Глава XV

Жанна думать тоже умела, Уж во всяком случае не хуже Жаккетты. Она тоже видела и движение во дворе, и переговоры шейха с приходящими в усадьбу людьми. И тоже чувствовала напряжение, пробивающееся даже через возведенную ею стену ненависти.

И после той ночи, когда шейх получил средства от пиратов, Жанна проснулась с ясным знанием в голове.

«Надо немедленно что-то делать, иначе конец! Этот дикарь араб, который кроме своего шатра ничего не признает вот-вот уйдет обратно в пустыню. И заберет нас с собой. Оттуда уж точно сбежать не удастся и придется до конца дней сидеть на крохотном зеленом островке посредине моря песков. И тогда точно – лучше самой в петлю или на кинжал! Надо бежать сейчас же, немедленно! Даже завтра может быть уже поздно!»

Жанна торопливо надела свое золотистое платье, путаясь в шнурках, затянула его. Быстро собрала волосы в подобие прически и кинулась в комнату Жаккетты.

Утомленная игрой во взятие крепости, Жаккетта сладко спала.

– Вставай! – затрясла ее Жанна. – Вставай, корова толстая!

– Что случилось, госпожа Жанна? – нехотя разлепила припухшие веки Жаккетты, – Вы перестали молчать?

– Вставай! Пора выбираться отсюда! Неужели ты хочешь остаться здесь навсегда?! – потянула камеристку за руку Жанна.

– А что!.. – зевнула Жаккетта. – Абдулла сказал, что господин Али мне верблюда подарит…

Жанну так и затрясло.

– Ты в своем уме? – прошипела она. – Какой верблюд, опомнись?!

– Белый! – объяснила Жаккетта, вырываясь из рук госпожи. – Мне белый больше нравится. А вы бегите, госпожа Жанна. Я вам помогу.

Жанна в отчаянии топнула ногой. Весь мир перевернут, да что же это такое! Служанка, видите ли, белого верблюда в подарок ждет! Господин Али ее любит! Совсем рехнулась. А бежать одной…

Почему, собственно, она, Жанна, должна бежать одна? Без камеристки? Ну уж нет!

– Значит, ты отказываешься бежать? – холодно спросила она, сжимая свою ярость, как пружину.

– Ну не могу я, госпожа Жанна… – виновато объяснила Жаккетта. – Шейх мне украшения подарил, шанбар называется. По сердцу я ему. Не могу!

От отчаяния на Жанну снизошло вдохновение. Она поняла, как можно сломить упрямицу.

– Хорошо! – бросила Жанна, отходя от постели Жаккетты. – Я уйду одна. А ты постарайся получше молится своему новому богу, чтобы совесть тебя не замучила насмерть.

– Какому богу?! – не поняла Жаккетта.

– Как какому? – улыбнулась стянутыми губами Жанна. – У мусульман один бог. Аллах. Если будешь усердно к нему взывать, может, и сможешь забыть, что предала свою веру и веру своих отцов!

– В-вы что, белены объелись? – заикаясь от возмущения, прошептала Жаккетта. – Ничего я не предала!

– Да что ты говоришь! – деревянно засмеялась Жанна. – И ты думаешь, что сможешь остаться христианкой среди мусульман? Шейх подарил тебе украшения, значит, он обязательно возьмет тебя с собой, в свои земли. А там нельзя быть католичкой, нужно будет менять веру и переходить в ислам. Но тебе ведь все равно, правда? Раз шейх подарит белого верблюда?! И Иуда продал Учителя за серебро! Не мне тебя осуждать!

Жанна наотмашь хлестала словами съежившуюся под градом страшных обвинений Жаккетту, прекрасно зная, что на самом деле все не так черно-бело. И не менее прекрасно сознавая, что будь она на месте Жаккетты, то при необходимости перешла бы в ислам без всяких терзаний, словно платье поменяла, объясняя это необходимостью и жизненными обстоятельствами. И совесть ее при этом даже бы не шелохнулась.

Но именно поэтому она беспощадно ставила Жаккетту перед выбором. Ведь у Жаккетты выбора не было. Миллионы таких, как она, бессловесно гибли за веру, за слова, за идеи, которые несли им проповедники, для себя обычно оставляющие другой путь, куда менее тернистый. И вера для Жаккетты не была платьем, которое можно было скинуть. В ее мире спокойно уживались все боги, которых она только знала. Но сама она душой принадлежала католической церкви. Нерушимо. Потому что вера – это верность. Потому что родилась под сенью креста, а не полумесяца. Выбирать для себя между верами она просто не умела. В ее голове такой выбор не укладывался. Поэтому слова Жанны были страшнее телесных мук. Ее, Жаккетту, обвиняли в предательстве веры! Как Иуду!

Жанна, усмехаясь в душе, безжалостно отмечала все изменения на лице и в душе камеристки. Цель была достигнута – Жаккетта попалась на крючок.

– Я иду! – равнодушно сказала Жанна. – Найди мне покрывало.

– Я с вами! – пересохшими губами сипло шепнула Жаккетта и принялась снимать кольца и серьги.

– Ты что? – зашипела Жанна. – Зачем? Бери все украшения с собой, кто тебя бесплатно повезет?

– Это нехорошо… – тихо сказала Жаккетта. – Как будто я ворую…

– Да не воруешь ты! – Жанна силой опять надела Жаккетте кольцо на палец. – Это тебе шейх подарил? Значит, твое! Шевелись, времени мало!

Жаккетта перестала снимать украшения. Она съежилась на постели и невидящим взглядом смотрела в пол.

– Я пойду с вами… – медленно сказала Жаккетта, вслушиваясь в себя. – Если вы напишете то, что я скажу…

– Чем я тебе напишу? – взвилась Жанна. – Что-то выдумываешь, выдумываешь!

– В вашей комнате есть и бумага, и чернила, и перо. Абдулла туда сам заносил, – так же медленно сказала Жаккетта. – Не напишете – не пойду. Умру здесь. Христианкой. И поклянитесь, что слово в слово запишете. Я дам вам распятие.

Жанна, чертыхаясь в душе, побежала за бумагой и чернилами.

Когда она вернулась, Жаккетта поднялась и, двигаясь словно во сне, сняла с шеи крестик. И вложила его в руку Жанне.

– Клянитесь! Пресвятой Девой клянитесь, она добрая, но за нарушение этой клятвы покарает! Я знаю.

– Пресвятой Девой клянусь, что слово в слово запишу то, что ты мне скажешь! – произнесла оробевшая Жанна, настолько серьезной и непохожей на себя была Жаккетта. У нее. сначала было искушение написать шейху от имени Жаккетты какую-нибудь гадость на прощание, но после клятвы желание улетучилось.

– Пишите!

Жаккетта встала у окна и, глядя на черный шатер во дворе, глухим голосом принялась диктовать:

– Господин мой! Извини, я ухожу! Мне было хорошо с тобой. Но госпожа Жанна говорит… – Жанна поморщилась: эта дура тут же выложила все, но клятва… – чтобы быть с тобой, надо менять веру. Я не могу. Мне будет плохо без тебя. Никто не говорил мне, что я грею сердце. Только ты. Спасибо. Победи своих врагов! Будь счастливым. Нитка Жемчуга.

Жанна безмолвно, слово в слово, написала письмо.

Жаккетта отошла от окна, взяла листок и положила на свой тюфяк. Достала из ниши в стене покрывала для себя и для Жанны и тускло сказала:

– Возьмите. Во время молитвы уйдем.

Сам побег совершился очень буднично, просто и неинтересно. Беглянки дождались часа молитвы и, когда вся усадьба замерла на ковриках лицом к Мекке, на цыпочках прошли по двору, держась в тени стены, и вышли маленькой боковой калиткой.

Уже перед тем как закрыть дверь, Жаккетта бросила взгляд на молящихся. И увидела спину шейха. «Ну повернись! – кричало ее сердце. – Почему твой Аллах и мой Иисус должны враждовать, когда нам хорошо вместе? Ты же мужчина, ты же сильный! Повернись, останови меня! Не нужна твоему Аллаху моя душа, но я-то тебе нужна, я ведь знаю! Я не хочу уходить! Повернись, останови меня!»

Жанна нетерпеливо дернула ее за руку.

Жаккетта опустила на лицо покрывало и закрыла калитку. Слезы текли по ее лицу и капали одна за другой. В пыль. На красные туфли без задников…

Триполи, арабский Тарабулюс, давно так не развлекался, как в тот день. Из усадьбы шейха сбежали две невольницы. Французская принцесса и любимая наложница шейха. По улицам Медины, ища беглянок, носились вскачь воины шейха. Они прочесывали каждый переулок христианского квартала и ведущих к нему улиц. Ведь только здесь, у единоверцев, могли укрыться пленницы. Были предупреждены власти на базарах и выходах из города. Приличные деньги ожидали того, кто нашел бы беглянок и доставил их в усадьбу.

Девушек нигде не было. Они словно растворились.

На основных улицах Триполи кипела жизнь. Сновали люди, повозки, ослики. Всадники и пешие торопились по делам. А в лабиринтах кварталов царило сонное безлюдье.

Две женские фигурки, закрытые с ног до головы покрывалами, бестолково кружились по извивам улиц этого глиняного муравейника уже не один час. Жанна с Жаккеттой безнадежно заблудились. Где-то, буквально за две стены от них, проносился галопом, в развевающемся белом бурнусе Абдулла, сверкая глазами и зубами. С гиканьем скакали воины шейха. А здесь было тихо. Похожие, как близнецы, глухие с улицы дома, узкие проулки. Где-то высоко над стенами небо. В какой стороне христианский квартал – непонятно. Спросить нельзя никого. Остается безнадежно брести по бесконечным глиняным траншеям.

Жанна растерялась. Она думала, что без затруднений найдет дорогу, но увы… С высоты носилок Бибигюль улицы казались совсем другими.

Жаккетта же брела за Жанной, совсем ничего не замечая вокруг. А когда, понукаемая госпожой, она попыталась осмотреться, выяснилось, что и Жаккетта это место не узнает. Путешествие вслепую на ослике не способствовало запоминанию дороги, а в баню Жаккетту возили по другой улице, куда выходили главные ворота усадьбы. Да и ей было все равно, где они и что с ними. Какая разница, где будет плохо?

Голодные, с гудящими ногами, они в полном изнеможении остановились у какого-то дома. Уже давно перевалило за полдень. Злые слезы ярости закипали на глазах у Жанны. Так хорошо начался побег и так бессмысленно кончается! Словно кто-то водит их за веревочку по заколдованному кругу!

За спиной раздался топот копыт. Жанна обернулась – и уткнулась взглядом в белое одеяние. Страшный, словно черт из преисподней, Абдулла слетел с седла. Жанна с ужасом заметила, что неосторожно зацепилась покрывалом и стал виден подол ее золотого платья.

Абдулла метнулся не к ней. Он резким движением откинул покрывало с лица, привалившейся к стене Жаккетты. Жаккетта была без сознания.

Абдулла подхватил ее на руки и, бросив Жанне:

– Иди за мной! Быстро! – вошел в ворота этого самого дома, около которого они стояли.

Жанна понимала, что бежать сил у нее не осталось. И покорно пошла за нубийцем.

Жаккетта очнулась от голоса Абдуллы.

– Хабль аль-Лулу! – рычал он ей в ухо. – Какого шайтана ты задумала!

Жаккетта открыла глаза и опять закрыла.

– Хорошо, что ты жива! – Абдулла водил по ее лбу кусочком льда;

«Откуда лед?» – подумала Жаккетта.

– Ты хоть знаешь, что учинила? – устало спросил Абдулла. – Зачем сбежала?

– Не спрашивай! – пролепетала Жаккетта. – Нельзя мне оставаться…

– Ты про ту чушь, что написала в бумажке? – скривился, как от лимона, Абдулла. – Полулысый Рыба – дура, я знал. Я не знал, что Нитка Жемчуга тоже дура!

Жанна, которая забилась в другой угол комнаты, затравленно взглянула на разъяренного нубийца.

– Почему ты равняешь свою судьбу и ее судьбу? – продолжал Абдулла. – Она бы скоро вернулась домой. Господин продал бы французскую принцессу за хорошую цену. И все довольны. Полулысый Рыба дома, господин с деньгами.

– Сам дурак! – взвизгнула Жанна. – Мало вас, мавров, в Испанских Землях резали! Надо было всех вырезать!

– Почему ты не пришла ко мне? Почему не узнала у самого шейха? Неужели господин обидел бы свою Нитку Жемчуга? Ты думать, надо менять вера? – не унимался Абдулла. – Зачем сейчас? Ты бы поменять потом, совсем потом. Если стала жена господина. Если родить ему дети. Нельзя бежать от такой судьбы!

– Я не могу, Абдулла… – простонала Жаккетта. – Я все равно чужая… Меня или отравят, или еще что-нибудь… Домой нам надо, Абдулла!

– У вас не травят! – обозлился нубиец. – У вас хороший мир! Чужой человек любить, в клетка держать, меч на него точить! Везде можно отравить! Не верь этой сказке! Ты стала своей в нашем мире, и он будет добрый!

– Я католичка и католичкой помру! – зарыдала Жаккетта. – Я никогда не приму другую веру! Нам домой надо! Я ничего не знаю! Я же помогла тебе тогда, Абдулла! Помоги теперь ты нам!

– Ты загоняешь меня в угол! – жестко сказал нубиец. – Я не хочу, ты это знаешь! Если ты так решила, завтра я посажу тебя и твою Полулысую Рыбу на корабль. И приму гнев господина. Мы будем в. расчете. Но я верить, что Нитка Жемчуга просто устала и говорит глупый слова. Ты подумай этой ночью, как жить дальше. Полулысая Рыба может плыть домой и одна!

– Я поплыву с госпожой, Абдулла… – шепнула Жаккетта. – Господин найдет другую Нитку Жемчуга.

– Ты думай ночь, утром говори! – отрезал Абдулла.

– А где мы? – Жанна немного приободрилась, услышав про согласие Абдуллы посадить ее на корабль. «Интересно, что же связывает Жаккетту и нубийца? Как она его заставила принять такое решение?»

Абдулла смерил ее убийственным взглядом и коротко сказал:

– В моём доме!

– У тебя есть дом? – удивилась Жаккетта и даже приподнялась с подушки. – Откуда?

Абдулла фыркнул.

– У солидного господина солидный невольник! У меня много что есть!

Во дворе послышались крики. Кричал вбежавший человек, один из рабов. Услышав его крики, Абдулла вскочил.

Жаккетта резко села на тюфяке. Сердце почувствовало непоправимую беду.

– Что он говорит?! Скажи!

– На усадьбу напали! Бой идет! Я должен ехать!

Абдулла сдернул со стены простую, скромную саблю и заменил ею свою роскошную. Видимо, именно она была сделана для схваток, а не для показухи.

– Завтра мой раб отведет и посадит вас на корабль. Все. Может, я больше не увижу вас.

– Нет! – вскочила на ноги Жаккетта. – Я с тобой!

– Не пущу! – дико взвыла Жанна и бросилась к Жаккетте. – Не смей!!!

– Да отцепитесь вы от меня, госпожа Жанна! – вырывалась Жаккетта. – Я сейчас шейха не брошу, пропадет он без меня! Тут вера ни при чем, даже не встревайте! А не то как двину! Сидите здесь спокойненько, а завтра на корабль сядете!

Жаккетта оторвала от себя Жанну и кинулась к покрывалу.

Абдулла, не слушая женских воплей, уже ускакал.

Жанне стало вдруг невыносимо страшно, что сейчас она останется одна в этой комнате, неизвестно где, неизвестно с кем…

– Я тоже с тобой! – взвизгнула она. – Глупая ты курица! Зачем ты только появилась на мою голову!

Жаккетта не слушала больше криков госпожи. Она схватила брошенную Абдуллой саблю, выскочила во двор и взялась за посланца беды.

– А ну веди нас в усадьбу! – приказала она, поднеся клинок к его носу.

Со страху посланец моментально понял французскую речь и повел девушек обратно к усадьбе, из которой они утром так благополучно сбежали. Оказалось, это было совсем близко.

Никогда еще Триполи так не веселился.

Было уже поздно.

Усадьбу взяли врасплох, с налета. Воспользовавшись тем, что часть воинов занималась поисками беглянок. Кто-то долго готовился, выжидал и безошибочно дождался нужного момента.

Отсветы огня выплескивались в темное небо. Горела деревянная галерея, пылал шатер.

Посредине двора стоял белоснежный Абдулла, как опоздавший ангел. Он успел зарубить парочку нападавших, да что толку. Поздно, слишком поздно…

Жаккетта скинула у распахнутых настежь ворот усадьбы покрывало, опустила на землю саблю и с непокрытой головой шла по двору.

Из шатра получился хороший, но вонючий факел. Шерстяная ткань, покрывавшая его, была облита чем-то горючим. Она чадила и воняла паленым.

Шейх лежал у шатра. Он был страшно иссечен, убита и защищавшая его борзая. Как водится, шейх успел захватить с собой к мосту аль-Сирах несколько противников, да что толку…

– Это твой добрый мир? – обронила в спину Абдулле Жаккетта.

Она села на землю около мертвого шейха. Тянуло гарью, Паленым волосом. В воротах усадьбы, не решаясь зайти, встала Жанна.

Шатер догорел, теперь на его месте было только черное пятно гари, в котором лежали бесформенные обугленные останки, бывшие когда-то подушками, коврами, столиками.

Жаккетта держала шейха за руку. Рука была еще теплая. Пробиравшийся во двор легкий ветерок шевелил ее волосы. Слипшиеся от крови пряди шейха и завитки Зухры он поднять не мог.

Абдулла возвышался над ними, как центральная светлая ось закрученного здесь гибельного вихря.

Жаккетта вздохнула, поднялась с земли и пошла к воротам. Принесла оттуда свое покрывало и накрыла шейха.

– Зачем? – уронил Абдулла.

– Хочу.

– А ты? – Абдулла показал на ее голову.

– Да какая разница! – равнодушно махнула рукой Жаккетта и опять села на землю рядом с шейхом.

Месяц двигался по небу, отсчитывая мгновения ночи.

Преодолев страх, во двор вошла Жанна. Приподняв платье, она, пугливо озираясь, пошла по двору к бывшему шатру.

– Неужели всех убили? – дрожащим голосом спросила она у Абдуллы.

Этот вопрос нарушил оцепенение, охватившее Абдуллу и Жаккетту.

Теперь время начало счет с того момента, как шейх покинул мир смертных. Минуты превратились в час. Еще немного – и часы сольются в день. Дни в месяц. Месяцы в год, и потянутся годы, годы, годы чередой…

– Они ждали, когда будут деньги. Тогда напали! – сказал Абдулла. – Надо узнать, нашли или нет. Ты помогай!

Он рывком поднял Жаккетту с земли, и они пошли по усадьбе.

Немногие уцелевшие воины шейха сносили в одно место тела. В живых остался только тот, кто искал на улицах Триполи Жаккетту и Жанну и подоспел, как Абдулла, уже в разгар нападения. Те люди, что оставались в усадьбе, погибли в стычке. Слишком мало людей оставалось в усадьбе, слишком внезапным было нападение.

Абдулла прошел на женскую половину.

Все наложницы тоже были убиты, методично, хладнокровно. У каждой был вспорот живот.

– Зачем? – Жаккетта сухими глазами смотрела на них.

Жанна, как прилипучий, никому не нужный хвост, плелась позади, не глядя никуда, кроме как в спину Жаккетты.

– Так надо, – равнодушно сказал Абдулла. – Если убит шейх, надо убить всех его женщин, чтобы не было наследника. Тогда можно не бояться мести. Просто.

Он прошел во вторую комнату.

– Тайник не вскрытый! – крикнул оттуда. – Знали только шейх и я, поэтому деньга целый!

Он вынес одну за другой три переметных, тяжелых даже с виду сумы, какие крепят к седлу верблюда берберы. Одну протянул Жаккетте.

– Тяжелый! Держи!

Жаккетта послушно ухватила суму. В ней были не деньги – иначе бы она просто не смогла ее удержать. Запустив ладонь в ее нутро, Жаккетта нащупала небольшие замшевые мешочки, в которых чувствовались округлые предметы. Камни?

– Вы сейчас с оставшимися людьми возвращаться в мой дом. Я устроить дела с погребением господина и всех людей.

– Я хочу с тобой! – Жаккетта поставила тяжелую суму на пол.

– Нельзя! – отрезал Абдулла. – Господин мертв, враг – жив. Он ушел, но он здесь. Пока он тоже зализывает раны, но это время быстро пройти. Он хочет убить меня и тебя. Хочет забрать деньги.

– Но как же мы завтра уплывем? – пролепетала Жанна.

– Завтра вы не уплывете! – отрицательно махнул Абдулла. – На обычном корабле вас быстро убьют. Хабль аль – Лулу любимица господина. Ее смерть очень важна для врага. Будем ждать Друзей.

– В вашем мире нет друзей… – устало сказала Жаккетта. – Одни враги.

– Ты – друг, я – друг, еще есть друг, все равно есть друг. Будем ждать.

Абдулла с натугой подхватил две сумы и пошел к двери. Жаккетта с трудом подняла свою. Вместе с Жанной они вынесли ее во двор.

Абдулла что-то говорил воинам. Один из них согласно кивнул. Тогда нубиец поменялся с ним оружием. Воин выбрал коня, оседлал, вскочил на него и исчез за воротами.

Абдулла сам вывел из стойла крепкую лошадь, навьючил ей на спину сумы.

– Я доведу вас до дома! – решил он внезапно. Лошадь всхрапывала и тревожилась, огонь, лижущий остатки опор галереи, пугал ее. Волновались и остальные животные в стойлах. По счастью, стойла были с наветренной стороны, и огонь на них не перекинулся.

Жаккетта подала нубийцу свою суму, вернулась к воротам и взяла саблю Абдуллы. Затем подхватила лошадь под уздцы и, как была с непокрытой головой, повела ее со двора.

Жанна, спотыкаясь, шла сбоку, вцепившись в седло. Она даже бояться устала.

Абдулла и оставшиеся воины окружили их и направились в дом нубийца.

Второй раз за день Жаккетта уходила от шейха, на этот раз навсегда. Ветер теплой ладонью гладил ее непокрытые волосы. Позвякивал в такт шагам шанбар, подаренный, чтобы уберечь Нитку Жемчуга от бед, войн и стихий.

Уберег. Только сердце, которое она грела, уже не билось.

Глава XVI

Только ближе к утру собравшиеся в доме нубийца люди забылись сном.

Жанна внезапно проснулась от всхлипываний. Не просыпаясь, тихо плакала во сне Жаккетта, жалобно, взахлеб. Ей снился шейх, еще живой. Но страшное знание было рядом – его уж нет. И Жаккетта давилась слезами, чувствуя знакомое тепло, тяжесть руки. И зная, что это – только память. Тело помнило, и душа видела.

Из Жанны этот плач всю душу вынимал. Слезы начали душить и ее. Она почувствовала, что согрешила перед Жаккеттой, страшно согрешила. Холодный ум подсказывал, что наоборот, не сбега они утром, лежали бы сейчас рядом с остальными женщинами. Радоваться надо. Все правильно сделано, и бог их уберег от смерти.

Но душа кровоточила оттого, что она, Жанна, обманула простодушную Жаккетту, оторвала ее от шейха, нарушила что-то невесомое, но очень важное в двух судьбах. И нет ей теперь прощения. Потому что видит во сне Жаккетта своего шейха живым, и плачет, и давится слезами. И не знает, кого же она предала, веру ли свою, любовь, а предала ведь не Жаккетта, а Жанна, поставив ее перед выбором, которого не было…

И не – убежать от этого плача никуда, и уши не заткнуть. И отдала бы все, чтобы время назад повернуть и все исправить, только не нужно это никому, равнодушны боги к бедам смертных, и тоненько плачет Жаккетта во сне, захлебывается и не хочет проснуться, потому что во сне шейх живой, а наяву уже нет…

Обливаясь слезами, Жанна подсела к спящей Жаккетте и взяла ее за руку. Жаккетта доверчиво сжала ладонь. Жанне стало еще хуже, чувство вины заполнило ее до краев.

Из соседней комнаты пришел на плач Абдулла. Он без слов понял, в чем дело, сел с другой стороны, взял Жаккетту за другую руку и затянул бесконечную колыбельную песню на своем родном языке.

Потихоньку, под колдовской мотив африканской колыбельной затихла и ровнее засопела Жаккетта. Жанна ладонью вытирала сочащиеся из глаз слезы и тихонько покачивалась в такт мелодии.

Так они досидели до восхода солнца.

День пришел и принес новые хлопоты. Раз живы, надо было жить дальше.

Абдулла запретил Жаккетте и Жанне даже нос казать из дома. Пиратские сокровища он опять спрятал. Теперь только в ему одному известном месте.

Как похоронили убитых, Жаккетта не знала, все это свершилось без нее.

– Абдулла, а почему мы не остались в усадьбе? – спросила она вечером нубийца.

Первый день в его доме прошел просто мучительно. Хотелось что-то делать, какую-нибудь тяжелую работу, до пота, до кровавых мозолей, лишь бы не помнить, не знать, не чувствовать.

– Усадьба для нас теперь слишком большая, – вздохнул нубиец. – И опасная.

– Но почему? Ведь все непоправимое уже сделано? Кому мы теперь нужны? – тоскливо удивилась Жаккетта.