— Со страшной силой, — применив моё любимое выражение, определил кто-то.

Но все эти приготовления оказались напрасными. Переоблачаясь в свои белоснежные костюмы, мы не заметили огромной грозовой тучи, наплывавшей на Гавану. Едва наш «Ил-18» приземлился на гаванском аэродроме и, прорулив через строй почётного караула голубоблузых «милисианос», стоявших вдоль всей посадочной полосы, остановился на отведённом для него месте возле здания аэропорта, как грянул гром, засверкали молнии, разразился тропический ливень. Такого ливня, признаться, я никогда не видел.

Что делать? Выйти под этот ливень — значит в одно мгновение промокнуть до нитки. Но видим, встречающие нас премьер-министр Республики Кубы легендарный Фидель Кастро, президент Освальдо Дортикос, Рауль Кастро, Эрнесто Гевара и другие руководители кубинского народа, советский посол на Кубе С. М. Кудрявцев, весь дипломатический корпус, многотысячная толпа жителей Гаваны, несмотря на бушующую грозу, спокойно стоят под потоками тропического ливня и ждут нашего появления из самолёта.

— Пошли, — решительно тронул меня за плечо Николай Петрович Каманин, и мы шагнули на трап. Аэродром был залит водой. Вода хлестала нас по лицам.

Так необычно начались наши горячие, поистине сердечные встречи с кубинскими друзьями. И всё здесь было необычным: восторженные возгласы сотен тысяч кубинцев, тесно обступивших многокилометровую дорогу от аэродрома до центра Гаваны; горящие революционным энтузиазмом глаза «милисианос» — рабочих и крестьян, одетых в голубые рубашки и синие береты, с щегольски вскинутыми на плечи винтовками и автоматами; бородатые лица ветеранов кубинской революции, носящих защитные гимнастёрки с открытыми воротниками и широкие ремни с кобурами для больших пистолетов; демонстрации и спортивные праздники, в которых участвовали сотни тысяч людей — горожан и крестьян, съезжавшихся в Гавану целыми семьями на грузовиках, крытых пальмовыми листьями; многочасовые, полные огня речи обаятельнейшего и любимого народом, доступного каждому Фиделя Кастро; езда по городу на автомобилях с сиренами, лавирующих в потоке городского транспорта со скоростью ста миль в час; звучная «Пачанга» — национальный танец, который танцуют все — от премьер-министра до мальчишки — продавца газет. А самое главное — та необычайная любовь к Советскому Союзу, те широко открытые нам, советским людям, сердца кубинских трудящихся, которые внимали каждому слову, каждому рассказу о жизни нашей Родины, о трудовых успехах советских людей, строящих коммунизм.

Мы прибыли на Кубу в канун большого национального праздника — годовщины Дня 26 июля. Восемь лет назад в этот день Фидель Кастро и его соратники совершили смелое нападение на казарму Монкада в Сантьяго де Куба — один из оплотов кровавого режима американского сатрапа Батисты. Там было поднято знамя народного восстания, под которым кубинский народ спустя несколько лет одержал историческую победу. Утром в день этого праздника я вместе с сопровождавшими меня товарищами возложил венок к памятнику национальному герою Кубы поэту Хосе Марти, а затем проехал в военный госпиталь, где встретился с участниками апрельских боев против интервентов в районе Плайя-Хирон.

Мужественные защитники завоеваний кубинской революции смело отразили военное нападение интервентов на свою родину как раз в те дни, когда я только что возвратился из полёта в космос на корабле «Восток». Проходя по палатам госпиталя, я с большим волнением пожимал руки тем из них, кто пролил свою кровь в этих боях, пожелал скорейшего выздоровления и Фонсеке Санчосу, и Фаусто Диас-Диасу, и другим бойцам, которые, не щадя ни сил, ни самой жизни, самоотверженно отбивали атаки врагов. Встреча с этими простыми людьми, рядовыми кубинской революции, каким-то новым светом озарила все увиденное на Кубе, возбудила чувства ещё большей симпатии и уважения к кубинскому народу, настойчиво борющемуся за свободу и независимость своей страны. И мне подумалось: «Такой народ, глубоко верящий в правоту своего дела, поставить на колени нельзя!»

Эта мысль о непобедимости кубинского народа ещё больше укрепилась во мне в те волнующие часы, которые мы провели во время демонстрации трудящихся на площади Революции, у подножия похожего на гигантскую ракету обелиска — памятника Хосе Марти. Всю площадь залило сплошное людское море. Более миллиона кубинцев собралось сюда на митинг, посвящённый славной дате — годовщине Дня 26 июля. Когда Фидель Кастро бросил в микрофон несколько слов о том, чтобы «милисианос» пропустили собравшихся поближе к трибуне, вся площадь пришла в движение. Народ неудержимой лавиной двинулся вперёд, плотно обступил трибуну и забросал её букетами цветов.

Митинг начался оглашением указа Совета министров Кубинской Республики о награждении советского космонавта Юрия Гагарина недавно учреждённым орденом «Плайя-Хирон». Президент Освальдо Дортикос прикрепил этот орден на мой военный костюм и крепко обнял меня. Затем в свои крепкие объятия меня, как отец сына, заключил могучий Фидель Кастро. Это вызвало взрыв энтузиазма у всех участников митинга. «Мы с Фиделем и Хрущёвым! Мы с Фиделем и Хрущёвым!» — долго скандировала площадь.

Мне предоставили слово. Я сказал, что награждение орденом «Плайя-Хирон», первым кавалером которого я стал по воле кубинского народа, — это прежде всего ярчайшее проявление нерушимой советско-кубинской дружбы, признание заслуг советского народа в борьбе за мир, признание того, что все 220 миллионов советских людей являются искренними и преданными друзьями трудящихся Республики Кубы. Закончил своё выступление словами из приветственной телеграммы Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева:

«Кубинский народ в борьбе за свободу и независимость своей родины всегда может рассчитывать на братскую помощь и поддержку со стороны советского народа».

Куба. Приём в Президентском дворце. Премьер-министр доктор Ф. Кастро, Ю. Гагарин и президент О. Дортикос.

Чтобы рассказать о всех встречах с кубинцами, передать всю ту теплоту и сердечность, которые окружали нас, советских людей, во время этой поездки, надо написать целую книгу. Через неделю, возвращаясь из Бразилии в Канаду, мы на несколько часов ещё раз задержались в Гаване. Уже ночью, прощаясь с нами, Фидель Кастро подарил мне форму солдата революционной кубинской армии. Я в свою очередь отдал ему на память свою авиационную фуражку. Тотчас надев её на свою крупную, покрытую густыми, чуточку вьющимися чёрными волосами голову, Фидель Кастро приехал в ней на аэродром. Таким я и запомнил его — в защитной гимнастёрке, с пистолетом на боку, в бело-голубой с крылатой эмблемой фуражке, мужественного, пламенного человека с обрамлённым бородой открытым лицом и горящими глазами революционера.

— Мучча грасиас, Фидель! Большое спасибо!-крикнул я на прощание от имени всех моих товарищей.

— Салюд Никите Хрущёву! — ответил он ещё раз, приветственно подняв обе руки.

И все провожающие подхватили:

— Салюд Хрущёву!

На пути с Кубы в Бразилию, так же как и при обратном полёте, для заправки самолёта горючим и отдыха экипажа мы делали остановки на принадлежащем Голландии острове Кюрасао, расположенном в ста милях от южноамериканского континента, ночевали в местном отеле на берегу океана. Архитектура здания отеля выдержана в морском стиле — окна похожи на иллюминаторы крупного океанского теплохода, одна из стен выполнена в виде носовой части корабля, а номера в отеле называются каютами.

Здесь, на Кюрасао, где примерно 110-120 тысяч жителей, выходит пять газет, рассчитанных на население всей группы Малых Антильских островов. И местные корреспонденты, конечно, не преминули воспользоваться такой счастливой для них возможностью, как посадка советского «Ил-18» с космонавтом на борту, для того чтобы организовать летучую пресс-конференцию. Она происходила прямо в отведённом мне номере, то бишь каюте отеля. Эта пресс-конференция, как, впрочем, и в других странах, на мой взгляд, прошла хорошо. Во всяком случае, я постарался как можно полнее ответить на все вопросы, интересовавшие журналистов. Но уже после беседы с ними разыгралась довольно юмористическая сценка, о которой, пожалуй, стоит рассказать.

Вечером мы всем экипажем пошли ужинать в ресторан отеля. Я был в штатском. Время от времени к нашему столику подходили люди, чтобы взять автограф, сказать мне приветственное слово. Кюрасао — перекрёсток морских и воздушных дорог, и в отеле всё время шумно — много ожидающих либо рейсового самолёта, либо прихода какого-нибудь торгового судна.

Под конец ужина к нам подошёл весьма тучный — весом, как он сам сказал нам, в 132 килограмма — мужчина в изрядно помятом костюме.

— Моё имя Циммерман. Агентство Юнайтед Пресс, — представился он на ломаном русском языке.

Приняв за меня одного из членов нашего экипажа, он стал назойливо просить его об интервью.

— Наше агентство, — говорил Циммерман, — самое осведомлённое в мире. Ваше интервью со мной завтра же опубликуют сотни американских газет.

Все мы с вполне понятным лукавством следили, как наш товарищ отбивает атаки Циммермана.

— Бизнес есть бизнес, — старался убедить корреспондент. — Вы уже сделали свой бизнес. Дайте возможность сделать его и мне.

Надо было видеть, как растерялся этот «журналист», когда понял, что ведёт разговор вовсе не с Гагариным.

— Как же так, — сказали ему мои друзья, — всему миру знакомо лицо Гагарина, а вы, представитель столь известного агентства, так обмишурились?…

Долго ещё Циммерман преследовал нашу группу, стараясь всё же заполучить нужное ему для бизнеса интервью. Он делал это и в кабине лифта, и на набережной, куда мы вышли подышать воздухом перед сном, и по очереди стучался в каждый из занимаемых нами номеров. Но интервью, конечно, он не получил. Это был, пожалуй, единственный случай, когда я отказался побеседовать с представителем зарубежной прессы. Уж больно несло от этого субъекта тем, что он сам назвал бизнесом, причём самого низкого пошиба.

На Кубе всё время было жарко. Продолжая полет дальше на юг, мы думали, что в Бразилии будет ещё теплее. Однако там, за экватором, в южном полушарии, конец июля и начало августа считается зимней порой, и температура не превышала летней температуры средних широт нашей страны. В пасмурные дни даже было чуть-чуть прохладно. Но встречи с бразильскими трудящимися оказались очень жаркими. Бразильский народ и в новой столице государства — в заново строящемся городе Бразилиа, и в Рио-де-Жанейро, и в Сан-Пауло встречал нас с большим радушием и сердечностью.

В Рио-де-Жанейро — одном из красивейших городов мира, с его знаменитой набережной — пляжем Капакабана, вытянувшейся на много миль вдоль океана и застроенной небоскрёбами, мы прилетели поздним вечером. Замечательна была картина щедро освещённого, сияющего неоновыми огнями реклам города, открывшаяся нам с борта «Ил-18», подошедшего к аэродрому на большой высоте. После моего возвращения на Родину Герман Титов рассказывал, что он тоже любовался огнями Рио-де-Жанейро, пролетая над ним на «Востоке-2».

Из многочисленных встреч в этом крупнейшем городе страны мне особенно запомнились две: с бразильской молодёжью в студенческом клубе и с рабочими — станкостроителями, химиками и электриками, происходившая в клубе металлургов. Надо было видеть горящие глаза молодых юношей и девушек, которые со всех сторон обступили группу советских людей, послушать их бурные, полные огня выступления, чтобы понять — и здесь, за многие тысячи километров от родной Москвы, живёт немало истинных друзей Советского Союза. Такая же сердечная, дружественная обстановка сложилась и в клубе металлургов, куда рабочие пришли семьями, как на праздник. Отказавшись от услуг полиции, которая, к слову сказать, далеко не всегда была склонна к тому, чтобы вокруг советских людей собиралось много народу, рабочие сами взяли на себя поддержание должного порядка, и он был действительно образцовый.

Первым из выступавших с приветственными словами, обращёнными к советским гостям, был молодой электрик Пауло Бастос, недавно побывавший в СССР и Чехословакии. Он рассказал собравшимся о впечатлениях, вынесенных из этой поездки, сравнил положение рабочего класса Бразилии со счастливой жизнью трудящихся стран социалистического лагеря, призвал крепить с ними дружественные связи.

Бразилия. В профсоюзе металлургов в Рио-де-Жанейро.

— Успехи советского народа, — сказал он, — залог успеха дела мира во всём мире.

Буря оваций в честь Советского Союза поднялась в зале клуба, когда, рассказывая о полёте советского космического корабля «Восток» и о его строителях, я с гордостью заявил, что в Советском Союзе звание рабочего считается одним из самых почётных.

— Советские люди, — сказал я, — питают самые дружественные чувства к народу Бразилии, восхищаются его трудолюбием и повседневной борьбой за укрепление независимости своего государства. Советский народ — миролюбивый народ, он хочет жить в мире и дружбе с Бразилией и надеется, что эта дружба будет укрепляться, станет нерушимой в общей борьбе за дело мира.

В заключение нашей встречи с бразильскими рабочими был исполнен «Интернационал». Пели его каждый на родном языке — бразильские друзья на португальском, мы, советские люди, на русском. Но слова партийного гимна были одинаково понятны всем — они звали плечом к плечу смело идти на борьбу за новую, счастливую жизнь всех народов.

Через день наш «Ил-18» приземлился на аэродроме города Сан-Пауло, насчитывающего более четырёх миллионов жителей. Этот город справедливо называют индустриальным сердцем страны: в его районе сосредоточено около 90 процентов промышленных предприятий Бразилии, на которых трудятся многие сотни тысяч рабочих.

В час нашего прилёта слегка дождило, но потом погода разгулялась, и город, освещённый мягким августовским солнцем, предстал перед нами во всей своей красе. В нём удивительно удачно сочетается архитектура старинных зданий с новыми, недавно отстроенными домами небоскребного типа. Широкие, с переброшенными через них мостами и виадуками проспекты были заполнены потоками автомобилей, оживлёнными толпами людей. Все узнали советских гостей и устроили нам бурную овацию. Многие жители несли самодельные плакаты с написанными на них по-португальски и по-русски словами пролетарского привета Советскому Союзу, призывающими к укреплению дружбы между бразильским и советским народами.

В Сан-Пауло мы пробыли всего одни сутки. Но и за это время, отведя на отдых всего несколько часов, я постарался встретиться как можно с большим числом жителей города: выступить перед рабочими в закрытом спортивном зале; побывать на завтраке в клубе журналистов, меню которого, к слову сказать, состояло из специальных «космических» блюд — салата «Восток», жаркого «Гагарин» и мороженого «Юрий»; нанести визит губернатору штата и мэру города; дружески побеседовать с делегациями трудящихся, пришедшими в гостиницу. Эти встречи и беседы показали, как был прав известный бразильский писатель и общественный деятель лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Жоржи Амаду, сказавший мне в Рио-де-Жанейро:

— Окружая вас и ваших товарищей, сеньор Гагарин, теплом и восторгом, бразильский народ приветствует в то же время Советский Союз и его народ.

В конце поездки по стране мы провели ещё один день в её новой столице — городе Бразилиа, удивлявшем необычным видом некоторых правительственных зданий, возводимых в абстракционистском духе. Здесь я посетил национальный конгресс и министерство авиации. Затем в президентском дворце мне был вручён орден «За заслуги в области воздухоплавания» — высшая награда, установленная в Бразилии для офицеров авиации.

Ночью «Ил-18» поднялся в воздух и лёг курсом на север. Известный американский промышленник и финансист лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Сайрус Итон, с которым мне уже доводилось встречаться в столице Болгарии — Софии, пригласил принять участие в пагуошском митинге сторонников мира, который собирался на его родине, в Канаде. Надо было поспешить туда, а затем скорее возвращаться на Родину. Ведь мы уже путешествовали почти две недели, а там, я это чувствовал всем сердцем, уже готовился к полёту в космос Герман Титов.

В Гаване на борт нашего воздушного лайнера работники советского посольства передали только что полученный номер «Правды» с опубликованным в нём проектом новой Программы КПСС, которую должен рассмотреть и утвердить XXII съезд партии. Всем экипажем мы жадно вчитывались в строки этого исторического документа, всенародное обсуждение которого уже началось в Советском Союзе. Знакомясь с основными положениями проекта Программы, я думал о том, какое огромное счастье выпало на долю нашего поколения — осуществить яркую, красивую, благороднейшую мечту передовых людей всего мира — построить коммунизм.

Встречи с людьми самых различных социальных убеждений, происшедшие за последнее время в ряде стран, показали, с каким неослабным интересом человечество следит за тем, как советский народ своим героическим трудом прокладывает дорогу к самому справедливому и самому прогрессивному обществу на земле. Коммунизм, который уже начала строить наша великая Родина, выполняет историческую миссию избавления всех людей от социального неравенства, от всех форм угнетения, эксплуатации, от ужасов войны и утверждает на земле Мир, Труд, Свободу, Равенство и Счастье всех народов.

В проекте Программы партии я с гордостью прочитал и то место, в котором было сказано о значении развития советской космонавтики. «Большие возможности в открытии новых явлений и законов природы, в исследовании планет и Солнца, — говорилось в проекте Программы, — создали искусственные спутники Земли и космические ракеты, позволившие человеку проникнуть в космос». Читая эти строки, я подумал о Главном Конструкторе, Теоретике Космонавтики и всех строителях наших космических кораблей, о Германе Титове и других товарищах по работе и живо представил, как в это время и они внимательно изучают замечательнейший партийный документ нашего времени. У каждого из них, моих единомышленников по великой цели освоения просторов Вселенной, как и у меня, роятся, наверное, новые смелые планы космических полётов, планы, которые, я верю в это всей душой, будут блестяще осуществлены советским народом. Я рассказал об этом своим спутникам, и мы, летя в Канаду, долго говорили о величественных замыслах нашей партии, изложенных в проекте её новой Программы, о сияющей красоте ленинского пути, которым она ведёт наш народ к вершинам коммунизма.

В Канаде на аэродроме Галифакс нас встретили Сайрус Итон, его жена и дочь. Вместе с послом СССР в Канаде А. А. Арутюняном мы тотчас же выехали в местечко Пагуош — на родину Сайруса Итона. От Галифакса до этого небольшого селения, расположенного на берегу океана, около 200 километров. День был субботний, и жители небольших очень чистеньких городков и фермерских посёлков, мимо которых мы проезжали, с радостью выходили навстречу. Хвойные леса, берёзовые рощицы, поросшие осокой берега небольших речушек, поля со снопами сжатого хлеба и стогами сена напоминали наш, русский пейзаж. Мне даже на какое-то мгновение показалось, что машины идут не по канадской, разделённой то белой, то жёлтой осевой линией шоссейной дороге, а где-то в Подмосковье или на Смоленщине. И так, честно говоря, захотелось на Родину! Захотелось увидеть Валю, ребятишек, побывать у своих стариков, встретиться с братьями и сестрой… Вернусь домой, думалось мне, и сразу к ним, в родной Гжатск…

В Пагуоше возле обшитого сосновыми досками и крашенного в весёлые светлые тона дома Сайруса Итона, стоящего на пригорке возле старого разлапистого дуба, нас уже ждали многочисленные представители канадской общественности, приехавшие сюда из различных уголков Канады и из Соединённых Штатов Америки. Домик на пригорке уже давно получил в Канаде образное название «Дома мыслителей». Именно в нём несколько лет назад проходила первая Пагуошская конференция сторонников запрещения ядерного оружия и всеобщего и полного разоружения. Именно тут в прошлом году Сайрусу Итону была вручена международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами».

После небольшого ленча, организованного попросту, на лужайке, во время которого каждый становился со своей тарелкой в очередь к поварам, раздающим еду, начался митинг. Он проходил неподалёку от «Дома мыслителей». Его открыл крупный мужчина в берете и национальном канадском костюме, состоящем из шерстяной блузы, короткой клетчатой юбки, шерстяных до колен чулок и больших грубого покроя ботинок, напоминающих лыжную обувь. Духовой любительский оркестр исполнил канадский гимн, а затем неожиданно заиграл «Интернационал». Митинг транслировался на всю страну по радио и телевидению. Приложив руку к козырьку фуражки, я подумал, что совсем будет неплохо, если канадские радиослушатели и телезрители прослушают наш партийный гимн: ведь мы, коммунисты, стоим в первых рядах борцов за мир, являемся авангардом всего прогрессивного человечества!

На митинге в Пагуоше, продолжавшемся свыше двух часов, выступило 15 человек. Мне понравилась речь Сайруса Итона. Он сказал:

— Полет корабля «Восток» показывает, что в СССР есть много людей, обладающих огромными возможностями в борьбе за научный и технический прогресс…

В провинции Новая Шотландия (Канада). Ю. Гагарин зачитывает послание Н. С. Хрущёва участникам митинга в Пагуоше.

Затем было предоставлено слово мне. Поблагодарив за приглашение посетить Канаду — самую крупную страну североамериканского континента, под бурные аплодисменты всех собравшихся я зачитал послание главы Советского правительства Н. С. Хрущёва всем участникам пагуошского митинга с наилучшими пожеланиями северному соседу СССР — канадскому народу — в труде и укреплении дела мира.

Только поздним вечером, после пресс-конференции с канадскими и американскими журналистами, проехав ещё около 200 километров, мы добрались до фермы Сайруса Итона, находящейся неподалёку от Галифакса. Плотно поужинав и удобно разместившись в просторном, срубленном из брёвен доме, улеглись на покой. Обычно я засыпаю мгновенно Но в эту ночь мне не спалось, я всё время думал о Германе Титове. Видимо, и он думал обо мне. Ведь именно в эти часы на космодроме Байконур уже шли последние приготовления к старту «Востока-2», а затем он, вознесённый на орбиту могучей ракетой, начал свой суточный полет вокруг Земли.

И когда под утро в доме захлопали двери и раздались оживлённые голоса Сайруса Итона, Н. П. Каманина и других товарищей по поездке, я быстро поднялся с постели, оделся и вышел к ним, совершенно уверенный, что Герман Титов — в космосе. Да, это было так: «Восток-2» уже совершал второй виток вокруг планеты!

Надо ли говорить, сколько было у нас радости! Её разделяли с нами наши гостеприимные хозяева — Сайрус Итон и его семья. Они захлопотали, стараясь создать как можно больше удобств для связи с Москвой, для перевода на русский язык непрерывных радиосообщений о полёте Германа Титова, транслируемых канадскими и американскими радиостанциями.

Первой моей мыслью было как можно скорее передать телеграмму первооткрывателю космических полётов — Никите Сергеевичу Хрущёву и поздравить его с новой выдающейся победой советской науки и техники. Мы быстро написали эту телеграмму и тут же, хотя и была очень плохая слышимость, передали её по телефону в редакцию «Правды». Теперь надо было составить радиограмму в адрес Германа Титова.

— Пиши, — сказали мне товарищи, передавая авторучку и блокнот. — «Космос. Титову».

— Может быть, «майору Титову»?-подсказал кто-то.

— Дойдёт и так, — возразил Николай Петрович, — в космосе один Титов.

«Дорогой Герман, — писал я, — всем сердцем с тобой. Обнимаю тебя, дружище. Крепко целую».

Нахлынувшие вдруг чувства большой искренней любви к другу, смело свершающему новый, более сложный, чем довелось выполнить мне, полет в космосе, так переполнили меня, что я даже запнулся — что же сказать дальше?

— Пиши, — подбодрили меня товарищи, — пиши: «С волнением слежу за твоим полётом, уверен в успешном завершении твоего полёта, который ещё раз прославит нашу Родину, наш советский народ. До скорого свидания».

— Подпишем все вместе? — спросил я друзей.

— Нет, — запротестовали они, — Герману будет приятно получить радиограмму именно от тебя. Так и подписывай: «Твой друг Юрий Гагарин».

На борту «Востока-2» эта радиограмма, пройдя полсвета, прозвучала в то время, когда Герман, пролетев в космосе более 200 тысяч километров, уже пошёл на шестой виток вокруг Земли. Когда мы встретились в районе приземления, он сердечно поблагодарил меня за неё.

Небесные братья Ю. Гагарин и Г. Титов.

Пока мы составляли депешу в космос, на ферме Сайруса Итона шли приготовления к отъезду на аэродром. Туда, к самолёту, уже был вызван Иван Груба со всем экипажем. Мы вручили привезённые с собой подарки Сайрусу Итону, его жене и дочери — очень славной девушке, начавшей изучать русский язык, и помчались в Галифакс. Погода была плохая. Туман закрывал землю, над нею низко, чуть ли не касаясь верхушек деревьев, нависли дождевые облака. Но мы верили в лётное мастерство командира нашего «Ил-18». Всем нам хотелось как можно скорее вылететь на Родину, чтобы поспеть в район приземления «Востока-2» к тому времени, когда Герман закончит программу своего полёта и вернётся на родную советскую землю. Сайрус Итон и все окружающие нас канадские друзья хорошо понимали наше возбуждённое состояние и всячески помогали организации вылета «Ил-18».

И вот тепло, по-дружески распрощавшись с ними, мы уже в воздухе. Иван Груба виртуозно пробил облака, над нашим воздушным лайнером засияло солнце.

Летя над Атлантикой, каждый из нас то и дело вглядывался в высокое чистое небо — казалось, вдруг он увидит «Восток-2», проходящий где-то над нашим «Ил-18». И весь путь до Исландии, а затем в ночном небе над Северным морем и Скандинавией мы провели в непрерывных разговорах о полёте Германа. По картам отмечали пройденный им путь, живо обсуждали перехваченные в эфире сообщения московского радио. Вспомнили, что ровно шестнадцать лет назад, 6 августа 1945 года, полковником американских военно-воздушных сил Робертом Льюисом была сброшена на японский город Хиросиму первая атомная бомба, убившая и искалечившая сотни тысяч мирных жителей, что от радиационных заражений крови ещё и сейчас в Японии умирают люди. Мрачную дату — 6 августа 1945 года, день первой атомной смерти — ныне в истории человечества перечёркивает новая, светлая дата — 6 августа 1961 года, день нового триумфа советской науки, достижения которой в освоении космоса прежде всего направлены на благосостояние человека, на дело мира.

Когда стало известно, что Герман отдохнул, поспал и продолжает выполнять программу полёта, я тоже решил прилечь. Но и на этот раз спалось тревожно. Хотя я и твёрдо верил в безотказность нашей первоклассной космической техники, верил в силы и возможности своего друга, всё-таки чувство беспокойства всё время жило в душе. Ведь близилось время приземления «Востока-2» — заключительного и очень трудного этапа полёта. Прикорнув ненадолго, я вскочил и с помощью летевших со мной журналистов написал добавление к статье, уже переданной с борта «Ил-18» в «Правду».

«Час назад, — говорилось в этом добавлении, — на борт нашего самолёта, летящего из Канады в Москву, поступило очередное сообщение, что „Восток-2“ продолжает свой блестящий рейс над планетой. Проделав гигантскую работу на орбите вокруг Земли, Герман Титов уже отдохнул в полёте. Его пульс отличный. Самочувствие бодрое. Все ручное и автоматическое управление кораблём работает безукоризненно.

По часам вижу — близится время посадки. Я знаю, сейчас у Германа Титова наступают самые ответственные минуты: приземление в заданном районе. 12 апреля в эти же часы суток я тоже испытывал волнение и хорошо понимаю всю ту ответственность, которую несёт Герман Титов, и всем сердцем разделяю с ним его чувства. Я уверен, что этот отличный парень с честью выдержит все испытания и полностью выполнит сложную и нелёгкую программу второго в истории полёта человека в космос. Герман Титов — коммунист, он выдержит всё, что выпадет на его долю. Сейчас мы оба — он по орбите, опоясывающей планету на огромной высоте, а я из западного полушария — летим на восток, навстречу солнцу. Мы скоро обнимем друг друга, мой верный крылатый товарищ!»

Бортрадист Алексей Бойко тотчас же передал эту радиограмму в Москву. Снова взошло солнце и радостным светом нового дня залило воды Балтики, зелёные поля братских социалистических республик нашей Родины. «Ил-18» всё ближе и ближе подходил к Москве.

Мы приземлились на Внуковском аэродроме почти в то же время, когда Герман Титов приземлился в тех самых местах, куда немногим больше ста дней вернулся из космоса и я. Через некоторое время мы вылетели к нему.

Я застал Германа Титова в знакомом мне двухэтажном живописном домике, в котором я отдыхал после своего возвращения из космоса. Сухощавый, гибкий, сильный и необыкновенно ловкий, он, несмотря на все тяготы суточного пребывания на орбите, дышал здоровьем, и только в красивых выразительных глазах его чувствовалась усталость, которую не могла погасить даже улыбка. При виде его у меня дрогнуло сердце. Мы обнялись по-братски и поцеловались, объединённые тем, что каждый из нас пережил в космосе. Этот мужской поцелуй был нежнее и крепче всех других поцелуев. Я даже подумал: «Чем чувства проще, тем они сильнее».

С чисто профессиональным интересом перелистал я бортовой журнал космического корабля, лежавший на столе. Записи в нём были сделаны чётким, разборчивым почерком, на страницах встречались беглые рисунки: пятиконечные звёзды и спирали. «Совсем как на страницах рукописей Пушкина», — подумал я, вспомнив любовь своего друга к творчеству великого поэта. Я даже подумал, что хорошо было бы опубликовать записи наблюдений, сделанных в космосе.