Ведьмы Эйлианана (№6) - Бездонные пещеры

Она открыла глаза. Дайд съежился между ее лапами, глядя на нее с благоговейным страхом. Изабо ухмыльнулась, чувствуя, как ее хвост начал колотить по бокам. Она напрягла мускулы, готовясь взмыть в воздух. До нее донесся высокий пронзительный свист, и она повернула свою увенчанную гребнем громадную голову.

Фэйрг с черной жемчужиной бросился к ее лапам, пронзительно крича. Изабо понимала каждое его слово.

— Пожалуйста, не надо! Это Фанд вызвала этот ураган. Не убивай ее. Ты не понимаешь…

Драконы могли видеть в обе стороны вдоль нити времени. Изабо склонила голову.

Та, которую ты зовешь Фанд, вызвала волну, опустошившую сушу на многие сотни миль. Теперь она вызвала этот ураган. Почему я не должна испепелить ее своим пламенем?

— Я люблю ее! — воскликнул он.

Каждое существо, которое погибло этой ночью, кто-то любил. Почему твоя возлюбленная должна остаться в живых?

Он не мог ответить. Дракон сделал это за него.

Если я убью ее, ты будешь ненавидеть нас; если я пощажу ее, ты будешь благодарен. Если я убью ее, ее смерть принесет горе. Если я пощажу ее, это принесет радость. Этих причин вполне достаточно. Кроме того, твоя возлюбленная страдает, вызывая этот шторм, как страдала и в прошлом. Я положу конец страданиям.

Изабо взмахнула своими великолепными крыльями и взмыла в грозовое небо.

Никогда еще ее силы не подвергались такому испытанию. Сила ветра была ошеломляющей. Он трепал ее крылья, сопротивлялся ее длинному извилистому телу, вонзался в нее молниями. Изабо продолжала полет, используя собственную скорость урагана для того, чтобы помочь ей облететь вокруг края воронки и устремиться к морю.

Лишь самая верхушка Острова Богов все еще выступала из воды, хотя прилив, вызванный волной, уже начал потихоньку отступать. Над вершиной мелькнул луч зеленого света, заиграв на нижней поверхности облаков. Изабо сложила крылья и камнем понеслась по направлению к ней.

Она ясно видела небольшую группку жриц, жмущихся друг к другу на крошечном уступе над водой. Над источником зеленого света склонилась тоненькая девушка, положив обе руки на сияющую зеленую сферу. Вокруг нее стояли жрицы, держа одну руку на своей ночесфере, а другую — на ночесфере соседки. Они пели.

Изабо появилась так стремительно, что они даже не успели заметить ее приближения. Когда ее тень накрыла их, они подняли головы и в ужасе завопили. Изабо схватила девушку в когти, изрыгнув длинный язык пламени. Снова и снова она налетала на остров, испепеляя жриц своим огненным дыханием. Все это время девушка безжизненно висела у нее в лапах. Изабо могла лишь надеяться, что она просто потеряла сознание от страха.

Наконец она поняла, что на острове больше не осталось никого живого. Она издала громкий торжествующий вопль, принявшись кувыркаться от радости, потом понеслась обратно к горам.

Хотя молнии время от времени все еще сверкали, а ветер ревел, ужасная вращающаяся воронка распалась. Там, где ее колышущийся хвост касался земли, тянулась полоса полного опустошения. Стволы деревьев были расколоты в щепки, великанские валуны сорваны с земли и разбиты в мелкие камешки. От Киннейрда не осталось ничего, кроме нескольких разрушенных стен.

Изабо летела вдоль полосы разрушения всю дорогу до гребня. Она кончилась в опасной близости от «Королевского Оленя», который чуть наискось стоял на холме, все еще гордо подняв все мачты и почерневший парус.

Изабо закружила над кораблем, готовясь приземлиться, но внезапно из облаков, собравшихся над горами, вылетело семеро драконов. При их виде сердце у нее ушло в пятки. Они неслись к ней с угрожающей скоростью, вытянув шеи. Огромный бронзовый, летевший первым, раскрыл челюсти и выплюнул огромную струю огня. Изабо увидела, как язык пламени приближается к ней, почувствовала его жар, ударивший ей в лицо. Она зажмурила веки, ожидая, что ее кожа вот-вот покроется волдырями и обуглится в языках охватившего ее пламени. Но не ощутила ничего, кроме капель холодного дождя, начавших барабанить по ее чешуйкам. Она открыла глаза.

Семеро драконов летали вокруг нее, насмешливо поблескивая топазово-золотыми глазами.

Ты должна знать, что мы могли сжечь твои кости дотла, если бы пожелали.

Я знаю.

Мы не пожелали этого. Прими еще раз наш облик, и мы можем больше не оказаться столь милосердными.

Я знаю. Мысленный голос Изабо дрожал, даже она сама это слышала.

Драконы расхохотались и снова унеслись прочь, а Изабо, кружась, медленно опустилась на грязную пустошь, еще недавно бывшую полем боя.

Она легко приземлилась, аккуратно положив бессознательную девушку на землю, прежде чем принять свой собственный вид. Ее кольнула острая боль сожаления, ибо облик дракона был самым величественным и поразительным из всех, которые ей довелось принимать. Она почувствовала, как ее сознание сжалось, утрачивая все знание разума дракона, и изо всех сил попыталась сохранить хоть что-нибудь из того, что постигла своим собственным разумом. Но это оказалось практически неосуществимо, в особенности после той волны усталости и головокружения, которая накатила на нее.

Дайд добежал до нее первым. Он крепко обнял ее, крича:

— У тебя получилось! Получилось!

Лахлан и Изолт были следующими.

— Ты спасла нас всех! — воскликнул Ри. — И в облике дракона! Кто бы мог поверить, что ты сможешь превратиться в дракона?

Изолт ничего не сказала, лишь крепко обняла ее, прижавшись лбом ко лбу Изабо.

По всему полю боя люди и фэйрги кричали и радовались. Хотя все еще дул порывистый ветер, швыряющий мокрый снег им в лица, темнота рассеялась. Был рассвет. Драконья Звезда клонилась к горизонту.

Изабо внезапно сообразила, что совершенно обнажена. Она так устала, что у нее просто не осталось сил, чтобы обогреть себя при помощи магии, и она вся дрожала от холода.

— Моя… одежда, — прошептала она, клацая зубами. Колени ее внезапно подогнулись, и лишь руки Дайда не дали ей осесть на землю. Изабо увидела неподалеку кучку своей одежды и потянулась за ней. Она полетела к ней в руки, а Изолт помогла сестре натянуть ее, влажную и грязную.

— Давай вернемся на корабль, — сказала Изолт. — Там есть еда, и можно будет приготовить горячий чай. Мы все дрожим от холода. Боги, ну и ночка!

Изабо внезапно замерла, опустив руку в карман плаща.

— Ключ! — вскрикнула она. — Мой Ключ!

Она бросилась в грязь, лихорадочно шаря среди обломков. Магического талисмана Шабаша и след простыл. Она рвала одежду, ползая по земле на четвереньках, и, всхлипывая, рылась среди веток, листьев, дохлых рыб и грязи. Внезапно Изабо увидела перед собой пару мохнатых лапок. Она подняла глаза, вытерев слезы рукой.

Перед ней стоял Бран, беспокойно подергивая хвостом.

— Там, где силе нет пути,

Где напором не пройти,

Я дотронусь кулачком,

Справлюсь лишь одним щелчком,

— сказал он.

Изабо уставилась на него.

— Да, — сказала она резко. — Я ищу свой Ключ.

Он поднял связку колец и ложек, висевшую у него на шее. Среди них был и ее Ключ.

— Я охранял его, — похвалился он. — Он такой восхитительно красивый, что мне не хотелось, чтобы он потерялся.

Изабо протянула руки и ласково обняла мохнатого клюрикона.

— Спасибо, Бран, спасибо, — сказала она. — Не знаю, что бы я без тебя делала!

ЗАВЯЗАН ПОСЛЕДНИЙ УЗЕЛ

СВЯЗЫВАНИЕ

В капитанской каюте было дымно и шумно. Лахлан, бледный и осунувшийся, сидел за столом, повесив тяжелые крылья. Изолт сидела так близко к нему, как только позволяли приличия. Вокруг низ столпились лорды и прионнса, каждого из которых украшали свежие шрамы недавней кровавой битвы.

На другом конце стола сидели Майя, прикованная за запястье к подлокотнику кресла, и фэйрг, помогший спасти Лахлана. Его звали Принц Нила, он был единокровным братом Майи и единственным оставшимся в живых сыном Короля фэйргов. Он надменно посматривал по сторонам, такой напряженный, как будто малейшее движение могло заставить его броситься в бой. За спиной у него стояли два фэйргийских воина в одинаково гордых и подозрительных позах, держа трезубцы с длинными рукоятками из полированного дерева, инкрустированного драгоценными камнями.

— Значит, ты хочешь сказать, что желаешь заключить с нами мир? — недоверчиво спросил Лахлан. Майя перевела, и фэйргийский принц дал ответ, длинный и мелодичный.

— Он говорит: «На условиях», — перевела Майя.

— Что за условия?

— Священный Остров Богов никогда больше не должен быть осквернен ногой человека, — перевела Майя. — Фэйрги должны получить возможность беспрепятственно плавать в морях, охотиться на китов и тюленей. Пляжи и реки должны быть возвращены фэйргам, чтобы их женщины могли рожать своих детей в мире и покое. Люди не должны ни плавать в своих кораблях по морю, ни использовать его богатства, ни…

— Он спятил!

— Это уж слишком!

— Никогда не плавать в море, не ловить рыбу и не охотиться на тюленей!

Все прионнса разразились сердитыми возражениями, а герцог Киллигарри, синалар Блессема, рассмеялся. Его искреннее веселье заставило шум умолкнуть.

— Кто бы мог подумать, что фэйрги — прирожденные торговцы? — сказал он. — Предоставьте это мне, Ваше Высочество.

Изабо, будучи Хранительницей Ключа Шабаша и советницей Престола, присутствовала на предварительных этапах переговоров, но поскольку скоро выяснилось, что Принц Нила умеет торговаться столь же искусно и неуступчиво, как и герцог Киллигарри, она поняла, что переговоры затянутся на многие часы, если не на недели. Поскольку ее забота нужна была множеству больных и раненых, Изабо, велев Гвилиму послать за ней, если понадобится, снова отправилась к своим подопечным. Буба по своему обыкновению сидела у нее на плече. Во время урагана маленькая сова укрылась в лесу, и теперь была очень счастлива воссоединиться с Изабо. Она сидела, взъерошив перья и сонно моргая большими круглыми глазами. Буба была очень не прочь поспать-ух.

Изабо тоже не отказалась бы поспать-ух, но после страшных событий ночи сделать надо было очень многое, а она все еще не могла до конца прийти в себя, снова и снова переживая все произошедшее. Кометное колдовство, смерть Мегэн, спасение Лодестара Бронвин, ее собственный полет сквозь смерч в облике дракона. Это казалось настолько невероятным, что она сама не вполне верила, что это действительно случилось. Лишь бесконечные ряды раненых солдат и зрелище поваленного леса, открывавшееся с палубы «Королевского Оленя», убеждали ее в том, что все это не было каким-то чудовищным кошмаром.

Они похоронили мертвых в зябком свете зари. Задача эта была долгая и трудная, ничуть не облегчаемая горем и самообвинениями.

— Если бы только… — твердили люди, и Изабо вместе с ними. — Если бы только…

Мегэн Ник-Кьюинн похоронили у подножия великанского дуба, в лесу. Они успели лишь сложить над ее могилой небольшую пирамиду из камней, но Лахлан поклялся поставить памятник с высеченными на нем магическими символами Шабаша и рассказом о ее необыкновенной жизни, когда все немного успокоится. Донбег Гита все время бурных событий дня и ночи провел, припав к мертвому телу старой колдуньи, и отказался покинуть ее даже тогда, когда на ее наспех сколоченный деревянный гроб стали падать первые комья земли. Если бы Изабо не забрала его, то его похоронили бы вместе с ней. Но несмотря на все ласковые уговоры Изабо, он не соглашался покинуть могилу, и в конце концов все ушли, оставив его тихонько поскуливать на горке свежей земли.

Энит Серебряное Горло похоронили с такими же почестями под рябиной, где птицы, которых она так любила, собирались поклевать ягод и пели в ее зеленых ветвях. Джей, Дайд и Бран сыграли такой берущий за душу печальный ламент, что даже самые закаленные солдаты не удержались от слез. Изабо, во время похорон Мегэн не проронившая ни слезинки, горько рыдала. Она попыталась бы найти утешения в объятиях Дайда, но Дайд очень любил свою бабушку и больше, чем кто-либо другой, терзал себя предположениями «А если бы…». Но на подобные вопросы не было ответа, и он изливал свое горе и печаль в музыке.

Среди многих сотен погибших были и герцог Глениглз, адмирал Тобиас, Крепыш Джон, Каррик Одноглазый и, разумеется, Томас Целитель. Похороны заняли большую часть утра, но как только все было закончено, все почувствовали какое-то облегчение, как будто эта церемония действительно знаменовала окончание войны и начало новой эры мира.

Большинство беженцев благополучно добрались до селитровых шахт примерно в двадцати милях к северу. Огромные известковые пещеры, ведущие далеко в глубь горы, шахты могли служить укрытием столько, сколько это было необходимо. Те, у кого еще остались силы, отправились собирать дрова и искать провизию, которую могла дать эта долина. Многие существа спаслись от приливной волны в горных районах, и солдаты были уверены, что смогут набить достаточно дичи, чтобы дополнить их скудные запасы.

Тех, кто был слишком тяжело ранен, чтобы идти самостоятельно, перенесли на корабль, где ими занялись целители и ведьмы. Все палубы были так завалены соломенными тюфяками, что Изабо с трудом могла найти место, куда можно было бы ступить. Слушая стоны боли, глядя на умоляющие глаза и ужасные зияющие раны, она обнаружила, что ей недостает Мегэн и Томаса гораздо больше, чем она могла себе представить. Теперь вся ответственность лежала полностью на ней. Больше не было ни мальчика с чудесными способностями к исцелению, чтобы спасти тех, кому грозила смерть, ни старой колдуньи с почти четырьмя с половиной столетиями опыта и знаний, чтобы направить ее.

Несмотря на все их приготовления, у них уже кончались лекарственные травы, болеутоляющие мази и бинты. Ни она, ни остальные целители не спали вот уже двадцать семь часов, и так устали, что зашивали раны, ампутировали конечности и отмеряли лекарства совершенно механически. И, вдобавок ко всем трудностям Изабо, ее самая способная целительница впала в глубокую депрессию. Джоанна сидела в углу, уставившись в стену. Она даже не смыла ночную грязь и кровь и не сменила одежду, которая, высохнув, встала на ней колом.

Изабо присела рядом с ней.

— Джоанна, ты ничем не сможешь помочь мальчику. Он мертв. Но твоя помощь нужна многим другим. Ты можешь отпустить его и помочь мне?

Джоанна жалобно взглянула на нее.

— Он ведь был совсем мальчиком, маленьким мальчиком. И умер сейчас, когда война уже кончена, когда у нас наконец будет мир. Это несправедливо.

— Я знаю, — сказала Изабо, погладив девушку по волосам, жестким от грязи и с запутавшимися в них листьями. — Я знаю. Но жизнь не всегда справедлива. Мы рождаемся и умираем, и не в нашей власти выбрать время и вид своей смерти.

— Но он был совсем мальчиком. Он должен был играть в шарики и пятнашки с другими ребятишками, он должен был разбивать колени и рвать курточку, чтобы его мама бранила его… — ее голос перешел в рыдания.

— Но мы были на войне, — сказала Изабо. — На войне все не так, как должно быть. Эти люди не должны лежать здесь с распоротыми трезубцами животами и выколотыми кинжалами глазами. Ты должна не сидеть здесь, оплакивая мальчика, которого любила, а вязать у огня шапочку для своего малыша и мечтать о том, как он родиться. Я не должна быть здесь… — ее голос сорвался, и она сжала в руке Ключ, висящий у нее на груди.

— Но мы все здесь, — продолжила она окрепшим голосом. — Мы не можем выбирать обстоятельства, в которые судьба забрасывает нас, но можем выбирать, как реагировать на них. Ты дала мне силы и решимость, когда я нуждалась в них, Джоанна. Помнишь, как ты когда-то сказала мне, что нужно просто взглянуть в лицо своему страху и идти дальше? Так вот, с горем точно так же. Даже когда тебе кажется, что вырвали самое твое сердце.

Джоанна подняла на нее глаза.

— Ты тоже это чувствуешь? — Изабо кивнула. Джоанна вздохнула. — Что ж, думаю, мне лучше продолжить жить, — сказала она хрипло, медленно поднимаясь на ноги.

Оставив Джоанну руководить остальными целителями, Изабо взглянула на спящих детей и устало пошла обратно в капитанскую каюту. К ее удивлению, в переполненной маленькой комнатке царила атмосфера дружелюбия, чему, возможно, немало поспособствовало количество выпитого вина из морского лука. Фэйрги принесли с собой бурдюк из тюленьей кожи, полный бесцветной жидкости без запаха, а теперь он уже почти опустел. Один или двое из более молодых спали, положив головы на руки, а Мак-Синн, всхлипывая, в очередной раз рассказывал о своих страданиях, которые он пережил, потеряв семью и корону. Тринадцать прошедших с того времени лет не притупили его боль.

Нила встал и поклонился прионнса. Когда он заговорил, его мелодичные трели и свист были совершенно явно сочувственными.

— Мой брат говорит, что он тоже потерял всех, кого любил больше всех на свете. Он чувствует ваше горе, как трезубец в своем горле. Он жалеет, что прошлое не могло быть другим, и хотел бы, чтобы ваша семья была жива, как и те кого он любил. Он говорит, что чувствует глубокое сожаление о том, что его семья и его народ ответственен за такое глубокое и неутолимое горе, — перевела Майя с легким удивлением в голосе.

Мак-Синн прочистил горло.

— Что ж, слова вашего брата очень благородны. Очень благородны. Конечно, это не воскресит мертвых, но все же очень, очень благородно. — Он сделал еще один глоток вина и произнес, очень хрипло, — Скажите вашему брату, что я тоже очень сожалею, если был причиной смерти тех, кого он любил. Но мы все вели войну. Во время войны делается многое, о чем потом можно очень пожалеть.

Майя перевела, и Нила склонил голову, принимая извинение прионнса, пусть и несколько отрывистое.

Изабо проскользнула к своему креслу, слабо улыбнувшись Дайду, сидевшему напротив. Он ответил ей такой же улыбкой, хотя его мысли были явно заняты другим. Изабо с удивлением заметила, что лежащий на столе пергамент уже почти исписан убористым почерком. Она взяла его в руки и быстро пробежала глазами, хотя он был так испещрен перечеркиваниями и исправлениями, что его было почти невозможно прочитать. К ее удовольствию, уже начало вырисовываться какое-то подобие соглашения между людьми и фэйргами. Хотя очевидно было, что очень многие вопросы еще только предстояло обсудить и утвердить, совет по примирению уже прошел большой путь в направлении прочного мира. Обе стороны признали совершенные злодеяния и согласились с обвинениями, что еще шесть месяцев назад показалось бы Изабо совершенно невозможным.

Все отчаянно нуждались в отдыхе. Совет прервался вскоре после того, как Изабо вернулась туда, и Лахлан с Нилой сделали вежливые жесты признательности и обещания вернуться к переговорам как можно скорее. Лишь тогда обессиленный Ри отправился в постель, а Изолт повела полупьяных лордов искать себе какую-нибудь койку где-нибудь в другом месте переполненного корабля.

Спать-ух?

Изабо улыбнулась и погладила мягкие перышки Бубы. Спать-ух скорее-ух…

Она медленно поднялась на полубак, зная, где можно найти Дайда. Он сидел над бушпритом с гитарой в руках и смотрел на опустошенную долину. В центре всего разгрома блестело расплавленным золотом озеро, отражая цвета заходящего солнца. Почему-то оно казалось слишком красивым, как будто ничто не могло сиять в такой ужасный день.

Изабо села рядышком с Дайдом, положив голову ему на плечо. Он наигрывал какую-то нежную и жалобную мелодию. Изабо узнала в ней песню, которую особенно часто пела Энит.

— Значит, ты теперь Хранительница Ключа, — сказал он наконец.

Изабо кивнула.

— Понятия не имею, почему, — сказала она. — Ведь очень много более старших и более знающих, чем я. Гвилим, например, или хотя бы моя мама…

Дайд покачал головой, но так и не взглянул на нее.

— Но никого более могущественного. Кто еще смог бы превратиться в дракона и пролететь через смерч? Кто еще смог бы одолеть Жриц Йора? Никто. Никто, кроме тебя.

— Это был мой день рождения, — сказала Изабо. — Со мной была сила кометы. Сейчас я не смогла бы этого сделать.

Он взглянул на нее, потом усмехнулся.

— Лгунья.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Кто знает? Я не чувствую в себе силы даже на то, чтобы зажечь свечу.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он, внезапно встревожившись. — Ты бледная, как мел.

— Да, день выдался нелегкий, — согласилась Изабо. — И предыдущий тоже. Не говоря уж о ночи.

Он кивнул, сглотнув и отведя взгляд.

— Не говоря уж о ночи.

Она протянула руку и ласково коснулась его руки.

— Мне отвели собственную каюту. Теперь мне придется привыкать к такому почету. Это будет нелегко, ведь я так долго была никем.

— Ну, к этому ты привыкнешь очень быстро, — с бледной тенью своей прежней улыбки заметил Дайд.

Изабо улыбнулась в ответ, потом чуть поколебалась.

— Тебе негде спать, — сказала она. — Может быть, ты разделишь со мной каюту? — Он какое-то время молчаливо разглядывал ее. К ее собственному удивлению, глаза Изабо внезапно наполнились слезами. — Было бы так хорошо… быть рядом с кем-нибудь теплым и.. и живым, — сказала она, медленно подбирая слова. — Я так устала от смерти… и от одиночества.

Он кивнул и поднялся на ноги, подняв и ее тоже.

— Веди, моя милая Бо. Это такое приглашение, от которого не отказался бы никто.

Каюта Изабо была совсем крошечной, как и все остальные, но койка оказалась достаточно широкой, чтобы они поместились на ней вдвоем, тесно прижавшись друг к другу. Оба от усталости впали в странное плавающее состояние, когда цвета казались слишком яркими, звуки слишком громкими, люди слишком разговорчивыми. В маленькой каюте было темно и тихо, и единственным нарушавшим тишину звуком был стук сердца Дайда у спины Изабо. Она закрыла глаза и крепче прижалась к нему, чувствуя теплоту и покой впервые за многие дни.

Проснулась она с ощущением, что на нее кто-то смотрит. Изабо открыла глаза и очутилась прямо в глазах Дайда. Черные, бездонные, они смотрели на нее с напряженным вниманием. Изабо улыбнулась ему, но он не ответил. Он чуть пошевелился, и она оказалась под ним, а ее рыжие локоны рассыпались по его руке. Он накрутил один из них на палец.

— Ну, моя Бо, как думаешь, сейчас уже время и место?

Изабо улыбнулась, оглянувшись вокруг себя. Каюта была совсем крошечной, и крыша находилась почти над самыми их головами. Противно пахло застоявшейся в трюме водой. Буба еще спала, усевшись на спинку единственного стула и нахохлившись. Изабо слышала доносившийся откуда-то чей-то храп. Она медленно покачала головой. Выражение Дайда не изменилось, но он очень аккуратно положил ее локон обратно на подушку.

— Может быть, это и время, — прошептала она, — но уж точно не место. — Она села, чуть не стукнувшись головой, и свесила босые ноги через край койки. Оглянувшись, она увидела, что его лицо преобразилось, стало более внимательным, а черные глаза засверкали ярче. — Пойдем, — прошептала она, пригибая голову.

Он засмеялся и последовал ее примеру, подняв с пола штаны и натянув их, потом связал свои длинные черные кудри в хвост. Изабо не стала заплетать волосы. Облаченная лишь в строгое белое платье без пуговиц, пряжек, крючков и завязок, она оставила свои рыжие кудри свободно ниспадать вдоль спины, просто набросив на плечи плед, и повела его по коридору.

Они выбрались с корабля и бесшумно отправились по ухабистой земле. Перед кораблем не было ничего, кроме сломанных стволов деревьев и огромных куч веток, промокших листьев, мертвых животных и грязи, перемешанных в густую серую липкую массу. За кораблем лес все так же поднимался к небу, целый и невредимый. Стройные белые березы качались, высокие сосны шумели, на ветвях огромных кленов уже начали проклевываться первые почки. Только что рассвело, и всю долину заливал нежный серебристый свет. Тихонько пели птицы, а легкий ветерок шевелил деревья.

Они углублялись в лес, шагая рука об руку. Наконец они добрались до рощицы, из которой не было видно ни упавших деревьев, ни высоких каменных пирамид. Там пышно разросся кустарник, а высокие деревья отбрасывали зеленые тени на гладкую поляну, покрытую свежей травой и первыми весенними цветами. На краю поляны бил родник, вздувшийся от талой воды. Дайд набрал воды в ладони и дал Изабо напиться, потом попил сам. Когда он провел мокрой рукой по ее шее, она была ошеломляюще холодной.

Там, на залитой солнцем лужайке, под песню птиц и ветра, Изабо и Дайд медленно и нежно раздели друг друга. Они не говорили ни о прошлом, ни о будущем. Сейчас существовал лишь этот миг. Не было ни смущения, ни неловкости. Все барьеры между ними были сломаны уже давно, в других местах, в другие времена. Остался лишь чистый восторг прикосновений и шепота, возрожденной жизни, поверженной смерти, вновь обретенной радости. Потом Изабо лежала в колыбели рук Дайда, глядя, как тени играют на его худом смуглом теле, переплетающемся с ее, мягким и белым. Их пальцы сплелись, их кудри смешались, рыжие и черные, огонь и тьма.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Изабо повернула голову, чтобы взглянуть в его глаза.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она в ответ. Никакие другие слова были не нужны.

Договор между двумя расами нельзя было заключить за один день. И даже за неделю. Это заняло почти два месяца. Нужно было преодолеть тысячелетнюю ненависть и множество недоразумений, вызванных расхождениями между двумя культурами и образами мышления.

И, что сильно усложняло ситуацию, среди фэйргов было немало таких, кто не желал заключать мир, равно как и среди людей все еще встречались считающие, что лучшим решением было бы полностью лишить морской народ всех прав, превратив их почти в рабов. Но Лахлан и Нила были полны решимости, и сила их убеждения и их характеров в конце концов заставила противников сложить оружие.

После продолжительных споров наконец было достигнуто соглашение, что море и его берега, всегда бывшие традиционным местом обитания фэйргов, по праву принадлежат им. Многие северные острова уже и так были переданы фэйргам, как и большая часть безопасных бухт. За это фэйрги обещали людям право использования бухт рыболовным и торговым флотом за определенную плату. Поскольку у фэйргов не было денежной системы, оплата должна была быть натуральной.

Уже был составлен длинный список желаемых товаров. Фэйрги остро нуждались в зерне и плодах, как и в железном оружии и орудиях труда. Они также очень восхищались прекрасными шелками и бархатом, которые носили прионнса, а люди с завистью поглядывали на роскошные меха, служившие одеждой фэйргийским воинам. В человеческом обществе жемчуга считались большой редкостью и высоко ценились, а фэйрги восхищались алмазами за их чистоту и блеск, хотя в морях их можно было найти совсем не часто. И, что было, пожалуй, наиболее важным, фэйргийский принц хотел получить фонари, свечи, труты и кремни — все, что могло помочь в разведении огня. До сих пор лишь Жрицы Йора владели какой-то формой освещения, причем львиная доля той ауры власти и таинственности, которая окружала их, возникала именно благодаря их ночесферам. Принц Нила хотел, чтобы любой фэйрг мог осветить свою пещеру и приготовить рыбу или тюленье мясо.

Несколько недель камнем преткновения оставался лишь Остров Богов. Даже при том согласии, которое воцарилось между принцем Нилой и Линли Мак-Синном, ни один не желал уступать в этот вопросе другому. Под конец Мак-Синн так разозлился, что пригрозил прекратить мирные переговоры раз и навсегда. Его сын Дуглас положил руку отцу на плечо. Приглядевшись, Изабо вдруг заметила, что у молодого прионнса рука почти такая же перепончатая, как и у Нилы.

— Но, дайаден, зачем тебе этот остров? — вполголоса спросил Дуглас. — Он затонул по время наводнения, а от Башни Сирен все равно остались одни развалины, к тому же, готов биться об заклад, населенные призраками. Зачем нам такое холодное, мрачное и забытое Эйя место? Разве мы не можем построить новый замок и башню повыше, в горах? Там так красиво.

Мак-Синн долго смотрел на сына, потом внезапно его сердитое лицо расслабилось, и он рассмеялся.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Видит Эйя, то место оказалось для нас счастливым. Мы назовем его Бонниблейр, прекрасное боле битвы.

Так и было решено. Священный Остров Богов был отдан фэйргам безо всяких условий, и ни один человек не имел права ступить на него без приглашения. За одну эту уступку Мак-Синн смог убедить фэйргов пойти на множество компромиссов по правам на рыболовство и плате за использование гаваней.

На закате в день весеннего равноденствия, важное время как для людей, так и для фэйргов, договор был подписан Лахланом и всеми прионнсами, а со стороны фэйргов — Нилой и представителями наиболее выдающихся семейств. Его подписали в Пещере Тысячи Королей, из которой убрали весь морской мусор и вернули ей прежний величественный вид. Сквозь щель в ее высоком сводчатом потолке лились золотые лучи солнца, играя на переливающихся перламутровых стенах и проникая в глубь яркой аквамариновой воды.

Когда Пакт о Мире был подписан, Лахлан короновал Нилу украшенной черным жемчугом короной Короля фэйргов и дал ему в руку королевский скипетр. Ри настоял на том, чтобы фэйргийский принц признал его власть и принес ему клятву верности, как и остальные прионнса Эйлианана. Хотя новый Король фэйргов был облачен в длинную юбку, жесткую от обилия алмазов, жемчужин и опалов, и роскошную длинную мантию из белого меха, сколотую украшенной драгоценными камнями брошью, на шее у него не висело ничего, кроме черной жемчужины на простом шнурке.

Когда церемония коронации была завершена, Нила сошел со своего сверкающего хрустального трона и поднял Фанд, которая, преклонив колени, ждала у подножия трона. Она была с головы до ног закутана в белый мех, а ее черные волосы придерживала небольшая диадема из белого жемчуга. Нила провел Фанд по ступеням, ведущим к трону, и обратился к затаившей дыхание толпе, долго говоря что-то на мелодичном переливчатом языке фэйргов.