Византийские Отцы V-VIII веков

      Об этих несказуемых тайнах священного исступления и любви апофатическое богословие только свидетельствует. Вся апофатика в этом смысле насквозь символична. И к тому же Богопознание есть всегда путь, непрестанный и нескончаемый, где конец всегда означает начало, и где все пока только отчасти и в зерцале или в гадании… Однако, основная тайна «мистического богословия» открыта каждому и для всех, ибо это есть перводогмат христианской веры. Это есть тайна Троичности. И весь пафос Богопознания в уразумении этой тайны. Ибо это есть уже знание о Боге в Его собственном существе. Эта тайна изречена и сказуема в словах. Но должна быть постигнута в опыте, как таинство совершенного Единства (срв. у Каппадокийцев, особенно у Григория Богослова, и у Евагрия). Иначе сказать, она должна быть постигнута через опыт обожения, через жизнь в Боге, через явление Троичности в самой познающей душе. И снова вполне дано это будет уже только некогда, в последнем обожении, как совершенное явление Троицы.
      Тайна Троичности есть тайна внутри-Божественной жизни. Это есть Бог вне Откровения, Deus Аbsonditus. Но узнается она только через Откровение, через Богоявление (феофании), — через явление и нисхождение Слова в мир. И в Слове и через Слово познается Бог Троица. Через Слово весь мир таинственно пронизан Троическими лучами. В каждой вещи можно узнать неразлучные действия Трех ипостасей. Все есть, разумно и живет. И в Божественном Бытии мы созерцаем безначально рождаемую Премудрость и вечно источаемую Жизнь. Так Божественная Единица открывается, как Троица, — Триипостасная Монада, «Трех Беспредельных сращенность беспредельная…» Не «одно в другом», и не «одно и другое», и не «одно сверх другого…» Но Троица сразу есть и Единица. Бог весь есть Троица без разделения, и весь Единица без слияния… И этим снимается и ограниченность эллинского политеизма, и сухость иудейского монотеизма, тяготеющего к некоему безбожию. О Христе Иисусе несть эллин, ни иудей. Это значит, что через Христа сняты противоречия в учениях о Боге, — в откровении Троицы… Особо нужно отметить, что преподобный Максим учил об исхождении Духа от Отца «чрез рожденного Сына» (срв. у каппадокийцев). Это есть ничто иное, как утверждение неизреченного (но необратимого) порядка ипостасейпри совершенном единосущии Троического бытия. Очень любопытно, что преподобному Максиму пришлось высказаться о западном filioque (в письме к кипрскому пресвитеру Марину; сохранилось только в отрывках, читанных на Флорентийском соборе). Успокаивая восточных, Максим объяснял, что «западные не представляют Сына причиной Духа, ибо знают, что Отец есть единая причинаСына и Духа, Одного по рождению, Другого по исхождению, и лишь показывают, что Он чрез Него исходит, обозначая тем сродство и неразличность сущности». Здесь преподобный Максим всецело в кругу древней восточной традиции.
      Тайна Троичности выше познания. И вместе с тем именно в ней опора познания.
 
      3. Все в мире есть тайна Божия и символ. Символ Слова, ибо Откровение Слова. Весь мир есть Откровение, — некая книга неписанного Откровения. Или, в другом сравнении, — весь мир есть одеяние Слова. Во многообразии и красоте чувственных явлений Слово как бы играет с человеком, чтобы завлечь его и привлечь, — чтобы он поднял завесу, и под внешними и видимыми образами прозрел духовный смысл… Бог Слово есть Бог Откровения, Deus revelаtus. И все, что говорится о Божестве в Его отношении к миру, сказуется именно и прежде всего о Боге Слове. Божественный Логос есть начало и конец (цель) для мира, ???? и ???о?, — его зиждущая и хранительная сила, — предел всех тварных стремлений и «движений». И мир существует и стоит именно чрез это «причастие»Божественным «логосам» или «энергиям», чрез некое участие в Божественным «совершенствах». И вместе с тем движетсяк Богу, к Богу-Слову. Весь мир в движении, в стремлении. Бог выше движения. Не Он движется, но к Нему движется Им созданный, воздвигнутый и подвигнутый тварный мир (срв. Ареопагитики)… Задача познания именно в том, чтобы увидеть и распознать в мире его первотворческие основания, опознать мир, как великую систему дел Божиих, как систему изначальных Божественных действий, изволений и прообразов. Ум должен выйти из чувственного плана, высвободиться из условностей внешнего, эмпирического познания, — и взойти к созерцанию, к «естественному созерцанию»(?????? ??????), то есть к созерцанию «естества» (или природы) в его последних Божественных определениях и основаниях. «Созерцание» у преподобного Максима есть именно это искание Божественных «логосов» бытия, созерцание Слова в творении, как Зиждителя и Творца. Это снова возможно только чрез подвиг. Увидеть все в Слове и прозреть всюду свет Слова может только преображенный ум. Солнце Правды просиявает в очищенном уме, и все для него выглядит иначе. Не подобает человеку дерзновенно обходить эти косвенные пути знания и своевольно прорываться к Неприступному и Невместимому. Есть своя постепенность в духовной жизни. «Созерцание» есть высокая ступень в духовном становлении, предпоследняя (и неизбежная) ступень, на самом пороге таинственного исступления, восторгающего душу в пресущественный мрак Троического бытия. И обратно. Откровение есть некая ступень вниз, из «естественной сокровенности» Божества, от полноты Божественного Триединства к многообразию и множественности творений. Вслед за Григорием и Дионисием, и Максим говорит о благотворящем излиянии или источении Блага (неоплатонический образ; срв. у Оригена о Слове, как «Едином и многом»)… Путь Откровения и путь Познания соответствуют друг другу. Это единый путь, но в двух направлениях. Апокалипсис и Гнозис. Нисхождение и Восхождение… И познание есть ответ человека. Познание природы, как создания Божия, имеет свой особый религиозный смысл. В созерцании умиротворяется душа (впрочем, самое созерцание возможно уже чрез бесстрастие). Новый мотив творчески вносится в гармонию космоса.
      Мир тварен, т. е. сотворен и возник. Сотворен волеюБожией. Воля Божия есть самое отношение Бога к миру вообще, точка касания и встречи. Для преподобного Максима воля всегда означает отношение к «другому». И собственно только о мире Бог и изволяет. Нельзя говорить о внутри-троической воле, — воля Божия всегда есть нераздельная воля Святой Троицы… Тварность мира по Максиму означает прежде всего ограниченность и конечность (ограниченность, ибо определенность). Мир не безначален, но начинается. Преподобный Максим решительно возражает против догадки о вечности или «со-вечности» мира Богу (?? ????о?). При этом он имел в виду вряд ли только Прокла (срв. книгу Иоанна Филопона «О вечности мира, против Прокла»). Нужно думать, еще и Оригена. «Не вопрошай: как же это, будучи благ всегда, творит Он теперь?. Как и почему так недавно, сего не исследуй…» Это прямой отвод недоумений Оригена: как это можно представлять себе Божескую природу «бездейственной и праздной»? Можно ли думать, что благость некогда не благотворила и Всемогущество ничем не обладало? и неужели Бог «становится» Творцом, и начинает творить?. Преподобный Максим строго различает: изволение Божие о мире и самое существование мира… Изволение это, конечно, извечно ( «предвечный совет Божий»). Но это еще никак не означает вечности или извечности самого мира («естества» мира)… «Ведение о всем сущем, предсуществующее в Нем от вечности, Творец извел и осущетворил, когда восхотел»… Возникновение мира есть осуществление предвечного замысла Божия о нем. Иначе сказать, создание самого тварного субстрата… «Мы говорим, что Он есть не только создатель качества, но и самого окачествованного естества. Именно поэтому творения не сосуществуют Богу от вечности…» Преподобный Максим подчеркивает ограниченность тварей. И напоминает, напротив, о безграничности Божией: «ибо неисследимая премудрость Беспредельного Существа недоступна человеческому разумению…»
      Мир есть «другое». Но держится он своими идеальными связями. Эти связи суть «действия» или энергии Слова. В них Бог касается мира, и мир соприкасается Божеству… Преподобный Максим говорит обычно о Божественных «логосах» или «словах», ???о?. Это очень сложное, многозначное и насыщенное понятие (срв. у каппадокийпев и у Евагрия, в Ареопагитиках; особенно у Августина: rаtiones seminаles, ???о? ?????????о?). Это, во-первых, — Божественные мысли и изволения, предрешения или «предопределения» Божией воли (??оо????о?), — «вечные мысли вечного Ума», в которых Он измышляет и познает мир. Как некие творческие лучи, «логосы» расходятся от Божественного средоточия, и снова собираются в нем. Бог Слово есть некий таинственный круг сил и мыслей (срв. еще у Климента Александрийского)… И, во-вторых, это — прообразывещей («парадигмы»). При этом, — прообразы динамические. «Логос» вещи есть не только ее «истина» или «смысл», и не только «закон» или «определение» («орос»), но прежде всего ее образующее начало… Максим различает: «логос естества» (или закон), «логос промышления» и «логос суда» (???о? ??? ???????). Так охвачена вся Судьба всех вещей и каждой вещи, от ее возникновения до разрешения мирового процесса… В онтологии преподобный Максим близок к Григорию Нисскому. И для него чувственный мир не-веществен в своих качественных основах. Он есть некое таинственное «уплотнение» (или даже «сгущение») духовного мира. Все в мире в своих глубинах духовно. И всюду можно распознать ткань Слова… В мире два плана: духовный или умопостигаемый (?? ?о???) и чувственный или телесный. И между ними есть строгое и точное соответствие… Чувственный мир не есть преходящий призрак, не есть распад или умаление бытия, но принадлежит к полноте и цельности бытия. Он есть образ, «тип» (???о?) или символдуховного мира. И в сущности мир един и один. «Ибо весь умопостигаемый мир таинственно и символически («в символических эйдосах») отображается в чувственном, ????????о? ????????, — для тех, кто умеет видеть. И чувственный мир своими основаниями (?о?? ???о??) всецело содержится в умопостигаемом (?????????). Наш мир заключается в том, в своих логосах. И тот мир в нашем, об образах (?о?? ???о??)…» Связь двух миров неразрывна и неслитна, — Максим определяет ее, как «тожество по ипостаси». «Мир умопостигаемый находится в чувственном, как душа в теле, а мир чувственный соединен с умопостигаемым, итак тело соединено с душой. Оба мира составляют единый мир, как из души и тела составляется один человек…» Сама по себе «вещественная сущность» (т. е. материя) есть начало «небытия» (?? ??). Но она вся пронизана «духовными словами» («логосами»), и «являемое» («феномены») хорошо укреплено в «умопостигаемом» (в «ноуменах»). Постольку и весь вещественный мир приобщен и причастен Слову. И только чрез это приобщение он и возникает из не-бытия… Умопостигаемое бытие существует вне времени, но это не значит: «в вечности», а значит: «в веках». Умопостигаемое не безначально, но «берет начало бытия в веках», ?? ?????… Оно начинает быть, происходит, приходит из не-бытия в бытие. Но не положено ему конца чрез разрушение. От Бога Творца дана ему неразрушимость. В этой «не-кончаемости» и состоит «вне-временность» умопостигаемого бытия, т. е. не-захваченность временем. Однако, ?? ????? никак и никогда не значит ???… Преподобный Максим так определяет: «Эон есть время без движения, и время есть эон, измеряемый движением». При этом не снимается их взаимное соответствие и со-измеримость («симметричность», говорит сам Максим). А подлинная вечность Божества не-соизмерима и с эонами; здесь безусловно неприложимо всякое «как» и «когда…»
      На вершине тварной лествицы стоит ангельский мир, мир чистых духов. Об ангельском мире преподобный Максим говорит по Ареопагитикам, и не очень много. Не ангельский мир есть средоточие твари, — именно потому, что ангелы бесплотны (только падшие духи вовлекаются в вещество силою своего нечестивого вожделения и пристрастия). Средоточием твари может быть только человек, реально смыкающий в себе оба мира: духовный («бесплотный») и вещественный (срв. у Григория Нисского). И в учении о человеке у преподобного Максима с особой силою выражен символический мотив. В силу своего двуединства человек есть по преимуществу символическое существо… Принцип взаимного символического отображения одних частей мира в других очень характерен для всей системы преподобного Максима. В сущности, это не что иное, как принцип гармонии и лада, как и у Дионисия. Но у Максима больше динамизма. Лад и дан, и задан. Мир слажен, но должен быть еще более слажен и собран. И в этом задача человека, как поставленного в средоточии творения. В этом содержание тварного процесса… Потенциально весь мир отражен и как бы вписан и в тварный разум, — в этом обоснована возможность познания вообще. Но сам из себя человеческий разум познать ничего не может, возможность познания одействотворяется только в действительном отношении к внешнему миру. Необходимость этой связи человека со средою преподобный Максим всегда подчеркивает. Потому, что видит в человеке «малый мир», средину и средоточие тварного бытия вообще. И цель человека полагает в том, чтобы обнять и объединить в самом себе весь мир (??????) и воссоединить его со Словом, содержащим в Себе от вечности животворящие основания всяческого бытия. Человек должен в себе объединить все и чрез себя соединить с Богом. К этому он призван от творения. И в этом призвании уже заключена тайна Богочеловечества.
 
      4. Человек создан, как микрокосм, — «в великом мире малый». Тайна миротворения и мироздания открывается именно в человеке. И вместе с тем именно человек есть живой образ Слова в творении. Человек есть образ Божий, и в нем таинственно сосредоточены все Божественные силы и энергии, открывающиеся в мире. Он должен сам стать «умным миром». По самому устроению своему он призван к обожению и к тому, чтобы именно в нем совершилось обожение всей твари, ради которого она измыслена и сотворена… Прежде всего человек призван соединять. Он должен снять и погасить в самом себе все «разделения» тварного естества («разделения», ??????????; не «различения», основание которых в Слове; Срв. еще у Филона учение о Слове-делителе, ???о? ?о ????). Сам в себе человек должен преодолеть разделение полов, ибо в предназначении своем он един («единый человек»), — в этом отношении Максим вполне напоминает Григория Нисского. И вместе с ним он отвергает оригенистическое предположение о предсуществовании душ. Человек никогда не был «бесплотным» (?????о? или ??????о?), хотя по природе своей душа и не зависит от тела (и потому нетленна) и обладает способностью равноангельского Богопознания. Но человек не есть душа, включенная в тело, — не слагается из души и тела. Душа возникает (и рождается) вместе с телом. Человек от начала создан был таким, каков он теперь (может быть, «в предведении» грехопадения; срв. у Григория Нисского и еще у Немезия «О природе человека»). Но без греха низшее подчинялось бы высшему. Грех разрушил эту возможную и преднамеченную симфонию и гармонию. Начался разлад, — и в нем вся острота грехопадения. Ибо это есть прямая противоположность призванию человека… Он должен был соединить в себе весь мир, и всю полноту сил своих направить к Богу. Чрез осуществление подлинной иерархии и согласованности космических сил человек обратил бы весь мир в целостный и единый организм. И тогда излились бы на мир затопляющие потоки благодати, и Бог явился бы во всем вполне, даруя твари непреложное и вечное блаженство… Вот эта цель не исполнилась. Грехопадением разорвана цепь бытия, — взошла в мир смерть, разъединяющая и разлагающая… Этим не изменен план и строй мира. Задача осталась та же. И неосуществленная чрез творчество первого человека, она разрешается Божественной силой, через «обновление естества», в Новом Адаме, в Воплощении Слова… Для преподобного Максима характерно, что о Ветхом Адаме он судит по Новому (о «начале» по «концу», «телеологически», как сам он отмечает), и призвание человека разгадывает по Богочеловеческой полноте. Ибо к ней человеческое естество предназначено изначала, по перво-замыслу и перво-изволению Божию. В этом смысле человек есть по преимуществу Откровение Божие… Это есть тварное подобие Логоса. Этим уже предуказуется Вочеловечение Слова, как исполнение превечного совета Божия о мире… И в образе Христа сочетается полнота Божества и полнота твари…
      Воплощение Слова по Максиму входит в первоизволение Божие о творении мира. И Премудрость Божия различает твари. А Божественная Любовь соединяет их между собою и с Богом. Слово воплощается, и тварь восходит к богоподобию. «Воплощение» и «обожение» (???????? и ??????) — это два сопряженных движения. В известном смысле Слово воплощается всегда и во всем, ибо в мире все есть отражение Слова, — особенно в человеке, поставленном на грани мира, как приемник Божией благодати. И Воплощение Слова завершает нисхождение Бога в мир, и создает возможность обратного движения. Бог становится человеком, вочеловечивается — по Своему человеколюбию. И человек становится богом по благодати, обожается — чрез свое боголюбие. В любви происходить «прекрасное взаимовращение», ???? ???????о??… Христос-Богочеловек есть начало и конец всего домостроительства, — средина и средоточие всех веков и всяческого бытия… Божественное домостроительство независимо от человеческой свободы, от ее избраний и согласия, — ибо это есть первичный творческий замысел Божий. И он осуществился бы и помимо грехопадения. «Слово плоть бысть» не только для искупления. В действительной истории Божие смотрение осуществляется уже в падшем и расторженном мире. И Богочеловек оказывается Искупителем, Агнцем закланным. Осуществившаяся история есть история падшего и восстановляемого из падения мира, исцеляемого от зла и греха. Но тайна Богочеловечества, тайна Божественной любви шире и глубже искупительного милосердия…
      Все Откровение есть Боговоплощение и Вочеловечение Слова. Все Откровение в этом смысле антропоморфично… Это прямо относится к Писанию. Оно все написано о Нем, — о Христе Богочеловеке, не только о Слове. Потому и недостаточно и даже превратно прямое и буквальное понимание Писания. Ибо самая история всегда есть только символ, являющий и прикрывающий духовную реальность. То же относится и к богослужению, где всякое действие есть тайнодействие, символически означающее и осуществляющее определенные события в незримом умопостигаемом плане… Поэтому буквальное и прямое разумение Писания есть как бы убиение Христа, обитающего под буквой Писания. И запоздалый иудаизм, — ведь «буква» Закона упразднена, с пришествием истины и благодати. Буквализм в экзегетике есть иудаистическое нечувствие Воплощения… Ибо в целом Писание есть некое Воплощение Слова, — это есть «смысл (сила) всех гаданий и образов Писания и познание видимых и невидимых тварей…» Непосредственно от Слова научаются и богомудрые отцы, помазуемые Духом… От Слова и духовные озарения древних патриархов и всех святых… Так у Максима оживает отчасти архаическая идея о «семенах Слова…» Все учение преподобного Максима о Богопознании существенно христоцентрично. Во-первых, вся задача познания в том, чтобы распознать осуществляемое Богочеловечество, как основную тему тварного бытия и жизни. Во-вторых, самое познание возможно только потону, что Бог Слово нисходит в некие познавательные образы, а человек создан по образу Слова, в предварение Его предизволенного вочеловечения. Человек создан по образу Божию, а потому истина человекообразна.

III. Богочеловек

      1. Воплощение Слова есть основание и цель Откровения, его основная тема н смысл. И от начала Бог Слово определяется к вочеловечению, чтобы в Богочеловеческом соединении совершилось освящение и обожение всей твари, всего мира. Ибо человек есть микрокосм, стоит на грани миров, соединяет в себе все планы бытия, и призван к объединению и собиранию всего в себе (срв. у Григория Нисского). В перспективах этого универсального освящения бытия в особенности ясно видна и понятна умозрительная верность строгого и точного диофизитизма. Это не только сотериологическая аксиома (или постулат). И полноту («совершенство») человеческого естества во Христе преподобный Максим показывает не только из необходимости Искупления («что не воспринято, не уврачевано», — повторяет и он эти слова святого Григория Богослова). Ибо и создан мир только затем, чтобы во исполнении его судьбы Бог был во всем и все стало Ему причастно, через Воплощенное Слово. Отсюда понятно, что в Воплощении должна быть воспринята Словом и усвоена вся полнота тварного естества (????? ?? ????), «безо всякого опущения»… — в мире падшем Воплощение оказывается Искуплением, спасением. Но изволено оно искони не как средство спасения, но как исполнение тварного бытия вообще, как его оправдание и обоснование. И потому именно самое Искупление совсем не исчерпывается одними только отрицательными моментами (освобождение от греха, осуждения, тления, смерти). Главное есть самый факт неразрывного соединения естеств, — вхождение Жизни в тварное бытие… Для нас, впрочем, легче понять Воплощение, как путь спасения. И важнее всего именно эта сторона, — ибо нам надлежит, прежде всего, именно спасаться во Христе и через Христа.
 
      2. Тайна Богочеловечества действуется в мире от начала. Преподобный Максим различает два момента и периода: «таинство Божественного вочеловечения» и «благодать человеческого Обожения». Ветхий Завет и несвершившаяся еще история Церкви. Евангельская история есть средоточие и раздел двух эпох, вершина и мистический фокус домостроительства… Это есть исполнение (завершение) откровений Слова в творимом им мире, в данном Им законе и писании…
      Христос рождается от Девы. И прежде всего Он поэтому единосущен нам («тот же по существу»). Но рождается он не от семени, а непорочным и девственным рождением, которым «управлял не закон греха, но закон Божественной правды». Потому он свободен от греха (от наследственного греха, передаваемого прежде всего в «беззаконии» плотского зачатия; срв. особенно у Григория Нисского). Он воспринимает первозданную, еще непорочную человеческую природу, как она была Богом сотворена искони, как имел ее Адам до падения. И этим «обновляет» естество, являет его кроме греха, «в котором и состоит ветхость» (обветшание)… Однако, ради нашего искупления Господь изначально подчиняет себя порядку страданий и тления, добровольно приемлет и соизволяет смертность и самую смерть, от чего он мог быть вполне свободен, будучи вне греха. Господь подчиняет себя последствиям греха, оставаясь непричастным самому греху… В этом Его целительное послушание. Он становится человеком «не по закону естества», но по домостроительному изволению. «Невинный и безгрешный, Он заплатил за людей весь долг, как если бы Сам был повинен, и тем снова возвратил их к первобытной благодати царствия. Дал Себя самого за нас ценой искупления и избавления, и за наши тлетворные страсти воздал своим животворящим страданием, — целительным врачевством и спасением всего мира…» Христос входит в «страдательный» (или «страстный») порядок вещей, живет в нем, но остается от него внутренне независимым и свободным. «Облекается» в страдательность (скорее, нежели «страстность») нашего естества, чрез которую мы вовлекаемся в грех и подпадаем власти нечистого; но остается бесстрастным, т. е. недвижным или не-страдательным («не-пассивным», т. е. свободным и активным) по отношению к «укоризненным» или «противоестественным» («пара-физическим») побуждениям. Это есть «нетление воли» («произволения»). Воздержанием, долготерпением и любовию Христос отразил и преодолел все искушения, и явил в Своей жизни всяческую добродетель и премудрость… Это нетление волизакрепляется позже нетлением естества, т. е. воскресением. Господь нисходит даже до врат ада, т. е. в самую область смерти, и низлагает или обессиливает ее. Жизнь оказывается сильнее смерти. Смерть побеждается в воскресении, как в отмене всякой страдательности, немощи и тления, т. е. в некоем «преображении» естества в бессмертие и нетление… Ряд ступеней: бытие; благобытие (добродетель); вечно-бытие (т. е. в Боге, или «обожение»)… И вместе с тем ряд искупительных действий: соединение с Богом (воплощение), нетление произволения (праведность жизни) и нетление естества или воскресение… Преподобный Максим все время подчеркивает интегрирующую деятельность Богочеловека. Христос в Себе все обнял и объединил; снял рассечения бытия. В своем бесстрастном рождении Он соединил мужеский пол и женский. Своей святою жизнью соединил вселенную и рай, Своим вознесением — землю и небо, созданное и несозданное. И все возвел и свел к Перво-Началу или Перво-Причине… Не только потому, что Он есть Слово и творчески все в Себе объемлет и содержит. По Своей человеческой волею, человеческим произволением, осуществляющим волю Божию, т. е. органически совпадающим с нею, приемлющим ее, как свою собственную внутреннюю и интимную меру или образец… Ведь грехопадение было волевым актом, а потому и повреждением воли (человеческой), — разобщением воли человеческой и Божией воли, и распадением самой человеческой воли, среди страстей и подчиняющих внешних впечатлений или воздействий… И исцеление должно было проникнуть до первораны и первоязвы греховности, должно было быть врачеванием и возстановлением воли человеческой в ее полноте, собранности, цельности и согласии с Божией волей (срв. обычную антитезу: Адамово непослушание и Послушание, покорность, Христово, — преподобный Максим углубляет ее своим онтологическим толкованием)…
 
      3. Преподобный Максим говорит языком Леонтия. Он противопоставляет природу(и сущность), как общее и только мыслимое (умосозерцаемое), и ипостаси, как конкретное и реальное (срв. ??????????? ?????????о?). И для него ипостасность ее исчерпывается особенностями («свое-образием»), но есть прежде всего самостоятельноебытие (???' ?????) «Небез-ипостасность» (т. е. реальность) не означает непременно ипостасности, т. е. самостоятельности, но может указывать еще на «во-ипостасность», т. е. бытие в другом и с другим (или на нем). Реально только конкретное или индивидуальное. Как и для Леонтия, ипостась означается не столько индивидуализирующими признаками, сколько образом бытия и жизни. Ипостасность не есть особый и лишний признак, но реальная самобытность. «Несамо-ипостасность» поэтому нисколько не ограничивает и не умаляет полноты (или «совершенства») природы. Полнота природы определяется и описуется общими признаками, «существенными» или «естественными свойствами, — они суть «приметы совершенства» (т. е. законченности или полноты)… Воплощение Слова есть восприятие и как бы включение человеческого естества в неизменяемую ипостась Слова. Христос един, «единая ипостась»; и это именно ипостась Слова. Человеческое во-ипостасно Слову. Именно поэтому сказано: Слово плоть бысть(т. е. Слово есть субъект…). «Плоть бысть», по объяснению преподобный Максима, именно и означает восприятие в ипостась, «возникновение» (генезис) чрез такое восприятие. В некотором смысле Ипостась Слова чрез Воплощение как бы становится из простой сложной («составной», ??????о?). Но эта «сложность» означает только, что единая ипостась есть сразу и нераздельно ипостась (т. е. личный центр) для обеих соединившихся природ. Сложность именно в соединении природ, остающихся без какого либо пременения в природных свойствах. Воплощение есть «неизреченное снисхождение Бога» (кенозис), но не есть «обеднение Божества». И человеческое в ипостаси Слова не перестает быть «единосущным» («той же сущности») с нами. Преподобный Максим определяет «ипостасное единство» именно как соединение или сведёние «различных сущностей или природ» во единство лица(ипостаси). Природы остаются различны и неподобны. Их «инаковость» не прерывается соединением, сохраняется и в том неразрывном и неослабевающем взаимообщении ( «со-проникновении», ??????????? ??? ???????), которое устанавливается соединением. «Говоря, что Христос из двух природ, мы мыслим, что Он из Божества и человечества, как целое из частей; и говоря, что Он после соединения в двух природах, веруем, что он пребывает в Божестве и в человечестве, как целое в частях. А части Христа суть Божество Его и человечество, изкоторых и вкоторых Он пребывает…» И больше того: не только «из двух» или «в двух», но и просто — «две природы»... Раз нет слияния, то нужно счислять…
      Человеческая природа Христа единосущна нашей. Но при этом она свободна от первородного греха (это связано и с девственным рождением, с бессеменным зачатием). Иначе сказать, во Христе вновь явлена и осуществлена первозданная человеческая природа во всей ее непорочности и чистоте. И по силе ипостасного единства все человеческое во Христе было пронизано Божеством, обожено, преображено (срв. образ раскаленного железа). Человеческое дано здесь в новом и особом образе существования. И это связано с самой целью пришествия Слова, — ведь Он «стал плотию» ради обновления растлевшегося естества, именно ради нового образа бытия… Обожение человеческого не есть его поглощение или растворение. Напротив, именно в этом Богоподобии (или Богоуподоблении) человеческое подлинно становится само собою. Ибо создан человек по образу Божию и призван к Богоподобию. Во Христе и исполняется высшая и предельная мера этого уподобления, закрепляющего человеческое в его подлинном естественном своеобразии… Обожение означает неразрывную связь, совершенное согласие и единство… Прежде всего нераздельность (всегда «в общении друг с другом»). По силе ипостасного единства, Христос, будучи Богом, «неизменно вочеловечившимся», действует всегда и во всем, «не только как Бог и по Своему Божеству, но вместе и как человек, по своему человечеству». Иначе сказать, вся Божественная жизнь вовлекает в себя человечество и проявляется или источается только чрез него… Это есть «новый и неизреченный образ обнаружения природных действий Христа», — в неразлучном соединении (однако, без какого либо изменения или умаления в том, что свойственно каждой природе; т. е. «неизменно»). Возможность такого соединения обоснована в природной не-небожественности человеческого духа, являющегося посредствующим звеном в соединении Слова с одушевленной плотию (срв. у Григория Богослова). Образ действия Христа по человечеству был иной, выше нашего, и даже часто выше естества, ибо Он действовал вполне свободно и добровольно, без колебаний и раздвоения, и в неизменном согласии и даже срощении всех желаний с волею Слова. И снова это было скорее исполнением человеческой меры, нежели ее упразднением.