Глава 8

У Ронси все было по-прежнему. Опавшая листва, паутина оставались на своих местах. Правда, с кухонного стола исчезло оттаявшее мясо: вместо него, свесив безжизненные шейки, лежали два неощипанных фазана. В раковине громоздилась гора немытой посуды, а запах веллингтоновских сапог стал еще ощутимее.

Я приехал в половине третьего без предупреждения и застал Ронси во дворе, где он наблюдал, как Пэт со стариком распиливают огромный горбыль высохшего дерева. Он глянул на меня довольно косо, но в дом все-таки пригласил, кинув через плечо приказание сыну прибраться в кладовой, после того как тот разделается с дровами.

На диване спала Мэдж. По-прежнему без Чулок, все в тех же голубых шлепанцах и том же желтом платье, только теперь очень запачканном спереди. Ронси отнесся к ее присутствию с полным равнодушием и жестом пригласил присесть в кресло.

— Я не нуждаюсь в помощи «Блейз», — упрямо повторял Ронси. — Зачем это мне?

— Все зависит от того, насколько вы заинтересованы в участии Тиддли Пома в скачках.

— Бежать он будет — это ясно. — Ронси был настроен решительно и агрессивно. — Это я вам обещаю. Всякий, кто утверждает обратное...

— В таком случае, — мягко перебил я его, — может произойти одно из двух: поскольку дело получило широкую огласку, мошенник, возможно, передумает и не станет мешать Тиддли Пому. Однако не исключено, что эти люди пойдут на все, чтобы убрать его со старта. Конечно, им следует отказаться от этой идеи, если они обладают хоть каплей здравого смысла. Но я не уверен, что нам стоит рассчитывать на их здравый смысл.

— Им это не удастся! — Решительно очерченный подбородок, упрямое выражение глаз.

— Можете не сомневаться, тем или иным путем они этого добьются, если захотят.

— Я вам не верю!

— Но почему не принять мер предосторожности просто на всякий случай? «Блейз» берет на себя все расходы.

Он долго и пристально смотрел на меня:

— И вы пойдете на это не только ради рекламы, которая покроет вашу скандальную газетенку неувядаемой славой?

— Двойная цель, — объяснил я. — Отчасти мы делаем это ради вас и болельщиков, которые ставят на лошадь деньги. Но и про себя не забываем. Цель у нас общая: довести Тиддли Пома до скачек целым и невредимым.

Он задумался.

— Что за меры предосторожности? — вымолвил он наконец.

— Возможны три варианта, — сказал я. — Самый простой — написать письмо Уэзербису, где вы подтвердите свое намерение участвовать в Золотом кубке и попросите его непременно связаться с вами, если он получит любого рода указания вычеркнуть лошадь из списков до или после действия четырехдневной декларации. Надеюсь, вы понимаете, что, например, я, да и вообще кто угодно, может послать телеграмму или передать по телефону от вашего имени, что лошадь снимается со скачек, и не так-то просто будет снова включить ее в списки.

Он разинул рот:

— Кто угодно?

— Да, и от вашего имени. Это несложно. Каждую неделю Уэзербис получает сотни посланий такого рода. Их никто не проверяет, даже через тренера.

— Господи Боже, — прошептал он, совершенно потрясенный. — Я напишу сию же минуту. Нет, лучше позвоню. — Он приподнялся.

— Это не так срочно, — остановил его я. — Гораздо вероятнее, что такое распоряжение придет в последний момент, чтобы на фаворита сделали как можно больше ставок.

— Да, верно... — Он снова сел, и тут его осенило: — Но если «Блейз» заявит, что берет на себя заботу о безопасности Тиддли Пома, а потом он по той или иной причине не будет участвовать, то вы попадете в совершенно дурацкое положение.

Я кивнул:

— Да, риск есть. Но все же... мы постараемся. При этом мы должны рассчитывать на самое искреннее и стопроцентное ваше сотрудничество, а не на пустые обещания.

Он решился.

— Считайте, что я с вами. Что дальше?

— Тиддли Пома надо перевести в другую конюшню.

Это его потрясло.

— Нет, нет, никогда!

— Здесь слишком ненадежное место.

Он кашлянул:

— Куда же в таком случае?

— В конюшни главного тренера. Там он, кстати, пройдет отличную подготовку. И кормят прекрасно. Вам ежедневно будут сообщать о его самочувствии.

Ронси несколько раз безмолвно открыл и закрыл рот.

— И наконец, — продолжал я, — ваша жена должна уехать вместе с тремя младшими сыновьями.

— Это невозможно, — по инерции запротестовал он.

— Это необходимо. А если кого-нибудь из ребят похитят? Неужели вы согласитесь поставить жизнь сына на карту в зависимости от участия лошади в скачках?

— Это невозможно, — слабо повторил он. — Им достаточно просто пригрозить.

Мэдж приподнялась и открыла глаза, совсем не сонные.

— Куда и когда мы едем? — спросила она.

— Завтра узнаете, когда прибудете на место.

Она улыбнулась радостно и оживленно. Мечты превращались в реальность. Однако сам Ронси был далек от восторгов.

— Ох, не нравится мне все это, — нахмурившись, пробурчал он.

— Вам тоже лучше уехать. Уехать всей семьей.

Ронси покачал головой:

— Но, кроме Тиддли Пома, есть и другие лошади. И ферма. Я не могу все бросить. А Пэт и Питер нужны мне здесь.

На это я согласился, поскольку он уступил в главном.

— Только не говорите детям об отъезде, — предупредил я Мэдж. — Просто завтра утром не отправляйте их в школу. А часов в девять вам позвонят. Одежду берите самую простую. Побудете там до конца субботних скачек. Только прошу вас, ни в коем случае не посылайте писем по этому адресу и детей предупредите. Если захотите, отправляйте письма нам, в «Блейз», а уж мы доставим их мистеру Ронси.

— А Вик может нам писать? — спросила Мэдж.

— Конечно, но тоже через «Блейз». Ему не следует знать, где вы находитесь.

Тут оба они заспорили, но в конце концов я настоял на своем. Ведь ни при каких обстоятельствах нельзя проговориться о том, чего не знаешь...

— Кроме всего прочего, вами могут заинтересоваться не только мошенники. Журналисты из конкурирующих газет обычно не упускают случая напакостить «Блейз» и тоже начнут охотиться за вами. А они отличные специалисты по розыску тех, кто имеет причины скрываться.

Супруги Ронси сидели, взирая друг на друга с глуповато-бессмысленным видом, а я вышел из дома и погнал свой фургон в Лондон. Микстуру Тонио я прикончил еще утром, по дороге в редакцию, и держался теперь на таблетках Элизабет, но это было совсем не то. Я вернулся домой, умирая от жажды, усталый, разбитый и полный дурных предчувствий.

Кресло и виски помогут отделаться от первых трех ощущений.

Что же до последнего, то я никак не мог решить, что хуже: еще одно столкновение с ребятами Бостона или провал операции с Тиддли Помом. Я не застрахован ни от того, ни от другого. Причем одна неприятность не исключает другую.

— Что с тобой. Тай? — Голос Элизабет звучал встревоженно.

— Ничего, — улыбнулся я. — Со мной полный порядок, детка.

Морщинки на ее лице разгладились, и она улыбнулась в ответ. Бедная, бедная моя Элизабет. В порыве нежности я протянул руку и погладил ее по щеке, а она повернула голову и поцеловала мои пальцы.

— Ты потрясающий человек. Тай! — сказала она. Нечто в этом роде она говорила минимум дважды в неделю. Я сморщил нос и ответил обычным:

— Ты и сама не так уж плоха, старушка!

Несчастье, которое принесла в наш дом ее болезнь, было непреходящим. И будет всегда. Для нее это вечное, неизбывное состояние. Для меня существовали выходы, например Гейл. И когда я пользовался ими, то испытывал не только обычное для неверного мужа чувство вины — я знал, что совершаю предательство. Элизабет не могла покинуть поле битвы, а я, когда становилось совсем невмоготу, ускользал и оставлял ее сражаться в одиночестве...

На следующий день в девять утра Дерри Кларк посадил Мэдж и троих ребятишек Ронси в свой «Остин» и повез их в Портсмут, а оттуда паромом на остров Уайт.

В полдень я прибыл на ферму в машине с прицепом, которую одолжил в городе у одного приятеля. Ронси скрепя сердце расстался с Тиддли Помом и загрузил второе стойло прицепа мешками с овсом и тюками сена; кроме того, он умудрился сунуть туда седло и уздечку, а также дюжины три яиц и бутыль пива в плетенке. Описание режима питания и тренировок заняло у него четыре страницы, причем сплошь и рядом строчки были жирно подчеркнуты красным карандашом. Раз шесть я пообещал ему, что обязательно заставлю тренера следовать инструкциям до последней запятой.

Пэт с кривой ухмылкой помогал при погрузке и, видно, ничуть не огорчался, что расстается с лошадью. Заметив, что я смотрю на него, он метнул в мою сторону преисполненный иронии взгляд и когда проходил мимо, шепнул:

— Пусть на своей шкуре почувствует, как это бывает.

Безутешный Виктор Ронси стоял посреди захламленного двора, провожая последним взглядом свое сокровище, а я выехал за ограду и медленно повел фургон по узким дорогам Эссекса на запад, к Беркширу. Миль через пять я притормозил у телефонной будки и набрал номер Западной школы искусств.

— Вот уж сюрприз так сюрприз... — сказала Гейл.

— Да, — согласился я. — Как насчет воскресенья?

— М-м... — Она задумалась. — А как насчет завтра?

— А что, разве завтра нет занятий?

— Да нет, я хочу сказать — завтра ночью...

— Завтра... на всю ночь?

— Так как, сможешь?

Я так глубоко вздохнул, что заныли ребра. Все зависело от того, сможет ли остаться миссис Вудворд, иногда она соглашалась.

— Тай, ты меня слышишь?

— Я думаю...

— О чем?

— Что сказать жене.

— Ты меня убиваешь! Так да или нет?

— Да, — вздохнув, ответил я. — Где?

— В гостинице, надо полагать.

— Хорошо, — согласился я. Я узнал, когда она заканчивает занятия, и мы договорились встретиться на станции Кингс-кросс.

Набрав домашний номер, я услышал голос Элизабет:

— Тай? Ты где?

— На шоссе. Все в порядке. Просто я забыл спросить миссис Вудворд, сможет ли она побыть с тобой завтра ночью... Мне надо поехать в Ньюкасл на подготовку к воскресным скачкам... «Дрянь, — подумал я, — подлая, вонючая дрянь. Лживая, низкая гадина».

Я с тоской прислушивался к обрывкам разговора в трубке, и настроение ничуть не улучшилось, когда она ответила:

— Она говорит, что согласна. Тай, все в порядке. Вернешься домой в субботу?

— Да, милая. До вечера.

— Хорошо.

— До вечера. — По ее голосу я почувствовал, что она улыбается.

— Пока, Тай. До вечера.

На всем остальном пути к конюшням Нортона Фокса я мучился угрызениями совести, сожалея о содеянном. И зная, что встречу с Гейл отменять не буду. У самого Беркшира у меня чудовищно разболелась голова.

Нортон Фокс с любопытством заглянул в прицеп, припаркованный на частной стоянке возле его дома.

— Так это и есть знаменитый Тиддли Пом?.. Да, нельзя сказать, что он производит сильное впечатление.

— Так и есть, — кивнул я. — Спасибо, что согласился принять его.

— Всегда рад помочь. Поставлю его в стойло рядом с Зигзагом. Тогда Сэнди Виллис сможет присматривать сразу за обоими.

— Надеюсь, вы не сказали ей, кто он? — озабоченно спросил я.

— Конечно нет. — Он снисходительно улыбнулся. — Купил недавно в Кенте иноходца... Пока еще не забрал. Сэнди и другие ребята будут думать что это он и есть.

— Прекрасно.

— Пойду скажу старшему конюху, чтобы он отвел машину во двор и занялся разгрузкой. А вы зайдите в дом на чашку чая.

Я опрометчиво согласился, с запозданием вспомнив тот черный чай, которым меня угощали в прошлый раз.

— Ну вот, опять то же самое, — пожаловался Нортон. — Моя домоправительница чудовищно экономна, ее невозможно заставить приготовить по-настоящему крепкий чай.

— Что, фотографы из «Тэлли» были у вас? — спросил я, когда он налил себе чашку и уселся напротив.

Он кивнул:

— Сделали с Сэнди Виллис кучу снимков, чем привели ее в полное смятение.

Он предложил мне половину довольно черствого на вид фруктового пирога и, когда я отказался, сам откусил огромный кусок.

— Эта ваша статья в воскресном номере, — выдавил он через набитый смородиной рот, — должна произвести кое-где впечатление разорвавшейся бомбы.

— Гм... Надеюсь.

— Краткий... мой чемпион по стипль-чезу... он ведь точно был одним из тех нестартеров. Это ясно. Хоть вы и не назвали его прямо.

— Да, это он.

— Тай, а вы узнали, почему Дэмбли снял свою лошадь, а потом вообще бросил заниматься этим делом?

— Я не имею права говорить об этом, Нортон.

Склонив голову набок, он выслушал ответ и кивнул:

— Что ж, когда-нибудь потом скажете.

Я улыбнулся:

— Только в том случае, если с рэкетом будет покончено.

— А вы не сворачивайте с дороги, так оно и будет. Если и дальше разоблачать их перед публикой, в предварительные ставки перестанут верить, и мы перейдем на американскую систему, где все деньги поступают только в день скачек, ни минутой раньше. У них ведь это делается именно таким образом?

— Легально да.

Большими глотками он осушил чашку.

— Тогда и посещаемость сразу подскочит.

— И размер денежного вознаграждения тоже. Помните, как один их жокей, чемпион прошлого года, разом отхватил свыше трех миллионов долларов? Гордон Ричард небось рыдал от зависти.

Я поставил недопитую чашку на стол и поднялся.

— Пора, Нортон. Надо ехать. Еще раз спасибо за помощь.

— Готов на все, лишь бы не повторился случай с Кратким.

— Счета на все расходы посылайте в «Блейз».

Он кивнул:

— И каждый день звонить в спортивный отдел и докладывать вам, или Дерри Кларку, или тому человеку по имени Люк-Джон?

— Совершенно верно. Да, тут вот еще инструкция Виктора Ронси. В вечернюю кормежку давать Тиддли Пому яйца и пиво.

— Я знал одного владельца, так он посылал своему жеребцу шампанское.

Я отвел трейлер к дому приятеля, сел там в свой фургон и поехал домой. Десять минут седьмого... У миссис Вудворд была рекордная неделя по части переработки. Наверное, поэтому она приготовила на ужин цыплят «по-королевски» и оставила их теплыми в духовке. Я поблагодарил ее.

— Не за что, мистер Тайрон. Всегда рада служить. Пока, милая. До завтра. Приеду с вещами чтобы заночевать.

Я поцеловал Элизабет, разлил напитки, съел цыплят, посмотрел телевизор и понемногу снял напряжение. После ужина надо приниматься за воскресную статью. Желание заниматься этим равнялось нулю и ниже. Я направился в кабинет с намерением сочинить сдержанное продолжение воскресного опуса с подтекстом вроде «не стоит подпиливать сук, на котором сидишь». Но уже после первых строчек намерение это испарилось. Чарли Бостон и тот иностранный джентльмен в «Роллсе» вряд ли придут в восторг.

Утром, перед тем как ехать в редакцию, я собрал сумку с вещами, а Элизабет напомнила, чтобы я захватил будильник и чистую рубашку.

— Терпеть не могу эти твои отъезды, — сказала она. — Знаю, ты ездишь нечасто, во всяком случае, гораздо реже, чем должен. Я знаю, что в самые отдаленные места почти всегда посылают Дерри, и чувствую себя виноватой: ведь его жена остается совсем одна с крошечными детьми.

— Не печалься, — улыбнулся я. — Дерри обожает ездить.

Я почти уже верил, что сегодня дневным поездом отправлюсь в Ньюкасл. До встречи с Гейл оставались долгие часы, она казалась мне нереальной. Я три раза чмокнул в щеку Элизабет — ужасно не хотелось оставлять ее...

Приехав в редакцию, я обнаружил, что ни Люка-Джона, ни Дерри на месте нет. Секретарша протянула мне большой конверт, который, по ее словам, доставили в среду, как только я ушел. Я вскрыл его. Гранки статьи в «Тэлли», их следует вычитать и немедленно отослать обратно.

— Вчера они звонили вам два раза. Статья идет в набор сегодня вечером. Просили срочно позвонить.

Я прочитал гранки. Арнольд Шенкертон внес кое-какие поправки, его несколько педантичный подход к грамматике ощущался почти в каждой строчке. Я вздохнул. Правки мне не понравились.

— К сожалению, мы торопились, и нам пришлось напечатать статью, так как мы не дождались от вас никакого ответа, — сказал он прекрасно поставленным тенором и одновременно раздраженным и извиняющимся тоном.

— Это моя вина. Я только что получил гранки.

— Понимаю. Что ж, после того как я над ней поработал, читается прекрасно, не так ли? Мы вполне довольны. Думаю, она будет иметь успех. Они очень ценят такую доверительную, немного интимную манеру изложения.

— Я рад. А нельзя выслать мне экземпляр?

— Буду иметь в виду, — учтиво ответил он. Вероятно, придется самому покупать этот номер в киоске. — Теперь назовите ваши расходы. Надеюсь, они невелики?

— Ага, — согласился я. — Самые пустячные.

Люк-Джон и Дерри вошли, как только я повесил трубку. Люк-Джон, не потрудившись даже пожелать мне доброго утра, протянул лапу за воскресным подношением. Я вытащил статью из кармана и передал ему. Он развернул сложенные листочки и быстро пробежал их глазами.

— Гм, — произнес он наконец. — Ожидал большего.

Дерри взял второй экземпляр и тоже прочитал.

— Еще немного, и Тай сожрал бы их с потрохами, — не согласился он.

— Неужели нельзя подчеркнуть, что только «Блейз» известно местонахождение Тиддли Пома? — спросил Люк-Джон. — Ты только намекнул на это.

— Вы считаете, это так необходимо?

— Да, считаю. «Блейз» заслужила, так как оплачивает все расходы.

— А если кто-нибудь найдет его... то есть Тиддли Пома? — осторожно спросил я. — Хороши мы будем! Сами спрятали, похвалялись на каждом шагу, а потом выдали его местопребывание...

— Никто его не найдет. Об этом знаем мы трое и Нортон Фокс. Вернее, только вам и Фоксу точно известно, где находится лошадь. Только вы и Фокс способны определить, которая из шестидесяти лошадей его конюшни является Тиддли Помом. Но вы же никому его не выдадите! Так кто же его найдет? Нет-нет, Тай, этой статье необходимо придать совершенно определенный характер. «Блейз» отвечает за безопасность лошади, и только «Блейз» известно, где она находится.

— Вряд ли это понравится Чарли Бостону, — заметил Дерри, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Что ж, придется Чарли Бостону скушать и это, — нетерпеливо произнес Люк-Джон.

— Я хочу сказать, — продолжал Дерри, — что Бостон может натравить своих головорезов на Тая за то, что он наплевал на их предупреждение не совать нос в эти дела.

Свой человек, Дерри, вот кто настоящий друг!

Секунды на две, не больше, Люк-Джон призадумался, потом покачал головой:

— Не посмеют!

— А даже если и посмеют, — вставил я, — то вы получите прекрасный материал для новой статьи, и газета будет продаваться еще лучше.

— Совершенно верно, — автоматически произнес Люк-Джон, но тут же спохватился и подозрительно посмотрел на меня. — Это что, шутка?

— Маленькая, — вздохнул я и улыбнулся.

— Тогда измени предисловие, Тай. Придай ему стопроцентно оригинальный характер. — Он взял карандаш и перечеркнул первый абзац. Прочел следующий, задумчиво потер кадык, оставил как есть. Урезал следующий кусок. Перевернул страницу.

Дерри с сочувствием следил за тем, как растет число карандашных пометок. С его материалами это тоже случалось частенько. Люк-Джон прочел текст до конца и вернулся к началу, поясняя каждую поправку. Он постепенно превращал мой довольно безобидный оригинал в орудие убойной силы.

— Вы что, погибели моей захотели? — спросил я.

Полдня пришлось провести за обработкой статьи. Вариант, который в конце концов пропустил Люк-Джон, являл собой некий компромисс между его и моей точками зрения. Люк-Джон сам отнес текст главному редактору, сидел там, пока тот читал, и вернулся с видом победителя.

— Ему понравилось. Сказал, что это замечательный материал. И вчерашняя статья Дерри по итогам гандикапа тоже понравилась. Он говорит, что спортивный отдел вносит ценный вклад в работу всей газеты.

— Вот и чудесно, — весело заметил Дерри. — Как насчет очередной прибавки?

— Самое время пропустить по кружечке пива, — взглянув на часы, предложил Люк-Джон. — Идешь с нами, Тай?

— Нортон Фокс еще не звонил.

— Так позвони ему сам.

Я позвонил Фоксу. Тиддли Пом чувствовал себя превосходно, ужинал с аппетитом, устроен со всеми удобствами. Утром пробежал около мили, и никто не взглянул на него.

Поблагодарив его, я сообщил эти сведения Ронси, который, мне показалось, был одновременно и возбужден, и опечален.

— Ох, не нравится мне все это, — несколько раз повторил он.

— Что же, хотите держать его у себя на ферме, подвергая такому риску?

Помолчав, он сказал:

— Нет, пожалуй, нет. Но мне это не нравится. Не забудьте позвонить вечером. Весь день я на скачках в Кемптоне.

— Вам позвонит редактор спортивного отдела. И не волнуйтесь так.

Он опустил трубку, пробурчав нечто вроде «хм»: Люк-Джон и Дерри уже выходили из комнаты, я догнал их, и мы отправились перекусить.

— Прошло всего две недели со дня смерти Берта Чехова, — заметил Дерри, раскачиваясь на табуретке у стойки, — и всего десять дней назад мы догадались об этом рэкете с нестартерами. Забавно...

Куда уж забавнее! А до скачек на Золотой кубок осталось еще восемь дней. В понедельник, решил я, буду отсиживаться дома, в безопасном месте.

— Заруби себе на носу, — сказал я Дерри. — Никому не давать номер моего телефона.

— Чего ты вдруг?

— Вспомнил о Чарли Бостоне. Моего адреса нет в телефонной книге.

— Ни я, ни Дерри никому твой адрес давать не собираемся! — с раздражением отчеканил Люк-Джон. — И прекрати сейчас же. Тай, а то можно подумать, что ты действительно трусишь!

— Ну и думайте на здоровье, — согласился я, и они весело расхохотались.

Дерри, понятное дело, был доволен, что я вместо Кемптона вызвался ехать в Ньюкасл, раз в кои-то веки оставив ему Лондон.

— А удобно тебе? — смущенно спросил он. — Я имею в виду твою жену...

Я успокоил его, сказав, что думает по этому поводу Элизабет. Люк-Джон не преминут справиться:

— Как она?

И я ответил:

— Прекрасно.

Остаток дня я проболтался в редакции. Люк-Джон был занят сначала с футбольным обозревателем, потом с корреспондентом из гольф-клуба.

А Дерри вдруг решил рассказать, как он отвозил ребятишек Ронси на остров Уайт.

— Крикливые, чертенята, — неодобрительно проворчал он. — И мать совершенно не в силах с ними сладить. Да и вообще она спит на ходу. Только чудом никто из них не свалился с парохода, если учесть, что Тони все время перевешивался через борт, желая посмотреть, как работают лопасти гребного колеса. Я сказал, что они под водой и потому их не видно. Но ему что говори, что нет — как об стенку горох!

Я сочувственно хмыкал, с трудом сдерживая смех.

— Вот радости-то было, наверное!

— Еще бы! Шутишь, что ли, — вместо школы каникулы у моря. Тони заявил, что хочет купаться, неважно, что сейчас ноябрь. Мамаша и не пыталась его удерживать. В конце концов они устроились в пансион. Думаю, нам придется оплачивать астрономические счета за разные разрушения. Им показалось ужасно забавным, что они будут жить под фамилией Робинзонов. «Лучше и не придумаешь, — сказали они. — Теперь мы будем делать вид, что живем далеко, на необитаемом острове.» Честно сказать. Тай, перед самым отъездом я почувствовал, что дошел до ручки.

— Переживешь. Тебе еще предстоит вывозить их оттуда.

— Только не я! — нервно воскликнул он. — Теперь твоя очередь.

Ровно в четыре я взял чемодан и поехал на станцию Кингс-кросс. Поезд на Ньюкасл отправлялся в пять. Я видел, как он отошел от платформы.

В пять сорок Гейл в элегантном темно-синем пальто с кремово-белым чемоданом в руке вышла из подземки. Несколько человек обернулись ей вслед а мужчина, который тоже очень долго ждал кого-то рядом со мной, не сводил с нее глаз, пока она не подошла вплотную.

— Привет, — сказала она, — извини, что опоздала.

— Ерунда.

— Я вижу, — сказала она с плохо скрываемым торжеством в голосе, — проблему с женой удалось уладить.

Глава 9

В теплой тьме она шевельнулась возле меня, я еще крепче прижал ее к груди и зарылся носом в нежно пахнущие духами волосы.

— Всегда что-нибудь новое, — сонно сказала она. — Сломанные ребра — это...

— Я их не чувствую.

— Врешь, чувствуешь. Как это случилось?

— Что?

— Где ты так разукрасился?

— Один спор проспорил.

— Ничего себе спор. Должно быть, целая дискуссия.

Я улыбнулся в темноту.

— Тай!

— А?

— А нельзя нам остаться здесь на уик-энд?

— Мне придется передать по телефону сообщение из Ньюкасла. Это нельзя отменить.

— Черт бы побрал «Блейз»!

— Но есть еще воскресенье...

— Да здравствует гольф-клуб!

Довольно долго мы лежали молча. Сон надвигался на меня тяжелой волной, я пытался побороть его. Так мало в моей жизни часов, подобных этим... Разве можно их тратить на сон!

Для Гейл время не было столь драгоценным. Ее голова соскользнула мне на руку, легкое дыхание согревало грудь. Я вспомнил, как Элизабет, точно так же свернувшись клубочком, лежала подле меня в те давние дни, и впервые подумал о ней без чувства вины, а с печалью и сожалением.

Гейл проснулась сама и схватила меня за руку — взглянуть на светящийся циферблат.

— Не спишь? Уже без десяти шесть.

Я успел на восьмичасовой за десять секунд до отхода. Холодное и сырое утро, глухой лязг и шум, невнятные обрывки объявлений, из-под колес паровоза со свистом вырывался пар. Озябшие сонные пассажиры сплошной массой торопились куда-то этим типично английским утром.

Такой же озябший и с сонными глазами, я поплелся в вагон-ресторан привести себя в норму чашкой крепкого черного кофе, однако и он не помог избавиться от тягостного чувства уныния и подавленности, охватывавшего меня всякий раз после свидания с Гейл. Я вспомнил, что оставил ее спящей в тепле и уюте на мягкой постели, вспомнил, как она говорила, что воскресенье уже завтра. Воскресенье завтра — это несомненно, но предстояло прожить еще субботу. Сейчас, в этом состоянии, она казалась мне бесконечной.

Четыре с половиной часа езды до Ньюкасла. Я проспал большую часть пути, а когда не спал вспоминал вечер и ночь, которые мы провели вместе. Мы сняли комнату в маленькой гостинице у вокзала, и я записался в регистрационной книге под фамилией мистер и миссис Тайрон. Никто не проявил к нам особого интереса, портье показал нам неуютную, но чистую комнату, дал ключ, спросил, не желаем ли мы, чтобы утром подали чай, извинился, что у них не готовят обед, и сообщил, что неподалеку имеется несколько приличных ресторанов. Я заплатил вперед, сказав, что боюсь опоздать на утренний поезд. Мне улыбнулись в ответ и поблагодарили, не задавая лишних вопросов. Невозможно понять, догадались они о чем-нибудь или нет.

Мы немного поболтали, потом пошли выпить в бар, а оттуда — в индийский ресторан, где очень долго сидели — но ели мало — и еще дольше пили кофе. Гейл сохраняла обычно присущий ей независимый и непринужденный вид и в окружении людей того же цвета кожи резко выделялась поразительной красотой. Я, бледнолицый, оказался в меньшинстве. Заметив это, она сказала:

— Думаю, для таких, как я, Лондон — лучшее место в мире.

— Наверное, не только для таких.

Она покачала головой:

— Именно для людей смешанной расы. Во многих странах я была бы аутсайдером. И никогда не смогла бы получить такую работу.

— Не замечал, чтобы тебя хоть как-то угнетало твое происхождение, — сказал я.

— Я принимаю его как данность. Честно говоря, даже не знаю, хотела бы я родиться чисто белой или черной. С тобой мне легко, потому что тебе это безразлично.

— Ну нельзя сказать, чтобы ты была мне совсем уж безразлична, — улыбнулся я.

— Черт возьми, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебе все равно, цветная я или нет.

— Ты цветная и такая красивая. Потрясающее сочетание!

— Я серьезно, — жалобно произнесла она.

— И такая гладкая и блестящая, до самой последней жилочки!

— Если ты хочешь сказать, что и сердце у меня твердое как камень, тогда, пожалуй, ты прав.

— И в один прекрасный день ты бросишь меня не моргнув глазом?

— А мы расстанемся? — В голосе ни волнения, ни печали.

— А как ты думаешь?

— Я думаю, ты вряд ли бросишь свою жену ради меня. — Вот так, просто, откровенно, без лишних слов и разных экивоков... — Ведь не бросишь?

Я ответил не сразу:

— Я никогда не оставлю ее.

— Так я и думала. В таких делах предпочитаю откровенность. Тогда, по крайней мере, довольствуешься тем, что имеешь, и не ждешь большего. Ставка сразу на двух лошадей.

— Не понимаю...

— Страхуешь себя от возможных потерь. Люди, жаждущие невозможного, всегда страдают. Они глубоко, по-настоящему несчастны. Это не для меня.

— Что ж, если тебе удастся обойтись без страданий, считай, что ты счастливее многих.

— Буду стараться изо всех сил.

Однажды все это благоразумие разлетится в пух и прах под напором сильного чувства. Мне не хотелось, чтобы это случилось, пока она со мной. Меня вполне устраивал характер наших нынешних отношений. И я мечтал, чтобы все оставалось по-прежнему. Мы будем встречаться до тех пор, пока она не станет требовать чего-то большего. И поскольку Гейл прекрасно понимала это, у нас имелся реальный шанс не сорваться с натянутой проволоки.