ОЧЕНЬ ПРЕПОДОБНЫЙ ПУНКТИРУС
Гоночные рекорды
— Она вам не надоела, мистер Перкинс? — крикнула Хэвишем.
— Вовсе нет, — ответил Перкинс, подмигивая. — Это самый внимательный стажер, каких я только видел.
— Хм-м, — протянула мисс Хэвишем. — Надежда умирает последней. Садись, девочка, едем!
Я помедлила. Мне уже как-то раз довелось прокатиться с мисс Хэвишем. Тогда она тоже сидела за рулем, но в машине, которая казалась мне хотя бы относительно безопасной. А это автомобильное чудовище выглядело так, словно успеет грохнуть тебя дважды, прежде чем ты переключишься на вторую передачу.
— Чего ждешь, девочка? — нетерпеливо сказала Хэвишем. — Если «спешиал» будет простаивать слишком долго, прокладки сгорят! Кроме того, нам понадобится максимум топлива, чтобы смыться!
— Смыться?
— Не бойся! — крикнула мисс Хэвишем и завела мотор. Сооружение дернулось, его повело, и оно издало утробный рык. — К тому времени тебя в машине уже не будет, ты мне для другого нужна.
Я глубоко вздохнула и втиснулась в маленькую двухместную кабину. Автомобиль, похоже, был недавно переделан и выглядел почти как гоночный, но с некоторыми излишествами, чтобы хоть как-то смотреться на шоссе. Мисс Хэвишем несколько мгновений давила на сцепление и сражалась с рычагом передач. Огромные цепные трансмиссии с легким рывком передали инерцию — ощущение было такое, словно чистокровный рысак ощутил азарт стипльчеза.
— Куда мы? — спросила я.
— Домой! — ответила мисс Хэвишем, двигая ручной акселератор.
Машина рванулась с места и понеслась по заросшему травой двору, набирая скорость.
— В «Большие надежды»? — спросила я, когда мисс Хэвишем описала широкий круг, играя рычагами в центре массивного рулевого колеса.
— Да не ко мне домой! — ответила она. — К тебе!
Взревев еще раз и сделав рывок, машина быстро разогналась и полетела вперед — но куда? Я не была в этом уверена. Впереди лежал полуразрушенный перекидной мост и крепкие стены замка.
— Не бойся! — прокричала Хэвишем, перекрывая рев мотора. — Я прочту нам путь на Ту Сторону в мгновение ока!
Мы все разгонялись и разгонялись. Я думала, что мы перескочим через ров, но вышло не так. Мы неслись прямо к несокрушимой стене замка на скорости, несовместимой с жизнью.
— Мисс Хэвишем! — с некоторым страхом окликнула я.
— Я просто пытаюсь подобрать наиболее подходящее слово для прыжка туда, девочка! — весело ответила она.
— Стоп! — взвыла я, когда мы проскочили точку возврата.
— Дай-ка подумать… — пробормотала Хэвишем, напряженно работая мозгами и по-прежнему давя на акселератор.
Я закрыла лицо руками. Машина летела слишком быстро, чтобы успеть выскочить, и столкновение казалось неизбежным. Я вцепилась в борт и напряглась всем телом, когда мисс Хэвишем перенесла меня, себя и две тонны железа через барьеры фантазии в реальный мир. В мой мир.
Я снова открыла глаза. Пока мисс Хэвишем изучала карту автомобильных дорог, «хайэм спешиал» вынесло на середину трассы. Встречный молоковоз врезался в придорожные кусты, а я судорожно вцепилась в руль.
— Не хочу светиться на М4, вдруг Совет пронюхает, — сказала моя наставница, оглядываясь по сторонам. — Поедем по А419. Интересно, это далеко?
Я сразу же узнала места, где мы находились. Прямо к северу от Суиндона, рядом с городишком под названием Хайворт.
— Едем дальше до кольцевой развязки и затем вверх по холму прямо в город, — сказала я. — Но не забывайте: тут вы должны уступать дорогу.
Поздно. Мисс Хэвишем полагала, что все и всегда должны уступать дорогу ей. Первая машина успела затормозить, но следующей повезло меньше. Она с треском въехала в зад первой. Я вцепилась в кресло, когда мисс Хэвишем прибавила газу и помчалась вверх по холму в Хайворт. Меня вдавило в спинку сиденья, и в какое-то мгновение, восседая верхом на двух тоннах грохочущего железа, я вдруг поняла, почему Хэвишем нравится такое: это было в буквальном смысле головокружительно.
— Я взяла этот «спешиал» у графа только напрокат, — объяснила она. — Перри Томас
заберет машину на следующей неделе и приспособит для установления личного скоростного рекорда. Я работала над новой топливной смесью. А419 — прямое и ровное шоссе, на нем я смогу разогнаться минимум до ста восьмидесяти.
— Сверните направо на В4019 у Джесмонда, — сказала я ей, — когда светофор переключится на зелеееееныыыыииий!
Грузовик промелькнул в каких-то шести дюймах от нас.
— Ты что?
— Ничего!
— Четверг, тебе надо просто расслабиться и получать от жизни удовольствие. Порой ты такой тормоз!
Я погрузилась в молчание.
— И не дуйся, — добавила мисс Хэвишем. — Не переношу надутых стажеров.
Мы неслись по дороге, едва не вылетев в кювет на повороте, пока каким-то чудом не оказались на главной магистрали Суиндон — Сиренчестер. Поворота направо тут не было, но мы все равно туда свернули под хор скрежещущих тормозов и вой клаксонов. Хэвишем снова дала газу, и только мы выехали на вершину холма, как наткнулись на огромный знак «объезд», перекрывавший дорогу. Моя наставница сердито стукнула по рулю.
— Глазам своим не верю! — прорычала она.
— Дорога перекрыта? — спросила я, пытаясь скрыть облегчение. — Слава бо… То есть, сладчайший боже, какая жалость!
Хэвишем переключилась на первую передачу, мы развернулись у знака и покатили с холма вниз.
— Это все он, нюхом чую! — ворчала она. — Пытается увести у меня из-под носа рекорд скорости!
— Кто? — спросила я.
Словно в ответ, мимо нас, громко сигналя, пронеслась другая машина.
— Он, — прошипела Хэвишем, когда мы съехали с дороги возле камеры слежения за скоростным режимом. — Он такой никудышный водитель, что опасен и для себя самого, и для всех разумных существ на дороге.
Наверняка этот самый «он» действительно был страшен, коль скоро даже моя наставница так говорила. Через несколько минут та машина вернулась и припарковалась рядом.
— Привет, Хэвишем! — крикнул водитель, снимая с выпученных глаз очки и ухмыляясь во весь рот. — Все еще ползаешь на старой развалюхе Улитки Зборовского?
— Добрый день, мистер Жаб, — холодно поздоровалась Хэвишем. — А Глашатай знает, что вы на Той Стороне?
— Конечно нет! — расхохотался мистер Жаб. — И вы, голубушка, ему не скажете, потому что и вас тут быть не должно!
Хэвишем молча глядела прямо перед собой, стараясь его не замечать.
— А в ней авиационный двигатель «либерти»? — спросил мистер Жаб, тыча пальцем в капот «спешиал», который дрожал и трясся, пока громадный мотор работал вхолостую.
— Возможно, — ответила Хэвишем.
— Ха! — с нехорошей улыбкой сказал Жаб. — В мой драндулет втиснут роллс-ройсовский «мерлин»!
Я с интересом наблюдала за своей наставницей. Она по-прежнему смотрела прямо перед собой, но глаз у нее еле заметно дернулся, когда мистер Жаб завел мотор. В конце концов она не выдержала и любопытство пересилило презрение.
— И как она бегает? — спросила мисс Хэвишем, сверкая глазами.
— Как ракета! — ответил мистер Жаб, подпрыгивая от возбуждения. — Больше тысячи лошадиных сил на заднем приводе. Ваш «хайэм спешиал» по сравнению с ним все равно что мопед!
— А вот это мы еще посмотрим! — ответила, прищурившись, Хэвишем. — На том же месте в тот же час, те же ставки?
— Идет! — ответил мистер Жаб.
Он завел мотор, надел очки и исчез в облаке воняющего резиной дыма. Эхо его клаксона висело в воздухе еще несколько секунд.
— Склизкая гадина, — пробормотала Хэвишем.
— Ни то ни другое, если уж быть точным, — возразила я. — Скорее, сухокожая амфибия.
Я дерзила без зазрения совести, поскольку она все равно меня не слушала.
— На его счету больше аварий, чем у тебя горячих завтраков!
— И вы собираетесь устроить с ним гонки? — с некоторым трепетом спросила я.
— Мало того, я намерена сделать его, — ответила она, протягивая мне кусачки.
— Чего вы от меня хотите? — спросила я.
— Открой камеру и вытащи оттуда пленку, как только я проеду мимо.
Я выбралась из машины. Она надела очки и исчезла под рев мотора, взвизгнув напоследок шинами. Я нервно оглядывалась по сторонам, пока ее машина неслась прочь. Рычание двигателя превратилось в гудение, порой прерываемое приглушенным треском выхлопа. Взошло солнце, и я увидела в небе по крайней мере три дирижабля. Интересно, как там поживает ТИПА? Я оставила Виктору записку, что меня не будет где-то с год, а то и больше, и подала прошение об отставке. Внезапно что-то резко выдернуло меня из воспоминаний. Нечто темное и неуловимое. Что-то несделанное или забытое. Я вздрогнула, и тут в голове у меня щелкнуло. Вчерашняя ночь. Бабушка. Мозгоед Аорнида. Что она выгрызла из моего разума? Я вздохнула. Осколки мозаики у меня в мозгу медленно становились на места. Бабушка наказывала мне постоянно обращаться к воспоминаниям, дабы обновлять знакомые картины, которые Аорнида пыталась стереть. Но откуда начинать выяснение, что ты уже позабыл? Я сосредоточилась… ЛОНДЭН. Я не думала о нем весь день, и это было необычно. Я помнила, где мы встретились и что с ним случилось, тут ничего не потерялось. Что же еще? Его полное имя. Черт, черт! Лондэн Парк-как-его-бишь-там. Кажется, на букву «Б»? Вспомнить не получалось. Я вздохнула и положила руку на живот, где, по моим представлениям, находился сейчас наш будущий ребенок, пока всего с полмонетки величиной. Я помнила достаточно много, чтобы понимать, что люблю Лондэна и ужасно по нему скучаю. Наверное, это хороший знак. При воспоминании о предательстве Лавуазье и о братцах Дэррмо в душе у меня закипел гнев. Я закрыла глаза и попыталась успокоиться. У обочины стояла телефонная будка, и, поддавшись порыву, я позвонила матери.
— Привет, мам, — сказала я. — Это Четверг.
— Четверг! — воскликнула она. — Минуточку, духовка горит!
— Духовка?
— Нет, кухня это… минутку!
Раздался грохот, и через несколько секунд я снова услышала ее голос.
— Ну все. Дорогая, ты в порядке?
— Да, мам.
— А ребеночек?
— И с ним все хорошо. Ты-то как?
— Жуть! — воскликнула она. — Стоило тебе уехать, как «Голиаф» и ТИПА прямо-таки окопались возле дома, а Эмма Гамильтон поселилась в свободной комнате и жрет, как лошадь!
Послышался сердитый рык и громкий свист, когда Хэвишем размытым пятном пронеслась мимо меня. Камера дважды быстро мигнула, затем послышалось еще несколько громких ударов — моя наставница сбрасывала газ.
— Что это за шум? — спросила мать.
— Если скажу, все равно не поверишь. А мой… ну, муж… он меня не разыскивал?
— Боюсь, нет, малышка, — сказала она своим самым понимающим тоном. Моя родительница знала про Лондэна и понимала меня едва ли не лучше всех: ее собственный муж, мой отец, сам был устранен семнадцать лет назад. — Может, заскочишь поболтать? Сегодня в восемь вечера встреча Анонимных утратотерпцев, ты окажешься среди друзей.
— Вряд ли, мам.
— Ты регулярно питаешься?
— Да, мам.
— Мне удалось обучить DX-82 кое-каким трюкам.
DX-82 — это мамин клонированный тасманийский волк. Обучить тилацина делать по команде что-нибудь, кроме как есть и спать, было при его чудовищной апатичности почти невозможным делом.
— Это хорошо. Послушай, я звоню тебе просто сообщить, что со мной все хорошо и чтобы ты обо мне не беспокоилась…
— Я собираюсь сгонять еще раз! — крикнула, подъезжая, мисс Хэвишем.
Я махнула ей рукой, и она отъехала.
— Ты держишь яйцо Пиквик в тепле?
Я сказала маме, что это дело Пиквик, пообещала звонить еще, как только смогу, и повесила трубку. Мелькнула мысль брякнуть Безотказэну, но я сочла ее не слишком удачной. Мамин телефон наверняка прослушивается, а я и так уже много наговорила. Вернувшись к дороге, я стала смотреть, как стремительно увеличивается в размерах серое пятнышко, пока «спешиал» не пронесся мимо с пронзительным воем. Камера снова мигнула, а из выхлопной трубы вырвалась струя пламени. Мисс Хэвишем сумела сбросить скорость только где-то через милю, так что я спокойно сидела на ограде и ждала ее возвращения. Всего в четверти мили от нас вдруг обнаружился небольшой четырехместный дирижабль. Наверное, дорожный патруль ТИПА. А в мои намерения отнюдь не входило обнаруживать себя и попадаться им в руки. Я нетерпеливо посмотрела на подъезжавшую ко мне мисс Хэвишем.
— Ну же, — прошептала я себе под нос, — быстрее, ради бога!
Хэвишем притормозила рядом и грустно покачала головой.
— Слишком насыщенная смесь, — объяснила она. — Давай, вынимай пленку.
Я показала на приближавшийся к нам дирижабль. Как-то уж очень быстро он летел.
Мисс Хэвишем зыркнула вверх, что-то проворчала, выпрыгнула из кабины, подняла огромный капот и заглянула внутрь. Я срезала замок, сняла камеру и как можно быстрее вытащила пленку.
— Стоять! — рявкнул громкоговоритель с дирижабля, когда тот был в нескольких сотнях ярдов от нас. — Вы арестованы! Ждите у машины!
— Пора делать ноги, — нетерпеливо сказала я.
— Чушь! — ответила мисс Хэвишем.
— Руки на капот! — снова заорал громкоговоритель, и дирижабль снизился до верхушек деревьев. — Вас предупреждали!
— Мисс Хэвишем, — сказала я, — если они узнают, кто я, у меня будут очень большие неприятности!
— Чушь собачья, девочка. Зачем им такое ничтожество, как ты?
Дирижабль развернулся на маневровых двигателях. Когда меня начнут допрашивать, разговор выйдет долгий.
— Нам надо уходить, мисс Хэвишем!
Она уловила отчаяние в моем голосе и знаком велела мне садиться в машину. В мгновение ока мы вместе с машиной перенеслись с этого места в вестибюль Великой библиотеки.
— Значит, По Ту Сторону ты не в большом фаворе? — спросила Хэвишем, глуша мотор.
Двигатель захлебнулся, затрясся, и воцарилась блаженная тишина.
— Можно и так сказать.
— Нарушила закон?
— Не совсем.
Она несколько мгновений не сводила с меня взгляда.
— Мне показалось немного странным, что «Голиаф» засадил тебя в свой самый глубокий и охраняемый подвал. Пленка у тебя?
Я протянула ей катушку.
— Сделаю двойной отпечаток, — пробормотала она. — Спасибо за помощь. Встретимся завтра на поверке. Не опаздывай!
Я подождала, пока она уедет, затем вернулась к тому столу, где оставила купленный Ньюхеном сюжетный поворот с головой в мешке, и направилась домой. Я не стала прыгать напрямую, а поехала на лифте. Книгопрыганье, может, и быстрее, но очень утомляет.
Глава 9
Яблоки «Бенедикт», еж и командор Брэдшоу
Устройство записи/передачи вымысла (Вымыслопередатчик): механизм, использующийся для написания книг в Кладезе. УЗПВ представляет собой большую трубу (обычно латунную, восьми футов в поперечнике), присоединенную к смесительной коробке красного дерева, немного напоминающей церковный орган со множеством регистров и рычажков. Когда повествование вводится в трубу коллектора, действия, диалоги, юмор, пафос и т. д. собираются, перемешиваются и передаются в виде неструктурированных данных в Главное текстораспределительное управление, где словоделы переводят их в читабельную повествовательную кодировку. После этого они направленно передаются в перо или пишущую машинку писателя, а потом по прямой комментофонной линии поступают обратно в Кладезь в виде открытого текста. Страница считывается и, если все в порядке, добавляется к рукописи, и персонажи продвигаются дальше. Красота системы в том, что авторы ничего не подозревают — они полагают, что делают всю работу сами.
КОМАНДОР ТРАФФОРД БРЭДШОУ
Путеводитель по Книгомирью Брэдшоу
— Я дома! — крикнула я, входя в дверь.
Пиквик заклацала клювом и радостно кинулась ко мне, обнаружила, что зефира у меня нет, и обиженно отвернулась. Затем откопала в мусорной корзине клочок бумаги и торжественно преподнесла его мне. Я долго рассыпалась в благодарностях, и она пошла заниматься своим яйцом.
— Привет, — сказал ибб, который колдовал на кухне в духе миссис Битон. — Что в мешке?
— Тебе не понравится.
— Хм, — задумчиво ответил ибб. — Поскольку я не спрашивал тебя, понравится ли мне это, твой ответ иносказательно подразумевает: «Я не собираюсь тебе рассказывать, так что отвяжись». Я прав?
— Более-менее, — ответила я, убирая мешок в шкаф для хозяйственных принадлежностей. — Бабушка здесь?
— Вряд ли.
Чуть позже, не отрывая глаз от учебника «Личности для начинающих», вошел обб.
— Привет, Четверг, — сказал он. — Тебя сегодня искали ежик и черепаха.
— Чего им было надо?
— Они не выразили.
— А бабушка?
— Она на Той Стороне. Велела ее не дожидаться. У тебя очень усталый вид. С тобой все в порядке?
Да, я устала, но не до конца понимала почему. Стресс?
Конечно, не каждый день приходится сражаться с ордой граммазитов, ездить с Хэвишем, разбираться с йеху, траалями, дружками Большого Мартина, левыми сюжетными поворотами и отрезанными головами. А может, просто ребенок развлекается с моими гормонами.
— Что у нас на ужин? — спросила я, падая в кресло и закрывая глаза.
— Я экспериментировал с альтернативными рецептами, — заявил ибб, — так что у нас яблоки «Бенедикт».
— Яблоки «Бенедикт»?
— Да. Это похоже на яйца «Бенедикт», но с…
— Я поняла. Альтернативы есть?
— Конечно. Можешь попробовать макароны с заварным кремом или репу а-ля оранж. Вместо пудинга я сделал анчоусовое печенье и селедочное пюре. Чего желаешь?
— Бобов с тостами.
Я вздохнула. Прямо как у мамы дома.
Снов мне в ту ночь не показывали. Лондэн не приходил, но не было также и… как ее там? Спала я крепко и не услышала будильника. Проснулась в жутком состоянии. Я просто лежала на спине, глубоко дыша и пытаясь справиться с тошнотой. В дверь постучали.
— ибб! — крикнула я. — Откроешь?
У меня гудела голова, но ответа я не дождалась. На часах было почти девять, и обоим генератам полагалось уже находиться в колледже Святого Табулараса на практикуме по второстепенным событиям или чему-то в этом роде. Я выползла из постели, выждала, пока перестанет кружиться голова, закуталась в халат и стала спускаться по лестнице. Когда я открыла дверь, там никого не оказалось. Я уже собралась захлопнуть ее, как вдруг услышала голосок:
— Мы тут, внизу.
Передо мной стояли ежик и черепаха. Но ежик не походил на миссис Ухти-Тухти, не уступавшую мне ростом. Эти ежик и черепаха были такого размера, какого им и положено.
— Четверг Нонетот? — спросил ежик.
— Да, — ответила я, — чем могу служить?
— Тем, что перестанете совать свой нос туда, куда не надо, — высокомерно заявил еж, — вот чем!
— Не понимаю.
— А Расписной Ягуар? — встряла черепаха. — А «кто свернется клубком»? Ничего не напоминает, всезнайка самоуверенная?
— О! — сказала я. — Значит, вы — Злючка-Колючка и Неспешная!.
— Они самые. И стишок, которым вы так великодушно одарили Расписного Ягуара, создает нам проблемы: этот тупой представитель семейства кошачьих его никогда не забудет!
Я вздохнула. Жить в Книгомирье оказалось куда сложнее, чем я думала.
— Почему бы вам тогда не научиться плавать или еще чему-нибудь?
— Кому, мне? — сказал Злючка-Колючка. — Глупости говорите! Когда это ежи плавали?
— А вы могли бы научиться сворачиваться клубком, — сказала я Неспешной.
— Сворачиваться? — буркнула черепаха. — Спасибо, не надо.
— А вы попробуйте, — настаивала я. — Распустите шнуровку на панцире и коснитесь пальцев ног.
Повисло молчание. Ежик с черепахой переглянулись и захихикали.
— Вот Расписной Ягуар удивится-то! — зафыркали они, поблагодарили меня и удалились.
Я закрыла дверь, заглянула в холодильник, пожала плечами и съела большую порцию яблок «Бенедикт», перед тем как надолго забраться в душ.
В коридорах Кладезя царило такое же оживление, как и вчера. Торговцы ругались с покупателями, заключались сделки, принимались заказы, разбивались пари. То и дело у меня на глазах возникали и исчезали персонажи, когда их перекупали из одной книги в другую. По дороге я рассматривала вывески магазинов и пыталась понять, каким образом они делают то, что делают. Здесь были латальщики, граммаправы, местоописатели, настроенщики, постраничники — всех и не перечесть.
У меня снова ожил комментофон. Я попыталась заткнуть его, но сумела только приглушить. По дороге я заметила среди дельцов знакомую фигуру в обычном костюме путешественника — в куртке-сафари и пробковом шлеме, с револьвером в кожаной кобуре. Это был командор Брэдшоу, звезда тридцати четырех увлекательных приключенческих романов для детей, изданных в твердом переплете. Оказавшись в тридцатых годах не у дел, Брэдшоу вступил в беллетрицию, сделавшись там чем-то вроде серого кардинала. Он все видел и всем двигал — по крайней мере, так он сам утверждал.
— Сто! — язвительно восклицал он, когда я подошла ближе. — Это лучшее, что вы можете предложить?
Продавец цепочек событий, с которым он разговаривал, пожал плечами.
— Сейчас на нападение львов спрос невысокий.
— Но это же потрясающе, вы понимаете, потрясающе! — восклицал Брэдшоу. — Вы на самом деле ощущаете горячее дыхание на затылке! Дети просто тащатся от такого, готов поспорить, это же такая отдушина после званых вечеров и тесных платьев!
— Ладно, сто двадцать. Это последняя цена.
— Кровопийца! — пробормотал Брэдшоу, забирая деньги и отдавая маленький стеклянный шарик с нападением льва, которое, как я предположила, было подвергнуто сухой заморозке и помещено внутрь.
Командор отвернулся от торговца и заметил мой взгляд. Он быстро спрятал выручку и вежливо приподнял шлем.
— Доброе утро!
— Доброе утро, — ответила я.
— Вы — стажер Хэвишем, да? Напомните мне ваше имя.
— Четверг Нонетот.
— Да что вы? — воскликнул он. — Впервые слышу. Как я заметила, он был на добрый фут выше, чем когда мы с ним встречались в прошлый раз. Сейчас знаменитый путешественник почти доставал мне до плеча.
— Вы намного… — начала я, затем спохватилась.
— Выше? — догадался он. — Именно, девочка. Люблю женщин, которых не стесняют хорошие манеры. Мелани — моя жена, ну, вы знаете, — она тоже грубовата. «Траффорд, — говорит она мне, это зовут меня так, Траффорд, — Траффорд, ты просто никчемная куча слоновьего дерьма». Все так неожиданно: я только что вернулся домой после ужасных приключений в Центральной Африке, где меня взяли в плен дикари и чуть не поджарили на вертеле. Два шведских золотоискателя украли священный изумруд Умпопо, и…
— Командор Брэдшоу, — перебила я его, поскольку иным путем остановить его излияния по поводу совершенно невероятных приключений не представлялось возможным. — Вы сегодня не видели мисс Хэвишем?
— О, хорошо, что вы меня перебили, — весело сказал он. — Люблю женщин, которые умеют вовремя намекнуть занудному старому пердуну, что пора заткнуться. Вы очень похожи на миссис Брэдшоу. Вам надо познакомиться.
Мы двинулись дальше по шумному коридору
Я заткнула уши.
— Проблемы? — поинтересовался Брэдшоу.
— Да, — ответила я. — У меня в голове опять сплетничают две русские дамы.
— Линии перемкнуло? Дьявольское изобретение. Если будет продолжаться, поговорю с Плюмом из литтехников. Я вот что хочу сказать, — понизил он голос, — вы ведь никому не расскажете об этой сделке с нападением льва, а? Если пойдут слухи, что старик Брэдшоу продает свои цепочки событий, не видать мне их больше как своих ушей.
— Могила, — заверила я его, когда мы обогнули торговца, пытавшегося всучить нам избыточных клонов Дарси класса D, — но мне интересно, многие ли распродают по частям свои книги?
— О да, — ответил Брэдшоу. — Но только если они уже не переиздаются и их можно списать. Беда в том, что у меня туговато с бабками. Приближается церемония вручения Букверовской премии, а миссис Брэдшоу немного стесняется на публике, и я подумываю купить ей новое платье, а цены на одежду здорово подскочили, сами знаете.
— По Ту Сторону точно так же.
— Господи, неужто? — заржал он. — Мне Кладезь всегда напоминал базар в Найроби, а вам?
— Тут чудовищное засилье бюрократии, — заметила я. — Мне казалось, что фабрика по производству литературы по определению должна быть более свободной и незашоренной.
— Если вам кажется, что тут плохо, загляните в цеха документальной прозы. Там одних правил, регулирующих употребление точки с запятой, на несколько томов. Все, что придумали люди, по природе своей всегда связано с бюрократией, продажностью и ошибками, девочка. Я удивлен, что вы до сих пор этого не поняли. Так что вы думаете о Кладезе?
— Никак не привыкну, — призналась я.
— Серьезно? — удивился он. — Позвольте вам помочь.
Он остановился и несколько мгновений оглядывался по сторонам, затем показал на мужчину лет двадцати с небольшим, который направлялся в нашу сторону. Облаченный в длинный редингот незнакомец держал в руке помятый кожаный чемодан, украшенный наклейками книг и пьес, в которых побывал по долгу службы его хозяин.
— Видите его?
— Да.
— Это мастеровой, латальщик.
— Штукатур?
— Нет, он латает дыры в повествовании, сюжете и устраняет нестыковки в описаниях, то есть заделывает авторские ляпы. Если писатель говорит что-то вроде: «Нарциссы расцвели летом» или: «Они посмотрели данные баллистической экспертизы по пистолету», то ремесленники вроде этого парня должны такие фразы отгладить. Это одна из последних стадий отделки, после нее за роман берутся граммаправы, эхолокаторы и орфоверители, чтобы причесать все окончательно.
Молодой человек поравнялся с нами.
— Привет, мистер Праворуль! — поздоровался мистер Брэдшоу с латальщиком, который слабо улыбнулся в ответ.
— Командор Брэдшоу! — с некоторой заминкой проговорил он. — Как приятно снова встретить вас. В добром ли здравии миссис Брэдшоу?
— Прекрасно, спасибо. Это мисс Нонетот, она здесь новенькая. Я хочу показать ей, как тут все работает.
Латальщик поклонился, пожал мне руку и что-то приветственно пробормотал.
— Мне однажды довелось латать дыроляп в «Больших надеждах», — сказала я ему. — Вы не работали в этом романе?
— Боже упаси! — воскликнул молодой человек. — Со времен Диккенса латание ушло очень далеко. Сейчас не найти мастера, который бы взялся за старье вроде: «Двери открываются, и входит пропавшая тетка/отец/торговый партнер/друг и так далее», чтобы объяснить, каким это образом они снова взялись в повествовании, когда двумястами страницами раньше чудесным образом оттуда исчезли. Сегодня у нас другая методология: мы просто отправляемся назад и латаем дыру в зародыше или, что еще проще, маскируем ее.
— Понятно.
— Да-да, — продолжал молодой человек, оживляясь при виде моего острого интереса, — я работаю по системе, которая скрывает дыры путем их освещения для читателя. Дырка словно сама говорит: «Эй, я дыра, не обращай на меня внимания», — но это немного чревато. Мне так кажется, — легкомысленно добавил мастер, — что в Кладезе вы не найдете более опытного латальщика. Я уже больше сорока лет этим занимаюсь.
— И когда же вы начали? — спросила я, с любопытством разглядывая юношу. — С пеленок, что ли?
Молодой человек начал стариться прямо на глазах, поседел и ссутулился, пока передо мной не оказался дядька лет шестидесяти с гаком. Он развел руками и эффектно провозгласил:
— Уа-уа!
— Никто не любит хвастунов, Ллистер, — заметил Брэдшоу, поглядывая на часы. — Не хочу подгонять вас, Четверг, старушка, но нам пора на поверку в Норленд-парк.
Он галантно подставил локоть, и я взяла его под руку.
— Спасибо, командор.
— Всегда к вашим услугам! — рассмеялся Брэдшоу и вчитал нас обоих в «Разум и чувство».
Глава 10
Заседание беллетриции номер 40319
Литтехи: распространенное сокращенное название технического отдела беллетриции. Это конструкторское бюро работает исключительно на беллетрицию и финансируется Советом жанров через Главное текстораспределительное управление. Благодаря зачастую жестким и узкоспециализированным акциям, предпринимаемым оперативниками прозоресурса, литтехам разрешается создавать устройства, не укладывающиеся в рамки обычных законов физики, и это единственный отдел (кроме отдела научной фантастики), имеющий лицензию на подобные вещи. Стандартным снаряжением литтеха является Путеводитель (в четверть листа), который содержит прочие литтехнические изобретения вроде шляпапульты Мартина-Бикона, антиочепяточновирусный респиратор, текстовый маркер, Строка™ и текстуальные сита различной пористости, не говоря уже об остальном.
ЕДИНСТВЕННЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УОРРИНГТОНСКИХ КОТОВ
Беллетрицейский путеводитель по Великой библиотеке
(глоссарий)
Офис беллетриции располагался в Норленд-парке, в доме Дэшвудов из «Разума и чувства». Семейство милостиво предоставило беллетриции бальную залу на условиях устной договоренности об особой защите книг Джейн Остин.
Поместье Норленд-парк раскинулось по пологим зеленым холмам, поросшим древними дубами. Близился вечер, как обычно в час нашего приезда, и на голубятне ворковали лесные голуби. Трава казалась теплой и мягкой, словно толстый ковер, и в воздухе стоял тонкий аромат хвои.
Но не все так ладно было в саду из прозы девятнадцатого столетия. Подходя к дому, мы заметили какую-то суматоху. Это оказалась настоящая демонстрация, к каким я привыкла у себя дома. Но митинг собрался не по поводу повышения цен на сыр или опасности правого уклона и антиваллийских настроений в партии вигов, даже не по вопросу о наличии у «Голиафа» права проталкивать закон, обязывающий всех есть шизбургеры по крайней мере два раза в неделю. Нет, такую демонстрацию можно увидеть только в вымышленном мире.