Чародей с гитарой (№2) - Час ворот

– И кто же побеждает? – пожелала узнать Флор. Джон-Том подумал, что на лице ее, пожалуй, впервые проступил испуг. Теперь его разделяли и все остальные.

– А нельзя с ними как-то договориться? – спросил он с надеждой. – Может, начнем с того, кто заткнул рот Клотагорбу? Кстати, как его зовут по-настоящему?

– Я уже сказал, – ответил Каз. – Его зовут Большерот. Стриженый, Лысый и Большерот – так переводятся их имена. Нет, с ними не поговоришь. Даже если бы я знал язык, они бы мне и слова не дали вставить. У них, похоже, кто громче орет, тот и прав, за ним и победа в споре.

– Ну, если дело в крике – почему не попробовать?

– Боюсь, если я их перебью, они мне язык отрежут. Не стоит рисковать, мой друг.

Впрочем, это было несущественно, поскольку дебаты закончились. Лысый помахал пальцем перед рылом Большерота. Тот, нахмурившись, пнул чрезмерно настырного соплеменника прямо в пах. А когда Лысый перегнулся, Стриженый огрел его по голове небольшой, но весьма аккуратной дубинкой, самым эффективным образом завершив дискуссию.

Взволнованные слушатели разразились восторженными воплями… Рты их, как и тела, похоже, не знали покоя.

Джон-Том попытался представить себе, какой метаболизм способен обеспечить гуманоидному телу такую активность.

– Боюсь, что единственного нашего защитника вывели из строя, – сообщил Каз.

– А я не хочу умирать, – пробормотала Флор, – здесь, в этом месте. – И начала «Богородице Дево» по-испански.

– Я, представь себе, тоже не хочу, – раздраженно рявкнул на нее Джон-Том.

– Ничего этого нет, – сказала девушка. – Это сон.

– Извини, Флор, – осадил ее Джон-Том. – Я уже ходил этой дорожкой. Это не сон. До сих-то пор тебе нравилось здесь, не забыла?

– Все было так чудесно, – шептала Флор. Она не плакала, однако едва сдерживала слезы. – И наши друзья, и странствие, и это приключение в Поластринду – когда мы тебя освободили… Я всегда именно так все и представляла. Но погибнуть от рук невежественных туземцев… Это же совсем другое! А они могут нас на самом деле убить?

– Вполне. – Джон-Том чересчур устал и был слишком испуган, чтобы иронизировать. – Я полагаю, что мы и в самом деле умрем, что нас действительно похоронят. Червей кормить будем, если не выберемся отсюда.

Он укоризненно глянул на Клотагорба, однако чародей лишь закрыл глаза в качестве извинения.

Если бы кто-нибудь сумел вытащить кляп изо рта Клотагорба, когда эти твари отвлекутся, подумал юноша. Подойдет любое заклинание, даже если оно просто переключит их внимание.

Но, при всей своей дикарской природе, мимпа не были дураками. Впрочем, Каз напрасно считал их невежественными. Этой ночью они почти не обращали внимания на пленников, кроме Клотагорба, но того уже тщательно стерегли.

В полночь или около того пленники стали гвоздем грубого празднества. Крошечными топориками срубили траву, расчистив кружок. Пленников поместили в середину его на кучу вонючих бурых катышков.

Флор морщила нос, пытаясь дышать ртом.

– Mierda…[3] Что это они сюда навалили?

– По-моему, это сушеный смолотый помет ящериц, – сообщил озабоченный Каз. – Боюсь, погибли мои чулки.

– Это тоже часть обряда? – Джон-Том успел попривыкнуть к разнообразным вариантам зловония.

– Не только, мой друг. Похоже, что таким образом здесь сдерживают рост трав. Эффективное средство – хотя и неприятное для носа.

Развели кружок костров – в непосредственной близости от связанных пленников. Джон-Том, пожалуй, насладился бы варварским великолепием зрелища и пылом аборигенов, не окажись он в положении свиньи на пиршественном столе.

– Ты сказал, они собрались принести нас в жертву богам степи. – Обращаясь к Казу, молодой человек отчаянно старался сохранить присутствие духа и здравый смысл. – Интересно, каких это богов они имеют в виду?

Джон-Том вспомнил гибких длинноногих хищников, которые, словно ленты, скользили за ними в траве всю первую неделю после выхода из Поластринду.

– Я еще не понял, друг мой. – Кролик пренебрежительно фыркнул. – Во всяком случае, не сомневаюсь: подобная смерть – не для джентльмена.

– Значица, выхода нет? – Иссяк даже неистощимый оптимизм Маджа.

– А я-то надеялся, – заметил кролик, – умереть в своей постели.

Мадж присвистнул, обретая кое-какую бодрость духа.

– Конечно, приятель. Чего ж я не подумал об этом? В этой дыре у меня все мысли сикось-накось пошли. Держу пари – не одному мне…

– Не в постели умирать или в мыслях путаться? – с улыбкой переспросил Каз.

– И то, и то, так я и подумал.

Выдр снова присвистнул, и оба они расхохотались.

– Как приятно, что кого-то ситуация забавляет. – Талея свирепо глянула на остроумцев.

– Что ты, – сказал Каз уже поспокойнее. – На мой взгляд, огненная головка, радоваться нечему. Руки и ноги у нас связаны, ни бальзама, ни мази для синяков не добудешь, и раз я ничего не могу поделать со своим телом, можно попытаться исцелить дух. Смех в таких случаях помогает.

Джон-Том видел, как девушка отвернулась от кролика, перепутанная гривка огненных волос ее зарделась в отсветах многочисленных костров. Плечи Талеи опустились и молодому человеку инстинктивно захотелось утешить ее.

Странными бывают ситуации, в которых мы постигаем суть человека. Талея оказалась не способной на смех… даже на радость. Он удивился.

Боевой дух и энергия не всегда свидетельствуют о том что человек счастлив. Он понял, что жалеет девушку.

Можешь и себя заодно пожалеть, напомнил Джон-Тому внутренний голос. Если тебе не удастся улизнуть от этих пигмеев-параноиков, жалеть скоро будет нечем.

Стараясь освободиться от пут, юноша пополз в поисках острого камня, но жирная глинистая почва содержала лишь гальку.

Не сумев отыскать ничего подходящего, он принялся пилить веревки ногтями. Прочные волокна и не думали поддаваться… Наконец тщетные попытки утомили его, и Джон-Том забылся глубоким тревожным сном.

Глава 4

Открыл глаза он уже наутро. От потухающих кострищ к облакам поднимались дымные струйки, призраками серея над лишенным травы кругом.

Вновь пущены были в дело шесты, и Джон-Тома оторвали от земли. Флор несли рядом с ним, остальных тащили сзади. Как и вчера, путешествие оказалось недолгим – три или четыре сотни ярдов от стоянки.

Собралась целая толпа любопытных. Шесты убрали. Мимпа обступили шесть недвижных тел. О чем-то треща между собой, они усадили пленников колесом – спина к спине, ноги торчали спицами. Руки связали так, чтобы никто не мог опуститься на спину или шевельнуться. Посреди установили огромный кол, рьяно вколотили его в землю и привязали к нему плечи пленников.

Теперь они сидели посреди новой расчистки, столь же вонючей, как и первая. Удовлетворившись состоянием места, мимпа расступились и принялись переговариваться на своей тарабарщине, указывая на привязанных к шесту пленников. Все это очень не понравилось Джон-Тому.

Невзирая на прохладу зимнего утра и плотные облака, ему было жарко без всякого плаща. Ногтями и движениями рук молодой человек пытался разорвать путы. Он поломал ногти, веревки покрылись пятнами крови, однако волокна не только не порвались, но даже не растянулись.

Наряду с прочими бесполезными фактами он заметил, что трава еще влажна после ночного дождя… и что ноги его указывают прямо на север.

Клотагорб хотел заговорить. Кляп мешал понять его, и сил в старческом теле не хватало, чтобы продолжить попытки.

– А ногами шевелить можно, – подметил Джон-Том, поднимая связанные ноги и с силой ударяя ими о землю.

– Действительно, лучшей позиции для обороны просто не придумаешь, – согласился Каз. – Спины защищены, мы не совсем беспомощны.

– Если сюда явятся нулпы, они узнают, какие у меня ноги. – Мрачная Флор для пробы брыкнула.

– Счастливчики, – позавидовал Мадж.

– Что у тебя за голова, выдр, la cabeza bizzara.[4] – Подобрав колени к груди, она вновь выбросила ноги вперед. – Любой хищник, оказавшийся около меня, поплатится за это зубами или поперхнется моим каблуком.

– Возможно, – заметил Каз. – Однако я полагаю, что все мы размечтались. – Он кивнул в сторону бормочущих внимательных кочевников. – Они не обнаруживают страха ни перед кем. По-моему, нас ждет противник настырный и близорукий.

Действительно, если ожидалось появление свирепого хищника, мимпа не стали бы крутиться неподалеку. Они держались спокойно и чего-то ждали – испытывая страх не больше, чем дети на пикнике воскресной школы.

Какого же прожорливого божка они ожидают?

– А вы ничего не слышите?

Неуверенный вопрос Талеи заставил всех примолкнуть. В выжидательных позах немедленно застыли и мимпа. Значит, приближается. Джон-Том напрягся и подобрал ноги. Он будет отбиваться изо всех сил, а если кто-нибудь из этих хищников доберется до него, то, следуя совету Флор, он запихнет тому ноги в пасть и постарается задушить. Они будут отчаянно сопротивляться, и, если никто из шестерых не спасует, возможно, им все же удастся отогнать этого хищника или хищников.

К сожалению, им грозили не пасти.

Напрягшись, Джон-Том мог увидеть гладь степи. Над зеленью высилась роща, усеянная роскошными голубыми и розовыми цветами. То, что она движется, он осознал не сразу.

– Где ты видишь движение? – спросила Талея.

– Там, откуда доносится шум. – Он кивнул в сторону севера. – Где-то там.

– А что ты видишь?

– Не много. – Цветы продолжали приближаться. – Цветущие заросли, они становятся все ближе и ближе. Камуфляж или предохранительная окраска.

– Боюсь, что угроза окажется более основательной. – Нос Каза дергался.

Клотагорб испустил глухой требовательный стон.

– Боюсь, что пятками не отобьешься, – продолжил Кролик, явно упав духом. – Кажется, нас подложили на пути Бродячего Скачикорня.

– Что это такое? – удивилась Флор. – Язык сломаешь, прежде чем выговоришь.

– И не только язык, черноволосая. – Кролик усмехнулся в усы. – Боюсь, что очень скоро мы все с ним познакомимся.

Они вновь возобновили попытки освободиться, а тем временем вопли выжидающих мимпа усилились. Аборигены уже прыгали на месте, колотили по земле копьями и дубинками и, блаженствуя, показывали пленникам на цветы.

Обессилевшая Флор осела на землю, бросив попытки освободиться.

– Зачем они так поступили с нами? Мы же ничего им не сделали.

– Мозги примитивных созданий иначе понимают причинно-следственные связи, определяющие нашу жизнь. – Каз принюхался, опустил уши. Нос кролика находился в постоянном движении. – Да, Скачикорень. Вот-вот увидим.

Вопли и визги впавших в истерику мимпа начал перекрывать иной звук – жуткий, ровный, напоминающий треск мелких сучков под ногами… Или капли дождя, барабанящие по крыше… Или же ровный хруст сотни мышей, грызущих штукатурку. Но более всего он напомнил Джон-Тому собравшуюся в театре толпу, с хрустом жующую воздушную кукурузу, не отрываясь от зрелища. Шум явно был связан с поглощением пищи.

На севере зашелестела трава. С ужасом пленники пытались разглядеть, что творится за зеленью.

Вдруг между тонкими, привычными уже стеблями мечтравы появились иные – темные листья. Сперва они казались обычными, только принадлежавшими другому растению, однако на конце каждого змеей извивающегося оливкового стебля был округлый роток с мелкими зубами, впивающимися в стебли мечтравы. Ели рты неторопливо, но их были дюжины и дюжины, и трава исчезала столь же равномерно, как под косилкой.

Спутанные жутко живые стебли уходили в буро-зеленый лабиринт сплетенных ветвей, сучьев и стволов, над которыми трепетали прекрасные псевдоорхидеи с розовыми и голубыми лепестками.

У подножия медленно перемещающейся растительной массы змеились белые пушистые черви. Они глубоко зарывались в почву, а из зарослей постоянно появлялись все новые и, подобно лапкам сороконожки, втыкались в землю.

– Я никогда не видела ничего подобного, – с отвращением проговорила Талея.

– Это не животное. Во всяком случае, по-моему, – пробормотал Джон-Том. – Похоже на растение, подвижную колонию, замкнутую растительную экосистему.

– Зачем волшебные слова? – Талея без малейшего успеха рвалась из веревок. – Они нас не могут освободить.

– А видите, – сказал он, заинтересованный и устрашенный, – как оно движется? Выставляет вперед корни.

– Не просто движется, – заметил Каз. – Очищает землю от растительности. Выстригает в степи ровную и аккуратную тропинку – как сенокосилка.

– Но мы же не растения и не имеем к степи никакого отношения. – Флор тупо уставилась на приближающиеся растения.

– Вопросы гражданства и прочего Скачикорень не беспокоят, – устало отозвался кролик. – Он потребляет все, что попадется, и наверняка способен сожрать все, что не сможет убраться с его пути.

Теперь на расчистке уже оказалась большая часть Скачикорня. Мимпа отодвинулись назад, но тем не менее продолжали наблюдать за его приближением и воздействием на потенциальных жертв. Растение это оказалось много больше, чем поначалу показалось Джон-Тому. В ширину оно составляло около двадцати футов.

И если за ним, как только что объяснил Каз, пролегает лишь полоса голой земли, значит, вот-вот от них и косточек не останется.

Ожидание было ужасным. Куст, казалось, двигался слишком неспешно. Скачикорень смещался на дюйм-другой каждые несколько минут, он приближался медленно, но неотвратимо. При такой скорости растение не сразу пожрет их, и сидящие с южной стороны вынуждены будут наблюдать за муками своих спутников, оказавшихся ближе к Скачикорню.

Все это сулило путешественникам жуткую смерть, перспектива быть свидетелями ее вселяла немалую радость в ожидающих мимпа.

Зацепив носком мягкую землю, Джон-Том отшвырнул ее ногой. Комки земли и мелкие камешки застучали по ветвям приближающегося куста. Но ни гибкие щупальца, ни методично жующие рты ничего не ощутили. Даже если бы пленники имели оружие и были свободны – все равно разумнее было бы бежать, а не пытаться вступить в бой.

Отвратительное дело, подумал Джон-Том, погибнуть таким образом – принять смерть от создания, не только не испытывающего к ним вражды, но просто неразумного. Кусту нечем было заметить лежащих: отсутствовала голова, центральная нервная система… Никаких внешних органов чувств. Ни глаз, ни ушей. Куст лишь кормился и передвигался, демонстрируя высшую степень непритязательной эффективности. Простой преобразователь массы в энергию, лишь способностью перемещаться отличающийся от травинки, деревца, кустика черники.

С известным извращенным интересом наблюдал Джон-Том за дюжинами ненасытных пастей, втягивающих в себя каждый стебелек, подбиравших с земли каждого жучка.

– Нужен огонь, – пробормотал он. – Огнетворку бы или дуару. Или пусть заговорил бы Клотагорб.

Но, невзирая на все свое чародейское могущество, маг-черепаха напрасно старался освободиться. Путы и кляп оставались на месте, и он мог лишь беспомощно – как и прочие – разглядывать приближавшегося к ним тысяченогого представителя флоры.

– Я не хочу умирать, – шепнула Флор, – тем более таким образом.

– Теперь не отвертишься, милашка, – ободрил ее Мадж. – И нечего волноваться о том, что еще будет, а то со страху умрешь. Впрочем, точно, пакостная смерть.

– Да какая разница, – устало сказал Джон-Том. – Смерть есть смерть, какой бы она ни пришла. К тому же, – он сухо усмехнулся, – если учесть, сколько я съел овощей и салата, в таком конце есть известная справедливость.

– И ты еще способен шутить? – Флор, не веря, смотрела на юношу.

– Потому что не вижу в этом ничего смешного.

– Какой-то ты бестолковый…

– Сама ты бестолковая! – закричал он. – И весь этот мир бестолковый, и жизнь. Все бытие здесь бестолковое!

Она отшатнулась, но Джон-Том утихомирился столь же быстро, как и взорвался.

– А теперь, раз мы решили все вечные вопросы касательно смысла жизни, давайте покачаем проклятый кол – туда, на юго-запад. Готовы? Раз, два, три…

Они изо всех сил упирались ногами, однако скоординировать движения шести существ разной силы и роста достаточно сложно, даже если они не привязаны к столбу.

Кол пошатнулся, но не упал. Отчаянные попытки освободиться доставляли лишь неподдельную радость приземистым наблюдателям.

Но приближающийся Скачикорень не собирался ни на что реагировать.

Только когда куст оказался буквально в каком-то футе от ног Джон-Тома, явилась палочка-выручалочка. С криками ужаса и ярости мимпа растворились в зарослях мечтравы. Правую щеку Джон-Тома опалил жар. Пламя взревело в ушах второй раз, а затем и третий.

К этому времени остановился и Скачикорень; многочисленные пасти корчились в безмолвной жуткой пародии на боль, а дивные голубые цветы в лживой своей красе, почернев, осыпались пеплом. Спаленный куст не издал ни звука.

Над пленниками навис крылатый силуэт. В одном крыле его был короткий кривой ножик, торопливо рассекший путы.

– Черт меня побери, уж не думал, чдо мы вас найдем! – выпалил взволнованный Пог. Взгляд огромных глаз его метался от одной связанной фигуры к другой. – И не нашли бы, кабы не фургон. Кроме него, из вонючей травы ничего не торчит.

Освободив Клотагорба, мыш направился к Джон-Тому.

Не имея оставшихся в фургоне очков, Клотагорб сощурился, растирая затекшие руки и ноги. Травяной кляп он отбросил в сторону.

– Лучше поздно, чем никогда, мой добрый фамулус. Ты спас нас и тем услужил миру. Пог, вся цивилизация в долгу перед тобой.

– Ага, босс, в самое яблочко. Истинная правда. Жаль будет, если эда штуковина, как всегда, позабудет о своем долге.

Оказавшись на свободе, Джон-Том поднялся на ноги и заковылял к фургону.

– Куда ты, мой мальчик? – поинтересовался волшебник.

– За дуарой. – Страх уже успел уступить место гневу. – Хочу спеть песню-другую нашим приятелям. Едва ли мне представится еще один шанс. Нужно поторопиться, пока слова не забыл. Сейчас вы своими ушами услышите их, Клотагорб. Неприятная штука, но нашим дружкам…

– Юноша, у меня нет ушей, в отличие от тебя. И я советую тебе сдержаться.

– Сдержаться? – Он повернулся к волшебнику, шагнул в сторону обугливающихся останков Скачикорня. – Эти гады не только хотели, чтобы это чудище медленно пожирало нас, они тут еще сидели и развлекались! Пусть слову «месть» нет места в лексиконе волшебников, но я его еще не забыл.

– Зачем, мальчик мой? – Клотагорб вперевалку приблизился и умиротворяюще положил ладонь на руку Джон-Тома. – Заверяю тебя, что и сам не испытываю ни малейшей симпатии к нашим внезапно отбывшим приятелям-аборигенам. Но ты же сам видишь – их нет.

И действительно, оглядевшись, Джон-Том не заметил ни одной уродливой физиономии, руки или ноги.

– Трудно наложить заговор на то, чего не видишь, – сказал чародей. – И не следует забывать о непредсказуемости твоего дара. Подгоняемый разбушевавшимся гневом, ты можешь создать нам новые сложности. Не хотелось бы, например, оказаться посреди стаи беснующихся демонов, которые, не найдя поблизости мелкой дичи, набросятся на нас.

Плечи Джон-Тома опустились.

– Ну, хорошо, сэр. Вам лучше знать. Но если я только замечу одного из этих мерзавцев – проткну посохом, как жабу.

– Весьма нецивилизованное желание, друг мой, – вступил в разговор Каз, отряхивающий грязь со шкуры и тонких шелковых чулок. – Но я от всего сердца разделяю его. – Кролик похлопал юношу по спине. – Это нам и нужно: поменьше мысли, побольше кровожадности. Режь, коли, руби и ура!

– Ну что ж… – Собственная бездумная ярость несколько смутила Джон-Тома. Она как-то не вязалась с его представлением о себе. – По-моему, после такого в стремлении отомстить нет ничего неестественного.

– Конечно же, – с готовностью согласился Каз. – Все абсолютно естественно.

– Что там абсолютно естественно? – К ним ковыляла Флор. Правая нога ее еще не отошла. Выглядела она, по мнению Джон-Тома, великолепно, несмотря на перенесенные испытания.

– Да вот наш высокий друг решил сделать шашлык из кочевников, если только удастся изловить их.

– Si,[5] я тоже за это. – Она направилась к фургону. – Возьмем оружие и поищем их.

На этот раз ее остановил сам Джон-Том. Собственное поведение в сравнении с исполненным достоинства и сдержанным Казом смутило его.

– Я не о том, чтобы забыть и простить, – сказал он, вздрагивая, как бывало всякий раз, когда он касался ее тела. – Это нецелесообразно; они могут вновь напасть на нас, если все еще крутятся в траве неподалеку.

– Но поглядеть все-таки можно! – запротестовала Флор. – Какой же ты мужчина?

– Хочешь удостовериться? – с вызовом бросил он. Она посмотрела на него и невольно расхохоталась. Рассмеялся и Джон-Том – отчасти от облегчения, отчасти от невзыскательной шутки.

– Ну, о'кей, – наконец остановилась Флор. – Значит, у нас найдутся дела поважнее. Si?

– Именно, юная леди. – Клотагорб махнул в сторону фургона. – Приводите себя в порядок – и в путь.

Но Джон-Том не стал подниматься в фургон вместе со всеми, и пока спутники его устраняли там хаос, устроенный мимпа, направился обратно к полянке посреди травы, едва не ставшей их братской могилой. Там над обугленной грудой ветвей высился Фаламеезар. Он сидел на задних лапах и огромным когтем задумчиво шевелил угли и пепел.

– Не могу передать, как мы благодарны тебе, Фаламеезар. Но я больше всех остальных.

Дракон посмотрел на него невидящим взглядом, едва замечая молодого человека, и прогромыхал с неожиданной скорбью:

– Я так ошибся, товарищ! Я совершил такую серьезную ошибку!

Дракон вздохнул. Все внимание его было обращено к обугленным дымящимся останкам Скачикорня.

– Что тебя встревожило? – спросил Джон-Том. Приглядевшись, он с благодарностью коснулся бронированного бока.

Голова чудища со скорбью обратилась к нему.

– Я погубил, – простонал дракон, – идеальную коммуну… По-настоящему коммунистический организм.

– Нельзя так говорить, Фаламеезар, – возразил Джон-Том. – Едва ли это существо обладало мозгом.

– Едва ли. – Фаламеезар медленно качнул головой, вид его и голос были настолько унылы, насколько это вообще возможно для дракона. Из ноздрей время от времени вырывались небольшие клубы дыма. – Я тут разобрался, как было устроено это создание. Куст состоял из множества отдельных существ: все они были переплетены, перепутаны и взаимозависимы. И тем не менее функционировали самым идеальным и гармоничным образом – без всяких хозяев.

Джон-Том отступил от бронированного бока.

– Прости. – Озабоченный состоянием Фаламеезара, он задумался, стараясь не задеть дракона. – Неужели было бы лучше, если бы он постепенно сглодал нас?

– Нет, товарищ, конечно же, нет. Но я вовремя не понял его внутреннего устройства. Следовало просто направить его мимо вас. А вместо этого мне пришлось уничтожить идеальный пример… Образец, к которому должно стремиться цивилизованное общество. – Дракон вздохнул. – Боюсь, что я заслуживаю наказания.

Слегка обеспокоенный Джон-Том махнул в сторону бесконечных просторов Мечтравной степи.

– Товарищ, здесь нас поджидает столько опасностей, не говоря уже о самой главной… Той чудовищной, о которой мы столько говорили.

Дело клонилось к вечеру. Скорбные облака сулили ночью очередной дождь, заметный холодок грозил даже снегом. Здесь, на травяной равнине, запахло настоящей зимой.

Холодное дуновение ее со стороны заходящего солнца проникло под грязную одежду Джон-Тома.

– Фаламеезар, мы нуждаемся в тебе.

– Извини, товарищ. Теперь у меня есть свои беды. С будущими несчастьями вам придется сражаться без моей помощи. Я испытываю глубокое раскаяние в содеянном, тем более что даже небольшое раздумье позволило бы избежать этого скорбного результата.

Дракон повернулся и побрел по траве в сгущающуюся ночь, топча могучими ногами мечтраву, упруго поднимавшуюся за его спиной.

– Ты уверен, что это необходимо? – Джон-Том проводил друга до края прогалины и протянул к нему руки. – Ты в самом деле необходим нам, товарищ. Мы должны помогать друг другу перед лицом великой беды, грозящей всем нам. Вспомни о приходе эксплуататоров.

– Джон-Том, у тебя есть другие товарищи, они помогут тебе, – отозвался дракон из-за волн зеленого моря. – А у меня нет никого.

– Но ты же один из нас!

Дракон покачал головой.

– Нет, не сейчас. Какое-то время я надеялся на это. Но я сплоховал… Следовало освободить вас, обойдясь без убийства.

– Но как? Времени ведь уже не оставалось!

Юноша едва видел темный силуэт дракона.

– Прощай.

– Прощай, Фаламеезар. – Джон-Том подождал, пока дракон не исчез вдали, и разочарованно поглядел на землю.

– Черт! – бросил он с досадой.

Он вернулся к фургону. Зажгли фонари. В их знакомом мирном свете Каз с Маджем проверяли состояние ящериц. Флор, Клотагорб и Талея приводили в порядок припасы. Очки чародея пребывали на должном месте. Выглянув наружу, он посмотрел на Джон-Тома, приближавшегося, засунув руки в карманы, к фургону.

– Что случилось, мой мальчик?

Джон-Том оторвал взгляд от земли, кивнул на юг.

– Фаламеезар покинул нас. Расстроился оттого, что убил поганого Скачикорня. Я пытался отговорить его, но он уже все твердо решил.

– Молодец, что попробовал, – утешил его Клотагорб. – Мало у кого хватит храбрости оспорить решение дракона. Они очень упрямы. Ну, ничего. Справимся и без него.

– Среди нас он был самым сильным, – разочарованно пробормотал Джон-Том. – За полминуты он управился с мимпа и Скачикорнем. Разве мы, даже все вместе, способны на это? Что вспоминать о том, от скольких неприятностей избавило нас одно только его присутствие.

– Верно, грубой силы его нам будет не хватать, – согласился чародей, – однако мудрость и интеллект сильнее любой физической мощи.

– Возможно. – Джон-Том запрыгнул в фургон. – Однако хотелось бы иметь эту самую грубую силу.

– Не следует оплакивать потери, – продолжал Клотагорб. – Надо идти вперед. Во всяком случае, мимпа потревожат нас не скоро, им сразу не остановиться. – И он хихикнул совершенно неподобающим для чародея образом.

– Значит, немедленно отправляемся дальше?

– Куда-нибудь недалеко. Надо же отъехать от этого места. А потом выставим стражу – на всякий случай – и завтра утром продолжим путь. Неприятная погодка, как бы не сбиться с дороги. Кстати, не знаю, как вы, молодежь, но мое усталое тело под этим панцирем жаждет сна.

Джон-Тому нечего было возразить. Есть Фаламеезар или нет Фаламеезара, есть вокруг мимпа или их нет, но он ощущал смертельную усталость. Впрочем, еще недавно, ожидая смерти, он и надеяться не мог на подобное счастье.

Назавтра обошлось без непогоды. Через день – тоже, впрочем, по ночам Мечтравную степь поливал обязательный ровный дождик. Была очередь Флор править фургоном. Уже вечерело, пора было останавливаться на ночлег.

На востоке из-за слоистых облаков вставала полная луна, оранжевый шар ее висел над горизонтом. Поднявшись над кисеей дождевых облаков, она осветила неярким светом темнеющую степь. Словно на снежных хлопьях, искрились огоньки на каплях, оставленных последним дождем.

Упряжка из четырех терпеливых ящеров, тяжело топая с шелестом раздвигала мокрую траву. Из фургона доносились отголоски веселой беседы и смешки, перемежаемые присвистом Маджа. Из норок и травы выглядывали маленькие зверюшки, чтобы посмотреть на неторопливо двигающуюся вперед деревянную тварь, и поспешно ныряли обратно.

Раздвинув брезентовый полог, Джон-Том уселся на кучерском сиденье возле Флор. Она непринужденно, словно была рождена для этого дела, держала поводья в руке. Флор глянула на него, свободная рука ее лежала на колене. Длинные волосы, темней, чем сама ночь, куском гладкого стекла чернели во мраке. В огромных глазах играли отблески лунного света.

Юноша оторвал взгляд от этих любопытствующих глаз и уставился на свои руки, лежащие на коленях: они дергались и ерзали, словно пытаясь найти укрытие… Крохотные пятиногие создания, которые некуда спрятать.

– По-моему, у нас есть проблема.

– И только-то? – Флор ухмыльнулась, обратив все внимание на Джон-Тома. Про вожжи можно было забыть: ящерицы, не встречая помех, будут топать и топать вперед.

– Вот и вся жизнь… Одни проблемы, так ведь? Ну а если они такие разнообразные и увлекательные, как здесь… – Блеснув длинными ногтями, девушка взмахнула рукой, обозначив тем самым два мира и пространственный переход между ними. – Жизнь становится еще интереснее.

– Я не о том, Флор. Я о личном. На лице ее отразилась забота.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Не исключено. – Он вновь поглядел на девушку. – Кажется, я влюбился в тебя. Впрочем, я и так всегда любил тебя. Я…

– Довольно. – Она жестом остановила юношу и мягко, но строго сказала: – Во-первых, всегда ты меня любить не мог. Мы же не всегда были знакомы. Но, отставив метафизику, скажу тебе, Джон-Том: едва ли ты достаточно знаешь меня. А во-вторых, по-моему, ты любишь не меня, а тот образ, представление обо мне, которое сложилось в твоей голове, is verdad, amigo?[6] Проще говоря, ты любишь мое лицо и тело. Я не против, ты не виноват в этом. Твои страсти и желания – продукт воспитания.

На подобный ответ Джон-Том не рассчитывал, а потому смущенно возразил:

– Но ты же, Флор, меня тоже не знаешь.

– Не знаю. – Тон его не задел девушку. – Хочу спросить, какой ты «видишь» меня, Джон-Том? Какой «знаешь» меня? Короткая юбка, свитер в обтяжку, всегда с улыбкой, всегда аккуратная, волосы по ветру… Помпоны летят, так?

– С чего это ты решила заняться наставлениями?

– Черт, я не наставляю тебя! Думай головой, hombre.[7] Возможно, я кажусь тебе куколкой, но я не такая. Как ты можешь говорить, что любишь меня, если не знаешь, какая я?