Глава 1

Оно впервые появилось в Л'боре. Или в Линчбени? Или?.. Впрочем, место и время действия не играют роли. Важно лишь то, что оно — ОНО — обладало уникальными свойствами. Иными словами, было единственным в своем роде. Оно кочевало с места на место, всякий раз эффектно заявляя о себе и впечатываясь в память каждого встречного-поперечного. Целиком погруженное в себя, оно бесцельно блуждало по Колоколесью, и те, чья тропа пересеклась с его тропой, после улыбались, не осознавая, отчего рот растягивается до ушей.

И, поскольку явление было вполне доброкачественным, не несло трагических последствий, как слухи о грядущих смертях и катаклизмах, вести о нем поначалу распространялись неспешно. Оно никому не причиняло хлопот и не вызывало острого желания, развесив уши, слушать байки о его похождениях. Или искать объяснения ему. Или гадать, каков его сокровенный смысл. В лучшем случае, оно ненадолго пробуждало любопытство и провоцировало на беседы — так, мимолетный отдых от забот будничных. Приятно ведь иногда поболтать о чем-нибудь отвлеченном, уютно расположившись на лавочке перед хижиной, или пещерой, или берлогой, или норой.

Когда с явлением столкнулись барсук Фледжир и его приятель сервал Инвец (вернее, когда явление столкнулось с ними), они вовсе не были заняты деятельностью, заслуживающей эпитета «серьезная».

Если строго придерживаться фактов, они сидели бок о бок на травянистом бережку одного из самых скромных притоков реки Вертихвостки, и происходило это столь же ясным, сколь и полезным для здоровья летним утром. Над водой, в полном соответствии с повсеместным, испытанным временем рыбацким обычаем, склонялись удочки.

Посвящая досуг сему занятию, друзья выказали небывалую предусмотрительность и целеустремленность. Иными словами, они даже наживку на крючки насадили.

Спина Фледжира упиралась в ствол услужливого дерева, большая шляпа с вислыми полями, без которой он не выходил из дому в жаркое утро, была надвинута на лоб и почти целиком закрывала морду. Верхние лапы лежали на груди крест-накрест, нижние — закинуты одна на другую, коричневые парусиновые штаны пузырились на коленях.

Инвец, демонстрируя поразительный всплеск энергии, придерживал лапой удилище и даже покачивал его, заставляя поплавок скакать по безмятежной воде. В отличие от приятеля, он не дремал, а посматривал одним оком на зеркальную гладь. Близился полдень, рыба появлялась редко. Не самое подходящее время для рыбалки, а может, как раз наилучшее — все зависит от точки зрения. Собственно, парочка не для того вышла на лоно природы, чтобы вернуться с уловом. Она просто воспользовалась надежнейшим и древнейшим предлогом, чтобы сбежать из дому. В рыбалке, вопреки мнению некоторых, гораздо важнее не результат, а процесс. Вернее, процесс — он и есть результат.

Друзья были на берегу совершенно одни, не считая лежащей рядом холщовой сумки со снедью и выпивкой. Сервал лениво согнал пчелу, по недомыслию принявшую длинное заостренное ухо за леток родного улья.

Обиженное насекомое улетело, но его место в звуковом спектре не пустовало ни секунды, и это заставило Инвеца, озадаченно заморгав, слегка разогнуть спину.

— Слышишь?

Барсук не потрудился приподнять шляпу и посмотреть.

— Слышу. Кажись, это с дороги.

Инвец нахмурился, его длинные усы поникли. Лесная дорога, почти параллельная речушке, пролегала довольно далеко, а источник звука находился совсем рядом.

— Не похоже… Ага! Опять!

Он еще выше поднял голову, забыв об удочке и позволив ее концу окунуться в воду. Открылся второй глаз.

— Что бы это ни было, мне нравится, — заявил навостривший ухо Фледжир. Впрочем, ухо он навострил в фигуральном смысле, единственной заметной реакцией было движение нижних лап — левая легла на правую. Он надеялся обойтись минимумом физической активности — если только какая-нибудь рыбешка не прельстится наживкой, что с ее стороны будет просто хамством. — Но все-таки это должно быть на дороге. Где ж еще?

— Какая-то музыка! — решил Инвец. — Вот только инструмент не могу узнать.

Сколь ни досадно было барсуку отвлекаться от блаженного ничегонеделания, он покорно вздохнул и напряг слух. Вселенское безразличие на его морде сменилось глубокой задумчивостью.

— Флейты-карильоны, — заявил он наконец. — В сопровождении… колокольчиков? Не один инструмент, это точно.

— Пожалуй… — Инвец смотрел влево. — Только я не вижу ни одной из этих штуковин.

Фледжир недовольно поджал губы в прохладной тени широкополой шляпы.

— Хорошенько смотри. Видишь музыкантов?

— Ни музыкантов, ни инструментов.

— Так что вообще ты видишь?

— Музыку, — ответил сервал. — Правда, я еще ни разу в жизни не видел музыку.

— Что за ерунда?

Барсук завозился, пытаясь сесть.

— Осторожно! — предупредил Инвец. — Она очень близко! Можешь прямиком в нее влезть.

— Урр… Во что я могу влезть?

Яркий свет над кромкой берега заставил раздраженного Фледжира заморгать.

— Я же сказал: в музыку.

Как Инвец говорил, так и было. Фледжир поймал себя на том, что таращится, разинув пасть, на сияющую полупрозрачную горстку звуков.

Они лениво витали в теплом утреннем свете не далее чем в локте от его физиономии. Каждый раз, когда звучала музыка, в воздухе бесшумно взрывались крупицы радужного сияния. И угасали, когда музыка таяла, как сходящий с озера морозным утром туман. Пока барсук пялился, розоватое облачко выдало очередь колокольных перезвонов.

Инвец был прав. Отсутствовал не только исполнитель — тщетными оказались и поиски инструментов. Была только сама музыка, нежная, искристая, настойчиво трезвонящая перед изумленными мордами друзей.

Состояла она из пылинок или нот — этого Фледжиру понять не удалось.

Рыбаки не ведали и не могли ведать, что мелодичное диво уже неоднократно заявляло о своем существовании — в Л'боре, Линчбени и кое-где еще. Однако, по сути, никто не видел музыку, некоторые только слышали. И, в отличие от этих некоторых, барсук разглядел достаточно, чтобы вынести на обсуждение свою версию разгадки.

— Где-то поблизости работает чародей, — решительно заявил он и осторожно потянулся к непоседливым звукам.

Они, словно мерцающие на солнце комарики, оживленно вились вокруг его чуткого указательного пальца и тихонько пели. Затем облачко отпрянуло в сторону и видоизменилось, осыпав барсука жалобным арпеджио.

Сервал стоя вглядывался в заросли.

— Я никого не вижу.

— Розыгрыш, — прошептал Фледжир. — Может быть, практическое занятие по розыгрышам. Колдуны! — фыркнул он, вновь прислонясь спиной к дереву.

— Выглядит вполне безобидно.

Инвец шагнул к нотам и замер, когда они роем закружили вокруг него в нетерпеливом аллегро. Через мгновение они метнулись прочь.

— Изменяются темп и громкость, — заметил он, — но мотив один.

Странная музыка. Не могу узнать жанр. Эх, жаль, нет у меня музыкального образования.

— А я кой-чему учился, — произнес Фледжир, не поднимая глаз.

Инвец с удивлением посмотрел на друга.

— Впервые слышу.

— Это совсем не то, что называют профессионализмом, — пробормотал барсук. — Согласись, не дело хвастать тем, в чем ты не больно силен. — Он указал на нежное пение. — Но, бьюсь об заклад, здесь что-то не так.

И я не имею в виду музыкальный аспект.

— Что-то не так? — Сервальи усы дрогнули.

Барсук щурился, глядя на мельтешение нот.

— Звучит нерешительно, как будто чего-то не хватает. И в начале, и в конце. Похоже не на законченную композицию, а на фрагмент, вырванный из темы, как зуб из челюсти. — Он пожал плечами. — Но, с другой стороны, что я в этом смыслю? Больше ты нигде музыки не видишь?

Инвец окинул взором реку.

— Нет. Только эту горстку нот.

— Нерешенная, незавершенная музыкальная тема. — Фледжир хоть и скромничал, но говорил вполне уверенно. — И, на мой вкус, слишком нестройная.

Словно в подтверждение его слов музыка завершилась полной и, несомненно, патетической фразой. А затем поплыла в воздухе против течения. Инвец следил за ней, пока она, позвякивая, не исчезла в зарослях.

— У меня четкое впечатление, что она кого-то ищет, — раздался из-под шляпы голос Фледжира.

Инвец уселся на прежнее место и, покручивая удилище между ладонями, сказал:

— И как это все понимать? За чем может гоняться фрагмент музыкального произведения?

— Почем я знаю? — Барсук тихо засопел. — Должно быть, за своим потерянным остальным. Будь я отрывком песни или симфонии, не хотел бы до конца своих дней разгуливать неполным. Наверняка это отравило бы мне жизнь.

— Вообще-то я никогда не задумывался о музыке всерьез, — прошептал Инвец.

Фледжир натянул шляпу до самого подбородка, сполз ниже по гладкоствольному дереву и скрестил лапы на широкой груди, отчего коричневая жилетка пошла морщинами.

— Сомневаюсь, что кто-нибудь этим занимался. Впрочем, насчет одного ты прав.

— Насчет чего?

Сервал устроился на траве.

— Лейтмотив весьма приятный.

— Я вот о чем думаю, — рассудительно произнес Инвец, — будь тон помрачнее, не были бы темнее краски? Влияет ли настроение музыки на ее облик?

— По мне, так ломать голову над подобными загадками — никчемная трата сил.

С этими словами барсук демонстративно перевернулся на живот.

Его словоохотливый приятель пустился было в дальнейшие комментарии, но вдруг сообразил, что Фледжир не желает муссировать скользкую тему, пожал плечами и сосредоточился на поплавке.

Разумеется, в то особенное утро не только сервал и барсук рыбачили на Вертихвостке. Чуть ниже по течению, на западном берегу широкой реки, близ устья притока, двое закадычных друзей подобным же образом занимались древним спортом, он же — прекрасный способ убивания времени.

Из них один был человек, высокий и гибкий. Он красовался в коротких штанах и любимой рубашке, знававшей лучшие дни, а сейчас выцветшей и рваной. Спадающие на плечи длинные волосы заметно поредели на темени, кожа за долгие годы пребывания под солнцем приобрела коричневый цвет.

Удилище он глубоко воткнул в землю и укрепил несколькими камнями.

Поплавок застыл чуть ниже по течению, натянув леску до отказа.

Человек лежал на спине, подложив ладони под голову. Наклон берега позволял лишь слегка приподниматься, чтобы регулярно поглядывать на поплавок. Слева от него, демонстрируя безмятежность, недосягаемую для самого расслабленного из людей, валялся очень крупный представитель семейства куньих. Одет он был так же, как и его друг, с той лишь разницей, что на голове небрежно сидела шляпа с пером. Вел он себя как типичный выдр, а для сего племени естественны лишь два состояния: либо абсолютная неподвижность, либо дикие, неистовые метания. Сейчас субатомные частицы, составлявшие его организм, казалось, прекратили всяческое движение. О своей удочке он почти не вспоминал. Да и на что она, если в воде его никакая рыба не обгонит? Чтобы добыть сытный обед, достаточно нырнуть и минут десять пошнырять среди водорослей.

Впрочем, это уже не рыбалка, а охота. В отличие от охоты, сидение с удочкой требует спокойствия и терпения. Иными словами, для такого занятия не обязательна повышенная физическая активность.

— Знаешь, Мадж, — произнес Джон-Том располагающим к разговору тоном и скрестил босые ноги, — я горжусь Банканом. Правда. Конечно, мы с Талеей чуть не рехнулись, когда он сбежал с твоими ребятами, но вернулись они целыми и невредимыми, и нельзя не признать: парень своего добился. При столь сильном желании стать чаропевцем, я уверен, он найдет какой-нибудь способ достигнуть цели.

Мадж глянул на друга из-под полей шляпы.

— Ну че, и как у маленького сорванца делишки в школе волшебных профессий?

— Боюсь, у него не самые хорошие отметки, — признался Джон-Том, — но наставники хвалят его за энтузиазм. Что-нибудь сделать с голосом они по-прежнему не в состоянии, но пальцы у мальчика работают все лучше и лучше. Как ни досадно, он встретился с определенными затруднениями… с теми самыми, что и мне всегда портили кровь. То есть его чаропевческие экзерсисы не всегда приводят к желанным результатам.

Выдр гибким, как червяк, пальцем лениво прозондировал черную ноздрю.

— Че ты подразумеваешь под словами «не всегда»?

Джон-Том и виду не подал, что заметил оскорбительный жест.

— Как поживают Ниина и Сквилл? Банкан не слишком охотно рассказывает о своих друзьях.

Выдр задумчиво хмыкнул:

— Боюсь, щучьи дети — полная противоположность твоему мальчугану.

Поют, как ангелы, зато играют, как пьяницы. Чует моя задница, кореш, мы с тобою родили чаропевческий ансамбль, который никогда не расколется. Конечно, ежели моим обожаемым отпрыскам не шибанет моча в голову заняться чем-нибудь другим. Ты ж знаешь нашу породу, знаешь, как трудно выдре дольше получаса хранить верность любимому делу.

Джон-Том кивком указал на Маджеву удочку:

— У тебя клюет вроде.

— Да ну? — Выдр безучастно поглядел на дергающийся поплавок. — Похоже на то. Можа, и подсеку, ежели еще чуток поклюет. Надо дать рыбке шанс, как ты считаешь?

— Не пойму, хоть убей: отчего попросту не нырнуть и не схватить ее?

— Как я уже сказал, это было бы неспортивно.

Мадж выпрямил гибкий, словно у змеи, позвоночник и устремил блаженный взор в лазоревое небо.

— Щас мне больше охота душу насытить, чем брюхо.

Джон-Том перевел взгляд на собственный поплавок.

— Я вот о чем думаю. До чего же удачно сложилось, что у нас понятливые жены, а? Не возражают, когда мы уходим из дому на денек-другой.

Выдр саркастично тявкнул.

— Понятливые? Чувак, они потому такие понятливые, че сами могут на пару рвануть в город и оторваться там на полную катушку, радуясь, че нас нет поблизости.

Его товарищ ухмыльнулся.

— Вообще-то мне думается, у каждой женщины есть тайный доступ к совершенно иной вселенной, и она свободно переносится туда в отсутствие мужчины… Ответы на закономерно возникшие вопросы обычно состоят из перечисления размеров платьев или подробного описания медицинских проблем. Будучи и непостижимыми, и скучными, эти неизбежные результаты расследования исподволь приводят наши ни о чем не подозревающие умы в состояние, которое традиционная медицина называет полным ступором.

— Забавно… Ты, кореш, себе верен, как я погляжу. Всю жизнь шлендаешь в каком-то бредовом тумане.

— Вот наблюдение, вполне достойное ограниченных умственных способностей его автора.

— Э, брат, да разве я када-нибудь требовал, чтоб меня называли гением? Я тебе не какой-то там чертов колдун-чаропевец. Я, чувак, ежели и хотел кем заделаться, так это приличным карманником, который знает толк в своем ремесле и не вредит никому больше того, чем требует необходимость. — Мадж покачал удилищем; поплавок знай себе приплясывал. — Оно, конечно, я уж и забыл, када в последний раз занимался сомнительной деятельностью на избранном мною поприще. Я уже не такой шустрый, часто прокалываюсь — короче, овчинка выделки не стоит. Нет, кореш, спокойная семейная жизнь нынче вполне по мне.

— Ага, и меня она устраивает.

Снова улегшись и опустив голову на руки, Джон-Том глядел на воду.

— Не жизнь — малина.

В молчании прошло минут десять, затем он повернул голову и спросил:

— Надо ли понимать так, что тебе скучно, как и мне?

— Еще скучнее, кореш, бесконечно скучнее.

Быстро двигая бедрами, выдр сел прямо и посмотрел на своего друга в упор.

— Но из этого не вытекает, че я готов сорваться с места и помогать тебе в очередной пресловутой, безумной и опасной для жизни попытке спасти мир. Я выдр семейный и не собираюсь плевать на ответственность за родных и близких.

— Да я ничего такого и не предлагаю, — пробормотал Джон-Том. — Я просто заметил, что жить стало неинтересно, и ты с этим согласился.

Мадж расслабился, но сохранял осторожность.

— Эт правильно. Скучно. Но не до смерти.

Еще несколько минут прошли тем же путем, что и их предшественницы.

— Ты… хм, случаем, ниче не затеял, а?

— Конечно, нет.

— Верняк?

— Еще бы нет!

— Рад слышать.

Выдр опять принял сидячую позу.

— Знаешь, — подал голос Джон-Том немного времени спустя, — у тебя вокруг носа бело.

Выдр фыркнул, однако инстинктивно ощупал усатую морду.

— Бело, говоришь? Ну, зато не надо волноваться за остальную шерсть.

Джон-Том ощупал собственные залысины на лбу — они росли уже несколько лет, как наступающие ледники.

— Ты это к чему? Что, совсем худо дело?

— Не бери в голову, кореш. Ежели тебя так беспокоит уцелевшая шерсть, спой чаропесенку и восстанови любимую шевелюру.

Чаропевец помрачнел.

— Неужели ты думаешь, что я не пытался? На свете уйма песен о волосах, но и известные стихи, и мои собственные опусы оказались совершенно бесполезными. Похоже, лысение — из тех немногих явлений, которые волшебству нисколько не подвластны. Уверен, из этого можно извлечь урок, но прикончи меня, если я знаю, какой. Сам Клотагорб безуспешно пробовал кое-что сделать в этой области, да только он ни за что не признается. Не пристало магу такого калибра заниматься бытовой мелочевкой. Что поделаешь — наша вселенная жестока, а судьба коварна.

— Ну, это меня нискока не заботит, — заявил выдр. — Мне на такую фигню плевать с огромной высоты.

И подумал: «Белеет? Моя морда? Да этого просто не может быть!»

— Сейчас не то, что в былые славные дни. — Джон-Том тяжело вздохнул. — Ответственность, респектабельность…

— Чувак, ты б последил за своим языком.

— Резвость уже не та… правда, иной день или ночку я энергичен, как в молодости. Но это исключение, подтверждающее правило: в обмен на опыт приходится отдавать жизнь. — Он представил себе время как спираль из полупереливчатых рыбок[1]. — Вообще-то есть прелесть в спокойной, размеренной жизни. Никуда не надо мчаться сломя голову, разыскивая для Клотагорба помощников перед лицом великой беды или напасти…

— Эт точно, — согласился Мадж. — Житуха классная, как ни крути. Че до меня, так я вполне доволен. И правда, не стану гоняться за новыми неприятностями, даже ежели какая-нибудь подскочит и цапнет меня за задницу. Я уже прожил свои девять жизней, вот так.

— Девять жизней у кошки, а ты — выдр.

— Ты, шеф, не перебивай. Я че говорю-то? Че не собираюсь больше башкой рисковать. Особливо вытаскивать тебя из разных клепаных передряг, которые ты сам себе горазд создавать.

— Это ты меня вытаскивал? Нет, вы слышали?! Да я не возьмусь сосчитать, сколько раз спасал чью-то волосатую задницу от последствий скоропалительности, безрассудности и преступного безразличия к судьбе всех тех, кого угораздило оказаться в непосредственной близости от тебя. Не говоря уже о твоей закоренелой аморальности и отвратительных манерах.

— Крепко сказано, — буркнул выдр. — Значица, это надо так понимать: лучше завсегда полагаться на твое безотказное чаропение, да?

Намекаешь, че оно нас никада не подводило?

— По большому счету — никогда.

— А вот тут скорее богов удачи надо благодарить, чем твое плюгавое мастерство. Надеюсь, у тебя хватит честности признать это.

— Ничего подобного я признавать не собираюсь. Пусть не всегда мое чаропение можно назвать безупречным…

— Ха!

— Но прогресс налицо. Если помнишь, я был вынужден учиться на марше. В походах, где не было опытных наставников, а уж домоседа Клотагорба и подавно.

— Можно подумать, тебе это впрок пошло и ты набрался ума-разума. — В голосе выдра появились язвительные визгливые нотки. — Остановить Броненосный народ, уничтожить злого волшебника, найти пертурбатор! Да ты с таким же успехом мог бы сходить в лавку за бушелем клепаных рыбьих крекеров!

— А вот тут ты хватил через край, — с достоинством возразил Джон-Том. — За всю жизнь я не съел ни одного рыбьего крекера.

— У людишек со вкусом просто беда, — проворчал Мадж. — Совсем как с нюхом.

— А у выдр нет терпения и еще — широты ума. Одни основные инстинкты.

Мадж ухмыльнулся:

— Вынужден признать, чувак: ты меня раскусил.

На лицо чаропевца набежала тень. Любая длительная пикировка с выдром была обречена на переход в плоскость абсурда.

— Ты собираешься что-нибудь делать с этой несчастной рыбой, или она так и будет корчиться в муках?

— А че ты предлагаешь?

Потерявший терпение Джон-Том выдернул удилище из земли, но к этому времени крючок уже освободился.

— Ну что, видишь теперь? Выдры никогда не доводят до конца начатое дело. Твое счастье, что я всегда рядом, позабочусь в случае чего.

— Ага, а скольких шрамов и проплешин я б недосчитался, кабы ты поменьше обо мне заботился?

— Ты бы уже давно валял дурочку на том свете, — парировал Джон-Том, насаживая нового червяка. — Тебя бы приговорили к повешению или растерзал чей-нибудь взбешенный муж.

— Ну уж дудки! Пущай сначала поймает! — Выдр снова растянулся на теплой земле. И лишь после того, как Джон-Том воткнул удилище, небрежно заметил:

— Даже ежели вдруг че-то интересное проклюнется и даже ежели мне хватит глупости заинтересоваться подробностями, я и подумать не осмелюсь, чтоб сделать хоть шажок.

— А почему? — спросил Джон-Том. — Чего ты боишься? Коварных чудотворцев, дегенеративных драконов или злобных демонов Нижних Миров?

— А ты будто не знаешь? — Выдр повернулся, посмотрел на друга. — Ты че, забыл, какой у Виджи нрав? Да стоит мне тока туманно намекнуть на возможную отлучку, она меня расчленит побыстрее, чем любой шестирукий демон.

Джон-Том с грустью покачал головой:

— Неужели передо мной тот самый Мадж, которого я знал все эти годы?

Нет, старина Мадж был готов по первому моему зову идти в бой или на поиски приключений.

— Насчет подраться, можа, ты и прав, а че до всех этих поисков, к ним я никада готов не был. Просто ты меня хватал и тащил за собой, а я даже не успевал сообразить, че происходит.

Пропустив тираду мимо ушей, Джон-Том печально продолжал:

— У того Маджа был неисчерпаемый запас жизнелюбия, неутолимая любознательность и могучая тяга к славным подвигам. И что же с ним произошло?

— Кореш, погодь-ка, — усаживаясь, запротестовал выдр. — Да не так уж сильно я переменился. Я че сказать-то хочу? Житуха с супругой и парочкой сопляков, особливо ежели они выдры, кого угодно укатает. Да разве можно их с твоим Банканом сравнить? Попробовал бы провести месяцок-другой с Нииной и Сквиллом! — Он поглаживал пальцами удочку. — А впрочем, это неважно. Ты и сам говоришь, ниче такого эпохального щас не деется. Кругом тишь да гладь…

— Да полная анемия, — добавил человек.

— Я такого словечка не знаю, но ты, можа, и правду говоришь. — У Маджа прояснился взор. — Виджи с Талеей щас отсутствуют, так чего б нам не закатиться в Линчбени? В таверне шороху наведем или еще че-то…

— Салунная потасовка? — Джон-Том опечалился. — Мадж и Джон-Том, великий путешественник и прославленный чаропевец, опустились до того, что всерьез обсуждают привлекательность заурядной хулиганской выходки.

Мы, изучившие почти весь известный мир и львиную долю неизвестного, мы, встречавшие невообразимые опасности и одолевшие невероятные препятствия, — неужели мы дошли до этого? Нет уж, благодарю покорно.

— Ну, извини. Просто ниче лучше второпях не придумалось. — Страстная отповедь друга немного смутила Маджа. — Я ваще-то тока о тебе заботился. Не уверен, че от меня будет прок в хорошей драке.

Спина, знаешь ли, маленько беспокоит, а када у выдра со спиной нелады, это дело серьезное, вот так-то. Выдр, понимаешь ли, в основном из спины состоит.

Джон-Тома эти слова удивили.

— Что-то раньше ты о спине ни разу не заикался.

— А че, надо было?

— Нет, наверное. Просто, мне кажется, очень уж спокойно жизнь течет, особенно сейчас, когда Талея с Виджи ушли, а дети в школе. Да и в бизнесе затишье…

Мадж порылся в сумке с рыболовными снастями, достал очки.

— Кореш, я тебе читал последнее письмо?

Джон-Том улыбнулся:

— Это которое ты таскаешь с собой и достаешь при каждом удобном случае? В котором говорится, что близнецы постоянно влезают в драки, все ломают, ищут неприятностей и вообще устраивают черт-те что?

Выдр нацепил очки на нос.

— Ага, оно самое. Скажи, славные ведь шельмецы?

— Да еще какие, — признал Джон-Том, вымучивая улыбку.

— Кое с чем мы согласны, — вмешался новый голос.

Рыбаки подскочили и обернулись.

— Талея? — нахмурился Джон-Том. — Я думал, вы с Виджи отправились в Линчбени за покупками.

Выглядела она фантастически, этого он не мог не признать. Многие годы, прошедшие с той первой встречи, когда она склонна была не выслушивать комплименты, а снести ему голову, если и сказались на ее фигуре, то только к лучшему. Что ни говори, а несколько лет, проведенные в бегах, — лучшее средство для сохранения красоты на всю жизнь.

— Милый, мы с Виджи и еще кое с кем из соседок отправляемся в Л'бор. К вечеру не жди, и к завтрашнему вечеру тоже. Меня не будет несколько дней.

Джон-Том мысленно дал себе подзатыльник.

— Да, верно. На прошлой неделе ты говорила о своих планах. Из головы вылетело, извини. Что-то забывчив я стал в последнее время…

Талея подошла и горячо поцеловала его в лоб.

— Дорогой, ты уж не кори себя чересчур. До маразма тебе еще очень и очень далеко.

— Спасибо за комплимент, — сухо проговорил он.

Жена отвернулась.

— Пожалуйста, постарайся содержать дом в порядке и не суйся в кухню без крайней необходимости. Я не раз слышала, как ты грубишь тарелкам, хоть и знаешь, какие они чувствительные. Не забывай следить, чтобы гости пользовались при входе очищающим волшебством, и выгони крысу.

— Не волнуйся, я способен позаботиться о своем доме, — заверил он сдержанно.

— Да, милый, способен, когда сосредоточишься. Но твой разум нередко витает в облаках, и ты путаешь заклинания. Помнишь, как ты хотел заткнуть щели в мусоропроводе, а в результате весь хлам застрял между половицами?

Джон-Том метнул пылающий взгляд в Маджа, ценой невероятных усилий прятавшего улыбку.

Чаропевец вежливо пожелал супруге благополучного путешествия, и они обнялись на прощание. И лишь когда Талея скрылась с глаз, Джон-Том аккуратно выдернул удочку, закрепил крючок на удилище и погнался за выдром вокруг ближайшего дерева. Но, как всегда, не поймал. Прыти у Маджа с годами убыло, но к его другу время отнеслось ничуть не снисходительнее.

Глава 2

Всего лишь трое домовых бездельничали в гостиной, но и этого казалось слишком много. Один выписывал эллипсы над кушеткой, второй копошился под кофейным столиком, а третий предпочел свисать с потолка на ножках-присосках.

В спальне дела обстояли еще хуже — там обосновалась орда крошечных чертенят всевозможных цветовотблекло-виниловогодо шоколадно-бежевого. Они так мельтешили, что выглядели единым пятном; порой в их суете просматривалась организованность, но чаще царил хаос, в котором они налетали с разбегу друг на дружку, все опрокидывали и устраивали кучу малу.

Усталый и злой Джон-Том ходил по комнатам и пытался навести хоть какой-то порядок. Настроение было хуже некуда, даже струны удивительного инструмента звучали не в лад. Текстам недоставало вдохновения, и в результате домашнее хозяйство подвергалось большему, чем обычно, воздействию потусторонних влияний. Особенно упорно сопротивлялась ванная, и когда он разбил полную бутылку нечисти, спасающей от пробок в сливной трубе, пришлось ретироваться в студию и поискать пригодную для дезинфекции терминологию. Неудачи больно ранили самолюбие, утешало одно — не было свидетелей его позора.

Все же благодаря упорной борьбе древесное жилище приобрело подобающий вид. Демоны и черти шипели, отхаркивались и украдкой плевали друг в друга огнем. Наконец музыка Джон-Тома изгнала последних, и он приступил к утомительной работе — восстановлению заколдованных обоев.

Оказывается, домоводство — занятие крайне чароемкое.

Из прачечной послышалось громкое лязганье. Джон-Том тяжело вздохнул и направился туда, без вдохновения выводя дуарные трели. В следующий миг из двери выпорхнул на перепончатых крылышках бледно-лавандовый домовой с невыразительными детскими чертами лица.

— О, повелитель, — пропищал он, — черти, которым поручена сухая чистка, затеяли перебранку!

— Что? Я всего-то попросил, чтобы они вывели пятна на пяти тряпках.

Неужели это так сложно?

— Да, хозяин, я знаю. Естественно, поручи ты эту службу домовым, не было бы проблем.

— Домовые не умеют обращаться с теплом, как черти. А ну, прочь с дороги!

И Джон-Том смел ябеду в сторону.

Чистильщиков в прачечной было четверо — раздутых, как воздушные шарики, с огромными ртами, в бородавках. Самый высокий едва доставал Джон-Тому до пояса. Они были увлечены жарким спором. На вешалке висели две куртки, аккуратно выглаженные и покрытые желеобразным веществом, ничего общего не имеющим с пластмассой или целлофаном.

— Ну, из-за чего простой?

Ближайший черт от неожиданности рыгнул, и из его носа выскочила любимая багряная блузка Талеи. Она была вычищена лишь наполовину: на талии осталось большое пятно. Черт заторможенно передал блузку товарищу, и тот проворно выплюнул вешалку.

— Это все они, — заявил черт с вешалкой, указывая на сидящую напротив парочку. — Специально волынят.

— Мы всего лишь осторожны, — возразил один из обвиняемых. — Любому известно, что слишком высокая температура вредна для ткани.

— Да, мы хотим как лучше. — Его приятель продемонстрировал толстые коренные зубы и дохнул серой.

Джон-Том решил, что дезодорантные чары тут были бы не лишними.

— Параметры заклинания требуют, чтобы вы работали сообща. Я не потерплю больше проволочек, и чтобы никаких споров.

С этими словами он повернулся и вышел из прачечной. Тепловые черти — склочники каких поискать, но в чистке одежды им нет равных.