— Нет, — я покачал головой. — А ты?

Арне начал моргать, как обычно, когда простейший вопрос вызывал безумную паузу и будто отправлял его на дно фьорда за консультацией. Наконец он нашел ответ:

— Я тоже не заметил.

— По-моему, на катере вообще не было названия, — решил я.

Они оба с удивлением взглянули на меня.

— Там должно быть название, — возразила Кари.

— Нда-а? У меня такое впечатление, что не было. Ни названия, ни регистрационного номера, ни порта приписки. Вероятно, у вас в Норвегии это и не требуется.

— Нет, почему же? — Кари явно недоумевала. — У нас все это тоже есть.

Арне ненадолго задумался, но не моргал, потом пояснил:

— Катер шел слишком быстро и прямо на нас. Конечно, на нем было название, мы просто не успели разглядеть. — Он словно бы поставил точку, дескать, тема исчерпана и больше не представляет интереса. Я кивнул в знак согласия, хотя остался абсолютно убежден, что на черном корпусе, кроме черной краски, никаких знаков не было. Неужели в этой части Северного моря такое раздолье контрабандистам, подумал я, но вслух сказал:

— Жаль. Ты мог бы потребовать компенсацию за лодку.

— Она застрахована, — ответил Арне. — Пусть это тебя не тревожит.

— Позор, что катер не остановился. — Кари не могла успокоиться. — Они должны были почувствовать удар. Даже большой тяжелый катер, как Арне описывал его, не может раздавить лодку и не заметить.

Сбил и удрал, мелькнула беззлобная мысль. Так бывает на дорогах, а почему не может случиться на воде?

— Арне боялся, что вы не умеете плавать.

— В бассейне, от бортика до бортика, — усмехнулся я. — На такие длинные дистанции раньше я и не пытался.

— Вам повезло, — серьезно заметила она.

— Арне тоже. — Я задумчиво разглядывал его: ведь он лет на десять старше меня, ему же пришлось тяжелее.

— Ох, нет, Арне прекрасный пловец. Он спортсмен, и во многих видах. Он сильный, выносливый. — Кари иронически улыбалась, но гордость жены явно чувствовалась. — Он постоянно выигрывает лыжные кроссы через всю страну.

В нише холла я заметил несколько пар лыж, теннисные ракетки, рыболовные снасти, горнолыжные ботинки и с полдюжины теплых курток вроде той красной, что утонула. Полная экипировка для человека, любящего движение.

— Вы ели? — вдруг спросила Кари. — Я имею в виду, после плавания. Подумали, что надо поесть? Я покачал головой.

— Я беспокоился об Арне.

— У Арне тоже не было аппетита. — Она, улыбаясь, встала и посмотрела на часы. Без десяти десять. — Сейчас я принесу что-нибудь вам обоим.

Арне откровенно любовался ею, пока она не скрылась в кухне.

— Что ты думаешь о ней, охо-хох? Какая красивая! Обычно мне не нравятся мужчины, которые приглашают повосхищаться своими женами, будто это их собственность, вроде машины или дома. Но я многое прощал Арне в, тот вечер.

— Да, — подтвердил я гораздо искреннее, чем во многих подобных случаях. И Арне понимающе подмигнул.

— Еще вина, — предложил он, резко встал и наполнил наши бокалы.

— У тебя и дом красивый, — заметил я. Он удивленно окинул взглядом гостиную.

— Это Кари. Она... Это ее работа. Она дизайнер по интерьерам. Квартиры. Офисы. Отели. Ну и все такого рода.

Их гостиная была отделана натуральным деревом на белых гладких стенах. Большие лампы с пергаментными абажурами окрашивали в теплый золотистый цвет обивку мебели, стилизованную под рогожу, и разбросанные, будто небрежно, яркие подушки. Смешение продуманности и случайности каждой детали обстановки создавало уют и впечатление наполненности жизни. Чересчур аккуратные квартиры всегда подавляли меня, в доме у Кристиансенов все было так, как мне нравилось.

Арне принес мне наполненный бокал и сам устроился напротив, поближе к пылающему камину. Вязаная шапка больше не скрывала волосы, и я заметил, что он поседел и стал выглядеть очень представительно.

— Завтра, — сказал я, — если возможно, мне хотелось бы встретиться с председателем комитета.

Арне недоумевающе взглянул на меня, будто забыл о настоящей цели моего визита.

— А-а-а. — Он немного поморгал. — Завтра суббота. В воскресенье Большие национальные скачки. Он будет на скачках в воскресенье.

Слова Арне означали, что нельзя портить человеку день из-за какого-то проворовавшегося жокея. Я пожал плечами и согласился перенести встречу на воскресенье.

— Тогда, может быть, завтра мне съездить к Гуннару Холту?

По какой-то причине мое предложение отнюдь не вызвало у Арне радости, он долго не отвечал, что-то бормоча. По отдельным словам я догадался, что он хотел завтра на весь день отправиться на рыбалку и боялся, что я попрошу его поехать со мной.

— Гуннар Холт говорит по-английски? — спросил я.

— О-о, да.

— Я поеду к нему сам.

Он одарил меня сияющей улыбкой и тут же вскочил, чтобы помочь Кари, которая появилась с нагруженным подносом. Она принесла кофе и сандвичи с креветками, сыром и ананасом. Мы их съели до последней крошки.

— Вы должны прийти к нам еще, — сказала Кари, — я приготовлю настоящий обед.

Арне горячо поддержал ее приглашение и открыл еще одну бутылку вина.

— Великий маленький повар, — с чувством собственника заранее оценил он кулинарное искусство жены.

Великий маленький повар откинул назад густые светлые волосы, и они рассыпались по длинной элегантной шее. У нее был благородный овал лица и на щеке три маленькие коричневые родинки, будто небрежно брошенные веснушки.

— Приходите в любое время, — еще раз пригласила она.

Я вернулся на такси в отель и только через час с трудом заснул. Утром проснулся в семь, чувствуя себя как боксерская груша. Принимая ванну, я заметил в зеркале на левом плече темно-малиновый кровоподтек размером с тарелку — воспоминание о столкновении с катером. Вдобавок от вчерашнего чрезмерного напряжения ныла каждая мышца. Дэйвид Кливленд явно не годился в чемпионы по плаванию.

Ванна, завтрак и костюм не улучшили настроения, не добавил бодрости и звонок Гуннару Холту.

— Приезжайте, если хотите, — проворчал он. — Но мне нечего вам сказать. Вы напрасно потратите время.

Как и все следователи, которые тратят уйму времени, слушая людей, которым нечего сказать, я, разумеется, поехал. У него была конюшня, примыкавшая к скаковой дорожке, и агрессивные манеры.

— Вопросы, вопросы, — сердито бормотал он, — а говорить-то не о чем.

Я расплатился с водителем такси.

— Не надо было отпускать такси, — заметил он, — вы же скоро поедете назад.

— Я могу вернуться поездом, — улыбнулся я.

— Вы не похожи на официального представителя Жокейского клуба. — Он с ухмылкой разглядывал меня.

— Буду очень признателен, если вы покажете мне своих лошадей, — сказал я. — Арне Кристиансен говорил, что у вас хорошие скакуны, и они в этом году выиграют много призов.

Естественно, он сразу расслабился и жестом показал на большое строение, расположенное на противоположной стороне утопающего в грязи двора, куда мы и направились. Он в высоких резиновых сапогах, я в начищенных ботинках. Всем своим видом он показывал, что мне не стоило приезжать без соответствующей экипировки. Гуннар Холт, маленький крепыш средних лет, был типичным тренером, который прекрасно ладил с лошадьми и, как я догадывался, гораздо хуже с их владельцами. На английском он говорил с ирландским акцентом.

Конюшня состояла из двух рядов стойл, повернутых «лицом» к широкому проходу посередине. Больше чем из половины дверей выглядывали лошадиные морды, и три или четыре конюха несли ведра с водой и корзины с сеном.

— Лошади только что вернулись с тренировки, — объяснил Гуннар Холт. — Мы тренируем их на песчаном покрытии скаковых дорожек. — Он открыл дверь первого в левом ряду стойла. — Этот парень завтра будет участвовать в Больших национальных. Видите его плечи? Великолепный экземпляр.

— Боб Шерман победил на нем в тот день, когда исчез, — заметил я.

Гуннар Холт без слов сердито взглянул на меня и вошел в стойло. Он осмотрел ноги лошади, в ней была не столько порода, сколько сила и характер. Крепкий орешек. Гуннар вернулся ко мне, вроде бы удовлетворенный осмотром.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

Вряд ли я кому-нибудь поврежу, если отвечу.

— Арне Кристиансен дал мне список последних скачек Боба Шермана в Норвегии. Он считает, что на этой вашей лошади Боб мог бы выиграть Большие национальные скачки, и, если бы у Шермана была хоть капля здравого смысла, он бы приехал на эти скачки и украл бы их денежный фонд, то есть самый большой из всех.

— Да, это правда. — Холт разрешил себе чуть усмехнуться.

Мы продолжали обход конюшни, восхищаясь каждым ее обитателем. Там было лошадей двадцать, три четверти из них участвовали в гладких скачках, а не в стипль-чезе. И хотя все они прекрасно выглядели, ни одна не победила бы в Англии на более-менее приличных соревнованиях. Но по их виду и порядку в конюшне я сделал вывод, что Холт знает свое дело.

В дальнем конце здания, отделенном от конюшни, жили конюхи. Холт решил показать мне и это помещение. Спальню, умывальную, кухню.

— Боб много раз останавливался здесь, — сказал Холт.

Я окинул взглядом большую комнату: полдюжины двухъярусных коек, дощатый пол без ковра, грубо сколоченный деревянный стол и такие же стулья. Большая коричневая кафельная плита и окна с двойными рамами, завешанные похожими на одеяла занавесками, обещали защитить от будущих морозов. Несколько календарей с фотографиями девушек и детей украшали стены. Ничего похожего на номер в «Гранд-отеле».

— Боб останавливался здесь?

— Он считал, что здесь вполне прилично, — пожал плечами Холт. — И он экономил, не тратя на отель. Ведь правильно? И в этом нет никаких нарушений.

— Все правильно, — подтвердил я. Холт помолчал.

— Иногда он останавливался у владельца.

— У какого владельца?

— Ну-у... у того, кому принадлежит Уайтфайер. У Пера Бьорна Сэндвика.

— И много раз?

— Какое это имеет значение, сколько раз? — рассердился Холт. — Ну, может, два раза. Да, точно, два раза. Но не в последний приезд, а раньше.

— А вообще часто Боб приезжал?

— Раз шесть. Или семь... Или восемь.

— Этим летом?

— В прошлом году он не приезжал, если вы это имеете в виду.

— Ему нравилось работать здесь?

— Конечно, нравилось. Всем британским жокеям, которых приглашают, нравится. Понимаете, здесь хорошо платят.

— Что значит хорошо?

— Ну, им оплачивают проезд, жилье и другие расходы. Призовые деньги. Кроме того, гонорар за участие в скачках.

— Комитет платит за участие в скачках?

— Не совсем так. Ну-у... комитет платит жокею, но собирает эти деньги у владельцев, с чьими лошадьми жокей работает.

— Получается, что владелец оплачивает все: проезд, жилье, участие в скачках, процент от выигрыша и так далее. Правильно я понял?

— Правильно.

— А что делают, если, получая все это, жокей мухлюет в своем заезде?

— Владелец больше никогда не пригласит его работать, — с убийственной серьезностью ответил Холт.

Мы вышли из конюшни и снова пошлепали по грязи. Сегодня дождя не было, но казалось, он вот-вот начнется, и в воздухе висел туман.

— Зайдемте в дом, — предложил Холт. — Выпейте кофе перед тем, как пойдете на станцию.

— Великолепно, — согласился я.

Дом, маленькое деревянное бунгало, украшали тюлевые занавески и горшки с геранью на каждом подоконнике. Плита уже топилась, сбоку стоял оранжевый эмалированный кофейник. Гуннар взял на полке, висевшей над столом, две глиняные кружки и пакетики с сахаром.

— А Боба Шермана владельцы стали бы снова приглашать работать? — спросил я.

Он наливал кофе, помешивая его белой пластмассовой ложкой.

— Пер Бьорн Сэндвик пригласил бы. И Свен Ван-ген. Это владелец гнедой кобылы, что в дальнем конце конюшни. — Он помолчал. — Есть еще Рольф Торп. Боб проиграл скачки в тот день, когда приехал. А Рольф Торп считал, что лошадь могла бы победить.

— А он бы пригласил?

— Лошади не машины. — Пожал плечами Холт. — Понимаете, я не тренирую лошадей Рольфа Торпа. Поэтому откуда мне знать, пригласил бы он или нет.

— А кто их тренирует?

— Пол Сандби.

— Рольф Торп будет завтра на скачках?

— Естественно, — ответил Холт. — Он выставил фаворита на Большие национальные.

— А вы? Вы пригласили бы Боба опять работать для вас?

— Конечно, — без колебаний ответил он. — Боб хороший жокей. Он прислушивается к тому, что говорят ему о лошади. Он работает головой. Его бы столько раз не приглашали, если бы он был плохим жокеем.

Дверь без стука приоткрылась, и один из конюхов всунул голову. Светловолосый парень лет двадцати пяти в вязаной шапке с помпоном.

— Гунни, — сказал он, — не посмотрите кобылу, которая кровила, вроде она собирается рожать.

Тренер пообещал, что через минуту придет, и голова с помпоном скрылась.

— Он ирландец? — удивился я.

— Конечно. У меня три ирландца и один из Йоркшира. А трое местных. На норвежских скачках работает много британских конюхов.

— Почему?

— Здесь у них есть возможность стать жокеями, понимаете? Больше шансов, чем дома.

Мы допили кофе, хорошо сваренный и крепкий.

— А на чем Боб ездил? Он брал напрокат машину?

— Нет, не думаю. Когда он останавливался здесь, мы вместе ездили на скачки.

— Он когда-нибудь брал у вас машину? Или у кого-нибудь другого?

— У меня никогда не брал. По-моему, он ни у кого не брал, когда приезжал сюда.

— Вы куда-нибудь возили его в тот день, когда он исчез?

— Нет.

Из протоколов показаний свидетелей, которые ждали меня в день прибытия в отеле, я знал, что сразу после соревнований Боб Шерман собирался на такси ехать в аэропорт, чтобы успеть на последний самолет, вылетающий в Лондон. Но он к такси не пришел. Нанятый заранее водитель, не дождавшись пассажира, взял возвращавшихся в город после скачек зрителей.

Шерман мог уехать на общественном транспорте, на другом такси, водитель которого не знал его в лицо, или в машине своих знакомых. Я, кроме того, еще добавлял и его собственные две ноги. И вообще, очень легко уехать со скачек не замеченным теми, кто знал его, в особенности когда последний заезд кончился в темноте, как сообщалось в протоколах показаний свидетелей.

Я поставил пустую чашку на стол, и вдруг Гуннар Холт спросил:

— Вы можете что-нибудь сделать для жены Боба?

— Для жены? Я встречусь с ней, когда вернусь в Англию. Конечно, если найду что-нибудь полезное для нее.

— Нет. — Он покачал головой. — Она здесь.

— Здесь?

— Да, в Осло. И она не хочет ехать домой.

— Арне мне ничего не сказал.

— Она преследует его, как собака, — засмеялся Холт. — Она вроде вас, все время задает вопросы. Кто видел, как Боб уходил, кто ушел вместе с ним, почему никто не ищет Боба. Она приходит на каждые соревнования и спрашивает, спрашивает, спрашивает. Все уже устали от нее.

— Вы знаете, где она остановилась?

Он энергично кивнул и взял с полки листок бумаги.

— "Норсленд-отель". Второсортная гостиница. Далеко от центра. Вот ее номер телефона. Она дала его мне на случай, если я придумаю, чем могу ей помочь в поисках Боба. — Он пожал плечами. — Все очень жалеют ее. Но лучше бы она уехала.

— Вы не позвоните ей? Скажите, что я хотел бы задать несколько вопросов о Бобе. Допустим, сегодня во второй половине дня.

— Я забыл, как вас зовут, — заявил Холт, даже не подумав добавить «к сожалению» или «простите».

Я улыбнулся и протянул ему свое служебное удостоверение. Он прочел написанное там, потом недоверчиво посмотрел на меня, но все же набрал номер «Норсленд-отеля». Миссис Эмма Шерман взяла трубку.

— Мистер Дэйвид Кливленд приехал из Англии и старается найти вашего мужа, — сказал Холт в трубку и стал читать написанное в удостоверении, — он руководитель отдела расследований Британского жокейского клуба, Портмен-сквер, Лондон. Он хочет встретиться с вами сегодня во второй половине дня. — Холт выслушал ответ, потом взглянул на меня и спросил:

— Где?

— В ее отеле. В три часа.

Он повторил мои слова.

— Она будет ждать вас, — сообщил он, кладя трубку.

— Хорошо.

— Скажите ей, чтобы ехала домой.