8

Мэр Батальдо поджидал меня, стоя в небольшом сугробе перед отелем. На нем был длинный черный плащ, а круглую макушку прикрывала нелепая черная шляпа с широкими полями. При виде меня он расплылся в такой хитрой улыбочке, что мне немедленно хотелось вздуть его еще раз.

— Прекрасный денек, ваша честь, — сказал мэр.

— Следите за собой, мэр, мое терпение сегодня далеко не бесконечно, — предупредил я.

— Жители Анамасобии ждут вас в церкви, — сказал он, принимая серьезный вид, сквозь который все же просвечивала ухмылка.

Мы направились к церкви. Под ногами у нас хрустел снег, а в городе стояла могильная тишина. На ходу мэр перечислял отданные им распоряжения.

— Я выделил вам телохранителя, самого отпетого из шахтеров. Парня зовут Каллу. Он защитит вас, если горожане возмутятся против процедуры. Отец Гарланд огородил алтарь, чтобы можно было раздеваться за ширмой. Между прочим, отец наш выходит из себя при мысли, что в его церковь в одночасье проникнут нагота и наука.

— Смотрите, чтобы он держался от меня подальше, — сказал я. — Как бы ни почитали его горожане, для меня его церковный сан ничего не значит. Если он вздумает чинить препятствия, прикажу с него шкуру спустить.

— Арла подумала, что вы пожелаете в первую очередь осмотреть Моргана и его дочь Элис, которые вызвали подозрения горожан.

— Пусть так, — сказал я.

— Смотрите, вот ваши подозреваемые, — указал Батальдо вперед.

Мы подошли уже достаточно близко, чтобы я мог оценить придурковатые морды подследственных. Завидев нас, они умолкли, и я не без удовольствия различил почти на всех лицах неуверенность с солидной примесью страха. Только самые могучие и тупые шахтеры не проявляли никаких чувств. Мог ли я показаться страшным тем, кто проводил полжизни в темноте под вечной угрозой обвала или подземного пожара? Но открытого презрения не выказывали и они.

Я уже направлялся к двери в церковь, когда мэр удержал меня за руку.

— Минуту, ваша честь, — сказал он и, повернувшись к толпе, взмахнул рукой: — Ну, как договаривались: раз, два, три!

Нестройный хор горожан приветствовал меня дружным: «Доброе утро, ваша честь!» Я почувствовал себя учителем, входящим в класс.

Застигнутый врасплох, я невольно ответил легким поклоном. Это вызвало у них бурю смеха. Батальдо был вне себя от восторга. Меня захлестнула слепая ярость. Но если бы, повинуясь порыву, я выхватил мой дерринджер и подстрелил придурка-мэра, успех моей миссии оказался бы под угрозой. Я перевел дыхание и двинулся вверх по ступеням. То обстоятельство, что на третьей ступени я споткнулся и снова развеселил собравшихся, не улучшило моего настроения.

Пробираясь по ненадежным мосткам, я заметил, что обливаюсь потом. Физиогномика так и не вернулась ко мне, и оставалось только притворяться. Церковный полумрак становился моим спасением. Главную опасность представляла Арла, которая уже шла мне навстречу, сияя красотой. И знаниями, которые еще вчера определяли мое высокое положение.

— Вы готовы к работе? — строго спросил я, протягивая ей чемоданчик с инструментами.

— Я всю ночь просматривала учебники, — призналась она. — Надеюсь, что буду вам полезна.

Она оделась в простое черное платье и стянула волосы на затылке, желая, как мне показалось, скрыть свойственную ей женственность и обрести более деловой вид. Тем не менее, несмотря на заботы, стаей ошалевших ворон круживших над моей головой, я мгновенно поддался ее чарам. Легкое прикосновение к плечу девушки на миг перенесло меня прямо в Земной Рай. Потом из-за ширмы, отгораживавшей алтарь, вышел отец Гарланд, и рай мгновенно преобразился в ад.

Он просеменил ко мне, напоминая визгливую крысу, каковой он в сущности и был. Острые зубки блестели в свете факелов. Втиснувшись между мной и Арлой, он пропищал:

— Мэр приказал мне не вмешиваться в ваше расследование, и я готов смириться с унижением ради блага города, но вы, вы еще поплатитесь. В копях будущей жизни есть особый колодец для святотатцев, где мучения их превосходят прижизненные муки одиночества и утери любимых.

— Возможно, — возразил я, — но превосходят ли они муки того, кто вынужден слушать ваш несносный бред?

— Я заметил, что прошлой ночью вы слишком торопились, чтобы поделиться со мной вашим мнением о Страннике, — он оскалил в улыбке острые зубки. — Насколько я помню, вы обещали сообщить мне, к какому заключению пришли?

— Прачеловек, — сказала Арла, вставая на мою защиту.

— Верно, — согласился я, — Реликт времен предков человечества. Интересен как музейный экспонат, но с точки зрения физиогномики — пустышка.

— Я буду молиться за вас, — сказал отец Гарланд. Опустившись на колени перед первым рядом скамей для молящихся, он сложил руки на груди и замер.

— А меня увольте, — сказал я и вместе с Арлой подошел к алтарю. Там нас поджидал шахтер, назначенный мэром в усмирители непокорных. Кажется, Батальдо не ошибся в выборе. Этот Каллу ростом был с взрослого медведя, которого мне довелось однажды видеть на представлении бродячего цирка под стенами Отличного Города. Парень оброс густой черной бородой и отпустил волосы не короче, чем у Арлы. Не надо было знать физиогномику, чтобы видеть, что его руки, голова, да и весь он, за что ни возьмись, представляют собой оскорбление здравому смыслу и природе.

Однако помимо роста и силы мой телохранитель обладал и зачатками человеческого разума. Выслушав мои распоряжения, он промычал что-то в знак согласия и кивнул. Я послал его за первым образцом, а сам тем временем разложил на алтаре инструменты в том же порядке, что накануне ночью.

Если восьмилетняя Элис, слопавшая, по мнению горожан, белый плод, знала ответы на все вопросы — хотел бы я знать, кто и о чем ее спрашивал. Я присел пред ее обнаженным телом, не забывая изображать, что вношу записи в свой дневник посредством чернил и булавки, с шифром исчез из памяти вместе с остальными знаниями, и собственные заметки представлялись мне теперь неразборчивыми каракулями. Пока Арла по моей просьбе измеряла череп девочки, я спросил:

— Элис, ты ела белый плод?

— Ела белый пот, — повторила она, обратив на меня пустой взгляд. По сравнению с ней Каллу выглядел мыслителем.

— Элис, — спросил я, — ты в последнее время стала думать по-другому?

— Пудру гному, — сказала она.

Я в изнеможении покачал головой.

— Ты видела плод?

— Вытерла пот, — был ответ.

— Может, я чего-то не понимаю? — обратился я к Арле.

Та покачала головой и шепнула мне на ухо, что показатель умственных способностей у девочки — минус два и что измерения свидетельствуют о чистосердечности.

— Следующий! — крикнул я.

Отец оказался столь же выдающимся образчиком. Он отличался необыкновенно крупным пенисом, каковой с очевидностью указывал на причину его бедственного невежества. Арла проявила большое прилежание в измерении этого органа, однако я прервал ее словами:

— Не то. Следующий!

Основные подозреваемые были оправданы обследованием Арлы, и я, по необходимости полагаясь главным образом на интуицию, приступил к знакомству с остальными горожанами. Мой замысел был таков: изображать наставника, наблюдающего за упражнениями ученицы, и пока он отлично работал. «Ваши выводы?» — спрашивал я после каждого измерения. Девушка ловко орудовала блестящими приборами, диктуя числа, которые мне полагалось заносить в рабочий дневник. Разумеется, мне приходилось полагаться на то, что она поймает похитителя. Временами уверенность покидала ее, и Арла поднимала на меня вопрошающий взгляд.

— Продолжайте, — говорил я в ответ. — Если вы сделаете ошибку, я остановлю вас сам.

Девушка улыбалась, словно благодаря меня за снисходительность, и мне уже начинало казаться, что все обойдется. Горожане тянулись один за другим, бесконечным кошмаром отвратительных и неприглядных образов. Для меня, лишенного света физиогномики, попытка найти среди них вора была равносильна попытке отличить мошенника в большой компании стряпчих. Зрелище их наготы выводило меня из равновесия. Мясистые тела и буйное развитие половых органов вызывали тошноту. Когда Арла приказала нагнуться супруге мэра, я закурил сигарету в надежде, что дым скроет от меня ее обветшалые тайны. На двадцатом образце — хозяине таверны по имени Фрод Гибл — Арла отложила калиброванный пупковый эталон и попросила меня:

— Проверьте, пожалуйста, сами.

Я вздрогнул, и она прищурилась, словно на мгновение проникла в глубину моего неведения. Я поспешно отложил блокнот и подошел к подозреваемому. Арла протянула мне инструмент, однако я, хотя и помнил его название, понятия не имел, как с ним обращаться. Отодвинув эталон, я присел и приник левым глазом к пупу толстяка. С тем же успехом можно было глядеть в дальний конец телескопа. Не придумав ничего лучшего, я ткнул в пупок указательным пальцем. Фрод Гибл рыгнул.

— Любопытно, — сказал я.

— Сколько у вас получилось? — спросила Арла.

— Я бы хотел спросить об этом вас, — возразил я.

— Я засомневалась после того, как установила высокую степень безнравственности по густоте бровных волосков.

— Забудьте сомнения, — приказал я.

Но только вчера в вашей книге «Корпулентные отклонения и другие физиогномические теории» я читала, что физиогномист не имеет права делать выводы, если имеется малейшее сомнение.

Стараясь оттянуть момент разоблачения, я выпрямился и взглянул в глаза трактирщику, спрашивая себя:

«Мог ли этот человек украсть священный плод?» При этом мне пришло в голову, что для профанов это единственный способ судить о человеке. Явная неряшливость этой методики заставила меня содрогнуться перед мраком, в котором пребывает большая часть человечества, а теперь и я. Все же у меня сложилось впечатление, что он этого не делал.

— У него карие глаза, — сказал я. — Так что ваши сомнения безосновательны.

— Отлично, — сказала она, — Он не виновен.

— В моей таверне для вашей чести всегда бесплатная выпивка, — объявил Фрод Гибл, одеваясь.

Каллу уже отправился за следующим, когда я окликнул его:

— Теперь приведите мэра.

Великан-шахтер при этих словах расплылся в широкой ухмылке и впервые членораздельно выговорил:

— С удовольствием, ваша честь. Я невольно улыбнулся в ответ.

Мэр предстал перед нами, прикрывая интимные места сложенными чашечкой ладонями. Арла приступила к измерениям не робея, будто имея дело с рядовым горожанином. Когда она продиктовала последнюю цифру, я, чиркнув булавкой по странице, попросил ее отойти в сторону. Девушка отступила. Мэр, не будучи физиономистом, тем не менее с первого взгляда разгадал мои недобрые намерения. Жирные складки на груди и животе, а также и нижняя губа его задрожали.

— Понимаю, — с нервным смешком выдавил он, — вам еще не встречался столь выдающийся образчик.

— Напротив, — сказал я, — в каждой свинье.

— Я не вор, — сказал он, вдруг утратив чувство юмора.

— Бесспорно, однако я нахожу несколько мелких недостатков, которые можно исправить, — заметил снимаясь и доставая из кармана плаща, брошенного на стул, свой скальпель. Я подошел к мэру с инструментом в руках и помахал блестящим лезвием перед самыми его глазами.

— На мой взгляд, если немедленно не избавить вас от извращенного чувства юмора, оно вас погубит.

— Может быть, мне просто удастся стать серьезней? — пролепетал он, брызжа слюной.

— Ну-ну, мэр, это ничуть не больно. Подумаем где сделать разрез... Быть может, тут, в районе ища вашего разума? — пробормотал я и отступа шаг, провел тупой стороной скальпеля по мошонке.

— Арла, прошу вас, — воззвал он, заглядывая мне за спину.

Тут я вспомнил, что девушка видит все это. Как бы ни хотелось сорвать злость, нельзя было допустить, чтобы Арла стала свидетельницей того, как я в гнева поддался искушению вскрыть этого болвана, словно мясной пирог.

После того как отпущенный мною мэр оделся и ушел, Арла сказала мне:

— Я вас вижу насквозь.

— О чем вы говорите? — испугался я.

— Вы хотели заставить его признаться.

— Вот как?

— Вы ведь, конечно, заметили аберрацию в области ягодиц? — спросила она.

— Уточните, — сказал я, словно сомневаясь в ее наблюдательности.

— Пучок волос на левой ягодице — кажется, так называемое «свойство кентавра»? Неопровержимое доказательство склонности к воровству.

— Очень хорошо, — похвалил я. — Да, конечно, он занесен мной в категорию подозрительных.

К ночи мы осмотрели полгорода, а я был все так же далек от разгадки дела. Не хуже других была теория, что Странник поднялся среди ночи и съел плод. Арла составила короткий список подозрительных, но ни в ком из них не наблюдалось проявлений чудотворного действия плода. Возможно, вор припрятал добычу, выжидая, пока шум уляжется? Я дал Каллу за труды несколько белоу и поймал себя на желании поблагодарить его. По-видимому, эта едва не сорвавшаяся с губ банальность объяснялась моей радостью, что рабочий день кончился. Я собрал инструменты, накинул плащ и мечтательно смотрел, как Арла распускает волосы.

— Жду вас в отеле через час, — сказал я ей.

Она кивнула и вышла из церкви. Такая молчаливость наводила на мысль, не разгадала ли она меня. Следовало обдумать, не стоит ли довериться ей. Но больше всего сейчас я нуждался в красоте. Едва ли мне до сих пор приходилось так долго обходиться без нее. Руки чуть дрожали, и я чувствовал легкий зуд под черепом: верный признак, что давно пора принять лиловое лекарство. Гарланд все еще стоял на коленях в той же позе. Я что есть силы захлопнул собой перекошенную дверь в надежде, что вся деревянная гора рухнет ему на голову. Вместо этого я споткнулся на нижней ступени и ткнулся лицом в снег.

9

Миссис Мантакис я застал за конторкой в вестибюле отеля. Она пересчитывала белоу и трещала себе под нос, как попавший в силки хорек. Я стряхнул снег на гостеприимный коврик у двери и подошел к ней. Ничего не замечая, хозяйка продолжала свой монолог:

— Если он думает, что я снова стану торчать весь день на морозе, дожидаясь, пока он велит мне прийти завтра, чтобы он мог полюбоваться на мою...

Я откашлялся, и она подняла глаза.

— Ваша честь, — без запинки продолжала она, — как я рада вас видеть! Вы, должно быть, ужасно устали. Чем могу быть полезна? — Она смела деньги под прилавок и натянутой улыбкой прикрыла злость.

— День был утомительным, — согласился я, — но завтра будет хуже, если учесть, сколько времени мне придется потратить на осмотр вас и вашего супруга.

— Что в этом такого сложного? — спросила она. — Моя мамочка, случалось, говаривала, что у меня все на месте. — Улыбка сменилась гримасой, от которой морщина на переносице расползлась к ноздрям.

— Не знал, что ваша мамочка была ветеринаром, — заметил я.

Она прикусила язычок, и хорошо сделала.

— Пришлите мне в кабинет две бутылки вина. И ужин двоих, только смотрите, без крематов. Если ничего другого не отыщете, можете зажарить своего тупоумного муженька. А потом ложитесь-ка пораньше: завтра придется долго ждать на морозе.

— Как вам угодно, — сказала она.

Город воинствующих идиотов, — говорил я себе, взбираясь по лестнице на свой этаж. В комнате, скинув плащ и ботинки, я улегся на кровать. Минута отдыха необходима, но, разумеется, из головы не шли обстоятельства дела. Я пытался вспомнить некоторые из промелькнувших передо мной лиц, однако перед глазами вставали только бесформенные комки мяса. А потом мне представилась Арла и, несмотря на усталость и подавленное состояние, пробудила во мне желание. Несомненно, я влюблялся в девушку. Этого никогда бы не случилось, не потеряй я опору в физиогномике. Теперь я понимал, как рассудок постепенно уступает место хаосу, изгоняя из сознания человека всякую методическую теорию. Самое страшное, что это ощущение доставляло мне своеобразное удовольствие. Оставалось единственное средство прояснить разум и я достал из саквояжа чистый шприц. Поскольку Арла должна была вскоре появиться, я, не желая показаться ей в состоянии ступора, ограничился щадящей дозой. Красота была теперь моей единственной надеждой, и она немедленно явилась мне, распространяя щупальца блаженства от точки входа между большим и указательным пальцем ноги по всему телу. Я считал, что такая малая доза не вызовет галлюцинаций хотя, помнится, из лампы лилась тихая музыка — гобой и струнные. Просто легкое радостное чувство наполнило меня бодростью и придало сил одеться. Несчастный Мантакис, по крайней мере, смел с ковра осколки стекла и заменил зеркало в руках своего твердокаменного брата. Я напомнил себе, что надо поощрить его во время утренней ванны.

Мантакис явился ко мне полчаса спустя с известием, что ужин и молодая Битон ожидают в соседней комнате. Я быстро мазнул за ушами ваткой с формальдегидом — ароматом, перед которым не устоит ни один истинный ученый, — и прошел к соседней двери, ощущая в животе приятное тепло.

Арла стояла перед статуей деда, слегка касаясь ладонями его лица.

— Срастаетесь с фамильным древом? — пошутил я.

— Расшатываю его, — отозвалась она с улыбкой.

Приятно было видеть, что она на время оставила свои деловые манеры. Также приятно было видеть ее в более нарядном платье. Темно-зеленая ткань с желтыми цветами не прикрывала коленей. Волосы были распущены и, для моего обогащенного красотой зрения, сияли собственным светом. Когда ее глаза встретились с моими, я с трудом сдержал улыбку.

Мантакис приготовил две тарелки с едой на маленьком столике. Я не поверил своим глазам при виде жареной оленины и незнакомых овощей — все без малейшей примеси крематов. Тут же стояли две бутылки вина, красного и синего, и два тонких хрустальных бокала. Я сел к столу и жестом пригласил девушку присоединиться ко мне.

Она придвинула стул, отрезала кусок оленины и начала есть. Я налил синего, более крепкого вина в надежде, что она не заподозрит меня в обдуманном намерении. Затем я откинулся в кресле и произнес:

— Вы сегодня хорошо поработали.

— Я же говорила, что буду вам полезна, — согласилась она.

Я предпочел бы услышать более почтительный ответ и, возможно, чтобы она не так громко жевала, но такие мелочи не могли затмить ее очарования. Мы ели и обменивались комплиментами, посмеявшись, между прочим, над тупицами, которые заподозрили в похищении Моргана с дочерью. Все шло прекрасно, и я уже налил нам по второму бокалу вина, когда у нее за спиной материализовался профессор Флок. А я и забыл, что большей частью удовольствия от ужина обязан красоте.

— Неужели ты думал, Клэй, что я пропущу такой равный междусобойчик? — спросил профессор.

Арла вздрогнула и оглянулась, словно заслышав жужжание москита, но я понимал, что она просто заметила мой взгляд. Неловко было при девушке кричать старому учителю, чтоб он убирался, так что я сосредоточился на ее глазах и постарался не замечать гостя.

— Отличная грудка, мой мальчик, — продолжал тот, — и я говорю не об ужине, а о том, что ты надеешься получить на сладкое. — Он был в набедренной связке и держал в руках заступ. По осунувшемуся лицу стекал пот.

Арла сделала глоток и сказала:

— Мне вспомнился еще один отрывок из дедушкиных рассказов.

— Интересно, — проговорил я.

Флок наклонился над Арлой, заглядывая за вырез платья.

— Я предлагаю Двенадцатый маневр, — сказал он, цинично подмигивая.

— Да, — сказала она, — я вспомнила, как он рассказывал, представьте себе, о встрече с существом, очень напоминавшим Странника отца Гарланда.

— Что вы говорите? — сказал я, глядя на приплясывавшего у нее за спиной профессора.

— Именно так, — сказала она, — и я вспомнила, он рассказывал, что то существо сказало им название рая.

Флок сказал мне:

— Смотри, Клэй, вот как я умер.

Я увидел поднимающиеся вокруг него испарения, и в комнате запахло серой. Выронив заступ, профессор схватился руками за горло. Лицо покраснело, потом стало иссиня-багровым, язык вывалился изо рта, глаза вылезали из орбит.

— Вено, — сказала Арла.

Профессор упал на нее, голова девушки прошла сквозь его бестелесную грудь. Я вскочил, чтобы столкнуть с ее плеч тяжесть его тела. В тот же миг галлюцинация исчезла, и я оказался стоящим над девушкой с протянутыми руками.

— Я реагировала примерно так же, — улыбнулась Арла.

— Любопытно, — повторил я и непринужденно опустился на место, стараясь скрыть волнение.

Незваные гости больше не прерывали наш ужин. Закончив, Арла встала и с бокалом в руке отошла к окну. Она взглянула на желтый диск луны и спросила:

— Как вы считаете, мы уже видели преступника или его очередь наступит завтра?

— Пока рано делать выводы. Вспомните, Двенадцатый маневр требует обследования всего населения.

— Расскажите мне об Отличном Городе, — попросила она.

— Хрусталь, розовый коралл и увитые плющом балюстрады. Просторные сады и широкие проспекты.

Город — порождение разума Создателя, Драктона Белоу. Рассказывают, что он учился у гениального Скарфинати, изобретателя непревзойденной мнемонической системы. Тот возводил в сознании дворец, а затем наполнял и украшал его идеями, посредством мистического символизма преображенными в предметы. Желая вспомнить что-либо, нужно было отыскать во дворце нужную вещь — вазу, картину, витраж, — и перед вами разворачивалось воспоминание. Юный Белоу был настолько любознательным, что дворец оказался для него тесен: его познания требовали строительства целого города. Ко времени своего прибытия в Латробию двадцатилетний юноша уже видел мысленным взором каждый камушек столицы, завиток на фасадах. Говорят, он шептал что-то ухо нанятым для строительства рабочим, и с той минуты они трудились подобно счастливым автоматам, не зная усталости до самой смерти, причем каждый точно знал свою работу. Город был выстроен еще моего рождения, в столь краткий срок, что это представляется не менее чудесным, чем самое его совершенство.

— А физиогномику тоже он ввел? — спросила Арла.

— Физиогномика в той или иной форме существовала с тех пор, как первые люди взглянули друг другу в глаза. Однако Белоу, желая подчинить свое творение единому закону, разработал математически точную теорию, которая служит безукоризненным инструментом оценки человеческой морали.

— Я всегда мечтала попасть туда, поработать в городских библиотеках, а может и поступить в университет, — сказала девушка.

— Вы неподражаемы, моя дорогая. Ни одна женщина и не мечтает поступить в университет, ни одна женщина не имеет допуска в библиотеки.

— Но почему же? — спросила она.

— Им прекрасно известно, что они настолько же уступают мужчинам в целом, насколько один мужчина может уступать другому. И это не только общеизвестная истина, это закон, — сказал я самым мягким тоном.

— Не может быть, чтобы вы в это верили!

— Как же не верить? — возразил я. — Послушайте, вы же начитанная девушка. Мозг женщины меньше мужского, это установленный факт.

Она с отвращением отвернулась от меня.

— Арла, — уговаривал я, — не в моих силах изменить закон природы. — Я чувствовал, как она становится холодней с каждым моим словом. Она даже отступила на шаг от меня, и я не мог придумать, как успокоить ее. — У женщин, знаете ли, есть определенные способности, определенные, скажем так, биологические возможности. Они занимают свое место в культуре.

Ее лицо, казалось, просветлело, и она обернулась ко мне.

— О, кажется, я вас понимаю, — сказала она с улыбкой.

— Понимаете? — повторил я. Мысли мои пришли смятение, и я чувствовал, что теряю вес. Красота и вино думали за меня, когда я заключил ее в объятия и попытался поцеловать. Единственное, о чем я думал в тот миг: где могут быть кожаные перчатки, которые я приберегал для подобных критических моментов...

Это случилось так же внезапно и болезненно, как утрата физиогномики. Арла ударила меня по лицу и вырвалась из рук.

— «Женщины занимают свое место», — передразнила она. — Не забывайте: это я провожу расследование. Может, я и женщина, но не так глупа, чтобы не увидеть, что вы лишились всех способностей.

— Арла. — Я хотел строго одернуть девушку, но имя прозвучало по-детски жалобно.

— Не бойтесь, — продолжала она. — Я никому не скажу. Я закончу за вас расследование, чтобы вы знали, даже если никто другой не будет об этом знать, — я нашла разгадку.

Я не верил самому себе, однако мне в самом деле хотелось извиниться. Клянусь задницей Харро, мой мир разлетался на части.

— Я прошу прощения, — выговорил я, и каждое повисло у меня на языке фунтом крематов.

— Вы просите прощения, — повторила она. — Жду вас завтра к десяти. Больше не опаздывайте. Надеюсь, утром вы будете вести себя более профессионально.

С этими словами она схватила свой плащ, пересекла комнату и скрылась за дверью.

Я был в полной прострации, пораженный как разоблачением, так и ее мнением обо мне. Это было унижение; хуже того, это было одиночество. Желая скрыться от самого себя, я прошел в спальню, быстро оделся и пошел за ней.

Темнота ночи пугала меня больше обычного, а порывистый ветер, следуя примеру Арлы, хлестал меня по лицу. Я видел ее далекую фигурку в конце пустынной улицы. План мой, если это можно назвать планом, состоял в том, чтобы, не открывая себя (я знал, что это было бы ошибкой), следить за ней издали. Я должен был видеть ее. Держась в густой тени домов, я пустился бегом — искусство, которого я не вспоминал с детских лет.

Один раз девушка остановилась и обернулась назад. Я тоже застыл в надежде, что ей меня не видно. Потом она свернула в проход между банком и театром. Я поджидал за углом, пока она не скрылась за поворотом, и только потом двинулся дальше. Таким же образом я проводил ее сквозь сосновый лесок до неширокой поляны, передвигаясь на цыпочках, чтобы не выдать себя скрипом снега под каблуками.

На дальней стороне поляны стоял жалкий домишко, из единственного в Анамасобии строительного материала — серых волокнистых бревен. В окно лился теплый свет. Девушка вошла и прикрыла за собой дверь. Я прокрался к стене и, хотите верьте, хотите нет, опустился, как собака, на четвереньки, чтобы осторожно пробраться под окно.

Мне открылась гостиная с грубой мебелью, вытесанной из бревен. В креслах, лицом друг к другу, сидели старик и старуха. На лице хозяина я заметил предательский синеватый оттенок, указывающий, что вскорости он разделит участь твердокаменных героев. Оба лица выражали беспросветную тупость. Как видно, Арла верно оценивала умственные способности своих родителей. Я поморщился и переполз к боковой стене дома.

Обнаружив там другое окно, я вздохнул с облегчением. Скорчившись под стеной, я вынул из кармана дерринджер. Я готов был застрелиться, если буду открыт. Нового унижения перед ней я бы не вынес. Изнутри послышался шум шагов, а затем самый невероятный звук — тоненький плач. «Быть может, она раскаивается в том, как обошлась со мной», — подумал я. Эта мысль придала мне храбрости взглянуть. К огромному моему изумлению, плакала не Арла. Это был, подумать только, младенец! Я заворожено смотрел, как она, держа орущий комок одной рукой, спустила с плеч платье и обнажила грудь. У меня вырвался громкий вздох. Несмотря на кошмарную нелепость положения, я чувствовал, как в штанах шевельнулась моя мужественность.

И тут за спиной послышалось шипение. Мгновенно обернувшись, я почувствовал, как ёкнуло сердце, но ничего не увидел. Звук повторился, и стало ясно, что он доносится сверху. С нижней ветви огромного дерева на меня уставились два горящих желтых глаза. Я не успел задуматься, кто бы это мог быть, потому что же миг широкие перепончатые крылья пришли в движение.

Уже ни о чем не думая и ни о чем не заботясь, я выпрямился во весь рост и бросился бежать. Я слышал над собой удары крыльев демона и ощущал толчки поднятого им ветра. Поляну я преодолел рекордным рывком, но, несмотря на подстегивавший ужас, скоро выбился из сил, запнулся и упал в снег. Услышав над самой головой пронзительный свист, я вскинул дерринджер, который все еще держал в руке, и выстрелил. Сквозь пороховой дым мелькнули очертания взмывшей вверх твари. Одного мгновенного помутившегося взгляда было довольно, чтобы узнать чудовище, описанное стариком Битоном: поросшего шерстью рогатого дьявола с раздвоенными лапами и острым хвостом — точь-в-точь как в старинных религиозных книгах, над которыми я потешался студентом.

Демон уже почти скрылся из виду, когда мне показалось, что он выронил какой-то предмет, зажатый до сих пор между лап. «Булыжник», — подумал я, перекатываясь по снегу, чтобы не терять времени на вставание. Предмет ударился о землю в нескольких ярдах от меня. Звук напоминал падение расколовшейся зрелой дыни. Удостоверившись, что демон скрылся, я подполз туда. Это оказалась не дыня, а голова, принадлежавшая, вероятно, пропавшему псу отца Гарланда, бедняге Густаву.

Не помню, как я вернулся в отель. Как ни странно, никто не услышал выстрела и не вышел полюбопытствовать. Я принял большую дозу красоты и забрался под одеяла. Лампы, конечно, гасить не стал, потому что ночь уже показала мне злобный лик своего прислужника. Под утро я проснулся в холодном поту, наполненный тошнотворным гневом, порожденным ревностью.

— Итак, — сказал я своему отражению в зеркале Ардена, — Арла не только лгала мне, она с самого начала обманывала меня. Я выплюнул из себя слово: «Порочная!» К рассвету я сожалел лишь о том, что извинился перед ней.

10

Жалкая комнатушка «Отеля де Скри» казалась настоящим раем при мысли о том, что ждало меня в церкви. Я предпочел бы встретиться лицом к лицу с демоном, нежели изображать любезность перед Арлой, которой известно о том, что тлетворная магия Анамасобии превратила меня в шарлатана. «Потаскуха способна выдать меня перед всей галереей негодяев», — думал я. Даже если бы день прошел благополучно, я не надеялся уже раскрыть дело, а следовательно, какие бы мучения ни пришлось мне пережить в провинции, стократ худшего приходилось ожидать от Создателя.