– Ну конечно.

– Помните, неделю или что-то вроде этого назад вы узнали, как точно распределяются акции между Стрэттонами, о чем они раньше вам не говорили?

Он бросил на меня быстрый взгляд, на миг почувствовав себя не в своей тарелке.

– Да, – начал он медленно. – Вы заметили.

– Это Форсайт сказал вам?

– Какое это имеет значение?

– Форсайт?

– В общем, да. Почему вы подумали, что это он?

– Ему не нравится, как относятся к нему в семье, что ему не доверяют. В то же время он сознает, что вполне заслужил такое отношение. Они думают, что держат его на крючке, но могут перегнуть палку.

– И тогда он не выдержит, и тайны Стрэттонов хлынут рекой.

– Очень вероятно.

Роджер кивнул:

– Он рассказал мне в момент озлобленности против них, а потом пошел на попятную – мол, это только его догадки. Умом он не блещет.

– Очень жаль.

– Я его не люблю, не доверяю ему и совершенно не представляю, что он такое натворил. Когда Стрэттоны что-то скрывают, то делают это надежно.

Мы вышли из большого шатра и увидели у входа фургон и легковую машину. На фургоне было написано белыми буквами «Садовый центр Стрэттона». Из легкового автомобиля вылез Айвэн.

Он встал подбоченясь, закинув голову назад и с изумлением разглядывал переливающиеся на солнце флаги. Я ожидал, что он будет недоволен, забыв о его непосредственности.

Он посмотрел на Роджера, и в глазах у него заиграла улыбка.

– Полковник, – сказал он, – до чего же красиво! – Он перевел взгляд сначала на мою трость, потом на мое лицо. – Вы бы не возражали, – замялся он, – если бы я немного передумал?

– То есть как?

– Ну, в общем, – проговорил он, – я полагаю, Кит, знаете ли, не прав в отношении вас. – Он смущенно отвернулся к шоферу и велел ему выйти из машины и открыть заднюю дверцу фургона. – Прошлой ночью мы с Долли – это моя жена – поговорили, – продолжил он, – и подумали, что тут какое-то недоразумение. Если вы намеревались шантажировать нашу семью, то зачем вам было помогать нам добыть этот шатер? И потом, знаете ли, вы выглядите совсем неплохим человеком, а Ханна всю жизнь не может успокоиться по поводу своей матери – вашей матери. Поэтому мы решили, что я, знаете ли, мог бы извиниться, – при случае.

– Спасибо, – ответил я.

От сознания, что задача выполнена, он весь расцвел. Его люди открыли дверцы фургона, и перед нашими глазами засияли яркими красками цветы, и каких только там не было цветов. Целая армия цветов в горшках.

– Великолепно! – искренне восхитился Роджер.

– Видите ли, – довольно произнес Айвэн, – когда я увидел вчера большой шатер, я понял, почему вы попросили у меня растения, и сегодня утром сам поехал в Центр и велел управляющему загрузить не просто зелень, а цветы. Много цветов. Знаете, это все, что я могу сделать.

– Чудесные цветы, – заверил я его.

Он засиял, грузный пятидесятилетний мужчина, не отличающийся ни привлекательной внешностью, ни красивыми поступками, но в душе простодушный. Он и раньше не был по-настоящему врагом, а любого Стрэттона, придерживавшегося нейтралитета, можно было, по моему разумению, считать благословением Господним.

Под руководством довольного Айвэна мои ребята со всем их детским энтузиазмом таскали и расставляли цветы. Я подумал, что когда понадобится забирать их после скачек, то детей тут не будет, но Айвэн отвалил им всем от своих щедрот по фунту, и, кто его знает, мальчики могли и вернуться, чтобы позаботиться о горшках с цветами.

– Вы совершенно не должны давать нам деньги, – честно признался ему Кристофер, запихивая монету в карман, – но большое вам спасибо.

– Форсайт, – с грустью в голосе сказал мне Айвэн, – был очень милым мальчишкой, когда был маленьким.

Я наблюдал за Тоби, который с трудом тащил большой горшок с гиацинтами. Чего бы я только не дал, думал я, только бы мой трудный малыш вырос в достойного уравновешенного мужчину, но к этому он может прийти только сам. Он сделает свой собственный выбор, как сделал Форсайт, как делают все.

Когда горшки с цветами расставили по местам, Айвэн со своим фургоном уехал, и Роджер предложил мне посмотреть, как заново отстроили препятствие. Я посмотрел на Нила, который в этот момент держался за мою руку, и Роджер скомандовал своим командирским полковничьим голосом: «Ребята!» Они бросились со всех ног к джипу и в мгновение ока набились на заднее сиденье.

Когда джип остановился, Тоби отказался вылезать из машины, чтобы идти смотреть новое препятствие для скачек, ну а мы со всеми остальными стали свидетелями, как быстро собрали забор из заранее изготовленных блоков.

– В свое время у нас уходило несколько дней на установку нового препятствия, – сказал Роджер. – Раньше забивали колья, из них получался каркас, который заполняли охапками березовых веток, а под конец отрезали торчавшие концы с листьями, чтобы придать забору нужную форму. А теперь мы изготавливаем забор для препятствия в другом месте, по блокам, и привозим куда надо, а там просто устанавливаем на земле. Мы можем заменить все препятствие или его часть, как только это понадобится, очень быстро. Пожар произошел на рассвете, а скачки будут только в два тридцать пополудню. Проще пареной репы!

Рабочие уже убрали угли и головешки и занимались перетаскиванием первого блока.

– Теперь мы строим все наши препятствия таким способом, – сказал Роджер. – Прыгать через них удобно, и они не такие жесткие, как старые.

Я спросил:

– Ваши люди не нашли каких-либо… ну, следов, что ли… когда копались в золе, чтобы можно было предположить, кто это сделал?

Роджер покачал головой:

– У нас всегда полон рот хлопот с этими вандалами. Совершенно бесполезно искать, кто это сделал. Почти всегда это подростки, и что вы можете с ними поделать, разве что отшлепать? Мы просто заранее закладываем в бюджет ущерб от вандализма и стараемся свести его к минимуму.

– Сколько людей знает, что вы можете заменить препятствие так быстро? – поинтересовался я.

– Могут знать тренеры, – задумался он. – Возможно, жокеи. Мало кто из других, если только они не работали здесь.

Роджер подошел к бригадиру рабочих, тот посмотрел на часы, кивнул и продолжил работу.

– Правильно, – сказал Роджер, вернувшись к нам, чтобы снова забрать нас в джип. – Значит, так, ребята, в половине двенадцатого всем собраться у джипа перед моей конторой, ясно? Я отвезу вас с отцом к автобусу и пойду домой. Всем переодеться для скачек. Ровно в полдень я отвожу вас обратно к конюшням. Есть вопросы?

Ребята едва не вытянулись в струнку. Роджер был великолепен, козырек его твидовой кепки надвинут на глаза, как шапка гвардейского офицера, голос четкий, хорошо поставленный, решительный, строгий тон – настоящий командир, команды которого необходимо строго выполнять. Мне было далеко до него, и я понимал, что никогда в жизни не добьюсь от детей такого безоговорочного повиновения, да еще с такой легкостью, без всякого усилия.

Мы вернулись к конторе Роджера и там увидели красочную сцену. Все пикетчики, что раньше стояли за оградой ипподрома, теперь сгрудились здесь, внутри, вокруг Генри, который железной хваткой держал за локоть Гарольда Квеста. Неистовая женщина, с которой мы уже познакомились у ворот, лупила Генри по спине плакатом «Права животных». Четверо-пятеро других с искаженными ртами изрыгали ругательства, а Генри немилосердно тряс Гарольда Квеста.

Увидев нас, Генри крикнул, с такой же легкостью перекрыв стоявший вокруг гвалт, с какой обозревал происходящее, на голову, а то и больше возвышаясь над нападавшими:

– Этот тип жулик! Сукин сын! Все они жулики. Мразь.

Протянув незанятую руку, он выдернул из рук атаковавшей его гарпии плакат.

– Мадам, – проревел он, – идите домой, на свою кухню.

Генри был выше ее дюймов на восемнадцать. Он нависал над Квестом, хотя того тоже никак нельзя было назвать хлипким. Борода Генри была больше бороды Квеста, голос мощнее, мускулы сильнее, а о характере и говорить нечего.

Генри хохотал. Нашла коса на камень. Гарольд Квест – гроза въезжающих на ипподром машин – встретил противника, которому в подметки не годился.

– Этот человек, – кричал Генри, тряся Квеста за локоть, – знаете, что он делал? Я ходил в Мейфлауер, а когда вернулся, увидел, как он ест гамбургер.

Мои дети смотрели на него и ничего не понимали. Ничего необычного в поедании гамбургеров они не видели.

– Права животных! – хохотал Генри. – А как насчет прав гамбургеров? Ведь этот тип ел животное!

Гарольд Квест дернулся и принялся извиваться.

– Трое этих кретинов, – продолжал кричать Генри, посматривая на визжащий хор, – вгрызались в гамбургеры, словно акулы! Тоже мне, права животных.

Мои ребята стояли с открытыми ртами. Роджер давился от смеха. Оливер Уэллс выскочил из роджеровской конторы, чтобы прекратить непонятный шум, и не мог не ухмыльнуться, выяснив, в чем дело.

– А пиджак? Пиджак, который на нем, – не унимался Генри. – Он же из кожи.

– Нет, – выдавил Квест, замотав что есть силы головой, и шерстяная шапочка съехала ему на ухо.

– А когда я обвинил его, – громыхал Генри, – когда я обвинил его в том, что он жрет животное, он спрятал гамбургер в карман.

Элан в восторге подпрыгивал на месте и улыбался во весь рот.

Генри отшвырнул подальше плакат «Права животных» и запустил руку в карман пиджака Гарольда Квеста. Оттуда высыпались обертка, надкусанная половинка булочки с томатным соусом и капающей желтой горчицей и полумесяц вареного мяса со следами зубов Квеста.

Ко всеобщему удивлению, из кармана неожиданно выпала еще одна скомканная целлофановая обертка, которая никогда не бывала в руках продавца гамбургеров.

В обстановке общей свалки никто не придал особого значения этой второй обертке, пока Кристофер по какой-то необъяснимой причине не поднял ее с земли. Даже и тогда для большинства людей она ничего не значила, но Кристофер – совсем другое дело.

– Слушай, ты, – орал Генри на своего несчастного пленника, – какой ты демонстрант? И вообще, ты что здесь делал?

Гарольд Квест не отвечал.

– Папа, – потянул меня за рукав Кристофер, – погляди-ка. Понюхай.

Я глянул на комок оберточного материала, подобранного с земли сыном, понюхал.

– Передай-ка, – сказал я, – полковнику.

Услышав, каким тоном я это произнес, Роджер, взглянув на меня внимательно, взял у Кристофера скомканный целлофан.

Это были две этикетки с красной и желтой надписью. Роджер расправил их и посмотрел на Генри, который уже понял, что обнаружилось нечто поважнее гамбургера.

– Давай его в контору, – сказал Роджер Генри. Генри все понял и зарычал на галдящих демонстрантов:

– А ну-ка, все убирайтесь, чтобы духа вашего здесь не было, не то подам на вас в суд за попытку помешать проезду по большой дороге. Кожаная обувь, гамбургеры, – в следующий раз разыгрывайте свою роль получше. А ну, вон отсюда, и чтобы я вас тут больше не видел!

Повернувшись к ним спиной, он без видимого усилия потащил Квеста к дверям конторы. Мы с интересом наблюдали, как шумное квестовское стадо, потеряв свой боевой задор, оставило своего вожака и в молчании направилось к выходу.

Опять в конторе стало негде яблоку упасть – Оливер, Роджер, я, пятеро мальчишек, старавшихся сделаться незаметными, Гарольд Квест, а главное, Генри, занимавший место за троих.

– Генри, обыщи, пожалуйста, его карманы, – попросил Роджер.

– Пожалуйста.

По-видимому, он чуточку ослабил хватку, чтобы выполнить эту просьбу, потому что Квест внезапно вывернулся от него и бросился к дверям. Генри небрежно прихватил его за воротник и, прежде чем отпустить, завернул ему руку за спину и легонько толкнул. Сделай это кто-нибудь другой, ничего бы не произошло, но от непринужденной мощи Генри Квест пролетел через всю комнату и врезался в стену. От жалости к себе у него потекли слезы.

– Снимай пиджак! – скомандовал Генри, и Квест повиновался.

Роджер взял пиджак, пошарил по карманам и выложил добычу на стол рядом с конторской книгой, на которой красовался недоеденный гамбургер. Кроме тощего бумажника с обратным билетом до Лондона, там были зажигалка, спички и три темно-коричневых прозрачных обертки с красными и желтыми надписями.

Роджер расправил одну из них на столе и громко прочитал:

– Растопка. Не пачкается. Нетоксична. Сгорает не сразу. Безотказна. Двадцать штук. – Он быстро прикинул: – Пять пустых оберток, это значит, сто штук растолок. Что делать с сотней растолок на ипподроме?

Гарольд Квест смотрел зверем.

От одного вида поднявшегося во весь свой гигантский рост Генри можно было прийти в смятение.

– Если вы не тот, за кого себя выдаете, – грохотал Генри, – то что же вы здесь задумали?

– Ничего, – слабо пропищал Квест, ладонью утирая лицо.

Громкий голос Генри подавил его волю.

– Люди, поджигающие на ипподроме препятствия, запросто могут взорвать трибуны. Все, передаем его полиции.

– Да не взрывал я трибун, – проговорил еще больше испугавшийся Квест.

– Неужели? Вы же были здесь в пятницу утром. Сами же в этом признались.

– Ничего подобного… Я не был здесь тогда.

– Ну нет, вы определенно были здесь, – сказал я. – Вы заявили полиции, что видели, как машина Дарта Стрэттона въезжала в главные ворота между восьмью и половиной девятого утра.

Гарольд Квест явно не знал, что сказать.

– И какой смысл, – добавил Роджер, – было пикетировать ворота ипподрома в такое время, да еще в тот день, когда известно, что не будет никакой публики.

– Хотя телевидение все-таки приехало, – заметил я, – после взрыва.

– Мы вас видели, – с жаром заговорил Кристофер. – По телеку сказали, что это вы сделали. Вы почти убили моего брата и так покалечили моего папу.

– Не делал я этого!

– Кто же тогда сделал? – заревел Генри. – Ты и сделал! Ты путался тут под ногами, мешал, ты же не демонстрант, ты уничтожил имущество ипподрома и пойдешь теперь в тюрьму. Полковник, пошлите за полицией, они копаются там, за оградой. Пусть им скажут, что мы нашли террориста.

– Нет! – заскулил Квест.

– Тогда выкладывай, – приказал Генри. – Мы слушаем.

– Ладно. Ладно. Препятствие я поджег, это правда. – Квест не признавался, а умолял. – А трибуны не трогал, никогда. Не трогал я, Бог свидетель.

– При чем тут Бог? Попробуй убедить нас.

– Зачем вам понадобилось поджигать препятствие? – задал вопрос Роджер.

– Зачем? – Квест с отчаянием обвел комнату взглядом, словно ответ мог быть написан на стенах.

– Зачем? – гаркнул Генри. – Зачем? Зачем? Зачем? Только не пытайся пудрить нам мозги своими правами животных. Мы тебя уже знаем, с тобой все ясно. – Он махнул рукой на гамбургер. – Так зачем ты это сделал? Не скажешь правды, пеняй на себя.

Квест увидел проблеск надежды:

– А если я расскажу, вы меня отпустите?

– Посмотрим, – сказал Генри. – Сначала выкладывай.

Квест посмотрел на великана, на всех нас, уставившихся на него враждебными взорами, потом перевел взгляд на обертки и гамбургер на столе и вмиг потерял самообладание.

На лбу у него выступили капельки пота.

– Мне за это заплатили, – признался он. Это заявление было встречено гробовым молчанием.

Квест обвел нас взглядом загнанного зверя, и пот заструился по его лицу.

– Я актер, – оправдывающимся тоном проговорил он.

Опять молчание.

Отчаяние Квеста возрастало по мере повышения звука его голоса. Он взвывал все на более высоких тонах.

– Да, вы не знаете, что значит ждать и ждать работы, сидеть у телефона и вечно смотреть на него, а он молчит. И жить на крошках… Хватаешься за любое предложение, совершенно любое…

Молчание.

Он жалостливо тянул:

– Я хороший актер…

Я подумал, что этого никто из нас отрицать не станет.

– …но все зависит от везения. Нужно иметь знакомства…

Он стащил с головы съехавшую набок шапочку и сразу стал похож на обыкновенного Гарольда Квеста, сидящего на мели актера, а не на Гарольда Квеста, психопата-фанатика.

Он произнес:

– Мне позвонил кто-то, сказав, что видел, как я играю демонстранта, протестующего против охоты на диких зверей в телевизионном фильме… так, маленькая роль, эпизодическая, без слов, без диалогов, нужно было выкрикивать лозунги и браниться, но мое имя было в титрах, лидер демонстрантов – Гарольд Квест.

Удивительное дело, он страшно гордился тем, что его имя назвали в титрах.

– И тот, кто позвонил по телефону, сказал, может быть, я соглашусь устроить настоящую демонстрацию, за деньги? И мне не нужно будет платить гонорар театральному агенту, потому что он нашел мой телефон в справочной книге, куда заглянул просто на всякий случай…

Он остановился, изучающе глядя на наши лица, умоляя понять его, но никто не хотел понимать.

– Ну, – чуть слышно проговорил он, – меня выселяли из квартиры за неуплату квартплаты, мне некуда было деваться, я уже жил на улице раньше, это ужасно… уж лучше…

Что-то в его рассказе, какая-то нотка жалости к самому себе напомнило мне, что это актер, и неплохой, и что всем этим рыданиям не следует очень сильно доверять. Но, подумал я, пусть продолжает. Может быть, проговорится, не может быть, чтобы не проговорился.

Он и сам понял, что жалостливость не встречает сочувственного отклика, и решил предложить нам более деловое объяснение.

– Я спросил, что нужно делать, и мне сказали, что нужно приехать сюда и устроить кавардак…

– Сказали! – удивился Роджер.

– Нет, сказал. Он сказал, чтобы я собрал несколько настоящих демонстрантов и уговорил приехать сюда пошуметь и покричать. Я так и сделал, походил, поискал, нашел эту крикливую сучку Паулу, она привела с собой друзей… и, поверьте мне, я провел с ними целую неделю и чуть не сдох от них…

– Но ведь вам платили? – предположил я. – Вы брали деньги?

– Ну… – он замялся. – Чуть-чуть сначала. Чуть-чуть каждый день. Да.

– Каждый день! – недоверчиво повторил я.

Он кивнул.

– А за поджог заборчика?

Он окончательно сник.

– Он ничего не говорил о том, чтобы сжечь препятствие, во всяком случае поначалу.

– Кто, – без тени угрозы спросил Роджер, – кто он?

– Он не назвался.

– Вы хотите сказать, – тем же спокойным урезонивающим тоном спросил Роджер, – что вы устроили здесь демонстрацию с разными угрозами по требованию человека, которого в глаза не видели и о котором вам ничего не известно?

– Ради денег. Я же вам сказал.

– И вы были уверены, что вам заплатят?

– Но мне же заплатили. – Принятая им вызывающая манера ничего ему не дала, скорее наоборот. – Иначе чего бы я тащился сюда из Лондона, но этот человек обещал и выполнил свое обещание. И каждый день, когда я устраивал заваруху, я получал еще.

– Опишите его, – сказал я.

Квест покачал головой, идя на попятную.

– Ну, раз так, – с нажимом проговорил Роджер, – ипподром предъявит вам обвинения в преднамеренном уничтожении имущества, а именно, поджоге забора-препятствия у ямы стипль-чеза.

– Но ведь вы сказали… – начал беспомощно защищаться Квест.

– Мы ничего не обещали. Если вы укроете от нас, кто был ваш… э… заказчик, мы немедленно посылаем за полицией.

Видя себя загнанным в угол, Квест сдался.

– Он велел мне останавливать каждую машину, – сказал он, стараясь говорить как можно убедительнее, – и всячески мешать проезду, а в одном из автомобилей будет он, он опустит стекло, скажет номер моего телефона, и я получу деньги. Я не должен был ни задавать вопросов, ни заговаривать с ним, клянусь, да будет мне судьей Бог.

– Ну, ваш судья будет куда ближе Господа Бога, – загремел Генри, – если не скажете прямо и честно.

– Да будет Бог мне… – начал было Генри, но не выдержал и перед лицом стольких обвинителей, не верящих ни одному его слову, осекся и замолчал.

– Ладно, – прозаическим деловым тоном произнес Роджер, – возможно, вы не видели его лицо, но есть вещь, которую вы не могли не запомнить.

Квест сильно нервничал.

– Какая машина? – произнес Роджер. – Опишите ее. Назовите номер.

– Ну… я…

– После первого получения денег, – сказал Роджер, – вы же высматривали этот автомобиль.

Мне казалось, я теперь узнал, как кролики смотрят на змею, после того как увидел, как Квест глядел на Генри.

– Какая машина? – крикнул громовым голосом Генри прямо в ухо Квеста.

– «Ягуар». Серебристый. – И пробормотал номер.

Несколько опешивший, но не особенно обескураженный, Роджер проговорил только одно слово:

– Кит.

Несколько минут мы с ним взвешивали полученную новость. Генри поднял брови и посмотрел в нашу сторону. Роджер махнул рукой и кивнул. Поняв, что Квест наконец сказал что-то действительно существенное, Генри смягчился к своему деморализованному пленнику.

– Так, так, – произнес он без железных нот в голосе, – а когда ты обзавелся растопкой?

После короткой паузы Квест проблеял:

– Я ее купил.

– Когда? – вскинулся Роджер.

– В субботу.

– По его приказу?

Квест едва слышно проговорил:

– Вместе с деньгами была бумажка. Он сказал, чтобы я поджег забор-препятствие у ямы для стипль-чеза, где в субботу была убита лошадь. Он велел полить его бензином, чтобы было наверняка.

– Но вы не полили.

– Я же не идиот.

– Ну да, – сказал Генри.

– Где мне взять бензин? – риторически спросил Квест. – Купить в гараже канистру, купить пять галлонов бензина, а потом спалить заборчик? Так, да? Он считал меня идиотом.

– А гамбургеры жрал не идиот? – не преминул уколоть его Генри.

– Бумажка с этими инструкциями еще у вас?

– Там было сказано сжечь бумажку.

– И вы сожгли?

Он кивнул:

– Конечно.

– Глупо, – сказал я. – Ведь вы не такой уж негодяй. Ну кто вам поверит без этой бумажки?

– Но, – залопотал он. – Я хочу сказать, но…

– А как вы это сделали? – спросил я. – То есть как вы подложили растопку?

Он объяснил, нисколько при этом не смущаясь:

– Я засовывал их в заборчик целыми пачками. Потом зажег жгут из газеты и пошел вдоль забора, зажигая подряд все растопки. – Он почти улыбался. – Это было совсем не трудно.

Ему бы следовало сжечь и все обертки, подумал я, но люди – дураки, особенно актеры, не ставшие опытными преступниками.

– Думаю, – сказал я Роджеру, Генри и Оливеру, – мы можем сейчас сыграть со Стрэттонами по-стрэттоновски.

– Как именно?

– Могу я воспользоваться вашей машинкой?

– Конечно, – Роджер показал на смежную комнату. – Вот там.

Я прошел в другую комнату, включил машинку в сеть и отпечатал короткое заявление:

«Я, Гарольд Квест, актер, согласился за деньги организовать нарушение общественного порядка с помощью демонстраций у главных ворот ипподрома Стрэттон-Парк под видом выступлений против стипль-чеза. За услуги я несколько раз получал плату от человека, сидевшего за рулем серебристого „Ягуара“, номерной знак. Согласно инструкциям, полученным от этого человека, я также купил сто штук растопок и с их помощью сжег до основания березовый забор-препятствие для стипль-чеза, что совершено мною приблизительно в 6 часов утра понедельника Пасхи».

Роджер, Оливер и Генри прочитали его и передали Квесту, чтобы он подписал. И велели еще добавить дату и домашний адрес. Как и следовало ожидать, он отказался.

– Совершенно напрасно не хотите, – сказал я. – Вы все равно в телефонной книге, и мы в любой момент можем вас найти, тем более что ваше фото в «Спотлайте» с фамилией вашего агента.

– Но это же признание вины, – возразил он, не отрицая того, что нам нетрудно будет найти его, как и любого другого актера, через профессиональные издания актеров.

– Конечно, – сказал я, – но если вы подпишете, то сможете тут же смыться и воспользоваться своим обратным билетом, а если вам еще и повезет, то нам не понадобится передавать ваше признание полиции.

Квест попытался прочитать по нашим лицам, что мы намерены сделать на самом деле, и, не найдя ответа, все-таки подписал документ. Своим собственным почерком он проставил номер машины (Роджер подтвердил его), а затем свой адрес и дату.

Остальные внимательно прочитали бумагу.

– И это все? – спросил меня Роджер.

– Мне кажется, все.

Роджер сказал Генри:

– Отпустите его.

И Генри распахнул дверь конторы, ткнув большим пальцем в сторону улицы и рявкнув последнее приказание Квесту:

– Вон!

Еще не совсем веря в удачу, Квест не стал ждать перемены в нашем настроении и постарался поскорее унести ноги.

Генри посмотрел на оставшиеся на столе объедки гамбургера и с отвращением проговорил:

– Нужно было ткнуть его мордой в горчицу и повозить по столу.

С наигранной серьезностью я проговорил:

– Квест не так уж и плох. Вспомни, он ведь назвал Ребекку «милашкой».

Генри расхохотался:

– А ведь и в самом деле.

Роджер взял со стола подписанное признание.

– Ну, и что мы теперь будем с этим делать? Неужели и впрямь передадим в полицию?

– Ну что вы, – промолвил я. – Мы отдадим это Марджори Биншем.