На работе ребята обсуждали нового начальника и гадали, каким он будет.
      Старый начальник, подполковник, был высокомерен и редко приходил на корпус. А если появлялся, мало беседовал с ребятами. Бывал он перед отбоем, и когда третий этаж строился на вечернюю поверку - выходил из воспитательской или из кабинета заместителя и проходил вдоль строя, оглядывая воспитанников. Шел медленно и иногда перед парнями останавливался. У новичков спрашивал фамилию, а некоторых старичков, особенно активистов, хлопал по плечу одетой в перчатку рукой и спрашивал: "Ну, как дела?" Ему всегда отвечали: "Хорошо", - и он одаривал счастливца улыбкой. У подполковника были синие, поблекшие от возраста глаза, и он щурился, вглядываясь в ребят. Глаза у него слезились, и он вытирал их платком.
      Бывший начальник - об этом мало кто знал - стоял за кулак. Наводить порядок в режимной колонии он без кулака не мыслил. Беспалов часто с ним спорил, доказывая, что в режимной колонии можно и без кулака обходиться.
      Подполковник последнее время болел, и его замещал Павлуха. Он решил вообще изжить из колонии кулак.
      Новый начальник Павел Николаевич Тихонов был противоположность старому. С первых дней он все вечера проводил на корпусе, знакомясь с воспитанниками. Когда он вел прием или разбирался с нарушителями, в кабинете сидел Беспалов. Павлуха помогал вникать в дела коллектива. Как-никак в колонии сидят нарушители со всех зон страны. На него легла более ответственная задача: воспитывать ярых оторвил. Тихонов знал, что в стране около ста колоний несовершеннолетних и в них, вместе со следственными изоляторами, отбывают наказание около ста тысяч малолетних преступников. Из этих ста тысяч самых отъявленных отправляют в три режимные колонии: на востоке - в Нерчинск, на юге - в Георгиевск, и на севере - в Грязовец.
      В первую субботу новый начальник пришел на просмотр кинофильма. Он вошел в клуб, дпнк подал команду "встать", доложил капитану, что воспитанники собраны для просмотра кинофильма. Тихонов здороваться с ребятами, как заместители и старый начальник, стоя у входа, не стал. А держа руку у козырька, проследовал стройной солдатской походкой на сцену и, встав к ребятам лицом, только тогда сказал: "Здравствуйте, товарищи воспитанники!" Дпнк все это время стоял навытяжку. Воспитанники, как никогда, громко ответили: "Здравия желаем", и начальник подал команду "вольно".
      Так Тихонов стал здороваться с воспитанниками часто. Иногда, стоя у входа, отдавал команду "вольно".
      Тихонов, разбирая нарушения воспитанников, наказывать их не стремился. Он убеждал нарушителя, что тот не прав, и парни иногда каялись. Оказывается, начальник верит на слово и в отличие от Павлухи, наказыватъ не торопится.
      Вскоре на этап забрали кента Глаза Дениса. В отделение пришли новички.
      В шестом отделении жил Губа. В драке ему рассекли верхнюю губу, и на ней остался шрам.
      Губа и еще несколько человек пришли с Гаврило-Посадской колонии. Там была анархия и зону вверх дном перевернули. В колониях несовершеннолетних двух лет не проходило, чтоб парни, доведенные до отчаяния, не поднимали анархии. В зонах жгли бараки, школы, но столовые никогда не трогали. Губа, видно, в массовых беспорядках участия не принимал, и срок не добавили. До освобождения меньше года.
      Придя на зону чуть позже Глаза, Губа вступил в актив и хилял с повязкой, редко делая замечания парням. У него много мелких нарушений, но Павлуха его принял в КВП - пусть будет активистом. Легче держать в узде.
      Губа предложил мелким группам, что кентовались по несколько человек, объединиться в одну семью. Тогда продукты - общие, продуктов - больше и ему легче в другие отделения пулять подогревы кентам. И еще, объединяя ребят, у него была цель: набить свой кешель куревом перед отправкой на взросляк.
      Теперь половина отделения кентовалась в компании Губы. Он заправлял всем. В отделении был еще авторитетный парень - активист Колесо. Но его группа осталась малочисленной - он на подхвате у Губы. В случае конфликта Колесу и его кентам-активистам роги замочили бы с ходу.
      Самое примечательное - Губа объединил вокруг себя всю контру. Кроме него, в этой группировке был только один активист.
      Колесо, пытаясь сковырнуть Губу, доложил Павлухе, что тот сгруппировал вокруг себя весь сброд. Павлуха побаивался, как бы Губа не организовал массовые беспорядки. Но Губа и не думал. Он просто стремился и в этой режимной колонии жить в свое удовольствие. Кентам с других отделений он посылал жратву, и они его не забывали.
      Колесо, пытаясь разбить группировку Губы, не раз предлагал Павлухе объединить воспитанников по комнатам. Одно шестое отделение продолжало жить группами. Павлуха с Колесом - согласен, но как это сделать без шума, не знал и он. Большинство объединения не хотело. И Павлуха решил: когда на взросляк уйдет Губа и лидером станет Колесо, убедить ребят жить коллективно.
      Вскоре на взросляк ушел Губа, и Павлуха переговорил с воспитанниками шестого отделения, почти со всеми. И решено было жить, как и вся колония, комнатами. Кенты остаются кентами.
      Глаз жил в колонии седьмой месяц, и отделение за это время наполовину обновилось. Колесо за нарушение отправили на взросляк, и Глаз лег на его кровать. Медленно, очень медленно он перебирался с кровати на кровать, пока не занял воровское место в углу у печки. В зоне лучшие места на кроватях, как и в Одляне, занимали самые авторитетные. А новички ложились на кровать, стоящую у дверей. Под ней лежали веник, тряпка и тазик. Эту кровать в шестнадцатой комнате называли карантином.
      В шестом отделении все еще не было постоянного воспитателя, и Павлуха с Кумом продолжали шефствовать над отделением.
      9
      В зоне многие ребята не любили красный цвет и красные повязки дежурного по столовой надевать не хотели. Когда такие парни шли накрывать столы, то брали из тумбочки повязки и бежали в столовую, держа их в руках. Там они совали их в карман. Дпнк или воспитатель, заходя в столовую, делали замечание, и ребята, не желая конфликта, надевали повязки. Ведь красный, противный для них цвет будет на руке всего несколько минут. Они накроют столы и повязку снимут.
      В колонию пришло много армян, и один упорно игнорировал красную повязку. В ответ на требование воспитателя надеть ее, Туманян сказал:
      - Повязку не надену. Можете садить в дизо.
      И его посадили. Уходя, он зло процедил:
      - В дизо просижу до взросляка.
      И вот четвертый месяц Туманян сидел в дисциплинарном изоляторе. Он поставил начальнику условие: на зону поднимется, но повязку надевать не будет. Его условий принимать не стали, и он, досидев до восемнадцати, укатил на взросляк.
      Воспитателям с армянами работать тяжко. Чекистов и вообще все красное они презирали. В зоне не было случая, чтоб армянин вступил в актив. Армяне говорили, что лучше удавятся, чем вступят.
      В отделении жил Лева Назарян. В школу он ходил, но не учился: по-русски ни читать, ни писать не умел. Письма домой писал по-армянски. С первым письмом Кум не знал, как поступить. Читать по-армянски Кум не мог, а сотрудников армян в колонии нет. Посоветовавшись с начальником, переписку на армянском разрешили.
      В шестом жило три армянина, и они пытались противостоять активу. Но ничего не получилось. Они атаковали активистов, так как им хотелось найти с ними общий язык, чтоб жить вольней. Но активисты с армянами на компромисс не шли. Требования для всех одинаковы.
      На зоне было несколько азербайджанцев. Актив презирали. В шестнадцатой комнате жил Рафик. Если разговор заходил о коммунистах, Рафик смачно ругал первого коммуниста Азербайджана Алиева.
      - Да он нам жизни не дает! Зажал, зараза, всех. Все равно его грохнут!
      В зоне время от времени объединялись группировки контры. Тогда не только активу, но и Павлухе приходилось с ними считаться. Павлуха давал указания активистам внимательнее наблюдать за ними и докладывать. А потом применял испытанный и наигранный прием: натравливал контру одного этажа на контру другого. Пусть лучше враждуют, чем объединяются.
      Бывали случаи, когда Павлуха такой клин между лидерами контры вбивал, что у них до драки доходило.
      В конце учебного года заместителя начальника колонии по учебно-воспитательной части капитана Александра Дмитриевича Плотникова перевели в мурманское управление внутренних дел. На его место назначили воспитателя первого отделения майора Евгения Васильевича Нехорошева.
      Майор Нехорошев самый строгий из всех работников колонии. Но и самый справедливый. За нарушения активистов наказывал строже, чем простых воспитанников. Его боялись с других отделений. Если на прогулке шел по зоне, воспитанники - особенно контра - прекращали разговоры. Форма у него всегда отутюженная и ловко на нем сидела. Он высокий, стройный, серьезный и немного хмурый. Шутил редко, и шутка всегда приходилась к месту.
      У Евгения Васильевича были две красивые дочки. Старшая работала в штабе колонии: симпатичная и до того стройная, налитая женской привлекательностью, что, когда проходила мимо воспитанников, все обращали на нее жадные взгляды и вздыхали.
      Алексей Андреевич Степанов, бывший механик колонии, теперь работал мастером в шестом отделении, а в школе преподавал теорию столярного производства. Перед съемом к нему зашел Павлуха. У Степанова сидел мастер третьего отделения Василий Иванович Тихомиров. Они поздоровались, а Тихомиров спросил:
      - Павел Иванович, когда начнем ремонт крыши? Десять лет назад в корпусе на третьем этаже в туалете обвалился потолок. Воспитанников в этот момент в туалете не оказалось. Потолок тогда ремонтировал Тихомиров великолепный столяр и плотник, и он осмотрел крышу. Крыша - решето. Сто с лишним лет существует острог, и после революции крышу ни разу не ремонтировали.
      - Василий Иванович, сколько ни бьюсь, не отпускают денег.
      - Потолок не только в туалете, но и в комнатах может обвалиться. Придавит ребят.
      Павлуха вздохнул и вышел.
      - Василий Иванович, а вы с какого года работаете?- спросил Степанов.
      - С тридцать девятого.
      - Ну как, есть разница между довоенными парнями и сегодняшними?
      - Конечно, есть, - не думая, ответил Тихомиров. - Отчаяннее были. В тридцать девятом пригнали сюда около девяносто малолеток. Закрыли на третьем этаже. Осень. Печи не топлены. Перед этим из острога только убрали военную часть, и я работать устроился. Штат не набран. Меня попросили охранять пацанов. Дали винтовку и помощника. Парни барабанят в двери, кричат: "Когда печи топить будете?" В бывшей церкви, где сейчас клуб, их около половины сидело. Малолетки разобрали пол, связали доски и стали таранить двери. Двери дубовые, но трещат, я с помощником не знаю, что делать. Он молодой был, испугался - двери вот-вот высадят, и выстрелил... Никого не убил. Они еще несколько раз разбежались, саданули, и двери с петель... Помощник с винтовкой с этажа убежал. Пацаны растеклись по коридору и открыли все камеры. Я переговоры стал вести. Парни говорят: "Иди зови прокурора". Я пошел и доложил. Пришел районный прокурор. Они не дали ему зайти и орут мне: "Кого ты привел?! Зови областного!" Этаж захвачен, никого не пускают. Приехал из Вологды прокурор. Переговорил, и через три дня их отправили в Вологду, а оттуда привезли политических. Политические смирные были и сидели до начала войны. Потом я на фронт ушел.
      Тихомиров закурил.
      - Я помню острог еще до революции. Тогда огольцом был, и мне мать денег давала, и я их к острогу носил. Там в воротах отверстие было, а с внутренней стороны кружка висела. И люди туда деньги бросали. Кто сколько мог. Я в щель заглядывал: арестанты в белой одежде по двору ходили.
      Василий Иванович пошел в свой цех, бурча: "Денег все у них нет. До революции деньги на любой ремонт находились..."
      Цех подметен, и ребята ждут съема. Кто-то из активистов крикнул: "Отделение, выходи строиться!", и парни заспешили на улицу.
      Мастера из цеха выходили последними. Алексей Андреевич посмотрел в окно и увидел Чику. Тот сидел на стеллаже и смотрел под ноги. Алексей Андреевич крикнул:
      - Чикарев! Ребята построились, что ты сидишь?
      Чика не поднял голову.
      - Иди, - продолжал Степанов, - ребята ждут.
      Но Чика не шелохнулся. Степанов решительно направился к Чикареву. Тот поднял на мастера угреватое лицо с большими карими глазами. Алексей Андреевич посмотрел на парня: телогрейка расстегнута, а руками держится за ее полы.
      - Ну, вставай, пошли.
      Чикарев замотал головой. Тогда Степанов крепкой рукой схватил парня за ворот телогрейки и поднял его. Цех огласил истошный крик. Алексей Андреевич отступил: брюки у Чикарева спустились, трусы держатся на коленях. Остановив взгляд между ног, увидел: из мошонки течет кровь.
      - Чикарев, что такое?
      Тот молчал и кривил от боли лицо. И выдавил:
      - Я прибил, - и показал пальцем на стеллаж. На углу стеллажа, где сидел Чикарев, вбиты два небольших гвоздя.
      Понял теперь мастер, что Чика мошонку к стеллажу прибил. Кровь у Чики текла несильно.
      - Одевай штаны, - сказал Алексей Андреевич, - пошли.
      Начальник караула сводил Чику в санчасть и отвел в дисциплинарный изолятор.
      В шестнадцатую комнату поселили новичка-москвича. Кличка - Люсик. Люсик - среднего роста, симпатичный, с голубыми глазами и похожий на девушку. Он - педераст и пришел с раскрутки. Ему добавили срок и отправили в Грязовец. Весть о педерасте облетела зону, и Люсиком дивились.
      На третью ночь Люсик разбудил парня и предложил развлечься.
      - Вставай, вставай, - шептал Люсик Гороху, - нас никто не увидит. Мы быстро.
      Горох смотрел на Люсика, а тот его уговаривал. Горох понимал: их могут засечь и добавят срок.
      - Люсик, - тихо сказал Горох, - если еще будешь базарить, - и Горох выругался трехэтажным матом, - я отдуплю тебя.
      Люсик, ничего не добившись, лег, но на следующую ночь разбудил другого парня.
      Об этом скоро узнали все, и активисты отвели Люсика к Павлухе. Павлуха, поняв, что из-за Люсика могут раскрутиться ребята, дал ему десять суток. "Люсику до восемнадцати меньше двух месяцев, и Павлуха решил на общем основании продержать его в дизо и отправить на взрослый.
      Впервые ярый пидар прибыл в Грязовец, и Павлуха решил поговорить. Отодвинув резинку глазка, понаблюдал. Люсик лежал на нарах, заложив за голову руки, и глядел в потолок.
      Павлуха зашел. Люсик встал и поздоровался.
      - Гена, тебе письмо от матери.
      Мать Люсика, зная, чем он занимался в зоне, - она к нему на суд приезжала - писала, что в жизни многое видала, встречала людей всех цветов, и в полоску, и в клеточку, но такого юного и стремящегося к ЭТОМУ, встречать не приходилось.
      Люсик прочитал письмо.
      - Гена, как ты стал таким, даже мать удивляется?
      Люсик ясными голубыми глазами посмотрел на Павлуху и спросил:
      - Павел Иванович, дайте закурить?
      Павлуха протянул папиросу и чиркнул спичку. Люсик затянулся, прищурил глаза, затем снова затянулся, быстро выпустил дым и сказал:
      - Павел Иванович, мне обидно, больно, меня даже мать не понимает. Кто меня поймет? Она удивляется, вы удивляетесь, почему я стал таким? А удивительного ничего нет. На свободе меня первый попробовал брат, а здесь я привык. МЕНЯ ТАКИМ ТЮРЬМА СДЕЛАЛА. В чем я виноват? В тюрьму попал случайно. В камере, видя, что я симпатичный, стали фаловать. Я подумал, раз просят, значит, надо дать, ведь давал же брату. И я дал. Мне сказали, что я с мастью, и вся камера начала со мной БЫТЬ. Мне противно, никакого удовольствия, но после этого не давать я не мог. Если отказывался, били.
      Я подумал, чем терпеть, лучше давать. Так было в следственной камере, так стало и в осужденке. Потом на зону. Из тюрьмы не один пришел, и земляки рассказали. И в зоне я продолжал давать.
      Меня, как других, не били. Отоварку и посылки не отбирали. Я рогам и положнякам давал, и они на меня еженедельно составляли график за подписью рога зоны, а то желающих много, и поначалу из-за меня дрались. Я не работал, чтоб пропускать больше, а потом закосил и попал в больничку. В палате лежал один и впервые почувствовал, как мне хочется этого.
      Из больнички приехал, и у меня понеслось. Да, Павел Иванович, я получал удовольствие, и мне этого так хотелось. Начальство узнало, и одного парня раскрутили, потом второго. Я потерпевший. Никто не понимал, что мне самому хочется. Все думали, что меня принуждают. В зоне после второго суда не все желали со мной БЫТЬ. Раскрутки боялись. Тогда я сам стал уговаривать ребят, и они соглашались.
      В конце концов нас опять застукали. Теперь и мне решили добавить срок и отправили в тюрьму. Там из-за меня еще один раскрутился. И вот я здесь. А меня не понимают. Мне, Павел Иванович, хочется, мне очень хочется этого. А на свободе я не попробовал ни одной женщины, и они мне теперь не нужны. Вот сейчас один, и готов на стенку лезть. А что дальше? Приеду на взрослый, и меня снова застукают и опять добавят. И так мне сидеть всю жизнь.
      Павлуха слушал исповедь Люсика, и ему было жаль парня. Он вглядывался в глаза Люсика, а они у него бездонные и такие голубые-голубые, - и Павлухе казалось: из глаз смотрит еще одно существо, и это существо - женщина. Люсик, не став мужчиной, превратился в женщину и теперь оттого, что ему ЭТОГО не хватало, страдал.
      - Дайте еще закурить.
      Павлуха дал закурить и вышел из камеры. Дежурным наказал: наблюдайте за Люсиком.
      Люсик, отсидев десять суток, получил матрац и жил на общем положении, в день два часа гуляя в прогулочном дворике.
      Но не долго он протянул в одиночестве. Свив из простыни веревку и привязав ее к решетке - повесился.
      Матери дали телеграмму, но она не приехала. Хозяйственники выкопали Люсику на городском кладбище могилу и зарыли наспех сколоченный гроб.
      Воспитанники в школе сдали последний экзамен и курили на улице. К Глазу подошел Слава Смолин и сказал:
      - Все, в первый этап уезжаю. Сегодня день рождения.
      - Поздравляю, - искренне сказал Глаз.
      Шестое отделение со Смолиным только в школе встречалось. Его тогда в другой класс перевели - восьмых было два. И почти все его кенты с ним не здоровались. А Глаз здоровался и не сторонился.
      - Глаз, ты извини меня, что тогда так получилось. - Слава помолчал. Если б я знал, что ты такой... - Слава не договорил, похлопал Глаза по плечу и, приблизив его к себе, коснулся лицом его щеки.
      Глаза вызвал Павлуха.
      - Колька, - начал он, едва Глаз переступил порог кабинета, - ну, говори, что сегодня видел во сне?
      У Глаза екнуло сердце. "Ответ пришел", - подумал он и ничего не ответил. Он глядел на Павла Ивановича. Тот улыбался.
      - Что ты молчишь? - все улыбаясь, спросил Павлуха. - Ну, какой сон снился?
      - Я ничего сегодня во сне не видел, - тихо ответил Глаз.
      - На помилование пришел ответ, - продолжал он,- тебе сбросили срок.
      Он встал и крепко пожал руку Глазу. Взяв со стола небольшой синий лист, он протянул и сказал:
      - Читай.
      Глаз стал читать. И вот наконец золотые слова: "...снизить срок наказания до четырех лет шести месяцев". Ниже стояла круглая гербовая печать и подпись полковника.
      - Прочитал? - спросил Павел Иванович. Глаз ничего не ответил, но то место, где было написано, "снизить срок наказания", он прочитал второй раз.
      - Все ясно? - спросил, немного подождав, Павлуха.
      - Ясно, - негромко ответил Глаз и в третий раз прочитал вслух: снизить срок наказания до четырех лет шести месяцев.
      - Ладно, - улыбнулся Павел Иванович, - потом поговорим. Иди.
      - Спасибо, Павел Иванович, большое спасибо, - радостно сказал Глаз и вышел из кабинета.
      Глаз никому не говорил, что написал помилование. И только теперь, зайдя в комнату, рассказал ребятам. Ему не поверили. Кто-то сбегал к Павлухе и подтвердил. Его поздравляли.
      На другой день Павлуха вызвал Глаза.
      - Ну, Петров, так есть справедливость или нет?
      - Есть, Павел Иванович. Мне даже сейчас не верится.
      - Тебе скоро восемнадцать. Надо подготовить дело и отправить тебя в больницу. Пусть оперируют.
      - Павел Иванович, я разговаривал с контролером Свиридовым, у него тоже была язва. Его бабка вылечила, он разные отвары с трав пил, пергу, прополис, и язва зарубцевалась. Я дома вылечусь.
      - Так, - Павлуха помолчал, - на взрослом питание хуже. Туго придется.
      - Ничего, от одной радости язва зарубцуется.
      - Я вот что думаю: неплохо бы тебе эти два года в вологодской тюрьме в хозобслуге поработать. Там бы неплохо питался. Но у тебя усиленный режим, а в хозобслугу берут только с общим. Да-а, - Павлуха закурил. - Если подать ходатайство в суд о замене усиленного режима на общий. Ладно. Подумаю.
      Раз Глазу сбросили срок, несколько десятков воспитанников написали помилование в Президиум Верховного Совета РСФСР. А вдруг, говорили они, и нам сбросят. Грязовецкий народный суд рассмотрел ходатайство колонии о замене воспитаннику Петрову усиленного режима на общий и удовлетворил просьбу.
      Уезжая в вологодскую тюрьму, Глаз благодарил Беспалова за его человечность.
      10
      В вологодской тюрьме Глаз вначале работал на третьем этаже, где сидел по малолетке, баландером. Потом перевели на кухню. Жратва сносная, но желудок часто донимал.
      В душе Глаза непрерывно шла борьба. Он думал, как жить на свободе: честно или заниматься воровством и грабежами? Убивать тех, кто ему выстрелил глаз, или не убивать? "А Вера, Вера, - в ответ щемило сердце, и если ты убьешь их, тебя могут взять, и не видать тебе Веры. Господи, как мне быть?"
      Глаз не мог решить, как жить на свободе. После отбоя долго не засыпал. "К чему, к чему эта месть? Они мне глаз выстрелили, а мы учителя избили. И что же я должен отомстить им, а учитель отомстить нам? Нет-нет, не надо никого мочить. Не мочить, а руки Веры добиваться надо".
      Глазу шел двадцатый год, и он все больше думал о Вере. Как хотелось на нее взглянуть!
      Глаз не верил в чудеса, но иногда мечтал, при каких невероятных обстоятельствах он может в вологодской тюрьме встретиться с Верой. Например: старший брат Веры попал в Вологде в тюрьму и остался работать в хозобслуге. Он - кент Глаза. Вера приезжает к брату на свидание, и Глаз встречается с любимой. Или: Вера попала в Вологде в тюрьму, и Глаз встречает ее на тюремном дворе.
      От мысли, что и Вера может попасть в тюрьму, Глаз содрогнулся. Фантазия его работала бурно, и о чем он только не мечтал.
      Постепенно Глаз от преступных планов отказался. Он думал: "А не поступить ли в юридический? Вдруг примут, ведь я по малолетке попал. Я адвокат, Вера - жена!"
      Свободы и Веры жаждал Глаз, и свобода с каждым днем приближалась. Ложась, усталый, спать, он засыпал с образом Веры. Она заслонила ему весь мир. "Наверное, она сильно изменилась. Стала еще красивее. А вдруг замужем или собралась выходить? Ей же восемнадцать исполнилось".
      В тюменской тюрьме он когда-то мечтал, как гуляют они по осеннему парку, заходят в заброшенный дом, он объясняется в любви и пытается ее раздеть. Теперь, он пытался представить свадьбу. Он - в роли жениха, Вера в роли невесты. Поскольку он ни на одной свадьбе не гулял, свадьбу он опускал и прокручивал один кадр: они выходят из-за длинного стола, и он ведет ее в комнату. Вера - его жена! Вот они в полуосвещенной комнате. Для них приготовлена свадебная постель. Он целует Верочку и помогает раздеться. Медленно, очень медленно и нежно снимает с нее белый свадебный наряд и кладет на стул. Но дальше, дальше Глаз не знает, как себя вести, - нет опыта.
      На этом месте Глаз всегда засыпал. Стыдно ему в воображении раздеть донага любимую девушку и положить на кровать.
      В грязовецкой колонии Анвар, гитарист, часто пел песню, и Глаз ее заучил. И он, рисуя в воображении Веру, шептал, как молитву, слова песни:
      Мне бы надо милую такую,
      Чтобы глаз бездонные круги,
      С паводком весенним, с поволокою,
      С паводком до боли и тоски.
      Я б назвал такую каравеллою,
      Что в стихах давно запрещено,
      Я б назвал такую королевою,
      Мне бы это было не смешно.
      На окне мороз рисует линии,
      Горы, пальмы и обломки скал.
      Я хочу, чтоб на окошке, милая,
      И тебя бы он нарисовал.
      Пусть же на окошке лед растает,
      Горы рухнут, пальмы отцветут,
      Мне тебя немножко не хватает,
      Появись хотя на пять минут.
      Если б разразилась ядерная катастрофа, Глаз хотел умереть, обняв Веру.
      Перед освобождением Глаз часто работал за зоной. Постепенно он привык к свободе, и ему не казалось, как раньше, что за забором тюрьмы - воздух особенный. ВОЗДУХ СВОБОДЫ - он не только за тюрьмой, он и в тюрьме, но главное - ВОЗДУХ СВОБОДЫ - в душе Глаза.
      И вот долгожданный для Глаза день освобождения. Он надел вольняшку, получил справку об освобождении, суточные на проезд и шестьдесят один рубль двадцать одну копейку честно заработанных денег и вышел с дежурным через узкие вахтенные двери на свободу.
      В тюрьмах и зонах есть поверье: освобождаясь, не смотри на лагерь или тюрьму, а то снова попадешь. Глаз шел от вахты и думал об этом. Дежурный, лейтенант Виктор Павлович Ирисов, шел рядом молча. Навстречу медсестра Ниночка. Они поздоровались, и она стала поздравлять Глаза. Разговаривая, он повернулся в сторону тюрьмы. Ниночка, сказав: "Удачи тебе, Коля", пошла к вахте, а он посмотрел ей вслед и поднял взгляд: перед ним серела тюрьма. "Боже, - подумал Глаз, - что это я на тюрьму смотрю. Нельзя. - И он стал себя утешать: - Я не специально обернулся, я же с Ниночкой заболтался. Вот теперь тюрьма позади, и я не обернусь". Но ему так захотелось обернуться и прощально посмотреть на старинную тюрьму. Но он не обернулся. Разговаривая с Виктором Павловичем, он удалялся от тюрьмы к остановке автобуса.
      Вологодский железнодорожный вокзал. Толкотня на перроне. Поезд!
      Виктор Павлович протянул руку. Глаз - свою. И они крепко пожали друг другу руки.
      - Счастливо тебе, Коля!
      - Всего хорошего, Виктор Павлович, - отвечает Глаз, показывает проводнице билет и заходит в тамбур.
      Поезд трогает. Глаз стоит у открытой двери и машет Виктору Павловичу рукой. Виктор Павлович тоже машет, и поезд набирает ход.
      Сентябрь 1982 года - 16 августа 1983 года,
      г. Волгоград
      * Хорэ - хватит (Здесь и далее примечания автора).
      * Конить - бояться.
      * Статья 201 Уголовно-процессуального кодекса - имеется в виду закрытие следственного дела.
      * По этой статье УПК подозреваемого могут держать до трех суток.
      * Бардянка - речка длиной не более километра, по которой текут отходы спиртзавода.
      * Кеннан Джордж (16.2.1845, Норфолк, штат Огайо,-10.5.1924, Элбертон, штат Нью-Джерси) - американский журналист несколько раз бывал в России и прожил в ней в общей сложности более пяти лет. После поездки в 1865 году в Сибирь по заданию американской телеграфной компании написал книгу "Кочевая жизнь в Сибири", В 1885- 1886 годах совершил путешествие в Восточную Сибирь, целью которого было изучение пересыльной системы и жизни политических преступников в забайкальских рудниках. Собрав богатый материал, он написал и в 1889-1890 годах опубликовал книгу "Сибирь и ссылка", которую тут же перевели на русский и другие языки. В 1906 году книга "Сибирь и ссылка" была напечатана в Санкт-Петербурге в издании В. Врублевского В 1902 году он издал книгу "Народные рассказы о Наполеоне" перевод русских легенд и фольклорных материалов о французском нашествии 1812 года.
      * Бессрочка - так назывались на жаргоне детские воспитательные колонии (сейчас - специализированные ПТУ). Туда сажают за нарушения и преступления детей, не достигших четырнадцати лет, так как уголовная ответственность наступает с четырнадцатилетнего возраста. Дети должны сидеть в этих колониях без срока, пока не исправятся. Бывает, что дети в бессрочках совершают новые преступления, и, если им исполнилось четырнадцать лет, их судят, дают срок и переводят в воспитательно-трудовые колонии.
      * Богонелька - часть рука от предплечья до локтя.
      * Мареный - тихий, забитый.
      * Полосатики, или особняки, - особо опасные рецидивисты, отбывающие наказание в колониях особого режима. Они носят специально для них сшитую одежду в полоску. Режимы в колониях для взрослых введены в 1961 году. Крытники - отбывающие наказание в специальных тюрьмах за тяжкие преступления, особо опасные рецидивисты, а также заключенные, кому за систематическое нарушение лагерного режима режим содержания заменен на тюремный.
      * Бить пролетки - ходить по камере по диагонали.
      * В настоящее время уфимская воспитательно-трудовая колония имени Александра Матросова расформирована. На ее территории создан учебный комбинат управления внутренних дел.
      * С этого времени (1969 год) во всех зонах страны надзирателей стали называть контролерами, а трудовые колонии несовершеннолетних - ТКН переименовали в воспитательно-трудовые колонии - ВТК.
      * Вор и положняк - одно и то же.
      * В грязовецкой ВТК за нарушения давали до десяти суток дизо.
      * Цитируется по газете.
      ** Цитируется по газете.
      * Кандей - штрафной изолятор.
      ** Бур - барак усиленного режима.