Алан Дин Фостер
      Триумф душ
      (Странствия законоучителя-3)
      I
      "Он приближается. И он не один". Так сказал Червь, а день обещал быть отличным. Выспавшись, Химнет Одержимый проснулся в менее дурном настроении, чем обычно, и по этому случаю решил надеть парадные доспехи: шитые золотом гетры, темно-красные сапоги из тисненой кожи, алый нагрудный панцирь, на руках перчатки, усыпанные рубинами - такими темными, что они казались почти черными. Алый шлем с гребнем из перьев придавал правителю сходство с неким благородным и грозным хищником.
      Оглядев себя в узком зеркале высотой во всю стену, Химнет остался доволен. Сегодня он будет внушать особый страх своим оруженосцам и слугам, а приближенным благоговейный трепет.
      Повинуясь его резкому оклику, два эромакади, которые перебирали яркие бусинки возле широкой кровати, подбежали к нему. Мгновением позже за спиной правителя взвилась атласная пелерина, и в волнах золотого и алого он направился к лестнице.
      Как обычно, Химнет завтракал в одиночестве. Если не считать безмолвных слуг, которые отчаянно хотели бы оказаться отсюда подальше, но боялись выдать свои чувства. Их застывшие улыбки и угодливость позабавили его; но ненадолго. Казалось, что слуг связали и мучают - настолько явственно был ощутим их ужас. Дрожащие голоса, дергающиеся губы, тоска и обреченность в глазах, неслышные вздохи облегчения, когда они отходили от стола, - глупцы, они воображали, будто он ничего не замечает!
      Впрочем, ему было плевать на их жалкие уловки, с помощью которых они пытались его разжалобить. Эти слуги были лучшими из лучших - те немногие, которым удалось выжить у него на службе и при этом не сойти с ума или начать умолять их уволить. Да и какой им смысл просить увольнения? Разве он не добрый и не щедрый хозяин? Другие хозяева то и дело лупят слуг, а платят им ровно столько, чтобы не померли с голоду. Он же, наоборот, отличается безграничным терпением и жалованье кладет хорошее. К тому же это очень престижно - служить в доме хозяина Эль-Ларимара. Непонятно, чем могут быть недовольны его слуги?
      Да, порой он вынужден наказывать тех, кто спустя рукава относится к своим обязанностям. Да, его методы, несомненно не такие, как у других. Но тут, как и во всем, важен результат. И кому какое дело, если вместо того чтобы быть повешенным или ослепленным, негодяй станет уродом или получит взамен человеческого лица морду летучей мыши? Не лучше ли жить с крысиными зубами, чем вообще без зубов? Иногда ему казалось, что он никогда не поймет образ мыслей обычных людишек.
      Каждое из восхитительно приготовленных блюд он едва попробовал. Оставшиеся оладьи, яйца, мясо, гренки, варенье, масло, фрукты, каши, соки и напитки, как обычно, разделят между собой слуги. Отправляя в рот через прорезь в шлеме еду и напитки, Химнет презрительно хмыкнул. Эти канальи могут сколько угодно трястись от страха, но стоит только дать распоряжение убрать со стола, как они тут же набросятся на объедки. Ладно, этого достаточно. Главное, чтобы служили. А любовь он найдет в другом месте. Точнее говоря, в единственном...
      Химнет перевел взгляд на лестницу, ведущую из верхних апартаментов в столовую, и дал волю воображению: вот она спускается по ступеням, подходит к столу. Не ступает, а словно плывет, едва касаясь пола, и каждый ее шаг будит желание. Он как наяву увидел ее изумительное тело, туго обтянутое атласом и шелком. Волосы, черные словно ночь, ниспадают на обнаженные плечи. Кожа цвета слоновой кости, алые губки и глаза - синие, как сапфиры. За один взгляд этих глаз он не пожалел бы полмира.
      Химнет живо представил себе, как ее лицо озарится легкой улыбкой, она положит руки ему на плечи и едва слышно прошепчет, будто пропоет: "Доброе утро, мой господин!"
      Увы, он знал, что ее обществом и ответной страстью он может наслаждаться исключительно в воображении. Даже сейчас, когда прошло уже столько времени, единственное, на что ему можно надеяться, - это на то, что она не решится проклясть его вслух, в его собственном дворце, в присутствии челяди. Нет, она не спустится в столовую; она позавтракает позже - в своей комнате или в малой столовой, когда убедится, что он, занявшись делами, уже не станет ей докучать.
      Хорошее настроение сразу пропало. И утро показалось не таким уж удачным. В сердцах Химнет оттолкнул тарелку. Двое слуг, стоящие у стола, вздрогнули, но ни один не сделал попытки поправить блюда. Они слишком хорошо знали, что бывает за несдержанность в присутствии господина.
      Химнет откинулся на спинку высокого резного кресла и замер, задумавшись. Прошло несколько минут. Наконец слуги обменялись взглядами. Тот, кто проиграл безмолвный спор, сделал шаг вперед. Легкая дрожь придавала его голосу страдальческий оттенок.
      - Господин, если позволите, мы унесем блюда.
      Химнет равнодушно махнул рукой.
      - Да, да, уносите! Все уносите!
      Кланяясь, слуга отступил и принялся собирать со стола почти не тронутые кушанья. Химнет подпер подбородок кулаком в железной перчатке и начал рассматривать в уме различные аспекты проблемы жизни и смерти тайну, целиком постичь которую не удавалось еще ни одному живому существу.
      Его размышления нарушил грохот. Химнет вскинул голову.
      Второй слуга, хорошо сложенный, миловидный юноша лет двадцати четырех, присев на колени, торопливо собирал осколки покрытого глазурью блюда. Оладьи, сладкие булочки, кусочки хлеба и кексы раскатились по всему полу. Когда голова в шлеме повернулась в его сторону, он посмотрел снизу вверх полным ужаса взглядом.
      - Г-господин, простите. Я... я заплачу.
      Из порезов у него на пальцах текла кровь, но он этого не замечал.
      - Заплатишь? Оно стоит твоего шестимесячного жалованья, лакей. Мне не хотелось бы отнимать у тебя эти деньги. Это было бы слишком жестоко. Если ты не будешь получать жалованья, тем, кого ты любишь, придется голодать. Кроме того, это всего лишь блюдо. В замке их сотни.
      - Да... да, господин.
      Лицо юноши было искажено ужасом. Он еще быстрее заработал руками, стараясь подобрать каждую крошку.
      - Тем не менее, - тем же ровным голосом продолжал Химнет, - ты разбил кое-что еще. И гораздо более ценное.
      - Более ценное? - Слуга огляделся, но не увидел ничего, кроме черепков и разбросанной еды. Второй слуга тем временем принялся бочком отступать, отчаянно надеясь стать невидимым, бестелесным, несуществующим.
      - Да. - Властитель выпрямился в кресле.
      - Поток моих мыслей! И этого я не потерплю.
      Большая рука в железной перчатке медленно поднялась.
      - О нет, господин! Пожалуйста!..
      Второй слуга отвернулся и прикрыл голову руками.
      То, что было потом, он уже не мог видеть. Из ладони Химнета вырвалась змеящаяся зеленая молния и ударила юношу чуть ниже шеи. Слуга слабо вскрикнул и ничком упал на пол, разбросав руки.
      Химнет снова откинулся в кресле и небрежно махнул рукой:
      - Убери его. Потом вернешься и соберешь то, что он не успел.
      Дрожа всем телом, второй слуга медленно убрал руки от головы и выпрямился. Увидев на полу своего товарища, он невольно вскрикнул. Но крик застрял у него в горле: слуга испугался, что этот звук оскорбит хозяина.
      - Ну? - угрожающе спросил Химнет. - Давай пошевеливайся.
      - Да, господин...
      Слуга схватил лежащего за ноги и потащил к выходу.
      - Окати его водой, - приказал Химнет. - Очухается. Теперь не станет ронять посуду, когда я погружен в размышления. Может быть...
      Слуга промолчал. Что властитель имел в виду, было совершенно ясно. В самом деле, теперь юному слуге будет нелегко уронить блюдо или еще что-нибудь. Потому что отныне у него было четыре верхние конечности: две человеческие руки и два скользких, покрытых присосками зеленых щупальца.
      - Когда придет в себя, скажешь ему, что он остается у меня и на прежнем жалованье! - крикнул Химнет вслед лакею.
      Ну разве я не воплощение терпимости и милосердия? - подумал он. Химнет никогда не мог понять, почему слуги не любят его всей душой вместо того, чтобы бояться.
      Проявив великодушие, Химнет, как всегда, пришел в хорошее настроение. Он уже собирался встать из-за стола, когда в зал вошел Термагет. Один из многочисленных советников, он подчинялся Перегрифу, который так обожал составлять распорядок дня своего повелителя, что, без сомнения, и сейчас занимался этим. Термагет славился роскошной длинной бородой и тонким умом, но числился за ним один существенный недостаток: вместо того чтобы высказывать правду, он всегда говорил то, что, по его мнению, хотел услышать Химнет. Как ни странно, несмотря на это достаточно редкое среди колдунов качество, всякий раз, когда требовалось сообщить господину неприятные известия, к Химнету посылали именно Термагета. Как предполагал Химнет, в этом смысле старик был храбрее остальных его приближенных.
      - Ну, что тебе?
      - Как чувствует себя мой господин этим утром? - Старик поклонился так низко, насколько позволяла его дряхлая спина.
      - Как всегда, полным сил! Перестань досаждать мне дурацкими вопросами о моем самочувствии. Я знаю, что тебя, как и всех в этом замке, полном невежества, обрадует зрелище моей смерти.
      Термагет протестующе вскинул руку.
      - О нет, господин! Как вы могли так подумать обо мне, самом верном и преданном из ваших слуг?
      - Старик, я никому не доверяю, а преданность можно купить, как вино или женщину. Так с чем ты явился? Что, опять лоцманы со своей чепухой о Кракенах, помешавших им справиться со своим делом? Я же объяснял, как с ними бороться и какой яд использовать.
      - Нет, господин. Это не лоцманы. - Взгляд советника на мгновение встретился со взглядом Химнета.
      - Это Червь, господин. Он желает говорить с вами.
      Химнет задумался, потом неторопливо кивнул. Два эромакади, услышав новости, радостно запрыгали возле ног правителя. Термагет с тревогой следил за ними: даже простого прикосновения к этим существам было достаточно, чтобы из человека начала утекать жизнь. Только для их властелина они не представляли опасности.
      - Червь? И о чем же он хочет со мной говорить?
      Старший советник вновь низко поклонился и широко развел руками.
      - Не знаю, мой господин. Он сказал, что будет говорить только с вами.
      - И правильно. Хорошо, Термагет, ты можешь идти.
      - Благодарю вас, господин.
      Беспрерывно кланяясь, старик попятился к выходу. Когда у самых дверей он выпрямился и повернулся, чтобы выйти, Химнет подумал: а что, если дать эромакади шутки ради цапнуть его за пятку? Так, слегка - пусть высосут из старого мошенника не больше недельки из оставшихся ему лет. Дни таких, как Термагет, все равно проходят впустую! Но, поразмыслив, не стал: старик все равно не оценит шутки, а без этого - какое же удовольствие?
      Он резко поднялся, но вместо того, чтобы направиться в зал для аудиенций, шагнул направо, по направлению к парадному залу. Огненно-алая пелерина струилась у него за плечами, словно поток крови, льющийся в золотой кубок.
      Дверь в зал была замкнута чарами и запечатана заклятием; снять их можно было только голосом Химнета. Войдя, он не побеспокоился закрыть за собой дверь: тому, кто захотел бы проникнуть в зал, понадобилось бы куда больше храбрости, чем у всей дворцовой челяди вместе взятой. И чары, и заклятие были предназначены не для того, чтобы не дать кому-то войти, а для того, чтобы удержать внутри то, что было там скрыто.
      Сразу за порогом начиналась ведущая вниз винтовая лестница. Химнет начал неторопливо спускаться по ней, и факелы на стенах вспыхнули сами собой. Пламя короткими почтительными поклонами приветствовало властителя. Один эромакади метнулся назад по ступеням и жадно выпил жизнь из факелов. Языки пламени, прежде чем умереть, жалобно вскрикивали. Химнет бросил через плечо недовольный взгляд, и эромакади, как нашкодивший ребенок, тут же спрятался за лестничным столбом.
      Все ниже и ниже спускался хозяин Эль-Ларимара. Он миновал трубы, выводящие грязь и отбросы из замка, потом - уровень, на котором располагались темницы, и, наконец, оказался ниже мощного фундамента цитадели. Дальше не было ничего, кроме тела Земли и шахты, ведущей к нему.
      Ни одно существо, греющееся под солнечными лучами, не выжило бы в этой бездне. Здесь, в непроницаемой тьме, копошились твари, никогда не поднимавшиеся на поверхность: вонючие клыкастые чудовища, готовые сожрать все, что движется, и их жертвы - жалкие слепые обитатели нор. Уродливые грибы - единственная растительность - источали призрачное зеленовато-лиловое свечение; в этом жутком саду даже воздух, казалось, цепенел от ужаса.
      Химнет остановился на краю каменной плиты. Здесь шахта кончалась. Властитель медленно воздел руки и произнес:
      - Алегемах! Боран вал малкузо. Явись и говори!..
      Сначала не было ничего. Ни звука, ни движения в вязкой тьме - только у ног Химнета дрожали эромакади. Потом почва заколебалась, стены закачались, сверху посыпались комья влажной земли - и в следующее мгновение перед Химнетом возник Червь.
      Он внезапно вырос из сердца Земли, разбрасывая грязь и раздавленные грибы. Все его тело было покрыто тускло поблескивающей слизью. Измерить длину этого тела не было дано никому, даже самому Химнету. Червь мог быть и десять футов в длину, и двадцать, и несколько сотен. А мог и обвить всю землю, свернувшись кольцом... Никто этого не знал. И никто не пытался узнать, ибо это означало неминуемую смерть. Из всех людей только Химнет был наделен властью встретиться с этим чудовищем здесь - и остаться в живых.
      Червь навис над Химнетом, мерцающий и огромный, изогнув свое кольчатое туловище, словно змея, готовая прыгнуть. В отличие от длины ширина верхней части туловища Червя вполне поддавалась измерению. У земли оно было в обхвате размером с мощное дерево; выше его сужалось, и острая голова заканчивалась ртом - небольшим, чуть пошире бочонка. Из него то и дело высовывалось нечто мокрое, извивающееся и длинное - но тот, кто сравнил бы это со змеиным жалом, ошибся бы. Этот орган был снабжен четырьмя клыками и представлял собой не язык, а жуткое устройство, с помощью которого Червь пронзал жертву и высасывал из нее жизнь. Впрочем, грязь он поглощал так же охотно, как и кровь.
      Эромакади тем временем устроили пиршество. Они накинулись на беззащитные поганки и с жадностью принялись поглощать свечение, излучаемое грибами. Червь тоже мерцал мертвенно-бледным свечением, но от него эромакади держались подальше: не потому, что опасались его, а потому, что он явился сюда, чтобы встретиться с их хозяином. А больше всего на свете они боялись Химнета Одержимого.
      Рудиментарные глазки, размером не больше монеты, без зрачков и без век, беспросветно черные, уставились на Химнета. Давным-давно человек и Червь заключили договор: Химнет снабжал Червя пищей, а тот, в свою очередь, охранял владения Одержимого. Червь обладал способностью ощущать угрозу в Том, Что Еще Не Произошло. Грех было не воспользоваться этим свойством подземного обитателя.
      И сейчас Червь почувствовал в отдаленном будущем нечто тревожное. Надвигалось что-то, наделенное мощью - и в соответствии с договором Червь поспешил оповестить человека об этом.
      - Он приближается. И он не один.
      Химнет опустил руки и уставился на раскачивающуюся голову Червя.
      - Кто, пожиратель грязи?
      Голос Червя звучал равнодушно:
      - Владеющий искусством некромантии. Задающий вопросы, на которые нет ответов. Ищущий справедливости везде, где бы он ни был. Он плывет через Семордрию.
      - Это невозможно! Восточный океан - не озеро, которое может переплыть случайный путешественник! Сначала надо забраться далеко к югу, миновать проливы Дуенкласка, а потом повернуть на север и плыть против течения прямо через воды Ауреля.
      - Крепкий корабль под командованием отважного капитана несет сюда его и трех его спутников.
      - Только трех? - Химнет не удержался от смеха. Можно было и не спускаться в эту бездну.
      - Армия слишком мала, как по-твоему?
      - Я не выношу приговор. Я лишь передаю ощущения.
      Химнет вновь рассмеялся.
      - Я объявил тревогу по флоту, и каждое необычное судно, заходящее в гавань, берется под подозрение. Как всегда, я благодарен тебе, Червь. Но в этом случае, кажется, ты зря поднял тревогу.
      - Ощущение, - прошелестел Червь. - Не приговор. - И через несколько мгновений добавил:
      - Они идут за женщиной.
      Химнет заинтересовался:
      - Значит, юный Бекуит был не последним? А я-то надеялся, что, преподав хороший урок ему и его отряду, избавлюсь от этих чокнутых аристократов. Он вздохнул.
      - Ладно, учитывая исчезающе малую вероятность того, что кому-то из них удастся достичь Эль-Ларимара, я велю Перегрифу выставить дополнительные караулы. Впрочем, я должен больше доверять океану. Но даже если они сумеют добраться до наших берегов, мои корабли разделаются с ними еще у линии рифов. - Химнет печально покачал головой. - Неужели они не понимают, Червь, на кого замахнулись? Вот до чего доводит гордыня...
      - Накорми меня. - В зыбком свете факелов, расставленных вдоль лестницы, жутко блеснули четыре клыка Червя. - Мне надоело есть землю. Я выполнил свою часть договора. Накорми меня.
      - Да, да.
      Химнет не смог скрыть раздражения. Он, в сущности, уже забыл, о чем предупреждал Червь. В самом деле, смешно беспокоиться из-за четырех безумцев, даже если один из них владеет каким-то там "искусством некромантии". Во всем мире есть лишь один подлинный мастер магии и алхимии, и это - Химнет Одержимый.
      Поднимаясь по лестнице, он подумал, что было бы даже неплохо, если бы эти четверо пережили путешествие через океан. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз вступал в поединок, и хорошо, если появится противник, в схватке с которым можно испытать свою силу. Правда, Химнет сомневался, что из этих четверых кто-то будет ему достойным соперником. Химнет был уверен, что могущественнее его нет, даже на другом берегу Семордрии, в Мыслящих Королевствах. Он был разочарован: Червь мог бы и не беспокоить его по таким пустякам.
      - Накорми меня!!!
      Ужасный рев потряс стены провала. Химнет перегнулся через перила и глянул вниз.
      - Твоя новость не стоит и крошки, однако я чту договор. Перегриф подыщет нескольких осужденных или достойных осуждения, чтобы тебя накормить. А палач пусть отдохнет.
      - Я жду!!!
      Стены и лестница заходили ходуном: это Червь начал погружаться в землю. Однако Химнет знал, что голову он оставит на поверхности и будет ждать, пока ему не сбросят еду; от него просто так не отвяжешься. Для палача эта работа стала уже привычной: разрубить тела жертв на куски, потом отбить их до получения однородной массы и дать чуть подгнить, чтобы Червю было легче высасывать соки. "Никто не может пожаловаться, - подумал Химнет, - что в моих темницах слишком тесно".
      Пока он неторопливо поднимался по лестнице, эромакади неутомимо срывали поганки, растущие по стенам шахты. Эромакади представляли собой непрозрачные черные тучки, вьющиеся у ног повелителя; лишь изредка то в одном, то в другом облачке вспыхивали маленькие красные глазки - и тут же прятались во тьме. Безобидные на вид, эти существа наводили ужас на тех, кто знал их истинную природу.
      Внезапно сверху донесся чистый и мелодичный, как звон золотых колокольчиков, голос:
      - Так вот где вы проводите время! В глубинах Земли - якшаетесь с демонами!
      Ошеломленный Химнет вскинул голову и встретил гневный взгляд прекрасных глаз. Но даже гнев не мог испортить совершенных черт ее лица. Химнет упал на колени:
      - Моя возлюбленная Темарил, это государственные заботы и ничего больше! Я разговариваю, а не якшаюсь!
      Она продолжала хмуриться:
      - От вас пахнет гнилью! Сегодня утром я подумала... Я подумала, что мы могли бы поговорить, - и вот где я вас нахожу! Что ж, я рада: это дало мне возможность узнать вашу истинную сущность!
      Она повернулась и взбежала по ступенькам. Химнет знал, что теперь она вновь уединится в башне, которую выбрала местом своего добровольного заточения.
      "Неудачно получилось!" - с раздражением подумал Химнет. Время от времени Темарил немного оттаивала и позволяла себе погулять по замку. Тогда Химнет падал перед ней на колени и полным отчаяния голосом начинал говорить ей о любви. Толку от этого было мало, но все же столь бурное изъявление чувств производило впечатление на прорицательницу. Она пугалась, возвращалась в башню, долго не высовывала оттуда носа, зато потом смягчалась еще больше. Дни, когда она отсиживалась у себя, Химнет использовал для встреч с Червем. Но сегодня история со слугой вывела его из равновесия, и он забыл, что время неподходящее... Эромакади прижались к ногам повелителя и нежились во мраке, который накрыл его душу.
      Он сжал кулаки. Кто-то сказал ей, куда он пошел. И объяснил дорогу. Разумеется, Химнет во всеуслышание пригрозил страшной карой тому, кто сделает попытку помочь Темарил сбежать из замка. Но тот болван, который сказал ей, где он находится, слишком буквально исполнил повеление своего господина ни в чем не отказывать Темарил - и это была ошибка.
      Он поднялся на ноги. Как правитель Эль-Ларимара, Химнет не мог позволить себе быть снисходительным к тому, кто сделал ошибку. Кем бы ни был этот человек! Тем более что негодяй явно из приближенных к нему людей и имеет доступ, в святилище. И он, когда она спросила, где господин, взял ее за руку и привел к двери, за которой был вход в провал: никакие указания не помогли бы ей найти эту дверь и тем более войти в нее.
      Поговорить. Она сказала, что хотела поговорить с ним. Много месяцев он не слышал от нее других слов, кроме требования вернуть ее на родину, к семье, - а сегодня утром она была готова к разговору. Но едва наметившийся прогресс в их отношениях разбился, как стеклянная ваза. А все из-за того, кто сделал эту ошибку!
      Этой ночью селяне, жившие под стенами замка и на склонах окрестных гор, затыкали детям уши комочками хлопка, с особой тщательностью привязывали скотину и проверяли запоры конюшен, курятников и загонов. Это делалось потому, что из замка всю ночь, словно хлопья черного снега, летели жуткие крики.
      В ту ночь в замке наказывали несчастного, который сделал эту трагическую ошибку. Это продолжалось до самого утра, и к рассвету даже летучие мыши не выдержали и покинули окрестности замка. Детишки спали, но их родители не могли сомкнуть глаз. Две лошади околели от разрыва сердца. На другом дворе обезумевшие от ужаса козы сломали дверь сарая и убежали в лес. Больше их никто не видел.
      Утром, когда затих последний истошный крик, селяне с опаской вышли на улицу и начали заниматься хозяйством, делая вид, будто ничего не случилось. Только женщины умывались с необычным рвением, словно старались смыть с себя ужас минувшей ночи.
      В замке с восходом солнца тоже началась обычная жизнь - лишь слуги двигались немного быстрее, чем обычно, и старались не смотреть в глаза гостям своего господина.
      А в толще горы, там, где почва встречается с камнем, спал насытившийся Червь.
      II
      Симна смотрел, как на палубу медленно опускается птичье перо. Упав, оно осталось лежать на досках - легчайшая пушинка, которую могло сдвинуть с места даже дыхание девушки. Но оно не двигалось.
      Это было не просто отсутствие ветра. Казалось, воздух застыл, превратился в прозрачный камень. Со многими чудесами пришлось встретиться путешественникам на долгом пути, но все равно сейчас моряки из экипажа "Грёмскеттера" то и дело перешептывались и с опаской поглядывали на небо. Облака тоже окаменели в голубом просторе. С самого восхода солнца они не сдвинулись с места и не изменили очертаний.
      Только одно было ясно людям на борту корабля: в воздухе есть еще жизнь, им можно дышать. И дыханием можно было создать ветерок, что и продемонстрировал Симна, когда они вчетвером собрались на палубе. Он подул на упавшее перо, и оно испуганно всколыхнулось.
      Прямо над штурвалом стояла, держась за ванты, Станаджер Роуз и, приставив ладонь ко лбу, осматривала морскую гладь. Штиль застиг их в двух днях пути от устья реки Эйнхарроук. Поверхность океана напоминала зеркало ни малейшей ряби. В этой неподвижности океана было что-то утомительно-жуткое. Даже птицы куда-то пропали. И еще всех измучил ужасный зной.
      - Никогда такого не видела, - проворчала Станаджер.
      Внизу, на палубе, Хункапа Аюб расспрашивал Пригет, рулевую, пытаясь получить начальные представления о мореходстве. С тех пор как корабль замер в неподвижном океане, делать ей было нечего, и они с Аюбом болтали без умолку. Алита дремал, устроившись в тенечке. В отсутствие ветра даже ему было жарко. Симна ибн Синд повязал на лоб полоску материи, чтобы пот не заливал глаза. Единственным утешением для него среди этой противоестественной оцепенелости была возможность время от времени поглядывать на Станаджер Роуз.
      Этиоль Эхомба стоял у борта. Он не был моряком, но повадки океана ему были знакомы, и он видел, что сегодня Семордрия ведет себя неправильно. Этот тяжелый, горячий неподвижный воздух хотелось растолкать, как человека, некстати заснувшего.
      Станаджер спрыгнула на палубу.
      - Чем дольше мы будем здесь торчать, - заявила она - тем быстрее кончатся наши запасы. Если штиль продержится еще несколько дней, нам придется вернуться в дельту, чтобы запастись провизией.
      - Можно есть меньше, - сказал Эхомба, - и собирать дождевую воду.
      - Если дождь будет, - ответила Станаджер.- Я не хочу рисковать жизнью членов команды. И пассажиров тоже.
      - А ты никогда не рискуешь? - спросил, подойдя, Симна.
      Его нарочитый оптимизм никого не обманул.
      - Только тогда, когда уверена в успехе, - бросила Станаджер, даже не повернувшись к нему.
      - Можно попробовать верповать корабль, но сначала надо решить, в какую сторону двигаться. Мне самой не хочется поджимать хвост и возвращаться назад.
      Она глянула вверх. Паруса на обеих мачтах печально обвисли.
      - Что значит "верповать"? - поинтересовался Симна.
      Станаджер вздохнула.
      - Ох уж мне эти сухопутные жители! Мы спустим шлюпки и положим на них вспомогательный якорь. Затем шлюпки отплывут на всю длину цепи и сбросят его. Мы подтянем корабль, снова поднимем якорь - и так далее до тех пор, пока не поднимется ветер. Это очень тяжелая работа. Последняя надежда отчаявшихся моряков.
      - Я не могу отступать, - сказал Эхомба. - Я слишком долго был в пути, чтобы поворачивать назад.
      - Найди мне ветер, - ответила Станаджер, - и мы двинемся вперед.
      - Меч из небесного металла! - выпалил Симна. - Одно мгновение - и у нас будет достаточно ветра, чтобы сдвинуть корабль.
      Станаджер нахмурилась:
      - О чем болтает этот чокнутый эльф?
      Эхомба пожал плечами.
      - Это возможно, но опасно.
      Он взялся за рукоять меча. Симна с надеждой следил за ним. Из всех, кто был на борту "Грёмскеттера", только он знал, какую силу таит в себе лезвие со странным узором.
      Неожиданно Эхомба убрал руку. Симна разочарованно посмотрел на него.
      - В чем дело, братец?
      - Эта вещь непредсказуема, Симна, и сначала нужно все хорошенько взвесить. Слишком слабый ветер нам ничем не поможет. Но слишком сильный может оборвать паруса, а то и опрокинуть корабль. Что, если на нас свалится еще один кусок небосвода? Это тебе не суша, здесь некуда бежать и негде укрыться.
      - Вот и замечательно, Этиоль, - вдохновенно воскликнул Симна. - У тебя куча времени. Не спеши, все хорошо продумай - как держать клинок, под каким углом к поверхности земли, то есть моря. А потом принимайся за работу.
      Эхомба с сомнением поглядел на него.
      - А если я ничего не придумаю?
      - Значит, мы будем торчать здесь. - Симна пожал плечами. - И потеть. И пытаться придумать что-то еще.
      Легкая улыбка тронула очаровательные губки Станаджер.
      - Я слышала, меченосец, как ты похвалялся перед матросами. Может, проще посадить тебя в шлюпку, привязанную к корме, чтобы ты болтал там все, что тебе вздумается. Глядишь, твои речи так разгорячат воздух, что поднимется ветер.
      Симна вернул ей улыбку.
      - Неужели я вам настолько не нравлюсь, капитан?
      - Нет, не настолько. Будь ты моим матросом, я заставила бы тебя драить палубу до самого Дорона.
      - Вижу лодку!
      Все задрали головы к верхушке грот-мачты. А потом дружно посмотрели туда, куда указывал впередсмотрящий.
      Это был звездный час для маленького рыбацкого суденышка. Оно было завалено рыбой и погрузилось в воду почти до самых бортов. Рыбак - пожилой бородач - медленно выбирал тяжелую сеть, но улучил минутку, чтобы помахать рукой кораблю.
      - Эй! - крикнул он. - Что за корабль?
      Первый помощник Териус, перегнувшись через фальшборт, в свою очередь громко спросил:
      - Как рыбалка?
      - Как видишь! - откликнулся рыбак, указывая на свой улов.
      - Не боишься в одиночку заплывать так далеко от берега?
      Тем временем у левого борта собралась вся команда. Во время штиля моряки рады любому событию.
      - Только не я. Крайс мое имя, и я самый храбрый рыбак в дельте. Я лучше всех знаю местные ветры и всегда доберусь до дому.
      Станаджер сложила руки рупором и крикнула:
      - Добрый человек, не мог бы ты отыскать небольшой ветерок для нас? Мы уже полтора дня торчим на одном месте.
      - Ничего не получится. - Старик развел руками. - Я сейчас вытащу сети и отправлюсь домой. Вам, госпожа, наверное, известно, что каждый корабль должен отыскать собственный ветер. Правда, не у всех капитанов столько опыта, как у меня.
      Станаджер вспыхнула. Во всем, что касалось судовождения, она хотела быть лучшей. И этот рыбак, провонявший рыбой и маслом, оскорбил ее, быть может, и не желая того.
      Симна, несмотря на свою докучливость и даже просто навязчивость, отлично понимал, когда лучше промолчать. Он повернулся к Этиолю Эхомбе.
      - А ты что думаешь, долговязый братец? - Северянин кивнул в сторону рыбака. - Не пустое ли это бахвальство?
      - Меня поражает его удачливость. - Эхомба показал на сверкающую гору рыбы на корме лодки. - Даже при легкой ряби столько не наловишь. С лодки трудно разобрать, где стая, а где - отблеск солнечных лучей на воде. Но когда полный штиль, сразу видно, где лучше забрасывать сеть.