ГЛАВА I

Дэвис сидел с незажженной сигарой в руке и внимательно слушал Гоулена. Речь шла о будущей партнерше Дэвиса.

Временами на его крупном лице с выступающим подбородком появлялась едва заметная улыбка. Тогда его глубокие глаза блестели в сумраке затемненной комнаты, как два светлячка. От этого в его лице появлялось что-то хищническое.

Трудно сказать, что побудило шефа разведывательного управления дать Дэвису кличку «Тигр»: внешний ли вид или изворотливость и хитрость, которые тот сочетал ее звериной свирепостью в достижении намеченной цели.

Но сейчас в острых глазах Дэвиса, в наклоне головы, во всей фигуре сквозило беспокойство.

Беспокойство не покидало его с той самой минуты, как стало известно, что он, Дэвис, должен подчиняться. Гоулену. Мало того. Раньше Дэвис работал один, полностью рассчитывая на собственные силы. Теперь же предстояло согласовывать свои действия с какой-то малоизвестной ему женщиной.

Кто она? Кое-что Дэвис слыхал, по ему и в голову не приходило, что с ней придется работать. По словам этого дутого франта Гоулена, она прекрасно знает свое дело. Так ли это? Можно ли довериться ей?

Дэвис наконец раскурил сигару.

— Насколько я вас понял, — заговорил он, — отец этой особы был белоэмигрантом? Пусть не покажется вам этот вопрос отвлеченным. Вы сами понимаете, что о человеке, с которым придется идти на такое дело, я должен знать все.

— Разумеется. Это ваше право.

Гоулен встал, прошелся по комнате и остановился у окна. В безукоризненно сшитом коричневом костюме, гармонировавшем с зачесанными на косой пробор каштановыми волосами, он выглядел моложе своих лет. Этому впечатлению способствовала и его подвижность.

Гоулен налил себе немного виски и снова удобно расположился в кресле. Встретившись с выжидающим взглядом Дэвиса, повторил:

— Разумеется…

Он немного помолчал, как будто припоминая что-то.

— Видите ли, ее отец появился здесь еще в 1922 году и тогда же был завербован. Вначале, правда, он не привлек к себе особого внимания. В то время белоэмигрантов здесь было хоть пруд пруди. Большинство из них влачило жалкое существование безликих исполнителей чужой воли. Появление молодого офицера с казачьими усами по фамилии Белгородов ни на кого впечатления не произвело. Однако так было только на первых порах. Вскоре Белгородов заметно выделился среди других…

— Чем именно?

— Прежде всего, своей исступленной ненавистью к Советской России, — медленно выговаривая слова, произнес Гоулен. — Ко всему, что было связано с ее новым строем.

— Ну, положим, все они поют на один лад.

— Белгородов переплюнул остальных. С большевиками у него были особые счеты. — Губы Гоулена расплылись в насмешливой улыбке, обнажив золотые зубы… — Сын потомственного офицера царской армии, он принадлежал к богатой дворянской семье… Революция опрокинула его благополучие. Он подался к Петлюре. Чем кончилась петлюровская затея, вам объяснять незачем. Тогда Белгородов решил эмигрировать. Но он не успел осуществить задуманное, ибо как раз в это время на него обрушился новый удар, едва не стоивший ему жизни…

Жена Белгородова — между прочим, судя по фото карточкам, которые он привез, настоящая русская красавица — сбежала с каким-то революционером, простым рабочим. Белгородов попытался застрелиться — осечка! Отправиться на тот свет Белгородову чуть было не помогли большевики. Чудом ему удалось бежать во Францию, а затем к нам. Удивительно, что при всем этом он ухитрился увезти с собой двухлетнюю дочь.

Шеф смотрел далеко. Девочка была взята на домашнее воспитание. А когда подросла, ее определили в наше специальное училище. Там она училась языкам, светским манерам, музыке. У девочки обнаружился прекрасный голос. Это обстоятельство, разумеется, тоже не было упущено.

Ну, условия нашей школы вам известны… Виделись они с отцом очень редко. С детства изолированная от всех, девочка всей душой тянулась к отцу, единственному родному человеку. Но мало родительской ласки видела она. Белгородов заботился главным образом о том, чтобы воспитать у дочери ненависть к большевикам и подготовить из нее верного союзника. Он постоянно твердил о том, что большевики погубили их, что мать бросила ее на произвол судьбы, продалась большевикам…

А девочка, надо сказать, не лишена была способностей. В двенадцать лет хорошо стреляла из револьвера, бегло говорила на двух—трех языках. Ну, а потом…

Гоулен встал, налил в бокалы виски, отхлебнул глоток. Взглянув на застывшего в кресле Дэвиса, не прикасавшегося к своему бокалу, Гоулен продолжал:

— Короче, когда ей исполнилось пятнадцать, в училище не было лучшего стрелка, лучшей наездницы. И, черт возьми, пожалуй, никого красивее ее не было там.

В восемнадцать лет в ее активе уже числилось несколько весьма рискованных и удачно выполненных поручений. Вы, наверно, помните о нашумевшей краже секретной почты из портфеля дипломатического курьера? Это — одно из ее самых блестящих дел. — Гоулен немного помолчал. — Уже около года она готовится для переброски в Россию. Владеет несколькими профессиями. Прекрасно играет, поет… Но самое главное оружие — это ее ненависть к Советской России. И мы верим в успех. Словом, мистер, у вас надежный партнер. Она сама разработала подробный план операции. И план, заметьте, одобрен шефом.

— Не слишком ли вы доверяете ей? — с нескрываемой тревогой спросил Дэвис. — Все же она русская. Этого не следует сбрасывать со счетов…

На гладко выбритом упитанном лице Гоулена промелькнула насмешливая улыбка. Барабаня длинными холеными пальцами по полированному столику, он небрежно сказал:

— Ваши опасения беспочвенны. Когда у человека крупный счет в банке, он своих убеждений не меняет. К тому же она поклялась мстить за гибель отца…

— Как понимать: «За гибель»? Разве он погиб?

— По-видимому, да. Дело в том, что еще в сороковом году Белгородов был переброшен через границу. Он благополучно приземлился, сообщил, что продвигается к цели. А потом… потом пропал…

— Что значит «пропал»? — Дэвис весь подался вперед.

Но Гоулен не торопился с ответом. Он покачивался в кресле, то и дело касаясь носком лакированного ботинка мокрой морды бульдога, лежавшего у ног хозяина.

— Это до сих пор остается загадкой, — наконец заговорил Гоулен. — Будь Белгородов жив, давно нашел бы способ дать о себе знать. Но вот уже восьмой год как от него ни слуху ни духу. Сомнений в гибели нет. Исчезновение отца вызвало вначале бурю: дочь металась, неистовствовала, а затем впала в глубокое уныние. Чтобы вывести ее из состояния оцепенения, шеф применил не очень новый, но почти всегда наверняка действующий прием. Ей сообщили, что отец казнен русскими… При этом, разумеется, не упустили случая расписать подробности «казни»… Результат превзошел ожидания. Она поклялась мстить за отца беспощадно. И теперь неудержимо рвется в Россию. Так что можете не тревожиться, лучшею партнера вам не сыскать во всем Новом Свете!

Губы Дэвиса скривились в скептической улыбке. Глядя поверх головы Гоулена, он произнес:

— Что ж, характеристика лестная. — И, помолчав, спросил: — Как же ее зовут и когда мы отправляемся?

— Вам придется несколько задержаться здесь. В ближайшее время мы найдем способ перебросить «Актрису» через границу.

— Гм… — «Актриса». Не слишком ли экстравагантно? Однако позвольте, мистер, как может женщина, пусть даже способная на большой риск, ехать на такое опасное дело без моей помощи? Мне кажется, вы переоцениваете ее силы…

— Вначале поедет она одна, чтобы обжиться и освоиться там… Когда все будет налажено и настанет время решительных действий, поедете вы.

Медленно выговаривая слова, Гоулен продолжал:

— Наше управление оказалось дальновиднее некоторых сенаторов и дипломатов. Еще в сорок третьем году, предвидя неизбежный крах Германии и победу большевиков, мы позаботились о том, чтобы привлечь для работы в России немецкую агентуру. Немцы создали в оккупированных районах несколько хорошо скрытых баз в местах, где, по нашим предположениям, русские обязательно развернут строительство небезынтересных для нас объектов. К сожалению, советская разведка раскрыла многие из этих баз. Но та, куда едете вы с «Актрисой», сохранилась. Там есть много полезного для вас, в том числе и рация…

— Простите, а вам не приходило в голову, что русские могут обнаружить и эту базу, а следовательно, в конечном счете выловить и нас?

Гоулен посмотрел на собеседника с холодным презренном.

— Представьте, приходило. Человек нашей профессии обязан учитывать все. А вы как мыслите себе такую операцию? Как увеселительное турне?

У Дэвиса чесались руки от сильного желания дать этому фату по физиономии. Но он сдержал себя. Лицо его оставалось невозмутимым.

Дэвис поднялся, подошел к столику и налил воды. Держа стакан перед собой, он посмотрел сверху на сидевшего Гоулена и спокойно спросил:

— Когда можно будет подробно познакомиться с планом?

— Ровно через пять минут, — сказал Гоулен, взглянув на старинные стенные часы, — «Актриса» будет здесь. — Он тоже поднялся и, подойдя к окну, резким движением отдернул тяжелую штору. Солнечный свет хлынул в комнату и заставил Дэвиса зажмуриться. Он отступил вглубь и оказался за спиной Гоулена.

По залитой солнечным светом улице сновали автомобили, троллейбусы. Тротуары были запружены пешеходами.

У подъезда остановилась маленькая ослепительно белая машина. Сидевшая за рулем женщина выключила мотор, легко выпрыгнула на тротуар, рывком захлопнула дверцу и упругой походкой направилась к дверям.

— Вот и она, — сказал Гоулен.

Дэвис от удивления чуть присвистнул.

Плотно облегающее платье обрисовывало точеные формы стройного тела. Длинные загорелые ноги были обуты в маленькие туфли на высоких каблуках. Уложенные на затылке большим узлом волосы подчеркивали грациозную линию шеи и плеч. Яркая красота молодой женщины поразила Дэвиса.

— Пройдите в соседнюю комнату и прикройте дверь, — повелительно произнес Гоулен. — Я вас позову, когда понадобится.

Дэвис с плохо скрытой досадой отвернулся и вышел а Гоулен тем же резким движением задернул штору,

ГЛАВА II

Разрезая темноту светом фар, будоража ночную тишину резкими гудками, мчался скорый поезд.

В купе мягкого вагона, покачиваясь в такт движении стоял пассажир. Глаза его были устремлены в окно за которым мелькали очертания строений, кустов и деревьев едва различимых во мраке южной ночи.

Временами, когда купе озаряла вспышка молнии, можно было разглядеть, что пассажир этот молод, маленькие усики, темная шевелюра и в особенности большие голубые глаза делали его очень привлекательным. Одет он был просто, как студент, едущий на каникулы или на практику.

По спокойному виду молодого человека никак нельзя было предположить, что тревожные мысли не покидали его уже много часов.

Как бы невзначай юноша посмотрел в открытую дверь. В хорошо освещенном коридоре по-прежнему маячила тень человека, сидевшего на откидном стуле. Да, этот спокойно читающий человек, несомненно, опасен. С той самой минуты, когда поезд прогрохотал по мосту, перекинутому через неширокую, но быструю реку, и остановился на первой советской станции, похожий на студента молодой человек почувствовал, что за ним следят. Углубленный в чтение, пассажир только один раз взглянул на «студента» и после этого, казалось, не отрывался от книги; однако при малейшем его движении «студент» внутренне настораживался. Как же они могли узнать? Все было так хорошо предусмотрено…

А, может, ему все это только кажется? Вряд ли.

«Студент» решил хорошенько разглядеть сидевшего. Он постоял еще некоторое время, потом медленно прошелся по коридору и остановился у окна.

Встревожившему юношу пассажиру на вид было не более двадцати двух. Под спортивным костюмом угадывались крепкая грудь и сильно развитые мускулы. Серые глаза, окаймленные густыми ресницами, приветливо смотрели на окружающих. То и дело он поправлял падавшую на лоб прядь волос. Ничего как будто не вызывало подозрений. И все же «студент» после внимательного изучения попутчика пришел к твердому убеждению, что этот человек представляет для него большую опасность.

«Студент» оторвался от окна, посмотрел на часы. Было около трех ночи. Сонно позевывая, он вошел в купе и закрыл за собой дверь. Рукояткой запер дверь и открыл боковой запор-секретку. Не зажигая света, он включил фонарик, достал из багажника кожаный чемодан, положил на мягкое сиденье дивана, открыл крышку и нажал на едва выступавшую кнопку. Боковая стенка открылась В специальных гнездах находились финка и кастет. Из гнезда «студент» достал финский нож и небольшой пистолет.

Слегка замедляя ход, поезд преодолевал подъем.

«Студент» выключил фонарь и, взяв пистолет в правую руку, ребром рукоятки провел по стеклу. Образовавшийся квадрат он легко выдавил и повернулся, чтобы положить стекло на диван. Но угол откололся. Выронив осколок, он подхватил стекло, положил на диван и стал шарить по полу. Найти с солок не удавалось. Чтобы не терять времени, пассажир бросил поиски, дошел к окну, провел рукояткой пистолета по второму стеклу и пальцами вытолкнул его.

В купе повеяло ночной прохладой, в лицо брызнули капли мелкого дождя.

С того момента, как лейтенант Костричкин получил задание, он полностью включился в дело.

Подобно борцу, отдающему всю свою волю и физическую силу, сноровку и опыт достижению победы, Костричкин подчинил всего себя единой цели — обнаружить непрошеного «гостя». И, как всегда в подобные случаях, готовился к самому трудному. Настороженный взгляд, брошенный «студентом» вслед проверявшим и на границе документы, побудил Костричкина пристальней изучить пассажира. Стараясь не дать почувствовать «студенту», что за ним наблюдают, Костричкин читал книгу. Тем не менее от его напряженного внимания не ускользнуло ни одно движение «студента». Твердой уверенности, что это именно тот человек, которого он ищет, у лейтенанта не было. И все же он отправил младшего лейтенанта Корнилова сообщить полковнику Решетову о подозрительном пассажире.

Когда дверь купе закрылась за «студентом», Костричкин некоторое время продолжал сидеть в прежней позе, затем поднялся и вышел в тамбур. Там уже несколько минут его ждал Корнилов.

— Сообщил первому? — не сводя глаз с коридора, шепотом спросил Костричкин.

— Да.

— На всякий случай запомни приметы: глаза большие, голубые, модные усики. Брюнет, но думаю — фальшивка… — Костричкин не договорил, и как бы что-то вспомнив, посмотрел на наружную дверь тамбура. — Не выпускай из виду коридор. Если выйдет, немедленно дай знать.

Костричкин открыл наружную дверь и повис на поручнях, всматриваясь в темноту. Частые вспышки молний и раскаты грома усиливали напряженность.

Вдруг Костричкин сделал знак Корнилову. Тот быстро подошел к дверям тамбура.

— Спрыгнул, дьявол! — по лицу и одежде Костричкина текли струйки воды. — Немедленно обследуй купе и сообщи, что я следую за ним…

— Костя!

Но Костричкин уже не слышал слов Корнилова. Оторвавшись от ступеней, он на ходу спрыгнул с поезда, и темнота мгновенно поглотила его…

ГЛАВА III

Было уже за полночь, когда майор Вергизов вышел из кабинета полковника Решетова. Дежурный по управлению доложил, что сведений от оперативных групп не поступало. Майор прошел в свой кабинет, включил настольную лампу и опустился на стул. Мягкий свет падал на письменный стол и освещал его сосредоточенное лицо. Густые брови майора были нахмурены, глаза — устремлены на полученное из Москвы сообщение.

В сообщении шла речь о том, что в ближайшие дни иностранная разведка забросит в этот район своего агента. Каким путем это будет сделано и что из себя представляет агент, в шифровке не говорилось.

Во втором часу поступило донесение от лейтенанта Костричкина с железнодорожной станции: обнаружен подозрительный пассажир — молодой человек, по виду студент. За ним установлено наблюдение. Оснований для задержания пока нет.

Кто этот пассажир? Уж не то ли это лицо, о котором говорилось в шифровке?

Костричкин, очевидно, не совсем уверен, что нащупал шпиона…

Молодость — большое преимущество, но она имеет и свои теневые стороны: нехватка опыта, знаний. Правда, лейтенант Костричкин уже показал себя как вдумчивый, умный работник. Но ведь иностранная разведка тоже пошлет не новичка, а опытного и хитрого шпиона. Об этом забывать не следует. Оставлять лейтенанта Костричкина одного в такой ситуации опасно.

Вергизов посмотрел на часы. Если отправить капитана Завьялова на мотоцикле, то он, пожалуй, успеет прибыть на разъезд раньше, чем поезд. Майор снял телефонную трубку, чтобы вызвать Завьялова, но в этот момент в комнату стремительно вошел дежурный.

— Товарищ майор, от Костричкина! — он протянул расшифрованное донесение.

Костричкин просил срочно выслать оперативную группу к поселку Красный Октябрь.

Лицо Вергизова посуровело. Что могло произойти у Костричкина? Ясно, что агент ушел, но при каких обстоятельствах? От Костричкина уйти не так-то легко…

Сообщив свои соображения полковнику Решетову, Вергизов через несколько минут уже мчался под проливным дождем на автомашине с оперативной группой.

Поселок был погружен в глубокий сон, когда машина с опергруппой остановилась у сельсовета. Костричкин встретил майора и вслед за ним вошел в здание сельсовета. Лицо его было спокойно, только бледность слегка выдавала волнение.

Вергизов выслушал доклад и одобрил действия лейтенанта. Со времени, когда, по расчетам Костричкина., агент скрылся, далеко уйти он не мог, если только не воспользовался попутным автотранспортом. Колхозный сторож рассказал, что видел незнакомого человека с чемоданом, который держал путь в сторону районного центра. Это было час тому назад. Майор понял, что шпион будет пробираться дальше, в город. А там, в большом индустриальном центре, ему скрыться будет легко. Нужно во что бы то ни стало захватить его в пути.

Майор Вергизов распорядился двигаться к шоссе Оставив оперативную группу, он приказал прочесать небольшой лесок, тянувшийся вдоль шоссе, а сам погнал машину к городу.

Но поиски ни к чему не привели. Агент скрылся бесследно.

Когда Костричкин исчез в темноте, Корнилов несколько минут оставался в тамбуре, оценивая обстановку. Ему очень не хотелось оставлять лейтенанта одного. Ведь вдвоем легче справиться со шпионом. Но Костричкин приказал обследовать купе и доложить начальству о случившемся. И Корнилов, скрепя сердце, отправился выполнять приказ.

Начальник поезда, пожилой человек с большими рыжими усами, молча выслушал Корнилова. Зачем-то вынул карманные часы на длинной цепочке и открыл их. Но так и не взглянув на циферблат, громко щелкнул крышкой и поднялся:

— Ладно, молодой человек. Проверить так или иначе нужно.

Вместе с проводником и вагонным мастером они подошли к дверям купе. На стук не ответили.

— Не теряйте времени, товарищ начальник, — поторопил Корнилов. — Дайте указание мастеру.

Мастер, привычно орудуя инструментом, быстро справился с задачей.

— Никому в купе не входить! — голос Корнилова звучал повелительно. Присутствующие остались в коридоре.

Корнилов зажег свет и внимательно оглядел купе. Намокшие от дождя шелковые занавески громко хлопали на ветру. Он поочередно открыл оба дивана, заглянул в багажник — пусто. Тогда он тщательно обследовал все купе. Под стремянкой обнаружил осколок стекла. Не прикасаясь к осколку, оставил его на прежнем месте и продолжал осмотр. Ничего больше найти не удалось.

Вырвав из блокнота лист бумаги, он поднял осколок, завернул его в бумагу, стараясь не стереть со стекла отпечатки пальцев того, кто здесь похозяйничал.

— Можете закрыть купе, — распорядился Корнилов и направился к выходу, поглядывая в окна вагона, где уже мерцали огни приближающейся станции.

ГЛАВА IV

Полковник Решетов широко распахнул окно, чтобы проветрить комнату, и залюбовался пробуждающимся городом. После обильного дождя деревья и цветы на клумбах выглядели особенно нарядно. Солнце радостно искрилось и сверкало, играло в каплях дождя, повисших на листьях. Вездесущие, суетливые воробьи порхали с ветки на ветку, поднимая звонкий галдеж.

В эти ранние часы рождающеюся дня полковнику Решетову хотелось думать о счастье мирного труда. Хотелось думать, что нет этой коварной необъявленной войны, которую ведут правительства некоторых иностранных государств, засылая в нашу страну шпионов, диверсантов, посягающих на мирный труд и жизнь людей. Но мысли упорно возвращались к событиям прошедшей ночи. Враг проник на нашу землю, и кто знает, какие беды принесет он, пока находится на свободе.

Умудренный многолетним опытом работы, Решетов понимал, что враг глубоко заполз в щель и сразу найти его не удастся. По поведению врага, или, как говорят разведчики, по его «походке», можно было сделать вывод, что это опытный и потому особенно опасный шпион.

Резкий телефонный звонок отвлек Решетова от этих мыслей.

— Полковник Решетов у телефона, — сняв трубку, проговорил он. — Здравствуйте, товарищ Вергизов! — Да? Ясно. — Решетов машинально потер рукой висок. — Хорошо. Сейчас еду…

Когда полковник Решетов прибыл на место происшествия, Вергизов, работник научно-исследовательского отдела капитан Линяев с неизменным фотоаппаратом на груди и судмедэксперт стояли у пруда.

Полковник окинул взглядом стоявшую поодаль группу колхозников и сидевшую скорчившись на бревне женщину. Вид ее не мог не привлечь внимания. Глаза были устремлены в одну точку. Лицо искажено, нижняя челюсть отвисла. Она была босая, в простеньком платье из штапельного полотна.

— Женщину мы застали в таком состоянии на том самом месте, где она и сейчас сидит, — доложил Вергизов.

— Что известно об этой женщине?

— Из местных жителей ее никто не знает.

— Что она говорит о себе?

— На вопросы не отвечает. Бормочет что-то невнятное…

— При ней есть какие-нибудь документы?

— Никаких. В карманчике платья найдена фотография шесть на девять. На тыльной стороне карандашом ч го-то написано, но прочесть нельзя — сильно стерта надпись.

— Где фотокарточка?

— У экспертов.

Решетов повернулся к судмедэксперту:

— Что вы скажете, доктор?

— Пока ничего определенного, товарищ полковник, — развел руками врач. — Нужно клинически исследовать, только тогда можно будет сказать, что это за случай.

Врач, близоруко щурясь, протер платком стекла, снова надел очки и направился к машине, куда с тру~ дом погрузили женщину.

— Ваши соображения, Василий Козьмич? — обратился полковник к Вергизову.

— Несомненно, диверсия.

— Я тоже так думаю.

— Но для какой цели?

Полковник ничего не ответил.

— Как поиск? — после непродолжительного молчания спросил он.

— На станции Южная находится капитан Завьялов. Группе младшего лейтенанта Потрохова поручена работа в поселке Красный Октябрь.

— Да, загадочная история, — раздельно сказал Решетов. — Нужно, чтобы присутствующие поверили в то, что женщина просто сбежала из психоневрологической больницы.

— Ясно!

Вергизов больше не задавал вопросов. Он хорошо знал полковника и по выражению его лица понял, что Решетов внимательно обдумывает происшедшее, делает выводы, которыми поделится, когда все будет проверено.

Полковник Решетов с минуту молча курил. Потом, не прощаясь, сел в машину и уехал.

ГЛАВА V

Южная ночь быстро отступала перед натиском утра. В вершинах деревьев завозились и начали пробовать голоса озябшие от утренней росной прохлады птицы. Солнце не заставило себя ждать и ярко засияло, выхватывая из утреннего тумана отдельные стволы огромных деревьев. У одного из них стояла женщина. Она неотрывно смотрела на белесую ленту шоссе.

Вдали показался быстро приближающийся автомобиль. Женщина подняла стоявший у ног небольшой саквояж и торопливо стала спускаться по узкой, сбегающей вниз тропинке. Серый пыльник, туфли на низком каблуке, какие обычно одевают в дорогу, слегка потемнели от утренней росы.

Она бегом пустилась по тропе, на ходу поправляя светлые вьющиеся волосы, небрежно собранные в узел на затылке.

У шоссе женщина остановилась, с минуту подумала, затем вышла на середину дороги и подняла руку.

Грузовик резко затормозил. В окно кабины высунулся человек средних лет.

— Не согласитесь ли подбросить в город? — просительно глядя на водителя, торопливо заговорила женщина.

— Пассажиров не возим, — угрюмо ответил шофер и скрылся в кабине.

— Послушайте, товарищ! — в голосе женщины слышалась мольба. — Очень вас прошу! До города далеко, а у меня болит нога. Я заплачу, не поскуплюсь… Сделайте одолжение…

— Ладно, — неохотно уступил шофер.

Дверца кабины открылась, и женщина, обойдя машину, села рядом с водителем.

Она сняла саквояж с колен и поставила его у ног. Затем, взглянув на водителя, не обращавшего на нее никакого внимания, достала зеркальце и стала причесываться. Она это делала медленно, тщательно прибирая каждый волосок. Затем стала разглаживать брови, красить губы, поправлять воротничок блузки, выглядывающий из-под пыльника.

За все время пути водитель ни разу не взглянул на пассажирку. Он напряженно следил за дорогой: шоссе давно не ремонтировалось.

Вскоре по сторонам шоссе стали попадаться — вначале отдельные, затем группами — домики предместья, спустя несколько минут, в течение которых машина преодолевала крутой подъем, разом открылась панорама большого города. Машина миновала заставу, и тут женщина попросила шофера остановиться.

— Сколько с меня? — спросила пассажирка, доставая из саквояжа небольшую сумочку.

— Сколько не жалко, — ответил шофер.

Она протянула ему двадцатипятирублевку и вышла из кабины. Спрятав деньги, шофер нажал на стартер.

А женщина, войдя в только что открывшийся гастрономический магазин, куда хлынули покупатели, купила пачку папирос, спички и вышла.

На улице было многолюдно. Женщина внимательно прислушивалась к долетавшим обрывкам фраз, с удовольствием отмечая, что прохожие, особенно мужчины, окидывают ее взглядом с ног до головы.

Казалось, что она беззаботно наслаждается свежим летним утром, солнцем, излучающим тепло и яркий свет, любуется нарядными витринами, зелеными деревьями и яркими цветами. Но ее внимательные глаза все примечали: вывески учреждений и предприятий, театральные рекламы, расположение и название улиц, даже марки легковых автомашин и их номера.

Дойдя до Советской улицы, женщина свернула за угол. Небольшая глухая улица в этот утренний час была тиха и безлюдна. Поравнявшись с домом № 38, она остановилась, внимательно огляделась по сторонам и прошла в калитку. В глубине двора стоял одинокий домик. Окруженный справа и слева красивыми каменными зданиями, он совершенно терялся между ними. Женщина постояла у дверей домика, прислушалась, потом постучала. Ей долго не отвечали. Но вот послышалась возня за дверьми, щелкнул крючок — и на пороге появилась приятного вида старушка…

— Вам кого?

— Вас, Даниловна, — проговорила женщина, бесцеремонно оттесняя старушку и входя в дом.

— Как поживаете, фрау Мюллер? — тихо произнесла она условный пароль.

Старушка непроизвольно отшатнулась. Глаза ее беспокойно забегали с предмета на предмет. Хотя она давно несла эту службу, каждый визит неизменно пугал ее, особенно теперь, после долгого перерыва.

Гостья с минуту смотрела на Даниловну с нескрываемой досадой. Потом резким движением открыла саквояж и протянула старухе пачку сторублевок.

— Это от шефа. Скоро получите втрое больше.

Глаза старухи алчно заблестели, лицо покрылось пятнами лихорадочного румянца. Она не взяла, а как-то впилась руками в деньги. Гостья брезгливо отвернулась. Не дожидаясь приглашения, сняла пальто, достала из саквояжа вышитое полотенце и направилась в небольшую кухоньку к умывальнику.

— Никто не видел, как вы входили? — спохватилась Даниловна.

При звуке этого бодрого, молодого голоса гостья невольно вздрогнула. Из глубокой старухи Даниловна вдруг превратилась в женщину средних лет.

— Не тревожьтесь, фрау Мюллер, меня никто не видел. А если бы даже и видел, вам беспокоиться нечего. С документами у меня все в полном порядке. Паспорт настоящий. Запомните, — наставительно проговорила гостья, — я ваша племянница, приехала из Средней Азии. Зовут меня Лидией Владимировной Севериновой. Жить я у вас не буду, но видеться будем часто. Как база?

— Все в порядке! — глядя в глаза собеседнице, проговорила Мюллер. Движением руки она пригласила гостью в соседнюю комнату. Здесь отодвинула колченогое кресло, подняла коврик. Подойдя к старому потускневшему зеркалу, отодвинула его и нажала выступавшую на стене кнопку. Раздался легкий скрип, и половицы стали медленно опускаться. Из отверстия потянуло сыростью. Лидия смело ступила на лесенку, ведущую в подполье.

В эту ночь органы государственной безопасности нащупали передатчик, но запеленговать его не удалось.

ГЛАВА VI

Путь от рядового бойца до полковника — председателя Комитета госбезопасности — выработал в Решетове большую силу воли, зрелость мышления, глубокое знание человеческой психологии.

Старый чекист, Решетов понимал, что не всегда возможны быстрое разоблачение и поимка с поличным врага. Иногда обстоятельства диктуют необходимость сознательной оттяжки, чтобы выкорчевать врага с корнями. А это требует большого мужества и умения.

Полковнику вспомнилось бледное лицо Костричкина, его серьезные глаза и сжатый рот. Лейтенант мучается от того, что враг ускользнул. Но полковнику приятно было, что Костричкин не падал духом. Он по-прежнему деятелен, глубоко верит в успех, и группа его работает неутомимо. Да, воспитание людей, особенно молодых, имеет огромное значение. Решетов с теплым чувством подумал о майоре Вергизове. За пять лет совместной работы он успел полюбить этого всегда спокойного, рассудительного человека. Стойко перенося все невзгоды, связанные с их нелегкой работой, майор проявил себя смелым и умным разведчиком. Он передает свои знания и опыт молодым, воспитывает у них волю и смекалку…