-- Здесь мы не выдержим и дня--без пищи, без сна. Спать я вам не советую, можно и не проснуться.
      -- Где мы? Боюсь, нам не найти дороги обратно.
      -- Я тоже.
      -- Как нам выбраться из этого лабиринта? Валленброк указал на лежавшего юношу.
      -- Он здесь ориентируется, он и поведет нас.
      Голос его был тихим и невнятным, он все еще посасывал ароматную палочку; видимо, он уже успокоился и успел оценить и обдумать ситуацию. Мысль его продолжала непрерывно работать, решать проблемы, строить планы, разрабатывать проекты. Как много противоречивого уживалось в этом человеке: с одной стороны, природа наградила его незаурядным интеллектом, он отличался не только фундаментальными техническими знаниями, но и способностью критически мыслить. И вместе с тем он умел ценить прекрасное, неплохо разбирался в искусстве; не скажу, что мне нравилось, как он обставил свое жилище, но надо признать, это был солидный стиль. В конце концов, именно Валленброк в предвоенные годы возглавлял крупнейшие строительные проекты, где сочетались холодный расчет и размах, отвечавший тогдашней политике правительства. И вместе с тем кругозор его был ограничен, побудительные мотивы его деятельности -- крайне примитивны, особенно эта безнадежно устаревшая философия власти и чести--столь же плоская, как и те призывы, которые мы по его приказанию передавали в эфир. Как я ни старался, я не мог уловить у него даже намека на простые и естественные человеческие чувства; в период своего обучения я особенно тщательно к нему присматривался, чтобы во всем, вплоть до мелочей, подражать ему. Единственным, к кому он испытывал привязанность, был его пес. Только сейчас я наконец-то понял, что Валленброк психически ненормален. Как бы он трезво ни рассуждал, ему были недоступны те человеческие побуждения, что делают нас людьми. Валленброку не хватало главного качества, которым должен обладать человек, взявший на себя ответственность за других: способности сострадать. Это было явное отклонение от нормы. Но этот ненормальный был единственным, кто мог вывести нас из тупика.
      -- Надо сматываться отсюда как можно скорей, сказал он.-- Правда, я не думаю, что они нас ищут, похоже, победили черные, а они о нашем существовании даже и не подозревают.
      Он по-прежнему стоял, прислонившись к стене. Но вот он. словно очнувшись, подошел к лежавшему юноше и похлопал его по щекам. По тому, как быстро на темном лице лежавшего сменились боль, удивление и тревога, было ясно, что тот приходит в себя. Вскоре юноша открыл глаза и удивленно огляделся--должно быть, свет наших фонарей ослепил его. Наконец он разглядел наши лица, белый цвет кожи... и медленно прикрыл глаза, словно не желая верить в жестокую реальность. Валленброк потряс его за плечо.
      -- Эй, давай-ка вставай! Мы тебе ничего не сделаем! Юноша смотрел на нас непонимающим взглядом. Валленброк попробовал заговорить с ним на других языках, но так же безуспешно.
      Мы ломали голову: как же с ним объясниться, но тут юноша неожиданно заговорил сам, заговорил с легким акцентом, однако понять его было все же можно:
      -- Вы кто? Я вижу, на вас форма Объединенных армий, но оружия нет... Вы дезертиры?
      -- Не задавай глупых вопросов,-- прикрикнул на него Валленброк.-- Мы вообще не отсюда, мы... он запнулся, подбирая слова...-- Впрочем, какое тебе дело, ты ведь все равно не поймешь.
      Юноша весь дрожал, то ли от холода, то ли от страха.
      -- Вы взяли меня в плен? Что вам от меня нужно?
      -- Мы ничего тебе не сделаем, если ты окажешь нам небольшую услугу.
      Юноша попытался подняться, мы помогли ему. Он держался за голову -- по всей вероятности, он ушибся при падении. Как он ни храбрился, по всему видно было, что ему страшно.
      -- Предателем я не стану,--сказал он.--Делайте со мной, что хотите.
      -- Не надо громких слов, никто тебя не заставляет предавать,-- сказал Валленброк и в нескольких словах объяснил, что от него требуется.
      Мы обступили юношу и с напряжением ждали, что он ответит: от этого зависела наша судьба.
      -- Хорошо,-- кивнул он,-- я провожу вас до входа, а гам вы меня отпустите.
      -- Он может нам понадобиться и внизу,- сказал Эллиот.-- Может, он знает и дорогу к складу -- ведь у нас нет ни продуктов, ни батареек.
      -- Нет,-- сказал юноша.-- вниз я с вами спускаться не стану. Там, внизу, опасно, еще действует заградительная система: радарный контроль, световые ловушки, минные поля. Многие участки заражены радиоактивностью идешь и ничего не замечаешь, а через два часа помрешь. Если хотите, можете спускаться сами, меня ваши дела не касаются, но я с вами не пойду--лучше убейте меня на месте.
      Юноша говорил с трудом, его покачивало, видимо. у него кружилась голова, так что приходилось его поддерживать. Однако слова его звучали ясно и твердо.
      Мы ждали, что скажет Валленброк, и тот, не раздумывая долго, согласился.
      -- Договорились. Значит, ты нас ведешь. В какую нам сторону?
      Юноша пошел во главе нашего небольшого отряда. Он уже окончательно пришел в себя, от слабости не осталось и следа. Он на удивление хорошо ориентировался в темноте, которую прорезали лишь несколько слабых лучей наших фонариков. Валленброк шагал за ним следом, а потом и все остальные.
      От долгой неподвижности мы закоченели, и движение подействовало на нас благотворно. Вначале мы ступали неуверенно, часто спотыкались и скользили на обледенелых местах, но потом, разогревшись от ходьбы, зашагали бодрей.
      Ровная дорога скоро кончилась, юноша повернул и вошел в какое-то низкое помещение, откуда круто уходил вниз вертикальный штрек, так что нам пришлось спускаться, преодолевая ступени высотой в человеческий рост. Спустившись на двадцать-тридцать метров, мы вышли к наклонному, извивающемуся змеей руслу, по которому струился тоненький мутно-красный ручеек. Мы заметили, что юноша следит, как бы не ступить в него сапогом. Что это было: радиоактивный раствор, какая-то ядовитая смесь, разлившаяся из пробитых резервуаров? Спрашивать было некогда, мы тоже старались идти по сухому краю, но нам недоставало той ловкости, какой обладал наш проводник, всю жизнь проведший в этом подземелье, иногда один из нас, поскользнувшись, попадал ногой в мерзкую жижу... Мы не знали, чем это нам грозит, и потому не обращали на это внимания -- как, впрочем, и на многое другое. Ноги у меня были по-прежнему ледяные, похоже, я их обморозил, горло распухло и болело, нос заложило, и я хватал ледяной воздух ртом. По всем правилам полагалось лечь и позвать врача. Но где там! Сейчас ни для отдыха, ни для лечения не было никаких возможностей, и я обреченно плелся следом за другими, словно со стороны наблюдая за реакцией собственного тела, и даже не думал о том, смогу ли я вообще когда-нибудь вылечиться.
      Мы сделали уже так много поворотов, что я давно перестал следить за дорогой. Теперь мы шли под сводами, покрытыми льдом, но слева и справа виднелись остатки стен, на земле валялись обломки бетона и кирпичей, то и дело на глаза попадались какие-то дверные или оконные коробки с обугленными остатками рам. Дорога по-прежнему ступенями шла вниз, и красная жидкость все такой же тонкой струйкой текла по руслу. Местами она разливалась пузырящимися лужами. Наконец мы подошли к стене, которая широким прямоугольником перекрывала вход; в стене было пробито отверстие, в которое с тихим журчаньем устремлялась красноватая струйка.
      -- Тупик? Мы беспомощно окинули взглядом стену.
      -- Юноша указал на отверстие. Это здесь.
      Он выпрямился, выставив перед собой руки, словно ожидая нападения. Вероятно, он не был уверен, что на обещание Валленброка можно положиться.
      Все по очереди осмотрели дыру--протиснуться в нее было не так-то просто.
      -- Значит, это здесь?--пробормотал Валленброк.-- Ты хочешь сказать, это единственный путь?
      Юноша кивнул.
      -- А вдруг ты врешь? Ведь это самый удобный способ от нас избавиться. Как узнать, что ты говоришь правду?
      Юноша пожал плечами. Посмотри сам!
      -- Эллиот!
      Валленброку достаточно было назвать это имя, и Эллиот тут же опустился на колени, потом встал на четвереньки справа от дыры, там, куда не доставал стекавший в нее ручеек, просунул туда фонарик, потом голову... Наконец вся верхняя половина его тела исчезла в отверстии...
      Через несколько минут Эллиот, кряхтя, вылез обратно.
      -- Там можно спуститься. Внизу есть зал, на одной его стороне я видел открытую дверь, на другой-- большой бак или что-то вроде контейнера... А больше я ничего не успел разглядеть.
      Валленброк задумался, покачал головой.
      -- Это может быть действительно Западный выход... Третий этаж.-- Он кивнул Эйнару.--Пристрели его!
      Юноша замер, казалось, ничего другого он и не ожидал. Он молча переводил взгляд с лица Эйнара на пистолет, висевший у его бедра. Тот покачал головой. Неожиданно юноша повернулся и бросился бежать, перепрыгивая через ступени. Темнота поглотила его.
      -- Идиот! -- сказал Валленброк.-- Зачем ты дал ему убежать! Теперь он приведет сюда своих.
      -- Я не убийца. Ты же обещал сохранить ему жизнь! Все были поражены дерзостью Эйнара, осмелившегося ослушаться приказа.
      Валленброк с трудом сдерживал бешенство. Несколько секунд он стоял молча, потом сказал:
      -- Возможно, они действительно боятся сюда ходить. В таком случае нам повезло! -- Он снова помолчал немного и добавил: -- По описанию я уже понял, что это за контейнер-- в него сносили строительный мусор. А дверь --очевидно, вход в коридоры, которые ведут дальше в глубину. Где-то по соседству должен быть склад--может, нам удастся добыть продукты. Словом, пошли! Эллиот, ты первый!
      Это был прежний властный командирский голос, не допускавший никаких возражений. Валленброк, видимо, окончательно вошел в свою роль, и меня это даже обрадовало--мне казалось, что он один был способен найти выход из положения.
      Эллиот полез в дыру, а мы, присев на бетонные обломки, стали светить ему. Хотя место, где мы очутились, никак нельзя было назвать уютным, неизвестность, поджидавшая нас внизу, пугала еще больше. Непрерывное тихое журчание доносилось оттуда. Из отверстия тянуло теплом и гнилью. От этого запаха саднило в горле, наверное, в этом теплом воздухе были какие-то химические вещества, возможно, даже кислотные пары или ядовитая пыль, кто знает...
      Эллиот уже скрылся из виду, слышно было лишь, как он шуршит и скребется.
      -- Следующий! -- Валленброк подал знак Катрин. С невозмутимым видом она тоже полезла в дыру. Она сделала это более ловко, чем грузный Эллиот, и исчезла буквально через несколько секунд.
      Следующая очередь была моя. Я тщательно следил как бы не угодить ногой в ручей, который сбегал по уступам совсем рядом, образуя крошечный водопад. Это было самое опасное место: нужно было пролезть в дыру, куда тек ручей, и проползти несколько метров по слегка стесанному бревну--тронув его рукой, я почувствовал его шероховатую округлость, потом нащупал острый край... Секунды, когда я, обхватив бревно руками и ногами, повис над пустотой, заставили меня забыть обо всем остальном, сейчас в мыслях было только одно -- покрепче держаться, сохранять равновесие и, не расслабляясь, доползти до конца... Я добрался до конца и, тяжело дыша, несколько минут сидел в непроглядном мраке, с трудом различая внизу два тусклых огонька.
      -- На той стороне--лестница! -- Голос, шедший снизу, так гулко отдавался под сводами, что я с трудом разобрал слова.
      Я пошарил рукой вокруг, нащупал холодный влажный металл, почувствовал запах ржавчины... вот ступенька, вот и еще одна -- грязная, сырая. Ноги шарили в темноте, руки судорожно цеплялись за тонкие перекладины... наконец я нашел нужный ритм и стал медленно, но без остановок спускаться со ступеньки на ступеньку, пока не ощутил под ногами твердую почву.
      И вот я уже стою рядом с Эллиотом и Катрин. Передо мной -- бассейн, в который выливалась красная жидкость; от нее исходит ни с чем не сравнимое зловоние.
      Наверху тускло светилось отверстие, где плясала огненная точка.
      Оттуда доносились голоса, однако из-за плеска воды, о гдававшегося под сводами, можно было уловить только обрывки.
      ...сначала ты, Эйнар! Нет, я пойду последним.
      Послышалась какая-то возня, потом снова раздался голос Валленброка:
      Можно идти... И немного спустя: ...дай мне пистолет!
      ...Ишь чего захотел...
      Звякнул металл, вероятно, Эйнару мешал двигаться пистолет, который он не выпускал из рук.
      С минуты на минуту мы ждали появления Валленброка. но наверху ничего не было слышно. Может, он решил передохнуть на бревне или захотел помочь Эйнару...
      Но я ошибся, о помощи тут не было и речи... Послышался шум, кто-то чертыхался, кряхтел...
      Потом опять до нас донеслось: ...отпусти, отпусти, я говорю...
      И снова раздался крик, какое-то сопение... звуки, отдаваясь гулким эхом в бетонных стенах, вонзались в мозг. Что это было? Крик ужаса? Или возглас торжества?
      Все завершилось мгновенно: мимо нас пролетело темное тело и с громким всплеском упало в бассейн.
      Свинья, он хотел столкнуть меня вниз,-- скулил Эйнар наверху, -- ...он вырвал у меня пистолет!
      Снова послышался плеск, и при свете фонариков мы увидели, как из бассейна выбрался Валленброк. С него текло, одежда была пропитана ржаво-красной жидкостью, он отплевывался и фыркал; выражение лица его было ужасно, казалось, его свела жуткая гримаса, и трудно бы не понять, что она означает; когда же я подошел поближе, чтобы помочь Валленброку выбраться, я увидел, что лицо его сияет дикой радостью и торжеством. Он отвел мои руки и, держа перед собой пистолет обеими руками, стал поворачиваться во все стороны, снова угрожая нам всем... Наконец он выбрался и зарычал, отплевываясь:
      -- Теперь он мой! Из нас только один я владею оружием! Я научу вас слушаться! Кто не согласен, тот получит у меня...
      Он повернулся и прицелился в Эйнара, который уже начал спускаться по лестнице.
      -- Руки вверх! Сопротивление бесполезно! Кто не согласен?
      Вопрос относился не только к Эйнару, но и ко всем нам--дуло пистолета описало полукруг, по очереди останавливаясь на каждом из нас. Никто не двигался с места. Эйнар молча поднял руки вверх, злобно сверкая глазами, но не произнес ни слова. Наверное, на уме у него было то же, что у меня: долго ли будет Валленброк угрожать нам вот так, если мы не захотим ему подчиняться? Он устал не меньше нас, и если сейчас мы от возбуждения забыли об усталости, то рано или поздно она все же одолеет нас, заставит прилечь. И тогда...
      Валленброк обратился к нам с речью:
      -- Начинается последний этап нашей экспедиции! События развернулись несколько неожиданно для нас, однако мы преодолели все опасности. Я рад, что в мире, который считался вымершим, еще сохранилась жизнь, что борьба не закончилась и победа еще возможна! Друзья! Понимаете ли вы, что это значит? До сих пор речь шла о том, чтобы просто исполнить свой долг до конца, как подобает последним оставшимся в живых. Но нет! Битва, которую враг, двести лет назад применивший ужасное оружие, считал уже выигранной, продолжается! И хотя в сражении участвуют лишь жалкие остатки наших доблестных армий, история в конце концов назовет их победителями, как они того заслужили!
      Это, однако, не означает, что цель, которую мы поставили перед собой, уже утратила свое значение, наоборот! Среди нас находится предатель, вражеский агент, он так же быстро оценит ситуацию, как и мы. Но я эти намерения уже раскусил и постараюсь вывести его на чистую воду.
      Как вы понимаете, сейчас самое важное--прояснить до конца обстановку и разоблачить изменника. И я надеюсь, именно сейчас нам удастся выполнить и то и другое: приближается момент, когда он будет вынужден сбросить с себя маску. От каждого из нас требуется теперь бдительность. Опасность грозит всем нам, под угрозой осуществление великого плана, исполнение нашего священного долга. Я требую, чтобы вы следили друг за другом, чтобы никто не убаюкивал себя иллюзией безопасности! Возможно, ваша бдительность усыплена, возможно, вы поддались заразе терпимости, которая действует разлагающе, возможно, совместные испытания породили у всех вас чувство нерасторжимой связи друг с другом, но не забывайте, что, хотя вам приходилось действовать заодно, цели у всех были разные. Среди тех, кто верой и правдой служит нашему блоку, затаился враг, который лишь прикидывается, что он со всеми заодно, на самом же деле он только выжидает момент, чтобы сделать свое черное дело. Нет ничего отвратительнее предательства!
      Валленброк говорил с пафосом, он прекрасно владел словом, совсем как в былые времена. Я даже позабыл, сколько лет прошло с тех пор... Призыв подчиниться приказу, неукоснительно исполнять свой долг, предостережение против коварных предателей -- все эти давние слова снова были обращены ко мне, словно не было этих столетий, обернувшихся случайной паузой, и теперь нам снова предстояло собрать все силы для решающего удара.
      Неужели я остался все тем же человеком, который послушно следовал приказам, не задумываясь, куда они приведут? Неужели я не изменился с тех пор, ничего не осознал и ни разу не задался вопросом о вине, о смысле случившегося?.. "Откликаясь на великие исторические задачи..." Да, все это было у меня в крови, но ведь появилось в душе и что-то другое, что-то нежное и уязвимое, новое и неожиданное... Я думал сейчас вовсе не об исторических задачах, не о надуманных велениях долга и чести--меня больше занимали собственные желания и надежды, которые, казалось, незаметно прорастали в душе, пока еще неопределенные, смутные...
      Неужели и этому суждено погибнуть? Прошлое настигло нас. Надежда укрыться от событий абсурдна. Поздно задавать себе вопрос, почему я в этом участвовал. И уйти уже невозможно, попытка к бегству равна самоубийству. Это невозможно не только физически: я чувствовал, что и мысли мои словно опутаны какой-то сетью и при малейшей попытке высвободиться знакомая сила сжимает все мои помыслы и устремления в одну тоненькую, затухающую полоску, подчиняя меня высшей идее, по сравнению с которой дела и помыслы отдельного человека ничего не значат.
      Речь Валленброка возродила в нас давнюю привычку к слепому подчинению... Но, едва я подумал об этом, я понял, что это не совсем так. Да, укрыться от действительности невозможно, как бы трезво я ее ни оценивал, существуют непреодолимые препятствия... И все же в каком-то уголке мозга жила искорка критической мысли, которая дана человеку, вероятно, от рождения,-- искорка разумного скептицизма, которая помогает ему вырваться из системы слепого повиновения, не поддаваться инстинктивным порывам, которыми так часто злоупотребляют люди... еще живы были нравственные заповеди и близорукое добро -- все, что воспринимается как само собой разумеющееся. Да, меня парализовала привычка подчиняться ходу событий, привычка к насилию... Но я сделаю все, чтобы эта искорка самосознания не погасла во мне --когда-нибудь она еще выведет меня на правильный путь.
      Но как велика сила слов! Перед нами стоял человек, непоколебимость которого граничила с безумием,-- и все-таки он вызывал у всех восхищение; я видел это по лицам. Слова Валленброка сделали свое дело. При всей своей демагогичности они действовали безошибочно, ибо указывали нам цель и определяли наш дальнейший путь.
      Знать бы, что думают другие... Странно, как состояние подчиненности, в котором мы опять оказались, мешало взаимопониманию. За короткий миг свободы мы еще не научились говорить то, что думали и чувствовали, а не то, что полагалось говорить. И вот теперь, когда это действительно стало важно... Если бы кто-то вздумал пошептаться, Валленброк немедленно заподозрил бы заговор. Любое произнесенное шепотом слово, любой безмолвный знак приобретали в этой ситуации особый смысл.
      Всякий, кто почему-либо оказывался в стороне, мог заподозрить в этом угрозу... Да и слова Валленброка о предательстве уже нельзя было так просто отбросить. Кем-то что-то было разыграно -- неизвестно, с какой целью, произошли какие-то события, а о них даже не знали, кто-то решал их судьбы без их ведома и участия... а главное -- произнесено слово "предательство", посеяно недоверие, отравлена атмосфера -- во всем этом была какая-то неизбежность. Кому можно теперь доверять, кого считать союзником? А вдруг ты ошибешься и станешь причиной таких событий, которых и сам не желаешь?
      Сейчас каждый из нас думал и действовал сам по себе, обособленно от других, замкнувшись в собственном мирке тайных надежд и страхов,-- пять человек, объединенных общей целью, вынужденных действовать заодно, а в сущности разобщенных...
      Я встрепенулся. Оказывается, на несколько секунд я отключился и ничего не слышал, ничего не видел. Между тем Валленброк закончил свою речь --возможно, это и заставило меня очнуться.
      Мы снова выступили в поход. Правда, на этот раз никаких сборов не потребовалось, мы шли налегке, без какой-либо ноши. Мы отправились в путь без припасов, без инструментов и снаряжения, это было чревато опасностью. И все же я радовался, что иду налегке. Впрочем, о какой легкости можно говорить, если нестерпимо болели ноги, все тело онемело, спину покалывало, а плечи были натерты рюкзаком. Да еще и горло распухло, дышать было трудно. В конце концов голод и жажда напомнили о себе: от пустоты в желудке и слабости всех пошатывало. Как и предполагал Валленброк, к залу примыкала разветвленная система коридоров. Хотя все повороты были под прямым углом, проследить за этими ходами было невозможно. Они то и дело расширялись, и на этих площадках были сложены строительные материалы. Несколько помещений были приспособлены под машинные залы, но по остаткам оборудования мы поняли: его взорвали то ли наши войска при отступлении, то ли прорвавшийся противник. Следы боев виднелись повсюду: закопченные стены, рухнувшие потолки; на полу валялся всякий хлам: обгоревшие металлические гильзы, исковерканные автоматы и огнеметы, истлевшая одежда, а порой попадались трупы, превратившиеся в высохшие мумии -- человеческие скелеты с остатками кожи и клочками одежды.
      Все это быстро проплывало перед глазами и казалось ненастоящим, как в театре. Я плохо соображал, похоже, у меня был жар. Лампы здесь уже никакие не горели, но от светящейся полосы на потолке исходило зеленоватое свечение-- Катрин первая заметила это и сказала, чтобы я выключил фонарь на шлеме и экономил батарейки.
      Валленброк шел последним и все время подгонял нас. Если мы останавливались на очередной развилке, не зная, куда идти, он выходил вперед, держа пистолет на взводе, и быстро ориентировался, не спуская с нас глаз. Вид у него был ужасный. Красный костюм стал грязно-серым, ткань под действием химикатов расползлась в нескольких местах. Ядовитый раствор оставил следы и на его лице -- кожа покрылась струпьями. Но глубоко посаженные глаза были необычайно светлы и блестели.
      Первым не выдержал Эллиот. Он шагал все медленней, отставал, жаловался, что хочет пить... Валленброк подгонял его, тыча дулом пистолета ему в спину, но это помогало ненадолго, Эллиота вскоре снова начинало шатать...
      Хотя воздух здесь был насыщен влагой, воды нигде не было видно. Наконец мы добрались до небольшого сводчатого зала, который, судя по всему, служил когда-то местом отдыха; рядами стояли простые столы и скамейки: стойки из металла и пластмассовое покрытие. Вдоль самой длинной стены шел барьер, за которым стоял ряд автоматов для питья.
      Мы прошли мимо, не оглядываясь. И вдруг -- мы не успели еще ничего понять--Эллиот, покачиваясь, бросился назад, к автоматам и принялся вертеть краны... Безрезультатно. В отчаянии он схватил лежавший на земле железный прут и ударил по пузатому резервуару. Мы подбежали к нему и были удивлены не меньше его, когда из пробитой дыры вдруг потекла жидкость. Ему никто не успел помешать, он припал к струе ртом и стал жадно пить.
      -- Ты с ума сошел! -- Валленброк подскочил к Эллиоту, попробовал оттащить его, но тот, вцепившись в автомат, боролся за каждый глоток. И тут же рухнул на землю, хватая воздух ртом.
      Мне тоже очень хотелось пить, я чувствовал, как воспалилась и стала сухой гортань, как потрескались язык и небо. Но, едва подойдя к автомату, я сразу почувствовал неприятный запах и остановился...
      -- Не смейте брать в рот эту гадость! -- крикнул Валленброк и направил на нас пистолет.-- Поднимите его и пошли дальше!
      Эллиоту как будто полегчало, он выглядел немного бодрее, правда, по-прежнему прижимал руки к животу. Тащить нам его не пришлось, он держался на ногах сам, хотя колени у него и подгибались.
      И вот снова мы стоим в коридоре, снова на прицеле у Валленброка.
      -- Чтоб больше этого не было! Ничего не есть и не пить без моего разрешения! Эллиот вел себя как скотина. Будем надеяться, что эта гадость не ядовита. А теперь вперед!
      Никто не шелохнулся--все будто сговорились. Валленброк обвел нас удивленным взглядом. Эйнар выступил вперед.
      -- Долго нам еще оставаться без еды, без питья, без сна? Незачем грозить нам оружием, мы здесь подохнем и так!
      -- Что вы все о еде да о питье! -- рассвирепел Валленброк.-- Думаете только о своем брюхе! Да без конца ноете, что устали! Противно слушать, честное слово! Можете вы еще потерпеть без сна?
      В своих расползающихся грязных отрепьях, с бледным, изуродованным струпьями лицом, он выглядел хуже всех нас, но совсем не казался усталым. Лихорадочно-деятельный, возбужденный, он словно вел счет секундам. Я подумал: может, на него так подействовало купание в ядовитом бассейне, а может, он облучился еще раньше... Возможно, он чувствует, что ему недолго осталось жить, и именно это заставляет его собрать последние силы.
      Он глядел на нас с презрением и, пожалуй, даже с состраданием.
      -- Ну и что же нам теперь делать, как вы считаете?
      Снова Эйнар ответил за всех:
      -- Я предлагаю поискать склад, там могут быть консервы, напитки. Нет никакого смысла доводить себя до истощения. И потом, нам нужно хоть немного отдохнуть. Иначе я не в силах сделать ни шагу.
      -- Бунт? -- Валленброк держался прямо, но было видно, что ему это стоит невероятных усилий: ноги у него дрожали, он покачивался, точно какая-то неведомая сила влекла его к земле. И вдруг он расслабился, лицо у него сразу стало грустным, разочарованным.-- Что ж, хорошо, тут где-то должен быть склад припасов для этой столовой. И потом, раз уж, черт побери, вы не можете без этого обойтись, отдохнем часочка четыре, заночуем здесь.
      Заночуем! Как нелепо звучало это слово в подземном царстве, где давно исчезли границы дня и ночи и вообще всякое представление о последовательности времен--кто сейчас скажет, что там на Земле: весна, лето, осень или зима. Но никто, конечно, не возразил Валленброку, и все направились к входу в боковой коридор, на который он нам указал.
      Валленброк остановился перед дверью в стене и стал сбивать рукояткой пистолета крышку с магнитного замка, потом на минуту задумался и быстро набрал какой-то цифровой код. Послышалось короткое шипение, затем все стихло. Валленброк оглянулся, убедился, что никто не собирается на него нападать сзади, отодвинул засов и толкнул дверь -- она чуть-чуть подалась и отошла тяжело, со скрежетом. Открылась лишь узенькая щелка, потом раздался металлический звук, дальше дверь не двигалась. Валленброк навалился на нее всем телом и отодвинул еще немного, чтобы можно было пройти. За дверью была кромешная тьма, я успел лишь заметить, как Валленброк схватил фонарик и тут же скрылся из глаз.
      Немного подождав, мы решили последовать за ним. Но только я собрался переступить через порог, как послышался странный звук, напоминавший пронзительный многоголосый свист, а затем -- испуганный крик. Я невольно отпрянул назад. Прямо на меня выскочил Валленброк. На руках и ногах у него висели какие-то белые гроздья. Это были крысы-альбиносы с красными или закрытыми бельмами глазами. Они хлынули из-за двери сплошным потоком, их были сотни, тысячи... Мы испуганно прижались к стене -- видение пронеслось мимо. Катрин сориентировалась быстрее остальных: не обращая внимания на крыс, она подбежала к двери, рванув ее изо всех сил на себя..
      Валленброк сидел на земле. Он скинул с себя крыс и рассматривал укусы на руках, однако, когда мы попытались к нему приблизиться, снова направил на нас свой пистолет. Он успел вытащить пластиковую коробку с металлической ручкой, где аккуратными рядами выстроились покрытые густой пылью банки с пивом. Валленброк достал одну, открыл -- зашипела пена... он понюхал ее. попробовал и начал пить... Потом стал бросать банки остальным: сначала Катрин, потом мне. Эйнару, Эллиоту...
      На миг мы забыли обо всем. Пиво оказалось прохладным и очень вкусным, оно пенилось, как свежее. С наслаждением глотая его, я чувствовал, как наполняется желудок и как все тело наливается силой.
      Валленброк дал нам еще по одной банке, а две последние оставил как резерв.
      Мы вернулись в зал, который он назвал "столовой".
      -- Устраивайтесь, как можете, хотите--садитесь, хотите-- ложитесь на столы. Там в углу куча стекловаты, можете укрыться.
      Сам он уселся на полу перед входом, упершись спиной в стену, держа пистолет на колене.
      -- Не вздумайте делать глупостей! Я не сплю.
      Не знаю, действительно ли он не спал.-- сам я мгновенно провалился в сон.
      * * *
      И вот я парю в пустоте. Вокруг -- черная бездна, я крошечный комочек вещества, обреченный на распад, отданный во власть вечности. Частица за частицей отделяются от моего тела, и уже через мгновение их нет--растворились... Сначала распад этот идет как бы сам собой, без сопротивления, я ничего не чувствую, не шевелюсь, но вот напряжение растет, пространство искажается, изгибается, внезапные разрывы становятся болезненными. Часть моего тела уже растворилась в пустоте, отдельные частицы парят в пространстве, однако сопротивляются, не поддаются распаду, их окружает оболочка из кристаллических иголок, обращенных внутрь,-- застывший эфир, через который беспрепятственно проникает неумолимый холод, а вместе с ним -- оцепенение, бесчувственность, ничто.
      И все же какая-то частица моего существа еще осталась жить, она чувствует, мыслит, страдает...
      * * *
      Сначала в пространстве возникает шум, его нужно как-то истолковать, найти ему место. Этот тягостный звук, похожий на крик боли, наплывает откуда-то издалека.