Во всех коробках на правой стороне шкафа содержалось почти одно и то же: Конрад был не столько скрытным, каким описывал его Дарт, сколько скопидомом – он собирал все, что так или иначе касалось его жизни, всякую мелочь, которая не шла ни в какое сравнение с дневниками Картерета или моими мемуарами в виде финансовых балансов, что я держал в своем архиве.

Я пытался представить, где бы Конрад мог хранить самые щекотливые документы, и отгонял прочь мысль просто обыскать его стол или книжные полки в кабинете. Если существование конверта настолько тревожило Уильяма Стрэттона, что он передал его со всяческими предосторожностями Конраду, то Конрад не поместит его в таком месте, где его могли случайно найти. Эти бумаги должны быть именно спрятаны.

Я торопливо шерстил коробки, открывал крышки, заглядывал внутрь и вновь закрывал, не обнаружив ничего, кроме царства бесполезных бумажек. Но жемчужину, найти которую надеялся, я обнаружил в обыкновенной коробке из-под обуви, хотя и не сорвал банка.

У меня в руках была фотография Ребекки, черно-белая, на глянцевой бумаге, отнюдь не портрет, просто снимок ее в обычной одежде, а не в жокейской форме, с протянутой рукой, в которую вкладывал нечто, похожее на пачку денег, человек, стоявший спиной к камере и одетый в мягкую фетровую шляпу, из-под которой выбивались длинные кудрявые волосы, и пиджак из несомненно клетчатой материи. Задний план составляли смутные очертания строения, в котором нетрудно было узнать ипподром.

Я перевернул фотографию: никаких надписей, никаких указаний на происхождение снимка, ничего.

В той же коробке, где лежал снимок, я нашел магнитофонную кассету. Кроме этих двух вещей, в коробке не было ничего.

Кассета выглядела очень обычно, и также ничего не говорило о том, что на ней записано.

Не веря в собственную интуицию, я почувствовал, как меня охватывает необыкновенное волнение от того, что снимок и кассета оказались вместе и отдельно от всего остального. Я вынул их из коробки и положил на стол Конрада, решив потом поискать в кабинете магнитофон, и снова вернулся в стенной шкаф, не оставляя надежды найти конверт, которого там, возможно, и не было.

Пожелтевший список борзых. Многолетней давности странички финансового отчета. Коробки с табелями успеваемости Дарта. Исходя из известного всем ворам правила, что ценные вещи прячут на дне ящиков и поэтому быстрее всего их можно найти, вывалив содержимое ящиков на пол, я начал не то чтобы выбрасывать содержимое коробок, а переворачивать его так, чтобы заглянуть, что там внизу, и, действуя именно таким образом, я наконец наткнулся на простой светло-коричневый конверт с написанным на нем единственным словом «Конрад».

Я вынул его из-под стопки старых-престарых конвертов с давно утратившими ценность страховками. Конверт с надписью «Конрад» был взрезан. Я заглянул внутрь без всякого интереса, давно уже примирившись с мыслью, что просто хватаюсь за соломинки, что все, что имеет для меня какое-то значение, спрятано где-то еще. Вздохнув, я вытащил один-единственный листочек бумаги с короткой надписью от руки. Вот что там было написано:

«Конрад!

Это тот конверт, о котором я тебе говорил. Обращайся с ним осторожно.

Его содержание очень опасное, о нем не должен знать никто.

С.»

Я посмотрел, что еще там в конверте. Внутри лежал другой конверт, поменьше размером и не открытый, значительно толще, в нем находилось больше чем один или два листка. Либо это то, что я искал, либо нет.

И в том, и в другом случае я все равно должен был захватить конверт с собой и, чтобы скрыть свою кражу даже от Дарта, спрятал большой конверт с запиской и неоткрытым конвертом у себя под одеждой, а точнее, в трусах, засунув его под резинку на животе.

Обведя взглядом полки в стенном шкафу и убедившись, что все коробки закрыты и незаметно, что их открывали, я подошел к столу Конрада сложить планы в папку и поставить ее на место.

Фотография Ребекки и кассета лежали на папке с планами. Ухмыльнувшись, я расстегнул «молнию» на брюках и засунул снимок изображением к животу, и глянцевитая поверхность сразу же прилипла к коже, коричневый конверт прикрывал ее сверху, и они вместе плотно прилегали к телу и, поскольку по формату были большими, не могли соскользнуть по штанине.

И в этот момент я услышал голоса в холле, близко, еще ближе.

– Но, отец, – донесся до меня громкий отчаянный голос Дарта. – Я хочу, чтобы ты пошел со мной и посмотрел на загородку у пяти акров леса…

– Только не сейчас, Дарт, – произнес голос Конрада. – И почему ты не пришел на нашу встречу?

Вот черт побери, подумал я. Схватив кассету, я засунул ее в карман брюк, затем склонился над планами новых трибун, сделав вид, будто ничто другое в мире не интересует меня так, как этот проект.

Конрад распахнул дверь комнаты, и приветливое выражение на его лице быстро сменилось изумлением, потом гневом, как и следовало ожидать от любого человека, увидевшего, как в его святая святых вторгся незваный гость.

И что еще хуже, следом за ним в комнату вошел Кит.

Конрад взглянул на открытый стенной шкаф с горевшим внутри него светом, потом посмотрел на меня, стоявшего у письменного стола. Его бычья шея стала наливаться кровью, кустистые брови сдвинулись, рот неумолимо сжался.

– Как это понимать? – прогрохотал он хриплым разъяренным голосом.

– Простите, – неловко стал оправдываться я. Я сложил планы по сгибу и засунул в папку. – Мне нечем оправдаться. Могу только принести извинения. Я очень, очень извиняюсь.

– Этого мало! – он был искренне рассержен, что совершенно не вязалось с его обычным настроением и натурой, для которой, в отличие от Кита, было совсем не типично выходить из себя. – Шкаф был заперт. Я всегда запираю его. Как вы открыли его?

Я ничего не ответил. Подточенный ключ все еще торчал в замке. Я был ужасно смущен, и он, несомненно, видел это.

В припадке ярости он схватил мою палку, лежавшую на столе, и занес над головой, как бы собираясь ударить меня.

– О нет, Конрад, – сказал я. – Не делайте этого.

Он заколебался, но руки не опустил.

– Почему же нет? Почему же, черт побери, нет? Вы это заслужили.

– На вас это не похоже.

– Это похоже на меня, – громко произнес Кит. Он выдернул палку у своего близнеца, выдернул совершенно бесцеремонно, воспользовавшись нерешительностью Конрада, и попытался нанести быстрый удар по моей голове.

Я рефлекторно выставил вперед вверх руку, чтобы парировать удар, и схватился за палку, причем с такой силой, на какую не рассчитывал Кит, и резко потянул на себя. Он отпустил ее не сразу, отчего потерял равновесие и вынужден был ухватиться обеими руками за край стола, чтоб не упасть вперед.

Все трое, Конрад, Кит и Дарт, стояли раскрыв рты. Они настолько привыкли к моей беспомощности, что были совершенно не готовы к другому повороту событий. Говоря по правде, в это утро я почувствовал, что ко мне возвращается былая сила.

Тем не менее я оперся на палку, а Кит, выпрямившись, сверкал на меня глазами, обещая смерть.

Я повернулся к Конраду:

– Мне хотелось взглянуть на планы.

– А зачем?

– Он ведь архитектор, – стал защищать меня Дарт, хотя лучше бы он этого не делал.

– Строитель, – уточнил отец.

– И то, и другое, – выдохнул я. – Я очень сожалею. Очень. Мне нужно было бы попросить разрешения взглянуть на них, а не вламываться сюда. Мне очень стыдно…

Так оно и было, хотя я ни о чем не сожалел и стыдиться мне тоже было нечего.

Конрад прервал мое мычание, сказав:

– Откуда вам было известно, где планы? – Он обернулся к Дарту. – Откуда он знает? Самому ему ни за что не найти бы этого шкафа. Он практически невидим.

Дарт испытывал ту же неловкость, как и я, но я это только чувствовал, а у него это запечатлелось на лице. Он обошел вокруг стола и встал за моим левым плечом, как будто ища защиты от зревшего в родителе праведного гнева.

– Это ты показал ему, где искать! – с негодованием вскричал Конрад. – Это ты показал ему!

Дарт пролепетал:

– Я не думал, что это имеет какое-нибудь значение. Отчего такая кутерьма?

Конрад смотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Ну, как можно тебе объяснять, если ты сам не понимаешь? Но вы-то, – повернулся он ко мне. – Я только-только начал думать, что вам можно доверять. – Он растерянно передернул плечами. – Убирайтесь отсюда, оба. Вы мне отвратительны.

– Ну нет, – запротестовал Кит. – Откуда ты знаешь, что он ничего не украл? – Он обвел глазами комнату. – У тебя здесь столько золота и серебра. Он же вор.

«Вот сволочь», – подумал я. Ведь я выкрал кое-что подороже золота и не собирался с этим расставаться. Я, конечно, окреп, но сумею ли выйти победителем, схватившись с двумя здоровыми мужчинами, в этом я не был полностью убежден. Нужно их перехитрить.

Я задрал кверху подбородок, секунду назад еще смущенно упиравшийся мне в грудь. Вид у меня сделался почти беспечным. Я прислонил свою палку к столу, расстегнул легкий пиджачок, который несколько дней назад висел на стуле в конторе Роджера, вытащил из рукавов руки и кинул пиджак Конраду.

– Обыщите, – сказал я.

Он поймал скомканный пиджак. Кит нетерпеливо схватил его и обшарил карманы. Ни золота, ни серебра. Не украдено ничего.

На мне была свободная клетчатая рубашка. Я расстегнул манжеты и пуговицы спереди, стянул рубашку через голову и тоже швырнул ее Конраду.

Я стоял обнаженным до пояса. Я улыбался. Расстегнув брюки, я начал расстегивать ремень.

– Теперь брюки? – весело спросил я Конрада. – Ботинки? Носки? Еще что-нибудь?

– Нет. Нет, – смутился он. Он сделал движение, как будто застегивает «молнию» на брюках. – Наденьте рубашку. – Он кинул мне рубашку. – Возможно, вам нельзя доверять, и я очень в вас разочаровался, должен признаться, но вы не мелкий воришка. – Он повернулся к Киту. – Отпусти его, Кит. Найди для выяснения отношений какое-нибудь другое место. Только не в моей комнате.

Я надел рубашку, застегнул, но заправлять в брюки не стал.

Дарт жалобно проговорил:

– Прости, отец.

Конрад показал жестом, что видеть нас не желает. Дарт протиснулся мимо стола, с опаской посматривая на Кита, который не выпускал из рук мой пиджак.

Прихрамывая, я медленно двинулся вслед за Дартом, полагаясь на палку и как на опору, и как на орудие защиты.

Конрад язвительно кинул мне в спину:

– Надеюсь, мистер Моррис, мы с вами больше не встретимся.

Я опустил голову, признавая, что виноват.

Кит не делал никаких движений, показывавших, что он готов отдать мне пиджак.

Просить вернуть его я не собирался. Не следует испытывать счастье, подумал я: малейшее неосторожное движение могло вызвать извержение вулкана. Мне бы только добраться подобру-поздорову до двери и выбраться тихонечко в холл, а там как-нибудь, как таракану, пробраться к выходу.

Я старался не проронить ни звука, пока мы не оказались на улице, но никто не остановил нас сердитым окриком. Дарт быстро шмыгнул в машину, рядом с которой теперь стоял китовский «Ягуар», и нетерпеливо ждал, пока я проковыляю на свое место.

Когда заработал двигатель, он тяжело выдохнул «фу» и нажал на газ. Выехав на дорогу, добавил:

– Боже мой, ну и разозлился же он.

– А вы, тоже мне, наблюдатель хренов, – не сдержался я. – Куда же вы смотрели?

– Да уж так получилось, извините.

– Вы спали, что ли?

– Нет… нет… читал.

Меня осенило:

– Этот дурацкий журнал о лысых?

– Ну… я… – он жалостливо улыбнулся, признавая, что виноват.

С этим ничего нельзя было поделать. Сигнал клаксона позволил бы мне успеть перебежать из конрадовского святилища в ванную около задней двери. То, что меня застали у тайника, было не только неприятно, если не сказать, чертовски неприятно, но еще могло натолкнуть Конрада на мысль проверить содержимое его коробок. О последствиях этого лучше было даже не думать.

– Вы так долго не выходили, – пожаловался Дарт. – Что вас задержало?

– Я хотел внимательно изучить чертежи.

– И еще, они приехали в машине Кита, – вспомнил Дарт извиняющее обстоятельство. – А я ждал отцовскую машину.

– Да уж, наблюдатель, ничего не скажешь.

– У вас был такой виноватый вид, – Дарт старался переложить вину на меня.

– Да, я чувствовал себя виноватым.

– Это надо же, Кит подумал, что вы можете что-то украсть… – Он помолчал. – Когда вы сняли рубашку… ну, я знал, что на вас свалились куски трибун, но такие шрамы, такие синяки… Наверное, очень больно.

– Все прошло, – вздохнул я. В тот момент я совсем позабыл, что он стоял за моей спиной. – Трудно ходить было из-за порезов на ногах, но теперь уже лучше.

– Кит чуть было не умер от шока, когда вы выхватили у него палку.

«Теперь он будет осторожней, – подумал я с сожалением, – для меня это вряд ли может обернуться преимуществом».

– Куда едем? – спросил Дарт. Он машинально повернул в сторону ипподрома, когда мы выехали из ворот усадьбы. – Обратно, к Гарднерам?

Я пытался собраться с мыслями:

– Вы не знаете, Ребекка сегодня выступает?

Он ответил несколько озадаченно:

– Нет, не думаю. Она, конечно, была на встрече.

– Мне нужно поговорить с Марджори, – сказал я. – И съездить в Стрэттон-Хейз.

– Что-то не могу вас понять.

– Ладно, но отвезете меня туда?

Он рассмеялся:

– Я, значит, теперь за шофера у вас?

– Из вас выйдет шофер намного лучший, чем наблюдатель.

– Большое спасибо.

– Или одолжите мне машину.

– Нет, – промолвил он, – я отвезу вас. С вами никогда не соскучишься.

– Тогда сначала к Гарднерам.

– Есть, сэр.

Миссис Гарднер встретила меня у себя на кухне с деланным испугом, сказав, что я одолжил ей пятерых поваров на слишком короткое время, часа совсем недостаточно. Я предложил ей пользоваться их услугами еще несколько часов. Она сказала, что предложение принимается.

– Скажите мне, если я злоупотребляю вашей добротой и подбрасываю их очень надолго, – предупредил я ее.

– Не говорите глупостей. Я их люблю. И, кроме того, Роджер говорит, что, если бы не вы, ему бы не видать работы, как своих ушей, – и что бы мы тогда делали.

– Он так думает?

– Не думает, а знает.

Чувствуя себя благодарным и несколько успокоенным, я оставил Дарта в кухне, пошел к автобусу и там, оставшись в одиночестве, вставил украденную кассету в магнитофон.

Она оказалась записью телефонного разговора, сделанной дьявольски простым способом, к которому теперь прибегают, шпионя за кем-нибудь с помощью сканера, расположенного вблизи передающего или принимающего телефонного устройства.

Я всегда испытывал опасения в отношении того, что ставшие достоянием гласности подслушанные разговоры носят случайный характер – неужели кто-то день за днем слушает, что творится в личной жизни других людей, и записывает все это на магнитную ленту, надеясь, что когда-нибудь попадется что-нибудь, представляющее рыночный интерес? А ведь кто-то действительно слушал.

Один голос на пленке с известным допущением можно было определить как голос Ребекки, ее сообщник говорил с юго-восточным акцентом, не кокни, нет, он проглатывал все согласные, типа «д», «т» или «с», которые стояли в середине слов. Стрэттон выходило как «Стрэ'он», а Ребекка как «Ребе'а».

«– Ребе'а Стрэ'он? – произнес мужской голос.

– Да.

– Что у вас, дорогуша, есть для меня?

– Сколько платите?

– Как обычно.

Потом короткая пауза, и она тихо говорит:

– Я скачу на Соупстоне в пятом заезде, шансов никаких, лошадь не готова. Ставьте все, что можете, на Кэтч-эз-Кэтч, он из кожи лезет, и на него ставят, кто понимает.

– Это все?

– Да.

– Спасибо, дорогуша.

– Увидимся на скачках.

– Там же, – подтвердил мужчина, – перед первым».

Запись щелкнула и замолчала. Я мрачно извлек кассету, потом вытащил на свет Божий фотографию и пакет с опасной информацией.

Из конверта я вынул другой, потолще, и вскрыл его ножиком. Там лежал еще один конверт, на этот раз белый, и еще одно коротенькое письмо от Уильяма Стрэттона, третьего барона, его сыну Конраду, четвертому.

Там было написано:

«Конрад!

Моему горю нет границ. Всегда помни, что Кит имеет обыкновение обманывать. Я в отчаянии. Я стремился все разузнать и теперь не знаю, что делать с полученными сведениями. Решить должен ты. Но будь осторожен.

С.»

С дурным предчувствием я разрезал белый пакет и прочитал его более пространное содержание, когда я добрался до последней строчки, у меня затряслись руки.

Мой не-дедушка указал мне способ, как мне раз и навсегда разделаться с Китом.

Я сложил конверты в их первоначальном порядке и, разыскав липкую ленту, заклеил верхний коричневый конверт, чтобы его не могли по случайности открыть. Потом я посидел некоторое время, положив голову на руки, осознавая, что если бы Кит знал, что я заполучил, то убил меня на месте, и что теперь передо мной стоит дилемма, какой я в жизни не представлял, и суть ее в том, смогу ли я в ближайшее время перехитрить смерть.

Опаснейшая информация. Нет, не опаснейшая, смертельная.