темный человек. И что-то уносит.
      Не успев спросонья сильно испугаться, Жаккетта резко бросилась к нему и уцепилась за то, что он утаскивал.
      – Госпожа, юбка!!! – завизжала она, обеими руками вцепляясь в ткань.
      Ночной вор уже открыл дверь и выскочил в темный коридор, вытаскивая туда же добычу с прицепившейся к ней Жаккеттой.
      Но тут подоспела Жанна и тоже мертвой хваткой ухватила свою собственность.
      Вор в коридоре тянул юбку к себе, девицы в комнате к себе.
      Время шло.
      Ярость Жанны и тяжесть Жаккетты потихоньку перевешивали.
      Вор решил активизироваться и перехватить юбку поближе к ее середине. И Жаккетта рядом со своей рукой увидела чужую волосатую кисть.
      Она поступила совершенно естественно по своим понятиям: нагнулась и изо всех сил укусила наглого похитителя нижней юбки.
      Коварно укушенный вор выпустил от неожиданности добычу и предпочел ретироваться.
      Жанна и Жаккетта грохнулись на пол.
      – Ты держи обеими руками, а я свечу зажгу! – скомандовала Жанна.
      Жаккетта кивнула и, сидя на полу, крепко держала драгоценную юбку, чуть было не покинувшую их навсегда.
      Пережить в компании с ней путешествие на корабле, пиратский плен, гарем, осаду, опять пиратский корабль, синюю лодку, Кипр, галеру, Родос, еще одну галеру – и в Риме лишится ее навсегда? Ну уж фигушки!
      Жанна, ругаясь, как моряк, грохотала чем-то у столика.
      – Может, надо хозяина гостиницы позвать? – предложила Жаккетта.
      Судя по шуму и все усиливающейся крепости выражений, госпожа вполне могла прокопошиться до рассвета.
      – А кто поручится, что он не в сговоре с этим мошенником? – Жанна уронила очередной предмет.
      – Тогда городскую стражу! – предложила другой вариант Жаккетта.
      – И что ты им скажешь? Нижнюю юбку, мол, украсть хотели? – прошипела Жанна. – Счастье еще, что он еще приготовленные на сегодня украшения не нашел. Я их под подушку положила. Нет уж, никого звать не надо, сами разберемся. Вот только свечу зажгу.
      Жаккетте надоело сидеть на полу и ждать света. Она поднялась и, не выпуская юбки, подошла к Жанне.
      – Давайте я. А Вы держите.
      Жанна с облегчением вцепилась в юбку и Жаккетта смогла запалить огонь.
      – Быстро одеваемся! – скомандовала Жанна. – Сидим до утра, а как рассветет, съезжаем из этой помойки! Если сегодня он просто пришел, то завтра сначала головы нам отрежет, а потом юбку заберет. Где твой нож?
      Остаток ночи они просидели на краю Жанниной кровати, забаррикадировав дверь столиком.
      Вор не появился.

      Когда розовый рассвет за окнами стал золотым, девицы покинули гостиницу.
      На прощание Жанна наградила зевающего хозяина гостиницы таким убийственным взглядом, что будь он не хозяином гостиницы, а трепетным юношей в начале жизненного пути, у него осталось бы чувство собственной неполноценности на всю оставшуюся жизнь.
      Хозяин же только от души зевнул.

* * *

      Зажимая под мышкой свою вышитую картину, Жанна яростно шагала по римским улочкам просто неприличными для дамы быстрыми шагами.
      Следом неслась нагруженная дорожными мешками Жаккетта, не поспевая за набравшей скорость госпожой.
      Она поминутно оглядывалась, проверяя, не преследует ли их ночной злодей. Если ночной злодей их и преследовал, заметить это Жаккетте не удалось, идущие позади них люди все, как один имели незлодейские лица. Словно сговорились. И забинтованной руки ни у кого не было.
      И вообще в этот час на улицах было немноголюдно.
      Отмахав несколько кварталов, невыспавшаяся Жанна притомилась и пошла медленнее.
      Навстречу им шествовало лицо духовного звания.
      В лице невысокого, немолодого человека в сутане. Довольно плешивого и носатого. Шнурки его лиловой шляпы, висящей за спиной, были украшены тремя красными кисточками.
      «Кто-то из протонотаров !» – мелькнуло в голове у Жанны. – «И лицо чуть знакомо, кажется я видела его в коридоре канцелярии».
      – Доброе утро, дочь моя! – на чистейшем французском приветствовал ее протонотар. – Куда Вы спешите в столь ранний час?
      Обращение его было вполне светским.
      Жанна поспешно сунула Жаккетте вышивку и сказала:
      – Утро доброе, святой отец! Мы ищем новую гостиницу. В старой меня пытались обокрасть.
      – О времена! – сокрушенно воскликнул протонотар. – В Святом Городе пытаются посягнуть на имущество и жизнь паломницы! Куда же катимся?
      Жанна в тон ему вздохнула.
      – Прекрасная сеньора! – вдруг просветлел лицом плешивый протонотар. – Не сочтите мои слова за дерзость, но я бы не рекомендовал Вам связываться с гостиницами. Они кишат опасностями и насекомыми в постелях.
      – Но мне надо где-то жить. Пока я добьюсь аудиенции у Его Святейшества, пройдет немалый срок… – мягко напомнила церковному чиновнику Жанна.
      – Я бы мог порекомендовать Вам прекрасную квартиру. В соседнем доме с тем, где я снимаю жилье, почтенная чета булочников сдает комнаты на втором этаже. Они в высшей степени порядочные люди и берут за квартиру недорого. Это значительно ближе к резиденции Его Святейшества, чем Ваша прежняя обитель.
      Жанна растерялась.
      С одной стороны, в городе бывают миллионы паломников и у всех свои беды, с чего бы это протонотару озаботится именно их судьбами?
      Но с другой стороны отельное жилье, без гостиничной толкотни, шума и гама. И свежие булочки по утрам…
      Булочки по утрам решили дело.
      – Буду очень Вам признательна за помощь, – сказал она.
      Протонотар смиренно поклонился.
      Жаккетта с восторгом увидела, как зазолотилась под утренним солнцем его плешь.

* * *

      Квартирка была прелестна, а хозяева, кажется, только и делали, что терпеливо ждали, когда же им окажет честь своим визитом графиня де Монпез?.
      Окна двух комнат на втором этаже и отдельная лестница выходили во внутренний дворик, ухоженный, заросший зеленью, с радостно журчащим фонтаном. Среди зелени живописно выглядывали мраморные обломки колонн и фрагменты статуй.
      – Дворик обихожен моими скромными усилиями – заметил удивленный взгляд Жанны протонотар. – Видите, вон та дверь напротив ведет в мои покои, и я сразу же договорился с владельцами, что устрою дворик по собственному вкусу. В бытность мою секретарем у кардинала Риарио, я помогал ему в собирании коллекции древних статуй и, поступив на службу в канцелярию Его Святейшества, решил создать в этом дворике крохотный кусочек того великолепия, которое царило в садах его преосвященства. Разрешите откланяться, я покидаю Вас. Настоятельно рекомендую вам отдохнуть, у Вас такие усталые глаза.
      Жанна охотно согласилась с рекомендацией. Она очень хотела спать.
      Лиловая шляпа исчезла за дверью и старая лестница даже не скрипнула под шагами протонотара.
      Жаккетта недоверчиво глядела в окно:
      «Что-то у этого господина через слово рекомендую, да рекомендую!» – подумала она. – «Нужно сходить, дворик осмотреть. Надо же додуматься, обломков в зелень накидать!»
      Жанна прилегла, а Жаккетта спустилась во двор.
      Журчал фонтанчик, виноградные лозы заплетали подпорки, образуя беседки. Было тихо и сонно. Тянуло ароматом свежей сдобы. Солнце пробивалось сквозь листья.
      Жаккетта вздохнула. Все хорошо, а душа не лежит.

* * *

      До Ватиканского холма теперь, действительно, было рукой подать.
      И протонотар частенько сопровождал их туда. Разумеется, совершенно случайно. Чаще всего они встречались на перекресточке, куда выходили обе улочки, та, на которой стоял дом булочника и та, на которой стоял дом протонотара.
      Главным достоинством его внешности оставалась плешь. Остальные черты лица были мелкими и какими-то невзрачными. Ничего не бросалось в глаза, все было мягким и бесцветным. И ростом он был не выше Жаккетты.
      Жанне было даже немного жалко церковного чиновника. Хорошо, что он избрал своей стезей духовное поприще, в светском костюме он бы совершенно не имел бы успеха у дам.
      Протонотар щедро знакомил их с достопримечательностями Латерана .
      – Не спешите, госпожа Жанна, – мягко увещевал он. – Город Льва не исчезнет, даже если Вы немного задержитесь. Ведь мы проходим под стенами, построенными еще в одиннадцатом веке от Рождества Христова. Их возвел папа Лев IV, потому-то и зовут город за стенами его именем.
      – Они весьма толстые, – заметила Жанна, вступая под арку ворот. – Толще стен моего замка.
      – Конечно! – подтвердил протонотар – ведь они соединяют резиденцию папы с замком святого Ангела. В случае опасности, по верху стен повозка умчит папу под прикрытие бастионов замка. Вас еще не отправляли во дворец Новой Канцелярии?
      – Нет, – удивилась Жанна. – Пока все, связанное с моим прошением, делается внутри Ватикана.
      – Возможно, Вам и не придется ее посещать, она находится довольно далеко. Если попадете туда, обратите на него внимание.
      – А что интересного в этом дворце? Почему возникла нужда в еще одном здании для канцелярии? Неужели такая масса работы?
      – Суть не в этом, просто в одну из ночей племянник Его Святейшества проиграл племяннику тогдашнего папы Сискста IV 60 тысяч скуди. Эти деньги выигравший кардинал Риарио и отдал на возведение нового дворца для канцелярии, чтобы облегчить труды бедных канцеляристов. Вот так в Риме появляются дворцы…
      Они прошли ворота и свернули направо, к фонтанчику. Там протонотар покинул девушек, спеша по своим делам, а Жанна с Жаккеттой остались, чтобы попить удивительно вкусной воды.
      Начался еще один день ожидания…

* * *

      В следующий раз протонотар нагнал их на обратном пути из Ватикана.
      В отличие от Жанны, у него был хороший день и протонотар излучал благодушие.
      – Я вижу, госпожа Жанна, – шутливо заметил он. – Что Вы большая поклонница пеших прогулок. Вы упорно не пользуетесь экипажем?
      Жанна не пользовалась экипажем исключительно из соображений экономии, но протонотару она, конечно же, назвала другую причину:
      – Я думаю, что по э т о м у городу нужно ходить пешком. А Вы, отче, как я вижу, тоже отдаете предпочтение пешим прогулкам?
      – О да, смирение, смирение и еще раз смирение… – благостно улыбнулся протонотар. – Что толку, если в тщете и суете я буду проноситься по улицам Рима? Никчемная гордость, тщеславие и прочие пороки… «Терпеливый лучше гордеца», так что решил я, недостойный божьей милости, утруждать свои стопы, спасая душу.
      – А почему Вы перешли с должности секретаря кардинала Риарио в службы Его Святейшества? – невинно спросила Жанна. – Я совсем не разбираюсь в церковной иерархии…
      – К сожалению, земные тяготы не отпускают даже нас, слуг божьих… – пространно и непонятно объяснил протонотар.
      Потом помолчал и неизвестно почему решил объяснить все подробнее:
      – Видите ли, госпожа Жанна, если бы можно было выбирать, я бы, конечно, предпочел остаться секретарем Его Преосвященства.
      Я и мой господин были не только духовно едины, но к тому же являлись (и естественно, являемся) земляками. Я тоже из Генуи. В силу этих причин я имел счастье заносить на бумагу мысли и осуществлять замыслы кардинала, как ни кто другой.
      Я был рядом с ним с самого начала его посвящения в сан, когда ему привезли эту радостную весть и кардинальскую шапку прямо в Пизанский университет, где Рафаэлло Риарио изучал каноническое право.
      По воле дяди кардинала, Его Святейшества Сикста IV мы проводили политику Святого Престола в итальянских землях, участвовали в переговорах, а случалось, и в заговорах, но с единственной целью заставить государей чтить Святую Церковь так, как она того заслуживает. Даже нашим жизням порой угрожала смертельная опасность, во Флоренции мы как-то попали в такой водоворот, что не чаяли остаться живыми.
      Но увы, после смерти Его Святейшества неблагодарная чернь забыла все благодеяния, которыми он ее осыпал, а силы, всегда пользующиеся всякой нестабильностью в государстве для мятежа, вывели плебс на улицы…
      Всех, кто имел отношение к дому Риарио старались убить, генуэзцев грабили. Ожили слова пророка Иеремии:
 
Безжалостно поглотил Господь Иаковлевы жилища,
Ниспроверг в своем гневе укрепления Иудеи,
Царя ее и князей осквернил, швырнул на землю
Во гневе своем срубил Он рог Израиля,
Отвел назад десницу пред лицом супостата,
Возжег в Иакове пламя, что все кругом пожирает.
 
 
Скалят пасть на нас все враги наши,
Удел наш – страх и яма, опустошение и погибель.
Из глаз текут слез потоки из-за гибели моего народа.
 
      Воистину было так, как сказано Соломоном: «Видел я рабов на конях и князей, шагавших пешком, как рабы».
      В те дни мы только и уповали, что:
 
Копающий яму в нее упадет,
И проломившего стену укусит змея.
 
 
Разбивающий камни о них ушибется
И колющему дрова от них угроза.
 
      И решил я тогда, вторя мудрейшему, что лучше покоя на одну ладонь, чем полные горсти тщеты и ловли ветра.
      Понемногу все устоялось и волею обстоятельств я перешел на службу нынешнему папе Иннокентию VIII.
      – Да, вздохнула Жанна. – То, что Вам довелось пережить, очень трагично. Когда рушиться установленный порядок и наступает мятежный хаос, жизни людей становятся совсем дешевыми…
      – О, госпожа Жанна, – удивился протонотар. – Вы не только очаровательная, но и удивительно умная женщина! Похоже, подобное и Вам приходилось переживать?
      – Да, к сожалению, – подтвердила Жанна. – Я бы хотела этого не знать, но пережитое не зачеркнешь. А почему Вы собираете обломки старых статуй? Разве они достойны внимания служителя церкви?
      – Церковь не оставляет без внимания ничего, что находится под солнцем, – заметил протонотар. – А что касается собирания античных древностей, то и к этому, как ко многому другому, меня приохотил кардинал Риарио. Он отдавался сему занятию страстно и самозабвенно.
      – Но ведь их делали язычники? – коварно спросила Жанна.
      – Его Преосвященство считал, что Господь наш в своей непостижимой милости посылал дух божий и на этих бедных язычников, дабы руки их могли создавать подобную красоту…
      – А меня удивил Ваш рассказ о новом здании канцелярии… – заметила Жанна. – Я думала, кардиналы не должны играть в карты…
      – Милая госпожа Жанна, – снисходительно осклабился протонотар. – Вы руководствуетесь простодушными принципами мирян, мол, беги от греха и грехи тебя не догонят. Но разве не есть это проявление гордыни?
      Как же ты можешь знать, победил ли ты искус, ежели даже не прикоснешься к нему? И разве не высшая победа святого духа над дьяволом в том, что деньги, выигранные в презренной игре, пошли на благое дело во славу Церкви?
      Только так можно бороться с лукавым, давая ему бой на его же поле! Поэтому пастырь, пасущий души, не должен бежать мирских занятий.
      Нет, он должен по мере сил принимать в них участие, дабы внутри, в гуще событий направлять свою паству по пути истинному!
      «То-то у папы Иннокентия VIII столько внебрачных детей…» – ехидно подумала Жанна.
      Они подошли к перекрестку около дома булочника на одной улице и дома протонотара на другой.
      Мимо медленно проехала повозка, запряженная громадными волами. На повозке были закреплены бочки.
      – Знаете, госпожа Жанна, – сказал протонотар. – Когда я вижу этих симпатичных животных, сразу вспоминаю папу Мартина V.
      Жанна уже собиралась свернуть на свою улочку, но остановилась и удивленно спросила:
      – Почему?
      – Вы не знаете историю его похорон? – постно поинтересовался протонотар.
      – Нет.
      – Видите ли, знаменитый своей добротой папа Мартин V, чувствуя, что скоро Господь призовет его, распорядился относительно своих похорон так: «Поставьте гроб с моим телом, – сказал он приближенным, – на простую повозку, запряженную четырьмя волами. Пусть они влекут ее туда, куда хотят. Где волы остановятся, там и похороните меня».
      И когда пришел день его смерти, все выполнили по его воле. По этим улочкам покатилась повозка без возницы, запряженная волами, а люди шли в отдалении. Долго возили тело папы волы по Риму, но в конце концов достигли Сан Джованни ин Латерано.
      И только приблизились они к церкви, как двери сами собой распахнулись и зазвонили колокола на звоннице. Волы вовлекли повозку под своды храма, приблизились к алтарю и опустились на колени. И все поняли, что воля Божия вела их и направляла, указывая место успокоения бренных останков его вернейшего и преданнейшего слуги.
      – Это так трогательно! – промокнула платочком сухие глаза Жанна и ступила на свою улочку.

* * *

      Сначала Жанна воспринимала свои каждодневные хождения по ватиканским коридорам с юмором, потом в ней начало нарастать глухое раздражение.
      Никаких видимых препятствий не было, но долгожданная аудиенция продолжала оставаться где-то в туманной дали.
      Дело тянулось, тянулось и тянулось.
      И конца края этому не было видно.
      Сопоставив все факты и хорошенько поразмыслив, Жанна пришла к выводу, что главным тормозом на пути встречи ее с папой является никто иной, как милейший протонотар.
      Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что к чему: плешивое духовное лицо сделало все, чтобы в его силах, чтобы затормозить Жаннино дело и теперь спокойно ждет, чтобы она, Жанна, обратилась за помощью к своему благодетелю. Он охотно поможет в обмен на…
      Вот стервятник! Плешивый, а туда же! Был бы он хоть чуточку менее плешивым…
      А положение-то очень серьезное. Аудиенция нужна, как воздух!
      Жанна вспомнила мрачное, строгое здание инквизиции на площади Навона и холодок пополз по спине.
      Но ярость начинает клокотать в душе, как подумаешь, что эта плешивая мартышка со своими любезными улыбочками загнала ее, Жанну, в западню.
      Позади тянет смолистым дымом высокого инквизиционного костра, а впереди сияют ворота спасения. Но ключ от них в руках у протонотара, который невозмутимо ждет…
      Наверное в этой уютной квартирке, сдаваемой почтенной четой булочников, побывал не один десяток дам-паломниц, желающих увидеть Папу Римского. Но раньше им приходилось сводить знакомство с телесными достоинствами плешивого святоши, да упадет кирпич на его плешь!

* * *

      Жанна металась по комнате, пытаясь что-нибудь придумать.
      Ничего не получалось.
      Как ни крути, а при любом раскладе протонотар неприступным бастионом закрывал доступ к Папе. Стеной, которую не обойдешь, не объедешь!
      Ну должен же быть какой-нибудь выход! Нельзя сдаваться без борьбы! Нужно думать!
      От раздумий, как обычно, разболелась голова.
      – Жаккетта, собирайся! Мы идем в город! – приказала Жанна, отодвинув на время все думы в сторону.
      Жанна не знала, куда пойдет, но ноги безошибочно привели ее на древнюю улочку Коронари, знаменитую множеством лавок.
      Летнее солнце дышало жаром и было так приятно то нырять в прохладный полумрак лавочек, то опять подставлять себя его горячему оку.
      С горя Жанна накупила множества мелочей, поднимающих настроение.
      Гребни, шпильки, платочек, обшитый знаменитым венецианским кружевом, венецианские же шелковые чулки, новые ароматические шарики поммандер и прочее, прочее, прочее…
      Постепенно на душе стало легче, опять захотелось слегка улыбаться, проходя мимо римских кавалеров.
      Жанна вышла из очередной лавочки и, поджидая отставшую с покупками Жаккетту, оглядела улочку в поисках следующей.
      И вдруг увидела, как по римской улице Коронари невозмутимо шествует баронесса де Шатонуар.
      Великолепная, непотопляемая ни при каких обстоятельствах мадам Беатриса, тоже находящаяся в инквизиционном розыске по обвинению в колдовстве и отправке своих мужей на тот свет ускоренным способом!
      Мадам Беатриса шла с таким видом, словно Вечный Город был захудалой дальней деревушкой, которой она оказала великую милость и честь своим присутствием.

* * *

      И первыми словами, которыми встретила мадам Беатриса Жанну на улочке Рима после долгой разлуки и стольких событий в жизни обеих, были:
      – Здравствуй, моя дорогая! Ты прелестно выглядишь! Представляешь, всюду только и говорят, что нижние юбки теперь будут на жестком каркасе! Каково?!
      Остановившись у входа в лавочку и нимало не смущаясь тем, что намертво загораживает в нее вход, мадам Беатриса продолжила:
      – А ведь все тянется еще с 60-х годов, когда распутница Хуана Португальская придумала себе подобное платье, чтобы скрыть очень интересное положение. Только она не додумалась спрятать обручи под платьем, а приказала нашить их поверх. Тогда эта идея не вызвала одобрения. Но сейчас испанки как с ума сошли – опять вытащили ее на свет божий, но обручи пришивают на нижнюю юбку – она и встает колоколом. Говорят, так они подчеркивают тонкость своих талий. Вот уж не одобряю! Талия – либо она есть, либо ее нет, и незачем пыль в глаза пускать, если фигура не та. Ты, моя девочка, надеюсь, еще такой юбкой не обзавелась?
      Мадам Беатриса пронзила взглядом, словно копьем, Жаннины юбки.
      – Так, ты я вижу, нахваталась идей у венецианских модниц? Нижняя юбка с утолщенными складками по талии? Верно? Ах, молодежь, все то они на лету хватают!
      – Здравствуйте, госпожа Беатриса! – улыбнулась Жанна. – Очень рада Вас видеть! Какими судьбами Вы в Риме?
      Баронесса на секунду задумалась.
      – Скажи мне, моя девочка, когда мы с тобой виделись в последний раз, а то я как-то запамятовала и не могу сообразить, с какого момента тебе начать рассказывать?

* * *

      Вообще-то, в последний раз Жанна видела мадам Беатрису у себя в Аквитанском отеле, как раз в тот период, когда умер герцог Бретонский и армии принцев, домогающихся руки наследницы герцогства Анны Бретонской держали оборону против французских королевских войск, больше интригуя между собой, чем сражаясь с общим противником.
      Вынужденная на что-то решаться, Анна Бретонская, почти не имеющая собственных сил, в большой тайне дала свое согласие на брак Максимилиану Австрийскому.
      Находясь (как обычно, проездом) в Ренне, госпожа Беатриса очень ловко выведала у Жанны, на ком же остановила свой выбор юная герцогиня.
      После чего отправилась в Нант, второй город Бретани по значению после Ренна, осажденный королевскими войсками, который оборонял один из женихов, Ален д» Альбре, и поделилась с ним интересной новостью. Обиженный экс-жених тут же сдал город королю.
      У Жанны были все основания думать, что все это мадам Беатриса делала по указанию регентши Французского королевства, старшей сестры короля мадам де Боже.
      Баронесса очень легко меняла свои политические ориентиры и привязанности…

* * *

      Но Жанна не стала вспоминать ту встречу, а просто сказала:
      – Последние известия о Вас я получила от своего земляка, который теперь работает помощником инквизитора в Ренне. Он сказал, что родственники Ваших мужей обвинили Вас в колдовстве и Вы в розыске. Я страшно за Вас волновалась и переживала. Мне вскоре пришлось покинуть Европу и я больше полугода ничего не знаю, никаких новостей.
      – А-а, дорогая, все это пустяки! – небрежно отмахнулась баронесса. – Я всегда говорила – это дурачье, которое зубами держится за земли, по закону принадлежащие мне, способно на любую пакость. Только пользы им от своих подлостей никакой. Ты думаешь, я стала дожидаться, пока какой-нибудь воняющий козлом не хуже тамплиера доминиканец станет бесноваться в моем присутствии и обвинять меня бог знает в чем?
      Слава Господу, я не первый день живу на этом свете! Я тут же поехала сюда, в Рим, бросилась в ноги его Святейшеству и объяснила все, как есть!
      И трех дней после моего пожертвования на нужды борьбы с неверными не прошло, как все уладилось. Ты знаешь, Папа Римский о-очень интересный мужчина…
      – Вам всегда так легко все удается… – вздохнула Жанна. – А я вот никак не могу попасть на прием. Толкусь в канцелярии…
      – Девочка моя! – воздела руки к небу баронесса. – Да в своем ли ты уме?! Ну кто же действует через канцелярию? Это пристало бюргерам и простолюдинам! Слава богу, мы – дамы, и дамы неплохих фамилий. Я добилась аудиенции, обратившись за содействием к госпоже Катанеи, та попросила своего друга, кардинала Борджиа, а тот организовал мою встречу с папой, причем в неофициальной обстановке. Но обо всем об этом позже, если надо, мы все устроим! А ты, кстати, слышала какой страшный процесс был в Ренне?
      У Жанны ослабли ноги.
      – Да, краем уха. Практически ничего. Я уехала в самом начале… – тихо сказала она.
      – Так ты ничего не знаешь? – обрадовалась баронесса, похоже знавшая все про всех. – В городе арестовали колдунью. Очень известную в Бретани колдунью Мефрэ. Ее пытали, а затем торжественно сожгли на площади перед собором. А по ее показаниям арестовали очень много людей – весь Ренн втихомолку ходил к ней за снадобьями. Кто-то откупился и отделался не так тяжко, а кого-то и костер не миновал. Первую арестовали госпожу де Круа, ты должна ее знать.
      Жанна еле кивнула.
      – Ну вот, она теперь в монастыре под строгим надзором, замаливает грехи… – довольно сообщила мадам Беатриса. – А за ней взяли еще ряд лиц.
      Баронесса скороговоркой перечислила арестованных.
      – Но не всех же взяли, кто-то, наверное, объявлен в розыск… – выдавливая из себя слова, с усилием сказала Жанна.
      – Может быть, но я перечислила тебе тех, кого она назвала.
      – Неужели всех? – сказала Жанна еле слышно.
      – Да-да, дорогая, ты же знаешь, какая у меня память на имена! – воскликнула баронесса. – Вот слушай еще раз!
      Гордясь собой, баронесса еще раз перечислила названных колдуньей.
      Имени Жанны в этом перечне не было.
      Не было!!!
      – Сейчас, говорят, страсти улеглись. Так всегда бывает, поверь мне. Сначала шум, гам, костры пылают, затем тишина. Девочка моя, ты белая, как полотно, что с тобой?!
      – У меня голова болит! – со слезами пролепетала Жанна. – С утра. Я, наверное, вернусь сейчас на квартиру и лягу. Жду Вас завтра.
      – Ну хорошо, моя девочка! – согласилась баронесса. – Ты, действительно, что-то неважно выглядишь. Сейчас ложись, а утром я тебя навещу. По какому адресу ты остановилась?
      Слуга баронессы поймал экипаж для Жанны.
      Она с помощью Жаккетты забралась во внутрь и прислонилась виском к стенке.
      – Отвезите нас на какую-нибудь набережную, – сказала вознице Жанна, чувствуя, что хочет побыть у воды.
      Ехали в тишине.
      Молчала Жанна. Молчала и слышавшая весь разговор от слова до слова Жаккетта.

* * *

      Наконец пахнуло водной свежестью, правда с легким налетом какой-то затхлости.
      Велев вознице подождать, Жанна пошла к Тибру. Тихо струились его воды. Деревья, стоявшие на берегу, купали в струях свои ветви.
      Не обращая внимания на то, что намокнут башмаки и юбки, Жанна прямо в платье вошла по колено в воду.
      Странные чувства, прямо противоположные друг другу, переполняли ее.
      С одной стороны она чувствовала, что от громадного облегчения сейчас взлетит над землей, лопнули, наконец, те цепи, что смертным ужасом сковывали ее. Словно воды Тибра смывали, уносили в море видение возможного костра. Было так хорошо, что даже страшно: казалось, в любой момент душа покинет тело и вспорхнет.
      Но с другой стороны почему-то было невыносимо обидно!
      Получалось, все напрасно?
      Бегство, пираты, гарем, предательство Марина, лишения и опасности? Женская блажь толкнула ее на край земли? А никакой опасности не было? И сейчас она, Жанна, могла благополучно жить в Ренне, в своем Аквитанском отеле, никого не боясь и не от кого ни скрываясь? И не глотать глиняную пыль Триполи, не нюхать рыбную вонь пиратского трюма?
      И никогда не узнать холодного недоумения в глазах Марина, когда он утром увидел ее на сладкой земле Кипра?!
      Всего этого не было бы! Ни унижений, ни страданий!
      Почему Мефрэ не назвала ее, Жанну?! Ведь никого не пропустила!!! Почему?!!
      Жанне, наверное, было бы еще обиднее, узнай она, какой мелочи обязана жизнью.
      Это знала Жаккетта и молчала.
      Перед ее глазами стоял вечер накануне отъезда бретонского двора в Нант. Вечер, когда Жанна послала ее за своими сережками к ювелиру.
      Получилось, что простое детское правило – на добро отвечать добром – спасло им жизнь.
      В тот вечер в лавке ювелира была и колдунья Мефрэ. Им вместе пришлось на обратном пути отбивать нападение, а потом убегать от грабителей.
      Не желая этого, боясь колдунью, но повинуясь неосознанному, древнему инстинкту, что нельзя бросать человека в беде, Жаккетта вместе с Большим Пьером довела Мефрэ до дома. Не раскрыв ее тайны, и не бросив на полпути на верную гибель.
      И колдунья отплатила ей тем же. Не специально. Не напоказ. Просто когда изломанная пыткой, она вышептывала разбитыми губами имена людей, покупавших у нее снадобья и зелья, она не назвала имени Жанны, хотя назвала всех остальных.
      И подарила жизнь…
      Жаккетте было очень стыдно. Потому что суеверный страх перед колдуньей остался. И презрительный взгляд Мефрэ сейчас бы не смягчился.

* * *

      Постояв в прохладной воде, Жанна постепенно пришла в себя и осознала, что теперь она свободна и независима.
      И огонек мстительной радости загорелся в ее глазах.

      Вернувшись на квартиру, Жанна приказала Жаккетте высушить платье и привести его в порядок, а сама в одной рубашке, с распущенными волосами, заняла наблюдательный пункт у окна.
      Ближе к вечеру внизу сверкнула плешь протонотара.
      Громкоголосые грузчики, нанятые на одном из рынков, под его руководством устанавливали во дворике среди зелени очередной беломраморный обломок, купленный протонотаром у добывателей древностей.
      Протонотар заметил сидящую у окна, прелестную в своем русалочьем облике Жанну и приветствовал ее поклоном.
      Она склонила голову в ответ и, загадочно улыбаясь, отправилась одеваться.
      – Возьми пяльцы с вышивкой! – приказала Жанна Жаккетте. – Подожди, когда я с этой плешивой плесенью поднимусь к нему, тогда тоже поднимайся, только тихо, и жди за дверью.
      Жаккетта кивнула.
      Одетая, словно на прием, Жанна выпорхнула во дворик с выражением озабоченности на лице.
      – Ах, святой отец, у меня к Вам громадная просьба, – с мольбой глядя на протонотара, сказала она.
      Протонотар встрепенулся.
      – Минуточку, госпожа Жанна! – сказал он. – Разрешите, я разберусь с людьми и тогда мы обсудим Вашу проблему.
      Жанна вздохнула и покорно кивнула.
      Моментально выпроводив рабочих, протонотар сказал:
      – Разрешите пригласить Вас в мою келью. Там разговаривать, я думаю, будет куда удобнее.
      – Конечно… – печально улыбнулась Жанна.

* * *

      Келья оказалась хорошо обставленным покоем. Ничего монашеского в ней и с фонарем отыскать было нельзя.
      Протонотар прикрыл ставни, чтобы солнце, как объяснил он, не мешало и налил два бокала вина.
      – Я слушаю Вас, госпожа Жанна! – удовлетворенно сказал он.
      Присев на краешек кресла так, чтобы поясница слегка выгнулась и грудь приподнялась, Жанна держала в обеих ладонях бокал и, глядя в его гранатовые глубины, медленно говорила, изредка поднимая просящий взгляд на собеседника.
      – Вы знаете, святой отец, я в Риме уже столько времени, а мои дела в канцелярии совсем не двигаются…
      – Терпение, дитя мое, терпение. Господь воздает терпеливым, – ободряюще улыбнулся протонотар. – Ибо сказано не нами: «Всему свой час, и время всякому делу под небесами…»
      – Я терплю-терплю… – надула губы Жанна. – А аудиенции все нет и нет!
      Она отпила из бокала.
      – Не расстраивайтесь, прекрасная Жанна! – прожурчал, словно ручеек, протонотар. – Давайте Ваш бокал, я налью еще. Кьянти чудо как хорош. Мне прислали его из Сиены.
      Жанна протянула протонотару бокал в ладонях, тот осторожно его принял. Руки у святого отца были холодными и мокрыми.
      – Кьянти это местность? – подняла брови Жанна.
      – Да, – кивнул протонотар. – Это цепь холмов между Флоренцией и Сиеной.
      Жанна приняла полный бокал и пригубила. Потом потупилась и вздохнула.
      – Еще раз говорю, не расстраивайтесь. Вы правильно сделали, что пришли за помощью… – голос у протонотара стал бархатным-бархатным. – Еще в Экклезиасте начертано: «Вдвоем быть лучше, чем одному, ведь двоим есть плата добрая за труды их…»
      Протонотар не один в этом мире читал Экклезиаст.
      Жанна тоже туда заглядывала и прекрасно помнила, что за этими мудрыми строчками далее следуют и такие: «Да и если двое лежат – тепло им; одному же – как согреться?»
      Намек более чем прозрачный…
      Она услышала скрип за дверью. Не иначе как Жаккетта переминалась с ноги на ногу.
      – Но я право не знаю… – уронила Жанна и вздохнула еще печальнее. Всей грудью.
      Лучик солнца, пробившийся сквозь щели ставень, попал на сапфировое ожерелье.
      Протонотар мягко встал и неслышно переместился поближе.
      Встав напротив Жанны, он, проникновенно глядя ей в глаза, сказал:
      – Не стесняйтесь, выскажите Вашу просьбу и Вам станет легче. Груз забот сразу уменьшится, если Вы разделите его с другом…
      – А-а, Вы часто видите Его Святейшество? – чуть с нажимом в голосе произнесла Жанна и чуть-чуть отодвинулась.
      – О да! – утвердительно склонил голову и улыбнулся протонотар. – Почти каждый день sanctissimus pater вызывает меня для подготовки тех или иных важнейших документов. Я смогу Вам помочь, говорите.
      И он сел рядом с девушкой.
      – О, Вы так добры… – на секунду опустила веки Жанна, а потом широко раскрыла глаза и, глядя в лицо протонотару, затараторила:
      – Я в Риме довольно долго, но добиться аудиенции никак не получается, я все понимаю, у Его Святейшества ведь масса дел, весь христианский мир держится его молитвами, а что я по сравнению с его заботами? Песчинка. Поэтому я решила не дожидаться аудиенции, дела зовут меня домой и к Вам у меня громадная просьба: передайте, пожалуйста, Его Святейшеству этот дар от меня. Жаккетта, заноси!!!
      Распахнутая крепким ударом ноги дверь растворилась и вошла Жаккетта с перекошенным от старательности лицом, неся вышивку на вытянутых руках, как икону во время крестного хода.
      Не давая протонотару опомниться, Жанна продолжала частить:
      – Этот лик я вышивала в плену, в гареме арабского шейха и моей заветной мечтой было поднести его Папе Римскому в благодарность Святой Деве за чудесное спасение. Передайте, пожалуйста, эту вышивку Его Святейшеству как скромный дар от графини Монпез?, которая заочно припадает к его стопам.
      Вручив свое рукоделие опешившему протонотару, Жанна гордо вышла.

      Утром за Жанной заехала баронесса де Шатонуар, которая с порога заявила, что Жанна просто обязана осмотреть Рим под ее чутким руководством.
      Жанна охотно согласилась. Со вчерашнего вечера и Вечный город виделся совершенно другим, веселым и жизнерадостным.
      Дамы устроились в экипаже и неспешно направились к Капитолию, с которого, по мнению мадам де Шатонуар, следовало начать осмотр.
      Сегодня баронесса не была расположена рассказывать, она больше спрашивала.
      Слово за слово, Жанна рассказала ей все события вплоть до того момента, когда пиратская «Козочка» унесла их от берегов Африки. Рассказала почти не приукрашивая, без вранья.
      Но вот про то, что было дальше, ей рассказывать совсем не хотелось…
      Мадам Беатрису было не провести.
      Она недаром хвалилась своей великолепной памятью: то, что Жанна любила Марина Фальера, и то, что Фальер был киприотом, баронесса прекрасно помнила.
      – Ну и что же было дальше? – неумолимо спросила она.
      – А потом один пират доставил нас на Кипр… – неохотно сказала Жанна. – Уж лучше бы не доставлял… – вырвалось у нее помимо воли.
      – Марин принял тебя не так, как ты рассчитывала? – тут же спросила баронесса.
      Жанна прекрасна знала, что для мадам Беатрисы нет ничего святого, что дама она весьма прожженная и в разговоре с ней нельзя распускать язык, а тем более открывать душу.
      Но сейчас ей так хотелось хоть с кем-то поделиться горем (ведь не с Жаккеттой же?!), что она расплакалась и сквозь слезы сказала:
      – Он меня совсем не ждал! И чуть ли не испугался, когда я появилась там, около его ободранной башни! У него прямо на лице читалось: быстрее отвести меня в гостиницу, быстрее уложить в постель, как следует попользоваться, посадить обратно на лодку и с облегчением помахать вслед рукой. Даже когда меня шейху продавали, я себя так гадко не чувствовала! Словно я – девка из харчевни, с которой приятно провести ночь, но в обществе появиться нельзя! Ненавижу!!!
      Мадам Беатриса редко была искренней. Но сейчас она обняла Жанну за плечи и грустно сказала:
      – Бедная моя, глупая девочка! Никто ведь кроме тебя не виноват в этом…
      – Ну почему?! – всхлипнула Жанна.
      – Разве твой Марин обещал тебе что-нибудь?
      – Обещал, что разлука разобьет его сердце, что скоро вернется, что сделает меня королевой Кипра в своем сердце, – упрямо перечислила Жанна.
      – Разве это обещания? – усмехнулась баронесса. – Он лишь галантно распрощался с тобой, как и подобает учтивому кавалеру. Девочка моя, это же такие прописные истины! В Ренне твой Марин был вырвавшимся на волю с родного острова молодым холостым человеком. И весь мир ему казался восхитительным, все было легко, да еще такая красивая дама рядом…
      Это был его праздник, дома же ждали будни. Он ведь не обещал сделать тебя королевой своей башни? А обещать Кипр, который ему не принадлежит, это не обещать ничего.
      Его семье не нужен брак сына с дамой, чьи владения за семью морями и за которой не стоит влиятельное семейство. Родители наверняка подыскали рядом хороший кусок земли, который входит в приданое какой-нибудь местной простушки. А в таких прелестных замкнутых уголках, как Кипр, даже кусты имеют уши и языки. Ведь ты же сама все это знаешь, и не хуже меня…
      – Знаю… – всхлипнула Жанна.
      – Вот он и принял тебя соответственно. И хочется, и колется, – подытожила баронесса. – Почему же ты решила, что он должен встретить тебя иначе? Никто из вас никому ничего не должен.
      – Но я же любила его, я же верила ему!.. – тихо сказала Жанна и про себя добавила:
      «Я ведь бежала от смертельной опасности к человеку, который был для меня всем! Ну к кому же мне еще было бежать? За чью спину прятаться?»
      – Тебе было плохо и ты кинулась под его крыло? – угадала баронесса. – Девочка моя, ты выбрала не те крылья. Ты ведь перепутала свою любовь и любовь к тебе. Вот покойный герцог де Барруа принял бы тебя, какой бы ты к нему не явилась…
      И те мальчики, что из-за любви к тебе получали увечья на турнирах, стараясь хоть чем-то заслужить твой благосклонный взгляд, сделали бы тебя королевой своих крохотных владений, защищая от всего мира, пусть бы самые могущественные владыки ополчились против них.
      Даже барон де Риберак, которого ты ткнула в лужу, как кутенка, укрыл бы тебя, грози тебе беда, потому что он истинный рыцарь и любитель дам, что не мешает ему быть грубияном, гулякой и транжиром!
      Баронесса опять пришла в веселое расположение духа и закончила:
      – А ты, моя девочка, ослепленная собственной любовью, поверила венецианцу! Ведь Фальеры – это венецианская фамилия. Да они сами себе не доверяют! Слышала, как они избирали дожа?
      – Нет, – вытерла последние слезы Жанна.
      – Ну так слушай. Двести с лишком лет назад они сделали это так: Большой Совет выделил из своего состава тридцать человек. Эти тридцать человек среди себя выбрали девять. Девятеро избрали сорок электоров среди членов Совета и вне его. Сорок выделили двенадцать, двенадцать избрали сорок пять. Сорок пять выделили одиннадцать, а одиннадцать выбрали сорок одного человека, которые и избрали дожа. Каково? И после этого ты летишь на Кипр к отпрыску венецианской фамилии. Просто прелестно! – с удовольствием сказала баронесса.
      – И как Вы помните подобную чушь? – поразилась Жанна. – Я и повторить-то не смогу.
      – А я помню, – улыбнулась баронесса. – С детства. Твоя матушка, когда мы вместе воспитывались в монастыре, тоже удивлялась моей памяти. Слезы высохли, давай смотреть на город!

* * *

      Маршрут, который выбрала баронесса для показа Рима, был причудлив и довольно извилист.
      Это был Вечный город с точки зрения мадам Беатрисы. Показное благочестие перемешалось здесь с ненасытным интересом ко всему выдающемуся, скандальному и внешне эффектному.
      Для начала экипаж баронессы прибыл на Капитолийский холм, самый невысокий из семи.
      Мадам Беатриса величественным жестом показала одно из зданий.
      – Смотри, это дворец Сенаторов. Здесь заседают люди, которые считают, что правят городом наравне с папой. В Италии все-таки странные нравы. Какие-то республики, сенаты, советы. Давай-ка выйдем из экипажа и обойдем этот дворец, с той стороны есть неплохое место, откуда открывается интересный вид.
      Дамы обошли здание дворца Сенаторов.
      – Смотри, эта низина, сплошь в развалинах и заболоченных лужах называется Форум. А холмы, что окружают ее, помимо Капитолия, на котором мы стоим, Палатин, Эсквилин и Квиринал. Как видишь, ничего особенного, но все римляне, словно сговорившись, первым делом тащат вас сюда. «Это центр Рима, отсюда начинается Рим!» – твердят они. – Если бы так начинались наши города, то подумать страшно, чем бы они заканчивались! – уничтожив так морально Форум буквально тремя фразами, баронесса сочла свою миссию выполненной и повела Жанну обратно к экипажу.
      Но на полпути она передумала и направилась к лестнице, ведущей в церковь.
      – Чуть не забыла, надо обязательно посетить храм Санта Мария ин Арачели. Там находится часовенка с прахом святой Елены. Честно признаться, я ей завидую. Легко попасть в святые, если ты мать императора. Стоит съездить в Палестину, со всеми удобствами, полагающимися по сану, отыскать там реликвии, благо деньги есть – и готово! Посмотрела бы я, как бы святая Елена свершила все это, имей она мой годовой доход!
      А церковь эта больше напоминает публичное место. Римский сенат здесь устраивает ассамблеи, дискуссии, да разные заседания, словно других мест в округе нет, обязательно надо в храме ораторствовать! Давай только на минутку заглянем, боюсь там опять о чем-нибудь спорят!
      Едкие комментарии мадам Беатрисы не мешали Жанне наслаждаться ни видом Форума, ни красивой ажурной часовенкой над урной с прахом святой Елены в храме, ни замечательными фресками, изображающими разные фрагменты жизни святого Бернардина.
      – Госпожа Беатриса, – спросила Жанна, когда они вышли из церкви. – Говорят, где-то здесь были заточены в тюрьму апостолы Петр и Павел? Мы увидим это место?
      – Вот уж не думала, что тебя привлечет дыра в земле! – пожала плечами баронесса. – Но если хочешь, давай посмотрим. Только надо спуститься. Это Мамертинская тюрьма на Форуме. Но ломать ноги на здешних лестницах я не согласна. Садись в экипаж.
      Экипаж баронессы спустился с Капитолийского холма.
      Баронесса подвела Жанну к темному провалу, который оказался входом в тюрьму. Оттуда тянуло сыростью.
      – И ты хочешь спуститься? – поинтересовалась баронесса. – Я – нет!
      – Мне тоже что-то не хочется, – призналась Жанна. – Но стоять у входа и не спуститься в Мамертинскую тюрьму?
      – А что, ты обязана там побывать? – возмутилась баронесса. – Ты всегда можешь сказать, как поразил тебя вход в тюрьму, где томились святые апостолы. И это будет чистой правдой. А про то, как она выглядит изнутри, тебе с удовольствием расскажет любой достаточно молодой монах, проходящий поблизости, стоит лишь попросить его с улыбкой. Поехали, лучше, дальше.
      – Хорошо, Вы меня убедили, – согласилась Жанна.

* * *

      Экипаж опять покатил по римским улицам.
      – Видишь ту церквушку? – показала баронесса. – Это церковь Санта Франческа Романа. Ты представить себе не можешь, что твориться здесь девятого марта. Вся площадь забита лошадьми, коровами, буйволами. Все это добро мычит, лягается, поднимает тучи пыли и оставляет груды навоза. Просто кошмар!
      – Святая Франческа покровительствует животным? – угадала Жанна.
      – Конечно. Вот их и гонят сюда в день ее рождения для благословения. Что тут делается – не описать!
      Внезапно (для Жанны) экипаж выехал на площадь и перед глазами возникла громадная трехпроемная арка. А рядом возносились ввысь огромные, подавляющие своей величиной, странные руины. Три арочных пояса и глухой четвертый наверху. Мрамор и травертин, кирпичи и туф. Буйные заросли, облепившие старые стены.
      – Что это? – вырвалось у завороженной Жанны.
      – А-а, это… Триумфальная арка Константина, – пояснила баронесса. – Здесь этих арок повсюду – не счесть. Как только кто-нибудь из полководцев или императоров одерживал какую-нибудь победу, римляне тут же, просто наперегонки, мчались строить ему триумфальную арку…
      – Ну а руины? – перебила Жанна баронессу.
      – Это Колизей. Говорят, что раньше здесь был театр. Представления, развлечения. Сейчас отсюда весь Рим берет камни на постройку домов. Очень удобно. А в развалинах бродяги устроили себе массу укрытий, так что появляться здесь без сопровождения небезопасно. Да и незачем – ведь ты, как я думаю, не собираешься заниматься постройкой дома в Риме? Хватит смотреть на никчемные руины, поехали, я покажу тебе очень и очень интересное место.
      Очень и очень интересным местом оказалась обычная улочка с небольшой часовенкой, посвященной Богоматери. Но именно в этом месте баронесса оживилась, как не оживлялась ни при виде Колизея, ни при виде Форума.
      – Говорят, что именно на этом месте папесса Иоанна разродилась во время крестного хода.
      – Я ничего об этом не слышала, – осторожно сказала Жанна.
      – О папессе Иоанне? – с надеждой спросила баронесса. – Да это же известная на весь мир история! Вот слушай: Эта дама, точнее девица, была соблазнена неким монахом и вместе с ним бежала из родного дома. Монах был о себе очень высокого мнения и собирался стать папой. Поэтому он решил набираться ума в заведениях, где готовят богословов. Девица любопытства ради составляла ему компанию, переодетая в мужское платье. Дела у парочки шли неплохо, и девица ничем не уступала своим соученикам, но тут на беду ее кавалер умер. Она не стала возвращаться домой, а продолжала учебу и стала известным богословом. Все считали ее мужчиной, кроме того, с кем делила она ложе. И когда умер папа Лев Четвертый, решили, что самым достойным его преемником будет она. Девица стала папой Иоанном и никто даже не подозревал, что она женщина. Но ее угораздило забеременеть и разродиться именно во время процессии.
      Баронесса всем своим видом показывала, что будь она на месте папессы, уж таких глупых промахов ни за что не допустила.
      – Был страшный скандал и дело дошло до того, что кандидата в первосвященники стали проверять на специальном кресле с дырой, чтобы наглядно убедиться в его мужских статях. Слава Богу, современным папам этого не требуется. К моменту избрания у них обычно такое количество незаконнорожденных детей, что их мужской силе завидуют светские кавалеры.
      – Все это напоминает обычную байку, – заметила Жанна.
      – Да ты что! – возмутилась баронесса. – Это чистая правда. Даже процессии идут по соседней улочке! А если бы не история с папессой, что мешало бы им двигаться по этой?
      Сраженная железной логикой мадам Беатрисы, Жанна не стала спорить дальше.
      Их экипаж тронулся.
      – А сейчас мы отправимся на холм Эсквилин, – пояснила довольная тем, что убедила Жанну, баронесса. – Должна же ты взглянуть на древнейшую церковь Рима. Самое интересное в храме Сан Вито – камень, на котором древним христианским мученикам секли головы. Просто мурашки по коже бегут, как представишь все это! Право, какие страшные были тогда времена!
      Жанна кисло подумала, что в сегодняшнем Риме христианам точно так же секут головы на плахах на многочисленных площадях, и это почему-то никого не ужасает.

* * *

      Экипаж прибыл на место, дамы вышли.
      Баронесса дрожащей рукой указала на невзрачный камень.
      Жанна сделала скорбное лицо, осматривая святыню.
      Никаких эмоций камень у нее не вызывал. Только почему-то вертелась мысль, что рубить головы на деревянной плахе значительно удобнее – меньше тупится лезвие.
      Какой дурак приспособил камень для подобных целей?
      Спохватившись, что подобные мысли больше подходят для рыжего, не верящего ни в черта, ни в бога, пирата, чем для нее, слава богу, примерной католички, Жанна быстро одернула себя и отошла от камня.
      Прямо к церкви примыкала древняя арка.
      – Это арка Гальена, – пояснила баронесса. – Ворота в город во времена язычников. Представляешь, каким небольшим был Рим, если этот холм считался окраиной?
      А теперь нам предстоит увидеть самое главное украшение этого холма – базилику Санта Мария Маджоре. Больше ее по размерам церквей, посвященных Богоматери, в Риме нет!
      Похоже, это было главным достоинством храма в глазах благочестивой мадам де Шатонуар.

* * *

      Базилика венчала Эсквилин.
      Горели под солнцем многоцветные торжественные мозаики на ее фасаде. Окруженный ангелами Христос посылал людям свое благословение.
      Жанне страстно захотелось побыть здесь одной, чтобы душа согрелась от соприкосновения с божественной красотой, посвященной Деве.
      Она решила, что непременно придет сюда еще раз, без баронессы.
      – Базилику построили на деньги одного богатого римского сеньора больше тысячи лет назад, – напомнила, что она рядом, мадам Беатриса. – Он, бедолага, хотел употребить все свое состояние на богоугодные дела, только никак не мог решить, на какие именно. Маялся и маялся, и взмолился к Богоматери, прося осенить его, послать знак. Дева явилась к нему во сне в ночь с четвертый на пятый день августа, и повелела выстроить храм на том месте, где завтра выпадет снег. Сеньор, понятно, решил, что сошел с ума. Но Пресвятая не забыла явиться во сне и папе, сообщив, что снег утром выпадет на холме Эсквилин. Утром папа прихватил сеньора и опрометью кинулся сюда. А Эсквилин был весь в снегу. Папа тростью нарисовал на белой от снега земле контуры храма и велел приступать к работе. Видишь, в нижнем ряду мозаик изображены эти события. Вон из той ложи папа благословляет толпу во время праздников. А в день чуда через отверстие в потолке на головы верующих летят белые лепестки цветов. Говорят, это незабываемо! Я обязательно приду сюда в пятый день августа. Пойдем вовнутрь.
      Внутри храм был тоже богато украшен мозаиками. Мозаичные полы переходили в мозаичные стены. Центральный неф был украшен галереей из античных цельномраморных колонн, а над колоннами снова шли мозаичные панели.
      Жанна смотрела по сторонам.
      …Короновал Богоматерь Сын Божий, пели ангельские хоры, жили своей жизнью ветхозаветные герои, рождался и рос маленький Иисус…
      Баронесса подвела Жанну к пятому порфировому кругу на полу.
      – Вот здесь лежит прах того благочестивого сеньора и его супруги.
      – Достойное место, – заметила Жанна и незаметно поморщилась: баронесса, даже не подозревая, своими фразами беспощадно выбивала ее из торжественно-задумчивого настроения.
      Ни остатки яслей Христа, ни икона Санта Мария Салус Пополи Романи, написанная самим Евангелистом Лукой, не вызвали теперь приподнятого состояния души.
      – А почему икона так называется? – спросила Жанна для того, чтобы что-то спросить.
      – Дарующая здоровье народу Римскому? – подхватила баронесса. – Да потому что в 590 году в Риме свирепствовала чума. И папа Григорий Двоеслов, причисленный потом к лику святых, держа в руках эту икону стал обходить город крестным ходом. И вступив на мост, ведущий к замку, он увидел ангела, который вкладывал меч в ножны. Поэтому-то замок и назвали замком святого Ангела, а икона получила имя Салус Пополи Романи. Теперь к ней за помощью обращаются во время всяких напастей, черных смертей и моровых язв. Пойдем, дорогая, на площадь, у нас мало времени.
      Спускаясь по ступеням церковной лестницы к экипажу, баронесса сказала:
      – На этих ступенях служители церкви жгут книги, объявленные еретическими. А лет так сто пятьдесят назад здесь же римский плебс короновал Кола ди Риенцо. Ну того проходимца, сына булочника или трактирщика, считавшего себя бастардом императорской крови. Надо отдать ему должное – заваруха вышла отменная. А давай-ка сейчас отправимся к замку св. Ангела! Должна же ты посмотреть на это место, раз уж видела икону?
      Жанна коротко и молча кивнула.

      …Пользуясь тем, что госпожа уехала осматривать Рим, Жаккетта решила тоже устроить себе небольшой праздник и выбралась побродить по близлежащим улочкам.
      Ей хотелось просто присмотреться к Вечному городу, без спешки и суеты, не мечась вместе с госпожой Жанной от Ватикана к новому зданию канцелярии, или прочесывая лавчонки.
      Сегодня Жаккетта решила быть сама себе госпожа.
      Она прошла пару кварталов, глазея по сторонам и чувствуя себя свободной и счастливой. Как здорово идти, не зная куда!
      Миновала маленький, но шумный рынок, зашла в пару церквушек, попавшихся на пути.
      Мимо промчалась стайка громкоголосых римских мальчишек, которые верещали на все лады:
      – Магателли, магателли, магателли!
      В этих выкриках было такое восторженное ожидание чуда, что Жаккетта подобрала юбки и припустила вслед за мальчишечьей ватагой, рассчитывая непременно узнать, что же это за «магателли».
      Чудо, к восторгу Жаккетты, состоялось.
      На крохотной площади, образованной слиянием двух улочек и украшенной невысоко выступающей над землей у стены одного из домов древней статуей, настолько помятой колесом времени, что уже нельзя было разобрать, мужчина это или женщина, – на этой площади два кукольника давали музыкальное кукольное представление.
      На землю была положена толстая, гладко оструганная доска, с одной стороны которой был воткнут в просверленное отверстие колышек. К колышку одним концом была привязана веревка. На веревку были нанизаны три фигурки, одна женская и две мужских. Второй конец веревки обвязывал ногу пожилого кукольника, который играл на волынке и дергал ногой.
      И все, этого оказалось достаточно, чтобы куклы жили.
      Они танцевали, размахивали руками, качали головками. Помощник кукольника, мальчишка чуть постарше тех пострелят, что сейчас присев на корточки и раскрыв рты смотрели на танцующих кукол, пел красивую песенку, размахивая руками в такт музыке и прыжкам кукол.
      Люди, столпившиеся вокруг уличных актеров, тихонько подпевали ему.
      Жаккетта стояла около доски с танцующими куклами и восторженно глядела на их представление до последнего, пока кукольники не собрались уходить.
      Каждый раз, когда мальчишка обходил с шапкой зрителей, она честно кидала в нее монетку и это тоже было удовольствием: наблюдать, как падает маленький медный кружочек в подставленный колпак и звякает там о другие монетки.
      Но вот пожилой кукольник снял с веревки кукол, вынул колышек из доски, намотал на колышек веревочку и убрал весь свой крохотный театрик в мешок.
      Мальчишки, вместе с Жаккеттой смотревшие представление до конца, жалобно загудели.
      Кукольник что-то им сказал, отчего мальчишки расхохотались и, сорвавшись с места, унеслись, как стайка воробьев.
      Кукольник с улыбкой вскинул мешок за спину. Проходя мимо Жаккетты, он потрепал ее по щеке.
      Его мальчишка, прижимая в груди обмякшую волынку, вприпрыжку поспешил вслед за хозяином.

* * *

      На площади остались только непонятная статуя и застывшая, все еще переживающая представление Жаккетта.
      Жаккетту из оцепенения вывел запах жареной на добром оливковом масле рыбы, непременно щедро приправленной свежей зеленью и спрыснутой лимонным соком.
      Жаккетта потянулась в ту сторону, откуда ветерок принес этот запах, уже зная, на что истратит последнюю мелочь.
      Статуя осталась в недолгом, по ее меркам, одиночестве. Завтра около нее все повторится, и представление уличных актеров, и народ. Как всегда. Статуя-то знала, кто она на самом деле. Это у людского племени память короткая.

* * *

      Замок святого Ангела, тяжелый, круглый, замкнутый дышал неприступностью. Он был сам по себе, как бы его не называли, мавзолеем ли Адриана, замком ли св. Ангела.
      Во времена империи ее владыки находили в нем вечный покой.
      Затем он стал форпостом слабеющего под натиском новых племен города, чьи потоки разбивались о его неприступную, облицованную мрамором, грудь.
      Потом мавзолей стал крепостью, где спасались уже не от внешних врагов, а от внутренних усобиц.
      Побывал он и в роли тюрьмы, и в роли плахи.
      Все это время мавзолей Адриана смотрел на породивший его Город с изрядной долей цинизма. Со дня возведения произошло много событий. Сменилось имя, сменилось назначение…
      Чем он только не был, осталось сыграть лишь роль общественной бани. Тут поневоле станешь циником, перепробовав столько ремесел.
      Мог ли представить Публий Элий Адриан, возводя за городом усыпальницу для себя и своих близких, что так все повернется? Для места успокоения мавзолей вел уж слишком оживленную жизнь.
      Из всех невечных вещей быстрее всего уходят в Лету как раз те, что имеют претензию на вечность…
      Люди, возводившие его стены, тщеславно возносили на парапеты статуи в назидание потомкам.
      Потомки назидания не поняли и безмятежно скидывали статуи на головы врагов.

* * *

      – А вот это мост был построен вместе с замком! – баронесса утвердилась на мосту святого Ангела. – Но тридцать девять лет назад он обрушился – такие толпы паломников сновали по нему туда сюда. Что поделать, юбилейный год. После того, как под напором толпы лавчонки по краям моста рухнули вместе с перилами, решили больше ничего на нем не городить и не украшать. Видишь, только статуи Петра и Павла стоят. Поехали, дорогая, не будем здесь задерживаться, незачем совершенно.
      Экипаж поехал по относительно широкой и чистой улице.
      Стоящие по обе ее стороны дома отличались красотой и добротностью и вполне могли претендовать на звание дворцов.
      – Это улица Джулия. Здесь любят селиться флорентийцы, большая часть домов принадлежит им, – пояснила баронесса. – Они считают свою Флоренцию центром вселенной и по их мнению Рим слишком тесен и грязен.
      – Ой, а это место я знаю. Это же площадь Цветущее поле! – удивилась Жанна. – Вон в той гостинице, около проулка дель Гротте мы и жили, пока какой-то негодяй не попытался нас обокрасть.
      – Да-да, милочка! – подтвердила баронесса. – И надо сказать, что новый дворец Канцелярии здесь просто на расстояние шага, гораздо ближе, чем от квартиры протонотара. Так что еще неизвестно, какие удобства Вы приобрели, перебравшись туда. В этом районе имеют дома дамы известного поведения, но высокого полета. А уж они нос по ветру держат! Район очень неплохой. Видишь вон ту гостиницу?
      Жанна кивнула.
      – Ее владелица – донна Ваноцца Катанеи. Помнишь, я тебе говорила? О-очень известная дама. От кардинала Борджиа у нее четверо прелестных ребятишек и Его Преосвященство очень заботится о своих чадах. Я тоже подумываю, не приобрести ли мне гостиницу на бойкой улице. Это куда выгоднее, чем хилые доходы с наших земель. Многие благородные сеньоры владеют в Риме подобными заведениями и деньги рекой текут к ним.
      – Ну что же! – заметила Жанна. – Помните пьесу, что давали актеры в нашем замке? Если уж принцесса, прекрасная Родамна, легко стала хозяйкой гостиницы, то нам об этом подумать тоже не грех.
      – Ах, моя девочка, как ты меня понимаешь! – растрогалась баронесса. – Но что в этой площади нехорошего, так то, что тут слишком часто горят костры с еретиками и свистит топор по шеям преступников. Я бы не стала жить рядом с таким местом – время от времени на это зрелище можно посмотреть, но когда казнят слишком часто, это приедается. И кроме того, от толпы зевак всегда остается столько мусора!
      Экипаж двигался дальше. Они ехали по узким улочкам.
      – Посмотри, дорогая, по сторонам – сказала мадам Беатриса.
      Жанна посмотрела и направо, и налево, но кроме теснящихся друг к другу узких домиков и откровенных каморок ничего достойного внимания не увидела.
      – Улица Темных Лавок, – пояснила баронесса. – Видишь, эти лавчонки настолько малы, что окон у них практически нет. Весь свет идет через открытую дверь. А в таких каморочках, римляне зовут их пеналами, принимают клиентов девицы. Сейчас мы объедем Еврейское гетто, заезжать туда не стоит, и я покажу тебе рыбный рынок.
      Скоро действительно стал слышен шум рынка. Запахло рыбой.
      – Эти хитрецы неплохо устроились… – заметила баронесса. – Ловят рыбу в Тибре и тут же продают ее на лотках. Здесь можно купить отличных щук на паштет. А видишь в стене церкви камень с изображением рыбы и делениями? Каждую выловленную рыбку прикладывают к нему. Если рыба мала, ее должны отпустить обратно. А если так крупна, что выходит за мерки, то ее голова отправляется в уху господам консерваторам на Капитолии. Ты не хочешь перекусить? Здесь есть довольно приличное заведение, где кормят рыбными блюдами.
      Экипаж остановился у «приличного заведения» и дамы отправились пробовать его кухню.
      – Я вот размышляю, куда же тебя еще свозить… – задумчиво сказала баронесса, расправившись с нежнейшими рыбными котлетками под миндальным соусом. – Хочешь посмотреть храм Санта Мария ин Трастевере? Он стоит на месте, где забил источник благовонного масла. И как я подозреваю, построен как раз на доходы от продажи оного. Там рядышком есть церковь Сан Каллисто, она знаменита колодцем, куда сбросили папу Каллиста… Или поедем на площадь святого Франциска Ассизского?
      Жанне было абсолютно все равно.
      – Я уважаю младших братьев , – сказала она. – Поехали на площадь.
      К этому моменту Жанна поняла, что переполнилась римскими достопримечательностями до ушей и ничего не хочет кроме, как очутится в уютной постели, свернуться клубочком и поспать.
      Через некоторое время они добрались до площади святого Франциска.
      Центр ее венчала античная колонна с крестом наверху.
      – Видишь церквушку? – баронесса показала на скромную церковь. – Это храм Сан Франческо а Рипа, его построили сразу же после того, как Франциск был канонизирован. Именно здесь он останавливался, когда был в Риме. Он, конечно, был необычайной святости человек, один камень вместо подушки чего стоил! Но как подумаешь, что он имел и мог иметь, и на что променял… Святой человек!
      Жанна так и не поняла, что хотела сказать баронесса. Но ей почему-то показалась, что мадам де Шатонуар совсем не одобрила поступок молодого наследника богатого купца из Ареццо, променявшего обеспеченную жизнь на отшельничество, нищету и странствия по свету босиком.
      Экипаж покинул площадь святого Франциска.
      – Видишь то здание с мозаикой? Где по бокам Спасителя белый и черный рабы? – спросила баронесса. – Это госпиталь Тринитариев. В плену ты не пыталась связаться с ними? Ведь они как раз занимаются освобождением христиан из мусульманского плена?
      – У меня была одна возможность… – неохотно сказала Жанна. – Но не было доверия к человеку, который предложил отнести им письмо. Да и выкуп за меня запросили бы ой-ой-ой! Ведь там я считалась французской принцессой.
      – Вообще-то ты прекрасно справилась и без тринитариев, – заметила баронесса. – Давай я покажу тебе еще одну церквушку и мы поедем домой эти рыбные блюда только раздразнили меня.
      Экипаж остановился около подножия холма. Ради последней достопримечательности дамы вышли на свежий воздух.
      – Этот холм зовется Целий. Видишь те крутые ступеньки и храм, к которому они ведут? Это церковь Сан Григорио Маньо. Еще один чудак. Когда его избрали на папский престол, он сбежал ото всех и спрятался в лесной пещере. А зачем, спрашивается? Ведь все равно нашли! И пришлось ему, как миленькому, принять тиару. Против судьбы не уйдешь!
      Этими словами баронесса завершила свой обзор римских достопримечательностей и повезла вздохнувшую с облегчением Жанну обратно.
      Наревевшаяся, наглядевшаяся, и, наконец, наевшаяся рыбы Жанна тихо дремала в экипаже, даже не чувствуя тряски.

      Жанна прочно попала в водоворот, как обычно бурлящий вокруг баронессы де Шатонуар.
      Мадам Беатриса не могла жить, не участвуя в заговорах и комплотах, лигах и коалициях.
      Спокойная жизнь была не ее уделом и Рим энергичная баронесса презрительно обзывала болотом. (Хотя бы потому что в силу недостаточно долгого здесь пребывания баронесса не была вхожа в высшие круги и в местных интригах не участвовала.) Хотя Жанна и не сомневалась, что мадам Беатриса методично и неотступно штурмует гостиные и залы римской знати.
      Пока же, в отсутствие подходящего заговора, баронесса вплотную занялась Жанной.
      Не слушая никаких возражений она перевезла ее с квартиры четы булочников к себе.
      Жанна была довольна переездом. Последние дни под ее окнами регулярно маячила плешь протонотара, который не то питал еще какие-то надежды, не то намекал, что квартирку пора освобождать для новой паломницы, и Жанна боролась с острым желанием открыть окно и плюнуть сверху.

* * *

      – Девочка моя, я все понимаю, последнее время тебе было нелегко, – первым делом заявила мадам Беатриса, – но такое платье одобрить никак нельзя! Да оно подходит лишь для добродетельной старой девы! Если бы во время аудиенции у его Святейшества на мне было что-то подобное, родственники моего покойного супруга уже бы праздновали победу!
      – В моих нарядах сейчас щеголяет какой-нибудь выводок шлюх в портовом кабачке.
      – Но ведь жизнь не остановилась! – возмутилась баронесса. – Кстати, а что ты собираешься делать дальше?
      – Сначала вернусь в Аквитанию, в Монпез?, – сказала Жанна. – Немного передохну и поеду в Ренн. Кстати, что сейчас творится в герцогстве?
      – Да ничего не твориться! – отмахнулась баронесса. – Максимилиан считает малютку Анну Бретонскую своей женой, но по-прежнему так и не смог добраться до ее кровати через королевские заслоны. Анна де Боже, госпожа регентша, их брак не признает, и зажала герцогство в тиски своих армий. Скука! Не это тебя сейчас должно волновать.
      – Как не это, а что же?! – поразилась Жанна.
      – А что же?! – передразнила ее баронесса. – И это говоришь ты, знатная красивая дама! Мне не нравятся твои планы на ближайшее будущее.
      – А что в них плохого?
      – Как что? – баронесса даже топнула. – От твоих слов прямо веет благочестием и покоем. Твои дела столь блестящи, что ты отказываешься от всех великолепных возможностей, предоставляемых Римом и пускаешься в одинокое путешествие по глухим углам за собственный счет?
      – Извините, госпожа Беатриса! – Жанна на мгновение прикрыла глаза. – Я сегодня плохо соображаю и не могу взять в толк, о каких возможностях Вы говорите? Пока я лишь поняла, что Вам не нравится ни мое платье, ни мои планы.
      – Ладно, моя дорогая! – смилостивилась баронесса. – Продолжим наш разговор завтра. Я думаю, что отдохнув как следует, ты придешь в себя.

* * *

      Ночью Жанна не спала. Она слушала ночные шорохи дома, звуки за окном и думала над словами баронессы.
      События последних месяцев выбили ее, Жанну, из привычного общества, из привычной жизни. Она и правда немного подзабыла то, что раньше казалось таким важным.
      Надо вспоминать. Теперь она не беглянка.
      Под утро Жанна заснула и ей снились турниры в Аквитании и Бретани, балы и охоты. И сложная, захватывающая круговерть придворной жизни.

* * *

      Видимо, баронесса досыта насиделась в Риме без приключений.
      Не откладывая в долгий ящик, она принялась с размахом устраивать судьбу Жанны.
      Первым делом баронесса сказала:
      – Мы идем покупать тебе платье. Возьмешь у меня взаймы необходимую сумму, твоя матушка вернет мне ее осенью. Ты хорошо отдохнула? Теперь-то ты согласна, что путешествовать в великолепном платье в компании достойных людей, не тратя из собственных средств ни экю значительно удобнее, чем трястись в наемном экипаже в вызывающем жалость одеянии, да еще подвергаться в каждой придорожной гостинице множеству опасностей?
      Жанна невозмутимо кивнула.
      Мадам Беатриса хочет одолжить ей денег под матушкину отдачу? Ради бога.
      У мадам Беатрисы есть планы, как отправиться Жанне из Рима? Посмотрим.
      А платье еще никому не мешало, разве только Еве в раю.

* * *

      Баронесса знала все заслуживающие внимания римские лавочки и могла провести по ним с завязанными глазами.
      Время только-только приблизилось к полуденному отдыху, а Жанна уже мерила в прохладных покоях мадам Беатрисы новое платье великолепного венецианского бархата.
      Оно тоже было синим, глубокого сине-фиолетового цвета. Этот темный, строгий цвет смягчали и оживляли многочисленные разрезы широких рукавов, скрепленные золотыми застежками и выпускавшие на волю волны белой рубашки.
      Золотая же, как и застежки, отделка служила границей, ограждающей кружевное обрамление выреза от ночной темноты бархата.
      Нежное, ажурное кружево оттеняло розовую кожу, словно помещая плечи, шею и грудь в великолепнейшую раму.
      Жанне даже показалось странным, что еще вчера прежнее скромное платье ее устраивало. Баронесса была права: она, Жанна, действительно была не в себе!
      – Ну вот, моя дорогая! – заявила мадам Беатриса. – Только в таком наряде и имеет смысл сбегать из сарацинского плена! А иначе незачем людям и на глаза показываться!
      – В плену у меня было платье не хуже, – призналась Жанна, – Просто сил смотреть на него уже не было, после того, что я в нем пережила.
      – Значит я не ошиблась! – торжествующе воскликнула баронесса. – А то я уже начала тревожиться. У меня просто в голове не укладывалось, что ты могла вынести невзгоды, свалившиеся на тебя, в таком убогом виде! Пусть все эти лицемеры утверждают, что, мол, красота не нуждается в украшениях, мы-то знаем, что нуждается, да еще как! Кстати, вечером мы приглашены. А сейчас самое время отдохнуть.
      Жанна пожелала мадам Беатрисе приятного отдыха и вернулась к зеркалу, чтобы еще раз осмотреть себя. И только тут заметила, что лицо Жаккетты сегодня выглядит очень своеобразно.
      Левый глаз камеристки «украшал» громадный, пламенеющий фурункул.
      – Ты специально?! – прошипела Жанна.
      – Чего специально? – не поняла Жаккетта.
      – Когда никуда идти не надо было, так хоть бы царапина у тебя появилась, а как в кои-то веки надо в обществе показаться, ты уже наготове с окривевшей физиономией! – разозлилась Жанна. – Опять я буду без служанки, словно горожанка последняя!
      – Я же не нарочно его себе посадила! – возмутилась Жаккетта. – Чирей – он не спрашивает, когда ему появиться!
      Жанна прозлилась весь день до вечера, но злись – не злись, а изменить ничего было нельзя.
      В результате Жаккетта осталась лежать дома с примочкой на глазу, а дамы отправились на прием с одной камеристкой на двоих.
      Но как оказалось позже, чирей Жаккетте на глаз посадила рука Судьбы.

* * *

      Было бы даже странно, если бы Жанна не произвела бы в новом обществе фурора. И отнюдь не благодаря новому платью, хотя и не без его помощи.
      Слишком уж красива была Жанна, слишком экзотические приключения выпали на ее долю, и слишком долго не была она на таких приемах, чтобы не стать центром внимания.
      История прекрасной Жанны, которую она сама скромно поведала миру, грозила превратиться в легенду.
      Там было все: захват пиратами и продажа в гарем к лютому шейху. Отказ отважной красавицы от любовных притязаний дикаря, томление в темнице, вышивание при колеблющемся огоньке тоненькой свечи лика Пресвятой Девы.
      Дерзкий побег, подкуп пиратского капитана, корабль, посланный шейхом вдогонку с приказом убить всех, кроме золотоволосой беглянки. Галера родосцев, идущая с Кипра на свой остров-крепость. Бой храбрых госпитальеров с мусульманским кораблем и суровый седой монах-капитан, покрывающий Жанну своим черным боевым плащом, чтобы посланники шейха не узнали ее по золотому платью.