18. ГЕНЕРАТОР ДЕЙСТВУЕТ

Митчел торопил. Бессонница давала себя знать. Лекарства помогали мало, и голова от них по утрам становилась тяжелой, словно ее за ночь налили свинцом. Эмерсон работал с небывалым напряжением. Великолепное оборудование лабораторий и наличие электронных машин давали возможность не задерживаться с расчетами. Интересно бы узнать, сколько возился, создавая свою конструкцию, профессор Браилов? Ему нельзя отказать в сообразительности и талантливости, этому русскому медведю от науки, но что касается оформления…..

Профессор Эмерсон торжествовал. Радостное ощущение приближающегося успеха кружило ему голову.

Наконец он мог позвонить Митчелу о том, что первые два аппарата готовы, опробованы, работают безукоризненно – хоть сейчас в серийное производство.

Джон Митчел поздравил с успехом и сказал, что сию же минуту выезжает в институт

– Поедемте вместе, Эрл, – предложил он Кифлингу. – Вам будет небезынтересно посмотреть на эту штучку, тем более, что Эмерсон – ваш протеже.

Эмерсон принял Митчела и его домашнего врача в своем рабочем кабинете. Аппарат стоял тут же на столе, тускло поблескивая матовым раструбом косо срезанного полушара. Невысокий обтекаемой формы корпус, сделанный из пластмассы цвета слоновой кости, радовал глаз.

– Мы широко использовали полупроводники, – объяснял Эмерсон. – Управление упрощено до предела: две кнопки и один небольшой верньер. Излучение строго фиксировано. Аппарат может питаться от электрической сети, но можно обойтись и без нее. Небольшой газовый аккумулятор весом всего около ста граммов обеспечивает безотказную работу излучателя в течение года. Это дает возможность пользоваться аппаратом в пути: на море, в поезде, в самолете, автомобиле…

– Внешне он производит хорошее впечатление, – сказал, проводя ладонью по наружной поверхности рефлектора, Митчел. – Мне хотелось бы видеть его в действии, – добавил он, глянув на часы.

– Пожалуйста! – с готовностью сказал Эмерсон.

Он повернул рефлектор в сторону кресла, расположенного у столика с пишущей машинкой. Легким движением набросил на аппарат снятый перед этим чехол и нажал кнопку электрического звонка.

Вошла девушка лет двадцати–двадцати двух. Она остановилась на пороге, вопросительно глядя на Эмерсона.

– Прошу вас, мисс Лорна, – обратился к ней профессор, указывая рукой на кресло. – Мне нужно продиктовать вам несколько строк.

Девушка, легко ступая по ковру, подошла к столику, присела на краешек кресла, быстрыми движениями тонких рук заложила бумагу и вскинула на Эмерсона свои, цвета бирюзы, немного испуганные глаза. Профессор принялся спокойно диктовать стандартный текст делового письма, какие десятками доводилось посылать и получать институту в последнее время.

Девушка отстукивала с такой быстротой, что не было никакой возможности уследить за движениями ее пальцев. Лорна знала, что она работает на машинке легко и красиво, что ее работой нельзя не залюбоваться. Она чувствовала на себе пристальные взгляды присутствующих и гордилась этим. Недаром же ее взяли на работу в этот институт, тогда как тысячи других машинисток оббивают сейчас пороги учреждений в надежде получить хоть временную работу.

Лорна допечатала фразу и легким движением головы откинула наползающий на глаза локон золотистых волос.

Эмерсон диктовал. Догерти стоял рядом с аппаратом и, стиснув зубы, не спускал глаз с девушки. Джоя Митчел и Эрл тоже уставились на машинистку. Моложавое лицо Эрла выражало обыкновенное любопытство. Джон Митчел глядел с хищным напряжением Пальцы его рук сжимали подлокотники кресла. Туловище слегка наклонено вперед, губы стиснуты так, что рот превратился в прямую линию.

Профессор продолжал диктовать. Девушка быстро печатала. Стук машинки напоминал короткие, приглушенные расстоянием, пулеметные очереди. Прыгала секундная стрелка на больших стенных часах. Вот она отпрыгала круг, начала другой. Эмерсон диктовал по-прежнему спокойно, а с девушкой уже творилось что-то неладное. Движения ее пальцев становились все медленнее и медленнее. Вот она встряхнула головой, еще раз, потом, воспользовавшись короткой паузой в диктовке, энергично потерла глаза кулаком. Чувствовалось, что девушка изо всех сил борется с навалившейся невесть откуда сонливостью. Вот, по-видимому, сделала ошибку: потянулась за резинкой, судорожно сжала ее в пальцах, а потом… Потом веки сомкнулись, руки упали, словно плети, голова свесилась на грудь.

– Девяносто семь секунд! – произнес Эмерсон, повернувшись к Митчелу. Он подошел к девушке, поднял руку, посчитал пульс. Потом приподнял веко и посмотрел немного расширившийся зрачок. – Глубокий сон. Не желаете ли удостовериться, коллега?

Эрл подошел к машинистке и принялся детально исследовать ее.

– Да! Это сон! – сказал он через минуту, обращаясь к Митчелу. – Очень глубокий сон.

– Прекрасно! – воскликнул Митчел, подымаясь со своего кресла и вооружаясь сигарой. – Сколько она будет спать?

– Около получаса, может быть, немного больше. Аппарат действовал всего две минуты.

– А самочувствие после пробуждения? Не такое ли, как после ваших порошков? У меня после них а голове, как в старое доброе время после студенческой попойки.

– Мы с мистером Догерти испытывали аппарат на себе. После пробуждения настроение бодрое, голова свежая, удивительная легкость во всем теле. Займитесь девушкой, Догерти, – повернулся он к своему ассистенту. – Когда она пробудится, придумайте какую-нибудь причину, чтобы объяснить это состояние, успокойте ее.

Догерти молча вышел, чтобы позвать служащих.

– Благодарю вас, Эмерсон, – крепко встряхнул руку профессора Митчел. – Этот аппарат я захвачу с собой. Вы сумеете им пользоваться, Эрл? Вот и чудесно! Второй с завтрашнего дня – в серийное производство. А вы, Эмерсон, – отдыхать. Поезжайте в санаторий и подкрепитесь как следует. Вы здорово осунулись за последние дни.

19. ДЖИМ ДОГЕРТИ ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА

Джим Догерти сидел у дивана и с нескрываемой тревогой смотрел на спящую девушку.

Лицо мисс Лорны было спокойно, дыхание ровное, пульс немного замедлен, такой, какой обычно бывает у спящего человека.

Догерти непоколебимо верил в качество сконструированного в институте аппарата. Он испытывал его на себе. Он испытывал его на профессоре. Результаты испытаний занимали несколько толстых папок, хранившихся в столе профессора. Нет, никакого вреда этот короткий сон девушке не принесет. И все же гнетущее чувство тревоги не давало ему покоя Только спустя минут десять, немного прядя в себя, он понял, что это чувство продиктовано отнюдь не беспокойством за здоровье девушки, а самим фактом беспрецедентного по своей возмутительности эксперимента. Усыпить человека без его разрешения! Это все равно, что наброситься на него, связать по рукам и ногам…

Догерти стиснул кулаки и стукнул ими себя по коленям. “Спокойствие и еще раз спокойствие, Джим, – сказал он самому себе. – Ты человек науки, и только науки. Все остальное тебя не интересует. Так, во всяком случае, должны думать окружающие и, в первую очередь, Профессор Эмерсон. Грош тебе цена, если ты не сумеешь себя сдержать, Джим”.

Девушка зашевелилась. Бледность на лице сменилась легким румянцем. Наконец она открыла глаза и потянулась.

– Ну как, мисс Лорна? – участливо спросил Догерти.

Девушка приподнялась на локте и недоуменно обвела комнату глазами.

– Почему я здесь? – спросила она испуганно. – Я ведь была в кабинете мистера Эмерсона, печатала… Я помню: он диктовал, потом какая-то неодолимая сонливость. Я так боролась с ней. И ничего не могла сделать. Что случилось, мистер Догерти?

– Успокойтесь, ради бога, – положил свою ладонь на руку девушки Догерти. – У вас был кратковременный обморок. Кратковременный обморок, – повторил он внушительно. – Только и всего.

– Обморок?.. Во время работы?.. И вы предлагаете мне успокоиться? Профессор, наверно, очень сердится? Мне грозит увольнение… Да, меня уволят…

– Вам ничего не грозит, поверьте мне. Это может с каждым случиться. Как вы чувствуете себя сейчас?

– Сейчас?.. Прекрасно, мистер Догерти… Хоть сию минуту за работу.

Она поднялась и, попросив извинения, стала торопливо приводить себя в порядок. Потом в глазах ее снова вспыхнула тревога.

– Как вы считаете, отчего это могло произойти? – спросила она, поправляя сбившуюся прическу. – Ведь я себя прекрасно чувствовала, и вдруг… Я знаю, у некоторых бывают внезапные припадки: потеря сознания, судороги… Такими припадками страдает моя подруга. Несчастная, как только это с ней случается, ее немедленно увольняют. Неужели и меня?..

– То, о чем вы говорите, называется эпилепсией. У вас ничего похожего.

Он произнес еще несколько слов утешения, когда девушка успокоилась, направился в кабинет профессора. Эмерсона он застал в приподнятом настроении.

– Начиная с сегодняшнего дня ваш оклад, дружище Джим, удваивается, – сказал он, радостно потирая руки. – Теперь, я думаю, вы сможете приобрести в рассрочку уютный коттедж, легковую машину, а то и жениться. У вас, я думаю, есть на примете хорошенькая девушка… Ну, ну, – протянул он, заметив на лице своего ассистента брезгливую гримасу. – Человек в вашем возрасте и с вашим теперешним положением имеет право обзавестись своим домом. Как себя чувствует малютка Лорна?.. Испугалась, верно, бедняжка? Мне, признаться, от души жалко ее, но согласитесь, что лучшего объекта для такого эксперимента не подобрать. Когда такая милая девчурка, несмотря на сопротивление, все же валится, как подкошенная, сраженная нашими магическими радиоволнами, это производит впечатление, особенно на таких пожилых джентльменов, как мистер Митчел.

– Я оказал, что это обморок. Она очень встревожена, как бы этот случай не побудил вас отказать ей в работе.

– Сейчас мы ее окончательно успокоим, – рассмеялся Эмерсон. Он шагнул к столу и нажал кнопку электрического звонка.

Лорна вошла, виновато глядя на профессора.

– Я очень рад, что вы уже оправились, мисс Лорна, – с улыбкой обратился к ней Эмерсон. – Мне мистер Догерти докладывал, что вы себя чувствуете сейчас прекрасно, но мне хотелось бы самому убедиться в этом.

– Простите, мистер Эмерсон, но я… – смущенно пролепетала девушка и беспомощно оглянулась на Догерти, как бы ища у него поддержки. – Надеюсь, такого больше не повторится.

– Во всем виноват я, – сказал Эмерсон. – Вы слишком много работали последнее время. Эта история, несомненно, произошла от переутомления. Даю вам отпуск на неделю. Нет, нет! – поднял он руку, заметив выражение испуга на лице девушки. – Ваш оклад за это время полностью сохранится. Кроме того, я решил увеличить ваше жалование на двадцать процентов. Не благодарите: вы заслужили эту надбавку. А сейчас, если вам не трудно, помогите мистеру Догерти разобраться вот в этих бумагах, – Эмерсон принялся выбрасывать из ящиков стола, потом из сейфов папки с чертежами, записями дневников и всякого рода вычислениями. Рассортируйте все это, Джим, отправьте в архив и… будем считать первый этап работы законченным! – Он ушел радостно возбужденный, помолодевший от успеха, оставив Догерти и Лорну возиться с горой накопившихся бумаг.

“Как он все же талантлив, этот Эмерсон!” – думал Догерти, принимая от Лорны одну папку за другой и просматривая их содержимое. Кажется, совсем недавно они без конца экспериментировали, теряя обезьян и собак, потом… Это было примерно месяц тому назад. Эмерсон сказал, что, кажется, ему пришло в голову оригинальное решение идеи. Он заперся у себя в кабинете, просидел за столом всю ночь напролет, и утром положил перед Догерти новую схему. Такую титаническую работу сделать за одну ночь! Проверки подтвердили удивительную точность вычислений. И вот сейчас…

Лорна, счастливая вдвойне, – от того, что внезапный обморок не рассердил Эмерсона, и неожиданной прибавки к зарплате, – работала вдохновенно. Она извлекала папку за папкой. Одни передавала Догерти, другие сортировала сама, проверяла бумаги и раскладывала их в хронологическом порядке.

– А куда девать эти фотографии? – спросила она, раскрыв папку с добротной отделкой.

Догерти взял фотографии. Фотокопии схем?.. Странно!.. Раньше они не попадались ему на глаза. Он собрался уже отложить папку в сторону, как вдруг одна фотография привлекла его внимание. Стройная девушка в белом, двухбортном халате одной рукой пытается прикрыть какой-то аппарат, другая предостерегающе выставлена вперед. На лице – испуг и растерянность. На другом снимке была запечатлена схема генератора, но обозначения сделаны почему-то на иностранном языке.

Догерти стало не по себе.

– Вы знаете иностранные языки, мисс Лорна? – обратился он к девушке. – Не скажете ли вы мне, на каком сделаны эти надписи?

Лорна взяла фотографии.

– На болгарском. Впрочем, нет, на русском. Ну конечно, на русском.

– Я не знал, что вы владеете русским языком, – произнес Догерти, лишь бы что-нибудь сказать, хоть чем-нибудь замаскировать свое волнение.

Лорна ответила, что славянские языки она знает плохо. Слов почти совсем не понимает.

– Попробуйте прочесть, что написано здесь в углу, попросил Догерти, протягивая ей фотографию со схемой. – Подождите, я вам дам лупу. Буквы настолько мелкие, что разобрать их невооруженным глазом почти невозможно.

Лорна взяла лупу и стала рассматривать наискось написанное слово.

– Проф… Абра… Абраилов, – произнесла она не совсем уверенно. – Ну да, проф. Абраилов.

– Абраилов?.. Может быть… Браилов? – прошептал, бледнея, Догерти. – Посмотрите еще раз.

– Вы правы, – ответила Лорна. – Буквы “А” и “Б” – прописные. Ну конечно же, Браилов. Первая буква, очевидно, обозначает имя: А.Браилов.

– Профессор Браилов!.. Боже мой! Профессор Браилов! – растерянно бормотал Догерти, не спуская глаз с фотографии.

– Что с вами, мистер Догерти? – забеспокоилась Лорна. – На вас лица нет.

– Вот что, мисс Лорна, – понижая голос до шепота, произнес Догерти, – если вы не хотите накликать беды на себя, да и на меня заодно, никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не упоминайте, даже не заикайтесь, что видели эти фотографии. Слышите, никогда и никому!

– Да что вы, мистер Догерти?! – прижала руки к сердцу Лорна, испуганная не столько словами старшего ассистента, сколько его взволнованным видом. – Вы знаете, что я…

– Хорошо, я вам верю, – ответил Догерти. – А теперь оставьте меня здесь на несколько минут и проследите, чтобы никто не входил сюда.

“Этого я вам никогда не прощу, мистер Эмерсон”, – прошептал Догерти, извлекая из кармана свой узкопленочный фотоаппарат.

20. ВЕЛИКИЕ ИДЕИ ПРИХОДЯТ ВНЕЗАПНО

Эмерсон не столько отдыхал, сколько томился в санатории. Впрочем, вряд ли можно было его пребывание в этих живописных местах охарактеризовать как безделье. Утром после прогулки и купанья в море он возвращался к себе и, прихлебывая кофе, принимался за просмотр журналов и рефератов. Потом выходил на веранду и, расположившись в удобном кресле, закрывал глаза. Казалось, он спит, но, присмотревшись, можно было увидеть, как изредка едва заметно шевелятся брови и складка меж ними то углубляется, то становится менее резкой. Он упорно обдумывал уникальную конструкцию аппарата для лечения сном с автоматической и непрерывной регуляцией сердечной деятельности, глубины дыхания, температуры и насыщенности кислородом крови. Эти аппараты найдут широкое применение в клиниках.

То, что повернуло его мысли совсем в другом направлении, произошло на десятый день пребывания в санатории. Воистину, великие идеи приходят внезапно.

Перед обедом Эмерсон, как всегда, спустился в приморский парк. На небольшой полянке у красной гранитной скалы он остановился, чтобы послушать журчание пробивающегося тут родника. Вот на этой полянке и повстречался ему Арно Кестли – отдыхающий в этом санатории сын известного в Америке миллионера.

– Не хотите ли составить компанию в крокет, мистер Эмерсон? – развязно предложил он, глядя перед собой мутными глазами.

Эмерсон посмотрел на него испытывающим взглядом.

– Вы опять накурились опия, Арно? Не доведет вас до добра эта гадость.

– А что делать? – вопросом на вопрос ответил Арно, покачиваясь на длинных ногах. – Наша жизнь чертовски однообразна и дьявольски скучна. Только и чувствуешь себя человеком, когда надышишься этой, как вы сказали, гадости. Я раздобыл малую толику гашиша. Если б вы знали, какие чудесные видения возникают, когда накуришься. И главное, все помнишь потом, до мельчайших подробностей помнишь. Пойдемте угощу, а?

Эмерсон любезно отклонил предложение. Он, терпеть не мог наркоманов. Они вызывали в нем, как у большинства сильных людей, неприятное чувство презрения и гадливости.

Кестли, несмотря на состояние опьянения, видимо, почувствовал это.

– Я понимаю, что вам противно смотреть на таких, как я, дорогой мистер Эмерсон, – произнес он с нотками грусти в голосе. – Мне и самому противно. Но что поделаешь, если без этой пакости ничего в жизни не мило? Вот уже два года, как я ежедневно отравляю себя. Сколько лет живут наркоманы?.. Пять–шесть?.. Вот видите. Обреченный человек?.. Понимаю и… Все равно не жалко. Вы, говорят, большой мастер изобретать всякого рода приборы. Ну что бы вам придумать какой-нибудь для таких, как я. Включил аппарат и лежи, наслаждайся без всякого вреда для здоровья. Мой старик не пожалел бы и миллиона за такую побрякушку. Ей-богу!..

Этот разговор заставил Эмерсона задуматься. А ведь молодой бездельник прав. В стране с каждым годом все больше и больше растет потребление алкогольных напитков и всякого рода наркотиков. Дело принимает такой размах, что даже в конгрессе бьют тревогу. От “сухого закона”, введенного в свое время, выиграли только контрабандисты. Тринадцать лет полиция вела ожесточенную борьбу, конфискуя ежегодно десятки тысяч тайных самогонных аппаратов, сотни тысяч и миллионы галлонов спирта и, в конце концов, сдалась. “Сухой закон” пришлось отменить. В борьбу с алкоголизмом вступили медики и проповедники. Но что они могли сделать, когда большинству неуютно и тревожно живется в этой “благодатной” стране? Когда нужно хоть чем-нибудь смягчить мрачную перспективу завтрашнего дня, когда ослабленное тело и размягченная воля требуют какого-нибудь стимула извне. Когда те, кому выгодно спаивать и отравлять людей, пользуясь священным правом свободного предпринимательства, широко и беззастенчиво рекламируют свою продукцию, пуская для этого в ход обман и насилие, подкупая ученых и государственных деятелей. Совсем недавно в конгрессе видный сенатор Оплторн, у которого единственный сын допился до белой горячки, а две дочери оказались участницами притона кокаинистов, бил себя в грудь, кричал, требуя вмешательства Белого дома: “Мы не смеем спокойно смотреть!.. Гибнет наша молодежь, наша опора, наше будущее!.. Мы обязаны принять меры!..” – “Ну что ж, уважаемый мистер Оплторн, – думал Эмерсон, – я знаю, как помочь вашему горю”. Алкогольное опьянение с точки зрения физиологии – это не больше не меньше, как один из вариантов центрального торможения. Внимание и самоконтроль, свойственные трезвым людям, выключаются. Отсюда утрата рассудочности, необдуманность поступков и то блаженство, легкомыслие, которое называется эйфорией. Ну что ж, я сконструирую аппарат, который заменит и алкоголь, и опий, и гашиш, поможет хоть на время уйти от всех житейских тягот, позабыть о том, что на свете царит нужда и косность, продажность и взяточничество, предательство и клевета, болезни, на лечение которых у большинства не хватает средств, потрясающая роскошь для небольшой кучки, оплачиваемая изнурительным трудом миллионов, несправедливость, которая заставляет эти миллионы сжимать кулаки от ярости, толкает их на революцию. Богатое воображение Эмерсона рисовало ему неоновые рекламы на Бродвее: “Если вы хотите перенестись в мир сказочных наслаждений и райского блаженства – покупайте аппараты профессора Эмерсона “Эйфория!”, “Если вы одержимы тоской и скукой, если ваше сердце гложет печаль, приобретайте аппарат Эмерсона!”. “Вино веселит человека, но разрушает здоровье. Аппарат профессора Эмерсона заменяет лучшие вина и совершенно безвреден!”

Радужные мечты Эмерсона прервал негритенок-служитель санатория. Мальчик подал профессору телеграмму. Мистер Митчел просил профессора срочно возвратиться в институт.

“Чудесно!” – подумал Эмерсон. Он спрятал телеграмму в боковой карман пиджака и бросил мальчишке несколько монет. “Воображаю, как обрадуется моей идее мистер Митчел”.

На следующий день он уже был в институте. Митчел приехал к десяти и, узнав, что Эмерсон сейчас в лаборатории высокого напряжения, направился туда.

– Мне надо бы поговорить с вами с глазу на глаз, – сказал он суховато, едва успев поздороваться

Догерти и дежурный инженер вышли. Митчел окинул глазами высокий, в два этажа, зал, задержал на несколько секунд свой взгляд на двух металлических шарах, укрепленных на гигантских изоляторах под потолком, и обернулся к Эмерсону.

– К сожалению, мне пришлось оборвать ваш отпуск, профессор, – сказал он, усаживаясь в кресло и закуривая.

– Я только рад этому, – заметил Эмерсон и коротко рассказал о своих намерениях.

Митчел скривился

– Искусственная эйфория?.. Занятно!.. Пожалуй, стоит покорпеть на досуге. Но сейчас это меня не интересует. – Он сделал паузу и спросил, глядя в упор на Эмерсона: – Скажите, на каком расстоянии действует ваш генератор?

– Максимум – десять метров. Однако наибольшая эффективность – в пределах пяти.

– А нельзя ли увеличить это расстояние в несколько сот, а еще лучше – в несколько тысяч раз?

Эмерсон с удивлением посмотрел на своего патрона.

– В несколько тысяч раз? – переспросил он. – Я не ослышался?.. Да это же… И какой смысл?..

– Что касается смысла, то предоставьте другим позаботиться об этом, – нахмурился Митчел. – Мне нужно знать, сможете ли вы сконструировать более мощный генератор при условии полной безопасности для здоровья?

– Я не думал об этом, – растерянно пробормотал Эмерсон. Я совершенно не думал об этом.

Он, потянувшись к столу, взял индикатор напряжения и принялся рассеянно натирать его желтую ручку суконкой.

– Мне важно знать, реальное ли это дело. Сейчас меня интересует только теоретическая сторона вопроса.

Эмерсон молчал. Он продолжал автоматически натирать ручку индикатора, потом так же автоматически поднес ее к стоящему на столе прибору. Стрелка прибора качнулась и замерла на числе 13. Глаза Эмерсона радостно блеснули.

– Вам знаком этот прибор, мистер Митчел? – спросил он.

– Эти игрушки выпускает мой завод в Детройте. Что-то вроде электроскопа. У вас в руках янтарь, по-видимому?

– Да, янтарь, – ответил Эмерсон

Он прикоснулся к прибору пальцем. Стрелка медленно поползла к нулю. Тогда он снова энергично потер янтарную ручку индикатора суконкой и опять поднес ее к прибору.

– Конечно, это игрушка, – произнес он, глядя на стрелку. – Статическое электричество. Янтарная палочка и суконная тряпка. Но… было время, когда эта игрушка повергла ученых в изумление. Ничтожный заряд. А сейчас… Вот как далеко мы ушли. – Он шагнул к пульту, укрепленному на противоположной стене, и резким движением руки включил рубильник.

Между металлическими шарами проскочила гигантская искра. Громоподобный грохот потряс здание. В комнате запахло озоном. Эмерсон выключил рубильник и снова включил его. Снова разряд.

– Теоретически можно! – решительно произнес он, возвращаясь к столу. – Я согласен заняться изысканиями в этой области.

– Вот это мне и нужно было услышать от вас, – спокойно проговорил мистер Митчел и поднялся. – Пойдемте отсюда: терпеть не могу запаха озона.

21. ЭКСПЕРИМЕНТ В КЛИНИКЕ ПРОФЕССОРА КОРОБОВА

В этот день операции в хирургической клинике профессора Коробова проходили не совсем обычно. Работали, как и всегда, четыре операционные. Наркотизаторы стояли у изголовья со своими аппаратами для наркоза. Аппараты были в полной готовности, но хирурги во всех четырех операционных сегодня обходились без них. Больные доставлялись уже спящими. Санитары бесшумно вкатывали тележку с носилками, перекладывали больных на операционный стол и так же бесшумно удалялись.