— Ева, маленькая Ева. — Он снисходительно и добродушно улыбнулся и ласково погладил ее по голове.

— Ну пожалуйста, расскажите, — настаивала она. — Это не праздное любопытство, честное слово, нет! Знаете, у меня есть подружка из другого хутора и… ее жизнь сложилась так ужасно… Если города Коопа заинтересованы в нас, то, может, торговцы будут так добры и разрешат ей уехать вместе с ними? Вы ведь альф Добродетели, сэр. Вы, должно быть, знаете уйму важных горожан. Не могли бы вы замолвить словечко в ее пользу? Просто из милосердия?

Брови Варака полезли на лоб:

— В чем дело, дитя? Что такое натворила твоя подружка?

«Да, что она сделала? — шептал Червь. — В чем ее преступление? Подумала ли ты, что он может взглянуть на это с совсем другой точки зрения? Ты только послушай, как он спрашивает. Он вообще не верит в существование подружки. Он уверен, что речь идет о тебе самой».

Истина слов Червя таила в себе боль. И все-таки Бекке удалось сказать:

— Она ни в чем не повинна, сэр.

— Ну а тогда хорошей девушке бояться нечего. — Он пощекотал ее под подбородком. — Все в полном порядке, детка. И не надо ничего выдумывать. Кое-кто из нас не видит греха в том, что женщина хочет узнать побольше о нашем мире. Конечно, если она не спрашивает о вещах, которые ей знать вредно. Ну а теперь скажи мне, какое имя носит этот тючок, набитый доверху любопытством? Может, мне все-таки следует предупредить твоего родителя, какую хитрюжку он вскармливает у себя?

— Я — Бекка из Праведного Пути, приплод Пола, — ответила она, как того требовали обычаи. Теперь она уже окончательно потеряла надежду помочь своей подруге. В Вараке она обманулась. Для нее непредубежденный и даже благосклонный взгляд альфа был еще одной потенциальной дверью спасения, которая захлопнулась и наглухо закрылась прямо перед лицом Дассы.

— Да благословит тебя Господин наш Царь, пусть поддержит он тебя и вырастит детей, вышедших из лона твоего, не знающими голода. — Варак поднял руку в жесте благословения, и слова его звучали странно и несли в себе нечто давно забытое. Серьезное выражение его лица полностью соответствовало смыслу слов и жесту руки, но тут же оно стало по-прежнему веселым и радушным. — А теперь ты можешь сказать своему па, что ты испытана и одобрена и имеешь право отдохнуть.

— Сэр?

— Как? Неужели хуторских девушек так плохо учат? Ах, погоди! Я же должен пометить твой лоб на тот случай, если твоему родителю потребуется доказательство. — Варак высыпал на ладонь щепотку сухой земли, плюнул на нее, пальцем размешал грязь, наклонился, чтобы дотронуться до лба Бекки. Вертикальная полоска холодной грязи пришлась как раз над носом Бекки, затем ее пересекла горизонтальная черта.

— Ну вот, — сказал Варак, прижимая большой палец в месте скрещения полосок. — Это мой знак, и твой па поймет, что его сделала не ты сама. А теперь беги быстренько, покажи его отцу и заодно повтори те слова, которые я произнес над тобой. Поверни сразу же направо, пройди два квартала, сверни налево и окажешься как раз позади баррикады. Думаю, отца ты найдешь легко. Последний раз, когда я его видел, он разговаривал с двумя знакомцами из Долготерпения. — Варак засмеялся. — Судя по разговору, он вроде бы поздравлял их с успехами на ринге, а по виду был такой же усталый, как и я, и просто искал предлога отделаться от девиц.

Окончание Жатвы — праздник молодежи, он рассчитан на молодую поросль, у которой колоски тяжелые. Ну а мы — народ пожилой, что-то вроде соломенного жнивья, нам дай Бог хорошее настроение у жен, которых уже имеем, обеспечить. Хотя, думаю, мне для поддержания престижа придется в этом году взять еще одну, а то моя ма снова примется читать мне лекции насчет долга.

Автоматически рука Бекки поднялась, чтоб пощупать знак на лбу. Но страх перед тем, что она может его смазать, вовремя остановил ее.

— Я не поняла, сэр. Что именно должен сказать моему па этот знак и ваши слова?

Рука Варака снова коснулась ее подбородка, но на этот раз кончики его пальцев лишь слегка погладили кожу Бекки. Однако по ногам Бекки пробежала странная дрожь.

— Это самая большая честь, которую я мог оказать тебе, Бекка. Я, так сказать, дал тебе свой собственный Поцелуй и Жест. Я пометил тебя крестом — истинным знаком спасения для каждой порядочной женщины с тех пор, как страшные беды впервые сошли на наш мир. И я благословил тебя словами, которые должны подарить тебе благость, недоступную для менее удачливых. Со времени тех темных лет, когда мир превратился в бедлам и Господь закрыл двери в женское чрево в наказание за грехи женщин, только те женщины могли воспроизвести новую жизнь, которых благословляли альфы.

Бекка склонила голову. Она знала истории, которые рассказывались холодными вечерами, когда девочки начинали озорничать. Похоже было, что в эти дни в них вселялся сам дьявол, говаривала в таких случаях ма. Демон, чей приход означал, что у них скоро наступит время Перемены. Девушки дерзили, грубили, переворачивали дом вверх дном. Их пытались успокоить, им рассказывали о том, что ждет надменных женщин, которые болтают, будто они достойны лучшего положения.

«…Она была разорвана и умирала долго. Она считала, будто Господь Бог закрыл врата ее чрева камнем, а не плотью, как у остальных, — вот какая гордыня ее обуяла. Но ей пришлось убедиться в противном. Она узнала, что может сделать с камнем толпа мужчин, охваченных единой мыслью и желанием. Говорят, ее стоны можно слышать и по сей день — там, в просяном поле, где на нее напали эти дикари».

«…Узнала, к горю своему, что поучения ее ма вовсе не были сказочками о бандах ворья. К сожалению, больше ей уже никогда ничего не пришлось узнать, ибо она умерла».

«…Самое ужасное, что она выжила. Я видела ее сама, когда еще ребенком жила в своем прежнем хуторе, но мне этого не забыть. Лицо как бы из глины — холодное, серое, и еще тот жуткий ребенок, которого она родила. Он цеплялся за ее тощую грудь — страшно худой, один жадный рот и больше ничего. Он высасывал из нее все молоко, пока оно не становилось розовым от крови».

Позыв к рвоте стянул желудок Бекки. Выкинуть эти рассказы из памяти было невозможно. Их ужас кровоточил в воспоминаниях, как застарелый заусенец на пальце. Варак видел, как сжались губы Бекки в тщетной попытке прогнать нахлынувший страх. Все еще мягко, все еще добродушно Варак спросил:

— Что тебя тревожит? Этот знак и эти слова, которые я дал тебе, они относятся к числу важнейших в ряду мужских обрядов. Нет такого цивилизованного мужчины, который не был бы знаком с их значением и силой. Они означают, что я на эту ночь дал тебе право отказать любому мужчине, с которым ты не захочешь иметь дело. Разве тебя это не радует, Бекка?

— О, более чем… — Нет, это может создать у него неверное представление, что она радуется первой подвернувшейся возможности уклониться от выполнения первейшего долга женщины. Правду придется переделать так же, как переделывают старую одежду, чтобы она казалась новее новой. — Я ваша служанка, сэр. Я была бы недостойна этой чести, если б отказалась от вашей щедрости…

«А теперь надо поскорее найти па и уговорить его помочь мне отыскать Дассу», — думала она.

Варак смотрел на нее в полном недоумении.

— Да, не так проста ты, как кажешься. Такое славное открытое личико, но что кроется за ним? Ум. Расчетливость. У тебя есть тайны, Бекка, и, готов спорить, они таковы, что женскому знанию они не по зубам. Что ж, иди своим путем. А мне, полагаю, надо благодарить Господина нашего Царя за то, что ты не родилась мужчиной. Иначе я вряд ли вышел бы живым из встречи с тобой. Удачи тебе! — И Варак исчез.

Бекка не стала терять времени на обдумывание его прощальных слов. Она была безумно рада, что он наконец ушел. Ни одно сказанное им слово, ни один его жест не успокоили ее, они были ничуть не лучше, чем шепоток того зловещего Червя. Альф Добродетели был каким-то собранием странностей, которые бросили бы ее мать с воплем ужаса в объятия па — под теплую защиту настоящего, без подделки, мужчины! И он еще смеет осуждать ее за ум и за расчетливость! Если не этими именно двумя отточенными мечами он сразил бывшего альфа Имения, то Бекка готова навсегда отказаться от завтрака.

Ощущение стягивающейся кожи на лбу напомнило ей, что ее терпение по отношению к Бараку по меньшей мере окупилось освобождением от праздника Окончания Жатвы. Неплохая цена за то, что она слушала его удивительные рассказы! Ах, если б он дал ей еще капельку надежды для Дассы… Ну что ж, он все равно сделал доброе дело. Улыбаясь, Бекка отправилась на поиски своей подруги и своего родителя, в глубине души молясь, чтоб все ее жизненные трудности в будущем решались бы так же просто.

Для начала она обыскала вдоль и поперек несколько улиц, надеясь встретить Дассу и взять ее под свою защиту. Надо думать, что перекладины креста Барака достаточно длины, чтобы защитить не одну женщину, а двух? Завернув за угол, она увидела Сару Джун, стоявшую на коленях перед мужчиной примерно возраста па. Бекка ускорила шаги, от всей души надеясь, что отыщет Дассу раньше, чем это сделает отец девушки, и моля Деву Марию помочь ей спасти невинную девочку.

Когда она наконец нашла Пола, ожидавшего ее как раз в том месте, где он и обещал быть, все произошло именно так, как и предсказал Барак. Па взглянул на ее лоб, выслушал слова благословения и тотчас велел ей вернуться в свою палатку. Он ни в малейшей степени не выглядел огорченным, хотя парочка юнцов из Долготерпения с весьма недовольными лицами тут же, извинившись, отправилась по своим делам.

Па расхохотался.

— Боятся, что Барак поставит такие кресты на каждой деве, которую он повстречает. Побежали получать свое удовольствие, пока не поздно.

Бекка нерешительно спросила:

— Ты не… ты не сердишься на меня, па?

Он улыбнулся.

— Разве я не говорил тебе, что очень не хотел бы потерять тебя в этом году? Для девушки вовсе не зазорно вернуться со своего первого Праздника Жатвы невостребованной. — Пол сделал кислую мину. — Это не значит, что я советую тебе взять за образец Эпл. — Эта шутка дала им обоим повод издать подавленный смешок. В глазах Пола читалась нежность, когда он добавил: — Ну а теперь беги в лагерь, Бекка! У ворот никаких сложностей не возникнет, как только женщины Имения увидят этот крест.

— Я знаю. Они легко пропустили меня к тебе, — сказала она. — Но, па… я еще не могу в лагерь. Этой ночью мы должны помешать случиться злому делу.

— Что такое? — Пол уже не улыбался. — Что это еще за злое дело?

Слова, произнесенные ею, прозвучали еле слышно.

— Мерзость перед Господом. — Даже и сказать такое было все равно что опоганить губы.

Па грозно нахмурил брови.

— Как ты узнала об этом? Что ты видела? — От его угрожающего вида у Бекки язык примерз к гортани, но Пол уже потерял терпение и не мог ждать, пока она закончит свою речь. Пол схватил ее за плечи и встряхнул. — Кто тот негодяй, который намерен навлечь проклятие Господа на всех нас?

С трудом отыскивая нужные слова, говоря еле слышным шепотом, несвязно и сбивчиво, Бекка поведала Полу историю Дассы. Чем ближе подходила она к концу, тем становилось труднее, так как гримаса, превратившая лицо Пола в дьявольскую маску, с каждой фразой Бекки становилась страшнее. Ей казалось, что она раздувает пламя костра, на котором ей самой предстоит сгореть заживо.

Наконец, когда, как ей показалось, прошла целая вечность, она закончила словами:

— …И он хочет, чтоб она была с ним в эту ночь. Па, нам надо отыскать ее… мы…

— Молчи! — Полу не нужно было кричать, чтоб Бекка немедленно замолкла. — Помолчи и успокойся, а теперь выслушай меня: кто еще знает о том, что ты мне рассказала?

— Никто… никто, насколько мне известно. Не думаю, чтоб Дасса сказала об этом кому-нибудь, кроме меня.

— Значит, тут всего лишь слова двух девчонок, спятивших от страха в свой первый праздник Окончания Жатвы, против слова альфа?

— Па! Неужели ты думаешь, что я способна солгать в таком деле? — Бекка не знала, что делать — разрыдаться от стыда или взорваться от ярости.

— Я твой отец, дитя. Я знаю, что воспитал тебя правдивой, иначе вообще не стал бы утруждать себя твоим воспитанием. Я сказал тебе лишь то, что скажут другие. Да, конечно же, я верю тебе! И отлично знаю Заха. Еще когда мы были мальчишками, он имел такую слабость — тянулся за тем, за чем не следовало. Сейчас он альф, и, должно быть, одному Богу известно, сколько раз он неправедно использовал власть, дарованную ему Господом. Но ни мое знание, ни твое свидетельство не весят столько, сколько надо, чтобы низвергнуть его.

— Но надо же сделать… хоть что-нибудь, — простонала Бекка.

— Именно этим мы и займемся. Я отправлюсь на поиски твоей подружки. И я буду не один; Уговорю еще кого-нибудь пойти вместе со мной, расскажу ему байку, чтоб он пошел… И если нам повезет, мы найдем и ее, и ее гнусного отца. А если повезет еще больше, застукаем его за этим делом… — Пол мрачно улыбнулся… — и тогда все будет кончено.

— Но, па, если ты пойдешь и альфа в Миролюбии не станет… — Бекка знала, что это значит, и задрожала, вспомнив об участи, которая ожидает мисс Линн… и о судьбе других женщин и детей. — Разве нельзя просто… просто отобрать ее у него… Заставить отдать ее тебе? Дасса — чудесная девушка, из нее получится отличная жена, она…

— Ты что — спятила? — грубо ответил Пол. — Пощады в таких делах не бывает. Вино — тоже хорошая штука, но похотливые дочки Лота превратили его в дорогу в ад.[7] Там, где есть мерзость перед Господом твоим, там праведный человек не имеет выбора — он обязан вырвать ее с корнями.

— Нет, пожалуйста, только не Дассу! Ее вины тут нет!

— Кто подтвердит это? — вызывающе бросил Пол.

Бекка вдруг ощутила, как отступает ее страх.

— Я, — ответила она, вытянувшись, как стрела, и смело глядя прямо в глаза отца. — Моя жизнь — за ее! Я кое-что знаю о правосудии и о том, что только альф имеет право судить женщин своего хутора. Если ты схватишь Захарию за свершением греха, он больше не альф и, стало быть, не сможет осудить Дассу, и вообще не будет того, кто бы мог это сделать.

— Вон оно как? — Тень былой улыбки тронула губы Пола. — А что будет тогда, когда в Миролюбии появится новый альф?

Бекка припомнила уроки Селены насчет того, что бывают времена, когда женщине, чтобы стать сильнее, необходимо прикинуться слабой. Она опустила к земле вызывающий взгляд и искоса поглядела на отца — трезво и с намеком.

— Но ведь тогда это дело будет уже в руках Тома, не так ли?

— В руках… — Пол откинул упавшую на лоб прядь волос. На лице его проступило выражение удивления, смешанного с восхищением. — Ну ты и хитрюга… Господь свидетель, вот будущее, о котором я не думал, хотя почему бы и нет… Ну ты и штучка же, Бекка! Я прихвачу с собой именно Тома, и когда все будет кончено, засвидетельствую, что это был честный бой по вызову, который был принят. Мой Том — альф Миролюбия! — воскликнул он восхищенно.

«Том, тот самый Том, который так обязан мне за помощь в деле с ребенком мисс Линн, — думала Бекка, вполне довольная ходом событий. — Он возьмет Дассу в жены, пощадит остальных, и все будет распрекрасно…»

— Бог даст, все получится именно так, — сказала она.

— И да будет благословен твой разум. А теперь с легкой душой отправляйся в лагерь, детка. Ты этой ночью отлично для женщины потрудилась; теперь переложи этот груз на более сильные плечи. Спи спокойно, и пусть ангел Господина нашего Царя хранит твой сон.

Пол показал ей нужную дорогу, и Бекка легко зашагала по ней. Ей с большим трудом удалось удержаться, чтоб не запеть во весь голос. Только суровое воспитание, полученное ею дома, помешало ей сделать это. Раз или два ее окликали незнакомцы, но тут же извинялись, увидев на ее лбу знак Варака. После таких встреч ей стало казаться, что она просто лопнет от счастья, как будто власть отправить любого мужчину восвояси с носом принадлежала ей, а не маленькому кусочку грязи.

В укромных уголках улиц, по которым она проходила, ей попадались парочки, притаившиеся в тени, но вежливость учила, что молчание прохожих — практически единственное убежище, которым можно воспользоваться для уединения. Бекке показалось, что однажды она видела Приску, а один раз она вроде бы услышала грубый голос Эпл, издающий какой-то странный стон, но Бекка была слишком хорошо воспитана, чтоб глядеть или прислушиваться к подобным вещам.

«А ведь тебе очень хотелось бы узнать? Если по правде, а?» — Бекка отогнала Червя и пошла еще быстрее.

«Но, кажется, я нигде не видела Заха с Дассой», — подумала она.

Срезая путь к палаточному лагерю, Бекка снова попала в дубовую рощу. Крепкий, чуть мускусный аромат деревьев радовал Бекку, которая провела столько часов на улицах, где царил лишь острый и неприятный запах облицовочного камня. Время от времени она задевала ногой шуршащие кучки опавших листьев. Ей казалось, что позади раздается еще чье-то шуршание, но хорошие манеры принуждали ее игнорировать этот шум, сколько бы парочек ни нашло себе убежища в рощице, через которую лежала ее тропа. Сейчас она думала об одном: о своем матрасике там, в девичьей палатке, и о том, как согреть замерзшие ноги.

Чьи-то крепкие руки схватили ее. Она даже не успела как следует испугаться. Слишком поздно пришла к ней мысль о той старухе, которая торопила ее поскорее уйти из рощи. Этой ночью тут не было места для порядочных хуторян. Сильные пальцы впились в предплечье, когда Бекку прижали к толстому древесному стволу. Ее нога неловко подвернулась, поскользнувшись на горсточке опавших желудей, прятавшихся под сухой листвой.

Прямо на нее смотрели бледно-зеленые глаза, встретившие ее испуганный взгляд с каким-то омерзительным ликованием.

— Будь благословенна, сестра. Сыта ли ты? — Голос Адонайи превратил традиционный вопрос в издевательское богохульство.