Идрилейн едва кивнула в ответ на поклон Нисандера. Сегодня она была в короне и в панцире, на коленях царицы лежал обнаженный меч. Рядом с троном стояли наместник Бариен и командующая гвардией Фория; их лица также были мрачны.

— Нами получены некоторые документы, которые могут обелить имя благородного Серегила, — сказала Нисандеру Идрилейн, кладя руку на длинный железный ящик, который стоял открытым на маленьком столике рядом. — Я сочла нужным, чтобы ты присутствовал при разборе дела.

— Я очень благодарен, моя госпожа, — ответил Нисандер, занимая место у подножия трона.

Царица бросила взгляд на старшую дочь и знаком предложила ей начинать.

— Введите первого узника!

В ответ на приказ Фории распахнулась боковая дверь, и двое стражников втащили упирающегося старика в грязной ночной рубашке Нисандер позволил себе слегка коснуться поверхности разума обвиняемого и обнаружил там панику пополам с изворотливостью и страстное желание выжить.

Следом за стражниками и стариком вошли еще трое:

офицер городской стражи, женщина в мундире старшего пристава и молодой маг второй степени — Иманеус. Нисандер хорошо его знал: это был талантливый чтец мыслей, часто приглашаемый на подобные судилища.

Наместник обратил на узника мрачный взор.

— Албен, аптекарь, проживающий на улице Задней Ноги, — пророкотал он, — тебя обвиняют в приобретении и подделке писем царского родича. Оба преступления караются смертью. Признаешь ли ты себя виновным?

Упав на колени, Албен жалобно начал что-то выкрикивать.

— Повтори, — приказала женщина-пристав, наклоняясь к старику. — Благородный Бариен, обвиняемый утверждает, будто имеет место ошибка.

— Ошибка, — повторил Бариен без всякого выражения. — Аптекарь Албен, разве не был ты схвачен людьми капитана городской стражи Тирина при попытке бежать через окно с этим ящиком в руках? В ящике обнаружены письма и документы, написанные представителями самых знатных семей.

— Ошибка, — снова прошептал Албен, дрожа. Вынув из ящика пачку документов, Бариен продолжал:

— Среди прочего в этом ящике, обнаруженном у тебя при аресте, находятся письма и копии писем. Другими словами, подделки. Против тебя выдвигаются следующие обвинения. Первое: ты способствовал ложному обвинению и осуждению невинного, верного слуги ее величества царицы Идрилейн Второй. — Бариен сделал паузу и отобрал из пачки два письма. — У тебя найдена копия письма, будто бы написанного благородным Вардарусом-и-Борунтасом Луд Мирин из Римини, того самого письма, которое отправило благородного Вардаруса на плаху. Вместе с этим письмом, запечатанным твоей собственной печатью, было обнаружено другое, почти идентичное, однако не содержащее тех фраз, из-за которых он был осужден. — Бариен вынул из ящика другую пачку документов. — Второе: ты обвиняешься в попытке совершить подобное же гнусное преступление в отношении благородного Серегила-и-Корита Солун Мерингил Боктерсы. Я сам получил письмо, идентичное тому, что обнаружено у тебя, письмо с подписью и печатью благородного Серегила. Данное письмо содержит доказательства его измены и враждебных намерений против Скалы. Однако в дополнение к этой копии здесь имеется письмо с тем же обращением, подписью и печатью — совершенно невинного содержания.

Голос наместника, натренированный годами практики, грозно раскатился по холодному залу:

— Предостерегаю тебя от лжи, аптекарь Албен. Признаешь ли ты себя виновным перед лицом этих доказательств?

— Я… Я услышал шум… Ночью я услышал шум у себя в лавке, — заикаясь, выдавил старик. — Я спустился туда и обнаружил этот ящик. Кто-то, должно быть, бросил его в окно. Когда я услышал, что в лавку ломятся стражники, я впал в панику, могущественный наместник и грозная царица!

Из-за спины обвиняемого Иманеус сделал отрицательный жест.

Такая же бесстрастная, как статуи ее предков, Идрилейн сделала знак приставу; та подошла к двери и ударила в нее. Дверь распахнулась, и двое стражников ввели необыкновенно толстую женщину в яркой вышитой ночной сорочке.

— Гемелла, камнерез с улицы Собаки, — объявила женщина-пристав.

Увидев Албена, Гемелла завопила:

— Скажи им, Албен, скажи, что я только вырезала печати! Ты, жалкий подонок, скажи им, что я больше ничего об этом не знаю!

Обвиняемый со стоном закрыл лицо руками.

— Пристав, объяви, какое наказание полагается за подделку писем или печатей знати, — приказала царица, строго глядя на жалких узников.

— Смерть под пыткой, — произнесла женщина. Албен снова застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Моя царица, поскольку ты призвала меня на суд, позволь мне сказать, — вмешался Нисандер.

— Я всегда ценила твой совет, Нисандер-и-Азушра, — кивнула Идрилейн.

— Моя царица, мне кажется сомнительным, чтобы эти двое действовали по своей инициативе; скорее они выполняли чей-то заказ, — начал Нисандер, тщательно выбирая слова. — Я знаю определенно, что эти несчастные не пытались шантажировать благородного Серегила, нет свидетельств этого и в деле покойного Вардаруса. Действуй эти преступники сами по себе, их мотив, конечно, был бы именно таков.

Фория раздраженно бросила:

— Не хочешь же ты сказать, что это хоть в какой-либо мере смягчает их вину?

— Безусловно, нет, высокородная, — серьезно ответил Нисандер. — Я только хочу подчеркнуть, что тот, кто все это организовал, представляет собой гораздо большую опасность, чем эти несчастные. Если окажется, что один и тот же человек — а я подозреваю, что это именно так, — источник клеветы и на благородного Вардаруса, и на благородного Серегила, очень важно узнать, что подвигло его на столь отчаянный шаг.

— Ответ на этот вопрос мы быстро получим от этих двоих! — прорычал Бариен.

— Со всем должным почтением должен заметить тебе, наместник, что сведения, полученные под пыткой, не всегда надежны, даже если при этом присутствует маг. Боль и страх затуманивают разум, достоверно читать мысли становится трудно.

— Мне известны твои взгляды на применение пыток, — натянуто ответил Бариен. — Чего ты хочешь добиться?

— Я хочу сказать, благородный Бариен, что все это дело слишком серьезно, чтобы можно было полагаться на такие методы. Как ни предосудительны действия этих тварей, они всего лишь пешки в большой игре. И именно их господина мы должны обнаружить любой ценой.

Как он и ожидал, Бариен и Фория посмотрели на него недовольно, но Идрилейн одобрительно кивнула.

— И что ты предлагаешь? — спросила она.

— Моя царица, я смиренно прошу тебя, в твоей неизреченной милости, заменить смертный приговор на изгнание, если обвиняемые полностью и по доброй воле обо всем расскажут. Мы от этого гораздо больше выиграем. Иманеус должен будет подтвердить достоверность сообщаемых ими сведений.

Идрилейн посмотрела на молодого мага.

— Я всегда придерживался тех же взглядов, что и Нисандер, на признания, полученные под пыткой, моя царица, — сказал Иманеус.

С невеселой улыбкой Идрилейн повернулась к осужденным, впервые обратившись непосредственно к ним.

— Что выберете, вы двое? Лишиться руки и отправиться в изгнание в случае полного признания или быть посаженными на кол?

— Я признаюсь, великая царица, я признаюсь! — прокаркал Албен. — Я не знаю имени этого человека, я никогда его о нем не спрашивал. Он выглядел как аристократ, хотя я никогда раньше его не видел, да и говорил он не как житель Римини. Но приходил ко мне оба раза один и тот же человек — за письмами… то есть фальшивками, — чтобы можно было обвинить Вардаруса и благородного Серегила тоже.

— Пока что он говорит правду, моя царица, — объявил Иманеус.

— Какие еще фальшивки ты делал для этого человека? — спросила царица.

— Корабельные документы главным образом, — пробормотал Албен, потупясь.

— И… — Он замялся и начал трястись.

— Говори, подонок, — рявкнул Бариен. — Что еще?

— Два… два царских пропуска, — прошептал Албен. Царский пропуск позволял обладателю проходить куда угодно, даже во дворец.

— Ты признаешься в подделке подписи самой царицы?! — взорвалась Фория.

— Когда это было? Албен поежился.

— Должно быть, уже года три назад. Только они не годились в дело, когда были готовы.

— Почему же? — Голос Бариена был бесстрастным, но Нисандер с изумлением увидел, что наместник смертельно побледнел. Фория тоже казалась потрясена чем-то.

— На них еще не было печатей, — проблеял перепуганный аптекарь. — Не знаю, как он собирался их получить. Я не делал копий пропусков, высокородная, клянусь! Пусть этот маг будет свидетелем: я не такой дурак, чтобы рискнуть оказаться замешанным в подобном деле!

— И я никогда не подделывала царской печати, — воскликнула Гемелла, — клянусь Четверкой! — Снова Иманеус кивнул, подтверждая, что она говорит правду.

— Когда это случилось? — снова спросил Бариен.

— В прошлый ритин исполнилось три года, господин.

— Ты уверен? Ведь ты делал сотни фальшивок. Как случилось, что именно эту ты помнишь так хорошо?

— Потому что это были царские пропуска, господин, — дрожащим голосом ответил Албен. — Не каждый день выпадает такое везение. И еще тогда я делал документы для корабля под названием «Белый олень», приписанного к Цирне. Я хорошо помню это, потому что тогда сосед попросил меня об одолжении — я вставил в список команды имя его сына. Только, видишь ли, корабль вместе со всеми матросами пошел ко дну в осенний шторм меньше чем через месяц, так что парень погиб.

— Ты точно помнишь название корабля? «Белый олень»? — спросила Фория.

— Да, высокородная. Других кораблей я не помню, а насчет этого не мог бы ошибиться. Я долго еще следил за списками прибывающих судов, надеясь, что «Белый олень» все-таки не потонул и парень вернется. Сосед перестал со мной разговаривать. А этот человек, который приходил ко мне… Ему всегда было что-нибудь нужно, все это время — по большей части корабельные документы — до прошлой весны. Однажды поздней ночью в месяце нитин он явился и сказал, что у него есть письмо, которое нужно подправить, так не могу ли я это сделать? То самое письмо, милостивая царица, которое прислали тебе, — письмо благородного Вардаруса. За сотню золотых сестерциев я сделал ему две копии — немного разные. Гемелла, как всегда, сделала печати.

— А ты сделал еще копии и для себя, — добавил Нисандер. — На случай, если ты сам сможешь в будущем кого-то ими шантажировать.

Албен молча кивнул.

— И этот же человек снабдил тебя письмами благородного Серегила?

Албен заколебался.

— Нет, господин, их я получил от Гемеллы.

— Я купила их у барыг, — поспешно встряла та.

— Что она говорит? — поморщилась Фория.

— Барыги — так на уличном жаргоне зовут скупщиков краденого, — пояснил Нисандер.

— Именно так, благородная госпожа, — тараторила Гемелла, торопясь сообщить все подробности. — Первую порцию я купила у торговца по прозвищу Сластена, а второй раз — у старого калеки, которого зовут Дакус.

«Ах, Серегил, на этот раз ты перехитрил сам себя», — сокрушенно подумал Нисандер, хорошо знавший, кто такой Дакус на самом деле и откуда появилось второе письмо.

— Тот человек, что заказывал мне бумаги, — продолжал Албен, — был доволен моей работой и сказал, что хорошо заплатит за письмо любого аристократа, который по происхождению не скаланец.

— Прапрадед Вардаруса был пленимарский барон, — нахмурилась Идрилейн, барабаня пальцами по рукояти меча. — А Серегил… Ну. это и подавно всем было известно.

— Так, значит, ты делал для него эти фальшивки, а заодно и копии для себя, — сказал Бариен. — И для чего же они были ему нужны?

— Он никогда не говорил, господин, а я не спрашивал, — ответил Албен со странным достоинством. — Прости мою дерзость, но человек, подделывающий документы, не протянет долго, если не научится не проявлять любопытства.

— Так это все, что ты можешь нам рассказать? — Бариен посмотрел на мага, стоявшего за спинами осужденных. Иманеус кивнул и собрался ответить, но Нисандер опередил его.

— Нужно выяснить еще несколько важных моментов. Первое: когда должна была быть готова последняя фальшивка и кому ее следует доставить. Второе: что знают узники о связи всего этого дела с леранцами?

— Леранцами! — Бариен сердито дернул цепь на груди. — Какое отношение подделки имеют к леранцам?

— Про леранцев я ничего не знаю! — завопил Албен, умоляюще глядя на Идрилейн. — Я твой верный подданный, милостивая царица, каково бы ни было твое происхождение! Я никогда бы не оказался замешан в измене!

— И я, благородные господа, и я! — всхлипнула Гемелла.

— Они говорят правду, — подтвердил Иманеус.

— Просто образцы преданности, — саркастически заметила Идрилейн. — Но как насчет ответа на первый вопрос благородного Нисандера? Когда и кому должны быть доставлены новые подделки?

— Завтра ночью, моя царица, — ответил Албен. — На этот раз писем должно быть три, это те, что перевязаны желтой лентой. Там письма благородного Серегила, госпожи Бисмы и господина Дериана.

— Все трое имеют родственников за пределами Скалы, — заметила Фория.

— Мне об этом ничего не известно, — проскулил Албен. — Тот человек сказал только, что я должен передать их ему в собственные руки, как и раньше. Он всегда приходит ночью и всегда один. Я все рассказал, моя царица, клянусь рукой Далны, ничего не утаил.

Идрилейн перевела ледяной взгляд на Гемеллу:

— Тебе есть что добавить?

— Я покупала письма и делала печати, — ответила та. Слезы лились из ее глаз и стекали по дрожащему подбородку. — Клянусь Четверкой, благородная госпожа, больше я ничего не знаю.

Когда царица велела стражникам увести осужденных, Бариен повернулся к Нисандеру.

— Что это за разговоры насчет леранцев? — требовательно спросил он. — Если у тебя есть доказательства их деятельности, ты сейчас же должен мне о них сообщить!

— Я непременно так и поступил бы, — спокойно ответил Нисандер. — Сейчас это всего лишь теория, которая, правда, многое объясняет.

— Бедный старый Вардарус, — печально сказала Идрилейн, доставая из ящика одно из писем. — Если бы только он заговорил…

— У тебя не было выбора, — упрямо возразила Фория. — Доказательства были неопровержимы. По крайней мере с благородным Серегилом ничего плохого не случилось.

— Ах да, Серегил. Как с ним быть, Нисандер? Я должна была бы освободить его, но, если я сделаю это, подонки-предатели, заварившие всю эту кашу, тут же удерут.

— Совершенно справедливо, — согласился волшебник. — Пока он должен оставаться в тюрьме, а нам нужно сделать так, чтобы в доме аптекаря все выглядело как обычно. Соседи и так будут сплетничать о том, что случилось, а слухи быстро достигнут нежелательных ушей. Наша единственная надежда — выследить покупателя фальшивок, когда он явится за ними следующей ночью. Албена нужно вернуть в его лавку, под соответствующим присмотром, конечно, на то время, пока мы в нем нуждаемся.

— Это нужно сделать без шума, — предупредил Бариен. — Если хоть что-нибудь просочится, особенно насчет Вардаруса, страшно подумать, что начнется.

Идрилейн нетерпеливо махнула рукой:

— Меня больше всего волнует, как выследить того негодяя. Тут нельзя промахнуться. Бариен, Фория, оставьте нас.

Привычные к резкости царицы, наследная принцесса и наместник немедленно покинули зал. Нисандер смотрел им вслед; что-то в манерах Бариена тревожило его.

— Он очень переживает все это дело, — сказала Идрилейн. — Было бы лучше, если бы ты раньше сказал ему о своих подозрениях насчет леранцев. Он всегда принимал такую возможность очень близко к сердцу.

— Прости меня, царица, — ответил Нисандер. — Это был ведь всего лишь выстрел наугад.

— Но удачный выстрел — чем больше я думаю, тем больше все складывается одно к одному. Проклятие, Нисандер, если у этих предателей достаточно сил для подобной затеи, я хочу, чтобы они немедленно были уничтожены! Поимка того, кто придет за письмами, должна пройти без сучка без задоринки, а раз это человек, который получил в свои руки царский пропуск, то он может знать в лицо моих людей. Твои наблюдатели — другое дело, даже мне неизвестно, кто они такие.

Нисандер низко поклонился, радуясь, что царица приняла желательное ему решение по своей инициативе.

— Наблюдатели к твоим услугам, как всегда, моя царица. Позволишь ли ты мне все сделать так, как я сочту нужным? Идрилейн стиснула рукоять меча.

— Принимай те меры, какие сочтешь подходящими. Кто бы ни был предатель, я хочу, чтобы к концу недели его голова красовалась на пике!

— Я тоже хочу этого, моя царица, — ответил Нисандер, — хотя буду удивлен, если такая голова окажется единственной.