— Какое вам-то до нее дело? — грубо спросил ее Шеридан. — Вы с ней познакомились только вчера утром, а к обеду ее уже убили.

Донна растерянно посмотрела на него. Он говорил так, словно действительно верил в смерть Анжелики.

— Ну... некоторых людей узнаешь сразу, — отцветила она, медленно отошла и вскоре с понурым и безутешным видом скрылась в коридоре, идущем вдоль кухни. Шеридан пробормотал что-то такое, отчего его соседи почувствовали себя неловко — это было видно по их лицам. Эмиль со своей командой, включая меня, тут же принялся накрывать к ужину столики, за которыми сидели пассажиры, и вскоре мы уже разносили горячий козий сыр и салат из редиски, за которыми последовали ломтики превосходного сыра «Шатобриан» с фасолью и морковной соломкой и, наконец, роскошный апельсиновый шербет, увенчанный взбитыми сливками и орехами. Почти все пассажиры продержались до самого конца, и похоже было, что это для них не так уж мучительно. Когда мы мыли посуду после битвы, я, разговаривая с Ангусом, высказал предположение, не мог ли кто-нибудь подмешать в его блюда что-нибудь такое, отчего пассажиры вскоре могут плохо себя почувствовать. У Ангуса это вызвало лишь холодную усмешку. Он убежденно заявил, что это абсолютно невозможно. Неужели я не заметил, что почти все продукты доставлены на поезд сырыми? Он готовит из них, а не просто разогревает замороженные обеды.

Я искренне заверил его, что на меня произвели большое впечатление его сноровка и проворство и что, на мой взгляд, все у него получается замечательно.

— Вы, актеры, всегда готовы придумать какой-нибудь невероятный сюжет, — сказал он уже более снисходительно.

В Виннипеге, в двух тысячах двухстах семидесяти километрах от Торонто по железной дороге, все сошли с поезда. На станции уже ждали два больших грузовика для перевозки лошадей, которых выводили из вагона по наклонной аппарели и таким же способом грузили на машины. Конюхи и Лесли Браун провели лошадей от поезда до грузовиков, присмотрели за их погрузкой, а потом сами с дорожными сумками потянулись к автобусу, который выехал со станции вслед за грузовиками и поехал на ипподром.

На площади перед вокзалом ждала вереница автобусов, чтобы развезти болельщиков по нескольким пригородным мотелям, а для владельцев лошадей предназначался длинный новый автобус с темными стеклами. Кое-кто из владельцев, в том числе Лорриморы, Даффодил и Филмер, заказали для себя персональный транспорт — лимузины, шоферы которых пошли к поезду, чтобы забрать багаж.

После того как пассажиры отбыли, поездная бригада убрала все движимое имущество и принадлежности под замок и присоединилась к актерам в последнем оставшемся автобусе. Я с интересом отметил, что полицейский поехал с нами по-прежнему высокий и внушительный, хотя его алая форма с медными пуговицами была уложена в сумку. Последним появился Джордж, неся кейс с бумагами и то и дело оглядываясь на поезд, словно соображая, не забыл ли чего. Он уселся через проход от меня и сказал, что состав на два дня отведут на боковой путь, тепловоз отцепят и будут использовать где-то еще, а у вагонов поставят охранника. Все это время отопление и свет будут отключены — вагоны снова оживут только послезавтра, за час до отправления. То, что от побережья до побережья поезд обслуживает одна и та же бригада, сказал он, стало возможно исключительно благодаря этим двум стоянкам для отдыха. Владельцы и некоторые актеры остановились в мотеле «Вестин», в котором, как сказала всем Нелл за ужином, есть танцевальный зал, всевозможные удобства и крытый бассейн на крыше. Для завтрака пассажирам поезда отведен отдельный зал, где каждое утро будет разыгрываться по сцене из представления. Помимо этого, каждый волен распоряжаться своим временем как пожелает: в городе есть хорошие магазины, хорошие рестораны и хороший ипподром. На ипподром и обратно всех будут доставлять специальным транспортом. Все мы вернемся в свои вагоны в среду, после скачек на приз Скакового поезда, и сразу после отправления со станции будут поданы коктейли и ужин. Публика, пребывавшая в прекрасном настроении, встретила ее объявление дружными аплодисментами. Я решил не останавливаться в одном и том же отеле ни с владельцами, ни с актерами, ни с болельщиками, ни с поездной бригадой и спросил Нелл, не может ли она посоветовать что-нибудь еще. Оказалось, что это не так просто.

— Мы разместили людей почти повсюду, — сказала она с сомнением в голосе. — Но в «Холидей-Инн» будет только несколько актеров — почему бы вам не попробовать устроиться туда? Хотя вообще-то... Есть одно место, куда мы никого не поселили, — это «Шератон». Но там, как и в «Вестине», дорого.

— Ну ничего, что-нибудь найду, — сказал я. Вскоре автобус с поездной бригадой остановился и все высадились, а я забрал свою сумку и скрылся пешком. Расспросив прохожих, я направился прямиком туда, куда больше никого не поселили.

Мой застегнутый на все пуговицы форменный плащ железнодорожной компании ничуть не смутил дежурных портье «Шератона» — проблема в том, сказали они, что у них нет мест. Уже поздний вечер, и мест нет ни в одном отеле города.

Вполголоса посовещавшись между собой, они в конце концов сообщили, что хотя одноместных номеров не осталось, но кто-то только что отказался от заказанного раньше люкса. Правда, они, с сомнением оглядев меня, сказали, что это вряд ли мне подойдет.

— Ничего, подойдет, — сказал я и с готовностью предъявил им свою кредитную карточку «Америкэн экспресс». И вскоре Томми-официант аккуратно повесил свой желтый жилет на белой подкладке, заказал в номер вина и через некоторое время после освежающего душа проспал целых восемь часов подряд, ни разу не увидев во сне Филмера.

Утром я позвонил миссис Бодлер и снова услышал в трубке ее почти девичий голос.

— Есть несколько сообщений для человека-невидимки, — весело сказала она. — Э-э... а вы все еще невидимка?

— В общем, по-моему, да.

— Билл говорит, что Вэл Кош хотел бы знать, остаетесь ли вы все еще невидимым для объекта. Вы понимаете, о чем он?

— Понимаю, и ответ — да.

— Они оба беспокоятся.

— И не они одни, — сказал я. — Пожалуйста, передайте им, что у объекта есть сообщник, который едет тем же поездом, — я думаю, среди болельщиков. Я один раз видел его и попытаюсь сфотографировать.

— Боже!

— Еще, пожалуйста, спросите их, не имеют ли какого-то значения в жизни объекта некоторые цифры, которые я вам сейчас сообщу.

— Любопытно, — сказала она. — Валяйте.

— Так вот, три цифры мне неизвестны. Скажем, три вопросительных знака. А потом один-пять-один.

— Три вопросительных знака, а потом один-пять-один. Правильно?

— Правильно. Я знаю, что это не номер его автомобиля, во всяком случае — того автомобиля, на котором он обычно ездит, но спросите их, не совпадают ли они как-нибудь с датой его рождения, или с номером его телефона, или с чем-нибудь еще, что может прийти им в голову. Мне нужно знать первые три цифры.

— Я спрошу Билла сразу же, как только кончу разговаривать с вами. Он сообщил мне для вас несколько ответов на ваши вчерашние вопросы.

— Замечательно.

— Вот эти ответы. Мистер и миссис Янг, которым принадлежит Спаржа, частые и желанные гости в Англии, и Жокейский клуб много раз приглашал их на скачки. Они были друзьями Эзры Гидеона. Вэл Кош не знает, известно ли им, что Эзра Гидеон продал двух лошадей мистеру Дж. А. Филмеру. В этом есть какой-то смысл?

— Да, — ответил я.

— Я рада, что вам понятно, о чем я говорю. А как насчет вот этого? Она перевела дух. — Шеридана Лорримора исключили из Кембриджского университета в мае прошлого года после какого-то скандала, который замяли. Мерсер Лорримор в это время находился в Англии, задержался там и в июле посещал скачки в Ньюмаркете, но Жокейский клуб заметил, что он более мрачен, чем обычно, и сделал вывод, что это как-то связано с его сыном, хотя сам он на этот счет ничего не говорил. Вэл Кош попытается что-нибудь выяснить в Кембридже.

— Прекрасно, — сказал я.

— Надо же — Шеридан Лорримор! — ужаснулась она. — Надеюсь, что это неправда.

— На всякий случай будьте готовы ко всему, — сухо сказал я.

— О господи!

— Вы его хорошо знаете? — спросил я.

— Почти совсем не знаю. Но ведь нет ничего хорошего, когда в бульварных газетах начинают трепать имя кого-то, кто принадлежит к одному из наших золотых семейств, правда?

Мне понравилось, как она это сформулировала, и я вспомнил, что она когда-то издавала журнал.

— Это позорит всю страну, — продолжала она. — Надеюсь только, что это так и останется в тайне, что бы там ни произошло.

— Что бы ни произошло?

— Да, — твердо ответила она. — Ради его семьи. Ради его матери. Я знакома с Бемби Лорримор. Она гордая женщина. Она не заслужила того, чтобы быть опозоренной из-за своего сына.

В этом я не был так уверен: я не знал, в какой степени на ней лежит ответственность за его поведение. Но, возможно, в очень малой. Возможно, никто не заслужил того, чтобы иметь такого сына, как Шеридан. Возможно, люди вроде Шеридана просто такими уж рождаются, как рождаются дети без рук.

— Вы слушаете? — спросила миссис Бодлер.

— Конечно.

— Билл говорит, что собственный вагон Лорриморов в воскресенье вечером отцепился от поезда. Это правда? Там, наверное, поднялся большой шум, да? Об этом было в теленовостях, а сегодня утром — во всех газетах. Билл говорит, что это сделал, очевидно, неизвестно почему какой-то сумасшедший, но он хочет знать, нет ли у вас какой-нибудь информации, которой он не располагает.

Я рассказал ей, что случилось и как Занте вдруг чуть не шагнула в пустоту.

— Скажите Биллу, что и во время этого инцидента, и на всем протяжении расследования, проведенного в Тандер-Бее вчера утром, объект сидел спокойно и не проявлял к происходящему никакого интереса. Я убежден, что это не он задумал отцепить вагон. Но что-то он, по-моему, задумал, вместе со своим сообщником в поезде, и, я полагаю, Биллу надо бы позаботиться о том, чтобы на ипподроме лошадей с поезда тщательно охраняли.

— Я ему передам.

— Скажите ему еще вот что. Есть некоторая вероятность, что в воду для лошадей в поезде что-то подмешали еще до Тандер-Бея. Но я полагаю, что если бы это было сделано, то лошади почувствовали себя хуже еще вчера к вечеру, чего на самом деле не произошло. Сегодня утром я не смогу их увидеть. Я думаю, если с ними что-то неладно, то Билл очень скоро об этом услышит. Во всяком случае, я взял четыре пробы той воды, которые захвачу на скачки сегодня вечером.

— Господи боже!

— Скажите Биллу, что я каким-нибудь способом передам их ему. Они будут в свертке, на котором будет написано его имя.

— Подождите, я все это запишу. Не кладите трубку.

Наступило молчание — она положила трубку и начала записывать. Потом она снова взяла трубку и добросовестно повторила все, что я ей говорил, и все мои вопросы.

— Все верно? — спросила она потом.

— В точности, — с жаром подтвердил я. — А когда вообще мне лучше всего вам звонить? Я не хотел бы мешать вам, когда вам это неудобно.

— Звоните в любое время. Я буду здесь. Желаю приятно провести время.

Оставайтесь по-прежнему невидимкой.

Я рассмеялся, а она положила трубку прежде, чем я успел спросить, как она себя чувствует.

Под дверь гостиной моего люкса подсунули сегодняшнюю виннипегскую газету — подарок от отеля. Я подобрал ее и посмотрел, что там говорится о нашем поезде. Материал, посвященный нам, занимал не всю первую полосу, но начинался на ней с фотографий Мерсера и Бемби, а на одной из следующих страниц был напечатан эффектный портрет Занте, подсвеченный сзади, на котором она выглядела гораздо старше своего возраста — пятнадцати лет, как было сказано в газете.

Я подумал, что лишний шум, поднятый вокруг великого трансконтинентального скакового поезда, как ни странно, ничуть не повредил этой затее.

Вся вина была возложена на неизвестного психопата из захолустья. Виннипег заполнили любители скачек, которые вносили щедрый вклад в местную экономику, и Виннипег встречал их со всем радушием. Не забудьте, предупреждала газета на видном месте, что первая из двух грандиозных скачек, посвященных чествованию канадского скакового спорта, состоится сегодня вечером, старт в 19 часов, вторая, во время которой будет разыгран учрежденный Жокейским клубом приз Скакового поезда, — завтра днем, старт в 13.30. Как всем известно, вторая половина завтрашнего дня объявлена в городе выходным, и это станет достойным завершением годовой программы скачек для чистокровных лошадей на ипподроме «Ассинибойя-Даунз». В скобках было добавлено, что в следующее воскресенье там состоятся первые бега зимнего сезона.

Большую часть дня я провел, гуляя по Виннипегу. В одной лавочке, где продавались куклы, изображавшие эскимосов, я видел двух владельцев с нашего поезда, но ни разу не столкнулся лицом к лицу ни с кем из тех, кто мог бы меня узнать. Тратить время на попытки выяснить, чем занимается или где находится Филмер, я не стал, потому что быстро обнаружил, что в нижнем этаже отеля «Вестин» находится вход в подземный торговый центр, который тянется во все стороны, словно кроличья нора. Большинство магазинов в Канаде ушло под землю, спасаясь от сурового климата. Филмер мог войти в «Вестин» и выйти из него, не высунув носа на улицу, что он, вероятно, и делал. Я узнал, что из города на ипподром ходят специальные автобусы-экспрессы, и около шести часов поехал туда на одном из них и побродил по ипподрому, придумывая какой-нибудь способ передать Биллу Бодлеру пробы воды, которые теперь были аккуратно завернуты по одной и уложены в ничем не примечательную пластиковую сумку.

Но эту проблему легко решили за меня. Когда я не спеша шел вдоль главной трибуны, какая-то девушка примерно такого же возраста, как Занте, подбежала ко мне и сказала:

— Привет! Меня зовут Нэнси. Если это для Кларри Бодлер, то я отнесу это ей, если хотите.

— А где она? — спросил я.

— Обедает с отцом там, наверху, в клубе, у окна. — Она показала куда-то вверх, на трибуну. — Он сказал, что вы принесете для нее какое-то питье, и попросил меня сбегать и забрать его. Правильно?

— Прямо в точку, — ответил я с благодарностью. Девушка была миловидная, веснушчатая, в ярко-голубом спортивном костюме с белым поясом, украшенным золотыми бляшками. Я отдал ей сумку, и она резвым шагом скрылась в толпе. У меня все больше крепла уверенность, что вода, которую она сейчас несет, безвредна. Билл Бодлер не стал бы спокойно обедать с дочерью, если бы в конюшнях ипподрома с лошадьми что-то случилось.

Клуб, откуда обедающие могли наблюдать за скачками, занимал целый этаж главной трибуны и был застеклен на всем своем протяжении, чтобы внутри всегда стояло лето. Я решил не ходить туда, поскольку Томми там было нечего делать, а в тот момент я больше всего хотел выглядеть как Томми, который получил выходной и нарядился в свой воскресный костюм. Я сделал несколько ставок, не слишком крупных, как и подобало Томми, очень хорошо поел в баре под лестницей (в буквальном смысле) и стал, в точности как всегда, прогуливаться с программкой в руке и биноклем на шее.

День постепенно перешел в вечер, и электричество незаметно пришло на смену солнцу. К семи часам, когда начинался первый заезд, ипподром был залит светом прожекторов, и костюмы жокеев ярко выделялись на фоне окружающей темноты. В толпе я видел много полузнакомых лиц — это были болельщики-энтузиасты с поезда. Однако единственный из них, кто меня действительно интересовал, либо весьма умело скрывался от меня, либо вообще отсутствовал. Все известные мне приемы, помогающие отыскать нужного человека, оказались бесполезными: человек с костлявым лицом и седыми волосами в куртке с меховым воротником был еще более невидим, чем я сам. Но зато я увидел Нелл.

Она в простом синем костюме вышла из клуба и спустилась вниз с двумя из владельцев, которые, по-видимому, хотели наблюдать за лошадьми вблизи.

Вслед за ними я пошел смотреть, как выходят на поле участники третьего заезда, и оказался недалеко от них, когда они подошли к самому барьеру, чтобы видеть скачку как можно ближе. Когда заезд окончился, владельцы направились к трибуне, оживленно обсуждая результаты, а я ухитрился стать так, чтобы, если повезет, Нелл могла меня заметить, и слегка помахал программкой. Она заметила программку, удивленно раскрыла глаза при виде меня и вскоре, отойдя от владельцев, остановилась и стала ждать. Когда я не спеша подошел к ней, она с усмешкой покосилась на меня.

— Вы случайно не официант с нашего поезда? — спросила она.

— Он самый.

— Удалось вам найти ночлег?

— Да, спасибо. Как вам понравился «Вестин»?

Она остановилась там же, где и владельцы, — их опекун, их рыбка-лоцман, их справочное бюро.

— Отель неплохой, но хорошо бы кто-нибудь придушил этого богатого, нахального, совершенно невозможного Шеридана. — В ее голосе звучащие возмущение — какие-то накопившиеся, долго сдерживаемые эмоции внезапно вырвались наружу. — Он невыносим. Он портит другим все удовольствие. Они заплатили кучу денег, чтобы участвовать этом путешествии, и имеют право на то, чтобы их не раздражали.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Ну да, за завтраком. — Было видно, что вспоминать об этом ей неприятно. — Зак разыграл следующую сцену представления, а Шеридан перебивал его целых три раза. Я подошла к Шеридану и попросила его сидеть тихо, а он схватил меня за руку и попытался посадить к себе на колени. Я потеряла равновесие, упала и сильно ушиблась о столик, за которым он сидел, да еще каким-то образом зацепилась за скатерть и стянула ее на себя, все, что было на столе, свалилось на пол. Можете себе представить, что тут поднялось. Я стою на коленях, вокруг — апельсиновый сок, и осколки посуды, и еда, и кофе, а Шеридан громко говорит, что я сама виновата, нечего быть такой неуклюжей.

— И еще я могу себе представить, — сказал я видя на ее лице уже не столько негодование, сколько покорность судьбе, — как Бемби Лорримор не обратила на это никакого внимания, как Мерсер кинулся, чтобы помочь вам встать, и стал извиняться, а миссис Янг принялась расспрашивать, не ушиблись ли вы.

Она в изумлении посмотрела на меня:

— Вы там были!

— Нет. Просто вычислил.

— Ну да... Все в точности так и случилось. Пришел официант, чтобы все прибрать, и, когда он стоял там на коленях, Шеридан громко заявят, что официант подсмеивается над ним и что он добьется, чтобы его уволили. — Она замолчала. — И вы, наверное, опять можете сказать, что случилось дальше?

Она всего лишь хотела меня поддразнить, но я ответил:

— Думаю, Мерсер заверил официанта, что его не уволят, отвел его в сторону и дал ему двадцать долларов.

Она раскрыла рот от удивления:

— Нет, вы все-таки были там!

Я отрицательно покачал головой.

— Он дал мне двадцать долларов, когда Шеридан толкнул меня вчера вечером.

— Но это ужасно.

— Мерсер — симпатичный человек, которому вечно приходится выпутываться. Бемби не желает об этом даже думать. А Занте ищет утешения у других.

Нелл подумала и высказала свое мнение, которое оказалось очень близким к моему:

— В один прекрасный день эта скотина Шеридан выкинет что-нибудь такое, от чего отец откупиться уже не сможет.

— Он очень богатый человек, — сказал я.