На грани

— Празднуете день рождения? — Почтальон подмигнул.

— Нет, — ответила я и голой ногой захлопнула дверь.

Поднявшись к себе, я сгрузила почту на большой стол в гостиной. Из беспорядочной кучи я выбрала элегантный сиреневый конверт, уже зная, что найду внутри. Иметь прадеда или прапрадеда, сотню лет назад эмигрировавшего из Армении с одним рецептом йогурта в кармане, плохо прежде всего тем, что твой адрес очень просто найти в справочнике. И чего он не сменил фамилию по примеру других иммигрантов? Я прочла письмо.

"Уважаемая Зоя Аратюнян,

сегодня я прочла в утренней газете о вашем героическом поступке. Прежде всего позвольте выразить восхищение отвагой, которую вы проявили, останавливая преступника. Если разрешите еще немного злоупотребить вашим терпением..."

Я дочитала до конца всю страницу, потом вторую и третью. Всего их было пять. Некая миссис Дженет Иглтон исписала их зелеными чернилами. Это письмо я приберегла напоследок. Вторым я вскрыла ничем не примечательный конверт.

"Дорогая Зоя, поздравляю!

Вы совершили настоящий подвиг, и будь в Лондоне побольше таких людей, как вы, жить в нашем городе было бы гораздо приятнее. На фотографии в газете вы очень симпатичная, поэтому я и пишу вам. Меня зовут Джеймс Гантер, мне двадцать пять лет, я вполне прилично выгляжу, но почему-то никак не могу найти хорошую девушку, свою родственную душу..."

Я свернула письмо и положила его поверх письма миссис Иглтон. Следующее послание, больше напоминало бандероль. Я скрыла его. В конверте обнаружилась пачка бумаг — наполовину сложенная, наполовину скатанная в рулон. Я увидела какие-то схемы, стрелки, столбцы списков. Но судя по первой странице, и это письмо предназначалось мне.

"Уважаемая мисс Аратюнян!

(Любопытная фамилия. Может быть, вы зороастрийка? Сообщите мне на абонентский ящик (внизу). К этому вопросу (о зороастризме) я вернусь позже).

Вы защищены от сил тьмы. Но как вам известно, существуют и другие силы, сопротивляться которым не так-то просто. Знаете ли вы, что такое провозвестник? Если да, пропустите следующий абзац и продолжайте читать с того места, которое я ради вашего удобства пометил звездочкой. Привожу здесь в целях демонстрации это обозначение (*), Абзац же для удобства помечен двумя (2) звездочками во избежание путаницы..."

Это письмо легло поверх письма от Джеймса Гантера. Я сходила в ванную, вымыть руки. Но этого оказалось недостаточно. Мне настоятельно требовался душ. В моей квартире принять душ непросто. Мне нравятся душевые кабинки с застекленными дверцами, с матовыми стеклами — кабинки, в которых можно стоять. Раньше я встречалась с парнем, единственным достоинством которого была душевая кабинка аж с шестью насадками помимо обычной, на потолке. Но чтобы принять душ у меня в квартире, приходится садиться на корточки в ванную и долго возиться с ржавыми кранами и гибким шлангом. И все-таки я несколько минут полежала в ванной, направляя воду в лицо. Это было все равно что нежиться под теплым мокрым одеялом.

Я вышла из ванной и начала собираться на работу, приготовила себе кружку кофе и закурила. Мне стало легче. Но окончательно мне полегчало бы, если бы груда писем вдруг куда-нибудь исчезла со стола. Все эти люди знают, где я живу. Нет, не все: перебрав письма, я убедилась, что некоторые переслали мне из редакций газет, куда их поначалу отправили. Наверное, среди писем есть и приятные. «Хорошо уже, — думала я, — что все эти люди просто написали мне, а не позвонили и не нагрянули в гости».

В тот же миг зазвонил телефон, и я подскочила на месте. Но нет, звонил не поклонник, а агент по недвижимости Гай, якобы занятый продажей моей квартиры.

— У меня есть пара клиентов, которые не прочь осмотреть квартиру.

— Прекрасно, — отозвалась я, — ключ у вас есть. А что слышно от пары, которая смотрела ее в понедельник? Что-нибудь решили?

На хорошие вести я не надеялась. Потенциальный покупатель был мрачен, а его жена болтала без умолку — о чем угодно, только не о квартире.

— Их не устроило расположение, — беспечным тоном объяснил Гай. — И метраж. Да и, сказать по правде, состояние квартиры. Она немного запущена.

— Только приведите клиентов сегодня пораньше. Вечером я жду гостей.

— На день рождения?

Я глубоко вздохнула.

— Вам это действительно интересно, Гай?

— Ну да...

— Я устраиваю вечеринку по тому поводу, что выставила квартиру на продажу уже полгода назад.

— Не может быть!

— Правда-правда.

— Слишком быстро пролетели эти полгода.

Его слова прозвучали убедительно. Повесив трубку, я обвела комнату безнадежным взглядом. Сегодня ее будут осматривать посторонние люди. Когда я перебралась в Лондон, тетя подарила мне книгу полезных советов для домовладельцев и домохозяек. Говорилось в ней и о том, как навести порядок в доме всего за четверть часа. Но как быть, если в запасе у тебя только одна минута? Я застелила постель, поправила коврик у порога, сполоснула кружку из-под кофе и аккуратно поставила ее вверх дном на сушилку. Потом нашла в шкафу коробку, сбросила в нее письма и запихнула под кровать. Еще полторы минуты — и я опоздаю на работу. Уже в который раз. Взмыленная, уставшая, а очередной жаркий день только начинается.

* * *

— ...Итак, дорогуша, каким способом можно привлечь покупателей?

Луиза стояла у окна, попивая пиво из бутылки и стряхивая пепел на Холлоуэй-роуд.

— Очень простым, — объяснила я. — Избавиться от оживленной улицы. Потом от паба по соседству и забегаловки с кебабами — через дорогу. Сделать ремонт. Вид у квартиры слишком обшарпанный, верно? Я возненавидела ее с первой минуты, и, если понадобится сначала потратить деньги, чтобы продать ее, я готова на это. Я мечтаю о маленькой уютной квартирке с садом или о чем-нибудь в этом роде. Жилищный бум в разгаре. Должен же найтись ненормальный покупатель и на эту дыру! — Я затянулась сигаретой. — Ее уже смотрели десятки чокнутых. Значит, будут и другие.

Луиза рассмеялась. Она пришла пораньше, чтобы помочь мне подготовиться к вечеринке, поболтать, а еще потому, что она добрая душа.

— Знаешь, я притащилась сюда не только для того, чтобы узнать, как продвигается продажа квартиры. Выкладывай про нового приятеля. Он сегодня придет?

— Все придут.

— Все? Что это значит? У тебя несколько парней?

Я хихикнула.

— Нет. Просто он не расстается со своей компанией. Кажется, они знакомы с начальной школы — или с пеленок. Они обожают покупать пиво упаковками по шесть банок.

Луиза нахмурилась:

— И в постель они тоже ложатся вшестером? С этого места, пожалуйста, поподробнее.

— Нет, к тому времени остальные пятеро уходят.

— Как вы познакомились?

Я прикурила следующую сигарету.

— Я познакомилась со всеми шестерыми сразу. Несколько недель назад меня позвали на вечеринку в галерею в Шордитче. Вечеринка не удалась, человек, который пригласил меня, не явился. Вот я и слонялась из комнаты в комнату с бокалом, делая вид, что очень занята, — понимаешь, о чем я?

— Еще бы! В этом деле я — мировая чемпионка, — усмехнулась Луиза.

— Забрела наверх и наткнулась на компанию симпатичных молодых людей. Они толпились вокруг автомата для пинбола, дергали ручки, кричали, хохотали — словом, веселились вовсю. Один из них — нет, не Фред — обернулся, заметил меня и спросил, хочу ли я сыграть. Я кивнула. Мы потусовались, а на следующий вечер я встретилась с ними в городе.

Луиза задумалась.

— А потом перед тобой встала трудная задача — кого из них предпочесть?

— Не совсем, — покачала головой я. — Через день Фред сам позвонил мне домой и предложил встретиться. Я спросила, разрешили ли ему друзья, и он смутился. — Я высунулась в окно. — А вот и они.

Луиза подошла поближе. Компания переходила через улицу, не обращая на нас внимания.

— Ничего ребята, — коротко оценила Луиза.

— В середине, с большой сумкой, — Фред. Видишь? Светло-русый, почти блондин.

— Как всегда, ты заграбастала себе лучшего.

— А вон тот, в длинном плаще, — Дункан.

— И чего он парится в нем в такую жару?

— Воображает себя метким стрелком из какого-то дешевого вестерна. С плащом он не расстается. Вон те двое — братья Бернсайд. В очках и бейсболке — Грэм. Длинноволосый — Моррис. Привет! — Последнее слово было уже обращено к гостям.

Они дружно запрокинули головы.

— Мы не прочь зайти, — прокричал в ответ Дункан, — но, к сожалению, нас пригласили в гости!

— Не болтай, — усмехнулась я. — Ловите!

Я бросила им связку ключей, Грэм ловко сдернул с головы бейсболку и поймал ключи в нее. Парни сами отперли дверь и вошли.

— Скорее! — воскликнула Луиза. — У нас тридцать секунд. За кого я должна выйти замуж? Кто самый перспективный? Фреда пропустим.

Чтобы собраться с мыслями, мне понадобилось две секунды.

— Грэм работает ассистентом фотографа.

— Ясно.

— Дункан и Моррис — коллеги. Копаются в компьютерах. Что именно они делают — не знаю и не хочу знать. Дункан — душа любой компании, Моррис перестает стесняться только рядом с ним.

— Это они братья?

— Нет, братья — Моррис и Грэм. Дункан рыжий, он на них совсем не похож.

— Ладно. Пока что остановим выбор на технарях. Значит, Моррис — робкий малый, а Дункан — рыжий болтун.

Продолжить нам не удалось: в комнату ввалились все шестеро гостей. Когда я приглашала их в гости, они с развязным видом допытывались, будут ли женщины, галдели на всю улицу, но сейчас у меня дома притихли и вежливо ждали, когда их представят Луизе. За это я их и любила.

Фред первым делом одарил меня долгим поцелуем, и мне невольно подумалось, что это поступок напоказ. Знак внимания или стремление пометить свою территорию? Потом он вручил мне кусок пронзительно-яркой ткани.

— Я решил, она тебе пригодится — чтобы прикрыть сырое пятно, — объяснил Фред.

— Спасибо, Фред, — с сомнением отозвалась я. Ткань показалась мне чересчур яркой, сочетание цветов — диким. — Но потенциальные покупатели наверняка захотят увидеть, что под ней.

— Надо повесить ее, тогда и покупатели появятся.

— Да?.. Ну ладно.

— Зоя говорит, вы компьютерный гений, — обратилась Луиза к Дункану.

Стоящий рядом Моррис совсем по-детски и очень мило покраснел.

— Ей показалось, — объяснил Дункан, вскрывая банку пива, — у Зои все гении. Мы просто научили ее работать на компьютере. — Он отхлебнул пива. — Достижение из разряда блестящих. С таким же успехом можно учить белку искать орехи.

— Белки прекрасно ищут орехи, — вмешался Моррис.

— Правильно, — подтвердил Дункан.

— Их незачем учить, — упорствовал Моррис.

— Само собой. Вот и Зоя теперь обращается с компьютером так же ловко, как белки ищут орехи.

— Значит, надо было сказать: «Это все равно что учить белку жонглировать».

Дункан озадачился.

— Белок нельзя научить жонглировать.

Я наполнила стакан Луизы.

— Это надолго, — объяснила я ей. — Они могут спорить часами. Наверное, потому, что знакомы с пеленок.

Я отправилась на кухню за чипсами, Луиза последовала за мной. В открытую дверь мы исподтишка наблюдали за ребятами, оставшимися в комнате.

— А он симпатяга, — заметила Луиза, кивая в сторону Фреда. — Что это он курит? Так расслабился. Прямо экзотика.

— В душе он хиппи. Да, расслабляться он умеет.

— Ты серьезно?

Я сделала глоток из ее стакана.

— К этому мы еще вернемся, — пообещала я.

Подоспело еще несколько гостей, в том числе Джон, добродушный учитель из нашей школы, который опоздал пригласить меня на свидание всего на пару дней, и две девушки, с которыми я познакомилась через Луизу. Вечеринка, похоже, удалась. После пары коктейлей я почувствовала расположение к этому новому для меня кругу людей. Их объединяло лишь одно — знакомство со мной. Еще год назад я была одинока, несчастна и никого из них не знала, а теперь они в гостях у меня дома, в пятницу вечером. Мои размышления прервал звон. Фред стучал по стеклянной бутылке вилкой.

— А сейчас — полная тишина! — провозгласил он, когда все уже умолкли. — Произносить тосты я не умею, и так далее и тому подобное. Поэтому я просто встану и скажу: мне нравится эта квартира! Так давайте поднимем бокалы за то, чтобы через шесть месяцев снова собраться здесь! — Послышался звон стекла. Сверкнула вспышка — Грэм сфотографировал нас. Я не удивилась: он и разговоры вел, нацелив на собеседника фотоаппарат, будто третий глаз. Немного раздражает, правда, — так и кажется, что он не слушает, а выбирает удачные кадры. — А еще у нас юбилей, — продолжал Фред. Ему ответил хор удивленных голосов, я тоже не поняла, о чем речь. — Да-да, — подтвердил он. — Сегодня ровно девять дней, как мы с Зоей... хм... встретились.

Дункан подавил смешок, Грэм ухмыльнулся, но остальные молча ждали продолжения. Мне вдруг показалось, что я попала на ужин в клуб регбистов.

— Фред... — попыталась вмешаться я, но он остановил меня, вскинув руку.

— Подожди! Обидно, если такой чудесный вечер пропадет зря, но... а это что такое? — явно фальшивым тоном перебил он себя, наклонился и пошарил за моим креслом. И вытащил из-за спинки что-то большое, квадратное, завернутое в коричневую бумагу. — Или очередное подношение Зое от неизвестного поклонника, или просто подарок!

— Дураки, — беззлобно обругала я всю шестерку. Подарок подозрительно напоминал картину. Едва начав срывать обертку, я поняла, что это такое. — Ах вы, негодяи! — расхохоталась я. Мне преподнесли целую страницу из «Сан» в рамке, со статьей под крупным заголовком «Я и мой арбуз» и подзаголовком помельче «Деловитая блондинка обезвредила грабителя».

— Речь! — заявила Луиза, приставив ладони рупором ко рту. — Требуем речь!

Я открыла рот, но тут в дверь позвонили.

— Минутку, — попросила я.

За дверью я увидела незнакомого мужчину в темно-коричневом вельветовом костюме и массивных ботинках.

— Я насчет квартиры, — сообщил он. — Это здесь?

— Да, да, — закивала я. — Заходите.

Я повела его вверх по лестнице, из приоткрытой двери слышались голоса.

— У вас, похоже, гости, — заметил он.

— Да, у меня день рождения.

Глава 4

Наконец поток писем иссяк. Первая лавина превратилась в тоненькую струйку, потом вообще кончилась. Одно время мне даже нравилось получать столько писем. Я пачками брала их с собой, когда Фред и его друзья куда-нибудь приглашали меня. Мы садились за столик на тротуаре в Сохо, у какого-нибудь бара, пили ледяное пиво, передавали друг другу письма и зачитывали вслух отдельные фразы. Потом у Морриса с Дунканом обязательно завязывался непостижимый для посторонних разговор, в котором они называли нас семью гномами, великолепной семеркой или семью смертными грехами, а я слушала и переговаривалась с Грэмом и Фредом.

— Представляете, люди со всех концов Британии пишут письма на восьми страницах совершенно незнакомому человеку, ищут адрес в телефонной книге, покупают марки! Неужели им больше нечем заняться?

— Конечно, нечем, — отозвался Фред, сжимая мое колено. — Ты же идол. Ты и твой арбуз. Раньше тебя любили только мы, а теперь ты — воплощение мужских мечтаний. Сильная и прекрасная женщина. Каждому из нас нужна такая, чтобы умела ходить по трупам на шпильках. — Он наклонился и горячо прошептал мне на ухо: — И ты только моя.

— Перестань, — одернула я, — уже не смешно.

— Вот ты и стала звездой, — подхватил Грэм. — Лови момент, наслаждайся.

— Господи, неужели нельзя просто посочувствовать мне? Моррис, тебе нечего сказать в мою защиту?

— Да, скажи нам, Моррис, — закивал Фред. — Что бы ты посоветовал красавице, стонущей под бременем славы?

И он подался вперед и мягко похлопал Морриса по щеке. Иногда ребята озадачивали меня, их жесты казались ритуалами экзотической культуры, которую я не понимала. Они обменивались репликами, а я никак не могла сообразить, что это — шутка, оскорбление или розыгрыш. Я никогда не знала заранее, засмеется жертва или разозлится. К примеру, Фред никогда не хвалил Морриса, но все-таки вел себя с ним, как с лучшим другом. Все умолкли, у меня екнуло в животе. Сконфуженный всеобщим вниманием, Моррис заморгал и пригладил волосы. Мне казалось, он делает это умышленно — чтобы подчеркнуть, как длинна и густа его шевелюра.

— Кто назовет десять фильмов, в которых есть письма? — спросил он.

— Моррис! — вскипела я.

— "Письма незнакомки", — выпалил Грэм.

— "Письма трех женщин", — добавил Дункан.

— "Письмо", — включился Фред.

— Слишком просто, — перебил Моррис. — Десять фильмов, в которых есть письма, но в названии нет слова «письмо».

— Как это?

— Ну, например... «Касабланка».

— В «Касабланке» нет никаких писем.

— Есть.

— Нет!

На этом серьезный разговор закончился.

После того случая я вообще перестала читать письма. Одни я узнавала по почерку на конверте и даже не удосуживалась открывать. Другие просматривала из любопытства и бросала в коробку, ко всем прочим. Письма уже не развлекали меня. Среди них попадались грустные и непристойные, а остальные были просто нудными.

Чтобы вспомнить, какая истерия царит в мире, мне было достаточно выглянуть в окно с подгнившей рамой. Багровые от бешенства, непрерывно сигналящие юнцы в побитых машинах. Одинокие старухи с сумками на колесиках, ковыляющие в толпе и что-то бормочущие себе под нос. Алкаши у соседней забегаловки, смердящие мочой и виски, с расстегнутыми ширинками и кривыми ухмылками.

Безумие проникало ко мне в дом, принимая облик потенциальных покупателей. Один мужчина лет пятидесяти, коротышка с изуродованными ушными раковинами и волочащейся ногой, решительно встал на колени и принялся простукивать половицы — как врач, обследующий больного пневмонией. Я беспомощно стояла рядом, морщась от визгливой музыки, долетающей из паба. Другая покупательница, женщина примерно моих лет, с десятками серебряных сережек-гвоздиков в ушах, привела с собой трех громадных вонючих псов. При мысли о том, во что превратится квартира, если в ней поселятся эти зверюги, меня затошнило. В ней едва хватало места одному человеку. Один пес сожрал мои витамины, второй улегся у двери, распространяя удушливый запах псины.

Большинство покупателей задерживались в квартире всего на несколько минут, да и то из вежливости, а потом поспешно уходили. Некоторым было плевать на приличия. Пары иногда высказывали вслух все, что думали о квартире.

Вероятно, при поверхностном, мимолетном знакомстве Гай показался бы мне нормальным представителем человеческого рода. Но поскольку ему никак не удавалось продать мою квартиру, наше знакомство затянулось. Гай элегантно одевался, часто менял костюмы и пестрые галстуки с героями мультиков. Несмотря на жару, он не потел. Или потел тайком. Лишь несколько раз я видела, как капля стекает по его щеке. От Гая пахло лосьоном после бритья и эликсиром для полоскания рта. Постепенно я догадалась, что моя квартира для него — символ фиаско, которого он всеми силами пытается избежать. Для ее осмотра помощь агента не требовалась, но он все-таки сопровождал покупателей, даже в неудобное время, по вечерам или в выходные.

Наверное, не стоило удивляться, когда, проводив тощую, нервозную покупательницу, Гай заглянул мне в глаза и заявил:

— Нам обязательно надо как-нибудь вечерком пропустить по стаканчику, Зоя.

Мне следовало бы решительно отшить его, выплеснуть всю ненависть к нему, к его фальшивому загару и омерзительным эвфемизмам, но у меня не нашлось подходящих слов, и я выпалила:

— Думаю, нам надо снизить цену.

Ко мне заявился очередной покупатель, вооруженный рулеткой, блокнотом и фотоаппаратом. Вечер только начинался, Фред уехал в Йоркшир, чтобы за тридцать шесть часов привести большой заросший сад в порядок для программы, которую должны были показать по телевидению примерно через год. Он позвонил мне из паба и хриплым от выпивки и страсти голосом сообщил, что сделает со мной, когда вернется. Но мне было не до откровений: я готовила на компьютере доклад к «часу грамотности». Мне никак не удавалось построить секторную диаграмму. А ведь объяснения Дункана — или Морриса? — показались такими простыми и понятными! Но теперь на экране упрямо вспыхивало сообщение «Ошибка 19». Я курила и чертыхалась, а человек, который мог купить мою квартиру, а мог и отказаться, совал нос во все углы. Он измерял площадь комнаты, бесцеремонно открывал шкафы, поднимал потертый ковер, заглянул за повешенную Фредом жуткую драпировку и обнаружил на стене пятно, которое так и не высохло, несмотря на жару и сушь, открыл краны в ванной и простоял целую минуту, глядя, как льется вода. Когда он направился в спальню и загрохотал там ящиками комода, я не выдержала:

— Что вы делаете?

— Осматриваю помещение, — не моргнув глазом ответил он, глядя на сложенные стопками трусики, лифчики и старые колготки.

Захлопнув ящик, я направилась на кухню. Я давно проголодалась, но в холодильнике обнаружила только пучок увядшего зеленого лука, заплесневелую булочку, пустой коричневый пакет с единственной вишневой косточкой внутри и банку колы. В морозильнике нашлись упаковка креветок, срок хранения которых давно истек, и пакетик зеленого горошка. Стоя у холодильника, я выпила колу, вернулась к компьютеру и написала: «Наша задача — не просто научить читать, а заинтересовать чтением. Тщательно разработанный единый учебный план обеспечивает всеобщую компетентность учащихся...» Черт! И ради этого я стала учительницей? Чего доброго, скоро начну оперировать выражениями «трудозатраты» и «удовлетворительный уровень достижений».

Я сунула в рот три мультивитаминных таблетки и яростно разжевала их. Потом взялась за слишком громко названное «домашнее задание», которое вчера дала классу, а сегодня собрала и принесла домой. Я предложила детям нарисовать героев любимой сказки. Среди рисунков попадались и откровенные каракули. Например, зелено-черные зигзаги Бенджамина означали «Злой волк». Прямо абстракционизм. Джордан, любимой сказкой которого оказалась «Принцесса на горошине», изобразил зеленый кружок. Многие рисовали персонажей диснеевских мультиков — Бэмби, Белоснежку. Я перебрала рисунки, щедро раздавая хорошие оценки и ободряющие замечания, и сложила их в папку.

— Я ухожу.

Покупатель стоял в дверях, повесив на шею фотоаппарат. Он постукивал ручкой по передним зубам и глазел на меня. Я заметила, что плешь у него на макушке ядовито-розовая и волосатые запястья тоже обгорели на солнце. Так ему и надо.

— Хорошо.

О намерениях — ни слова. Козел.

Через несколько минут ушла и я — в кино с Луизой и ее подругами, которых я увидела впервые. Мне понравилось сидеть в темном зале в окружении женщин, жевать поп-корн и хихикать. Весело и безопасно.

Домой я вернулась поздно. На темном небе не виднелось ни одной звезды. Я открыла дверь и чуть не наступила на письмо, лежащее на коврике, — кто-то просунул его в щель почтового ящика. Аккуратный наклонный почерк, черные чернила. На очередного зануду не похоже. Я вскрыла конверт, не заходя в дом.

"Дорогая Зоя, хотелось бы мне знать, когда такие люди, как ты — молодые, симпатичные и здоровые, — начинают бояться смерти? Ты куришь (кстати, у тебя на пальце никотиновое пятно). Иногда употребляешь наркотики. Ешь что попало. Засиживаешься допоздна, а наутро у тебя не бывает похмелья. Наверное, ты думаешь, что будешь жить вечно и навсегда останешься молодой.

Зоя, несмотря на то что зубы у тебя белые, а когда ты улыбаешься, на щеке появляется ямочка, скоро ты постареешь. В общем, тебя предупредили.

Тебе уже страшно, Зоя? Я слежу за тобой. И никуда не денусь".

Я стояла у двери на тротуаре, толпа обтекала меня, меня толкали, а я смотрела на письмо. Потом поднесла к глазам левую руку и увидела на среднем пальце желтое пятно. Скомкав письмо в тугой шарик, я зашвырнула его в урну — в мусор, хлам, обрывки чужих жизней.

* * *

Сегодня на ней бледно-голубое платье на лямках. Подол прикрывает колени, на юбке следы мела, которые она еще не заметила. Лифчика на ней нет. Она побрила подмышки, ноги после эпиляции гладкие и нежные. Ногти на ногах покрыты светлым лаком, на большом пальце левой ноги он уже потрескался. Сандалии на плоской подошве, темно-синие, старые, стоптанные. Она загорела, волоски на руках стали золотистыми. Иногда мелькает млечно-белая изнанка рук, белые ямки под коленями; когда она наклоняется, я вижу, как медовый загар плеч и шеи сменяется белизной на груди. Волосы собраны в пучок на макушке. Концы выгорели на солнце, корни на затылке гораздо темнее. В уши она вдела маленькие серебряные сережки в виде цветочков. То и дело она теребит их большим и указательным пальцами. Мочки ушей довольно длинные. Над верхней губой глубокая вертикальная впадинка. Когда ей жарко, как сегодня, во впадинке скапливается испарина. И она промокает ее платком. Зубы белые, но я заметил, что в глубине рта несколько зубов отсутствует. Пустоты видны, когда она смеется или зевает. Косметикой она не пользуется. Я вижу выгоревшие кончики ресниц, сухость губ. С недавних пор у нее на носу высыпали веснушки. Желтое пятно на среднем пальце исчезло. Вот и хорошо. Колец она не носит. На запястье — крупные часы с Микки-Маусом на циферблате. Вместо ремешка — лента.

Она смеется, словно звенит колокольчик. Если бы я сказал, что люблю ее, так она и рассмеялась бы мне в лицо. Решила бы, что я шучу. Так поступают все женщины. Серьезное и важное чувство они обращают в мелочь, шутку. А любовь — не шутка. Это вопрос жизни и смерти. Когда-нибудь она это поймет. Она узнает, как много значат ее улыбки, широко открытые глаза, когда она прислушивается, подпрыгивающие груди, когда она закидывает руки за голову. Слишком уж часто она улыбается. И слишком охотно смеется. Она кокетничает. Носит нескромную одежду. Сквозь платье просвечивают ноги. Видна форма сосков. Она не дорожит собой.

Говорит она очень быстро, нервно, сипловатым голосом. Вместо «да» часто бросает «ага». У нее серые глаза. Она еще не успела испугаться.

Глава 5

Всем известно, что почти во всем мире — за исключением, наверное, деловитой Японии — занятия в школах заканчиваются примерно в четыре часа или в половине четвертого, хотя я своих малышей отпускаю еще раньше, в четверть четвертого. Когда кончаются уроки, знают даже те, у кого нет детей. Они видят, как мальчишки и девчонки идут по улицам — или с матерями, или с учителями, неся портфели и коробки с завтраком. Я уже убедилась, что в час пик улицы Лондона почти наполовину запружены автобусами, в которых уныло сидят ребятишки в формах хороших, но находящихся далеко от дома школ. А совсем недавно я узнала, что один из основных символов статуса лондонских родителей — расстояние от дома до школы, где учатся их дети. Школы возле дома — для бедных, детей которых я и учу.

Забавно: узнавая, что я учительница, люди сразу начинают завидовать моему короткому рабочему дню и длинным отпускам. Кстати, выбирая профессию, о продолжительности рабочего дня и отпуска я даже не задумывалась. В школе я училась неважно, поэтому не могла претендовать на весьма ответственное дело, например, лечить заболевших кошечек, о чем мечтала в детстве. Я годилась лишь на то, чтобы учить малышей. И это меня устраивало. Мне нравятся дети — их непосредственность, открытость, вера в свои силы, старательность. Я была бы не прочь весь день возиться в песочнице, вытирать малышам носы и помогать им смешивать краски.

Но вместо этого мне досталась работа, на которой я чувствую себя бухгалтером в зоопарке. Только рабочий день у меня длиннее. Школьные инспекции обрушиваются на нас одна за другой. Собрав детей и отправив их по многоэтажным и многоквартирным домам, мы проводим собрания, заполняем бланки, составляем отчеты. Мы засиживаемся в школе до семи, восьми, девяти часов вечера, Полин вообще пора поставить в кабинете раскладушку и электроплитку, поскольку дома она бывает от случая к случаю.

Но в тот вечер я ушла с работы пораньше — мне предстояло встретить очередного потенциального покупателя. Как всегда, автобус пришлось ждать целую вечность, и когда я, задыхаясь и обливаясь потом, доковыляла до двери всего лишь с пятиминутным опозданием, покупатель уже стоял на пороге, читая газету. Неудачное начало. Он наверняка успел осмотреться и понял, что это за район. К счастью, незнакомец был поглощен чтением. Очень может быть, он не заметил соседний паб, а если и заметил, то не понял, чем грозит ему такое соседство. Лацканы его пиджака имели необычную форму — наверное, костюм очень дорогой. На вид я дала незнакомцу лет тридцать или под тридцать. Коротко подстриженный, элегантный, он выглядел так, словно и не замечал изнуряющей жары.

— Простите! — пропыхтела я. — Автобус...

— Ничего, — успокоил он. — Я Ник Шейл. А вы, должно быть, мисс Аратюнян.

Мы обменялись рукопожатием на континентальный манер. Он улыбнулся.

— Что здесь смешного?

— Я представлял вас чопорной пожилой дамой, — объяснил он.

— А-а... — Я попыталась вежливо улыбнуться и отперла дверь.

Как всегда, на коврике у порога лежал ворох макулатуры — реклама пиццы на вынос, мойщиков окон, такси и одно письмо, доставленное прямо в ящик. Почерк я узнала сразу. Тот же тип, который уже писал мне... сколько там? Пять дней назад. Значит, он опять приходил. Мерзость. Скучная и досадная мерзость. Спохватившись, я увидела, что Ник вопросительно смотрит на меня.

— Что вы сказали?

— Сумка, — напомнил он. — Разрешите, я понесу ее.

Я молча вручила ему сумку.

Экскурсию по квартире я провела ровно за три минуты, умело подчеркивая все ее достоинства и умалчивая о недостатках, и без того бросающихся в глаза. Изредка Ник задавал вопросы, к которым я уже привыкла.

— Почему вы переезжаете отсюда?

Нет, так легко ему меня не поймать.

— Надоело ездить на работу через весь город, — солгала я.

Он выглянул в окно.

— И слушать шум под окнами? — уточнил он.