Глава 4

Флинн абсолютно перестал понимать, что происходит. Он упал в фонтан. Не успел вылезти из воды, как ему на голову из окна второго этажа свалилась женщина, которая тут же сбежала, оставив его объясняться с каким-то шутником в трико, размахивающим шпагой.

Ох, не надо, не надо было ему ехать на эту свадьбу! — Перестань тыкать в меня этой штукой! — Он отвел шпагу от своей груди и погрозил незнакомцу пальцем. — И нечего меня пугать! Мне и без тебя тошно!

Господин в панталонах пригвоздил Флинна к месту ледяным взором. Несмотря на его клоунский наряд, взгляд подействовал, и Флинн почувствовал первые признаки замешательства.

— С великим сожалением должен поставить вас в известность, сэр, что скоро вам будет еще хуже. Следуйте за мной. — Он спрятал в ножны свою шпагу — или эту штуку полагалось называть тростью? — и направился к дверям.

— С радостью! — сердито фыркнул Флинн. — Надеюсь, мы отправимся прямиком к Литтону? Потому что мне не терпится сказать ему пару теплых слов о его гостях и о тех интересных штуках, которые им позволяют приносить на его вечеринки. Наверняка это просто небольшое упущение и в пригласительных билетах забыли напечатать, что оружие полагается оставлять в передней. Тощий тип внезапно затормозил, обернулся и посмотрел на Флинна с явным интересом:

— Вы упомянули Литтона?

— Да, так зовут жениха. — Флинн вдруг почувствовал, что по его ладони сочится какая-то влага. — Хозяина этого… сумасшедшего дома. — Он поднял руку и обнаружил на ладони глубокий порез, из которого хлестала кровь. Черт побери, у него что, шпага острее бритвы? Не переборщил ли этот идиот со своим карнавальным костюмом?

— Вы позволили себе сказать «сумасшедший»? — переспросил тощий тип.

Флинн кое-как перевязал рану носовым платком, с облегчением убедившись, что она не такая глубокая, как показалось вначале. Его действительно чуть не проткнули насквозь!

Он поднял взгляд. Незнакомец улыбался во весь рот, любуясь его окровавленной ладонью!

— Да, я сказал «сумасшедший»! — запальчиво повторил Флинн. — Потому что ему придется отвечать перед судом, если он не заткнет этот проклятый фонтан! Точно так же, как и тебе — за ношение холодного оружия в общественных местах! А заодно неплохо бы притянуть к ответу тех, кто прыгает из окон на втором этаже, прихватив с собой здоровенную сумку, в которой запросто могут оказаться фамильные драгоценности. Но ему и этого мало — он имеет наглость пригласить человека на свадьбу, не предупредив его, что собирается устроить костюмированный бал. — Он смерил незнакомца взглядом с головы до ног и добавил: — Есть отчего прийти в восторг, честное слово!

Пожилой господин с таким негодованием уставился на Флинна, что тому показалось, будто стены прихожей покрываются инеем.

— Я и есть лорд Литтон, ничтожный оборванец, и не надейся, что твои попытки оскорбить и оболгать меня смягчат неотвратимую кару! Своей жалкой бранью ты только усугубил свою участь, ибо было мгновение, когда я мог отнестись к тебе великодушно и снисходительно. Но ты имел наглость рассердить меня, и теперь пеняй на себя! — Он обратился к своей компаньонке и надменно произнес: — Леди Кармин, будьте добры, пойдите и позовите моих людей. Скажите им, что здесь появился некто, уважающий их не более чем компанию бродячих циркачей. Я уверен, что это добавит их знакомству теплоты и сердечности. Он и глазом моргнуть не успеет, как станет относиться к ним со всей возможной почтительностью.

— Послушайте, — огрызнулся Флинн, которому изрядно надоела эта комедия, — будь я проклят, если понимаю, о чем вы толкуете, но все же смею напомнить, что уже битый час торчу на ледяном ветру, мокрый до нитки. Сейчас я собираюсь подняться к себе в комнату, чтобы переодеться, а потом отправлюсь искать Литтона. Кабби Литтона. А вы со своим бродячим цирком можете развлекаться, как пожелаете!

Флинн решительно обогнул остолбеневшего незнакомца, нажал на ручку и распахнул дверь. Шагнул внутрь и с грохотом захлопнул дверь за собой.

От спертого воздуха у него потемнело в глазах. Все до одного гости каким-то чудом успели переодеться в вычурные костюмы, копировавшие наряд странного типа во дворе, а в канделябры вместо лампочек вставили свечи, и от их дыма и смрада в зале было нечем дышать. Флинну даже показалось, что от его мокрого смокинга повалил пар.

Прокладывая себе путь через толпу, он все больше поражался странным нарядам танцевавших на балу гостей. Не то чтобы он считал себя большим специалистом по костюмам, однако даже на первый взгляд было видно, что это не простые карнавальные платья, которые можно взять напрокат на рождественский бал. Все эти наряды выглядели как настоящие и скорее всего были сшиты для какого-то исторического фильма. Что заставило Флинна снова оглянуться: а вдруг здесь действительно снимают кино? Вдруг он заблудился и попал в другую часть дома?

Но в зале не было ни одной камеры. И он не мог заблудиться, потому что отлично помнил, как вышел и вошел в одну и ту же дверь. Он с тревогой всматривался в обращенные к нему лица — между прочим, его персона почему-то успела привлечь всеобщее внимание — и убеждался, что не узнает никого из этих людей. Впрочем, это было вполне естественно. Флинн постарался найти в толпе Нину. Вот уж кто должен выглядеть практически голой среди разряженных в пух и прах статистов!

Но он не обнаружил ни ее ни Кабби. Флинну не хватило фантазии представить, как должен выглядеть его приятель в костюме восемнадцатого века. Потешная, должно быть, картина!

Наконец он пересек бальный зал из конца в конец и оказался в пустом прохладном коридоре. Флинн оглянулся, и сердце тревожно екнуло у него в груди. Всего час назад здесь на белом мраморном полу были настланы пушистые ковры, а возле девственно-белых стен стояли мягкие диваны и кресла, изображавшие интимные «уголки для беседы». Теперь же ковров не было и в помине, на стенах темнели дубовые резные панели, а посередине стоял длиннющий обеденный стол, ломившийся от обилия всяких блюд. Флинн замер на месте, чувствуя, как в душе нарастает неясная тревога.

Неужели пока он болтался во дворе, они успели совершить все эти перестановки? Невероятно, немыслимо! Так же немыслимо, как вытряхнуть всю эту толпу народа из их вечерних туалетов и переодеть в замысловатые наряды черт знает какого там века. На это должно уйти по меньшей мере несколько часов — если не вся ночь!

И тем не менее это был все тот же самый дворец. У Флинна имелась тысяча причин быть в этом уверенным, и главной оставалась та, что он никуда отсюда не уходил. Наручные часы показывали 10.45. А во двор он вышел где-то около 10.00. Он знал это точно, потому что свадебный торт разрезали ровно в 9.30, и он съел свой кусок. Получалось, что за три четверти часа кто-то сменил декорации и переодел толпу гостей — или же здесь творится какая-то чертовщина? Может быть, ему это снится? Но разве у человека бывают сны, в которых он гадает, снится ему это или нет? К тому же он все еще мокрый после купания в фонтане. А выпитый накануне алкоголь начинал напоминать о себе легкой головной болью.

Внезапно Флинна осенило: да это же галлюцинация! Ну конечно! Ему что-то подсыпали в бокал, он выпил, ни о чем не подозревая, а теперь ведет себя как последний осел на потеху публике! Иного объяснения тому, что происходило вокруг, Флинн не видел. Каким-то образом он умудрился заснуть в одной из спален наверху и теперь находится во власти иллюзий, навеянных наркотиком.

Кстати, по поводу иллюзий — ему давно пора найти свою спальню и снять мокрый костюм. Только бы знать наверняка, что он действительно у себя в спальне! Флинну не улыбалось устраивать перед гостями бесплатный сеанс мужского стриптиза.

— Вот он где! Я знал, что мерзавец не мог далеко уйти! Этот малый ведет себя как сумасшедший!

Флинн резко обернулся, услышав голос человека со двора. Его сопровождали шестеро дюжих парней, разряженных в яркие клоунские одеяния. Они решительно двинулись вперед, потрясая весьма увесистыми дубинками и какими-то древними пистолетами.

Флинн все еще надеялся, что стал жертвой чьей-то глупой шутки. Он знал, что ведет себя как последний болван и будет проклинать эту слабость до конца своих дней. Но коль скоро он все равно собирался уехать сразу после окончания свадьбы и никогда больше не возвращаться в эту забытую Богом дыру, можно было не переживать из-за той памяти, которую он по себе оставит. И Флинн во весь дух помчался к парадному входу. Головорезы, выглядевшие чересчур уж реально — особенно их зверские рожи и варварское оружие, — ринулись вдогонку за ним.

Меньше всего Флинну хотелось на собственном опыте выяснять, насколько реальным может быть ущерб, причиненный галлюцинацией. Он подбежал к высоким массивным дверям, вцепился в бронзовые кольца и рванул их на себя с силой, удесятеренной отчаянием. Бесшумно скользя на заботливо смазанных петлях, двери распахнулись и с грохотом врезались в стены передней. Флинн выскочил наружу.

У него не было времени оглядеться и прикинуть, где он находится и куда следует бежать. Он просто понесся вокруг дома, надеясь найти гараж, а в нем — машины? Должны же здесь быть машины? Однако через минуту ему стало ясно, что и с гаражом что-то не так. Разве в эти узкие двери протиснется автомобиль? И зачем было делать их такими высокими? И потом — почему здесь так ужасно воняет навозом?

Но деваться все равно было некуда, он распахнул странную дверь и скрылся внутри.

От густого, застоявшегося запаха навоза Флинна чуть не стошнило. Он замер, приходя в себя; судя по шороху сена, приглушенному топоту и фырканью, его окружали лошади.

Снаружи послышались голоса преследователей, и возле дверей затопали тяжелые сапоги. Флинн едва разглядел в темноте ближний денник, открыл дверь и метнулся внутрь. Скорчившись за низкой дверью, он старался дышать как можно тише, хотя от нехватки кислорода чуть не падал в обморок.

Дверь в конюшню распахнулась, и по настилу между денниками прогрохотали чьи-то шаги.

— Обыскать денники! — приказал грубый голос.

— А ты уверен, что он тут? — спросил другой преследователь.

— Так точно, сэр! Я его видел. Проскочил сюда аккурат перед нами. Не удивлюсь, если он в деннике спрятался!

Флинн с тревогой подумал, что их разговор чересчур логичен. И не похож на болтовню зевак, потешающихся над чьей-то глупой шуткой. Тут вообще никто не шутил. Ради всего святого, что же с ним произошло? Не может быть, чтобы сон выглядел так реально. И на галлюцинацию это не похоже. Черт побери, у него за спиной стоит лошадь и дышит ему в затылок!

Флинн застыл, не смея шелохнуться. Он спрятался в деннике, но не заметил лошадь. Проклятие! Ведь он нарочно заглянул внутрь и убедился, что денник пуст! Но в конюшне было слишком темно.

Лошадь фыркнула, и Флинн с трудом подавил желание подскочить на месте и вскарабкаться под самый потолок по голой стене. Проклятие, он же терпеть не мог лошадей! Он ненавидел их всю свою сознательную жизнь, и слава Богу, ему почти не приходилось с ними сталкиваться. А вот теперь он сидит в темном закутке, и за спиной у него переступает копытами и угрожающе пыхтит самая жуткая тварь на свете, и от стука этих тяжелых копыт и горячего дыхания в груди у Флинна все обрывалось! Огромные, тупые, опасные, уродливые монстры! Вот если бы он мог возненавидеть их настолько, чтобы прикончить на месте одной своей ненавистью! Но как Флинн ни старался, ему не удавалось придать своим чувствам необходимый накал.

Лошадь снова фыркнула и несколько раз ударила копытом по усыпанному сеном настилу.

— Чегой-то не вижу я его! — воскликнул один из преследователей, не скрывая своего разочарования.

— И я тоже!

— Как сквозь землю провалился!

Густой голос громко выругался и добавил:

— Ну, не завидую я ему, коли он сунулся к старине Бону!

Остальные голоса ответили дружным злорадным ржанием.

Флинн зажмурился, прижавшись затылком к деревянной стене денника. Нетрудно было прийти к выводу, что его угораздило попасть именно в объятия к старине Бону — ведь это стойло никто не проверял!

— Пусть кто-нибудь кликнет Фриша. Кроме него, с Боном никто не справится. Нам все равно нужно обыскать это стойло, только провалиться мне на этом месте, коли я сунусь туда прежде, чем кто-нибудь обратает эту чертову скотину!

— Я мигом! — Торопливые шаги простучали в сторону двери и затихли во дворе.

Тяжелые копыта снова ударили по настилу раз и другой.

— Ага, смотри-ка, он тоже что-то почуял! — воскликнул один из негодяев и громко захохотал.

Время шло, Флинн сидел не шевелясь и едва дышал. Если этот конь действительно сущий дьявол — не зря же его боятся даже эти головорезы! — то, может быть, когда они откроют денник, старина Бон озвереет от шума и суеты и устроит переполох, во время которого Флинн успеет скрыться? Он старался не думать о том, что от него останется, если старина Бон первым делом обратит внимание на него, а уж потом займется головорезами.

Старина Бон тихонько потеребил зубами его волосы. Флинн отдернул голову и заслонился ладонями. От неудобной позы ноги затекли и не желали его держать.

Бон оставил его волосы в покое и занялся смокингом. Не дождавшись от человека никакой реакции, он выпустил из зубов смокинг и толкнул Флинна носом в спину. От его сердитого фырканья Флинна обдало жаром. У входа в конюшню послышались чьи-то голоса. Не иначе как привели на помощь Фриша.

— Не знаю, не знаю. — Ворчливый стариковский голос слышался все ближе. — Если он и правда забрался прямо к Бону, завтра хозяин с нас семь шкур спустит! Он терпеть не может, когда кто-нибудь путается у старины Бона под ногами. Бон — он же привередливый, не приведи Господь! Ежели что не по нраву, враз осерчает и неделю никого к себе не подпустит. Думаете, хозяина это обрадует? Он провел здесь уже две недели и ни разу не сел на другую лошадь! Подавай ему Бона, и все! — Хриплый голос зазвучал возле самого денника. — Этот конь позволяет мне вывести себя во двор и заседлать, а дальше — ни-ни! Только хозяйскую руку и признает! Хоть бы уж он нынче не шибко осерчал, а то ведь не ровен час придется хозяина звать. А у него сегодня помолвка, невеста, гости…

— Да разве мы ему мешаем? — воскликнул грубый голос. — Это все тот проклятый проныра, что забрался в стойло! Тоже нашел место, где спрятаться!

— Какой такой проныра?

— Обыкновенный! Лорд Литтон накрыл было его, когда он хотел пробраться в дом, а тот ускользнул. Ну да от нас тебе не уйти!.. Верно я говорю, ублюдок несчастный? — выкрикнул головорез, явно обращаясь к Флинну. Сообщники отвечали ему дружным гоготом.

У Флинна было два пути. Сидеть и ждать, что случится, когда поимщики откроют стойло. Или затеять что-то самому в надежде застать их врасплох.

Когда щеколда на двери в стойло начала медленно подниматься, его мускулы приняли решение сами, без участия рассудка. Дико вопя какие-то бессмысленные ругательства, Флинн подскочил, как пружина, потянул дверь на себя и распахнул ее до отказа, чтобы укрыться за ней в переднем углу денника от тяжелых подков Бона.

Жеребец не заставил себя ждать — мигом взвился на дыбы и принялся молотить передними копытами. От грохота, с которым он опустился на землю, у Флинна заложило уши. Но представление только начиналось: Бон продолжал бесноваться, то и дело поднимаясь на задние ноги и молотя копытами передних по чему попало. Один из этих бешеных ударов пришелся по двери денника, и Флинна так швырнуло о стенку, что едва не вышибло дух.

Конюшня наполнилась дикими воплями: «Ух ты!» и «Держи его!» — но Флинну было сейчас не до преследователей, все его внимание сосредоточилось на подкованных копытах, мелькавших над краем двери денника. Разъяренное ржание перекрыло человеческие крики и нестерпимо резало слух, а копыта, попадавшие то по дверям, то по настилу, грохотали так, что Флинну казалось, будто настал конец света.

Тем не менее голоса постепенно приближались. Видимо, суматоха немного улеглась, и теперь они собирались загнать жеребца в угол, чтобы попытаться стреножить. Флинн понятия не имел о том, что полагается делать в подобных случаях. Однако он отдавал себе отчет и в том, что необходимо что-то предпринять, и чем скорее, тем лучше.

Перегородки между денниками были сделаны из толстых бревен, между которыми оставались довольно широкие промежутки. Флинну ничего не стоило вскарабкаться по ним на край двери. Оглянувшись, он увидел, как трое головорезов осторожно пробираются в денник, но неожиданное появление беглеца заметил только один из троицы. Остальные не отрывали глаз от бесновавшегося жеребца и его грозных копыт, со свистом рассекавших воздух в опасной близости от их голов.

Распластавшись по бревнам перегородки, Флинн следил за тем, как Бон налетел всем телом на дверь, служившую ему опорой. Судя по всему, через секунду следовало ожидать нового удара, и Флинн еще плотнее прижался к бревнам, чтобы не упасть от толчка.

Но оказалось, что его перемещения заметили. Вожак преследователей злобно прищурился и выскочил из денника в проход между стойлами. Флинн в тот же миг понял, что у него на уме. Мерзавец собирался попасть в соседний денник и через промежутки в бревнах либо выпихнуть его прямо под смертоносные копыта бешеной скотины, либо попросту привязать к бревнам и подождать, пока конюху удастся справиться со стариной Боном. После чего никто не помешает им сделать с несчастным пленником все, что угодно.

Времени на колебания не оставалось.

С невнятным проклятием Флинн оттолкнулся от двери, прыгнул и приземлился прямо на спину дьявольскому животному. Жеребец возмущенно заржал и взвился на дыбы. Беглец и сам не помнил, как успел вцепиться в жесткую гриву. Всю свою силу он постарался вложить в ноги, намертво обхватившие конские бока. Флинн распластался на мощной шее огромного жеребца и сосредоточился на одном: только бы не упасть!

Конь выскочил из денника. Головорезы кинулись врассыпную, не разбирая дороги. Кто-то распластался прямо в навозе на полу, кто-то успел зарыться в сено — лишь бы не оказаться на пути у разъяренного жеребца, рвущегося на свободу. Тяжелые копыта прогрохотали по настилу между стойлами, и через какую-то долю секунды Бон уже был перед дверью в конюшню. Здесь он снова взвился на дыбы и ударил по задвижке. Дверь распахнулась, и больше ничто не препятствовало его бегству.

На какой-то дикий миг Флинна охватило невероятное ликование. Вытянувшись в струнку, жеребец несся во весь опор в непроглядную тьму. У Флинна даже хватило духу немного приподняться и с торжеством посмотреть на своих поверженных противников. При мысли о том, как будут беситься эти негодяи, из его груди вырвался воинственный клич, сменившийся безумным истерическим хохотом.

Но очень скоро ему пришлось вернуться с небес на землю и подумать о том, как не свалиться с этого пушечного ядра, разъяренного и неуправляемого, готового в любой момент взвиться на дыбы.

В отличие от него жеребец совершенно не страдал от нерешительности. Его галоп был столь стремителен, что уже через несколько секунд и конюшня, и даже сам особняк скрылись из виду. Вскоре Флинн понял, что они несутся по направлению к дороге, уводившей из поместья к железнодорожной станции. Ну что ж, пока его это вполне устраивало. Он не знал, как останавливают норовистых жеребцов, и подумал о том, что мог бы спрыгнуть на землю, когда Бон окажется на какой-нибудь лужайке или хотя бы в таком месте, где почва будет помягче. Но всякий раз, стоило посмотреть на то, с какой скоростью проносится под ними земля, Флинн обмирал от ужаса.

— Эй! — тихонько окликнул он жеребца в слабой надежде успокоить его вежливой беседой. Конская шея, служившая ему ненадежным насестом, ходила под ним ходуном, однако постепенно Флинн сумел приспособиться к ритму галопа, и это оказалось не так уж трудно, несмотря на то что Бон несся вперед с прежней головокружительной скоростью. Флинн не знал, что еще можно предпринять. Ясно было одно: только самоубийца станет спрыгивать с этой дьявольской скотины на полном ходу. А попытка пообщаться со стариной Боном закончилась полным фиаско.

Так они и мчались сквозь ночную тьму во весь опор, пока не оказались на раскисшей от дождей сельской дороге, где Бон на полном скаку повернул направо. Флинна занесло так, что он едва не свалился и испугался пуще прежнего. Однако ему удалось удержаться и даже восстановить равновесие.

Пожалуй, в его положении оставалось одно: покориться судьбе и ждать, куда занесет его очередной каприз жестокого рока. И надеяться при этом, что хуже уже не будет.

Мелисанда и сама толком не заметила, когда впервые услышала за спиной удары копыт или просто ощутила слабое сотрясение почвы, но стоило ей осознать, что происходит, сердце стиснули ледяные клещи, как будто оно остановилось в ее груди навсегда. Они снарядили погоню!

Девушка кубарем скатилась с дороги и помчалась в лес. Только бы ее не заметили! Ноги то и дело проваливались в холодную вязкую почву, и башмаки быстро промокли, однако Мелисанда не обращала на это внимания. Нужно было успеть забраться в лес как можно дальше, чтобы ее нельзя было увидеть с дороги. Скорчившись в три погибели, она осторожно раздвинула листву и посмотрела в том направлении, откуда пришла.

Так и есть! Не прошло и минуты, как на дороге показался всадник. Он скакал на огромном жеребце темной масти с одним белым чулком. Мелисанда сдавленно ойкнула. Всадник всем телом приник к конской шее, и нельзя было разглядеть его лицо, но девушке показалось, что она узнала его.

Беллингем! Он сам кинулся в погоню!

Незадолго до этого, упрямо шагая по дороге и чувствуя, как усиливается ночной холод, Мелисанда впервые позволила себе усомниться в том, что успеет добраться до Лондона прежде, чем туда докатятся слухи о скандале, разразившемся по ее вине. И какой прием окажет ей тетка? Захочет ли помочь своей строптивой племяннице? А отец? Станет ли он вообще с ней разговаривать? Однако тот ужас, который внушил ей один вид Беллингема, несущегося во весь опор на своем жутком скакуне, окончательно убедил девушку в том, что она не может выйти замуж за этого человека.

Это неприятие зародилось в ее душе не из-за его надменных холодных манер, и не из-за грубого поведения с первых минут знакомства, и даже не из-за репутации похотливого охотника за юбками. Мелисанду не шокировало его появление с леди Кармин на террасе во внутреннем дворике, где во время бегства она натолкнулась на того странного незнакомца. Нет, ее потрясло жуткое, чудовищное известие о том, что граф виновен в гибели одной из своих служанок.

Эту историю ей с трудом удалось вытянуть из Дафны, когда та помогала Мелисанде переодеваться после ужина. Она услышала все от личного лакея самого лорда Беллингема. Бедная девушка якобы отказалась выполнить какой-то приказ и в наказание была привязана к дереву в лютый зимний холод. Никто из слуг не знал толком, что же именно она натворила. Но лакей намекал на то, что девушка отличалась целомудрием и скорее всего отвергла посягательства на ее чистоту. В любом случае, какой бы ни была ее вина, она не заслуживала столь жестокой кары — в этом лакей был совершенно уверен, потому что бедняжка замерзла насмерть.

Конечно, после этого и речи не могло быть о том, чтобы выйти замуж за подобного типа. Хотя Мелисанда никогда не прислушивалась к пересудам и сплетням, которыми так любит развлекаться челядь, на сей раз она не сомневалась, что эта история правдива. Она чувствовала это, и Дафна согласилась с ней. Жестокость изначально была заложена в натуре этого человека, она сквозила в каждом его жесте, и Мелисанда видела это своими глазами.

Она долго сидела, затаившись, в лесной чаще, в ожидании остальной своры преследователей, которые не могли угнаться за чистокровным жеребцом, выигравшим на скачках множество призов. Но никто из людей лорда так и не показался. Девушка вся обратилась в слух, она даже приложила к земле ладонь, стараясь уловить отзвук копыт, но так ничего и не обнаружила.

Наконец она набралась духу и покинула свое укрытие. Осторожно выбралась на дорогу, волоча за собой тяжелую сумку, и первым делом встала на колени и прижала ладонь к земле. Ничего. Все вокруг дышало тишиной и покоем. Мелисанда с облегчением перевела дух, в воздухе перед ее лицом повисло легкое облачко пара.

И все-таки это было странно. Она решительно не ожидала подобного поворота событий. Девушка выпрямилась и внимательно посмотрела в ту сторону, откуда прискакал одинокий всадник. Дорога уходила в непроглядную тьму, и на ней не было видно ни одной живой души.

Мелисанда растерялась: не может быть, чтобы граф один отправился в погоню, не снарядив целый отряд! Или это был не он? Но ведь Мелисанде удалось хорошо разглядеть его лошадь. Она не раз слышала описание любимого жеребца лорда Беллингема. Граф так воспитал это норовистое животное, что никто не смел приблизиться к нему, кроме хозяина, и уж тем более сесть на него верхом. Огромный, черный как уголь, и только на одной ноге есть белый чулок. Значит, она видела именно его, Марлибона!

Мелисанда едва успела повернуться, чтобы продолжать свое одинокое путешествие до Лондона, как вдруг из кустов на левой обочине прямо перед ней на дорогу выскочило нечто темное, неимоверных размеров — словно сам дьявол явился перед бедной девушкой во плоти!

Мелисанда завизжала от страха, и жеребец взвился перед ней на дыбы. Марлибон!!! Несчастная выпустила из рук сумку и побежала прочь, не разбирая дороги. Чем дальше она забиралась в лес, тем гуще росли деревья, больно хлеставшие ее по лицу и цеплявшиеся за юбку своими ветвями. А за ее спиной, словно судьба, тяжело грохотали конские копыта.

— Уходи! — закричала она, и ее дрожащий голос жадно поглотила ночная тьма. — Прошу тебя, оставь меня в покое!

— Постойте! — отвечал мужской голос, и она припустила в лес с новой силой.

Отчаяние и страх гнали ее вперед и вперед. Если Беллингем способен привязать горничную к дереву за простое непослушание, то что же он сделает с женщиной, опозорившей его на весь свет?

От ужаса она едва дышала, кровь громко стучала у нее в висках. Однако Мелисанда упрямо продолжала двигаться в глубину леса, пока мрак под кронами деревьев не стал настолько густым, что невозможно было разглядеть даже вытянутую перед собой руку. Наверное, она забралась в самую чащу, даже преследовавший ее человек отстал.

Из последних сил девушка рванулась вперед, но в темноте споткнулась о корень, упала и покатилась с невидимого в темноте обрыва. Она катилась, катилась и катилась без конца, чувствуя, как шпильки одна за другой вылетают из волос, а юбка от быстрого вращения все плотнее обматывается вокруг ног. Попытки за что-нибудь зацепиться руками или ногами ни к чему не привели — она только ободрала их о землю до крови. Тем временем мало-помалу падение стало замедляться, но не успела Мелисанда остановиться, как со всего размаху налетела боком на один камень, а виском — на другой.

И без того темная ночь превратилась для нее в бездну беспамятства.

Через некоторое время она пришла в себя, потревоженная чьим-то горячим дыханием у себя на затылке. Вокруг по-прежнему царила ночная тьма, а над Мелисандой нависла огромная туша Марлибона. Стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в виске, Мелисанда попыталась подняться и тут же охнула от острой боли в ушибленных ребрах. Тем не менее ей удалось приподняться.

Конь тихонько переступил копытами и ласково ткнулся мордой ей в плечо. Мелисанда хотела погладить его, но при виде поднятой руки жеребец пугливо отшатнулся.

— Тише, тише, Марлибон, — прошептала она. — Где твой хозяин, а? Ты что, его сбросил?

На жеребце не оказалось ни седла, ни уздечки. Не было видно даже недоуздка. Мелисанда честно попыталась представить себе, как его сиятельство граф Беллингем скачет без седла, — и не смогла. Этот вельможа был помешан на внешних приличиях. Он скорее повесится, чем поедет на своем жеребце, как какой-нибудь крестьянин.

Но тогда кто же тот всадник, что так отчаянно цеплялся за гриву Марлибона там, на дороге? И кто с таким упорством тащился за ней сквозь лесную чащу, рискуя свернуть себе шею? С одной стороны, по всему выходило, что это мог быть кто угодно, но не Беллингем, ведь если бы граф действительно отправился за ней в погоню, его сопровождала бы целая свора помощников. А если скандальное бегство невесты чуть ли не из-под венца вогнало графа в такой стыд, что он постарался сохранить все в тайне? Но и тогда Мелисанда не могла представить причину, по которой Беллингем согласился бы доверить своего бесценного жеребца кому-то еще.

Кряхтя и охая от боли при каждом движении, девушка встала и внимательно осмотрелась. Вокруг было совершенно безлюдно: никто не пытался за ней следить, никто не караулил в засаде. Исчез даже тот настырный тип, что не так давно болтался на спине у Марлибона.

Мелисанда задумчиво посмотрела на жеребца. Если она сейчас уйдет и бросит его в лесу, сумеет ли он найти дорогу домой? Но с собой его взять она не может. В глазах всего света это будет выглядеть как воровство.

Сначала девушка попыталась вскарабкаться на тот обрыв, с которого так неудачно упала, чтобы вернуться на старое место и оттуда продолжать свой путь. Но острая боль в виске и в боку, слабость и головокружение сделали этот подъем невозможным. Ей пришлось передохнуть, чтобы прийти в себя, и отправиться в обход.

Первые несколько минут жеребец спокойно стоял и смотрел, как она уходит все дальше, но вскоре она услышала за спиной его медленные тяжелые шаги.

Не прошло и четверти часа, как Мелисанда наткнулась на тропу. Ей пришлось выбрать направление наобум, поскольку она совсем утратила ориентацию, однако само наличие тропы внушало некоторую надежду. Все тропы куда-нибудь приводят, разве не так? Так, в сопровождении Марлибона, беглянка миновала примерно с четверть мили, когда из леса по правую руку до нее донесся чей-то жалобный стон. Девушка остановилась. Марлибон тоже замер на месте. Она прислушалась.

Ну да, вот опять! Это стонет какой-то человек, стонет и чертыхается. Уши у Марлибона встали торчком, он дважды встряхнул головой и негромко заржал.

У Мелисанды упало сердце. Неужели это Беллингем? Вдруг во время своей бешеной скачки он не удержался на коне и упал? И теперь лежит в лесу, беспомощный и раненый? Следует ли ей найти его и попытаться помочь? Но чем она ему поможет? А кроме того, в этом случае он ее наверняка схватит!