-- А могу я посмотреть номер телефона для вас, мисс?
      -- Пожалуйста... я хочу книгу.
      -- Сию минуту, мисс. -- Прервав соединение, телефонистка спросила: -- А кто там, в 609-м?
      Миссис Вич просмотрела список клиентов на своем столе и сказала:
      -- Мисс Памела Прим. Новенькая, насколько я знаю.
      -- Она хочет, чтобы мы послали ей телефонную книгу Бостона.
      Книгу тут же отнес посыльный. Через двадцать минут над номером 609 снова загорелся красный огонек. И снова послышался тихий голос:
      -- Я хочу, чтобы вы прислали мне... телефонную книгу города Чикаго.
      На этот раз телефонистка не стала задавать лишних вопросов.
      -- Сейчас, мисс.
      В "Бомонде" не задавали вопросов, несмотря ни на какие раздражения.
      -- Может, она тренируется в чтении? -- сухо заметил посыльный, забирая вторую телефонную книгу в течение получаса.
      Через двадцать минут красная лампочка над номером 609 снова вспыхнула.
      -- Можете... можете послать мне телефонную книгу Филадельфии, пожалуйста?
      -- Конечно, мисс. -- Отключив связь, телефонистка, посылая человека в третий раз, не удержалась: -- Сумасшедшая
      сучка!
      Миссис Вич принимала такие странные требования по телефону уже много лет. И часто, как отложилось в уголках ее памяти, это были сигналы опасности. Опасности для отеля, который был частью ее жизни. Поэтому через пятнадцать минут после того, как третья книга была послана наверх, миссис Вич подошла к пульту, который обслуживал шестой этаж.
      -- Были еще звонки из номера 609, Фло?
      -- Нет, миссис Вич. Я так думаю, она коллекционирует телефонные книги.
      -- Соедини меня с мистером Шамбрэном, -- коротко приказала миссис Вич и прошла к своему месту.
      Вежливый ответ Шамбрэна последовал тут же:
      -- Да, миссис Вич?
      -- 609-й затребовал у нас три иногородние телефонные книги, -- доложила миссис Вич. -- Мисс Памела Прим, судя по регистрационной карте. И больше никаких звонков оттуда. Я боюсь...
      -- Шантажистка ищет адреса, так, что ли? -- предположил
      Шамбрэн.
      -- Мне кажется, здесь что-то другое, сэр, -- спокойно ответила миссис Вич. -- Их можно использовать для того, чтобы на них встать.
      Голос Шамбрэна тут же переменился:
      -- Благодарю вас. Вызовите мне Джерри Додда с общим ключом от номеров.
      Когда Шамбрэн и офицер охраны постучались в дверь номера 609, никакого ответа на последовало. Джерри Додд воспользовался общим ключом, и они вошли в комнату.
      -- Спаси нас Бог! -- воскликнул Джерри, у которого перехватило дыхание.
      Голые пятки мисс Памелы Прим болтались на некотором расстоянии от пола. Стул, на котором прежде лежало несколько телефонных книг, был отброшен в сторону. Мисс Прим повесилась на поясе от махрового халата.
      Самоубийства в больших отелях -- не такое уж необычное событие. Додд обрезал пояс и положил мисс Прим на кровать. Было видно, что искусственное дыхание уже не поможет. Они проделали обычную процедуру, вызвав полицию и послав за кислородным баллоном и маской, которые хранились в изоляторе на втором этаже. Но это было только формальностью, потому что она была уже мертва.
      -- Никогда не слышал раньше ее имени, -- сказал Джерри Додд, оставив последние усилия оживить девушку.
      -- А вы знаете, кем она была? -- спросил Шамбрэн.
      -- Девушкой по вызову, -- ответил Джерри. -- Сто пятьдесят баксов за ночь. Многие здесь знали ее в лицо и называли герцогиней.
      Первой мыслью Шамбрэна было выгнать вон ночного клерка с регистрации. В "Бомонде" не разрешалось сдавать комнаты известного рода профессионалам. Но вспомнил, что Карл Неверс, клерк, который обычно дежурит по ночам, не работал из-за болезни. Его заменял один из дневных, а он мог не найти причин отказать мисс Памеле Прим.
      Весь багаж мисс Прим состоял из небольшой сумочки. Она лежала открытой на тумбочке. Шамбрэн просмотрел ее содержимое, выполняя обычную формальность. Кроме губной помады, пудреницы и нескольких ключей в ней было только одно заказное письмо, адресованное мисс Памеле Прим, в дом, который находился всего в нескольких кварталах от отеля "Бомонд". Адрес и имя на обычном конверте были написаны на пишущей машинке. В качестве обратного адреса был указан Главный почтамт.
      Само письмо тоже было напечатано на машинке на довольно приличной бумаге. Читая его, Шамбрэн от удивления даже беззвучно присвистнул.
      "20 декабря
      Дорогая мисс Прим!
      Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна. Мне также отлично известно состояние ваших финансов. У меня есть
      предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах.
      В данный момент на ваш счет в "Уолтхем траст компани", что на Мэдисон-авеню, помещена сумма в 10 000 (десять тысяч) долларов. Вы можете взять ее хоть сегодня и использовать как вам будет угодно. Можете заплатить долги, скрыться из страны или разжечь ими костер. Вы получите право на эти деньги в том случае, если Обри Мун умрет через два месяца, считая от этого дня, а чтобы быть точным -- до 20 февраля. Если вы возьмете деньги и он не умрет до полуночи 20 февраля, вы сами не проживете и дня.
      Если вы не возьмете этих денег, то останетесь жить, но много, много раз пожалеете о том, что упустили шанс избавиться от Муна, от его власти и собственной деградации".
      Подписи никакой не было.
      Шамбрэн передал письмо Джерри Додду не сказав ни слова.
      -- Да это просто какая-то шутка, -- предположил тот. -- Если вы готовы заплатить десять грандов за то, чтобы кого-то убили, вы не станете нанимать невротическую девушку по вызову. Вы найдете профессионального убийцу за половину этого куша.
      -- Вы не знаете, был ли Мун в числе ее клиентов? -- спросил управляющий.
      -- Примерно пару раз в месяц, по докладам ночных дежурных, она проводила у него час или два.
      -- Я хотел бы знать немного больше, -- холодно заметил Шамбрэн. -Сегодня пятнадцатое. У нее осталось шесть дней, считая сегодняшний, но она предпочла сдаться. Думаю, она понимала, что не сможет сделать это, и выбрала такой ужасный исход.
      -- За десять грандов я сам бы прихлопнул Великого Человека, -- заявил Джерри.
      К шести тридцати этого дня весть о самоубийстве в отеле "Бомонд" стала достоянием публики. Смерть какой-то девушки по вызову в большом отеле не привлекла бы внимания бульварной прессы. Но необычное письмо, найденное в ее сумочке, вскрыло связь девушки со знаменитым на весь мир Обри Муном, а это сразу же стало новостью номер один. "Заговор с целью убийства знаменитого писателя".
      Выпуск телевизионных новостей в шесть тридцать дал свою версию происшедшего. Закинув руки за голову, Джон Уиллс лежал в своем однокомнатном номере на четырнадцатом этаже "Бомонда" и смотрел телевизор.
      Как только диктор начал читать письмо, которое было найдено у мисс Прим, он вскочил, быстро подбежал к телевизору и выключил его. На его лбу проступили капельки пота. Уиллс зажег свет над бюро и выдвинул средний ящик. Там лежали чистые рубашки.
      Приподняв несколько рубашек, он нашел лежащий между ними аккуратно свернутый голубой шарф. В него были завернуты небольшая папка и компактный автоматический пистолет.
      Джон открыл папку, достал из нее лист бумаги и начал читать написанное, шевеля при этом губами.
      "20 декабря
      Мой дорогой Джон Уиллс!
      Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна. Мне также отлично известно состояние ваших финансов. У меня есть предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах.
      В данный момент на ваш счет в "Уолтхем траст компани", что на Мэдисон-авеню, помещена сумма в 10 000 (десять тысяч) долларов. Вы можете взять ее хоть сегодня и использовать ее как вам будет угодно..."
      Уиллс быстро перевел взгляд на последние строчки:
      "Если вы возьмете деньги, а он не умрет до полуночи 20 февраля, вы сами не проживете и дня..."
      Онемевшими пальцами Уиллс сложил лист и сунул его обратно в папку. На какой-то момент он положил руку на автоматический пистолет, ощущая его ладонью.
      -- Что это еще за нонсенс? -- вслух спросил он.
      Часть вторая
      Глава 1
      На лейтенанта полиции Харди всемирная слава Обри Муна не произвела никакого впечатления. Харди был большим, смуглым, атлетически сложенным молодым человеком, он выглядел добродушно и был похож больше на защитника футбольной команды, чем на детектива, который расследует убийства. Восточные сокровища в гостиной Муна, слабый аромат курений и сам хозяин, развалившийся на своем троне, -- все это показалось молодому лейтенанту очень странным. Он решил, что это какой-то особый род помешательства.
      Обри Мун реагировал на появление полицейского так же, как мог бы отнестись к надоедливой мухе. Великий Человек словно одел непроницаемую маску на свое пухлое лицо, и его эмоции, если только они у него появлялись, было невозможно прочитать.
      -- Мы навели справки в "Уолтхем траст компани", мистер Мун, -- заявил Харди. -- Десять тысяч долларов были помещены туда, предположительно самой мисс Памелой Прим, и затем забраны ею же.
      -- Вы сказали "предположительно", лейтенант? А нельзя ли узнать поточнее, кто их поместил, когда, как? "Предположительно", так я вам и поверил!
      -- Мы это уточняем, -- пояснил Харди.
      -- Браво! -- проговорил Мун усталым голосом.
      -- А кто ненавидит вас так сильно, что готов заплатить десять тысяч долларов за ваше убийство? -- поинтересовался Харди.
      Мун рассеянно улыбнулся:
      -- Сотни людей. О, буквально сотни!
      -- Здесь не над чем смеяться, -- сказал лейтенант.
      -- Зависит от того, как на это посмотреть, лейтенант. Для меня представить, будто несчастная Памела всаживает мне нож меж ребер, лежа рядом со мной на моем диване, или отравляет мое питье, или душит шнурком, на котором висит картина, на самом деле очень смешно. У нее было роскошное, умелое тело, но ум маленькой сентиментальной восьмилетней девочки.
      Из угла комнаты послышался шипящий звук. Это Пьер Шамбрэн выпустил сквозь зубы воздух. Он пришел вместе с Харди в пентхаус и казался не на шутку встревоженным трагедией с мисс Памелой Прим.
      -- Десять тысяч долларов -- это не пустяк, -- заявил лейтенант. -Наверняка не найдется сотни людей, которые ненавидели бы вас так сильно, мистер Мун.
      -- Я был бы крайне разочарован, если бы это было не так, -- признался этот.
      -- Бога ради, давайте кончать комедию! -- призвал Харди. Мун повернул голову и с явным презрением посмотрел на полицейского.
      -- Мой дорогой молодой человек, кто-то охотно заплатил бы, чтобы увидеть меня мертвым до того, как я переступлю свой семидесятипятилетний рубеж. Но он просто идиот, если положил все яйца в одну корзину. Под корзиной я подразумеваю мисс Памелу. Она была самым неудачным выбором. Полагаю, вы скоро узнаете, у кого еще вдруг появился неожиданный счет в банке.
      -- Считаете, что могли еще кому-то предложить деньги за такую работу? -- нахмурился Харди.
      Мун фыркнул:
      -- Если бы я очень хотел убить какого-нибудь Обри Муна, -- хотя даже предположить невозможно, что кого-то можно сравнить со мной, -- то я уж имел бы больше одной тетивы в луке и не постоял бы за расходами! Вам, должно быть, ясно, лейтенант, что я нуждаюсь в защите. По-моему, вы и ваши начальники сделаете большую ошибку, если предположите, что со смертью Памелы опасность для меня миновала.
      -- Если вы чувствуете опасность, -- сказал Шамбрэн спокойным, бесцветным тоном, -- то, может, стоит отменить ваш
      прием по случаю дня рождения? Вы же будете мишенью для двухсот пятидесяти непроверенных гостей.
      -- Мой дорогой Шамбрэн, никто не имеет права давать советы, как мне менять мои планы. А вот вам, как главному менеджеру отеля, и лейтенанту следует побеспокоиться о моей безопасности.
      -- Прием? Какой прием? -- заинтересовался Харди.
      -- Мистер Мун желает отметить то чудесное событие, что ему удалось дожить до семидесяти пяти лет, -- пояснил Шамбрэн. -- Прием будет дан в большом бальном зале с двумястами пятьюдесятью гостями. Вечером в субботу.
      -- Не думаю, что комиссар полиции позволит вам идти на такой риск, если все не выяснится, -- обрезал Харди.
      -- Не позволит мне? -- Глаза Муна заблестели. -- Было бы интересно посмотреть, как это он сможет меня остановить. Я решил праздновать и буду праздновать -- здесь, в "Бомонде", или еще где-нибудь, если мистер Шамбрэн желает объяснить совету директоров, почему он хочет оставить такое хорошее место работы.
      Главный менеджер пожал плечами:
      -- Это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рискнуть ею, то меня это мало беспокоит.
      Мун тихо фыркнул:
      -- Вот теперь видите, лейтенант? Никто меня не любит.
      -- И все-таки я не могу понять, почему вы не принимаете это всерьез? -проговорил Харди. -- Что вы знаете такого, чего не говорите нам?
      -- Ничего такого я не знаю, -- ответил Мун, -- кроме того, что кто-то решил сыграть со мной очень дорогостоящую шутку. Кто-то хочет, чтобы я спрятался, засунул голову под крыло и выставил бы себя на посмешище. Но, как говорил один известный государственный муж, "Я не выбираю бегство".
      * * *
      Никаких вопросов о том, как скончалась Памела Прим, несчастная девушка по вызову с таким невероятным именем, не возникало. Это было самоубийство. Лейтенанта Харди озадачило другое -- угроза убить Муна, которую они обнаружили в письме, найденном в сумке мисс Прим. Сначала он заподозрил, что это была всего лишь шутка, которая непреднамеренно привела ее к смерти Но такое предположение рассыпалось, как только лейтенант подумал о деньгах. Десять тысяч долларов действительно были положены на имя мисс Прим в "Уолтхем траст". И она их сняла. По понятиям Харди, никто не смог бы шутить с суммой в десять тысяч долларов.
      Они вернулись в офис мистера Шамбрэна, откуда лейтенант доложил по телефону полицейскому комиссару о случившемся. То обстоятельство, что Мун оказался замешанным в это дело, холодным ветром пронеслось по официальным коридорам.
      Харди взглянул на Элисон Барнуэлл, которую пригласил Шамбрэн, отметил про себя: "Девочка что надо", но засомневался, сможет ли она в таких обстоятельствах достойно представить отель прессе.
      -- Защищать Муна не входит в наши обязанности, -- пояснил Шамбрэн Элисон твердым голосом. -- Наше дело -- защитить отель. Ущерб уже нанесен. Эта история о самоубийстве сегодня будет во всех вечерних газетах, программах радио и телевидения. На первое место ее выводит связь с Муном. Так что с завтрашнего дня около наших дверей будут толпиться всякие репортеры и поставщики слухов. -- Он с раздражением указал на заметку на своем письменном столе. -- Уиллард Сторм уже рвется взять у меня интервью.
      Уиллард Сторм был широко известным молодым репортером в городе. Его ежедневная колонка, которую он назвал "Сторм-Сентер", вытеснила Уинчелла, Салливана и других газетных ветеранов. Сторм придерживался правила, которое Шамбрэн ненавидел: сенсация в газете любой ценой, независимо от того, кого она ранит.
      -- Здесь просто какой-то психоз, -- заметил Харди. -- Мне кажется, надо быть круглым дураком, чтобы связываться с ним.
      Элисон побледнела.
      -- Как и лейтенанту, мне трудно думать об этом как о какой-то шутке. Десять тысяч долларов!
      Шамбрэн сделал нетерпеливый жест.
      -- Размер суммы не должен удивлять вас в этой работе, Элисон. Я уже прочитал вам небольшую лекцию на эту тему сегодня утром. Отель набит людьми, для которых десять тысяч долларов -- это просто карманные деньги. Для вас они могут выглядеть как заработок за целый год, а для них это сумма, которую они берут с собой, отправляясь побродить по магазинам. -- Он стукнул кулаком по столу. -- Вы хоть что-нибудь знаете об этой работе? -- Его голос стал злым. -- Вас неумолимо влечет к людям, у которых нет неограниченного счета в банке. Вы видите стенографисток или продавщиц из магазинов, которые смотрят на шикарные витрины в нашем вестибюле, и знаете, что они мечтают о дне, когда смогут что-нибудь купить, но этот день никогда не придет. И пока они смотрят, жирные богатые сучки проходят мимо них и покупают все, что хотят. Возьмите наших телефонисток. Они пропускают через свои руки сотни делишек между мужчинами и дамами. Не дают пройти плохим звонкам в неподходящее время, принимают тайные сообщения. Они безвылазно сидят в нашем офисе на третьем этаже. Знаете ли вы, что они счастливы, если получат хоть пять долларов чаевых в год? Богатые желают, чтобы их хорошо обслуживали. Если девочки пропустят хоть один неправильный вызов или как-то сделают тайное сообщение известным, то богатые тут же потребуют от меня их крови. Возьмите Амато, нашего менеджера по банкетам. Он заработал язву. Она уже сейчас, за неделю до приема, кровоточит, потому что Мун сделал из него мальчика для битья. Обед у Муна будет превосходным, но Амато все равно получит свою долю побоев. Я ненавижу супербогатых! Ненавижу таких, кто может выбросить десять тысяч долларов, чтобы вынудить повеситься такую девушку, как Прим. Она впала в отчаяние, потому что служила этой индустрии удовольствий, которая должна работать день и ночь год за годом.
      -- А мы, -- сказала Элисон, глаза которой вдруг загорелись, -- мы и есть главные инженеры этой индустрии удовольствий. Отель "Бомонд" -площадка для развлечений богатых людей в Нью-Йорке. Так прямо и сказано в нашем буклете.
      -- Все верно, -- рявкнул Шамбрэн все еще сердито. -- Мы и есть мальчики на побегушках для богатых. Но мы не станем целовать им ноги.
      * * *
      Джон Уиллс снова растянулся на кровати в своей комнате на четырнадцатом этаже и уставился в потолок сквозь сигаретный дым. Морщинки в уголках его глаз сомкнулись, как отболи. Это и была боль, жестокая, не утихающая, с которой он жил уже двенадцать лет.
      Джон Уиллс было его легальное имя, признанное судом, но по рождению он был Джон Макайвор. Имя Макайвор прозвучало бы для Шамбрэна как удар колокола. Оно прозвучало бы как колокол и для любого газетчика, который работал в пятидесятых годах. Имя капитана Уоррена Макайвора, исключенного из британской армии за любовную связь с женой начальника, тогда обошло страницы всех газет. Это не было обычным адюльтером. Суд пытался доказать, что Уоррен Макайвор не очень-то интересовался любовными делами, а пытался использовать жену полковника для того, чтобы завладеть секретными материалами, которые были в его распоряжении. Так как полковник был связан с "бомбой", Уоррен Макайвор выглядел сущим негодяем, хотя и пытался разыгрывать из себя невинность. Макайвор отрицал свою связь с леди, так же как и обвинение в шпионаже. Дело было усугублено странным признанием леди, которая заявила, что мужчина, с которым она имела любовную связь, был не кто иной, как знаменитый писатель, журналист и путешественник Обри Мун. Это было явным абсурдом, потому что управляющий отеля, горничная и официант, обслуживающий номера, -- все они подтвердили, что мужчина, который зарегистрировался как "мистер и миссис Макайвор", а потом был замечен с этой леди в компрометирующих позах, не кто иной, как Макайвор. Мун был известен британской публике, словно кинозвезда. Никто не смог бы спутать этого темного угрюмого, элегантного мужчину с белокурым капитаном Макайвором.
      Обвинение в шпионаже не было доказано, хотя публика мало сомневалась в этом факте. Всюду со знанием дела говорили, что дыма без огня не бывает. Капитан Макайвор был с позором изгнан со службы, а два года спустя застрелился в маленькой комнате отеля в Ливерпуле.
      Капитан Уоррен Макайвор был отцом Джона Уиллса. Уиллс была девичья фамилия его матери.
      Когда с отцом случилось это несчастье, Джон Уиллс был в Корее, в рядах армии Соединенных Штатов. Сначала до него дошли только самые краткие сведения об этом, но потом все приняло размеры сенсации, что серьезно повлияло на отношения Уиллса с товарищами. Друзья-летчики не хотели говорить с ним о случившемся, и это привело к его некоторой изоляции. Он понял, что ему перестали доверять. Ведь он был сыном шпиона, хотя обвинения в шпионаже и не были доказаны.
      Письма, которые Джон получал от матери, просматривались. Мать страдала, но твердила одно: она верит своему мужу, любит его и будет защищать несмотря ни на что.
      Отношения Джона Уиллса с отцом перестали быть нормальными с начала войны. Уоррен Макайвор вступил в британскую армию в 1939 году. Его семья на продолжительное время вернулась в Америку. Джону тогда было десять лет. Целых семь лет его контакт с отцом поддерживался только письмами. Когда Америка в 1941 году вступила в войну, Макайвор ценой некоторых усилий остался в британской армии. Он был специалистом по бомбам. Так как все это время шли налеты на Лондон, Макайвор занимался самоубийственным делом обезвреживания неразорвавшихся бомб, которые падали на город. Это требовало стальных нервов и известного героизма, что могут понять только те люди, которые пережили все это. Маленький Джон представлял себе отца как героя. Когда Уоррен Макайвор был награжден лично королем, то он превратился в его глазах просто в сказочную фигуру.
      Макайворы воссоединились в Англии в 1947 году. В то лето Джону было уже восемнадцать. Уоррен Макайвор остался в британской армии, потому что трудно было найти работу, а его специальные знания делали его ценным специалистом в условиях подготовки к неминуемой новой войне.
      Уоррен Макайвор оказался не таким, каким его ожидал увидеть сын. Он был спокойным, склонным к самоанализу человеком и лишенным героического ореола, вопреки надеждам Джона. Но этот недостаток был восполнен теплым и дружественным отношением отца. Они вместе гуляли по Лондону, предпринимали поездки за город на рыбную ловлю и вскоре стали так близки, что им не надо было много слов, чтобы друг друга понимать. Но была и еще одна вещь, о которой Джон вспоминал в Корее снова и снова, когда до него начали доходить плохие новости об отце. Дело в том, что он не встречал еще таких любящих друг друга людей и столь же подходящих один другому, какими были его отец и мать. Так что ему было очень трудно поверить, что Уоррен Макайвор мог завести по любой причине отношения с другой женщиной... Но война делает с людьми странные вещи. В его же отряде было немало офицеров, которые всегда носили с собой фотографии жен, часто с детьми, и одновременно пускались в такие романтические приключения, о каких и подумать не могли в мирное время.
      Когда о случае с Макайвором раззвонили в газетах, Джон как раз отслужил положенный срок, уволился из армии и вернулся в Англию. Он был потрясен тем, что увидел. Родители жили в маленькой дешевой квартире в лондонском районе Стритхэм. После того как его уволили из армии, Уоррен Макайвор не смог удержаться ни на одной работе. Каждый раз, когда ему удавалось устроиться, его выгоняли, прежде чем он успевал по-настоящему вцепиться в нее зубами.
      -- Похоже, кто-то ходит за ним по пятам, ждет, когда он что-то подыщет, а затем захлопывает ловушку, -- объяснила Джону мать.
      Макайвор был побежденным человеком. Он выглядел физически больным. Джон часто ловил на себе взгляд отца, но тот каждый раз быстро отводил глаза. Джон не мог убедить отца, что верит ему. Беда состояла в том, что не во что было верить. Его отец никогда не обсуждал то дело. И только один раз сказал в сердцах: "Джонни, принимай меня таким, каков я есть. Я отрицал все это так много раз. И нет смысла снова отрицать все это перед тобой".
      Но пришло время, когда Уоррен Макайвор принял решение, о котором не знали ни его жена, ни сын. Он больше не мог так жить и сказал им, что открылась возможность получить работу в Ливерпуле. Почему он выбрал для того, чтобы там умереть, именно Ливерпуль, Джон так и не узнал. В последний день перед тем, как отправиться в этот город, чтобы "поговорить насчет работы", отец предложил ему погулять по Лондону, как в старые времена.
      Они молча прошли многие мили. Случайно Макайвор показал на здание, где он обезвреживал бомбу. Потом они наконец зашли в маленькую пивную где-то на окраине, уставшие, голодные, измученные жаждой. И вот здесь, за пивом, холодным мясом и хлебом с сыром Уоррен Макайвор рассказал сыну
      свою историю. Это случилось как бы непреднамеренно, когда они оба молча погрузились в мысли о той трагедии, про которую все еще напоминали незалеченные от авиационных налетов раны на теле Лондона.
      -- Трудно понять, как люди, пережившие все это, могут снова допустить войну, -- произнес Джон. -- Они прошли через это и все же верят каждому слову политика или государственного деятеля, которые хладнокровно хотят втянуть их в новую войну.
      -- Правда -- странная вещь, -- подхватил Уоррен Макайвор, -- словно какое-то отвлеченное понятие. Вот я говорю: "Колонна Нельсона была построена за один год" -- и знаю, что это правда. А эти русские переписывают историю, и им то, что мы сегодня признаем за ложь, кажется правдой. Я опасаюсь, не сделали ли и наши историки то же самое в прошлом? Все-таки правда не абсолютна. Правда -- это то, во что мы верим сейчас, независимо от того, основана она на исторических фактах или нет. -- Он набил почерневшую трубку табаком из пластиковой коробочки и с горечью произнес: -- Я должен был это знать.
      От последних слов отца Джон почувствовал боль.
      Но ему хватило ума промолчать. Впервые после возвращения он вдруг понял, что отец готов все ему рассказать. Но когда Макайвор заговорил снова, Джону на какой-то момент показалось, что он ошибся.
      * * *
      -- Тогда, в сорок пятом, -- сказал Макайвор, -- я продолжал мою работу, ездил по городу, туда, где, по сообщениям, оставались неразорвавшиеся бомбы, прослушивал их стетоскопом, свинчивал головку взрывателя, зная, что даже от малейшего кашля можно взлететь к небесам. Это было очень нервное дело, Джонни. Поэтому, когда выдавалось хоть немного времени, я отдыхал. Расслаблялся, будучи совершенно измотанным.
      Как-то ночью бомба угодила в отель "Брансуич-Хаус". В разгар налета я оказался среди спасателей, которые растянули под окнами сетку, чтобы люди могли в нее прыгать. И тут я увидел мужчину в окне третьего или четвертого этажа. Он словно одержимый боролся с женщиной и двумя детьми -- старался оттолкнуть их в сторону, чтобы прыгнуть первым. Когда мы вытащили его из сетки, я узнал его. Это был Обри Мун, знаменитый писатель, военный корреспондент. Его лицо было мне знакомо по фотографиям в газетах и кадрам кинохроники. Между прочим, та женщина и ее дети спаслись как раз перед тем, как рухнуло все крыло этого дома. Спаслись, но не благодаря Муну.
      Впервые в жизни Джон услышал в голосе отца нотки лютой ненависти, когда тот упомянул это имя.
      -- А примерно неделю спустя я был свободен от дежурства, -- продолжил Макайвор. -- Мун приехал в наш офицерский клуб в качестве гостя. Он был важной шишкой. Люди по всему миру плакали за утренним чаем над его отчетами о храбрости лондонцев, стойко выполняющих свой долг, несмотря на то что почти каждую ночь на их головы с неба падает смерть. Это были хорошие, добротные репортажи. Наш командир попросил Муна произнести небольшую речь. Тот рассказал о бомбардировке отеля "Брансуич-Хаус", о героизме людей и своих личных подвигах по спасению многих жизней. -- Макайвор глубоко вздохнул. -- Я был ошеломлен, Джонни! Мы не строили из себя героев в те дни. Тогда я взял, поднялся и рассказал всем, что видел. Это было не очень тактично, но иначе я просто не мог. Мне было невыносимо больно видеть, как он раздувает щеки, когда на самом деле этот человек просто трус. Мун выглядел очень бледно, я получил за свой поступок публичное замечание, а неофициально командир похлопал меня по плечу. Конечно, я понимал, что, сделав это, не приобрел себе друга, но и не предполагал, что нажил очень сильного, влиятельного врага, да притом еще и богатого, который будет преследовать меня, пока я жив или пока жив он сам. -- Макайвор нетвердой рукой поднес спичку к трубке и добавил: -- И знаешь что, Джонни? С того самого дня я больше ни разу не видел Муна. Но он стоял у меня за спиной каждую минуту в течение всех этих ужасных семи лет.
      Джон все еще молчал, боясь прервать его признание.
      -- Ты знаешь, почему я остался в армии после окончания войны? -спросил отец. -- Не было работы. Я совершенствовал мои познания, которые требовались для продолжения службы, и меня направили в другой полк. Командиру этого полка во время войны было временно присвоено генеральское звание, а теперь он вернулся к своему постоянному чину полковника и вел себя так, будто весь мир был виноват в этом его понижении. Он был законченный негодяй, но женат на изумительно привлекательной молодой женщине. Она служила в его подчинении, в женском вспомогательном подразделении, и, может, увлеклась его золотыми галунами, всеми теми отличиями, которые так много значат во время войны. В общем, влюбилась в него. Мы с твоей матерью встречались с ними на официальных приемах. Мне нравилась эта женщина. Ее звали Кэтлин. Когда я говорю, что она нравилась мне, я имею в виду, что так может нравиться человек, который работает рядом с тобой и с которым ты каждый день встречаешься по службе. Между нами ничего не было. Абсолютно ничего. Вот и вся история, Джонни, которая теперь будет переписана заново, так что ложь станет правдой.
      Однажды вечером были танцы где-то в большом частном доме. Я потанцевал с Кэтлин -- самый обычный танец. Все младшие офицеры танцевали с женами начальников, это было чем-то вроде нашей обязанности. В тот вечер она была как-то неестественно напряжена, будто доведена до отчаяния. Кэтлин попросила меня проводить ее на террасу, чтобы подышать свежим воздухом. Почему она выбрала меня, я до сих пор не понимаю. Все это было очень странно. Она не терпела полковника -- любила кого-то другого. Ей надо было как-то освободиться, с кем-то поговорить. Мог ли я ей чем-то помочь? Она спросила, не хочу ли я стать ее другом.
      -- Разумеется, я сказал "да", не думая о том, как это много значит. На следующий день Кэтлин позвонила. Не смогу ли я приехать в отель на Рассел-сквер, комната 6В. Это обеспокоило меня. Мне не хотелось ввязываться в эти семейные дела. Но она с таким отчаянием просила помочь, что я поехал.
      Трубка Макайвора погасла. Он было потянулся за зажигалкой, но потом передумал и положил трубку на стол. Джон заметил, что руки отца дрожат.