- Не могу идти.
      - Сейчас принесут носилки, - сказала медсестра и вышла в коридор.
      Парни молча наблюдали за Глазом. Когда захлопнулась дверь, Томилец засмеялся и тихо сказал:
      - Ну, молодец - Глаз. Хитрый Глаз. Ловко ты.
      Пацаны с восторгом смотрели на Глаза.
      В дверях щелкнул замок. На пороге медсестра.
      - Давай помаленьку дойдем до носилок, - сказала она Глазу.
      Он попытался встать, но упал, заскрежетав зубами. Два работника хозобслуги занесли носилки в камеру. Парни положили на них Глаза, и взросляки понесли его. На лестничных площадках разворачивать носилки неудобно, и работники хозобслуги кряхтели. А Глаза разбирал смех. И он, прикрываясь рукой - хотя мужики и видели это, - смеялся.
      Как только его занесли в палату и положили на кровать, он сразу у больных спросил курева.
      - Да что ты, парень, какое курево! В палатах не курят. Мы у тебя хотели спросить.
      Глаз с куревом пролетел, но настроение не упало. Он лежал и смеялся, как обманул медсестру и как его несли на носилках по лестницам.
      В палате пять мужиков. И Глаз стал читать стихи. Мужики слушали и тихонько смеялись. Глаз стихи читал громко, и надзиратель сказал:
      - Какой ты больной, болтаешь без умолку.
      Утром Глаза отвели в камеру, не спросив даже, болит ли живот.
      После обеда Глаза с Томильцем забрали на этап. В бане они узнали, что Мах, бывший вор седьмого отряда, подзалетел за драку и Мехля тоже. Глаз с Томильцем передали Маху через работника хозобслуги привет.
      В свердловской тюрьме их вновь посадили в одну камеру. Через несколько дней Глаза забрали на этап.
      - Ну, давай. Жду в Грязовце, - сказал, прощаясь, Томилец.
      Этап малолеток из свердловской тюрьмы был большой. Отправляли человек двадцать. Все пацаны из Свердловска и Свердловской области. Малолеток посадили в боксики. У каждого пацана - увесистый кешель. "О, свердловские куркули! Надо будет вас потрясти",- подумал Глаз.
      Но свердловчане не один месяц сидят вместе. Друг друга хорошо знают. Трясти кешели одному Глазу будет нелегко. "Ладно, - решил он, - сядем в "Столыпин" - поглядим".
      В "Столыпине" малолетки заняли целое купе. По второму заходу только один. Сильно здоровых нет.
      - Так, ребята, - приступил Глаз, - в какие зоны идете?
      - Не знаем, - ответил парень, что был побойчее всех.- А ты?
      - Я тоже не знаю. В какую-нибудь попадем. Вы, главное, не коните. Со мной не пропадете. У меня во многих зонах есть кенты. Так что держитесь меня. Я дам поддержку. Конечно, не все идем в одну зону. Это ясно. Режимы-то разные. Но кто пойдет со мной, не пропадет. А ты, я вижу, шустрый. В зоне будешь жить хорошо. У тебя как кликуха?
      - Черный.
      - Так что, Черный, все будет в ажуре. - И Глаз подмигнул.
      Черному надо польстить. Он как-никак у пацанов пользуется авторитетом.
      Поговорил Глаз и с парнем, что по второй ходке. Парень не шустряк Глаз это сразу понял.
      - Ну тебя-то учить не надо, сам знаешь, что к чему, - похлопал он его по плечу.
      Навешав желторотым лапши на уши, Глаз залез на вторую полку и лег к перегородке. В соседнем купе ехали взросляки. Их везли в крытку. В Тобольск. Взросляки спросили Глаза, не подкинет ли он чего из теплой одежды.
      - Щас сделаем, - ответил Глаз.
      Теперь вещи у малолеток можно забрать, прикрываясь взросляками. Часть отдать им, часть оставить себе.
      Глаз спустился вниз к Черному.
      - Спроси у ребят шерстяных носков. Носки-то должны быть.
      - Гоня, у тебя носки шерстяные есть? (Гоня был тощий и белобрысенький.)
      - Есть.
      - Дай, отдадим крытникам.
      Гоня покопался в кешеле и протянул Глазу шерстяные носки. Первый кешель развязался.
      - Ребята,- теперь Глаз обращался уже ко всем,- у кого есть шерстяные носки? Надо помочь взрослякам. Ну, что сидите? Куркули, что ли?
      Пацаны зашевелились. Несколько человек протянули Глазу носки. Глаз опять залез на вторую полку.
      - Ау, соседи!
      - Эу,- отозвались взросляки.
      - Шерстяные носки есть. Как вам передать? Через конвой или через решку?
      - Да ну, к бесу, конвой. Давай через решку.
      Перегородка между купе была тонкая, и Глаз просунул носок через решетку. Крытники со своей стороны ухватили его за конец и продернули через свою решетку. Глаз передал четыре пары носков.
      - Добре,- похвалили Глаза мужики,- если еще есть что-нибудь, давай, нам пригодится.
      - Парни,- свесившись со второй полки, сказал Глаз,- мужики теплой одежды просят. Пару свитерков бы сделать надо. Сообразите.
      Пацаны пошептались и подали ему два свитера. Глаз немедля спулил их взрослякам. Прежде чем передавать вещи. Глаз выжидал, когда конвойный пройдет по коридору. Ходил он не часто и лишь только раз заметил, что Глаз передал свитер. Но конвойному это было не впервой.
      Взросляки благодарили Глаза. Спросили, докуда он едет.
      - На зону везут,- сказал он громче, чтоб слышали пацаны.
      Глаз слез вниз.
      - Черный, давай покурим.- Глаз достал сигареты.
      Черный и еще двое пацанов взяли у Глаза по сигарете, хотя своих было полно. Но раз угощают, отказывать нехорошо.
      - Ну вот, доброе дело сделали. Так и положено. А что у вас в кешелях, Черный?
      - Да... разное. Конверты, открытки, курево...
      - Меня немного не подогреете? Каждый понемножку...
      Малолетки клали Глазу на полку конверты, открытки, курево.
      - А лишнего кешеля нет у кого?
      Лишнего не оказалось.
      - У кого кешели поменьше, переложите в один из двоих, а мне пустой отдайте.
      Пацаны так и сделали. Глаз скидал все в мешок.
      - Посмотрите простых носков. Пары две б.
      Заметив у одного в мешке жратву, Глаз и ее взял.
      - Жалеть не надо,- говорил Глаз, набивая мешок.- Сегодня у тебя есть, завтра у меня. У малолеток все общее. Да я вам еще как пригожусь, вот только придем на зону.
      Приближалась Тюмень. Конвойный подошел к купе. Сейчас их начнут водить на оправку.
      В коридор вышел начальник конвоя и прокричал фамилии тех, кто будет выходить в Тюмени. "Да, теперь пацаны знают, что я выхожу в Тюмени".
      Конвойный открыл дверь:
      - В туалет.
      Оправился Глаз быстро и, когда вернулся, кешеля своего не увидел.
      - Где кешель? - спросил он пацанов.
      Они молчали.
      - Куда, говорю, дели кешель? - громче сказал Глаз.
      Подошел начальник конвоя.
      - Открой-ка вот эту,- сказал он сержанту. Сержант открыл купе малолеток.
      - Петров, пошли со мной.
      Лейтенант завел Глаза в служебное помещение.
      - Ты зачем забрал у ребят вещи?
      - Какие вещи?
      - Я все знаю. Пока ты был в туалете, они мне рассказали.
      - У меня и вещей-то никаких нет.
      - Ладно, не гони мне тюльку. Хочешь, я сейчас вскрою твое дело и напишу рапорт, что ты ограбил ребят? Сидишь за это и этим же здесь занимаешься. Мало тебе восьми лет?
      - Да не грабил я никого.
      - Куда девал свитера? Взрослым передал?
      - Ничего я не брал и ничего не передавал.
      Начальник конвоя требовать вещи у Глаза не стал, через несколько минут - Тюмень.
      В купе Глаз закурил и не сказал пацанам ни слова. Это было невиданное дело, чтоб малолетки пожаловались.
      В Тюмени, когда заключенных выводили из "столыпина", конвойный сказал:
      - Побоялись они тебя, а надо было перед выходом дать тебе как следует. Что ж ты своих же и грабишь?
      - Ты мне мораль не читай,- сказал конвойному Глаз,- я в ней не нуждаюсь.
      Сержант выводил Глаза из вагона последним. "Воронок" на этот раз подогнали к самым дверям вагона. На переходе из вагона в "воронок" Глаз получил от конвойного сильный удар в задницу кованым сапогом. "Вот тебе",услышал он вслед. Удар рантом сапога попал Глазу в копчик. Боль пронзила ему поясницу. Но он сдержал себя - не заорал. Нельзя показать конвойному, что тебе больно.
      - Ударил он тебя? - спросил крытник, который принимал от Глаза вещи.
      Глаз мотнул головой и еле выдавил:
      - В копчик.
      Взросляки заматерились: конвой пнул малолетку.
      - Ничего, Глаз, терпи,- говорил в "воронке" крытник в зеленой болоньевой куртке. Это он принимал вещи от Глаза.- Придет время - и ты попьешь у них крови. И за нас тоже. Шакалы! - И крытник покрыл конвой трехэтажным матом.- Меня кличут Василек.- Он протянул Глазу руку.- Ты молодец. Мы-то сразу кишки спрятали. Чтоб тебя не подвести. Да они у нас и не стали бы спрашивать. Возиться с нами у них времени не было. Но ничего, все кончилось хорошо.
      - Я у пацанов полный кешель набил. А они забрали, когда я на оправку ушел. Сучары какие-то, вот падлы.
      В боксике Василек отдал Глазу свою болоньевую куртку. Она была такая же, какую себе взял Томилец. О радость - носить такую куртку. Глаз расхаживал в ней по боксику, сунув руки в карманы.
      Крытникам Глаз нравился. Они видели, что парню по кличке Глаз уготована такая же судьба, как и им: сидеть. В семнадцать - две судимости. Срок - восемь. А там, может, еще добавят. И пройдут у него лучшие годы в тюрьмах и лагерях. И отсидел он уже около двух. Да, лихо начало.
      Дежурный по тюрьме, увидев Глаза, улыбнулся:
      - Тебя же в колонию отправляли, а ты опять к нам?
      - Нет мне жизни без вас. Сказали, езжай назад. Сидеть буду в тюрьме до конца срока.
      Лейтенант опять улыбнулся.
      В бане Сиплый тоже заулыбался, увидев Глаза:
      - Обратно к нам?
      - А как же! Соскучился по вас - и вернулся.
      Для тюрьмы Глаз был свой. Даже начальство, когда он приходил с этапа, ему улыбалось.
      24
      Глаза посадили в ту же камеру. Половина зеков - новички. Он поздоровался за руку со знакомыми и остановился возле Кости Кобзева. И вновь тюрьма их скрестила.
      В камере стало весело. Глаз задавал тон.
      У Кости и Кобзева валом харчей. Глаз думал, что он пригласит погужеваться, но Костя, когда ел, даже не смотрел в его сторону.
      В камеру Глаз пронес куртку. Сосед по шконке, молодой мужчина сказал:
      - Отдай мне. Я через год освобождаюсь. Взамен дать нечего, есть только пятерка. Ты на этапе себе раздобудешь.
      Глаз отдал куртку, взял пять рублей и курканул.
      На следующий день Глаз написал домой письмо. Он просил мать приехать на свиданку. Скоро отправят на этап. Надо повидаться. Неизвестно, куда запрут. Но в этот же день он попал в шизо. В двадцатку. Эта камера на первом этаже служила штрафным изолятором для малолеток.
      Он расхаживал по камере, впервые ругая себя, что попал в шизо. "Ведь должна приехать мать. А я здесь. Но ничего. Пока дойдет письмо да пока она собирается, и пройдут пять суток".
      В окне не было стекол: летом из-за жары их разбили. Сейчас стояла осень, и холодный ветер гулял по камере.
      Глаз принялся за приседания.
      И победил холод.
      Его подняли в камеру, и он сутки отсыпался, а вечером поддержал спор: просуществует ли город без деревни? Это был вечный тюремный спор, и Глаз вышел на середину камеры.
      - Город без деревни подохнет. Вы всех кошек и собак пожрете.
      - Кошки будут ловить мышей, а собаки сторожить. Мы будем выращивать коров, свиней, кроликов, да все, что и в деревне, - сказал Рома Хуса (а на свободе - Хозяин Мыса) - ему за мокряк дали пятнадцать.
      - А где вы корм возьмете? - возразил деревенский.
      - Как где? Для свиней пищевых отходов хватит. Кролики зелень будут жрать - ее полно, коровам в черте города будем косить сено,- ответил Рома Хуса.
      Камера разделилась. Деревенские говорили: город без деревни не проживет, городские, - а их было большинство, прижимали деревенских, криками затыкая глотки. Костя Кобзев был на стороне городских.
      Пришел этап с Севера, и в камеру бросили новичков. Один из них по кличке Танкист. О нем Глаз да и вся тюрьма уже слыхали. Жил он в одном из северных районов Тюменской области и работал на лесоповале на гусеничном "ЭТС". Как-то после получки он напился пьяный, и его забрали в медвытрезвитель. Утром отпустили. Но зарплату, и притом приличную - около пятисот рублей,- менты ему не вернули. На его требование отдать деньги ответили: "У тебя с собой было около сорока рублей".
      Работяга затаил злобу на ментов. Однажды, подвыпив после работы, он ехал на "ЭТС" в поселок. Впереди на мотоцикле с коляской пилили два милиционера. И он погнался за ними. Дорога была плохая, и он быстро догнал мотоцикл. Менты из мотоцикла выпрыгнули, и он, проехав по нему, понесся к райотделу. Около него стоял милицейский "ГАЗ-69", и он и его раздавил. Затем, дав газу, он залетел по крыльцу в здание милиции, вышиб двери и косяки, и "ЭТС" заглох. Когда Танкист из него вылезал, то дежурный ударил его кирпичом по голове, и он потерял сознание. Танкисту за такое преступление дали двенадцать лет, из них два года крытки. Он был молодой, лет около тридцати, симпатичный и до невозможности спокойный.
      Открылась кормушка, и женский голос крикнул:
      - Петров, подойди сюда!
      Глаз подбежал к кормушке.
      - К тебе на свидание приехала мать,- сказала женщина. Она всех заключенных водила на свидание. Глаз знал ее.- Но тебя сегодня забирают на этап. К этапникам тебя посадят после свидания. А сейчас вашу камеру поведут в баню. Ты побыстрей помойся, и я тебя из бани поведу на вахту.
      Через несколько минут камера уже спускалась по витой лестнице. Глаз шел впереди заключенных, разговаривая с женщиной.
      - Я быстро помоюсь. Вы можете сейчас на вахту и не ходить. Подождите меня. Я р-раз - и мы пойдем.
      Когда шли мимо окон корпуса, Глаз решил крикнуть подельнику Роберту. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он тоже сидел на втором этаже.
      - Робка,- закричал Глаз, когда они проходили мимо окон,- меня забирают на этап!
      - Давай, Глаз! - услышал он крик из окошка.
      - И свиданка у меня сейчас,- добавил Глаз.
      Когда Глаз отвел взгляд от окна, к нему подходил начальник режима майор Прудков.
      - Петров, свидание, говоришь, у тебя. Я лишаю тебя свидания.
      Глаз с работницей вахты стояли и смотрели на майора. Заключенные обошли их. И тут Глаз взмолился:
      - Товарищ майор! Простите. Меня сегодня забирают на этап. Мать приехала - и ни с чем уедет. Ради Бога, я сегодня последний день в тюрьме, разрешите повидать старуху.
      Женщина смотрела то на Глаза, то на майора. Свиданка теперь в его руках.
      - Ладно,- сказал майор,- ведите его на свидание.
      - Благодарю,- сказал Глаз, и они с женщиной пошли к бане. Заключенные уже раздевались, когда Глаз заскочил в баню. В считанные секунды он разделся и шмыгнул в резиденцию Сиплого.
      - Меня сегодня забирают на этап. И плюс сейчас иду на свиданку,сказал он Сиплому.
      - Кто к тебе приехал? - спросил Сиплый.
      - Мать. У меня все острижено и обрито. Я пошел мыться.
      - Иди,- улыбаясь, сказал Сиплый и проводил Глаза взглядом.
      Глаз вошел в комнату для свиданий. Туда же, с другой стороны, вошла мать. Они поздоровались. Сели на стулья. Их разделял только стол.
      Мать стала рассказывать об отце. Он сильно болел. На днях его парализовало.
      - Долго тебе еще сидеть, Коля,- сказала мать.- Шесть с лишним лет. Ох и долго.- Она опустила глаза, вот-вот и расплачется.
      - Шесть с лишним лет - это по концу срока. Я же малолетка, могу и раньше освободиться. У нас есть одна треть, половинка. Мне, правда, идут две трети. Это надо отсидеть пять лет и четыре месяца. А что, буду в колонии себя хорошо вести - и освобожусь раньше.
      - Будешь ли? - переспросила мать.
      - Буду. Конечно буду. Это здесь, на тюрьме, я баловался. Так это потому, что здесь заняться нечем. А на зоне я исправлюсь.
      Мать повеселела. Рассказала падунские новости.
      - Я тебе передачу принесла. В сентябре я к тебе тоже приезжала на свидание и передачу привозила. Но ты, мне сказали, сидишь в карцере, и я уехала назад. Мне сказали, что ты что-то со шваброй сделал. Что, я не поняла. Сегодня я тебе, наверное, привезла больше пяти килограммов. Не пропустят больше-то?
      Глаз взглянул на женщину и спросил:
      - Если будет больше пяти килограммов, пропустите? Я последний день в тюрьме.
      - Посмотрим,- ответила работница вахты.
      Глаз еще немного поговорил с матерью, и свиданка закончилась раньше времени. Повидались, а о чем больше говорить?
      Глаз, прощаясь с матерью, подумал, что Сеточка правильно ему нагадала: скорое возвращение домой через больную постель и казенный дом. Из Одляна он возвратился, правда, не домой, но в заводоуковское КПЗ. В челябинской тюрьме полежал в больничке. И ему добавили срок, то есть - казенный дом. Боже, а все же карты правду говорят.
      Женщина передачу пропустила всю, повела его в корпус, по дороге разговаривая.
      - Как за вас переживают родители. Ой-ё-ёй. И зачем ты матери сказал, что будешь хорошо себя вести и раньше освободишься? Ведь тебя, наверное, и могила не исправит.
      - Как зачем? Чтоб мать меньше переживала.
      Глаз в камере угостил зеков и сказал дежурному:
      - Старшой, меня забирают на этап.
      - Ну и что?
      - Все, прощай, тюменская тюрьма. На тот год опять приду. На взросляк.
      Дежурный молчал.
      - Старшой, сделай для меня последнее доброе дело. В двадцать пятой сидит Роберт Майер. Передай ему продуктов. Совсем немного. Сделай, а? Вечно помнить буду.
      - Давай.
      25
      Ночью этапников погрузили в "воронок", но дверцу на улицу конвой не закрыл. Кого-то еще посадят в стаканы. Может быть, женщин.
      Но конвой на этот раз суетливый. Часто залезал в "воронок" и опять выпрыгивал на землю. Стакан открыли заранее, сказав:
      - В этот его.
      Какая разница между двумя стаканами, Глаз и зеки не понимали. Стаканы одинаковые. И тогда взросляк спросил конвойного:
      - Старшой, кого с нами повезут?
      - Смертника, - ответил тот и спрыгнул на землю.
      - Кого же из смертников забирают на этап?
      - Коваленко, - сказал кто-то, - ему приговор утвердили.
      С сыном Коваленко Володей Глаз сидел в осужденке. Коваленко избил жену и из окна второго этажа выбросил соседа. Сосед скончался в больнице. У Коваленко это второе убийство, за первое он отсидел. В тюрьме говорили, что может быть, ему бы и не дали вышак, но он суд обругал матом и сказал: "Жаль, что убил одного".
      О таких людях базарит вся тюрьма. Их единицы. И разговор о смертниках - вечная тюремная тема. Никто точно не знает, приводят ли приговор в исполнение или приговоренных отправляют на рудники, где они медленно умирают, добывая урановую руду. И вот теперь Глазу предстояло ехать в одном "воронке" со смертником. А потом и в "Столыпине". Этап был на Свердловск, и, наверное, если смертников расстреливают, то расстреливают в Свердловске. Свердловск, как все говорят, - исполнительная тюрьма. Недаром и Николая II расстреляли в Свердловске.
      Из открытой дверцы "воронка" Глаз видел полоску тюремной земли. Зеки не разговаривали. А Глаз все смотрел на тюремный двор и ждал, когда из этапки выведут Коваленко.
      Прошло несколько томительных минут, и Глаз увидел, как Коваленко идет от двери этапки. Одет он в зимнее длинное коричневое пальто с черным каракулевым воротником. Пальто поношенное. На голове у смертника черная, тоже изрядно потасканная, цигейковая шапка, державшаяся на макушке чуть набок. Пальто расстегнуто, лицо заросло щетиной, а сам крепок и высок ростом.
      Коваленко шел медленно, держа перед собой руки в наручниках. Он шел и разговаривал с двумя конвойными. Глядя на него - не подумаешь, что это идет человек, приговоренный к расстрелу, и ему, быть может, через несколько дней приговор приведут в исполнение. Он шел, и сквозь щетину на его лице проступала усмешка - презрение к жизни. Неужели он смирился со смертью и не реагировал на ее приближение? Или у него в душе шла борьба, на лице не отражавшаяся?
      Коваленко с конвойными поднялся в "воронок". Конвойные сели, а он, нагнувшись, вошел в открытый для него стакан. Дверцу стакана конвой за ним не закрыл, и он сел, посмотрел на конвой и сказал:
      - На, возьмите, я сам смастерил.
      Один конвойный встал с сиденья и что-то у него взял. Глаз не заметил что.
      Когда Коваленко зашел в стакан, зеки все так же молчали. Ни один из них до самого вокзала не проронил ни слова. Будто с ними в "воронке" ехал не человек, приговоренный к смерти, а сама смерть. Коваленко нес в себе таинство смерти, и потому зеки были парализованы.
      И Коваленко зекам не сказал ни одного слова. Он всю дорогу проговорил с конвоем. Конвойные с ним были добрые. Глаз такого от конвоя не ожидал. Они ласково, даже заискивающе с ним разговаривали. О чем они говорили, Глаз разобрать не мог. Долетали отдельные слова. И конвой и Коваленко говорили тихо.
      В "Столыпине" Коваленко посадили в отдельное купе. И до самого Свердловска он ехал один, хотя "Столыпин" переполнен. Конвойные и здесь с ним хорошо обращались Глаз ехал в соседнем купе и слышал: если он просил пить, ему сразу приносили, если просился в туалет, его сразу вели. Глаз впервые видел, как конвой с заключенным обращается по-человечески. Но ведь они так хорошо обращались со смертником. Перед смертью пасуют все.
      В Свердловске взросляков вывели из "Столыпина" первыми. Затем Глаза. На весь этап он один малолетка. Метрах в десяти от взросляков Глаза остановили. Вокруг зеков стоял конвой, на этот раз усиленный овчарками.
      Из "Столыпина" вывели Коваленко. Он все так же шел не торопясь, держа перед собой руки в наручниках. Когда он дошел до Глаза, конвой скомандовал:
      - Стой!
      Коваленко остановился рядом с Глазом, и тут раздалась команда для заключенных:
      - При попытке к бегству стреляем без предупреждения. Передним не торопиться, задним не отставать. Из строя не выходить. Шагом - марш!
      Зеки двинулись. Строя не было. Вокруг заключенных с автоматами наперевес шли конвойные. Собаки были спокойны. За зеками, метрах в десяти, шли Глаз и Коваленко. Их вели отдельно потому, что один - смертник, другой - малолетка. Конвой сзади шел на приличном расстоянии, и Коваленко спросил Глаза:
      - Ты откуда?
      - Из Тюменской области.
      - Сына моего знаешь?
      - Знаю. Я с ним вместе сидел.
      - Ты вот что ему передай. - Коваленко посмотрел на Глаза. - Отец говорил, это его последняя просьба, - пусть замочит Соху. Понял?
      - Понял. Но где я увижу Вовку? Его отправили на этап, у него общий режим, у меня - усиленный. Мне с ним никак не встретиться.
      - У тебя какой срок?
      - Восемь.
      - Пути Господни неисповедимы. Ты с ним встретишься.
      Коваленко больше ничего не успел сказать Глазу. Этап подвели к "воронкам". Но он сказал главное.
      Через неделю Глаза забрали на этап. Везли его, как Томильца, в Вологодскую область в город Грязовец.
      В этапке мужчина лет тридцати пяти - он стоял у окна - крикнул негромко:
      - Из Волгограда кто есть?
      Глаз смело подошел к нему.
      - Десять лет сижу и ни разу коренного волгоградца не встретил, сказал мужчина, узнав, что Глаз прожил в Волгограде всего несколько месяцев.
      Кличка у него была Клен. Он был высокий, стройный, красивый и веселый. Клен на зоне раскрутился, дали ему пятнадцать, и теперь он шел в Тобольск на крытку.
      Глаз сказал:
      - Клен, ты десять просидел - и еще пятнадцать. Кошмар!
      - Да, Глазик, я буду сидеть до тех пор, пока будет советская власть.
      Этап малолеток в сторону Вологды небольшой. В боксике парни предложили Глазу судить пацана. В тюрьму он попал за изнасилование родной сестры.
      - Давай, Глаз, засудим его и приговорим к опетушению. Ты будешь первый, - предложили ребята.
      - Зачем нам его судить? Его суд будет судить, - спокойно ответил Глаз.
      Все малолетки были только что с воли. И то, что парень изнасиловал родную сестру, им было дико - они хотели поиздеваться над ним.
      - Хорошо, - согласился Глаз. - Но вначале послушаем его. Что он нам скажет.
      Парень, скрючившись, сидел в углу. Он был невысокого роста, но коренастый. Одет в поношенный черный костюм и серое демисезонное пальто. Он очень боялся, что его могут опетушить.
      - Тебя как зовут? - спросил Глаз.
      - Толя, - был тихий ответ.
      - Толя, ты правда изнасиловал родную сестру? Давай рассказывай, как было дело.
      - Я сестру-то и не насиловал.
      - Дак ты за попытку?
      - Нет, за изнасилование.
      - Так как вышло, что тебя посадили?
      - Отчим жил с ней.
      - Стоп, стоп. Подробней давай.
      - Мать у меня с отцом разошлась. Нас у матери двое: я и сестра. Мать вышла замуж. А отчим последнее время жил с сестрой.
      - Отчим сестру не насиловал?
      - По договоренности, конечно, раз она никому не говорила.
      - Сестре сколько лет?
      - Семнадцать.
      - А тебе сколько?
      - Пятнадцать.
      - А как же тебя посадили?
      - Мать откуда-то узнала, что сестра не девушка, и заявила в милицию. А сестра в милиции сказала, что ее изнасиловал я.
      - Вот, в натуре, сучий случай. Кто об этом еще знает? Мать?
      - Теперь знает. Да что толку. Если ей заявить, вдруг отчима посадят, а у них общих двое детей, кто кормить-то будет?
      - А как ты узнал, что сестра с отчимом жила?
      - Я их несколько раз видел.
      - Вот, парни, такие дела. - Глаз прикурил папиросу. - А вы говорите судить. И опетушить. Вы лучше его отчима опетушите, а сестре его ... дайте. - Глаз затянулся и, выпуская дым, спросил ребят: - Вы с ним не в одной камере сидели?
      - Нет, - ответил один из парней. - А может, он врет?
      - Да нет, наверное, - сказал Глаз и, заплевав папиросу, бросил ее. - Я подремлю немного, вы не шумите.
      Глаз лег на скамейку, отвернулся к стене и заснул. Минут через двадцать он проснулся: пацаны трясли его за рукав.
      - Глаз, слышь, вставай. Мы у него деньги нашли.
      - Сколько? - Глаз поднялся со скамейки.
      - Пять рублей.
      - Где он их прятал?
      - В шапке.
      - Толя, - Глаз пристально посмотрел на пацана, - может быть, у тебя еще деньги есть?
      - Нет, больше нет. Одна пятерка была.
      И Глаз курканул пятерку.
      В "Столыпине" Глаз лежал на третьей полке рядом с мужиком лет сорока пяти. Он был по пятой ходке. В Вологду его везли не первый раз. "А до Вологды так до Вологды",- проговорил Глаз и стал гвоздем царапать свою кличку на потолке.
      - Первый раз в Вологду? - спросил мужик.
      - Первый, - протянул Глаз.
      - Раньше вологодский конвой был зверь, а не конвой. Когда принимал, сразу говорил: "Вологодский конвой шутить не любит". Лютовал здорово. Я в Вологде давно не был. Ты куда идешь?
      - На зону. В Грязовец.
      - А-а, режимка, слыхал. Там, говорят, пацанов здорово прижимают. До взросляка много?
      - Да нет. Восемь месяцев.
      - Ну, это херня. Прокрутишься.
      Утром прибыли в Вологду. Вологодский конвой принял этап. Глаз увидел молодых солдат срочной службы. И не злыдней вовсе. "Может, потому, что солдаты неместные? А в тюрьме дубачье - вологодское, оно-то и лютует Что ж, увидим".
      Когда шли по тюремному двору, взросляк сказал Глазу:
      Вон ежовский корпус, - взросляк сплюнул. - Я в нем сидел.
      Этапная камера была длинная, низкая и темная. С левой стороны стояли двухъярусные нары. Глаз сел на них рядом со взросляком, одетым в лагерную робу.
      - Малолетка? - спросил взросляк.
      - Аха.
      - На зону?
      - Аха. В Грязовец.
      - В Грязовец, значит. Сидел я там по малолетке.
      - Ну и как там?
      - Сучья зона. Век не забуду.
      - Чем от других отличается?
      - Полутюремный режим. Под замком сидишь. Вот придешь на зону, тебя в коллектив принимать будут.
      - А можно сделать так, чтоб не приняли? Тогда, может, на другую зону отправят?
      - В трюм отправят. Через десять суток поднимут. Сидеть тебе в ней, никуда не денешься.
      А вот и шмон. Глаз попал к пожилому подслеповатому дубаку невысокого роста. Подавая команды, дубак говорил медленно, вяло. Осматривая вещи, щурил глаза. Шмонал не торопясь. Видно было, дубак - старый волк.
      Взяв брюки, бегло осмотрел и стал трясти. Из штанины на стол выпала скрученная пятерка и покатилась по столу. За ней вторая. Первую дубак вроде не заметил. Взял вторую, она лежала к нему ближе, и спросил: "Что это?", поднося комочек к самым глазам.
      - А-а-а, это, - Глаз начал говорить медленно, ему хотелось незаметно взять другую. Она лежала рядом с мундштуком. - Это, - продолжал Глаз, беря мундштук вместе с пятеркой, - эта штука в мундштук вставляется, - и протянул мундштук в руки дубаку.
      В левой руке дубак держал пятерку, в правую взял мундштук и сказал:
      - А что у тебя в руке?
      - В руке? - переспросил Глаз, держа руку, зажатую в кулак, возле груди.
      - Да.
      - В какой?
      - В этой, - дубак ткнул мундштуком в кулак.
      - Ничего нет.
      - Разожми.
      Дубак говорил спокойно. Это был ПРОФЕССИОНАЛ. Глазу ничего не оставалось, как разжать руку. Дубак взял вторую пятерку. Медленно развернул и сказал:
      - Деньги, значит.
      Глаз промолчал. Недавно вышел указ. Глаз знал об этом, что деньги, найденные у заключенного, изымаются в пользу государства.
      Глаза повели в трехэтажный корпус. Он находился левее ежовского, у самой тюремной стены. За стеной располагался танковый батальон. На третьем этаже Глаза закрыли в камеру. Переступив порог, он услыхал:
      - Гла-а-аз, в натуре, какими ветрами?
      Глаз посмотрел на весело кричавшего парня и узнал в нем Могилу. Вместе сидели в Одляне. Могила, хоть и не был вором, но подворовывал.
      - Здорово, Могила! - весело ответил Глаз и кинул матрац на пустую шконку.
      Могила с Глазом поздоровался за руку и спросил:
      - В Грязовец?
      - Ну да. И ты туда?
      - Да. Но мне до взросляка две недели. Уже два этапа ушло, а меня оставили. Не хотят отправлять. Держат до взросляка - и назад. У тебя есть курить? А то у нас подсос.
      - Всего две пачки.
      Глаз бросил на стол папиросы, и пацаны налетели на них. Парней было пять - Глаз стал шестым. Он сел на шконку и тоже закурил.