Приходи в полночь

– Так это Пола убила Дженифер? – спросила потрясенная Ли.

– Она убила Дженифер и подставила Ника.

– Но она же хотела его вернуть…

– Да. Поэтому ее план и оказался не только извращенным, но и блестящим. Пола считала, что Ник безумно ее любит, но просто этого не сознает. Она решила, что если спасти ему жизнь – разумеется, с большим риском для себя, – то он будет настолько благодарен, что перестанет отрицать свои истинные чувства по отношению к ней.

Ли начала понимать пугающую логику плана Полы.

– Боже мой! – в ужасе произнесла она. – Видимо, она совсем ничего не понимала. Ты говоришь, она убила Дженифер и подставила Ника, зная, что появится в последнюю минуту, чтобы спасти его?

Доусон пожал плечами:

– Она думала, Ник просто не знает своего сердца и ее предназначение – показать ему, что они две половины одного целого. Ради любви люди совершали и более странные поступки.

– Значит, насчет алиби она солгала?

– Когда ты кого-то убил, ложь, даже под присягой, уже не кажется преступлением. Ник действительно возил ее в больницу и сидел с ней там целую ночь после неумелой попытки самоубийства – тут все правда, – но это случилось за несколько недель до убийства Дженифер. Видимо, Ник отдалялся от Полы, и самоубийство было ее попыткой удержать его. Это не помогло, и она запустила в действие свой великий план, для начала соблазнив не слишком умного молодого служащего той больницы. Она купила парню машину, занималась с ним сексом и все прочее.

Ли дотронулась до сережки.

– Это не любовь, это патологическая одержимость. Ей нужна помощь.

– Не волнуйся. – В голосе Доусона, который при любых обстоятельствах оставался прокурором, зазвучал цинизм. – Эта женщина, едва успев прийти в сознание, начала мобилизовывать силы. Уверен, она бы созвала пресс-конференцию прямо у больничной койки, если бы ей позволили. Она даже заявила, кто возглавит группу ее защиты.

Ли ждала.

– Саттерфилд, – состроил гримасу Доусон. – Этот кровопийца опять в игре.

– Боже мой! Ты, наверное, ждешь не дождешься начала суда.

– Обвинителем буду не я.

Ли уловила категорический отказ в голосе Доусона, но сейчас ее занимало слишком много других нерешенных вопросов, поэтому она ни о чем его не спросила.

– Это Пола звонила мне, предостерегая насчет Ника?

– Да, она сама и звонила, – объяснил Доусон. – В ее квартире уже произвели обыск. У нее там нашли сотни аудиокассет… она записывала все, что происходило на сеансах съемок у Ника, и вообще все, что делала за последние несколько лет. У нее еще оказалась приставка к телефону, которая убирает из женского голоса высокие частоты, заставляя его звучать как мужской.

– Неудивительно, что звонивший показался мне знакомым. – Ли рассуждала вслух. – И когда она на меня напала, я все время слышала голос Ника. Должно быть, это была запись.

– Она дьявольски умна, – признал Доусон. – И безумно его любит. – Он помолчал, глядя на Ли и словно пытаясь прочесть выражение ее лица. – А как ты, Ли? Ты тоже безумно его любишь?

Ли знала: рано или поздно этот вопрос прозвучит, но надеялась, что у нее будет хоть немного времени к нему подготовиться. Она не забыла суд и предательство Доусона, но сейчас нисколько не радовалась возможности нанести ему удар.

– Не волнуйся, – мягко заверила его Ли. – Я не одержима, как Пола. И боюсь, я действительно люблю его. А вот безумно ли? Да, в этом сомнений нет.

Он не улыбнулся в ответ.

– А ты уверена, Ли? Точно уверена? Потому что если у нас есть хоть какой-то шанс…

– Уверена, – печально проговорила она. – Если Ник выживет и я буду ему по-прежнему нужна, то буду принадлежать ему.

Доусон помолчал, потом заговорил:

– Если этот негодяй будет с тобой плохо обращаться, если он когда-нибудь солжет, обманет или причинит тебе боль, я забуду о своей отставке и убью его.

Жесткость, прозвучавшая в голосе Доусона, поразила ее, но гораздо меньше, чем то, о чем он невольно сообщил.

– Отставка?

Он почесал переносицу. Без очков ее бывший жених казался бледным и похожим на мальчишку.

– Я завязываю со своей работой, – сказал он. – Хватит. Я столько всего натворил, особенно по отношению к тебе, что самому тошно.

– Но, Доусон…

– Дело гораздо хуже, чем ты думаешь, Ли. Когда я узнал, что Пола – убийца, только тогда я увидел, до чего докатился. Я бы всем пожертвовал, чтобы выиграть дело против Монтеры. И так и сделал. Я пожертвовал тобой. – Он помолчал. – Я люблю тебя, – наконец выговорил Доусон. От переполнявших эмоций его голос сел. – До этого момента я даже не знал, насколько сильно.

Аи не знала, что сказать. Ей хотелось остановить его, но ему явно нужно было выговориться.

– Прости меня, Доусон…

– Не надо. Я все это заслужил, вел себя как последний мерзавец. Я растоптал все – наши отношения, судебный процесс. В какой-то момент я даже следил за Полой Купер, – признался он, – но не потому, что подозревал ее в убийстве. Меня беспокоила исходившая от нее угроза, ведь Дженифер могла ей что-то рассказать. Пола была убийцей, а мне это даже и в голову не пришло.

– Дженифер Тейрин?

Ли вспомнила замечание Полы про отношения Доусона с той моделью.

Он колебался, не зная, продолжать или нет.

– Узнай уж все, – наконец сказал он. – Я покривлю душой, если скажу, что случившееся лежало тяжким грузом на моей совести все эти двадцать лет. Нет. Тогда я думал, что поступаю правильно. Теперь я знаю, что ошибался. Черт, я вообще ничего не знаю!

– Двадцать лет назад? Ты говоришь о суде над Ником?

– Да. – Доусон надел очки. – Я только начинал работу в офисе прокурора, когда поступило дело Монтеры, его обвиняли в убийстве и изнасиловании. Мне поручили побеседовать с Дженифер Тейрин, которая оказалась паршивой овцой в семье с большими связями. Тейрины дружили с окружным прокурором, и пока я с ней разговаривал, пришло сообщение, что если она расскажет в суде всю правду, то банда с ней поквитается. Ли захотела убедиться, что все поняла правильно.

– Ты говоришь о ее показаниях, что она была с Ником, когда их застал главарь банды, и тогда он напал на Ника?

– Совершенно верно. Она собиралась сказать, что Монтера убил главаря в целях самозащиты, но я дал ей ясно понять, что произойдет, если она это сделает. Я объяснил, что банда будет считать ее ответственной за смерть своего главаря, потому что это она обманула его с Ником и спровоцировала нападение. Она знала, на что способны эти люди. Она сама была свидетелем разных жестокостей и на суде рассказала совершенно другую историю.

– И все ей поверили?

– Все, кроме, конечно, Монтеры, но его, еще одного подонка из баррио, никто не слушал. Мы предотвратили репрессии банды в отношении ни в чем не повинной семьи, которая – какое совпадение – имела высокопоставленных друзей. Я поступил правильно, по крайней мере это свидетельствует о том, каким я был рациональным. Я продолжал поддерживать связь с Дженифер, время от времени помогал ей деньгами… в ответ на ее молчание. И все было прекрасно, пока несколько месяцев назад она не сообщила мне, что больше не может жить с этой ложью. Она собиралась рассказать Нику всю правду и попросить у него прощения. Она заверила, что мое имя не всплывет. Она хотела только очистить свою совесть. Он тяжко вздохнул и потер подбородок.

– Мне показалось, я отговорил ее от этой затеи, но, видимо, нет. Когда она погибла, я действительно считал, что это сделал Ник, особенно когда увидел тело.

«Интересно, – подумала Ли, – не было ли столь страстное стремление Доусона добиться обвинения Ника частично продиктовано желанием защитить себя?» Он знал, что Дженифер могла в любой момент рассказать Нику правду, не умолчав и о роли Доусона, а это значило, что и у самого Доусона был мотив желать им обоим смерти.

– Я снял свою кандидатуру, – сказал он. – И подал в отставку. Я уйду по истечении своего срока.

– И чем займешься? – спросила Ли. Она чувствовала по отношению к нему то же самое, что и к Поле. Не важно, что он сделал, она не хотела, чтобы он страдал.

– Не знаю. Я устал от этой крысиной гонки. Может, построю домик в горах, буду ловить рыбу. Может, стану продавать автомобили.

Он издал звук, похожий на смех, но в нем прозвучала боль. Он отказывается от всего, поняла Ли. Возможно, он только сейчас и осознал, что любил ее, но свои политические амбиции он любил не меньше. Ей стало грустно, но она понимала, что он принял верное решение. Доусон стремился к власти и престижу, но все это были ложные цели, и поэтому его справедливость всегда оставалась под вопросом, этика его поступков зависела от людей, занимающих более высокое положение.

– Хочешь поесть? – спросил он. – Может, хотя бы шоколадку? – В комнате ожидания стояли автоматы по продаже шоколада. – Или что-нибудь из кафетерия? Наверное, у них есть сандвичи и кофе.

На Ли навалилась усталость, и она откинулась на жесткую пластиковую спинку зеленого диванчика.

– Спасибо, но у меня нет сил даже на еду.

Закрыв глаза, она предоставила Доусона его проблемам. Рай – это диванчик в комнате ожидания, подумала она. Может, если она заснет, а потом проснется, окажется, что все это было только сном и Ник будет цел и невредим.

«Прошу тебя, Боже, дай ему выжить! Если он умрет, то это из-за меня, и тогда я тоже не смогу жить. Я слишком его люблю».

Возглас ужаса заставил Ли открыть глаза.

Она вскочила с диванчика как раз в тот момент, когда Кейт Раппапорт вошла в комнату и замерла при виде дочери. В воздухе запахло истерикой, и Ли чуть не рассмеялась. Она и не представляла, что настолько жутко выглядит.

Через секунду Кейт пришла в себя и бросилась к дочери приводить в порядок ее растерзанную одежду. В минуты кризиса Кейт всегда вела себя так, Ли это знала. Она не умела выражать материнские чувства и прибегала к наведению порядка.

И пока в течение нескольких минут Ли описывала матери кошмар последних дней, Кейт суетилась, придавая Ли цивилизованный вид.

– Ты похожа на жертву землетрясения, – бормотала Кейт. Ли улыбнулась:

– Ты никогда не думала, что твоя дочь может попасть в такую скандальную историю, да?

– Я никогда не думала, что моя дочь обладает таким мужеством. Я вижу, как я ошибалась.

Кейт перестала суетиться и на мгновение встретилась глазами с Ли. И та ощутила тревогу матери. Она ее увидела. Во взгляде Кейт сквозила боль, когда она взяла Ли за руку. Воцарилось неловкое молчание, когда женщины обнялись. Им случалось прикасаться друг к другу подобным образом, но никогда за этим не стояли такие чувства, как сейчас.

Охватившее их взаимное чувство тепла было и физическим, и эмоциональным. Осознав это, они нерешительно улыбнулись друг другу. Их пальцы переплелись, словно они возвращались к жизни, словно только что покинули какое-то холодное место.

– Мисс Раппапорт?

Ли оглянулась и увидела, что в комнату вошел врач.

– Мужчина, в которого вы стреляли, – сказал он, – будет жить.

Ли выпустила руку матери и покачнулась, испытывая неимоверное облегчение. И если бы Кейт ее не подхватила, она упала бы на пол.

* * *

– Ай-ай-ай! – драматично причитала Мария Эстела Инконсолата Торрес. – Это судьба! Я знала, что когда-нибудь женщина выстрелит ему в сердце!

Ли стояла в стороне от небольшой группы людей, окруживших койку Ника, и смотрела, как его домоправительница хлопочет вокруг раненого воина. В сердце Нику никто не стрелял. Ли попала ему в солнечное сплетение, довольно прилично промахнувшись, если говорить о сердце. Но сегодня Эстелу эти подробности не интересовали. Она ломала руки и возносила хвалу небесам за то, что они спасли такого недостойного, такого закоренелого грешника, как Ник.

Ли добродушно улыбнулась. Это продолжалось все утро. Сегодня Ника в первый раз позволили навестить, и после завтрака к нему толпой валили посетители. Кроме того, одна за другой приходили медсестры, озабоченные тем, чтобы дать ему судно, и время от времени прорывался какой-нибудь журналист. Явился, хоть и ненадолго, даже Алек Саттерфилд, принеся Нику бутылку русской водки и в итоге налив глоток себе, прежде чем бежать на встречу с журналистами, разбившими лагерь у входа в больницу. В настоящий момент своей очереди засвидетельствовать почтение дожидался Манни Ортега.

– Ты настоящий бандит, парень! – радостно завопил он, ударяя по руке, которую ему протянул Ник. – Теперь у тебя есть и пулевая, и ножевая раны.

– Это что за разговор? – Эстела, подчеркнуто не обращая внимания на Манни, произнесшего такое богохульство, сердито посмотрела на Ника. – Какой пример ты подаешь этому мальчику? – заворчала она. – Ты меня послушай, мистер Большой Выстрел Ник Монтера. Ты послушай Эстелу Торрес. Вот кто скажет тебе, что делать! Она говорит, чтобы ты обратил свой Богом данный талант на фотографии природы… цветы, деревья, а? Подай хороший пример для el pequeno muchacho.

– Я не маленький мальчик! – запротестовал Мэнни. Ник предостерегающе качнул головой.

– Не спорь с ней, muchacho. Она склонила большого мальчика на свою сторону. Эстела, для своего следующего проекта я подумываю о коллекции ястребов, львиц и кротов. Ну как тебе?

Поймав взгляд Ли, Ник подмигнул ей.

С губ Ли рвалась улыбка, хотя она постаралась сделать ее безразличной. Горло горело и стягивало от невысказанных слов. Это началось с самого утра, когда Ли вошла в палату и увидела, что мужчина, которого она чуть не потеряла, сидит в кровати и выглядит почти совсем так, как всегда, – таким живым и полным золотого тепла. Волосы его были забраны в хвост, но одна прядь выбилась и все время падала на глаза, заставляя его периодически встряхивать головой, чтобы отбросить ее. Кто бы мог подумать, что он покажется ей таким сексуальным и беззащитным в больничном халате!

Эстела фыркнула:

– Куда тебя ранило? В голову?

– Нет, – заверил ее Ник, продолжая пристально смотреть на Ли. – В сердце. Ты впервые оказалась права, Эстела. Мне попали прямо в сердце.

Ли больше не могла притворяться и безразлично улыбаться. Эстела закатила глаза и покраснела. Манни сморщился.

– Ну вот, – высказал он свое мнение.

– Послушайте! – попросил внимания Ник, раскинув руки и как бы обнимая всех присутствующих. – Может, вы оставите нас наедине с женщиной, которая стреляла в меня? Нам есть о чем поговорить.

Только тогда они по одному стали выходить из палаты. Манни этого явно не хотелось, и он, помедлив, обернулся у двери.

– Ну так кто же ты все-таки, великий любовник или еще кто? – спросил он Ника. – Женщины сходят по тебе с ума?

Ник прицелился в него из воображаемого пистолета.

– Послушай, muchacho, – сказал он, – что касается женщин… Главное – вовремя пригнуться.

– Это слишком просто, – улыбнулся Манни, делая вид, что поймал пулю Ника.

Следующей уходила Эстела.

– Если он будет тебе докучать, стреляй в него снова, – прошептала она Ли, проходя мимо нее.

Ли подождала, пока и все остальные, до последнего человека, выйдут из палаты, и плотно закрыла дверь. Она не запиралась, но Ли подставила под дверную ручку стул. Покончив с этим, она повернулась и медленно направилась к кровати Ника.

Он с большим интересом смотрел на ее вызывающее приближение.

– Значит… ты не убийца, – тихо проговорила Ли.

– Ты разочарована?

Она дотронулась до сережки.

– Ну, в этом было что-то – гадать, то ли ты меня поцелуешь, то ли убьешь, – признала она.

– С радостью сделал бы и то и другое. – Голос его стал хриплым от желания, когда он увидел, как она ведет пальцем по золотому колечку. – Особенно когда ты теребишь эту проклятую сережку.

Ли рассмеялась, радуясь, что у нее есть перед ним преимущество. Она не решилась бы подшучивать над ним, если бы он не был прикован к постели, но даже в таком положении желание, читавшееся на его лице, придавало ему весьма опасный вид. Хорошо бы Ник Монтера так и остался узником, зависящим от нее.

– Но поскольку ты меня не убил, – сказала она, – я бы хотела насладиться поцелуем.

Жаркая искра в его глазах говорила ей, что если бы это было в его силах, он устроил бы ей все возможные пытки и казни, пока она не запросила пощады, несмотря на то что все эти мучения были бы сладкими.

Он протянул к ней руку, и она подошла к кровати. Остановилась в предвкушении, вне пределов его досягаемости. Ей надо было кое-что ему сказать, но она не знала, как это сделать.

– Ты закончила книгу? – спросил он.

Он ищет способ нарушить молчание, подумала Ли, но оценила его заботу.

– Пока ты лежишь в больнице, у меня полно времени для работы, – ответила она. – Я отослала ее вчера. Еще мне позвонили из Комитета по этике, они отклонили поступившую на меня жалобу. По их мнению, я действовала и в рамках этики, и профессионально, когда отказалась от дела, почувствовав, что обретаю эмоциональную зависимость.

– Я рад, что ты это сделала, – проговорил он, снова протягивая к ней руку.

– Отказалась от дела?

– Обрела эмоциональную зависимость. Ну-ка иди сюда… Он улыбнулся и поманил ее пальцем. Ли ощутила знакомую дрожь, но она еще не могла ответить на его призыв.

– У меня есть одна твоя вещь, – сказала она, засовывая пальцы в карман джинсов.

Она вытащила серебряное кольцо и увидела, как изменилось, посерьезнело выражение его лица.

– Где ты его нашла? – спросил он.

– В темной комнате в ту ночь, когда на меня напала Пола. Расскажи мне о нем.

Она внимательно слушала Ника, который рассказывал, что кольцо было на нем в ту ночь, когда полиция задержала его для допроса. Проводившие задержание полицейские показали ему фотографию тела Дженифер, которое лежало точно в такой же позе, как на его фотографии, и спросили, узнает ли он снимок, надеясь, что он скажет что-нибудь, на чем его можно будет подловить. Сначала он действительно подумал, что это его фотография – или снимок с нее, – но потом заметил отметины на шее Дженифер. Полиция приняла отпечаток змеиной головы за синяк, но наметанный глаз фотографа узнал ее сразу и понял, что его, видимо, хотят подставить. По счастью, арестовали его только через несколько дней, это дало ему возможность спрятать кольцо.

– На самом деле кольцо – подарок Полы, – признался он, протягивая руку за серебряной вещицей.

Ли подошла к постели и отдала ему кольцо. Ник повертел его, и когда заговорил, в голосе его почти не слышалось горечи:

– Она сказала, что заказала его в пару моему браслету, и я, помню, подумал, как она внимательна. А она уже планировала подставить меня. Должно быть, она сделала еще одно такое же кольцо.

– Она хотела вернуть тебя любой ценой, Ник. Пола сказала, что ты обладал над ней какой-то властью, что ты сексуально поработил ее.

Он удивленно поднял на Ли глаза:

– У нас с Полой не было таких отношений. Дружба – да, но секса не было. У нас никогда не было таких отношений.

Ли изумилась. Пола настолько убедительно рассказывала о своих отношениях с Ником, что Ли даже возбуждалась, вспоминая об этом.

– Я рада, что у тебя не было с ней интимных отношений, – призналась она.

Потом, повинуясь импульсу, открыла ящик стола рядом с кроватью Ника, взяла у него кольцо и эффектным жестом бросила его туда.

– Должна тебя предупредить, – сказала она, – что у меня есть одна общая черта с твоей кошкой Мэрилин.

– И какая же? – Ник с интересом ждал ответа.

– Я собственница.

– Звучит многообещающе. Могу я рассчитывать на укус в лодыжку, как это делает Мэрилин?

– Это самое малое, чем я могу отплатить за те отметины, которые ты наставил мне по всему телу.

Она приподняла простыню, словно собираясь украдкой заглянуть под нее.

– Что это ты делаешь? – спросил он.

– Хочу посмотреть на твой шрам. – Она сунула под простыню ладонь, ее пальцы прикоснулись к его горячему телу, но она не поняла, к какой именно его части. – Ты оставил на мне свое клеймо, – сообщила она, чуть задыхаясь, – а теперь я поставила на тебе свое.

Он охнул и дернулся, когда она коснулась закрывавшего рану пластыря.

– Мои отметины были менее болезненными.

– И получать их было гораздо веселее, – согласилась она. – Но мое клеймо навсегда. – Она приложила пальцы к повязке и сделала свирепое лицо. – Это означает, что ты мой, Ник Монтера. Что никто другой не имеет на тебя прав.

Он от души рассмеялся и сунул руку под одеяло, чтобы поймать ее ладонь. Медленно, с силой, удивительной для раненого человека, он притянул ее к себе на постель. Решительное выражение его лица безошибочно говорило, что, раненный или нет, ситуацией владеет он.

– Ты заклеймила меня, Ли, – сказал он. – Ты меня изменила.

Она покачала головой:

– Я не хочу тебя менять, Ник. Ты – это все, чего я хочу, и я хочу тебя таким, какой ты есть.

– Об этом я и говорю. – Ему нужно было, чтобы она поняла. – Ты увидела самые темные стороны моей натуры, но ты все еще здесь. Ты не убежала. В моей жизни был только один человек, который оставался со мной, – хотя, я думаю, ей много раз хотелось убежать, – но она ушла из-за моей неосторожности. – В голосе его звучала печаль. – Я всегда буду осторожен с тобой, Ли. Я сделаю все, чтобы тебе никогда не захотелось от меня убежать.

Он взял ее лицо в ладони и с благоговейным трепетом приник к ее губам. Ее имя трепетало у него на губах, легкое, как туман, воздушное, как пух одуванчиков.

По телу Ли пробежала дрожь, когда она осознала всю силу нежности Ника, немного пугаясь ее глубины. Он заставлял ее ощущать себя самой хрупкой и ценной вещью на свете – милой перепуганной девочкой, которую никогда не понимали собственные родители. Он прикоснулся к ней так, словно хорошо знал ту маленькую девочку, а не только взрослую женщину, которой она стала… взрослую женщину, которой по-прежнему требовалась ласка.

– Прости, что я в тебя стреляла, – внезапно прошептала она. Он чуть не рассмеялся в ответ.

– Я рад, – сказал он, и его глаза вспыхнули синим пламенем. – Это означает, что все худшее у нас позади. Мы больше никогда не сделаем друг другу больно.

Его слова эхом отдались в ней, превращаясь в клятву. Мы больше никогда не сделаем друг другу больно. Она улыбнулась ему.

Ник поднес ее руку к губам и прикусил нежную кожу ладони, его зубы оставили розовые отметины.

– Разве что вот так, – пообещал он ей. – Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?

– Могу себе представить!

– Нет, кроме этого.

Улыбка тронула его губы, но свет истинных чувств лился из глаз. Чистый и ясный, как дождевая вода, он был смешан с болью и надеждой и всеми другими чувствами, с которыми он так долго боролся.

– Я хочу бодрствовать целую ночь, – сказал он. – И хочу увидеть восход солнца… вместе с тобой.

Notes