ЕДИНСТВЕННЫЙ И ПОЛНОМОЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УОРРИНГТОНСКИХ КОТОВ Беллетрицейский путеводитель по Великой библиотеке (глоссарий)
      — Ага! — сказала бабушка, когда я переступила через порог. — Вот ты где! Как делишки нынче?
      — По-всякому, — ответила я, плюхаясь на диван и расстегивая пуговицу на животе. — Хорошие новости: я сдала практический экзамен в беллетрицию. Плохие: меня признали виновной во вторжении в текст.
      — И каков приговор?
      — Его еще придется ждать.
      — Нет ничего хуже ожидания, — проворчала она. — Меня раз привлекли за убийство, и хуже всего было ждать, пока присяжные вынесут вердикт. Самые долгие восемь часов в моей жизни.
      — Верю. Ты сегодня была дома? Она кивнула:
      — Привезла тебе немного всякой всячины. Я заметила, что в Кладезе нет шоколада, и вообще с нормальной едой не ахти.
      — Ты ничего не узнала о Хоули Гане?
      — Ничего особенного, — ответила бабушка, поедая привезенный мне шоколад, — да он и не скрывается. Купил еще одно издательство и в то же время пытается восстановить свою политическую карьеру после того провала с «Карденио».
      — Ясно. А где Лола с Рэндольфом?
      — Думаю, на вечеринке. У тебя усталый вид. Почему бы тебе не лечь пораньше?
      — И чтобы эта, как бишь ее там, грызла мой мозг?
      Бабушка серьезно посмотрела на меня поверх своих огромных очков.
      — Аорнида. Ее зовут Аорнида. Забыла?
      — Да. Напомни, как звали моего мужа?
      — Лондэн. Его устранила Хроностража.
      Я вспомнила, и у меня сердце упало.
      — Да, — тихо сказала я. Я была счастлива в своем беспамятстве, но теперь в душе снова всколыхнулся гнев. — Иногда мне кажется, что лучше бы забыть обо всем, ба.
      — Никогда этого не говори, Четверг! — рявкнула бабушка так, что я аж подскочила, а ей пришлось несколько мгновений переводить дух и съесть для поддержания сил еще несколько кусочков шоколада. — Аорнида не имеет права брать то, что ей не принадлежит, а ты должна быть жестче и с ней, и с собой и вернуть свои воспоминания!
      — Легче сказать, чем сделать, ба, — вздохнула я, пытаясь ухватить шоколадку, убранную из пределов моей досягаемости. — Я хочу, чтобы мне приснился…
      — Лондэн.
      — Да, Лондэн. Я хочу снова увидеть его во сне. Он со мной, но мы не разговариваем, как раньше.
      Дверь с грохотом распахнулась, и вошел Рэндольф. Он повесил пальто на крючок, даже не удостоив нас взглядом.
      — Рэндольф, — окликнула я его, — с тобой все в порядке?
      — Со мной? — отозвался он, не глядя на нас. — Со мной все прекрасно. А вот эта шлюшка плохо кончит: она не может заговорить с мужчиной без того, чтобы не прибавить его к своей коллекции!
      Он ушел.
      — С ней ничего не случилось? — крикнула я ему вслед, но ответом нам был только звук захлопывающейся двери в их спальню.
      Мы переглянулись и пожали плечами.
      — На чем мы остановились?
      — Я рассказывала тебе, что уже не вижу Лондэна во сне таким, как прежде. Обычно мы отправлялись в наши общие любимые воспоминания. Мы никогда… ну, сама понимаешь… но это было замечательно. По крайней мере, я хоть немного могла контролировать, куда меня занесет, когда «черная богиня» раскинет снова свой плащ.
      Бабушка посмотрела на меня и ободряюще погладила по руке.
      — Ты должна заставить ее поверить, что победа близка, Четверг. Замани ее в ловушку. Пусть она думает, будто управляет тобой, но ведь она только у тебя в мозгу, и именно ты контролируешь то, что там происходит. Наши мысли драгоценны, и никакой посторонний вселенец не имеет права марать их.
      — Конечно, но как это сделать?
      — Ну, — сказала бабушка, передавая мне шоколадку, которую не любила, — тут не Аорнида, моя дорогая, а лишь твои воспоминания о ней. Поскольку настоящей Аорниды в Книгомирье нет, силы у нее здесь немного. Она может только попытаться и…
      Дверь снова распахнулась. На сей раз это была Лола. Судя по ее виду, она только что плакала. Увидев нас, она воскликнула:
      — А! Этот крысомордый тип с дерьмом вместо мозгов уже пришел?
      — Ты имеешь в виду Рэндольфа?
      — Кого же еще?
      — Тогда он дома.
      — Отлично! — заявила она. — Пойду ночевать к Немо.
      И она повернулась уходить.
      — Подожди! — сказала я. — Что случилось?
      Лола остановилась, уперев руки в боки. Сумка соскользнула у нее с плеча и повисла на локте, что испортило всю картину, но красавице было все равно.
      — Я отправилась с ним выпить кофе после колледжа, и разрази меня гром, если он не трепался с этой коротышкой D2! С той, знаешь, с тупыми глазами и идиотским хрюкающим смехом!
      — Лола, — спокойно сказала я, — они ведь могли просто разговаривать.
      Она уставилась на свои руки.
      — Ты права. Да что мне за дело? Они друг друга стоят.
      — Я все слышал! — послышался голос из хвоста самолета.
      Рэндольф вошел в кухню и погрозил Лоле пальцем, а она ответила ему гневным взглядом.
      — И тебе еще хватает наглости обвинять меня в том, что я разговаривал с другой женщиной, когда ты переспала почти со всеми парнями в колледже!
      — И что с того? — взвизгнула Лола. — Ты мне что, папочка? Ты следил за мной?
      — Даже самый тупой шпион во всех шпионских романах не смог бы этого не заметить! Тебе слово «скромность» известно?
      — Одномерок!
      — Картонка!
      — Стереотип!
      — Предсказуемость!
      — Онанист!
      — ТОЛСТОЗАДАЯ!
      — Пригнись, бабуля, — шепнула я, когда Лола схватила вазу и метнула ее в Рэндольфа, но промахнулась.
      Ваза проплыла у нас над головами и разбилась о стену.
      — Отлично, — сказала я вслух самым уверенным своим тоном. — Еще одна такая разборка, и оба отправитесь подыскивать себе другое жилье. Рэндольф, можешь спать на диване. Лола, иди к себе в комнату. И если кто-нибудь из вас хоть пикнет, засуну обоих в схемы для вязания крючком. ПОНЯТНО?!
      Генераты притихли, забормотали извинения и медленно побрели вон из кухни.
      — Ну вот, дурак, — прошептала Лола, когда они выходили, — из-за тебя мы оба вляпались.
      — Из-за меня? — взвился он. — Да ты так часто оказываешься без трусов, что я не понимаю, зачем ты их вообще носишь!
      — ВЫ МЕНЯ СЛЫШАЛИ?! — заорала я на них, и оба заткнулись.
      Бабушка собрала осколки вазы со стола.
      — Итак, о чем мы говорили? — спросила она.
      — Ну… о том, как вернуть себе воспоминания?
      — Именно. Она хочет сломать тебя, поэтому прежде, чем все кончится, дела пойдут еще хуже. Только когда она решит, что победила, мы сможем нанести удар.
      — То есть как это — будет еще хуже? Хуже Аида? Хуже устранения Лондэна? Хуже Даррена? Куда дальше-то?
      — В самые худшие времена: к правде о том, что случилось во время той танковой атаки.
      — Антон. — Я застонала и закрыла лицо руками. — Я не хочу туда возвращаться, ба, я не могу!
      — Тогда она будет отщипывать от твоих воспоминаний по кусочку, пока не останется ничего. Ей нужно не это — она хочет отомстить. Потому ты должна вернуться в Крым, Четверг. Встреть самое худшее лицом к лицу и стань сильнее.
      — Нет. Я не хочу туда возвращаться, и ты меня не заставишь.
      Я молча встала и направилась в ванную в надежде смыть с себя все тревоги. Аорнида, Лондэн, «Голиаф», Хроностража, а теперь еще убийство Перкинса и Ньюхена здесь, в Книгомирье. Нет, чтобы отмыться от всего этого, нужна ванна величиной с Уиндермир. В «Кэвершемских высотах» я надеялась укрыться от конфликтов и кризисов, но они, похоже, следовали за мной по пятам, словно заблудившийся дронт.
      Я довольно долго лежала в ванной, дважды наполняла ее горячей водой доверху, и когда вышла, то увидела бабушку, расположившуюся на бельевой корзине прямо у дверей.
      — Готова? — мягко спросила она.
      — Да, — ответила я. — Готова.
 
      Я спала в своей постели — бабушка обещала посидеть рядом в кресле и разбудить меня, если ситуация начнет выходить из-под контроля. Перед глазами маячил потолок, легкий изгиб деревянной обшивки и одинокий светильник. Я пролежала без сна несколько часов, бабушка уже давно заснула и уронила «Тристрама Шенди» на пол. Некогда ночь и сон были для меня счастливой порой свиданий с Лондэном, драгоценными моментами — временем чая и горячих пончиков с маслом, уютного лежания перед огнем, в котором с треском горят дрова, или золотых мгновений на берегу, когда все движения уже замедлены, а солнце неторопливо опускается за горизонт. Но это давно ушло. Аорнида превратила мои воспоминания в поле боя. И под свист артиллерийских снарядов я вернулась туда, где мне меньше всего хотелось очутиться, — в Крым.
      — А, вот и ты! — воскликнула Аорнида, ухмыляясь мне с сиденья бронемашины, пока выносили раненых.
      Я вернулась с передовой на перевязочный пункт, где опасность породила состояние постоянной контролируемой паники. В воздухе стояли вопли «врача!» и ругань, а всего в трех милях отсюда ревела русская артиллерия, разнося в клочья остатки Уэссекской легкой танковой. Сержант Тозер слез с капота броневика, все еще зажимая ногу солдата в надежде остановить кровь. Другой солдат, ослепший от осколков, без умолку болтал о какой-то девушке, которую оставил в Брэдфорде-на-Эйвоне.
      — Ты не спала несколько ночей, — сказала Аорнида, пока мы наблюдали за выгрузкой раненых. — Соскучилась по мне?
      — Нисколько, — ответила я, затем обратилась к санитарам: — Всех выгрузили?
      — Всех! — ответили мне, и я нажала на педаль, закрывающую заднюю дверь.
      — И куда вы собрались? — спросил незнакомый мне краснорожий офицер.
      — Забрать оставшихся, конечно же!
      — Черта с два! — ответил он. — Мы посылаем туда фургоны Красного Креста с белым флагом!
      Мы оба понимали, что тогда будет слишком поздно. Я снова прыгнула в бронемашину, включила мотор и вскоре уже возвращалась в бой. Тучи поднятой пыли должны были скрывать меня — пока палят пушки. Но все равно мимо свистели снаряды, а один раз взрыв раздался так близко, что осколками стекла засыпало панель управления.
      — Нарушаешь прямой приказ, Четверг? — ядовито поинтересовалась Аорнида. — Тебя под трибунал отдадут!
      — Не отдадут, — ответила я. — Они мне за это медаль дали.
      — Но ты же не вернулась назад по приказу, — возразила она.
      — Это мой долг. Чего ты от меня ждешь?
      Грохот стал громче — я приближалась к передовой. Что-то большое ударилось о мою машину, люк открылся, впустив пыль и луч солнца. Это оказалось на удивление красиво. Та же незримая рука схватила машину и подняла в воздух. Мы проехали несколько ярдов на одной гусенице, затем снова встали нормально. Мотор по-прежнему работал, рычаги действовали, я продолжала ехать вперед, невзирая на повреждения. И лишь потянувшись к беспроволочному переключателю, поняла, что крышу наполовину сорвало, а много позже обнаружила глубокий порез в дюйм длиной у себя на подбородке.
      — Верно, Четверг, это был твой долг, но ты исполняла его не ради армии, полка, бригады или роты, и уж точно не ради английских интересов в Крыму. Ты вернулась ради Антона.
      Все прекратилось. Шум, взрывы — вообще все. Мой брат Антон. Зачем она еще его сюда приплела?
      — Антон, — прошептала я.
      — Твой дорогой братец Антон, — подхватила Аорнида. — Да, ты обожала его. С того самого дня, когда он построил для тебя в саду домик на дереве. Ты ведь и в армию пошла, чтобы быть похожей на него?
      Я ничего не сказала. Все было правдой. По щекам моим потекли слезы. Антон был лучшим на свете старшим братом. У него всегда находилось для меня время, и он всегда посвящал меня во все свои дела. И скорбь от этой потери засела куда глубже, чем я думала.
      — Я привела тебя сюда, чтобы ты вспомнила, каково это — потерять брата. Что бы ты сделала с человеком, который убил Антона, если бы нашла его?
      — Потерять Антона — это не то же самое, что убить Ахерона! — крикнула я. — Аид заслуживал смерти, а Антон просто выполнял свой ложно понятый патриотический долг!
      Мы подъехали к остаткам бронемашины Антона. Пушки теперь били более отрывисто, тщательнее выбирая цель. До моего слуха доносились винтовочные выстрелы — русская пехота перешла в наступление. Я открыла заднюю дверь. Она была помята, но это не имело значения — боковую дверь оторвало вместе с крышей. Я быстро запихала в машину, рассчитанную на восьмерых, двадцать два раненых солдата, закрыла глаза и заплакала. Это было все равно как видеть, что вот-вот произойдет авария, и сознавать свое полное бессилие предотвратить ее.
      — Эй, Четти! — крикнул таким знакомым голосом Антон.
      Только он называл меня так. Это были его последние слова. Я открыла глаза — он стоял передо мной совсем как настоящий и, несмотря на явную опасность, улыбался.
      — Нет! — крикнула я, прекрасно зная, что сейчас произойдет. — Стой! Не ходи сюда!
      Но он, как и много лет назад, вынырнул из укрытия и побежал ко мне. Бок моей бронемашины был разворочен, и я ясно видела его.
      — Пожалуйста, не надо! — крикнула я, захлебываясь слезами.
      Этот день останется в моей памяти на много лет. Мне придется немало потрудиться, чтобы выбраться из этой бездны.
      — Возвращайся за мной, Чет…
      И тут в него попал снаряд.
      Его не разорвало — он словно исчез в кровавом тумане. Я не помнила, как довела машину назад, не помнила, как меня взяли под арест и посадили под замок в казарме. Я ничего не соображала до тех пор, пока не явился сержант Тозер и не велел мне пойти в душ и вымыться. Помню, как наступила на острые осколки кости, вымытые из волос.
      — Ты этопыталась забыть, не так ли? — сказала Аорнида, улыбаясь мне, когда я запустила пятерню в спутанные патлы.
      Мое сердце тяжело и часто бухало, страх и боль утраты скрутили в узел все мышцы и притупили ощущения. Я попыталась схватить ее за глотку, но мои пальцы сомкнулись в пустоте, и я разбила кулак о стенку кабины. Я выругалась и пнула стену.
      — С тобой все в порядке, Четверг? — окликнула меня Пруденс, связистка Уэссекской танковой из соседней кабинки. — Мне сказали, что ты возвращалась. Это правда?
      — Да, правда! — встряла Аорнида. — И уйдет снова прямо сейчас!
      Душевая кабина растворилась, и мы снова оказались на поле боя, направляясь к кучам покореженного железа в пыли и дыму.
      — Отлично! — счастливо потерла руки сестра Аида. — До рассвета успеем еще раз восемь, как минимум. Ну что, возненавидела возвращения?
      Я остановила машину у разбитого танка и перетащила туда раненых.
      — Эй, Четверг! — послышался знакомый мужской голос.
      Я открыла глаза и посмотрела на солдата с разбитым в кровь лицом, которому оставалось жить меньше десяти секунд. Но это был не Антон — это был другой офицер, тот, которого я видела раньше и который мне нравился.
      — Четверг! — громко сказала бабушка. — Четверг, просыпайся!
      Я лежала в своей постели в «Сандерленде», обливаясь потом. Мне хотелось, чтобы все это оказалось просто дурным сном, — но это и был дурной сон, причем самый дурной, какой только можно придумать.
      — Антон не погиб, — зачастила я. — Он не погиб в Крыму, это был другой человек, и его тут нет, потому что он погиб, а я все думала, что его стерла Хроностража, но они не…
      — Четверг! — прикрикнула на меня бабушка. — Четверг, все было не так. Аорнида пытается запутать твои воспоминания. Антон погиб в той атаке.
      — Нет, это был другой…
      — Лондэн?
      Но это имя мало что говорило мне. Бабушка рассказала мне об Аорниде, Лондэне и мнемоморфах, и хотя я понимала ее слова, но никак не могла до конца поверить ей. В конце концов, я видела гибель Лондэна собственными глазами!
      — Ба, — сказала я, — у тебя опять твои… «затмения»?
      — Нет, — ответила она. — Вовсе нет.
      Но голосу ее недоставало прежней уверенности. Она написала на моей руке фломастером имя «Лондэн», и я уснула, думая, чего же хотел Антон, и о короткой страстной любви к лейтенанту, настигшей меня в Крыму, к тому самому лейтенанту, имени которого я не помнила. К тому, что погиб в той атаке.

Глава 23
Заседание беллетриции номер 40320