ГЛАВА XV

Порывы сильного ветра бросали в лицо мелкие крупинки сухого снега, жгли щеки. Приходилось то и дело придерживать полы демисезонного пальто и шляпу. Но лейтенант Костричкин упорно шел по безмолвным улицам, стараясь не терять из виду шедшую впереди женщину, а самому оставаться незамеченным. Женщина свернула за угол, Костричкин ускорил шаги, остановился на углу и увидел, как она подошла к автомобилю, запорошенному снегом, и открыла дверцу. Лампочка на миг вспыхнула, осветила сонную фигуру шофера и погасла; застывший мотор резко затрещал, и машина тронулась.

Карманным фонарем Костричкин подал сигнал другой машине, следовавшей за ним на некотором рас — стоянии с незажженными, фарами.

Сквозь ветровое стекло лейтенант неотрывно следил за такси. Вот на углу улицы Свердлова оно останови лось. С минуту женщина оставалась в такси, очевидно, рассчитываясь с шофером. Потом она прошла в переулок Грибоедова и исчезла за дверью дома № 9, которую открыла своим ключом.

Костричкин знал, что это квартира Матвеевых. Откуда же у Севериновой ключ от квартиры?

Итак, предположения полковника Решетова оказались верными: «невеста» Степанковского зашевелилась Край завесы, прятавшей лицо врага несколько месяцев, слегка приподнялся.

Лейтенант посмотрел на часы. Было ровно два часа ночи. Очень не хотелось беспокоить полковника в такой поздний час. Но Решетов приказал при малейшем движении «невесты» дать ему немедленно знать, когда бы это ни случилось.

Глубокой ночью Решетова разбудил телефонный звонок. Спустя двадцать минут у себя в кабинете он слушал доклад Костричкина о свидании Лидии с «Тигром».

Итак, долгие месяцы скрывавшийся враг начал действовать. В ближайшие часы надо ждать исключительно важных событий. Решетов и его помощники старались предвидеть дальнейшие шаги агента. До последнего времени Северинова вела себя очень осторожно. Если она решилась на встречу в ресторане, значит, к этому ее вынуждала крайняя необходимость. Все это говорило о том, что развязка близка.

Еще несколько месяцев тому назад, когда Решетов изучал материалы следствия, особое внимание он обратил на исчезновение вещей у пострадавшей женщины. Это в какой-то степени проливало свет на личность агента. Мужчина, идущий на специальное задание, не станет без острой необходимости рисковать, чтобы забрать у беззащитной путницы ее вещи, и несомненно.; документы. Это наводило на мысль, что агент — женщина. То обстоятельство, что в поезде перед Костричкиным предстал мужчина, не могло обмануть Решетова. Для него не было секретом, что иностранная разведка применяет самые неожиданные приемы маскировки при переброске шпионов. В данном случае, несомненно, преследовалась определенная цель: при необходимости побега замести следы путем «превращения» мужчины в женщину. Это предположение подтверждается и материалами следствия.

Решетов мысленно постарался восстановить события. Заметая следы, шпион расположил к себе женщину и, выпытав кое-какие сведения из ее биографии, постарался на время вывести ее из строя. Пользуясь подлинными, а не сфабрикованными документами пострадавшей, шпионка во время приписки и в автобиографии писала примерно точные сведения, и полученные из Самарканда данные почти полностью совпадали. Тем не менее некоторые расхождения в анкетных данных настораживали.

Поэтому Северинова ни на минуту не ускользала из-под наблюдения работников Комитета. После того как стало известно о близких отношениях шпионки со Степанковским, Решетов обеспечил постоянную охрану жизни конструктора. Однако это сохранялось в тайне от Степанковского. Ослепленный любовью к Лидии, он бы ничему не поверил. А если б и поверил, то каким-нибудь неосмотрительным поступком насторожил бы Северинову. Единственное, что Решетов считал необходимым, — предупредить Степанковского о строжайшем соблюдении секретности относительно всего, что касается конструкторского бюро.

Между тем отношения между Степанковским и Севериновой крепли с каждым днем: их все чаще встречали вместе, знакомые поговаривали об их скорой свадьбе

Полковнику было от души жаль Степанковского, питавшего такие хорошие, чистые чувства к женщине, которая хладнокровно готовила ему смертельный удар…

Полковник вновь перелистывал материалы следствия тщательно взвешивая каждую деталь. Анализируя извилистый путь шпионки, полковник предугадывал очередные ее шаги.

Резкий телефонный звонок оторвал его от материалов.

— Решетов слушает, — слегка охрипшим голосом проговорил он.

— Докладывает Корнилов. На сороковом километр «Турист» сошел с поезда. Снял номер в привокзальной гостинице. Какие будут указания?

— Продолжайте наблюдения!

— Есть! — послышался ответ.

Решетов положил трубку на рычаг и глубоко задумался.

Длительное время Северинова ничем себя не выдавала. На работе держалась как обычно, подозрительных знакомств не заводила. Ни настороженность Нади Степанковской, о которой доложил полковнику Крылов, ни даже встреча с «Туристом» не давали возможности заглянуть в карты врага.

Такого изворотливого шпиона необходимо перехитрить, поймать с поличным и прижать к стене неопровержимыми фактами. Тогда только можно будет заставить его заговорить. А рассказать Северинова могла очень многое…

И вот, после столь долгой и упорной маскировки, шпионка сделала открытый шаг. По-видимому, игра стоила свеч. Уж если она решилась на откровенную встречу с сообщником, значит на кон была поставлена крупная ставка. Несомненно, это связано с окончанием строительства опытного самолета Степанковского.

Что же она намеревается предпринять? Дело осложнялось еще и тем, что Северинова поселилась у Матвеевых.

Решетов знал, что это произошло после встречи Нового года. Чем это объясняется? Надо срочно выяснить.

Полковник подошел к окну. Светлая полоска разрезала пасмурное небо: начинало светать. Он уже надел пальто, чтобы заглянуть на часок домой, но тут зазвонил телефон. Из отдела пропусков доложили, что к нему просится некая гражданка Панюшкина. Хотя ей объяснили, что так рано начальник не принимает, она все же просит пропустить ее.

Решетов распорядился немедленно выписать пропуск и проводить Панюшкину к нему. Он снял пальто и зашагал по кабинету. Панюшкина — теща Матвеева. Он никогда ее не видел. Что ее привело сюда да еще в столь ранний час?

ГЛАВА XVI

— Доброе утро! — Вера Андреевна обвела растерянным взглядом кабинет.

— Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста, — Решетов пододвинул женщине стул.

Даже и менее наблюдательному человеку, чем полковник, бросалась в глаза взволнованность посетительницы.

— Простите, что врываюсь к вам ни свет ни заря, — стараясь подавить волнение, заговорила Вера Андреевна. — Может быть, напрасно все это, но… я не могла не прийти к вам…

Решетов налил в стакан воды и подал Панюшкиной.

Вера Андреевна отпила глоток. Рука ее дрожала так, что вода пролилась. Женщина еще больше растерялась.

— Успокойтесь, пожалуйста, — мягко произнес полковник.

С минуту Панюшкина молчала, как бы собираясь с мыслями.

— Я бы хотела быть краткой, — наконец заговорила она, — и не занимать долго вашего времени. Но если не расскажу подробно, вам не все будет ясно. И тогда… может быть допущена страшная ошибка. А мне необходима уверенность, что ошибки ни с моей стороны, ни с вашей не будет. Поэтому прошу вас внимательно меня выслушать. Идет речь о государственном деле, о личном счастье или страшном горе…

— Времени у меня достаточно. Пожалуйста, не думайте обо мне и говорите обо всем подробно, — успокоил ее Решетов.

— Придется начать с далекого прошлого… Мне было восемнадцать лет, когда отец умер; матери я лишилась еще раньше. Вообще я была плохо приспособлена к жизни. К тому же в нашем небольшом уездном городке работу найти было невозможно. Не видя никакого выхода я, по настоянию тетки, вышла замуж за молодого офицера Белгородова.

Он был из известной в городе состоятельной дворянской семьи. Через год у нас родилась дочь. Ребенок был единственным моим утешением в семье Белгородовых…

Когда революция докатилась и до нашего городка, привычные устои пошатнулись. Смена властей заставила родителей мужа часто менять место жительства. Я оставалась на месте; было трудно переезжать с маленьким ребенком, а родители мужа были рады, что я оставалась сторожить их добро.

Однажды в нашей квартире поселился комиссар Панюшкин. По вечерам к нему приходили молодые рабочие. Слушая их речи о новой жизни, о борьбе за это будущее, я захотела быть вместе с ними. Это желание стало решимостью, когда я поняла, что полюбила Панюшкина… Мы решили не расставаться. Предстояли трудности дорог, опасности боев. И я временно оставила маленькую дочь у своей тети, а сама ушла на фронт…

Изредка навещала дочь. Ребенок рос нормально. Тетка в ней души не чаяла, и я была за нее спокойна.

Но вот однажды, под Новый год, я приехала навестить мое дитя и узнала, что Белгородов увез дочь неизвестно куда.

Вера Андреевна достала платок и вытерла навернувшиеся слезы

Решетов деликатно молчал.

Кое-как справившись с волнением, она продолжала:

— Дочь исчезла бесследно. Ходили слухи, что Белгородов увез ее за границу… Мой муж, Панюшкин, всячески старался облегчить мои страдания. Когда у нас родилась дочь, боль утраты постепенно притупилась. Но забыть первого ребенка я не могла. И вот, можете представить себе, после стольких лет неизвестности она нашлась… Да, да, …нашлась, — проводя рукой по лицу, продолжала Вера Андреевна. — Невероятно, но это так!

Волнение Панюшкиной невольно передалось полковнику.

— Вы твердо уверены, что это ваша дочь, товарищ Панюшкина? — старательно подбирая слова, осторожно заговорил Решетов. — Ведь прошло столько лет…

— Что вы! — поспешно возразила Вера Андреевна. — Какая мать не узнает своего ребенка, как бы длительна ни была разлука. Она так похожа на меня. Есть и еще одно неопровержимое доказательство… Словом, у меня нет сомнений, что это моя дочь.

Она тяжело перевела дыхание.

— При каких же обстоятельствах произошла ваша встреча?

— Впервые я встретилась с нею, как это ни странно, в ночь под Новый год. Она пришла к нам со своим женихом Степанковским. Вы, вероятно, знаете его. Она произвела на меня самое приятное впечатление. Меня очень потянуло к ней. Даже непонятно это было вначале. И еще бросалось в глаза ее поразительное сходство с Ольгой — моей младшей дочерью. А потом… потом я обнаружила родимое пятнышко на виске…

Вера Андреевна замолчала, машинально смахнула не перестававшие бежать слезы. Потом спохватилась, что бесцельно вертит в руках пресс-папье, и отодвинула его.

— Все эти годы, — подняла она на полковника покрасневшие глаза, — меня преследовали видения ужасной участи моей девочки… Вам, наверно, понятно горе матери. И вдруг такое счастье! Не могу и приблизительно передать вам, что испытала я. — Вера Андреевна вопросительно посмотрела на Решетова. — Простите, я отвлекаю вас подробностями, интересными только матери…

— Нет, нет, товарищ Панюшкина. Наоборот, все это глубоко интересно для меня. Продолжайте, пожалуйста.

— Так о чем я? Ах, да. Моя дочь нашлась. С тех пор я жила, как в счастливом сне. Но вот вчера ночью произошло нечто ужасное. Примерно около двенадцати часов мне почудилось какой-то необычный шум. Я поднялась, чтобы проведать дочь. Против обыкновения дверь ее комнаты оказалась запертой. На мои зов никто не откликнулся. Это встревожило и напугало меня. Я бросилась к двери, заставленной шкафом. Обычно мы ею не пользовались. Когда я включила свет, в комнате дочери не было. Меня охватил страх. Куда девалась Лидия? Ведь она при мне легла в постель. Что заставило ее выйти из дому в такой поздний час? Ответа на эти вопросы я не находила…

Но я забыла вам сказать, что открывая дверь, я опрокинула стул. На полу лежала сумочка Лидии. Рядом валялась ее любимая брошь, выпавшая, очевидно, из сумочки. Я подняла ее и хотела положить на место, но мое внимание привлек шнурочек с наконечником, вмонтированный в брошь. Удивила тяжесть броши и непонятная выпуклость на ее тыльной стороне. Для чего служит эта брошь?

Я вернулась к себе. Меня мучили эти мысли и в то же время я старалась убедить себя, что все это — плод моего больного воображения… В большом волнении стала ждать возвращения дочери. Время тянулось нескончаемо долго. Наконец замок тихо щелкнул, послышались приглушенные шаги. Я решила попытаться вызвать дочь на откровенность и отправилась к ней. Дверь была уже открытой.

Лидия вскочила и зажгла свет. У кровати стояли ее ботинки, с которых еще не успел стаять снег.

— Ах, это ты, мама? А я так сладко спала, что но слышала, как ты вошла, — сказала она и зевнула.

У меня упало сердце от этих слов. Слабая надежда, что ее уход вызван какой-то безобидной причиной, развеялась как дым. Я поняла, что дочь замкнулась и ни о чем говорить со мной не будет. Не желая настораживать ее, я объяснила, что просто хотела перед сном взглянуть на нее, убедиться, что все благополучно. Она без смущения сказала:

«Ну что ты беспокоишься зря, дорогая? Я не маленькая. Иди, мамочка, спать…»

Остаток ночи прошел в тяжелом раздумье. Опьяненная своим счастьем, я раньше как-то не придавала особого значения тому, что моя дочь воспитывалась неизвестными мне людьми, неведомо кто окружал ее… Что чуждо и что близко ее сердцу? Каковы ее идеалы? Об этом я ничего не знала…

А как спокойно она лгала, глядя мне в глаза. В ту ночь я вынесла такую муку, какой не испытала за всю жизнь. К утру пришла к твердому убеждению, что обязана, не откладывая ни на минуту, идти к вам и рассказать обо всем… Я прошу вас проверить, откуда прибыла моя дочь, что она делала все эти годы и… кто она сейчас.

Голос ее охрип от волнения. Она посмотрела в глаза Решетову.

— Прошу вас, не считайтесь со мной. В случае, если она была с отцом за границей и… завербована… Я не имею права решать этот вопрос. Но если она — враг, то что значит перед этим моя личная материнская боль?..

Вдруг лицо Веры Андреевны перекосилось от душевной боли. Вся подавшись вперед, она дрожащей рукой схватила руку Решетова.

— Может быть вы знаете о ней что-нибудь? Скажите. Я чувствую, что знаете…

Нервное напряжение достигло предела и, уже не стесняясь Решетова, Вера Андреевна разрыдалась.

Взволнованный полковник молчал. Сколько горя перенесла эта женщина! А теперь он должен обрушить на нее еще новую муку. Но вместе с тем он чувство-нал, что не может не сказать ей всей правды. Ему было ясно, что перед ним человек, который от неизвестности будет страдать еще больше.

— Скажите, пожалуйста, а брошь, что вы нашли… Где эта брошь? — осторожно заговорил Решетов, когда Вера Андреевна несколько справилась с волнением.

— Я захватила ее с собой. А потом… потом решила показать вам.

Панюшкина открыла сумочку, достала бумажный сверток, развернула и положила на стол брошь.

— Вы правильно сделали, Вера Андреевна. Решетов долго и внимательно разглядывал украшение.

— Да… так и есть… — вслух рассуждал он. — Интересно… — и снова стал тщательно осматривать брошь. — Да, Вера Андреевна, — обратился полковник к Панюшкиной, — это микрофотоаппарат. Им пользуются исключительно в шпионских целях…

Вера Андреевна пошатнулась, лицо ее покрылось меловой бледностью. Полковник бросился, чтобы поддержать ее. Но, к его удивлению, Панюшкина отстранила его руку.

— Что я должна сейчас делать? — твердо спросила она. И видя, что Решетов молчит, продолжала:

— Я ведь просила вас не считаться со мной. У меня хватит сил выполнить свой долг до конца. Говорите, что мне делать?

— Товарищ Панюшкина, теперь самое главное — ни в коем случае не менять своего отношения к дочери. Все должно оставаться по-прежнему… И, пожалуйста, положите незаметно брошь в сумочку Севериновой…

— Я сделаю все, что от меня потребуется. Благодарю вас за то, что уделили мне столько вашего дорогого времени…

— Это вам большое спасибо, Вера Андреевна, за чистоту вашей души. Желаю вам мужества, — Решетов почтительно пожал руку Панюшкиной.

Вера Андреевна повернулась и нетвердой походкой вышла из кабинета.

ГЛАВА XVII

После новогодней ночи Майю не покидало чувство вины перед Матвеевыми, особенно перед Верой Андреевной. Как она могла даже в мыслях таить такое страшное обвинение по отношению к члену их семьи?

Майя решила временно воздержаться от посещения Матвеевых. Она очень страдала от этого. И когда позвонила Вера Андреевна, Майя так обрадовалась, что в первую минуту не находила слов.

Вера Андреевна сказала, что сразу же после работы будет ждать Майю у себя. Ее голос — обычно спокойный, ласковый — звучал теперь как-то неуверенно. Майя хотела было отказаться, но Вера Андреевна еще раз повторила свою просьбу и повесила трубку.

Свежевыпавший обильный снег одел улицы в праздничный наряд. Но Майя не замечала ничего. Ее беспокоила и смущала предстоящая встреча. Как она посмотрит в добрые, любящие глаза Веры Андреевны?

На углу переулка Грибоедова она столкнулась с молодым человеком в коричневом пальто и такого же цвета шляпе. Он чуть не сбил ее с ног и машинально обхватил за плечи. От неожиданности Майя страшно смутилась и покраснела, а молодой человек в не меньшем смущении развел руками и снял шляпу:

— Извините, ради бога, меня, медведя!.. — И невольно, залюбовался ее раскрасневшимся лицом. Майя сделала несколько шагов и оглянулась. Молодой человек стоял на прежнем месте. Он улыбнулся и дружески помахал ей рукой.

Майя поспешно прошла в калитку дома Матвеевых.

Донесение лейтенанта Костричкина и разговор с Панюшкиной лишний раз подтвердили правильность выводов Решетова. Развязка приближалась. Враг начал действовать. Этого и следовало ожидать: час тому назад с заводского аэродрома поднялся первый в мире воздушный корабль с атомным двигателем.

Были предприняты все меры, чтобы парализовать действия врага и поймать его с поличным.

Однако возможны неожиданности, к которым следовало быть готовым.

Строительство опытного самолета строго охранялось. Перед отправлением в рейс была предпринята самая тщательная проверка. И хотя ничего подозрительного не обнаружилось, бдительность ни на минуту не ослабевала. И не зря. С борта самолета Вергизов радировал, что в момент отлета студент Кораллов вручил инженеру Степанковскому какую-то шкатулку от «невесты». Вергизову стоило немало труда убедить Степанковского не открывать ее в самолете. Опасаясь, что шкатулка и в неоткрытом виде может причинить беду, Вергизов настоял, чтобы самолет приземлился на ближайшем аэродроме.

Сдав шкатулку в местный Комитет госбезопасности, Вергизов решил продолжать рейс. Степанковский вынужден был смириться с тем, что шкатулка была изъята.

Пока сведения о содержимом шкатулки еще не поступали. Но Решетов и Вергизов не заблуждались на этот счет. Там несомненно находилась сильная взрывчатка, при помощи которой враг рассчитывал уничтожить самолет вместе со всеми, кто находился на его борту.

Два часа спустя после того, как была получена телеграмма от Вергизова, младший лейтенант Корнилов сообщил Решетову, что «Турист» совершил покушение на Олега Кораллова.

Кораллов прямо с заводского аэродрома поспешил в ресторан, но Лидии там не застал и возвращался в город. Он шел напрямик, через пустырь, что лежал между рестораном и автобусной остановкой. Тут его и настиг «Турист». Рукояткой пистолета он ударил жертву между лопаток. Олег стал медленно опускаться на олени. «Турист» снова замахнулся, но заметил бегущего со всех ног Корнилова и бросился наутек. С быстротой, которую трудно было предположить в человеке его возраста, добежал до остановки и на ходу вскочил в отъезжавший автобус. Когда Корнилов достиг остановки, автобус был уже далеко. Никакой машины поблизости не оказалось, улица была пустынной. Тогда Корнилов позвонил в Комитет. В погоню за «Туристом» тотчас же была выслана оперативная группа.

Кораллова в бессознательном состоянии доставили в больницу.

ГЛАВА XVIII

Тяжелой глыбой придавило Веру Андреевну свалившееся на нее горе. В тысячный раз возвращалась она к сказанному Решетовым, и каждый раз точно острый нож поворачивался в сердце. Состояние подавленности углублялось еще и тем, что она ни с кем не могла поделиться своим горем. Вера Андреевна знала, что чуткая Ольга заметит состояние матери и обеспокоится, и старалась избегать встреч с ней. Огромных усилий стоило ей быть по-прежнему ласковой с Лидией.

Лидия ни в чем не изменилась. Только после проводов Степанковского немного нервничала. Ольга высказывала предположение, что сестра тревожится за жениха.

«Если б это было правдой», — думала с тоской мать. Но как она хорошо знала обратное! Выказываемая Лидией любовь к матери, к Ольге, Валентину — все это было ложью. Вера Андреевна ничем не выдавала своего страдания.

И вдруг ее измученный мозг огнем обожгла мысль: а что если Лидия раскаялась? Ощутив любовь матери, будучи любимой и полюбив сама, она, возможно, решила порвать с прошлым и начать новую, честную жизнь. Не погубила ли она, Вера Андреевна, свое дитя тем, что обратилась в Комитет? Кто знает, не отлучалась ли Лидия в ту ночь только затем, чтобы навсегда порвать с прошлым?

Вера Андреевна с трудом удерживала себя от того, чтобы поговорить с Лидией по душам.

Нет, она во что бы то ни стало должна проверить, кем теперь является ее дочь. Да, надо скрепить сердце и терпеливо ждать. Уже недолго осталось. Работники Комитета должны прийти с минуты на минуту.

Однако день близился к концу, а никто не являлся! Чего они ждут? Чего медлят? Может быть, еще не все проверено? Может, они ждут от Лидии каких-нибудь действий?

Будучи не в силах больше оставаться наедине со своими тяжелыми думами, Вера Андреевна позвонила Майе. С ней легче будет скоротать время.

Шел уже двенадцатый час, когда Вера Андреевна заставила Майю лечь в постель, а сама, ссылаясь на бессонницу, включила настольную лампу и раскрыла «Бурю» Эренбурга.

В комнате было тихо. Но тщетно старалась Вера Андреевна углубиться в чтение. Боль ни на мгновение не оставляла душу. Казалось, что время остановило свой бег.

Но вот за дверью послышался какой-то шорох, приглушенные шаги, потом все затихло. Вера Андреевна взглянула на спящую Майю, быстро выключила настольную лампу и замерла у двери. Тишину нарушили только гулкие удары собственного сердца. Она уже собралась выйти из комнаты, когда обостренный слух уловил те же приглушенные шаги и скрип двери. Трясущимися от волнения руками Вера Андреевна нащупала ручку, беззвучно отворила дверь и на цыпочках вышла в коридор. Из комнаты Лидии сквозь замочную скважину пробивался слабый свет. «Вероятно, карманный фонарь, подумала мать. Что же делать? Разбудить Володю? Нет, ему долго придется все объяснять. Дверь, ведущая в столовую, была приоткрыта. Значит, Лидия ходила туда. А столовая сообщается со спальней Матвеевых. Не взяла ли Лидия из портфеля Володи документы, относящиеся к работам завода?»

Вера Андреевна рывком распахнула дверь комнаты Лидии, включила свет и замерла пораженная увиденным. С зажженным фонариком в одной руке и раскрытым портфелем Матвеева в другой у стола стояла Лидия. Лицо ее было перекошено от злобы.

— Что?.. Что ты делаешь? — вскрикнула Вера Андреевна. В следующую минуту она была сбита с ног навалившейся на нее Лидией. Как сквозь туман в раме двери Вера Андреевна увидела перепуганное лицо Майи, Мгновенно Майя бросилась к Лидии, Почти одновременно раздался звон разлетевшегося вдребезги стекла — и в окно ввалился незнакомый человек.

Во внезапно наступившей тишине Вера Андреевна услышала сухой треск, похожий на выстрел игрушечного пистолета, и глухой стон падающей Майи.

ГЛАВА XIX

Звездное холодное небо повисло над спящим городом.

Младший лейтенант Корнилов и радист Аня из крытого подъезда двора наблюдали за улицей Свердлова и прилегающим к ней переулком Грибоедова. Мороз крепчал. Время тянулось томительно медленно. Во втором часу ночи с правой стороны улицы показался человек. Руки его были засунуты в карманы пальто, воротник приподнят. Он быстро приближался.

На углу улицы Свердлова он на секунду остановился, внимательно посмотрел вокруг и прошел в подъезд дома № 25.

Младший лейтенант Корнилов и радистка пошли ему навстречу.

— Происшествий нет? — спросил он.

— Пока нет, товарищ капитан, — вполголоса ответил Корнилов. Капитан Завьялов достал папиросу, повертел ее в озябших пальцах и, не закуривая, положил обратно в портсигар.

— Ну, я пошел на третий, — тихо бросил он, вышел из ворот и направился в переулок Грибоедова.

— Неутомимый человек, — сказал Корнилов. — Только сегодня прилетел из такой дали и уже включился в операцию.

Аня не успела ничего ответить.

Слева показалась быстро приближавшаяся машина.

У переулка Грибоедова водитель остановил машину, но мотора не выключил.

Внимательно осмотрев улицы, Корнилов не увидел ничего такого, что могло бы задержать машину.

— Как вы думаете, Аня, зачем ему понадобилось останавливаться здесь? — спросил Корнилов.

— Не знаю… — так же тихо ответила Аня и присела на мотоцикл, прислоненный к стене.

В конце улицы появилась другая автомашина. Проехав мимо, она осветила своими яркими фарами пассажира первой.

Корнилов схватил Аню за руку, взволнованно прошептал:

— Он!..

— Кто? — не поняла Аня, вглядываясь в машину, как будто это могло ей что-нибудь объяснить.

— Сбежавший «Турист». Надо его захватить, — Корнилов весь подтянулся.

— Он, наверно, условился с «Главным» и поджидает его. Может быть, мне за подкреплением сбегать? — предложила Аня.