Буш явился на шканцы провозвестником беды.
      – Как вы думаете, сэр, ветер подержится? – спросил он. – Что-то мне кажется, солнце его глотает.
      Сомнений быть не могло: по мере того, как солнце поднималось, ветер стихал. Волны по-прежнему были короткие и крутые, но «Лидия» двигалась по ним без былой легкости. Она неизящно дергалась и кренилась с носа на корму, лишенная устойчивой тяги, которую давал бы хороший ветер. Небо над головой быстро приобретало голубоватый металлический оттенок.
      – Мы их быстро нагоняем, – сказал Хорнблауэр, не отрываясь взглядом от «Нативидада», чтоб не обращать внимания на предостережение стихий.
      – Три часа, и мы их догоним, – сказал Буш. – Лишь бы ветер подержался.
      Становилось жарко. Горячие солнечные лучи казались еще горячее после относительной прохлады ушедшей ночи. Матросы перебрались в тень под переходными мостиками и устало лежали там. Мерный перестук помп теперь, когда ветер ослаб, казалось, стал громче. Хорнблауэр вдруг понял, что если хоть на минуту подумает об усталости, она его одолеет. Он упрямо стоял на шканцах, солнце пекло ему спину. Он ежеминутно поднимал подзорную трубу и смотрел на «Нативидад». Буш суетился, разворачивал паруса – ветер часто менял направление.
      – Держи ровнее, черт тебя подери, – рявкнул он рулевому, заметив, что нос корабля отклонился в подошву волны.
      – Не могу, сэр, прошу прощения, – был ответ. – Ветер слишком слабый.
      Это было верно. При таком слабом ветре «Лидия» не могла делать два узла, необходимых для управления рулем.
      – Нам придется намочить паруса. Мистер Буш, займитесь этим, пожалуйста, – сказал Хорнблауэр.
      На это пришлось отрядить целый дивизион. Мокрые паруса удержат ветер, который не удержали бы сухие. Гордени основали в блоки на ноках реев, ими поднимали в ведрах морскую воду и лили ее на полотно. Солнце пекло так сильно, вода испарялась так быстро, что ведра спускали и поднимали непрерывно. К стуку помп теперь добавился скрип шкивов в блоках. «Лидия» ползла, бешено подпрыгивая между мятущимися волнами и сияющим небом.
      – А он уже румбы считает, – сказал Буш, указывая большим пальцем на далекой «Нативидад». – Где ему тягаться с этакой красотищей. Новый горе-рангоут его не спасет.
      «Нативидад» бестолково вертелся на волнах, поворачиваясь то бортом, то кормой, не в силах удержать курс на слабом ветру. Буш торжествующе посмотрел на свою новую бизань-мачту, на пирамиду парусов, потом на вертящийся «Нативидад» – до него было уже меньше пяти миль. Минуты тянулись, и лишь корабельные шумы отмечали продвижение судна. Хорнблауэр стоял на изнуряющей жаре, вертя в руках подзорную трубу.
      – Вот и ветер, клянусь Богом! – вдруг сказал Буш. Корабль немного накренился, такелаж тихонько запел. – Стой тянуть ведра.
      «Лидия» упорно ползла вперед, кренясь и опускаясь в шумящие под ее носом волны. «Нативидад» заметно приближался.
      – Он скоро и до них доберется. Ага? Что я говорил? Паруса «Нативидада» наполнились. Он выпрямился на курсе.
      – Им ветер не поможет так, как нам. Господи, лишь бы он подержался! – сказал Буш.
      Ветер на секунду стих и возобновился с новой силой. Теперь, когда «Нативидад» поднимался на волне, он был виден уже целиком. Еще час – даже меньше часа – и они будут на расстоянии выстрела.
      – Скоро мы сможем стрелять по нему с дальней дистанции.
      – Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр язвительно. – Я могу оценить ситуацию без ваших глубокомысленных замечаний.
      – Прошу прощения, сэр. – Буш был задет. Секунду он сердито наливался краской, потом заметил озабоченность в усталых глазах Хорнблауэра и затопал к противоположному поручню, чтобы в одиночестве унять обиду.
      Тут, словно желая вставить свое слово, оглушительно хлопнул большой грот. Ветер стих так же беспричинно, как и поднялся. Там, где был «Нативидад», он еще дул, и «Нативидад», подгоняемый порывистым ветром, твердо шел вперед, вновь отрываясь от «Лидии». В Тихом океане, в тропиках, один корабль может лежать, застигнутый штилем, другой – идти с попутным ветром, подобно тому как крутые волны, на которых они качались, означали, что вчерашний шторм еще продолжается за горизонтом, в Тегуантепекском заливе. Хорнблауэр неспокойно переминался под палящим солнцем. Он боялся, что «Нативидад» уйдет прямо у него из-под носа. Ветер совсем стих, мочить паруса было бессмысленно. «Лидия» кренилась с боку на бок и поворачивалась по воле волн. Прошло десять секунд, прежде чем Хорнблауэр успокоился, увидев подобное же поведение «Нативидада».
      Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. «Лидия» яростно качалась с боку на бок под судорожный скрип древесины, хлопанье парусов, перестук блоков. Лишь помпы не прекращали работу, их упорный лязг плыл в горячем воздухе. До «Нативидада» оставалось четыре мили – на полторы мили больше, чем покрывала любая из пушек «Лидии».
      – Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Мы будем буксировать судно шлюпками. Спустите тендер и барказ.
      В первую секунду Буш посмотрел с сомнением. Он опасался, что противник сделает то же. Однако он понял – как Хорнблауэр понял прежде него – что субтильную «Лидию» буксировать будет гораздо легче, чем неуклюжий «Нативидад», а глядишь – после вчерашнего боя у противника могло вовсе не остаться шлюпок, способных держаться на воде. Сблизиться с неприятелем любой ценой – в этом был долг Хорнблауэра.
      – Спустить шлюпки! – заорал Гаррисон. – Команду в тендер, команду в барказ!
      Засвистели дудки. Матросы выстроились в цепочки у талей, шлюпки по очереди закачались в воздухе и опустились на воду. Их команда подставляла кранцы, отталкиваясь от нависающего борта «Лидии».
      Для матросов начался долгий, выматывающий труд. Они гребли, шлюпки прыгали по крутым волнам, и вот тросы натянулись, принимая напряжение. Теперь матросы налегали, что есть мочи, но, казалось, не двигались с места, только без толку пенили веслами синюю воду. Потом «Лидия» соизволила немного проползти, и все повторилось снова. Мешали волны – иногда все матросы по одному борту разом «ловили леща», так что шлюпка разворачивалась, чуть не врезаясь в другую. «Лидия», такая покладистая и грациозная под парусами, на буксире вела себя сущей стервой.
      Она уклонялась от курса, она проваливалась в подошву волны и под плеск весел тащила шлюпки назад, к своему дрожащему носу, потом, передумав, так быстро устремлялась за двумя натянутыми тросами, что гребцы, не рассчитав силы, падали навзничь, рискуя в этот момент опасности оказаться под кораблем.
      Они работали голыми. По лицам и туловищам ручьями катился пот. В отличие от своих товарищей у помп они не могли забыться в одуряющей монотонности – от них постоянно требовалось внимание. Сидящий на корме унтер-офицер время от времени раздавал дополнительные порции воды, но их не хватало, чтобы утолить мучительную жажду. Матросы гребли, и гребли, их намозоленные годами морской службы руки трескались и шли пузырями, так что нестерпимо было уже держать весла.
      Хорнблауэр отлично знал, каким мучениям они подвергаются – сам он не выдержал бы и получаса такой работы. Он приказал, чтобы гребцов сменяли каждые полчаса, и всячески старался ободрить. Он глядел на них со смущенной жалостью. Три четверти его матросов чуть больше полугода назад не были и не намеревались быть моряками – их загребли во время повальной вербовки. Хорнблауэр против воли испытывал то, чего, наверно, никогда не испытывали его офицеры – он видел в команде не марсовых или шкафутных, а тех, кем они были до вербовки: грузчиков, паромщиков, носильщиков.
      Среди них были даже возчики и гончары – даже два приказчика и один наборщик. Этих людей оторвали от семьи, от привычной работы и принудили к тяжелому труду, негодной пище, ужасным условиям жизни, страху перед кошками и ротанговой тростью Гаррисона, а вдобавок – опасности утонуть или погибнуть в бою. Хорнблауэр, впечатлительный от природы, остро сочувствовал им, даже сознавая всю недопустимость подобной жалости. Мало того, он (в отличие от большинства других либералов) с годами впадал во все больший либерализм. Но все слабости отступали перед жгучим беспокойством, толкавшим его довершить начатое. Он видит «Нативидад», значит, не может отдыхать, пока с ним не сразится, а раз капитан не отдыхает, тем более не могут отдыхать матросы – разламывающиеся спины и кровоточащие ладони не в счет.
      Тщательно измерив секстаном противолежащие углы, он мог уверенно сказать, что к концу часа матросы своими усилиями подтащили «Лидию» чуть ближе к «Нативидаду». Буш – он проделал те же наблюдения – был согласен. Солнце поднималось выше, «Лидия» дюйм за дюймом ползла к неприятелю.
      – «Нативидад» спустил шлюпку, сэр! – крикнул Найвит с фор-салинга.
      – Сколько весел?
      – Думаю, двенадцать, сэр. Они берут корабль на буксир
      – На здоровьице, – презрительно хмыкнул Буш. – На двенадцати веслах они эту лохань далеко не утянут.
      Хорнблауэр сверкнул на него глазами, и Буш вновь ретировался на свою сторону шканцев: он забыл, что капитан не в настроении беседовать. Нервы его были напряжены до предела. Он стоял под палящим солнцем, жар поднимался от палубы, потная рубашка натирала тело. Он чувствовал себя запертым, словно пойманный зверь, в клетке мелких практических деталей. Бесконечный перестук помп, качка, дребезжание такелажа, скрип весел в уключинах – все это сводило его с ума. Казалось, он заорет (или разрыдается) от любого пустяка.
      В полдень он поменял матросов на веслах и у помп, потом послал команду обедать – и с горечью вспомнил, что они завтракали в ожидании скорого боя. В два часа он начал подумывать, не подошли ли они к «Нативидаду» на расстояние очень дальнего выстрела, но сам факт этих раздумий подсказал ему, что это не так. Он слишком хорошо знал свой нетерпеливый характер и потому поборол искушение, не стал зря тратить порох и ядра. И вот, в тысячный раз подняв подзорную трубу, он увидел над кормой «Нативидада» белый диск. Диск распухал и превратился в тонкое облачко. Через шесть секунд глухой рокот выстрела достиг их ушей. Креспо явно решил попытать счастье.
      – У них на шканцах две длинных восемнадцатифунтовки, – сказал Джерард Бушу недалеко от Хорнблауэра. – Тяжеловато для ретирадных орудий.
      Хорнблауэр это знал. Почти час он должен будет сносить обстрел этих пушек, прежде чем сможет пустить в ход бронзовые девятифунтовки на полубаке «Лидии». Еще клуб дыма появился над кормой «Нативидада». В этот раз Хорнблауэр увидел всплеск на гребне волны в полумиле впереди. Но, учитывая дистанцию и сильное волнение на море, это не значит, что пушки «Нативидада» не могут достать «Лидию». Хорнблауэр услышал свист следующего ядра и увидел фонтанчик брызг ярдах в пятидесяти от правой раковины.
      – Мистер Джерард, – сказал он, – попросите мистера Марша посмотреть, что можно сделать с длинными девятифунтовками на полуюте.
      Матросов подбодрит, если «Лидия» будет время от времени палить из пушек, а не просто безропотно сносить обстрел. Марш вразвалку вышел из темноты порохового погреба, моргая от ослепительного солнечного света. Он с сомнением потряс головой, прикидывая расстояние между кораблями, но пушку велел выдвинуть и своими руками любовно зарядил. Он заложил максимальный заряд и потратил несколько секунд, выбирая из ящика самое круглое ядро, потом тщательно направил пушку и отошел, держа в руке вытяжной шнур. Некоторое время он наблюдал, как кренится «Лидия» и как движется ее нос. Десяток подзорных труб устремился на «Нативидад»: все ждали, куда упадет ядро. Вдруг Марш дернул шнур. Пушка явственно громыхнула в неподвижном горячем воздухе.
      – Два кабельтовых за кормой! – крикнул Найвит с фор-салинга. Хорнблауэр не заметил всплеска, в чем усмотрел лишнее доказательство своей профессиональной непригодности. Чтоб скрыть это, он вновь напустил на себя непроницаемый вид.
      – Попробуйте еще, мистер Марш, – сказал он.
      «Нативидад» теперь стрелял из обоих ретирадных орудий. Пока Хорнблауэр говорил, впереди раздался треск. Одно из восемнадцатифунтовых ядер ударило «Лидию» чуть ниже ватерлинии. Хорнблауэр слышал, как юный Сэвидж в барказе разразился звонкими ругательствами, понукая гребцов – видимо, ядро пролетело прямо у них над головой. Марш погладил бороду и принялся перезаряжать длинную девятифунтовку. Хорнблауэр тем временем просчитывал шансы на благоприятный исход боя.
      Девятифунтовка, хоть и малокалиберная, била дальше, чем короткие пушки главной палубы; карронады же, составляющие половину вооружения «Лидии», годились только для стрельбы на близкое расстояние. «Лидии» придется еще долго ползти к «Нативидаду», прежде чем она сможет успешно ему ответить. Предстоит пережить долгий и опасный промежуток времени, когда «Нативидад» уже сможет пустить в ход пушки, а «Лидия» – еще нет. Будут убитые и раненые, возможно – поврежденные пушки, серьезные поломки. Пока мистер Марш, сощурясь, смотрел в прицел девятифунтовки, Хорнблауэр пытался взвесить все «за» и «против» сближения с врагом. Вдруг он ухмыльнулся и перестал тянуть себя за подбородок – он определился окончательно. Он начал бой – он любой ценою доведет его до конца. Его гибкий ум застыл в упорной решимости.
      Как бы подкрепляя эту решимость, громыхнула девятифунтовка.
      – Совсем рядом! – победно завопил Найвит с фор-салинга.
      – Прекрасно, мистер Марш, – сказал Хорнблауэр. Марш довольно потянул себя за бороду.
      «Нативидад» теперь стрелял чаще. Трижды громкий всплеск возвещал о попадании. Вдруг словно какая-то невидимая рука зашатала Хорнблауэра, уши его наполнил душераздирающий грохот. У гакаборта сидел морской пехотинец, тупо созерцая левую ногу – на ней не было ступни. Другой пехотинец со стуком выронил ружье и прижал руку к разорванному щепкой лицу. Между пальцев его текла кровь.
      – Вы ранены, сэр? – воскликнул Буш, одним прыжком оказываясь возле Хорнблауэра.
      – Нет.
      Хорнблауэр отвернулся и, пока раненых уносили, глядел в подзорную трубу на «Нативидад». Он видел, как рядом с кораблем появилось длинное пятно, удлинилось и отошло в сторону. Это – шлюпка, которой прежде пытались буксировать судно – вероятно, Креспо осознал бессмысленность своей затеи. Но шлюпку все не поднимали. Секунду Хорнблауэр был озадачен, но тут все объяснилось. Видны стали короткие временные фок– и грот-мачта: шлюпка усердно разворачивала судно боком к англичанам. Скоро не две, а двадцать пять пушек откроют огонь по «Лидии».
      У Хорнблауэра участилось дыхание. Он сглотнул. Пульс тоже участился. Не отрывая от глаза подзорную трубу, он удостоверился, что правильно понял маневр неприятеля, потом лениво прошел на переходный мостик. Он принуждал себя изображать веселость и бесшабашность: он знал, что дураки-матросы, которыми он командует, охотнее будет сражаться за такого капитана.
      – Они нас ждут, ребята, – сказал он. – Скоро у нас над головой пролетит несколько камушков. Покажите, что англичане видали и не такое.
      Он не ошибся: матросы отвечали бодрыми выкриками. Он снова поднял к глазам подзорную трубу. «Нативидад» еще поворачивал. Долгое дело – в полный штиль развернуть неуклюжее двухпалубное судно. Но все три мачты уже разошлись, и Хорнблауэр угадывал белые полоски на бортах «Нативидада».
      – Кхе-хм, – сказал он.
      Он слышал, как скрипят весла – гребцы все тащили и тащили «Лидию» к неприятелю. На палубе несколько офицеров – в том числе Буш и Кристэл – отвлеченно обсуждали возможный процент попаданий при бортовом залпе с испанского судна на расстоянии мили. Они говорили с хладнокровием какое Хорнблауэр и не мечтал даже воспроизвести достоверно. Он меньше – гораздо меньше – боялся смерти, чем поражения и презрительной жалости собратьев. Сильнее всего страшило увечье. Когда бывший флотский офицер ковыляет на двух деревяшках, его жалеют и называют героическим защитником Англии; но за глаза высмеивают. Думать, что он сделается посмешищем, было невыносимо. Он может лишиться носа или щеки, получить такое увечье, что на него противно будет смотреть. Его передернуло. За этими жуткими мыслями он не вспомнил о сопутствующих деталях, о мучениях, которым подвергается в полутемном кокпите под неумелыми руками Лаури.
      «Нативидад» вдруг окутался дымом. Через несколько минут воздух и вода вокруг «Лидии», да и само судно, задрожали от ядер.
      – Не больше двух попаданий, – торжествующе сказал Буш.
      – Как я и говорил, – сказал Кристэл. – Их капитану надо бы ходить от пушки и каждую направлять самому.
      – Почем вы знаете, может он так и делает? – возразил Буш.
      В их беседу вступил еще один голос – вызывающе громыхнула девятифунтовка. Хорнблауэру почудилось, что он увидел полетевшие над палубой щепки, хотя при таком расстоянии это было маловероятно.
      – Отлично, мистер Марш! – крикнул он. – Прямое попадание!
      «Нативидад» дал еще бортовой залп, и еще один, и еще. Раз за разом через всю палубу «Лидии» проносились ядра. На палубе лежали убитые, стонали раненые. Раненых уносили вниз.
      – Любому, у кого есть математический склад ума, ясно, – сказал Кристэл, – что эти пушки наводили разные руки. В противном случае бы не было такого разброса ядер.
      – Чепуха, – стоял на своем Буш. – Посмотрите, сколько времени проходит между двумя бортовыми залпами. Достаточно, чтоб один человек навел все пушки. Иначе что бы они делали все это время?
      – Даго… – начал Кристэл, но неожиданный хлопок над головой заставил его на время замолчать.
      – Мистер Гэлбрейт! – крикнул Буш. – Прикажите сплеснить грот-брам-штаг. – Потом торжествующе обернулся к Кристэлу. – Заметили вы, – спросил он, – что все ядра пролетели высоко? Как это объясняет ваш математический ум?
      – Они стреляют, когда борт поднялся на волне, мистеп Буш. Странно, мистер Буш, как после Трафальгара вы…
      Хорнблауэр страстно желал оборвать выматывающий его нервы спор, но был неспособен на такое тиранство.
      В недвижном воздухе пороховой дым окутал «Нативидад» так, что тот призрачно маячил в облаке, над которым возвышалась только одинокая бизань-мачта.
      – Мистер Буш, – спросил Хорнблауэр, – как по-вашему, сколько сейчас до него?
      – Я бы сказал, три четверти мили, сэр.
      – Скорее две трети, сэр, – сказал Кристэл.
      – Вашего мнения не спрашивают, мистер Кристэл, – огрызнулся Хорнблауэр.
      Три четверти мили, даже две трети – слишком много для карронад «Лидии». Она должна идти вперед под обстрелом. Буш, судя по его следующему приказу, был того же мнения.
      – Пора сменить гребцов, – сказал он и пошел на бак.
      Хорнблауэр услышал, как он загоняет в шлюпки новых матросов – надо было поторапливаться, пока «Лидия» не потеряла свою и так небольшую скорость.
      Было нестерпимо жарко, хотя солнце давно перевалило за полдень. Запах крови мешался с запахом нагретых палубных пазов и запахом дыма от девятифунтовок, из которых Марш исправно бомбардировал врага. Хорнблауэру было худо – он всерьез опасался, что опозорит себя навеки, начав блевать на виду у всей команды. Он настолько ослабел от усталости и тревоги, что мучительно ощущал качку.
      Матросы у пушек замолчали – прежде они смеялись и шутили, но теперь сникли под обстрелом. Это дурной знак.
      – Позовите Салливана, пусть придет со скрипкой, – приказал Хорнблауэр.
      Полоумный ирландец вышел на корму и козырнул, держа скрипку и смычок под мышкой.
      – Сыграй нам, Салливан, – приказал Хорнблауэр. – Эй, ребята, кто из вас лучше всех танцует хорнпайп?
      По этому вопросу, очевидно, существовало разногласие.
      – Бенскин, сэр, – сказали несколько голосов.
      – Хол, сэр, – сказали другие.
      – Нет, Макэвой, сэр.
      – Тогда устроим состязание, – сказал Хорнблауэр. – Бенскин, Хол, Макэвой. Гинея тому, кто спляшет лучше.
      В последующие годы рассказывали и пересказывали, как «Лидию» буксировали в бой, а на главной палубе отплясывали хорнпайп. Это приводили как пример смелости и выдержки капитана, и только сам Хорнблауэр знал, как мало правды в этой похвале. Надо было подбодрить матросов – вот почему он это сделал. Никто не знал, что его чуть не стошнило, когда в носовой орудийный порт влетело ядро, забрызгав Хола матросскими мозгами, но не заставив пропустить коленце.
      Позже спереди от судна послышался треск, крики и стоны.
      – Барказ затонул, сэр! – крикнул Гэлбрейт с полубака; но Хорнблауэр был уже там.
      Ядро разбило барказ чуть ли не на отдельные доски. Уцелевшие матросы барахтались в воде, хватались за ватер-штаг или карабкались в тендер – все боялись акул.
      – Даго избавили нас от лишних хлопот – не придется поднимать барказ, – сказал Хорнблауэр громко. – Мы уже близко и можем показать зубы.
      Слышавшие его матросы закричали «ура!»
      – Мистер Хукер! – крикнул он мичману в тендере. – Когда всех подберете, будьте любезны, поверните руль направо. Мы откроем огонь.
      Он вернулся на шканцы.
      – Руль круто направо, – скомандовал он рулевому. – Мистер Джерард, открывайте огонь, как только сможете навести пушки.
      «Лидия» очень медленно развернулась. Еще один бортовой залп с «Нативидада» обрушился на нее, но Хорнблауэр попросту не заметил. Окончилось вынужденное бездействие. Он подвел свой корабль на четыреста ярдов к неприятелю, и теперь его единственная обязанность – ходить по палубе, показывая матросам пример. Решений больше принимать не надо.
      – Взвести затворы! – кричал Джерард на шкафуте.
      – Суши весла, мистер Хукер. Шабаш! – кричал Хорнблауэр.
      «Лидия» поворачивалась дюйм за дюймом, Джерард, прищурясь, смотрел вдоль одной из пушек правого борта, выжидая время.
      – Цельсь! – крикнул он и отступил, оценивая бортовую качку. – Пли!
      Прогремели выстрелы, заклубился дым, «Лидия» накренилась от отдачи.
      – Давай еще, ребята! – прокричал сквозь грохот Хорнблауэр. С началом боя его охватило радостное возбуждение. Страх перед увечьем прошел. В тридцать секунд пушки перезарядили, выдвинули и выстрелили. Снова, и снова, и снова. Джерард наблюдал за качкой и подавал команду стрелять. Позже Хорнблауэр припоминал пять бортовых залпов с «Лидии» и только два с «Нативидада». Такая скорость стрельбы с лихвой перекрывала превосходящую огневую мощь неприятеля. На шестой раз одна пушка выстрелила секундой раньше, чем Джерард отдал команду. Хорнблауэр бросился вперед, отыскать провинившийся орудийный расчет. Это было нетрудно – они прятали глаза и подозрительно суетились. Он погрозил им пальцем.
      – Без спешки! – приказал он. – Следующего, кто выстрелит не вовремя, выпорю.
      При такой дальности стрельбы важно все время держать матросов в руках – в пылу боя занятые перезарядкой и наводкой канониры могут и не уследить за качкой.
      – Да здравствует старик Хорни! – выкрикнул неизвестный голос впереди. Раздался смех и одобрительные выкрики. Их оборвал Джерард, вновь скомандовав: «Пли!»
      Все судно окуталось густым, как лондонский туман, дымом. Хотя над головой светило яркое солнце, со шканцев невозможно было различить людей на полубаке, и в неестественной темноте видны были только оранжевые вспышки. «Нативидад» виднелся огромным облаком дыма, из которого торчала одинокая стеньга. Густой смог, плывший над палубой серыми клубами, щипал глаза и раздражал легкие. Кожа начала чесаться.
      Хорнблауэр увидел рядом с собой Буша.
      – «Нативидад» почувствовал наш обстрел, сэр, – прокричал тот сквозь грохот. – Они стреляют как попало. Только посмотрите, сэр.
      Из последнего бортового залпа в цель попали только два ядра. Полдюжины зарылись в воду за кормой «Лидии», окатив шканцы водопадом брызг. Хорнблауэр радостно кивнул. Значит, он был прав, рискнув подойти на такое расстояние. Чтобы стрелять часто и целить метко в грохоте, дыму и смятении морского боя, требовались дисциплина и умение, какими, он знал, команда «Нативидада» не обладает.
      Он посмотрел сквозь дым на главную палубу «Лидии». Человек посторонний, наблюдая суетливую беготню юнг с кокорами, яростные усилия орудийных расчетов, слыша грохот, видя темноту, убитых и раненых, счел бы все это полной неразберихой. Хорнблауэр знал лучше. Все, что здесь происходило, каждый шаг каждого человека был частью схемы, разработанной им семь месяцев назад – еще до выхода в море – и вбитой в головы команды посредством долгой и утомительной муштры. Хорнблауэр видел Джерарда у грот-мачты. У того было одухотворенное, как у святого, лицо – пушки, подобно женщинам, были страстью Джерарда. Хорнблауэр видел мичманов и других уорент-офицеров. Каждый стоял у своего суб-дивизиона, каждый ловил крики Джерарда следил, чтоб пушки его стреляли ритмично. Хорнблауэр видел прибойничьих с прибойниками, банителей с банниками, видел как канониры, подняв правую руку, склоняются над казенными частями орудий.
      С батареи левого борта сняли уже почти всех матросов. У каждой пушки оставались всего двое на случай, если внезапный поворот событий потребует открыть огонь с этого борта. Остальных распределили по судну: они заменяли убитых и раненых на правом борту, качали помпы, чей скорбный перестук неотступно звучал в ужасающем грохоте, отдыхали на веслах в тендере, устраняли поломки наверху. Хорнблауэр с благодарностью подумал о семи месяцах, давших ему возможность так вышколить команду.
      Что-то – отдача пушек, слабое дуновение ветра, действие волн – разворачивало «Лидию». Хорнблауэр заметил, что пушки приходится все сильнее поворачивать вбок, и это замедляет стрельбу.
      Он бросился на полубак, пробежал по бушприту и оказался над тендером, откуда Хукер с матросами наблюдали за боем.
      – Мистер Хукер, разверните нос судна на два румба вправо.
      – Есть, сэр.
      Матросы согнулись над веслами, распрямились, согнулись и вновь распрямились. Шлюпка двинулась в сторону «Нативидада». Буксирный трос натянулся. В эту минуту еще одно плохо нацеленное ядро вспенило воду у самой шлюпки. Через несколько минут матросам удалось, налегая на весла, развернуть судно. Хорнблауэр оставил их и побежал обратно на шканцы. Здесь его ждал бледный от страха юнга.
      – Меня послал мистер Хауэл, сэр. Кеттенс-помпа правого борта разбита в щепки.
      – Да? – Хорнблауэр знал, что корабельный плотник не послал бы гонца единственно чтоб передать этот крик отчаяния.
      – Он вооружает новую, сэр, но она заработает не раньше, чем через час, сэр. Он велел сказать вам, что вода понемногу прибывает, сэр.
      – Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр. Ребенок, преодолев первое потрясение от разговора с капитаном, теперь смотрел на него круглыми доверчивыми глазами.
      – У помпы разорвало в клочья четырнадцать человек сэр. Просто ужасть, сэр.
      – Очень хорошо. Беги к мистеру Хауэлу и скажи – капитан уверен, что он сумеет быстро вооружить помпу.
      – Есть, сэр.
      Мальчик юркнул на главную палубу. Хорнблауэр видел как он бежит вперед, увертываясь от спешащих туда и сюда людей. Ему пришлось объясниться с морским пехотинцем у люка – никто не имел права спускаться вниз иначе как по делу. Хорнблауэр чувствовал, что сообщение Хауэла не имеет для него никакого значения. Оно не требует от него решений. Ему оставалось только продолжать бой, пусть даже судно тонет у него под ногами. Было утешительно не чувствовать никакой ответственности по этому поводу.
      – Уже полтора часа, – это сказал, появившись рядом, Буш. Он потирал руки. – Грандиозно, сэр. Грандиозно.
      Хорнблауэр сказал бы, что прошло не больше десяти минут. Но Бушу виднее – в его обязанности входило следить за песочными часами у нактоуза.
      – Ни разу не видел, чтоб даго так стреляли из пушек, – заметил Буш. – Они целят плохо, но залпы дают все той же частотой. А мне кажется, мы здорово их помяли.
      Буш попытался взглянуть на неприятеля, но мешал дым, и он комично замахал руками, словно мог разогнать дымовую завесу. Жест этот показал, что он совсем не так спокоен, как представляется со стороны, и доставил Хорнблауэру абсурдное удовольствие. Тут появился Кристэл.
      – Дым немного редеет, сэр. Мне кажется, задул слабый ветер.
      Он послюнявил палец.
      – Точно, сэр. Легкий бриз с левой раковины. Ага! Пока он говорил, налетел более сильный порыв. Дым сплошным облаком проплыл над правой скулой. Сцена распахнулась, словно подняли театральный занавес. «Нативидад» выглядел голым остовом. Временная фок-мачта разделила судьбу своей предшественницы, за ней отправилась и грот-мачта. Бизань-мачта дико раскачивалась, волоча за собой огромный клубок тросов. Ниже фок-мачты три орудийных порта слились в одну большую дыру, как от выбитого зуба.
      – Он сильно осел, – сказал Буш, но тут продырявленный борт изрыгнул новый залп. В этот раз волею случая все ядра попали в «Лидию», что подтвердил громкий треск снизу. Дым клубился вокруг «Нативидада». Когда он рассеялся, наблюдатели увидели, как беспомощный «Нативидад» развернулся носом к ветру. В то же время ощущения подсказывали Хорнблауэру, что «Лидия» уже набрала достаточную для управления скорость. Рулевой вертел рукоятки штурвала, удерживая ее прямо. Хорнблауэр сразу увидел открывающиеся возможности.
      – Один румб вправо! – приказал он. – Эй, на полубаке! Отцепите буксирный конец.
      «Лидия» прошла мимо носа неприятеля, в грохоте и пламени поливая его продольным огнем.
      – Обстенить грот-марсель, – приказал Хорнблауэр. Сквозь грохот пушек слышались ликующие крики матросов. За кормой в золотисто-алой славе погружалось в воду багровое солнце. Скоро ночь.
      – Пора им сдаваться. Дьявол, почему они не сдаются? – говорил Буш, пока бортовые залпы обрушивались на беспомощного врага, прочесывая его палубу с носа до кормы. Хорнблауэр знал ответ. Корабль под командованием Креспо и флагом Эль Супремо не сдастся. Он видел, как плещет в дыму золотая звезда на синем поле.
      – Задай им жару, ребята, задай им жару! – кричал Джерард.
      Дистанция сократилась, и теперь он предоставил канонирам стрелять независимо. Каждый орудийный расчет заряжал и палил так быстро, как только мог. Пушки разогрелись и при каждом выстреле подпрыгивали на лафетах, мокрые банники шипели в раскаленных жерлах, из них валил пар. Темнело. Вновь стали видны вспышки пушек, из жерл высовывались длинные оранжевые языки. Высоко над быстро бледнеющей полосой заката проступила и ярко засияла первая звезда.