Королевства света

– Не о его росте надо беспокоиться. – Не успел Гуфри высказать столь разумное замечание, как правдивость его слов подтвердилась.

От правой руки только что появившегося гиганта отделился шар оранжево-желтого пламени и понесся в сторону крепости. Пока генералы, помощники и ожидавшие поручений посыльные с криками врассыпную бросились искать укрытия, Суснам Эвинд спокойно повернулся в сторону летящего шара и поднял вверх обе руки, вывернув ладони наружу и соединив большие пальцы. Никто не обратил внимания на то, какие слова он произнес, но они, должно быть, были действительно сильными.

Потому что вскоре нечто прозрачное, сверкая и мерцая, материализовалось в хрустальный пузырь. Ударившись об него, как о преграду, оранжевый огненный шар рассыпался на множество быстро угасающих искр, так и не перелетев через стену.

Взмахнув рукой и описав большую дугу, волшебник направил в сторону реки сгусток чистой магической энергии пронзительно белого, почти голубого цвета. Гуфри и другие командиры старались разглядеть, что будет дальше. Кавалеристка, как самая зоркая из них, первой увидела, что происходит. Хотя с дюжину сопровождающих слуг из свиты гиганта разнесло в пух и прах, его фигура, закутанная в черное, лишь покачнулась.

В этот момент один только Шопунель догадался взглянуть на доблестного Эвинда. То, что он увидел, совсем не радовало. Волшебник хмурился, склонив голову, как будто до сих пор не мог поверить, что тот потрясающей силы удар, который он только что нанес, не поразил мишень на месте. Он вновь поднял обе руки над головой, плотно сжав пальцы. По мере того как он собирал новый шаровой заряд, на их кончиках стали появляться искрящиеся молнии. Этот заряд был еще более мощный, чем предыдущий. Шопунелю пришлось даже зажмуриться. Остальные, не отрываясь, смотрели на другую сторону реки.

Как раз в тот момент, когда великий Эвинд собирался выпустить свой заряд, о парапет ударился черный светящийся цилиндр, пронизанный внутренним пламенем. В результате удара произошел узко направленный, но очень мощный взрыв. Он сбил всех с ног, на миг ослепив и оглушив стоявших на площадке башни. Когда Гуфри пришел в себя, и взгляд прояснился, он увидел, что от края стены откололась глыба размером с человеческий рост. Каменная кладка дымилась. Невероятно, но в нескольких местах стена загорелась. Сырой камень горел, как сухой хворост. Вкрапления кварца в камне оплавились и стекали, словно масло, под воздействием чрезвычайно сконцентрированного жара.

Великого волшебника Суснама Эвинда, покровителя Годланда и защитника Кил-Бар-Бенида, нигде не было видно. Потом закричал какой-то солдат, и те, кто уцелел, побежали туда, куда он показывал. Под стеной, на нижней площадке башни, в тусклом свете все еще сияла прозрачная сфера, которую с помощью заклинания маг образовал вокруг себя. Она сохраняла не только самого мага, но и тех, кто стоял рядом с ним, она же и приняла на себя всю мощь удара с противоположного берега. Не обладая достаточной силой, чтобы проникнуть за прозрачный магический щит, черный цилиндр неизвестного состава со всего размаху сбил его вместе с людьми.

Внутри защитной сферы на мага Эвинда обрушились жестокие удары ужасной силы, выдержать которые не смог бы ни один человек. Пока он неподвижно лежал внизу на каменной мостовой, прозрачный пузырь, в который он был заключен, с легким хлопком лопнул. Из носа и из уголка рта мага сочилась кровь, оставляя следы на его простой льняной одежде.

Те нерешительные маги, которые собрались внизу и уступили поле битвы самому великому из них, сейчас обступили невредимое, но абсолютно неподвижное тело. От выражения их лиц у Гуфри по спине пробежал леденящий холодок. Один безутешный маг поднял голову и обернулся. Встретив пристальный взгляд генерала, он медленно покачал головой. Гуфри до боли сжал челюсти. Это невозможно, это безумие – Суснам Эвинд не мог умереть! Не мог!

Но это было так. Ударная сила черного цилиндра убила его, оставив невредимым тело. Печальные маги подняли его и унесли в безопасное место. Потрясенный Гуфри осознал, что дальше защитникам Кил-Бар-Бенида придется обходиться без помощи Суснама Эвинда.

Надо признать, что легко никто не сдавался. Защитники города не дрогнули и не побежали. Но Хаксан Мундуруку самолично возглавил атаку и прошелся по Водяному мосту, сея повсюду разрушение и швыряя огонь во всех направлениях своими бесформенными руками в черном саване. Вот тогда в глубине души Гуфри вынужден был признать, что все потеряно. Опасения о возможности поражения перешли в уверенность, когда сначала башня Соляного моста, а затем и бастионы Водяного моста пали под неослабевающими атаками захватчиков. Чтобы спасти остатки армии от полного уничтожения и сохранить то, что еще осталось от города над рекой, он и его командиры согласились на полную и безоговорочную капитуляцию. Им бы ничего не дали попытки удерживать крепость под натиском такого неземного могущества.

Они встретили командующих вражеской армией на широкой центральной площади. Стояла тишина, часы остановились, а рев и треск пожаров затихал. Бронзовые статуи героев и артистов молчаливо взирали на тревожную церемонию, не в силах оценить, что происходит, или как-то повлиять на это. Ряды мрачных изможденных солдат старались поддержать хотя бы видимость порядка; они вынуждены были смотреть, как по старательно подобранной и подогнанной брусчатке шли ухмыляющиеся и торжествующие мужчины и женщины, а также какие-то твари с копьями на плечах, которых нельзя было отнести ни к тем, ни к другим.

Стоя в центре площади, поодаль от шеренг своих бойцов, Гуфри, Шопунель и другие командиры мужественно ждали. Их задачей было спасти город и сохранить земли Годланда от разграбления и расхищения. Озабоченным взглядом они окидывали ряды монстров и людей, рассматривая своих соперников по бою.

Передние ряды захватчиков вдруг расступились, и вперед выступили три фигуры. Двое из них были люди очень высокого роста с суровыми жестокими лицами. Их вид встревожил Гуфри, но он не подал виду. Что он собственно ожидал увидеть – придворных щеголей в шелковых чулках и парчовых кафтанах? Третий был очень маленького роста, помесь хорька и человека, у него было вытянутое ярко-красное лицо, маленький рот, усеянный мелкими острыми зубками, и печальные раскосые глаза.

За ними шествовал закутанный в черную мантию дьявольский колдун Хаксан Мундуруку. Напрасно все старались отыскать в его фигуре лицо, они видели лишь подвижную громадину, бугрящуюся под черной материей.

– Я – генерал Дрочек, – объявил первый из трех военных.

– Мы, генералы Бороко и Фелек-а-Ква, прибыли сюда с тем, чтобы предъявить условия капитуляции. – Сказав это, они протянули связку документов, которые, кажется, были написаны кровью! Но чья это была кровь, Гуфри не взялся бы определить.

Склонив голову, Гуфри стал читать вслух.

– Третий пункт, – пробормотал он, – относительно передачи припасов. Если мы отдадим вам все, что у нас есть, где гарантии, что моим солдатам хватит провианта, чтобы добраться до родных мест?

– Никаких гарантий, никаких гарантий!

Командиры побежденной армии подняли головы и взглянули туда, откуда донесся голос. Даже трое тотумакцев обернулись – понятно, что это сказали не они. Возражение было произнесено той громадной фигурой, что маячила за их спинами.

Сильный и чистый голос удивительно отдавал металлом. И, как показалось Гуфри, прозвучал он с каким-то эхом, будто вырвался одновременно из множества глоток.

Черное одеяние сползло с фигуры. За спиной Шопунеля охнула кавалеристка, другие командиры смущенно зашептались, когда, наконец, раскрылась подлинная сущность Хаксана Мундуруку. Гуфри был ошеломлен не меньше других. Хаксан Мундуруку, которого так боялись, не был человеком и даже вообще единой личностью.

Их было много.

Трудно сказать, какой из гоблинов, составлявших массивную акробатическую пирамиду, был уродливее. Сплетя сильные руки и ноги, они образовали под черной материей фигуру в форме человека. Один за другим гоблины спрыгивали со своих насестов и собирались кучкой посреди площади. Теперь они стояли на всеобщем обозрении, показывая, кем они были на самом деле: двадцать два гоблина, различного размера и внешности, и каждый следующий еще более отвратительный, чем предыдущий.

Присмиревший и немного напуганный Дрочек подтвердил то, что все уже и сами видели.

– Позвольте представить вам Клан Мундуруку; Всемогущих и Наводящих ужас Мастеров черной магии, Командующих Ордой Тотумака, Опустошителей земель и Завоевателей королевств Великих и Малых. Я и мои подчиненные служим к их удовольствию. – Говоря это, Дрочек и его двое столь же устрашающих коллег-генералов непрерывно кланялись собирающимся гоблинам, скрестив руки на груди в знак полного повиновения.

Шопунель наклонился к Гуфри и прошептал ему на ухо:

– Не может же быть, чтобы каждый из этих карликов был столь же силен, как они все вместе взятые?

– Не-а, – заявил коренастый гоблин с огромными ушами и лицом безумной жабы, – мы должны работать все вместе, чтобы одолеть таких, как покойный и неоплаканный Суснам Эвинд: да пребудет его чистая и благородная душа навеки оскверненной и опоганенной. Хорошо, что из-за нашей атаки он вышел на открытое место, где мы смогли до него добраться. Однако каждый из нас обладает своими особенными способностями. Смотрите и трепещите! – Подняв ладонь, на которой было множество пальцев, гоблин прошептал несколько слов и взмахнул рукой.

Раздался хлопок, и Гуфри почувствовал зловонный, гнилой запах. В ужасе обернувшись, он увидел, как обезумевшая крыса с лицом одного из его товарищей-генералов быстро прошмыгнула у него под ногами. С криком восторга гоблин с лягушачьим лицом и телосложением, похожим на мешок с картошкой, подпрыгнул высоко вверх и обеими широченными дряблыми ногами приземлился на бегущую тварь, в которую превратился бравый Шопунель. Тонкие кости хрустнули, и из-под несоразмерно огромных тяжелых сапог брызнула кровь.

Гуфри с трудом сглотнул. Позади него кого-то стошнило.

– Мы принимаем ваши условия, – смог выдавить он из себя, – без гарантий, полагаясь только на милосердие победителей, натур, безусловно, благородных и рыцарских.

– Благородных? Рыцарских? – плотно закутанное нечто, похожее на опаршивевшего монаха, подошло к Гуфри сбоку и без предупреждения и колебаний пнуло генерала в правое колено, сломав ему коленную чашечку. Гуфри упал на землю, схватившись за ногу и корчась от боли.

– Мы – Клан Мундуруку! Мы берем, а вы даете! – Толстые резиновые губы сложились в глумливую усмешку. – Можете отдавать «благородно», если уж вам так хочется, но вы будете отдавать! – Ужасный толстый коротышка обернулся. – Дрочек! Бороко! Город ваш! Веселитесь! – У собравшейся Орды вырвался оглушительный крик, и все слышавшие его оцепенели.

Многие в тот день погибли в Кил-Бар-Бениде, но те, кто остался жив, пожалели об этом. Некоторым удалось в ужасе бежать на свои фермы и в отдаленные города. Они распространили слух о том, что произошло, о сокрушительном поражении и последовавшей за этим резне и разрушении города. Мало кто в Годланде еще надеялся на сопротивление. Останавливать завоевателей надо было только на реке Дримуд. Теперь, когда большинство их лучших воинов погибли в сражении или попали в плен, маленьким городам и общинам оставалось встретить захватчиков без сопротивления и, может быть, попытаться задобрить их. Но беспощадные разрушения в городе лишали и этой слабой надежды.

Поднявшись на самую высокую башню крепости, весь гоблинский Клан прыгал от радости, с удовлетворением и наслаждением наблюдая, какой беспорядок царил внизу. Самый музыкально одаренный из них Кобод, с носом, похожим на большую шишку, сочинял мерзкие арии, слушая крики, которые доносились из бездны корчившегося в муках города. Его кособокие сестры Келфиш и Крерва, обняв друг друга за перекошенные плечи, радостно хихикали над каждой новой отвратительной строфой, сочиненной их братцем.

Кобкейл, самый уродливый, а потому самый почитаемый член этой обширной семейки, стоял на краю крепостной стены, с одобрением взирая на буйствующую внизу Орду. Кушмаус вразвалочку подошел к брату, его плоское лицо с длинными пушистыми бакенбардами светилось от удовольствия при виде чужих страданий.

– Ну, что ты думаешь, братец? Хорошая работенка, и всего за неделю! – Он махнул рукой на восток. – Теперь все земли этих прыщавых хвастунов принадлежат нам.

– Не совсем. – За мерзкой отвратительной внешностью Кобкейла скрывался глубокий острый ум и чудовищные знания. – Некоторые могут продолжить бороться против нас.

– Ты так думаешь? Правда? – Кушмаус нахмурился, и его брови, напоминавшие дохлых личинок, наполовину закрыли его выпученные глаза. – Ты разве не думаешь, что разрушение главного города Годланда заставит остальных в страхе склониться перед нами?

– В основном, да. Но все равно могут остаться такие, кто предпочтет сопротивляться, но не признать нашу власть. Для них уничтожение города и его жителей – недостаточный урок. – Кобкейл взглянул на небо. – Может понадобиться что-нибудь посильнее. Этих вечных упрямцев мало напутать: нужно, чтобы они каждый день помнили о своей беспомощности и о нашем могуществе. – Отвернувшись от замка, он плотнее закутался в серо-черную мантию. На безобразном лице Кушмауса отразилось подленькое любопытство.

– Ты что-то задумал, братец!

– Да уж, конечно. Собирай Клан.

Они собрались на верхней площадке покоренной крепости. Когда Кобкейл рассказал о своем плане, никаких разногласий не было. Все присутствующие сочли его великолепным, что означало – исключительно мерзким. Необходимо было обеспечить вечную покорность народов Годланда и передать их, приятно податливых, в руки Клана и Орды Тотумака.

Никогда еще ни один член Клана не предлагал более устрашающего наказания. Кобкейлу выразили должное восхищение.

На этот раз им не нужно было связывать себя и строить фигуру великана. Вместо этого они собрались в узкий круг, взяв друг друга за сучковатые руки и сжав кривые пальцы. Все смотрели в середину круга. По отдельности члены Клана владели тем или иным видом сильного колдовства. Когда они объединяли усилия и действовали вместе, ни один волшебник, а тем более обычный человек не мог устоять перед силой их злого гения.

В соответствии с указаниями Кобкейла они произнесли секретные слова специального заклинания, не обращая внимания на стоны отчаяния, до сих пор доносившиеся из обреченного города. В центре неподвижного круга стало формироваться что-то темное. Пение Клана Мундуруку становилось громче и напряженнее, и то же самое происходило со сгустком темноты, который они вызвали своими чарами. Мутная сфера непроглядной тьмы, будто бы собранная из таких мест, где не ступала нога человека, все больше сгущалась. Она расширялась, росла и наливалась от слов, произнесенных хором стоящих в кругу гоблинов.

С тяжелым утробным вздохом, как будто дохнула сама Смерть, сфера внезапно поднялась в небо. Достигнув облаков, она начала расползаться в разные стороны, словно разлитые на полу чернила. Наблюдая за этим, Кмелиог, у которой на голове вместо волос росли черви, подумала, что землю перевернули вверх ногами.

То, к чему прикасалась темнота, сразу теряло свет, заполняясь серостью. По всему Годланду и за его пределами естественный свет был уничтожен. Вместе со светом исчезли все краски, и весь мир оказался затоплен серостью, тоскливой и мрачной. Когда на следующий день взошло солнце, оно не светило, а только отбрасывало холодный пепельный отблеск на мир, погруженный в состояние вечного уныния.

Завершив заклинание особым магическим жестом, Кобкейл и его собратья полюбовались на то, что натворили, и остались весьма довольны плодом своих трудов. Все равно никому из них не было никакого дела до цветов радуги, поэтому отсутствие красок в мире их не тревожило. Даже огонь пожаров в городе, перекидывавшийся с одного дома на другой, был лишен своего сияния: пляшущие языки пламени больше не были ярко-красными и оранжевыми. Кругом царил всепоглощающий и разрушительный серый цвет.

– Такая демонстрация силы должна положить конец всяким мыслям о сопротивлении, – твердо сказал Кобкейл, когда круг распался и члены Клана разошлись.

– Воистину, воистину! – Кеброча в восторге хлопала своими пухлыми ладошками. Хитрыми и безотказными методами действовал Клан, считавший себя избранным править всем миром.

Не одна Кеброча восхищалась изобретательностью брата. Поздно ночью в большом зале замка, в котором они поселились, остальные члены Клана поднимали тост за их благородного Кобкейла, чокаясь фужерами с кровью убиенных девственниц и заедая их мясом только что зарезанных младенцев, найденных в разных укромных местечках по всему городу.

Воистину (как любили выражаться в Клане Мундуруку) нависающий покров серости, опустившийся на Годланд, сеял повсюду страх и оцепенение. Другие города, которым еще только предстояло почувствовать на себе тяжелый сапог Тотумака, также трепетали и вопили от ужаса. Знакомые им окружающие предметы поблекли. Цветы утратили свои оттенки, картины стали простыми рисунками, выполненными тушью на сером фоне. Со щек молодых девушек сошел румянец, а восторженные обожатели больше не могли воспевать глаза любимых искристо-голубого, зеленого и любого другого цветов. Весь мир был погружен в нездоровую, угнетающую серость, где все еще могли видеть, но потеряли к этому всякий вкус.

Вынужденные пастись на полях с травой свинцового цвета коровы и овцы отказывались есть и становились тощими и вялыми; на боках у них выступили ребра. Повсюду разрастались грибы самых разных видов, уродливых форм и чудовищных размеров, заполоняя пшеничные поля, заглушая фруктовые сады и вторгаясь даже на знаменитые, тщательно обрабатываемые овощные плантации королевств Спаргела и далекого Хомума. Птицы перестали петь, ограничившись издаваемым время от времени подавленным хриплым карканьем. Утки и куры больше не хотели нести яйца, потому что они появлялись на свет не белыми, а пепельно-серыми.

Королевства подстерегала и другая опасность – голод.

Удобно расположившись в замке Кил-Бар-Бенида, Мундуруку получали донесения от разведчиков Орды о том, что наделало их совместное заклинание, и были очень довольны. Селение за селением, город за городом признавали их владычество, моля только о том, чтобы им вернули хоть немного красок. Мундуруку благосклонно принимали капитуляцию, но злобное заклятье не отменяли. Отчаяние их новых поданных было таким прелестным, что они вовсе не хотели от него отказываться. Пируя под покровом всепроницающей серости, посланной на землю, они продолжали творить немыслимые зверства в оскверненной святыне замка.

Кобкейл был прав, что не все одинаково отнесутся к завоеваниям Клана. Среди жителей Годланда нашлось несколько твердолобых упрямцев, не осознавших своей слабости даже перед лицом всепобеждающей мощи Мундуруку. Эти непокорные укрылись в высокой крепости Малостранке, стоящей в глубине леса Фасна Визель, и упорно отказывались покориться власти Тотумака. Считая это небольшой угрозой, Мундуруку отправили туда маленькую армию под командованием генерала Фелек-а-Ква, чтобы сломить сопротивление и подчинить упрямцев. Увидев, что крепость выстроена на отвесном утесе в середине глубокого речного каньона, что делало ее абсолютно неприступной для лобовой атаки, Фелек-а-Ква и его люди блокировали единственную дорогу к крепости – мост, перекинутый от маленьких промежуточных башен. Осадив крепость, они хотели заморить голодом последний очаг сопротивления.

Красномордый генерал не спешил жертвовать своими солдатами. У них было много времени. Весь Годланд уже покорен, так что опасности нападения с тыла быть не может, а богатые леса и сельская местность сулили обильную пищу и развлечения. Удобно став лагерем, они могли грабить и жечь деревни хоть каждую неделю, и им хватило бы их на год. Несомненно, гарнизон крепости поймет безнадежность положения гораздо раньше и попросит пощады. Фелек-а-Ква милостиво согласится, оккупирует Малостранку, а затем прикажет перерезать всех выживших до последнего младенца.

Сейчас, однако, он наслаждался отдыхом и безнаказанно хозяйничал на близлежащих территориях. Иногда велел своим осадным командирам выстрелить пару раз по крепости каменной глыбой или зарядом серого пламени. Не годится давать этим преступникам расслабиться или хоть раз насладиться спокойным ночным сном. Лениво сидя в кресле, установленном у шатра под специальным шелковым навесом, он наблюдал за осадой и с удовольствием поедал из миски дамские пальчики, которые вовсе не были сделаны из теста.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вакула Сильный стоял перед удрученной принцессой Петриной (которая из-за всепоглощающей серости выглядела еще более печальной, чем обычно) и говорил то, о чем все собравшиеся в аудиенц-зале замка и так знали, но не решались сказать.

– На прошлой неделе Гиераш, Станья-у-Дровера, а также королевства Роуна и Роула, Парбафан и Великий Текрель раскланялись перед Ордой. – Вакула не обратил внимания на подавленный ропот, которым встретили его сообщение. – Мы уже не можем рассчитывать на их помощь.

– Даже Великий Текрель! – прошептал кто-то с недоверием. – У них же лучшая легкая кавалерия во всем Восточном Годланде.

Вакула обернулся к говорившему.

– Кто может винить их за то, что они сдались? Уж не я, точно. Что может сделать кавалерия против колдовства, а копья – против заклинаний? – Он показал наверх, откуда великолепные в прошлом фрески, украшавшие высокий сводчатый потолок, смотрели на собравшихся бесцветными глазами. Казалось, они молчаливо оплакивали утраченные блеск и красочность. – Мечом не отгонишь заклинание, и даже самый меткий лучник не пронзит его стрелой. Без помощи магии высшей ступени мы обречены. – Медленно обернувшись, он вгляделся в лица окружающих. Некоторых он знал лично, другие сбежали в Малостранку в поисках убежища, союзников, или… надежды. Первое было временным, второе бесполезным, – третьего сейчас уже почти не было.

– Если бы только Суснам Эвинд, – начал капитан из павшей Партирии. Но Вакула оборвал его.

– Суснам Эвинд погиб! Сражен на том самом месте, откуда старался защитить Кил-Бар-Бенид. Он был величайшим волшебником Годланда. Все мастера и подмастерья магических искусств признавали это. Тем не менее сейчас он мертв, как самый обычный пикейщик, сражавшийся на мостах. Поняв это, маги послабее сбежали в более благополучные и спокойные страны или эпохи. Но нам все равно надо найти волшебника, где-нибудь… – Его звучный голос затих, и в наступившей тишине не прозвучало никаких предложений.

Петрина была красива, как и полагалось быть любой принцессе, но, кроме того, она была мудра не по годам. Из-за этого, да еще из-за ее острого язычка она оставалась не замужем гораздо дольше, чем принято для особы королевской крови на выданье. Сейчас она невольно и по совершенной случайности оказалась во главе последнего очага сопротивления проклятым захватчикам на всех обозримых просторах Годланда. Перед ней стояла задача, к которой она совсем не стремилась, но и отказаться от которой не могла. К тому же у нее теперь все равно не было другого выбора. Хаксану Мундуруку было известно, кто руководил обороной Малостранки, и каждый знал, что Клан делал с теми, кто осмеливался противиться их владычеству. Принцесса давно решила, что лучше погибнуть сражаясь, чем корчась под пытками.

Ради тех, кто собрался в этом последнем оплоте добра и цивилизации, она старалась скрывать свои эмоции. Она понимала, какой неоценимой помощью было бы присутствие на ее стороне даже неопытного начинающего мага, который мог бы в нужный момент дать мудрый совет. Но у них не было даже такого. Вакула был прав: все волшебники Годланда сбежали. Кончина Суснама Эвинда напугала их.

– По крайней мере, – не придумав ничего более ободряющего, решилась сказать она, – мы можем отдать мудрому Суснаму Эвинду последние почести, достойные его мужества и умений, хоть их и оказалось недостаточно.

– Да, Ваше Величество. – Велортен, ее личный советник, прищурясь, смотрел на серое небо, видневшееся сквозь серое боковое окошко. – Похоронная процессия скоро закончит приготовления.

– Хорошо, – проворчал Вакула. С того момента, как было объявлено о намерении отправить отряд, он выражал свое неодобрение по поводу опасного и, на его взгляд, абсолютно бесполезного распыления сил. – Чем быстрее они избавятся от его останков и вернутся назад, тем лучше. Нам нужны каждые руки, способные держать оружие.

Далеко от неприступного каньона, защищавшего осажденную крепость Малостранки, и еще дальше от хозяйничающих на их землях грабителей из Орды, в дебрях древнего леса Фасна Визель маленький отряд, состоявший из хорошо вооруженных людей, пробирался к реке. На ее искристых берегах не строили жилье, на крутых склонах не разбивали сады. Чащоба Фасна Визеля была загадочным местом, о котором ходило много слухов и слагались древние предания. Люди входили в лес, иногда возвращались назад, но никто ни при каких условиях не селился там. Лес был слишком темным и дремучим, полным лощин и завалов, откуда за отважными путниками пристально следило множество глаз, а после заката солнца еще и щелкали зубы.

Теперь этого можно не опасаться, размышлял погруженный в свои мысли капитан Слейл. Некогда зеленый лес сейчас погрузился в мрачную серость, созданную чарами Мундуруку. Птицы, которые еще пели в ветвях деревьев, хотя не часто и безрадостно, казались крошечными комочками тусклых перьев. Звери, считавшие Фасна Визель своим домом, были ничуть не лучше. Только белки, бывшие и до заклятья черными или темно-серыми, могли щеголять своим природным окрасом, но и они предпочитали прятаться. С приходом Орды мир стал безрадостным, и лес не был исключением.

Добравшись до реки, отряд хмурых воинов свернул с главной тропы и направился вверх по течению. Прозрачная чистая река теперь превратилась в стремительный булькающий поток, раздражавший своей бесцветностью. В ее глубоких протоках уже не светились огоньки. Замолчали даже жизнерадостные лягушки, напуганные тем, что в мире умерли все краски.

Сойдя с тропы, Слейл полагался на указания, полученные в Малостранке от одного подавленного горем волшебника. Этот маг был одним из тех, кто тайком вынес тело погибшего Эвинда из Кил-Бар-Бенида подальше от торжествующих воинов Орды. Если указания были точными, то отряд должен был быть уже недалеко от места назначения. Но даже если бы они не нашли его, Слейл бы не очень расстроился. Теперь для него ничто не имело особого значения, кроме возможности убить как можно больше врагов. Пока он сражался за Кил-Бар-Бенид, его родные места заполонили полчища Орды. Дом, который принадлежал его семье уже многие столетия, был сожжен дотла, а его семья – жена и два сына… Об этом лучше не вспоминать.

Он сосредоточился на том, чтобы отыскивать путь в зарослях деревьев, которые здесь, в благодатной близости от реки, росли густо, теснясь друг к другу. Мох свисал с веток и, как мех, покрывал вековые стволы. В отсутствие нормального света гигантские грибы поганки и печеночники буйно разрослись на поваленных стволах и пеньках. Не считая неутомимого грохота реки, лес казался неестественно притихшим, как будто все его обитатели повально заснули от сильного снотворного. Слейл и сам бы не отказался от такого лекарства, чтобы ни о чем не думать. Думать было опасно, это неизбежно приводило к воспоминаниям.

– Вот оно, сэр, – усталый вспотевший сержант немного привстал в седле и махнул рукой. Теперь и Слейл разглядел за деревьями дом. В глубине души он почувствовал облегчение. Кажется, им удастся сделать то, зачем они пришли сюда, – доставить содержимое серебряного ларца в жилище, стоящее перед ними, и тайной дорогой вернуться в Малостранку. Он представил, как обрадуется принцесса Петрина. Он надеялся на это. Не так уж много радостей у нее было в эти дни. И такой небольшой, незначительный успех очень кстати. В этом смысле, полагал он, длительный поход его отряда не был совсем уж бессмысленным, даже если он сам лично придерживался другого мнения.

Дом в лесу оказался на удивление большим и причудливо устроенным. Впрочем, этого и следовало ожидать. Задняя часть дома была вырублена в большой скале, сложенной из огромных каменных глыб, а передняя возвышалась на три этажа под многоскатной соломенной крышей. Многочисленные окна, сложенные из витражей, обесцвеченные сейчас всеобщей серостью, выходили на реку и лес. Перед домом лес был выкорчеван, а маленький дворик усажен разными цветами, которые прежде встретили бы гостей пестрым ковром. Теперь их резные лепестки обвисли, задавленные все той же серостью.

Когда воины приблизились к калитке, навстречу им выбежала собака. Это был пес среднего размера с жесткой шерстью – эдакий живой энергичный комочек меха. На нем не было ни одного прямого волоска, и даже хвост на конце завивался колечком, а язык, свисавший из пасти, был покрыт черными пятнами. Темные живые глаза вопрошающе смотрели на усталых гостей, и вся его внешность выдавала неугомонную радостную натуру. Он развеселил приунывших солдат, которым было приятно видеть четырехногий кулек, такой уютный и гостеприимный. Когда отряд направился к дому, пес несколько раз предупреждающе тявкнул, но сделал это явно не от чистого сердца. Им самим не раз приходилось подолгу стоять на посту и впустую демонстрировать усердие.

– Потише, парень. В чем дело-то – ты голоден? – Сидя в седле, Слейл не мог дотянуться и потрепать собаку по голове. Вместо этого он улыбнулся и заговорил с ней ласково, и наградой ему были улыбка во всю пасть и виляющий хвост. Капитан не испытывал жалости к заброшенному псу, которому сейчас жилось, без сомнений, намного лучше, чем ему самому.

– Десевия, – приказал он одному из своих солдат, – как только войдем в дом, постарайся найти этому приятелю-дворняге что-нибудь поесть. – Это самое малое, что они могли сделать для животного, хозяином которого был тот, чей прах они принесли в серебряном ларце.

Проехав через тяжелые неотесанные ворота, они спешились.