ЖИЗНЬ ДЛЯ РОДИНЫ

Моё первое утро после возвращения из космического полёта началось, как всегда, с физической зарядки. Привычка к утренней гимнастике уже давно стала необходимостью, и ещё не было случая, когда бы я пренебрёг ею. А тем более бодрость необходима была сегодня, ибо предстояли большой день, большие разговоры, интересные встречи.

В десять часов утра в домике на берегу Волги собрались учёные и специалисты, снаряжавшие «Восток» в первый рейс вокруг Земли. Я обрадовался, увидев среди них Главного Конструктора. Он улыбался, и лицо его помолодело. Теперь, после того как человек поднялся в космос и, облетев планету, вернулся домой, всё было в порядке. Главный Конструктор обнял меня, и мы расцеловались. Наверное, так во время войны генералы приветствовали солдат, выполнивших важное боевое задание.

Я сделал собравшимся первый доклад о работе всех технических систем корабля в полёте, рассказал обо всём увиденном и пережитом за пределами земной атмосферы. Слушали меня внимательно. А я увлёкся и говорил долго. Впечатлений было много, и все они были столь необычные, что хотелось поскорее поделиться ими с людьми. Я старался ничего не забыть. Судя по лицам собравшихся, рассказ был интересен. Затем посыпались вопросы. На каждый я старался ответить как можно точнее, понимая, насколько это важно для последующей работы по завоеванию космоса.

14 апреля 1961 года. С нетерпением ожидали жители столицы встречи с первым в мире космонавтом Ю. А. Гагариным, совершившим 12 апреля за 108 минут триумфальный космический полёт вокруг Земли.

Несколько раз во время доклада я встречался взглядом с врачом Евгением Анатольевичем. Он не хотел, чтобы я переутомлялся, и показывал на часы: закругляйся, мол, товарищ…

После короткого перерыва мне снова пришлось говорить. На этот раз перед корреспондентами «Правды» и «Известий». Это было моё первое обстоятельное интервью для советской прессы, в котором я был заинтересован, так как хотелось поскорее рассказать обо всём увиденном народу и через газеты от души поблагодарить партию и правительство за высокое доверие, оказанное мне. Наша беседа велась в дружеском тоне. Журналисты понимали меня с полуслова, они многое знали о космосе. Один из них в своё время был военным авиатором, а другой редактировал в своей газете отдел науки и техники. Жаль, что во время этой беседы не было корреспондента саратовской комсомольской газеты «Заря молодёжи». Эта газета первой напечатала обо мне заметку, когда я ещё учился в аэроклубе. Можно себе представить, с каким интересом его интервью прочитали бы саратовские комсомольцы и ребята, которые, может быть, сейчас учатся летать на тех же самолётах, на которых учился летать и я.

На другой день, перед отлётом в Москву, я встретился с Дмитрием Павловичем Мартьяновым — моим первым инструктором, работавшим в то время в саратовском аэроклубе. Мы оба обрадовались друг другу.

— Спасибо вам, Дмитрий Павлович, что научили меня летать, — сказал я.

— Крылья растут от летания, — ответил он и протянул мне центральные газеты. Было приятно прочесть в них все сказанное вчера на беседе с журналистами. Как-никак это были первые корреспонденции о полёте в космос, и авторам удалось сохранить в них новизну и непосредственность моих космических впечатлений. Из газет я узнал о том, как встретили известие о моём полёте родители в Гжатске и Валя, оставшаяся дома с ребятами. Особенно тронули меня рассказ мамы о моём детстве и фотография Вали, сделанная в момент, когда ей сообщили: дана команда на приземление. Я представил себе, что пережила жена в эти минуты…

Газеты и радовали меня, и смущали. Оказаться в центре внимания не только своей страны, но и всего мира — довольно-таки обременительная штука. Мне хотелось тут же сесть и написать, что дело вовсе не во мне одном, что десятки тысяч учёных, специалистов и рабочих готовили этот полет, который мог осуществить каждый из моих товарищей космонавтов. Я знал, что многие советские лётчики способны отправиться в космос и физически и морально подготовлены к этому. Знал и то, что мне повезло — вовремя родился. Появись я на свет на несколько лет раньше, и не прошёл бы по возрасту; родись позже, кто-то бы уже побывал там, куда стремилось всё моё существо.

14 апреля 1961 года. На Внуковском аэродроме. Юрий Гагарин направляется к правительственной трибуне.

Но радио, бесконечно повторявшее моё имя, и газеты с моими портретами и статьями о полёте в космос были только началом того трепетного волнения, которое надолго захватило меня. Впереди ждали ещё большие переживания, которых не могла представить никакая самая богатая фантазия и о которых я даже не догадывался. Советский народ готовил первому космонавту небывалую встречу.

За мной из Москвы прилетел специальный самолёт «Ил-18». На подлёте к столице нашей Родины к нему пристроился почётный эскорт истребителей. Это были красавцы «МиГи», на которых в своё время летал и я. Они прижались к нашему воздушному кораблю настолько близко, что я отчётливо видел лица лётчиков. Они широко улыбались, и я улыбался им. Я посмотрел вниз и ахнул. Улицы Москвы были запружены потоками народа. Со всех концов столицы живые человеческие реки, над которыми, как паруса, надувались алые знамёна, стекались к стенам Кремля.

Самолёт низко прошёл над главными магистралями города и направился на Внуковский аэродром. Там тоже была масса встречающих. Мне передали, что на аэродроме находятся члены Президиума Центрального Комитета КПСС, Совета Министров СССР и глава Советского правительства Никита Сергеевич Хрущёв.

Точно в заданное время «Ил-18» приземлился и начал выруливать к центральному зданию аэропорта. Я надел на себя парадную офицерскую шинель с новенькими майорскими погонами, привычно оглядел своё отражение в иллюминаторе самолёта и, когда машина остановилась, через раскрытую дверь по трапу спустился вниз. Ещё из самолёта я увидел вдали трибуну, переполненную людьми и окружённую горами цветов. К ней от самолёта пролегала ярко-красная ковровая дорожка.

Надо было идти, и идти одному. И я пошёл. Никогда, даже там, в космическом корабле, я не волновался так, как в эту минуту. Дорожка была длинная-предлинная. И пока я шёл по ней, смог взять себя в руки. Под объективами телевизионных глаз, кинокамер и фотоаппаратов иду вперёд. Знаю: все глядят на меня. И вдруг чувствую то, чего никто не заметил, — развязался шнурок ботинка. Вот сейчас наступлю на него и при всём честном народе растянусь на красном ковре. То-то будет конфузу и смеху — в космосе не упал, а на ровной земле свалился…

Юрий Гагарин рапортует Первому секретарю ЦК КПСС, Председателю Совета Министров СССР Н. С. Хрущёву об успешном завершении первого в мире космического полёта.

Под звуки оркестра, исполняющего старинный авиационный марш «Мы рождены, чтоб сказку, сделать былью», делаю ещё пять, десять, пятнадцать шагов, узнаю лица членов Президиума ЦК, вижу отца, маму, Валю, встречаюсь глазами с родным, подбадривающим взглядом Никиты Сергеевича Хрущёва. Подхожу к нему и, взяв руку под козырёк, рапортую:

— Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Председатель Совета Министров СССР! Рад доложить Вам, что задание Центрального Комитета Коммунистической партии и Советского правительства выполнено…

По-весеннему пахнут цветы. В наступившей тишине я не узнаю собственный окрепший голос. Вокруг много близких мне людей, а вижу только одного Никиту Сергеевича, вижу, какую сложную гамму чувств вызывают в нём слова рапорта.

— Первый в истории человечества полёт на советском космическом корабле «Восток» двенадцатого апреля успешно совершён, — произношу я, и мне кажется, что Никита Сергеевич слушает меня всем своим добрым сердцем.

— Все приборы и оборудование корабля работали чётко и безупречно. Чувствую себя отлично. Готов выполнить новое любое задание нашей партии и правительства, — я сделал паузу и представился: — Майор Гагарин.

Никита Сергеевич снял шляпу, крепко обнял меня и по старинному русскому обычаю трижды поцеловал.

— Поздравляю! Поздравляю! — говорил он, и я чувствовал, как он взволнован. Я ощутил отеческое тепло его рук и подумал, что, может быть, увидев мою офицерскую форму, он вспомнил своего сына Леонида. Ведь сын Никиты Сергеевича тоже был лётчиком и совсем молодым погиб в неравном бою с фашистами, защищая от врагов чистое небо Родины.

Никита Сергеевич познакомил меня с членами Президиума ЦК КПСС, а затем подвёл к моему отцу, маме, Вале, братьям и сёстрам.

Горячая встреча на Внуковском аэродроме.

— Вот и сбылась наша мечта, Юра, — сказала Валя и отвернулась, вытирая слёзы. В руках у неё был огромный букет роз — подарок Нины Петровны Хрущёвой.

На мои глаза тоже навёртывались, слезы радости и восторга. Но космонавту не положено плакать, и я через силу сдерживал свои чувства.

В этот день впервые разгулялась по-весеннему тёплая и ласковая погода. Кортеж правительственных машин направился из Внукова в Москву. Я находился в открытом автомобиле рядом с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. На всём пути шпалерами стоял народ, приветствуя руководителей партии и правительства, приветствуя небывалое достижение нашей науки и техники. На фасадах домов — красные флаги, лозунги, транспаранты. Люди махали вымпелами, букетами цветов. Гремели оркестры. Взрослые поднимали над головами детей.

Наверное, ни один человек в мире не переживал то, что пришлось в этот праздничный день пережить мне. И вот она, наша Красная площадь, на которой совсем недавно, собираясь в полёт, я стоял перед Мавзолеем. От края до края её заполнили трудящиеся Москвы. Слегка подталкивая вперёд, Никита Сергеевич провёл меня на гранитную трибуну Мавзолея. Он видел моё смущение и старался сделать так, чтобы я не чувствовал никакой неловкости и замешательства.

Митинг открыл член Президиума ЦК КПСС секретарь ЦК партии Фрол Романович Козлов и сразу дал мне слово. У меня перехватило дыхание: шутка ли сказать, всё, что происходило на Красной площади, слушала не только наша страна, но и впервые передавалось на телевизоры всей Европы, а радио работало на весь мир.

Речь моя была краткой. Я поблагодарил партию и правительство, поблагодарил наших учёных, инженеров, техников и рабочих, создавших такой корабль, на котором можно уверенно постигать тайны космического пространства. Высказав убеждение в том, что все мои друзья, лётчики-космонавты, также готовы в любое время совершить полёт в просторы Вселенной, я закончил выступление словами:

— Слава Коммунистической партии Советского Союза и её ленинскому Центральному Комитету во главе с Никитой Сергеевичем Хрущёвым!

Торжественный кортеж на улицах Москвы.

Н. С. Хрущёв, Юрий Гагарин и Валентина Гагарина на открытой машине на улицах Москвы.

Эта здравица была подхвачена народом, до отказа заполнившим площадь и прилегающие к ней улицы.

Затем, встреченный бурной овацией народа, произнёс речь Никита Сергеевич Хрущёв. Его выступление было проникнуто глубокой верой в могучие творческие силы советских людей, в победу труда, разума и науки над разрушительными силами войны. Когда Никита Сергеевич объявил о том, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза и первому присвоено славное звание лётчика-космонавта СССР, я весь вспыхнул. Ведь поколение молодёжи, выросшей после войны, с детства питало большое уважение к наградам Родины. На какое-то мгновение перед моими глазами блеснули ордена, которые я семилетним мальчишкой увидел под распахнутыми куртками лётчиков, побывавших в нашем селе после боя. Что скрывать, на мгновение я представил себя с орденом Ленина и Золотой Звездой на груди, ведь до сих пор у меня была всего одна медаль, которой я очень гордился. Советский Союз — страна массового героизма. В нашем народе Золотая Звезда считается символом бесстрашия и беспредельной преданности делу коммунизма. С каждым годом в созвездии героев появляются новые имена. К их числу советский народ прибавил моё имя, и как мне было не радоваться и не смущаться…

— Мы гордимся, что первый в мире космонавт — это советский человек, — сказал Никита Сергеевич, — он коммунист, член великой партии Ленина.

Эти слова всколыхнули всё моё существо, и я почувствовал шум крови в сердце. Великая честь быть коммунистом! Я, совсем ещё молодой, не прошедший через горнило борьбы член партии, стоял на трибуне рядом с самыми замечательными её бойцами-ленинцами — членами Президиума ЦК КПСС, а мимо Мавзолея проходили колонны трудящихся Москвы, и среди них было немало коммунистов всех возрастов. Мы были единомышленниками, были едины в своём стремлении построить коммунизм.

Никита Сергеевич сказал то, о чём все знали, но никто не говорил вслух, — об опасностях, поджидающих космонавта в первом полёте. Поздравляя на Красной площади мою жену — Валентину Ивановну, Никита Сергеевич сказал: «Ведь никто не мог дать полной гарантии, что проводы Юрия Алексеевича в космический полёт не являлись для него последними».

Каждый специалист, участвовавший в снаряжении корабля, знал, что всё могло случиться на таком длинном и пока ещё плохо изученном пути, и только один Главный Конструктор, пожалуй, на все сто процентов был уверен, что всё окончится триумфом советской науки. Находясь на старте, он смог своей несокрушимой уверенностью зарядить всех, в том числе и меня.

Три часа шумно текла живая человеческая река через Красную площадь. И когда прошли последние колонны, Никита Сергеевич, разгадав моё желание, провёл меня в Мавзолей к Ленину, которого я никогда не видел. Мы молча стояли у саркофага, всматриваясь в дорогие черты великого человека — основателя Коммунистической партии и Советского государства.

Мы прошли вдоль аллеи островерхих серебристых елей, словно часовые, замерших у высокой зубчатой стены. В Кремле меня ждала взволнованная семья. Отец рассказал, как он узнал о моём полёте. В тот день он отправился плотничать за двенадцать километров от Гжатска, в село, где строилась колхозная чайная. На перевозе через речку знакомый старик лодочник спросил его:

Москва, Красная площадь. 14 апреля 1961 года. Товарищи Ю. А. Гагарин, Н. С. Хрущёв, Ф. Р. Козлов и Л. И. Брежнев на трибуне Мавзолея.

— В каком звании сынок-то твой ходит?

— В старших лейтенантах, — ответил ему отец.

— По радио передавали, будто какой-то майор Гагарин вроде бы на луну полетел, — не унимался старик.

— Ну, моему до майора ещё ой как далеко, — сказал отец.

— Может, сродни какой? — ещё раз спросил перевозчик.

— Да мало ли Гагариных на свете, — заключил отец.

На том разговор и окончился. Старики перебрались через речку, выпили чекушку за того, кто летает, закусили таранкой, и отец, взвалив на плечи плотничий инструмент, пошёл своей дорогой, позабыв о космонавте. Часа три он помахал топором на строительстве чайной, и тут подкатывает секретарь райкома партии:

— Куда ты запропал, Алексей Иванович? Ищем по всему району. Ведь твой Юрий слетал в космос и вернулся на Землю…

Они сели в машину и помчались в Гжатск. А там, у нашего маленького деревянного домика на Ленинградской улице, уже собрался весь город…

Всей семьёй вечером мы пошли в Большой Кремлёвский дворец на приём, устроенный Центральным Комитетом КПСС, Президиумом Верховного Совета СССР и Советом Министров СССР в честь выдающегося подвига учёных, инженеров, техников и рабочих, обеспечивших успешное осуществление первого в мире полёта человека в космическое пространство. Всё было необычным и красивым. Звучали фанфары, сводный хор и симфонический оркестр исполняли «Славься» из оперы «Иван Сусанин». Никто из нашей семьи не был до этого в Кремле, не видел сверкающего белизной мрамора Георгиевского зала. С интересом прочитали мы высеченные золотом наименования воинских частей, прославивших доблесть русских солдат. Среди них были и наши, смоленские полки.

В начале приёма Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев после оглашения Указов прикрепил к моему мундиру орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Выступая на приёме, Никита Сергеевич Хрущёв сообщил, что все участники создания космического корабля-спутника «Восток» будут представлены к правительственным наградам. Я был рад за товарищей, чей творческий труд привёл меня на такое пышное торжество.

Москва, Кремль. 14 апреля 1961 года. Руководители партии и правительства с первым в мире пилотом-космо навтом Ю. А. Гагариным и его семьёй.

На приёме я встретил Главного Конструктора, Теоретика Космонавтики и многих знакомых специалистов — творцов космического корабля. Пришли министры, Маршалы Советского Союза, передовики производства и сельского хозяйства, известные писатели, журналисты, спортсмены… Мы, гжатские, быстро почувствовали себя среди москвичей не гостями, а членами одной большой семьи.

Было произнесено много хороших тостов, возникали короткие, но сердечные беседы, слышались тёплые слова в адрес моих учителей, все веселились от души.

Весь следующий день я находился под впечатлением приёма в Кремле. С утра в Доме учёных Академия наук СССР и Министерство иностранных дел СССР устроили пресс-конференцию. На неё были приглашены советские и зарубежные журналисты, дипломатический корпус, члены президиума Академии наук СССР, видные учёные и представители общественных организаций Москвы. Собралось около тысячи человек. Здесь мне была вручена золотая медаль К. Э. Циолковского — очень дорогой знак внимания к моим скромным заслугам.

Выступление на пресс-конференции пришлось начать не с рассказа о полёте, а отмежеванием от неких князей Гагариных, пребывающих в эмиграции и претендующих на родство с нашей семьёй. Вот уж поистине: куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй. После 12 апреля в Соединённых Штатах Америки нашлись какие-то дальние-предальние потомки князей Гагариных — седьмая вода на киселе, как говорят у нас на Смоленщине, — возжелавшие приобщиться к славе нашего народа и всерьёз объявившие о том, что они-де родичи советского космонавта. Пришлось их разочаровать.

— Среди своих родственников, — заявил я, — никаких князей и людей знатного рода не знаю и никогда о них не слышал.

Рассказав собравшимся, как протекал космический полёт, я закончил выступление так:

— Летать мне понравилось. Хочу слетать к Венере и Марсу, по-настоящему полетать.

14 апреля 1961 года. На приёме в Большом Кремлёвском дворце в честь выдающегося подвига советских учёных, инженеров, техников и рабочих, обеспечивших успешное осуществление первого в мире полёта человека в космическое пространство.

Посыпались вопросы, все больше от зарубежных журналистов. Спрашивали много и о разном. Одних интересовало моё будущее, других — размеры моих заработков, третьи пытались, что называется, навести тень на плетень и приписать мирному рейсу «Востока» военный характер. Что же, ответил и на эти каверзные вопросики. И то, что я говорил правду, одну лишь правду, придало ответам убедительную силу.

Пришлось в эти дни побывать и у своих старых знакомых — врачей. Они искали каких-то изменений в моём организме, которые, по предположениям медицины, должны были возникнуть после полёта в космос. Но они не возникли, и тот самый голубоглазый доктор — Евгений Алексеевич, отбиравший меня в космонавты, остался доволен.

— С таким здоровьем, — пошутил он, — не грех слетать и на Луну…

Ежедневно в редакции газет и ко мне домой приходило множество телеграмм и писем. Писали со всех концов Советского Союза, со всех материков Земли, знакомые и незнакомые люди. Некоторые присылали подарки Вале и моим девочкам. Многих прежних товарищей по Гжатску, Саратову, Оренбургу трудовая судьба разбросала по всей стране, и теперь они откликались отовсюду, приветствовали, напоминали милые и смешные случаи из прошлого. Очень растрогала меня весточка от Анатолия Ильяшенко, или просто Фёдоровича, как мы его называли в эскадрилье на Севере. Это он вместе с Владимиром Решетовым и Анатолием Росляковым рекомендовал меня в ряды партии. Он писал: «Ах ты, Юрка, Юрка-непоседа, когда ты уезжал, помнишь, я говорил тебе: готовься к штурму. Я был уверен, что весь мир услышит о тебе…»

Анатолий Фёдорович описывал своё житьё-бытьё. Он ушёл в запас, немного проработал чернорабочим, а затем стал летать на транспортных самолётах в Казахстане. По письму видно было, что Фёдоровичу сначала нелегко пришлось на новом поприще. Но он принадлежит к той породе людей, которых не пугают никакие трудности и не останавливают никакие препятствия. Быть таким он учил и меня, когда мы вместе служили на Севере. Да он и сам напомнил об этом в своём письме: «Ведь не зря же мы коммунисты, нам подавай любую работу, если впереди ясно видна цель».

В те дни пришло очень хорошее письмо из Парижа. Написал его Франсуа де Жоффр — офицер ордена Почётного легиона, кавалер ордена Красного Знамени, автор книги «Нормандия — Неман», которую я недавно читал. В своём обширном письме французский патриот писал: «Позвольте мне, французскому лётчику полка „Нормандия — Неман“, бывшему добровольцем в небе на вашем фронте и сражавшемуся плечом к плечу с русским народом против общего врага — германского фашизма, выразить Вам, сколь я горд и счастлив, что именно советский человек первым открыл во всю ширь мирный путь в космос и вместе с тем первую страницу исследований Вселенной и научного познания мира».

Москва. 14 апреля 1961 года. Приём в Большем Кремлёвском дворце. Н.С.Хрущёв, Маршалы Советского Союза Р.Я.Малиновский, А.А.Гречко, М.В. Захаров и К. С. Москаленко беседуют с лётчиком-космонавтом майором Ю. А. Гагариным.

Из Франции пришло много писем. Их писали разные люди, разными словами. Но все они проникнуты одним духом уважения к советскому народу, советской науке, как и письмо боевого товарища советских лётчиков-фронтовиков Франсуа де Жоффра.

Мои товарищи по прошлой службе не только писали, но и приезжали в гости. Первыми нагрянули Борис Фёдорович и Мария Савельевна Вдовины, с которыми мы крепко дружили на Севере. Приехали они в воскресенье из Калуги, где Борис Фёдорович, демобилизовавшись из армии, воспитывает молодёжь. Когда я открыл им дверь, то не сразу узнал своего прежнего командира и товарища. До этого я никогда не видел его в штатском. А тут пиджачок и шляпа, из-под которой сияют такие знакомые, небесной голубизны глаза.

— Юра!

— Боря!

Мы бросились в объятия друг другу. Обнялись и расцеловались, конечно, и наши жены. Валя тут же потащила гостей к маленькой: Галинку ведь Вдовины ещё не видели… Мы пообедали вместе — и пошли разговоры. Вспомнили всех бывших однополчан, потолковали о космосе, о Калуге и не заметили, как наступил тихий майский вечер. Борис Фёдорович украдкой поглядывал на часы и делал знаки Марии Савельевне: время, мол, уходить…

— Ну, что же, Юра, как говорится, пора нам и честь знать, — сказал он, поднимаясь, — не станем мешать, ты человек видный, тебе теперь не до нас…

Эти слова обидели меня. И чуткая Мария Савельевна поняла, как больно они задели меня и Валю.

— Как ты можешь так говорить, Борис, — сказала она, — разве ты не видишь, что Гагарины остались такими же, как и раньше?…

После вручения Ю. А. Гагарину ордена Ленина, медали «Золотая Звезда» и грамоты лётчика-космонавта СССР руководители партии и правительства сфотографировались с членами его семьи и родными. На снимке (в верхнем ряду справа налево): Ф.Р. Козлов, Л. И. Брежнев, В. И. Гагарина, Ю. А. Гагарин, Н.С. Хрущёв A.T. Гагарина, А, И. Гагарин, К. Е. Ворошилов, Р. Я. Малиновский. В нижнем ряду (справа налево):Б.А. Гагарин, А. И. Гагарина, В. А. Гагарин, 3. А. Гагарина.

Она была права. Мы остались такими же, как были, и останемся такими всегда. Никакая слава и почёт не вскружат нам головы, и мы никогда не оторвёмся от товарищей, с которыми съели не один пуд соли, бок о бок с которыми трудимся сейчас.

Вдовины остались ночевать. Правда, было немножко тесновато, и мы устроились на ночь по-походному: кто на раскладушке, кто на диванчике. Но так и не уснули до утра: все разговаривали, перебирали в памяти события и людей. Душевная была встреча…

Через несколько дней, 5 мая, в Соединённых Штатах Америки с базы мыса Канаверал, что в штате Флорида, запустили по баллистической траектории ракету «Редстоун» с пилотом Аланом Шепардом на борту. Ракета взлетела на высоту в 115 миль — это примерно 185 километров, после чего от неё отделилась капсула с пилотом.

Никита Сергеевич Хрущёв по этому поводу послал телеграмму президенту Соединённых Штатов Америки Джону Кеннеди. В телеграмме было сказано: «…Последние выдающиеся достижения в освоении человеком космоса открывают безграничные возможности для познания природы во имя прогресса. Прошу передать мои сердечные поздравления лётчику Шепарду».

Я просмотрел довольно объёмистую пачку американских газет и журналов, посвятивших Алану Шепарду специальные статьи и многочисленные фотоснимки. В день этого полёта на пресс-конференции президент Дж. Ф. Кеннеди, комментируя запуск американской ракеты с человеком на борту, заявил, что все люди испытывают огромное удовлетворение этим достижением. Нам предстоит пройти большой путь в области космоса, мы отстали, сказал президент, но мы работаем напряжённо, и мы намерены увеличить наши усилия.