Он не знал, плакать ему или смеяться. Своим смущенным отказом от любви к нему доктор Ли Раппапорт призналась всему миру в обратном. Она поколебала его мир. Но и определила его судьбу.
Дикий шум сразу же обрушился на нее в коридоре за дверями зала суда. Она оказалась не готова к нападению прессы и попыталась пробраться к выходу. На нее налетели со всех сторон, перед ней мелькали чьи-то лица, плечи, руки, все безжалостно теснили друг друга, стремясь добраться до нее. Образовалась жуткая давка.
– Пожалуйста, – попросила она, прижимая кейс к груди. – Дайте мне пройти. У меня нет никаких комментариев.
– Ваша помолвка расторгнута?! – прокричал кто-то позади нее.
– Без комментариев, – умоляюще проговорила Ли.
До выхода было меньше двадцати футов, но она не могла их преодолеть! У двери стоял охранник. Прикрываясь своим чемоданчиком, как щитом, она пригнула голову и начала проталкиваться сквозь густую толпу. Если она доберется до него, он ей поможет.
– Сюда, мэм.
Кто-то крепко схватил Ли за руку и потащил за собой в противоположном направлении. Сначала она не поняла, кто это, только по голосу определила, что мужчина. Он уводил ее от этого столпотворения, похоже, к другому выходу.
– Куда мы идем? – спросила Ли, как только мужчина оказался к ней достаточно близко. Она не узнавала своего спасителя, а его спортивного покроя пиджак, солнечные очки и квадратный подбородок спокойствия не прибавили.
– Мне велено вызволить вас, мэм. Идемте сюда. Оглянувшись на беснующуюся позади толпу, Ли, вздохнув, выбрала меньшее из двух зол. Мужчина открыл дверь и быстро протолкнул Ли вперед, одновременно оттесняя журналистов, норовивших протиснуться в узкий коридорчик за дверью. Когда дверь захлопнулась, отрезав шум и крики, Ли, если бы у нее было время, вздохнула бы с облегчением. Она и забыла, как благословенна тишина.
Освещен коридор был слабо, и Ли ослепла от яркого солнца, когда ее спаситель открыл дверь на улицу в другом конце коридора. Тридцатипятиградусная жара навалилась на нее со всей тяжестью.
– Такси, мэм, – сказал мужчина, указывая на желтый автомобиль, скромно припаркованный у тротуара. Когда задняя дверь такси открылась, Ли увидела, что несколько репортеров выскочили из-за угла здания суда. Она побежала к машине, и когда добралась до нее, пот струился по ней ручьями.
Ли еще садилась в машину, а водитель уже завел мотор. Когда Ли пришла в себя и повернула голову посмотреть, кто ее спутник, было уже поздно. Машина неслась по Хилл-стрит, а рядом с ней сидел человек, которого она меньше всего хотела сейчас видеть, а может, и никогда.
– Прости меня, Ли, – сказал Доусон. – Я пытался предупредить тебя, что может произойти.
Ли с размаху поставила между ними кейс. В такси воняло грязными ковриками и потом, но это было лучше, чем запах сидевшего рядом с ней человека. Кожа Доусона была бледной и влажной qt напряжения, глаза за стеклами очков от Армани казались огромными, но Ли не испытывала никакого сочувствия. Ее лицо пылало от гнева ничуть не меньше, чем от жары.
– Ты пытался предупредить, что собираешься выставить меня на публичное осмеяние? – спросила она. – Что ты собираешься вывалять в грязи мою профессиональную репутацию? Доусон, это окажется во всех газетах страны! Я стану посмешищем. Моя издательница, возможно, аннулирует договор со мной!
С безрассудным жестом, что было для него совершенно нехарактерно, Доусон нагнулся и достал букет цветов.
Ли была настолько поражена, что оттолкнула это воплощение смехотворной просьбы о примирении.
– Ты с ума сошел? Ты что, не понимаешь, насколько оскорбительны твои цветы? Я не хочу, чтобы мне устраивали ловушки, Доусон, особенно мой собственный жених!
– Все было не так, Ли. Я просил Клару не использовать это.
– Ну а она использовала! Что дает тебе прекрасный повод ее уволить. Она не выполнила прямого приказа.
Где-то в глубине души Ли понимала, что ведет себя по-детски, но ей было все равно. Увольнение было наименьшей карой, какую она могла придумать для Клары Санчес.
Доусон избегал ее взгляда. Ли увидела, как подпрыгнул его кадык, когда он сглотнул, и поняла, что еще не знает самого худшего.
– В чем дело? – спросила она, отталкивая его, когда он попытался взять ее за руку. – Говори, Доусон.
– Я велел Кларе не использовать это, если только ситуация не станет крайней, понимаешь? Я приказал ей ни под каким видом не пользоваться этой информацией, если только не настанет конец света. Я не знаю, что случилось. Должно быть, твои показания оказались настолько убедительными, что она решила – пришло время бросить бомбу.
Капля пота скатилась по его виску.
От ярости Ли даже не могла говорить. На глазах у нее выступили слезы, и на какое-то мгновение она подумала о том, чтобы выпрыгнуть из машины. Когда она наконец обрела дар речи, то голос дрожал от злости и неверия:
– Значит, вот как? Моя карьера и мой покой не имеют никакой ценности, просто это еще один гвоздь в крышку гроба Ника Монтеры?
– Все имеет ценность, Ли, и в первую очередь наши отношения. Я все продумал. Мы устроим пресс-конференцию и вместе покажем, что мы заодно. Я подниму вопрос о тактике Клары. Я категорически заявлю, что ничему не верю, ни единому слову. Мы объявим дату нашей свадьбы, расскажем о наших планах…
– Свадьбы не будет, Доусон. Пораженный, он подался к ней:
И внезапно Ли поняла, в чем дело и в чем всегда было дело. Сожаление в глазах ее жениха не имело никакого отношения к чувству вины за содеянное. Он искал ее прощения не потому, что причинил ей боль. Он пытался избежать собственной боли – боли, связанной с потерей ее, Ли, и социального статуса, который она несет с собой. Социопат действует в своих интересах, часто не задумываясь и не сожалея о том, чего это будет стоить другим людям. Ника Монтеру можно было оправдать тем, что он пережил в детстве. Интересно, а как мог бы оправдаться Доусон?
– Вполне серьезно. – Голос Ли смягчился и сделался печальным, когда она осознала, как глубоко ее это поразило. – Даже если бы я смогла простить тебя, Доусон, у нас все равно ничего бы не вышло. Я не хочу становиться женой окружного прокурора. Я не хочу жить исключительно твоими интересами. Я не собираюсь жертвовать всем ради твоей карьеры.
В его глазах закипел гнев.
Теперь Ли поняла, что еще им двигало. Ревность, как она и подозревала.
– Я ничего не отшвырнула ради него. Я взялась за это дело, потому что ты убедил меня. Это было моей первой ошибкой – и роковой. Мне надо было предвидеть остальное. Пожалуйста, остановитесь! – попросила она водителя. – Я хочу выйти.
Ли открыла дверцу еще до того, как машина остановилась. Доусон попытался удержать ее, в его охрипшем голосе звучало сожаление:
– Я не позволю тебе это сделать, Ли.
– Все уже сделано, Доусон. И это сделал ты.
Она пресекла его попытки остановить ее, подхватила кейс и, выбравшись из такси, огляделась в недоумении. Она не знала, где находится.
Дверь захлопнулась, оборвав его голос. Исполненная решимости убежать от него, Ли покрепче ухватила свой чемоданчик и поспешила к похожему на деловой центр зданию. Ступеньки привели ее в обширный внутренний двор, где она помедлила у небольшого фонтана. В воде плескались два голубя. Она покачала головой и двинулась дальше. Даже это она не смогла сделать как надо! Достойно порвать с этим негодяем.
Она чувствовала себя несчастной, и, похоже, это ощущение, заставило ее бродить по кругу, поглядывая туда, откуда она пришла. «Я ищу его, – сообразила Ли, – смотрю, не преследует ли он меня». Но что было еще хуже, она чувствовала себя слишком слабой и беззащитной, чтобы капитулировать, если бы он появился. Ее карьера и личная жизнь лежали в руинах. Все, с чем она связывала свои надежды и мечты – ее имя, ее репутация, – все то, что она большего всего ценила и чем больше всего дорожила в жизни, все это пошло прахом.
Мгновение спустя, стоя на верхней ступеньке лестницы, она увидела, что такси уехало. Доусона нигде не было видно.
Глава 19
В ее гостиной царили темнота и тишина, как в морге, и именно этого Ли и хотелось. Она нарочно выключила свет, телевизор, все, что могло напомнить ей о том, что за дверью продолжает бурлить обычная жизнь. Она даже отключила настенные часы с маятником, потому что хотела, чтобы весь мир остановился в этот день… в день, когда остановился ее мир.
Когда она приехала домой в день суда над Монтерой и предательства Доусона, ее единственным желанием было преодолеть этот ужас, перешагнуть через роковые ошибки и начать все сначала. Но остальной мир, поняла она, упивался ее горем, и после того как Ли целый вечер лицезрела себя по всем телеканалам и выслушивала зловещие предсказания в отношении судьбы Ника, она вытащила вилку из розетки.
Его признают виновным и приговорят к смерти.
Только почему ей кажется, что это она собирается умереть?
Последний час она сидела в одной ночной рубашке на ворсистом бирманском ковре, привалившись к дивану и вытянув ноги. Для развлечения она слушала телефонные звонки. Автоответчик уже был переполнен сообщениями, а когда она попыталась отключить звонок, то сломала переключатель. Телефон нельзя было заставить замолчать, вытащив вилку из розетки, но вероятно, придется сделать это, с корнем вырвав соединение из стены.
Это обстоятельство ее радовало. Она уже насчитала тринадцать звонков. Еще два – и ее аппарат закончит свои дни в мешке с мусором.
– Один, – сказала она, неловко вставая на ноги. И второй, и третий звонок уже прозвучали, пока она добралась до столика, и когда она стала шарить в темноте, ища шнур, то столкнула телефон со стола.
– Ли! – крикнул кто-то, когда трубка, соскочив, ударилась об пол. – Ли, ты здесь?
Ли вздрогнула. Ее переполняло отвращение к непрестанно звонившему телефону, и она не хотела даже дотрагиваться до него. Поэтому упала на колени и, наклонившись, прислушалась. Женщина продолжала взывать к ней, и Ли узнала свою помощницу.
– Нэнси? Что случилось?
– Ли! Боже мой, Ли! Где ты? Я звоню тебе весь вечер. Ты смотрела телевизор? Ты следила за судом?
За судом! Ли свернулась в позу эмбриона. Если слушания закончились и его признали виновным, она не хочет об этом знать.
– Он свободен, Ли! Ник Монтера свободен!
Ли замерла, не веря услышанному. Она не верила. Она боялась этому поверить!
– Ли, ради Бога! Ты здесь? Включи телевизор. Там показывают запись показаний Полы Купер. Она стала сегодня неожиданным свидетелем защиты!
Ли резко поднялась, сначала на колени, потом на ноги. Она не смогла найти в темноте пульт телевизора, но ей удалось открыть панель, и она наугад стала нажимать на кнопки, пока не засветился экран. В потрясенной тишине, слыша доносившиеся из трубки крики Нэнси, Ли смотрела, как на экране появляется залитое слезами лицо Полы Купер. Она сидела на свидетельском месте, и ее допрашивал Алек Саттерфилд.
– В ту ночь, когда была убита Дженифер Тейрин, чуть не умерла еще одна женщина, – говорил Саттерфилд. – Не могли бы вы сказать нам, кто это был, мисс Купер?
– Это была я. – Лицо Полы стало пепельно-серым, глаза огромными и запавшими. – В ту ночь я пыталась покончить с собой.
Она стала рассказывать, как ее бросил друг и она впала в уныние. И перерезала себе вены, потом испугалась и позвонила Монтере, который приехал к ней и отвез в больницу. Потом доставил к себе и просидел с ней всю ночь, пока она спала.
– Я заставила его пообещать, что он никому об этом не расскажет, – сказала Пола. – Моя карьера модели только-только стала набирать обороты. Я подписала договор с косметической компанией на рекламу шампуня и боялась, что меня уволят, если разразится какой-нибудь скандал.
Она отбросила назад длинные роскошные волосы, словно рекламировала шампунь.
– Я знала, что Ник не убивал Дженифер. Не мог. Они действительно поссорились, но он уехал задолго до того, как ее убили. Он был со мной, когда это случилось. – Она с мольбой повернулась к присяжным: – Я все надеялась, что его оправдают без моего вмешательства, но когда увидела, как все оборачивается…
Вмешался ведущий новостей, объясняя, что следующим защита вызвала служащего отделения неотложной помощи одной из клиник. Молодой человек подтвердил рассказ Полы и сообщил, что она была на приеме той ночью. Он также узнал в Нике сопровождавшего ее мужчину.
– Благодаря этим показаниям сегодня вечером Ник Монтера был освобожден. Мы поймали его, когда он выходил из здания суда после процесса. Вот что он сказал…
На экране появились Ник и команда его защиты, пробиравшиеся сквозь толпу. Журналист прокричал:
– Куда вы теперь направитесь, мистер Монтера? Ник выдавил слабую улыбку.
– Во всяком случае, не в Диснейленд, – ответил он. – Я очень рад, что меня оправдали, но мы так и не узнали, кто убил Дженифер Тейрин. Я собираюсь выяснить, кто это сделал.
Объектив камеры надвигался на него, пока его глаза не заполнили весь экран, словно две кобальтовые звезды. Ли хотела отвернуться, но не смогла. Казалось, эти глаза смотрят прямо на нее, передавая какое-то телепатическое сообщение. Когда она наконец отвела глаза, темнота ее гостиной оказалась окрашена в синий цвет. Он свободен.
* * *
Звук напоминал рокот заходящего где-то в отдалении на посадку вертолета. Вырвавшись из глубокого сна, Ли попыталась сесть в кровати, в висках у нее вибрировал звук низкой частоты. Он был приглушенный и рокочущий, как гул барабана или грома.
Она повернулась на бок, полусонная и дрожащая от выступившей на теле испарины. Голые руки и ноги покрылись «гусиной кожей». Видимо, из-за нестерпимой жары она откинула во сне покрывала. За последние сутки жаркие денечки вполне оправдали свою репутацию, сделав погоду тихой и душной.
Ли даже не подумала о том, что можно чего-то опасаться, вставая со своей кровати с пологом. Она была слишком занята этим звуком. Шторы были задернуты настолько плотно, что было не понять – день на дворе или ночь, но в комнате приятно пахло малиновым чаем со льдом, который она оставила недопитым на ночном столике.
Грохот уже прекратился, когда она открыла дверь спальни и вышла в коридор, но любопытство ее было разбужено, поэтому она накинула халат, который держала в руке, и отправилась на разведку. В доме было темно и душно, но настолько тихо, что ей стало не по себе. Может, шум ей только приснился, но она так не думала.
Ли включила настольную лампу на столике в гостиной, и комната озарилась мягким светом. Все, похоже, находилось на своих местах. Черная фарфоровая собака, которую мать привезла ей в подарок из своего путешествия на Восток, сидела в прихожей на выложенном плиткой полу рядом с пальмой в кадке. Серебряный поднос на кофейном столике, на нем графины с бренди и амаретто. Даже пунцовые декоративные подушки на диване лежали точно в том порядке, как она их оставила.
Но теперь раздался новый звук – мягкий стук, который позвал ее к входной двери. Похоже было, что кто-то стучится. Не снимая цепочки, она приоткрыла дверь и посмотрела на улицу. Тихий дождик делал весеннюю ночь прозрачно сияющей.
Так вот что это, подумала она улыбаясь. Гроза. В это время года грозовые дожди были такими же шумными, как и краткими. Удовлетворенная тем, что разрешила эту загадку, Ли захлопнула дверь и уже готова была закрыть ее на задвижку. Но какое-то неясное ощущение заставило ее остановиться и подумать над тем, что она только что увидела. Осталось еще что-то нерешенное, какой-то образ, который она скорее почувствовала, чем заметила.
Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Платаны, росшие вдоль подъездной дорожки, отбрасывали густую тень, затрудняя обзор, но на дороге будто бы стоял человек Она вцепилась в подоконник.
Там действительно кто-то стоял. Он стоял, прислонившись к автомобилю, припаркованному у тротуара, руки засунуты глубоко в карманы пальто, он смотрит на ее порог.
Стоит под дождем…
Смотрит на ее порог…
Как давно он там?
Тени скрывали его лицо, но она и так знала, кто это. Его лицо, каждая его черточка стояли у нее перед глазами. У Ли до боли свело скулы. В четыре часа утра рядом с ее домом под дождем стоял Ник Монтера. Это не укладывалось в сознании, но она все же осознала это. С самой первой встречи в гараже их отношения были предопределены, хотя она не могла объяснить это ни тестами, ни психологическими портретами. Они строились на уровне интуиции, первобытной и мощной.
Ли-клиницист знала о Нике Монтере все, что можно. Он был воплощением всех темных грез, которые когда-либо посещали ее, красивым, чувственным отклонением от нормы, явившимся из ее подсознания. Ничем другим нельзя было объяснить ту власть, которую он над ней приобрел. Ли-женщина знала о нем только одно: он – мужчина. Особь мужского пола, олицетворявшая мужественность и животное начало. Эта правда давила на ее женскую сущность, как земное притяжение. Ничто не имело значения… и здесь таилась опасность. Ее одержимость была чем-то большим, чем тайная мечта. Она была сексуальной, химической. Он был там. И все в нем притягивало ее, даже ее страхи.
Парадная дверь тихонько скрипнула, когда она открыла ее, и этот звук отозвался в ее нервах, жалобный и боязливый.
Дождь перешел в искрящуюся морось. Ли словно окутало паутиной, когда она сошла с крыльца. Она помедлила, но лишь для того, чтобы вздохнуть поглубже, прежде чем двинуться по дорожке. Она вздрогнула, попав босыми ногами в прохладные лужицы. Ночь была довольно теплой и неподвижной, однако Ли почувствовала, как по телу побежали мурашки.
Он, не двигаясь, смотрел, как она идет к нему Его неподвижность напугала ее. Оскорбленная часть натуры Ника Монтеры жаждала вырваться на волю, и не это ли привело его сюда? Все его вспышки насилия были направлены на нее, поэтому приближение к нему могло быть связано со страшным риском. Но что-то в душе Ли, сам этот страх, сводящий желудок, заставляли ее двигаться вперед.
На нем были пальто, джинсы и белая футболка. Серебристые набойки на носках его ковбойских сапог сверкали как звезды, когда на них падал свет. Он был насквозь мокрым. Теперь она это увидела. Когда он поднял голову, вода побежала по лицу, капая с подбородка. Капли дрожали у него на губах. Сверкали в волосах, от них слиплись его длинные ресницы.
Вид у него был мистический, он казался этаким современным колдуном, вызывающим дождь.
Ли никогда не видела ничего прекраснее дождя, блестевшего на его лице и сделавшего его волосы совершенно черными. Дождь подчеркнул все черты его лица, ничуть их не смягчив, а, напротив, заострив скулы и углубив тени.
Она остановилась на дорожке в двадцати футах от него. Легкое движение – он приподнял голову – вывело ее из транса. Внезапно Ли всеми чувствами ощутила – его, себя, все, что их окружало. Воздух был напоен душистым запахом мокрой земли и свежескошенной травы. Ночь была тихой, как небеса после бури. И на ней была лишь полотняная рубашка и такой же халат.
Она тоже промокла. Промокла и дрожала в лунном свете.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Кроме того, что заклинаю дождь? – В его голубых глазах заплясали искорки. Даже его медлительная насмешливая речь не могла их погасить. – Видимо, трезвею.
– Ты пил?
Он откинул назад волосы и глубоко засунул руки в карманы плаща.
– Я бы сказал – праздновал.
– Значит, ты…
– Нет, не пьян. Не так, как ты думаешь.
Он внимательно смотрел на нее, впитывая взглядом капли на ее лице и шее, быстро стекавшие по груди за вырез ночной рубашки. Халат Ли был распахнут, и рубашка начала намокать и липнуть к телу, сделавшись местами прозрачной. Ли почувствовала, как наливаются ее груди. Она чувствовала, как натягивается ткань, и, когда сдвинула материю, глаза его зажглись голодом. Это было видно даже в темноте.
– Я уеду, если хочешь, – сказал он. – Только скажи, и я уеду.
Его голос звучал так, что казалось, будто именно этого он от нее и хочет.
Его лицо стало напряженным – он пытался сдержать свои чувства. Но из-за капель дождя на щеках и длинных ресницах можно было подумать, что он плачет.
У Ли сжалось сердце. Она знала – нельзя поддаваться внезапным чувствам, но при виде его она испытала такое облегчение, такое немыслимое облегчение, так обрадовалась, что он на свободе… Подобный импульс был чистым безумием, но ей захотелось стереть эти капли-слезы, дотронуться до его губ и заставить его улыбнуться. Ей до боли захотелось это сделать.
– Ник, что ты делаешь здесь в четыре часа утра? – спросила она наконец, не придумав ничего более нежного. – Чего ты хочешь?
– Боже… – Он рассмеялся быстро, хрипло. – Да многого. Хочу съесть этот чертов гранат и… так, что еще? Хочу распевать оперные арии, принимая душ, и войти голым в море. – У него на скулах заходили желваки. – Есть еще кое-что, Ли. Еще одна вещь, которую я хочу сделать…
Она боялась поднять на него глаза.
Вода блестела на тротуаре между ними, стекала ручейком с ее халата, образовав у ее ног лужицу. Под ногами у нее хлюпнуло, когда она двинула пальцами, и это заставило ее на мгновение замереть. Она удивилась своим ощущениям: ступни замерзли и сделались очень чувствительными, но в то же время горели как в огне. Вся она, казалось, состояла из воды, собиравшейся в лужицы и хлюпавшей и в то же время кипевшей энергией.
Рукам вдруг стало холодно. Внезапно дождевая морось сделалась холодной. Мысли смешались.
– Ли…
Она как во сне наблюдала, как он вынимает руки из карманов и отталкивается от автомобиля.
– Нет, – произнесла она, пытаясь придумать, как его остановить.
Он двинулся к ней, и ее тело отреагировало на это как на физическую угрозу. Дыхание стеснилось, во рту пересохло настолько, что она не могла даже сглотнуть. Эти сигналы появлялись немедленно. Каждый раз, когда он приближался к ней, она не знала, противостоять ему или спасаться бегством. Только на этот раз угроза была настоящей. Она больше не была его врачом. Их не разделяли этические или юридические барьеры, ничто не могло помешать ему сделать то, что было у него на уме, если только она не найдет способ… Ее поразила ирония ситуации. У нее нет никаких шансов сделать это!
Непонятная обволакивающая беспомощность охватила ее, когда она отвела взгляд. А что у него на уме? Она перебрала разные возможности, но понять времени не было. Ощущение тепла на груди привлекло ее внимание.
– Тебе несладко пришлось на суде, – заметил он.
– Да, – почти автоматически ответила она. Он прикасался к ней. Кончиками пальцев гладил сквозь ткань рубашки ее ключицу.
– Ты хорошо держалась.
– Нет, я не выдержала.
Если бы это был кто-то другой, если бы он касался чего-то другого, она, может, и остановила бы его. Но он был настолько поглощен этим, как художник, изучающий новый материал, и в конце концов, ключица – такая невинная часть тела.
Она стала считать его прикосновения, отмечая размер захватываемой поверхности, постоянно изменяющееся давление. Она делала это в ответ на лихорадочную точность своей нервной системы. Она даже считала секунды между прикосновениями, отмечая их тысячные доли… дожидаясь следующего прикосновения.
Но когда его пальцы остановились, когда они скользнули к ее шее, она сдавленно вскрикнула. Уже невозможно было смотреть на происходящее как бы со стороны. У нее слишком кружилась голова. Сердце выпрыгивало из груди. Все в ее сиюминутном мире, даже следующий удар сердца, казалось, устремилось к конечной точке – к его ладони.
Она отвернулась от него… и почувствовала его прикосновение к своей спине.
– Ли… – Его голос упал до шепота, хриплого от страсти. – Не отворачивайся от меня. Никогда этого не делай.
Она закрыла глаза, содрогнувшись всем телом. Прохладная испарина перемешалась с каплями дождя. Она вымокла с головы до пят. Все ее тело покрылось сладкой пахучей влагой, включая теплую влагу между ног.
«И почему мне не отвернуться? – подумала она. – Что ты сделаешь, Ник? Убьешь меня?» Внутри ее поднялся страх, но она испугалась не за свою жизнь. Она услышала нечто в его голосе, отголосок того желания, что жило в ней. Ей почему-то стало страшно, что ему может быть так же больно, как ей, что его сжигает такая же потребность. Возможно, она испугалась потому, что точно не знала, кто ему нужен. Она или какая-то несбыточная мечта о девушке из его прошлого? Хотел ли он Ли Раппапорт? Или для осуществления его мечты подойдет любая блондинка из хорошей семьи?
– Ли… повернись. Посмотри на меня.
Он провел пальцами по ее голой руке, наэлектризовав ее. И хотя она попыталась его остановить, в ее мозгу вспыхнула картинка – они занимаются любовью, его сильное тело движется на ней. Видение было смазанным, неясным, но темный образ воспламенил ее воображение. В их совокуплении присутствовало утоление голода, прекрасная животная страсть. Его нагота безумно возбуждала и представала перед ее мысленным взором во всех подробностях. Она откуда-то знала, как он выглядит, что она почувствует при виде его наготы. И это знание исходило из глубины ее существа. Оно снова вернуло ее к блестящему дождю. Яркому, жгучему дождю.
Ли захотела повернуться, но он не дал ей.
– Не двигайся, – попросил он. – Только наклони голову. Она пребывала в недоумении, пока не почувствовала, как Ник убирает влажные волосы с ее шеи. Прикосновение его ладоней к ее разгоряченной коже было прохладным и шелковистым. Она слегка наклонила голову и почувствовала, как что-то похожее на пушинку коснулось ее шеи. Она не смогла бы с уверенностью сказать, он это коснулся ее или туман, но ощущение оказалось на удивление приятным. Она еще ниже наклонила голову.
Его пальцы скользили по ее коже, и она слышала его глубокие вздохи и чувствовала его теплое дыхание на своих волосах. От него слабо пахло табаком и дорогой выпивкой. Скотчем, подумала она. Ее мысли становились все более мягкими и гибкими, как и ее мышцы. Что бы он ни делал, это было безумно сексуально. Скоро она станет слабой, как котенок…
– Ох!
Ее пронзила боль, от которой она на мгновение замерла. От жгучего ощущения у нее перехватило дыхание, и если бы Ник не подхватил ее, она, вполне возможно, упала бы на землю. Ее как будто что-то укололо – когти или клыки, – и она вспомнила о пословице на футболке Ника: «Если укусит эта змея, лекарства в аптеке ты не найдешь».
– Что случилось? – спросила она, неловко поворачиваясь в его руках.
Он заслонял свет находившейся позади него луны, и Ли не могла видеть выражение его лица, но почему-то представила себе его резким, как этот укус. Что он с ней сделал? Ей стало нехорошо, голова закружилась.
Шея сзади горела. Она дотронулась до нее, но ничего не нащупала.
– Это ты сделал?
– М-м-м… змея.
Он держал ее за руку, и серебряный браслет блестел у него на запястье. Вокруг змеиной головы мерцала непонятная аура. Это ее укусило? А что еще могло это быть… за исключением его самого? Ли казалось, будто в ее организм ввели яд и он притупляет ее чувства. Взгляд ее туманился, ноги подгибались. Или она просто таким образом реагировала на него, на его близость? Надо отодвинуться. Она подумала об этом.
– Останься со мной, – попросил он, обволакивая ее своим голосом, как чарами волшебника.
– Не могу. Что-то случилось, у меня кружится голова.
– Ты возбуждена.
– Да? – Она подняла на него глаза. – Да. – Он поднес к ее лицу ладонь, словно она была диким существом, которое он успокоит своим прикосновением. Ее веки отяжелели, ноги ослабли. Она мечтала о том, чтобы Ник Монтера ее покорил, чтобы он успокоил ее сердце. Она думала о нем и разные страшные вещи, что он, например, способен на убийство. Он может даже убить ее. И хорошо, решила она; ее мысли лениво скользили одна за другой. Она готова умереть. Все лучше, чем быть такой окоченевшей, а без него она будет именно такой.
– Ты нравишься мне такая, – проговорил он. – Одурманенная. Возбужденная.
Он стал наклоняться к ней, взяв ее лицо в ладони и не давая отвернуться, если бы она захотела. Но она не хотела, Она с готовностью откинула голову. И с несвойственной ей импульсивностью протянула к нему губы, и готова была отдать ему все, что в ее власти. Когда он наклонился, чтобы принять этот дар, она подавила звук в горле. Его место занял вздох… мягкий, судорожный, сладкий.
С первым прикосновением его губ не могло сравниться ни одно интимное соприкосновение с другим человеческим существом в ее жизни. Оно было таким же стихийным, как разбудившая ее гроза, – простым, но глубинным. Запустив ладонь в ее волосы, он удерживал ее голову. Другой рукой завел ее руку за спину, удерживая там. Он пленил ее, но движения его губ на ее губах были такими же легкими и нежными, как шепот в ночи. Ей казалось, будто ее целует туман. Она переживала мучительное возбуждение, к ее приоткрытым губам словно прикасался пух одуванчиков, щекоча ее, скользя по щекам и дыша в уши. Его губы были пухом одуванчиков. Но ей уже хотелось большего. Его рта целиком. Крепкого поцелуя на своих губах.
Он оторвался от нее, проведя дрожащими пальцами по ее дрожащим губам.
– Теперь, когда у меня есть это, – сказал он, – я хочу остальное. Я хочу проникнуть в твой рот.
Да, она тоже этого хотела, хотя, пожалуй, не совсем поняла, что он имел в виду.
– Сопротивляйся, – попросил он.
Тогда она сжала губы, вызвав у него улыбку.