На грани

— Ты сказал, о Зое полицейские узнали только после первого письма.

— И что это значит? Откуда им было знать ее?

— В «деле» упоминалось, что незадолго до смерти Зоя помогла поймать уличного грабителя. Ударила его арбузом. Она прославилась, в полиции ее фотография висела на стене. О ней знали.

— Да я же просто пошутил, — объяснил Моррис. — Но... стоит задуматься. В том, как они к тебе относятся, нет ничего странного? Они ведут себя сдержанно, как положено полицейским?

Я занервничала. И поняла, что тайна должна остаться при мне.

— Вроде бы да, — ответила я нерешительно. Врать я не умею. А вдруг Моррис читает чужие мысли?

— Ты в порядке? — спросил он.

— Само собой. — Я не знала, что подумать. — Да нет, убийца не может быть полицейским!

— А ты как думаешь, Джош?

Паренек озадаченно встряхнул головой:

— Нет, не может быть. Мистика какая-то. Правда, я был... Нет, ерунда.

— Ну? Говори же.

— Не знаю, слышали вы или нет... в общем, отца арестовали потому, что в квартире той женщины, Зои, нашли что-то из маминых вещей. Кто мог подбросить такую улику, кроме полицейских?

В комнате повисло тягостное молчание.

— У меня уже голова кругом, — призналась я. — Как от сложного кроссворда. Такие мне не по зубам.

— Это я виноват, — сказал Моррис. — Я завел этот разговор. Надо было промолчать.

— Не дури, — перебила я. — Мысль ценная, просто в нее трудно поверить... И что мне теперь делать?

Моррис и Джош переглянулись и пожали плечами.

— Просто будь осторожна, — посоветовал Моррис. — Не теряй бдительности. — Он подмигнул Джошу. — А нам пора.

Я проводила их до двери.

— Что делать? — растерянно повторила я.

— Думай, вспоминай, — предложил Моррис. — Мы тоже подумаем. Может, на что-нибудь наткнемся. И помни, что мы с тобой.

Я закрыла дверь и прислонилась к ней. Я заставляла себя думать, ломала голову, пытаясь разобраться, в чем дело. У меня ныло сердце.

* * *

Я здесь, в гуще событий. Невидимый. Стою перед ней, а она улыбается мне, как умеет она одна, — не только губами, но и лицом, морщинками вокруг глаз. Смеется моим шуткам. Кладет руку мне на плечо. Поцеловала в щеку: нежный, сухой поцелуй обжег кожу. Иногда ее глаза наполняются слезами, она их не утирает. Она доверяет немногим, в том числе и мне. Да, мне она доверяет полностью. Когда она рядом, я с трудом удерживаюсь от смеха. Он закипает во мне, угрожая взорваться, как бомба.

Она сильная и упорная: гнется, но не ломается. Она не пала духом. Но и я силен. Я сильнее ее, сильнее всех. И умнее этих болванов, до сих пор ищущих улики. А еще я терпелив. Я могу ждать, сколько понадобится. Наблюдаю, жду и мысленно посмеиваюсь.

Глава 20

— Ты? — удивилась я.

— Я, — ответил Камерон. Мы уставились друг на друга. — Заменяю Линн. Таков приказ.

— А-а. — Я вышла к двери в коротеньком халатике, непричесанная, ожидая увидеть Линн или Бернис. Камерону в таком виде я показываться не хотела. Он перевел взгляд на мою грудь, голые ноги. Я невольно прижала ладонь к груди и увидела, как он усмехнулся. — Пойду оденусь.

Я выбрала простые и надежные джинсы и футболку. Зачесала волосы назад и сделала хвост. Сегодня похолодало, мне уже казалось, что в воздухе пахнет осенней свежестью. Мне очень хотелось дожить до осени: увидеть желтеющую листву, хмурое серое небо и дождь. Груши на ветках в саду, ежевику у кладбища. Мне вспомнилось, как я гуляла в роще за домом родителей, а под ногами шуршали листья. Как сидела у камина в гостях у Дженет и ела тост с маслом. Маленькие радости.

Я слышала, как Камерон по-хозяйски возится в кухне. Вспомнила вчерашние слова Морриса и задумалась. А что? Очень даже может быть. Я думала обо всем, что произошло между мной и Камероном, а он звенел посудой за стеной. Он тыкался лицом мне в грудь, стонал, пригвождал меня к полу, был неистовым, грубым и нежным. Что он видел, когда смотрел на меня голодным взглядом? Что видел теперь? Надо ли бояться его?

Глубоко вздохнув, я вышла в кухню.

— Кофе? — предложил он.

— Спасибо.

Повисла пауза.

— Сегодня я еду к родителям. Они живут неподалеку от Рединга.

— Прекрасно.

— Ты будешь ждать снаружи. Они ничего не должны знать.

— Беспокойные люди?

— Дело не в этом. Я им ничего не сказала.

Да, они всегда были беспокойными. Поэтому я и оберегала их. Каждый раз, звоня родителям, я в первую минуту различала панику в мамином голосе. Она вечно ждала плохих вестей. Узнав мой голос, она допытывалась, все ли со мной хорошо, — ее расплывчатым страхам требовалось обрести форму. За меня она всегда боялась, не знаю почему.

Не верила, что я способна постоять за себя и жить своим умом. Но сегодня я им докажу. Придется.

— Надя, нам надо поговорить... — Он поставил чашку и придвинулся ко мне.

— И я как раз хотела спросить.

— О нас. О нас с тобой.

— Спросить о Зое и Дженни.

— Надя, нам надо все прояснить.

— Нет, не надо, — деловито перебила я, осторожно держа горячую кружку.

— Ты говоришь одно, а думаешь другое.

Я посмотрела на него. Рослый, плотный, как стена, отгораживающая меня от мира. Сильные руки, волосатые пальцы. Эти руки обнимали меня, трогали, нащупывали мои тайны. Глаза смотрели на меня. Раздевали.

— Я влюбился, — хрипло признался он.

— А жене сказал?

Он вздрогнул:

— Она здесь ни при чем. Это касается только тебя и меня.

— Расскажи про Зою и Дженни, — потребовала я. — Ты никогда про них не говорил. Какие они были? — Он с досадой покачал головой, но я не отступала: — Ты должен!

— Я тебе ничего не должен, — возразил он, но жестом капитуляции вскинул руки и зажмурился. — Зоя... Ее я знал плохо. Просто не успел... Сначала увидел ее огромную фотографию из газеты — она висела в полицейском участке. Зоя совершила подвиг — остановила грабителя, ударив его арбузом. Все мы восхищались ею... ну и подшучивали, конечно.

— Какая она была?

— Я никогда не видел ее.

— А Дженни? Ты же хорошо знал ее. — Я вгляделась в лицо Камерона.

— Дженни? Совсем другая. — Он чуть не усмехнулся, но вовремя сдержался. — Тоже маленькая. Все вы миниатюрные, — задумчиво добавил он. — Но сильная, энергичная, целеустремленная, вспыльчивая. Как натянутая струна. Дженни была умной и нетерпеливой. Иногда сумасшедшей.

— И несчастной?

— Да. — Он положил ладонь мне на колено, и я не сразу убрала ее, хотя меня охватило отвращение. — Но свернула бы шею каждому, кто посмел бы сказать ей это в лицо. Не женщина — дракон.

Я встала, чтобы был повод убрать его руку, налила себе кофе, зачем-то заглянула в шкаф.

— Нам уже пора.

— Надя...

— Не будем опаздывать.

— Вчера я лежал в постели и видел тебя — твое лицо, тело...

— Не трогай.

— Я знаю тебя, как никто.

— И думаешь, что я умру.

Перед уходом я позвонила Линксу и предупредила, что инспектор Стадлер повезет меня к родителям, где мы пробудем до вечера. Я уловила удивленные нотки в голосе Линкса: он не мог уразуметь, зачем я сообщаю ему о своих планах. А мне было все равно. Я повторила то же самое громко и четко — Линкс не мог не услышать. Как и Камерон.

* * *

По дороге мы почти не разговаривали, пока не свернули с шоссе М4. Я коротко давала указания, Камерон вел машину и поглядывал на меня. Я сидела, сложив руки на коленях, и пыталась смотреть в окно. Но мне было неуютно под его взглядом.

— Чем занимаются твои родители? — спросил он, когда мы были уже у цели.

— Отец — учитель географии, он рано вышел на пенсию. Мама где только не работала, но в основном сидела дома и растила нас с братом. Сюда, к перекрестку. Останешься в машине, ясно?

Родители жили в переулке, застроенном одинаковыми домами. Камерон подъехал к крыльцу.

— Подожди минутку, — попросил он, когда я взялась за дверную ручку. — Я должен кое-что тебе сказать.

— Что?

— Пришло еще одно письмо.

Я откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— Господи...

— Ты же взяла с меня обещание рассказывать все.

— Что там было?

— Почти ничего. «Ты смелая, но это тебе не поможет». Что-то вроде этого.

— И все? — Я открыла глаза и повернулась к нему. — Когда его прислали?

— Четыре дня назад.

— Из письма вы что-нибудь узнали?

— Присоединили его к психологическому портрету преступника.

— Значит, ничего, — вздохнула я. — Как всегда. Только убедились, что он не передумал.

— Верно.

— Увидимся через пару часов.

— Надя...

— Ну что?

— Ты и правда смелая. — Я уставилась на него. — Честное слово.

Я смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, смелая, как Зоя и Дженни?

Он не ответил.

* * *

Мама приготовила рагу из баранины с рисом — как всегда, переваренным, слипшимся в комки, — и зеленый салат. В детстве я почему-то любила баранину. Как объяснить матери, что со временем вкусы меняются? Мясо получилось жестким, в нем постоянно попадались острые осколки костей. Папа открыл бутылку красного вина, хотя за обедом родители никогда не пили. Они искренне обрадовались мне, захлопотали, словно я была чужой. Я и вправду чувствовала себя чужой этим двум еще не старым людям.

Они вечно осторожничали, всего боялись. Переживали за меня каждый раз, когда я уходила гулять вечером, в холодные ночи клали мне в постель бутылку с горячей водой, кутали в морозы, точили мне карандаши к началу учебного года. Эта забота сводила меня с ума: они вникали во все детали моей жизни. Но теперь, вспоминая об этом, я ощутила приступ ностальгии. Меня потянуло домой.

Я решила, что обо всем расскажу после обеда. Мы перешли в гостиную и неторопливо пили кофе с мятными конфетами. На улице стояла машина, за рулем сидел Камерон. Я прокашлялась.

— Мне надо кое-что сказать вам, — начала я.

— Что? — Мама уже смотрела на меня выжидательно, настороженно.

— Я... есть человек, который... — Я остановилась, заметив, что мама зарумянилась. Она решила, что у меня наконец-то дело идет к свадьбе. Макса она не воспринимала всерьез. У меня вдруг кончились слова. — Нет, все это пустяки.

— Ты говори, говори. Мы хотим послушать — правда, Тони?

— Потом. — Я вскочила. — Сначала пусть папа покажет мке, что творится в саду.

На дереве зрели сливы. Отец выращивал фасоль, латук и картошку. Он показал мне помидоры в парнике и набрал с собой целое ведерко мелких красных шариков.

— Мама закатала для тебя несколько банок клубничного джема, — сообщил он.

Я взяла отца за руку.

— Папа, — начала я, — папа, мы иногда ссорились, — из-за уроков, курения, выпивки, косметики, прогулок допоздна, политики, наркотиков, парней, их отсутствия, работы и так далее, — но ты всегда был хорошим отцом.

Он смущенно поцокал языком и потрепал меня по плечу.

— Наверное, мама уже волнуется.

Мы попрощались в прихожей. Обнять родителей я не смогла: руки были заняты помидорами и джемом. Я прижалась щекой к маминой щеке и вдохнула родной запах ванили, пудры, мыла и нафталина. Запах моего детства.

— До свидания, — сказала я, и они дружно замахали руками. — До свидания.

Всего на миг я позволила себе подумать, что вижу их в последний раз. Нет, вряд ли: твердо зная, что расстаешься навсегда, не выйдешь из дома, не сядешь в машину и не будешь улыбаться как ни в чем не бывало.

* * *

Всю дорогу домой я притворялась спящей. Камерон осмотрел квартиру, и я выпроводила его в машину. Мне хотелось побыть одной. Он попытался возразить, но у него на поясе запищал пейджер, я вытолкала Камерона за дверь и захлопнула ее.

И села на край кровати, опустив руки на колени. Закрыла глаза, потом открыла их. Прислушалась к своему дыханию. Я ждала, время тянулось, а странное чувство не проходило.

Потом зазвенел телефон — как будто у меня в голове. Я протянула руку и взяла трубку.

— Надя! — Голос Морриса звучал торопливо и хрипло.

— Что?

— Это я, Моррис. Молчи и слушай: я кое-что знаю. По телефону нельзя. Надо встретиться.

У меня в животе вновь начал разрастаться страх, гигантская опухоль ужаса.

— В чем дело?

— Приезжай ко мне, только скорее. Ты должна это видеть. Ты одна?

— Да. У дома в машине сидит Стадлер.

Я услышала, как Моррис с присвистом втянул ртом воздух. Потом заговорил снова, очень спокойно и медленно:

— Попробуй удрать от него, Надя. Я жду тебя.

Я положила трубку и поднялась, покачиваясь. Значит, все-таки Камерон. Страх отступил, я стала сильной, пружинистой, мыслила четко и ясно. Вот и все. Ожидание кончилось, а вместе с ним — горе и страх. Я готова, пора действовать.

Глава 21

План сложился мгновенно. Я знала, что делать. Ломать голову не пришлось. Страх отступил и затаился в глубине. Завидев меня на пороге, Камерон вышел из машины, глядя вопросительно и с надеждой.

— Схожу куплю что-нибудь на ужин, — сказала я.

Мы зашагали по улице вместе. Я молчала.

— Прости, — не выдержал он. — За все. Я только хочу, чтобы нам стало легче. Тебе и мне. Нам.

— Ты о чем?

Он не ответил. Мы прошли до конца улицы, свернули за угол и остановились у магазина «Маркс и Спенсер». Только бы Камерон ничего не заподозрил. Затевать спор опасно. Я коснулась ладонью его лба. Контакт, но очень короткий.

— Извини, — произнесла я. — Сейчас я не в состоянии рассуждать здраво. Еще не время.

— Понимаю, — кивнул он.

Я вздохнула и повернулась к магазину:

— Я быстро.

— Не торопись, я подожду.

— Тебе что-нибудь взять?

— Не беспокойся.

В кэмденском «Марксе и Спенсере» есть второй выход. Эскалатор, несколько ступеней вниз — и я на подземной платформе. Теплый воздух обдувал лицо. Я обернулась. Нет, за спиной никого.

Сидя в поезде, я пыталась заранее предугадать, что услышу от Морриса. Я словно провела неделю в тумане, а теперь он наконец начал рассеиваться и сквозь него проступили фрагменты пейзажа. Если убийца — кто-то из полицейских, если это Камерон, тогда все очень просто. У них был доступ и в квартиру Зои, и в дом Дженни. У меня упало сердце. И в мою квартиру. Но зачем им это? А Камерону зачем?

Вспомнив взгляд Камерона, я нашла ответ. Первые встречи в полиции: Камерон в углу, не сводит с меня глаз. Камерон в моей постели. На меня еще никогда так не смотрели, ко мне никогда так не прикасались — как к бесконечно притягательному, но чуждому предмету. Я поняла, что ему не терпелось коснуться меня, овладеть мною, попробовать на вкус, как самую обычную женщину. Поначалу он был заинтересован, затем начинал чувствовать отвращение — тогда все понятно. Быть рядом с женщиной, которую ты запугал, трахать ее, узнавать все ее тайны — да, это заводит. Но как это доказать? Неужели Моррис что-то нашел?

Моррис жил в нескольких минутах ходьбы от станции метро. Улица была многолюдной, дом Морриса стоял чуть в стороне, в переулке, который я нашла не сразу. Проплутав некоторое время, я спросила прохожего и вскоре уже стояла перед домом. Крошечный мощенный булыжником переулок в этот субботний вечер был пуст. Я нашла дверь с карточкой у звонка «Бернсайд». Позвонила. За дверью было тихо. Может, ушел? Потом что-то стукнуло, звякнула щеколда, дверь открылась. Моррис выглядел необычно взвинченным, взбудораженным. Он был одет в мешковатые брюки с огромными накладными карманами и рубашку с короткими рукавами. Ходил по дому босиком. Его глаза, слишком блестящие и живые, притягивали меня. Вокруг него словно распространялось силовое поле. Притягательный мужчина, мало того — тут у меня дрогнуло сердце — увлеченный. Только бы не сделал из мухи слона, не принял увлечение за любовь.

— Надя! — Он приветливо улыбнулся.

Стоя у двери, он посмотрел поверх моего плеча. Я невольно обернулась. Улица была пустынна.

— Как ты сбежала?

— Я же фокусница, — объяснила я.

— Входи. У меня не убрано.

Но в доме было безупречно чисто. Мы прошли прямо в небольшую уютную гостиную с дверью в глубине и коротким коридором за ней.

— Это бывший склад?

— Скорее какая-то мастерская. Я живу у друга, который уехал за границу.

Неуместно здесь смотрелись только гладильная доска и утюг.

— Ты сам гладишь? — удивилась я. — Глазам не верю.

— Только рубашку, — ответил Моррис.

— А я думала, она новая.

— В том-то и фокус. Когда гладишь одежду, она выглядит как новая.

Я улыбнулась:

— Фокус в другом: покупать много одежды.

Я прошлась по комнате. У меня хобби — изучать чужие дома. Интуиция притянула меня к большой пробковой доске, к которой были приколоты меню ресторанов, визитки водопроводчиков и электриков и, самое интересное, маленькие снимки. Моррис на вечеринке, Моррис на велосипеде, Моррис на пляже. Моррис и девушка.

— Симпатичная, — заметила я.

— Кэт.

— Ты с ней встречаешься?

— Вроде того.

Я подавила улыбку. Значит, встречаются. Услышать такое от мужчины — все равно что увидеть, как он надевает ей на руку обручальное кольцо. Мужчины вечно притворяются свободными.

— А где остальные?

— Кто?

— Снимки, — объяснила я. — Кнопок много, снимков мало. — И я указала на сплошь исколотую доску.

— А-а! Просто надоели. — Он усмехнулся. — Тебе бы стать полицейским.

— Кстати, инспектор Стадлер взбесится. И обвинит меня в том, что я помешала полиции выполнять свои обязанности.

Моррис указал мне на стул и сел напротив.

— Меня вызывали на допрос к Стадлеру и... как фамилия второго?

— Линкс?

— Верно. Стадлер с самого начала показался мне каким-то не таким. Особенно когда говорил о первых двух женщинах. Вот я и решил предупредить тебя. На всякий случай.

— А доказательства?

— Что?

— Я думала, ты что-то нашел против него.

— Прости, у меня ничего нет.

Я задумалась. Туман, который вроде бы начал рассеиваться, снова сгустился. И вдруг меня накрыла ледяная волна.

— Нет, не годится, — произнесла я вслух.

Моррис удивился:

— Что не годится?

— Версия насчет полиции. А я так обрадовалась, вспомнив про Зою и арбуз! Но убийство Дженнифер эта версия не объясняет.

— Почему?

— Потому что ее медальон подбросили в квартиру Зои еще до смерти самой Зои. Раньше, чем Дженнифер начала получать письма и обратилась в полицию.

— А может, полицейские только сделали вид, что нашли медальон.

Я подумала минуту.

— Может быть, — с сомнением откликнулась я. — И все-таки связь с Дженни остается неясной. Почему выбрали именно ее?

— Наверное, Стадлер ее где-то увидел.

— Так можно сказать про каждого. А версию с полицейскими мы строили, зная, что они видели всех трех женщин.

Меня затошнило.

— Опять ошиблась, — тоскливо произнесла я. — Пойду, пожалуй.

Моррис коснулся моей руки.

— Побудь еще немного, — попросил он. — Посиди, Надя.

— А как удачно все складывалось... — бормотала я. — Версия была такая гладкая. Жаль от нее отказываться...

— Вернулись к стогу сена, — подытожил Моррис. Он улыбался, хотя мне было не до смеха. Сияли его зубы, глаза, все лицо.

— Знаешь что? — спросила я.

— Что?

— Я привыкла представлять, какими были Зоя и Дженни. И расстраивалась, что никогда не видела их. Но теперь мне иногда кажется, что мы не просто сестры — мы один и тот же человек. Мы прошли одинаковые испытания. Мы лежали в постели, мучаясь одинаковыми страхами. И вскоре все мы умрем.

Моррис покачал головой:

— Надя...

— Тсс! — перебила я, как ребенка. Я разговаривала с собой и не хотела, чтобы мне мешали. — Помню, как я встретилась с Луизой в квартире Зои. Мы узнали друг друга, будто она моя подруга. Она рассказывала, как в последний день ходила с Зоей по магазинам, а мне казалось, что это было со мной. И ей тоже, я видела это.

И в этот миг туман вдруг рассеялся, засияло солнце, и я отчетливо увидела все вокруг. Сомнений не осталось. Заключения экспертов намертво впечатались в память.

— Что с тобой?

Я вздрогнула: совсем забыла про Морриса.

— Что?

— Ты где-то далеко. О чем ты думаешь?

— О том, что Зоя погибла в белой тенниске, которую купила в тот день, гуляя с Луизой. Парадокс, правда?

— Не понимаю, — нахмурился Моррис. — При чем тут парадокс? Объясни, Надя.

— Только все испортили, — невнятно пробормотала я.

Моррис смотрел на меня во все глаза, будто хотел заглянуть в душу. Решил, что я свихнулась? Вот и хорошо. Я придвинулась ближе и взяла его за руку. Она вяло повисла. Моя была холодной и сухой. Я сжала ладонь Морриса.

— Так хочется чаю, — сказала я.

— Сейчас! Сейчас принесу, Надя. — Он заулыбался. Не мог удержаться.

Он вышел, а я подошла к двери. Несколько засовов и замков. И пятьдесят ярдов пустого переулка. Я отошла.

— Помочь? — крикнула я.

— Я сам, — отозвался Моррис из кухни.

Под пробковой доской с кнопками стоял письменный стол. Я тихонько выдвинула первый ящик. Чековые книжки, счета. Во втором — открытки. В третьем — каталоги. В четвертом — пачка фотографий. Я уже знала, что увижу на них, но все равно задохнулась от ужаса. Моррис, незнакомец, второй, и Фред. Моррис, Кэт и Фред. Моррис и опять Фред. Я сунула один снимок в карман джинсов. Может, его найдут. На моем трупе. Закрыла ящик и присела к столу. Огляделась. Да, теперь все ясно. Мысли прояснились. Нет, не прояснились: мозг нашел новую пищу для размышлений. Мне вспомнилась фотография мертвой Дженни. Каждая страшная подробность. Что бы сделала на моем месте Дженни?

Вошел Моррис, исхитрившись сразу принести чайник, две кружки, пакет молока и пакет печенья. Поставив ношу на стол, он сел.

— Подожди секунду, — попросила я, когда он начал разливать чай. — Хочу тебе показать... — Я встала и обошла вокруг стола. — Это фокус.

Он опять заулыбался. Такая славная улыбка. Радостный, взволнованный. Сияют глаза.

— Фокусник из меня, конечно, никудышный, — продолжала я, — зато я знаю, что зрителям ни в коем случае нельзя заранее рассказывать, что сейчас будет. Если не выйдет — можно сделать вид, что так и было задумано. Смотри. — Я сняла с чайника крышку, схватила чайник и быстро плеснула чаю ему в лицо. Брызги попали мне на руки, но я ничего не почувствовала. Моррис взвыл, как зверь. Я метнулась к утюгу, схватила его обеими руками. Единственный шанс никак нельзя было упустить. Моррис закрывал лицо ладонями. Я вскинула утюг и изо всех сил ударила его по правому колену. Послышался тошнотворный треск и еще один вопль. Моррис боком сполз со стула. Что теперь? Я вспомнила про снимок. От ярости я раскалилась, как кочерга только что из камина. Мне на глаза попалась его левая щиколотка. И я ударила по ней утюгом. Опять треск. Вой. Моррис схватил меня за брючину. Я снова вскинула утюг, но он уже разжал пальцы.

Я отошла в другой угол комнаты. Он лежал на полу, корчась и скуля. На лице появился зловещий багровый ожог.

— Если сдвинешься хоть на дюйм, — предупредила я, — я переломаю тебе все кости. А ты знаешь, я могу. Я видела снимки. Видела, что ты сделал с Дженни.

Я попятилась, не сводя с него глаз. Быстро огляделась, нашла телефон. С утюгом в руке, шнур которого волочился по полу, я набрала номер.

Глава 22

Положив трубку, я замерла в самом дальнем углу от Морриса. Он все еще стонал и всхлипывал. Может, собирается с силами, чтобы вскочить и наброситься на меня? Ударить еще раз? Попробовать проскочить к двери? Меня не держали ноги. Я ничего не могла поделать. Вдруг меня охватила дрожь. Я прислонилась к стене, чтобы не упасть.

Я заметила, что он ползет — сначала робко, потом все увереннее. Он подтягивался на руках, постанывал. Нет, он не встанет. Обе ноги перебиты. Ему осталось только ползать, скуля от боли. Он прислонился к книжному шкафу, приподнялся повыше и вывернул шею, глядя на меня. Лицо сильно обожжено, особенно щеки и лоб. Один глаз почти закрылся. Изо рта вытекала слюна, скапливалась на подбородке. Он закашлялся.

— Что ты натворила?

Я молчала.

— Ты ничего не понимаешь. Я не виноват.

Я покрепче сжала утюг.

— Только шевельнись — и я тебе голову разобью.

Он попытался сменить позу и вскрикнул.

— Господи, как больно! — простонал он.

— Зачем ты это сделал? У нее были дети. Она тебе мешала?

— Ты спятила! Я ни в чем не виноват, клянусь, Надя! Тебе же сказали. Когда убили Зою, я был за сотню миль от города.

— Знаю, — кивнула я.

— Что?

— Зою ты не убивал. Хотел, но не стал. Зато прикончил Дженни.

— Клянусь, это ошибка, — повторял он. — Господи, что ты сделала с моим лицом? Зачем?

Он расплакался.

— Ты хотел убить меня. Как ее.

Мне было трудно говорить. Дыхание сбивалось, сердце колотилось.

— Клянусь тебе, Надя... — прошептал он.

— Заткнись, твою мать! Я видела снимки. В ящике.

— Что?..

— Ты и Фред. И взяла один на память.

Он все понял.

— Да, я их спрятал. Запаниковал, боялся, что ты испугаешься. Но я никого не убивал.

— А когда я предложила встретиться с Луизой в квартире Зои — тоже запаниковал?

— Нет, меня вызвали. Надя, ты все перепутала...

Не знаю, чего я ждала. Может, признания — хоть какого-нибудь. Но теперь я осознала, что он ничего не скажет, я ничего не пойму. Он будет лгать до бесконечности, убедит даже самого себя. Я уставилась на его обожженное лицо, извивающееся тело, единственный глаз.

— Надо было убить тебя, — процедила я. — Прикончить, пока не приехала полиция.

— Да, надо, — кивнул он. — Потому что я невиновен, Надя, против меня нет никаких улик. Меня отпустят, а тебя посадят. Может, попробуешь? А, Надя? Убей меня.

— С удовольствием.

— Так действуй. Давай, дорогая, скорее. — Его лицо стало злорадным.

— Сначала помучайся — как Зоя и Дженни.

— А я тебе помогу, — заявил он, задыхаясь и постанывая, и вдруг пополз ко мне, как громадный слизень. Полз он еле-еле.

— Я же предупредила: разобью голову. — Я поудобнее перехватила утюг.

— Валяй, — предложил Моррис. — Загремишь в тюрьму. А меня отпустят. Если не сразу, то скоро. Так что разделайся со мной сразу.

— Прекрати, замолчи! — закричала я и заплакала. Мне казалось, что он извивается не на полу, а у меня в голове. Я уже собиралась швырнуть в него утюг, как в дверь заколотили, меня звали по имени. За окном светились фары. Я вскочила и бросилась к двери. Открыть ее оказалось просто — хватило и пары секунд. Меня оттеснили в сторону, в дом стали вбегать люди. Я узнала двух полицейских и Камерона. А машины все прибывали. Камерон огляделся. Он был весь в поту, с галстуком на плече.

— Что ты здесь натворила?

Я молча наклонилась и поставила утюг на пол.

— "Скорую" вызвала?

Я покачала головой. Он подозвал полицейского.

— Она напала на меня! — выкрикнул Моррис. — Ненормальная!

Камерон озадаченно перевел взгляд с меня на Морриса.

— Больно? — спросил его.

— Чертовски! Психованная.

Камерон подошел ко мне и положил ладонь на плечо.

— Ты в порядке? — шепнул он.

Я кивнула, не сводя глаз с ползающего по полу Морриса. Каждый раз он отвечал мне взглядом. Долгим, немигающим. Полицейские что-то говорили ему, но он лишь смотрел на меня.

— Сядь, — велел мне Камерон.

Я огляделась. Он подвел меня к стулу у стола. Я села так, чтобы не видеть Морриса. Еще секунда — и я бы снова бросилась на него.

— Слушай внимательно, Надя, времени мало. Ничего и никому не говори. Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. Ты имеешь право на адвоката. Если хочешь, я найду его для тебя. Ты все поняла?

Я кивнула.

— Скажи вслух.

— Поняла. Но молчать не буду.

— Так что случилось?

— Загляни вон в тот ящик.

Он шагнул к открытой двери и отдал какой-то приказ подручному. Вскоре прибыла «скорая». Два врача в зеленой форме склонились над Моррисом. Камерон достал из кармана тонкие пластиковые перчатки — вроде тех, в которых работают на бензоколонках. На врачебные они были не похожи. Он открыл ящик и увидел снимки.

— Он знал Фреда, — объяснила я.

Происходящее напоминало фарс. Камерон тупо смотрел на фотографии. На скулящем Моррисе разрезали брюки. Приехал Линкс.

— Какого дьявола?.. — Он ничего не понимал.

— Она напала на Морриса с утюгом, — доложил Камерон.

— Что?.. Почему?

— Говорит, он убийца.

— Но...

Камерон протянул Линксу фотографию. Тот вытаращил глаза. Потом посмотрел на меня.

— Да, но... — Он снова обратился к Камерону: — Ты ее предупредил?

— Да. Она сказала, что все объяснит.

— Хорошо. А Бернсайда?

— Еще нет.

Линкс наклонился над Моррисом и показал ему снимки. Моррис только замотал головой и застонал. Линкс опять подсел ко мне. Я спокойно ждала, чувствуя, как проясняется у меня в голове.

— Моррис напал на вас?

— Нет. Если бы напал, сейчас я была бы мертва. Точнее, еще умирала. Он бы меня убил.

— Надя, но вы же понимаете: Моррис Бернсайд не убивал Зою Аратюнян. Его не было в городе.

— Знаю. А еще знаю, кто убил Зою.

— Что? Кто?

— Меня вдруг осенило. Вы искали человека, который слал ей письма. А ее убил другой.

— Зачем это ему понадобилось?

— Я все думала о том, что услышала от Грейс Шиллинг: преступник всегда оставляет что-то на месте преступления. И что-то уносит. Слышали? — Камерон сосредоточенно рылся в ящике. — Я видела описание места преступления. Помните, во что она была одета, когда ее нашли?

— Да, помню, но какая связь...

— Точно помните?

— В квартире — на одежде, коврах, постели — были только следы самой Зои и Фреда.

— А на тенниске следов Фреда быть не должно. Зоя принесла ее с собой, в пакете. Купила накануне, вместе с Луизой. — Я мельком взглянула на Морриса. Он внимательно слушал. — Волосы Фреда остались на тенниске Зои, пока он ее душил.