Грифон имел голову и крылья орла и тело льва. Наверное, в молодости он был и правда страшен на вид, но с годами обзавелся очками и кашне, что немного смягчало его жуткие черты.
      Как я уже говорила, он являлся одним из лучших законников в округе и после смерти Ньюхена сделался главой беллетрицейских юристов. Именно Грифон добился рекордного штрафа в знаменитом деле Трех слепых мышат против Жены фермера и очень помог в обуздании пиратских вылазок Немо в «горячие точки».
      Грифон как раз читал мои заметки и порой неразборчиво хмыкал, переворачивая страницы и поглядывая на меня поверх очков.
      — Ну, повеселимся! — сказал он.
      — Повеселимся? — повторила я. — Это при защите по делу о «вторжении в текст» второго класса?
      — Сегодня вечером я веду дело по обвинению в причинении слепоты против триффидов, — веско ответил Грифон. — И дело о военных преступлениях марсиан в «Войне миров» тянется до сих пор. Поверьте мне, вторжение в текст — это легкая забава. Хотите взглянуть на список моих клиентов?
      — Нет, спасибо.
      — Отлично. Мы послушаем, что скажут свидетели и как Хопкинс представит дело. Я могу решить и не вызывать вас. Пожалуйста, только не делайте никаких глупостей вроде внезапного увеличения в росте, я из-за этого чуть не проиграл дело Алисы. И если Королева прикажет отрубить вам голову — игнорируйте.
      — Ладно, — вздохнула я. — Давайте так.
 
      Когда мы прибыли, Король и Королева восседали на своих тронах и были единственными в этом зале, кто хотя бы с виду держал себя в руках — уход Алисы двумя страницами раньше здорово выбил присяжных из колеи. Они уже расселись по местам, но яростно переругивались со старшиной — кроликом, который, глядя на них, грыз себе потихоньку большую морковку, под шумок протащенную в суд.
      Валета Червей уже отвели назад в темницу, а пирожки — вещественное доказательство класса «А» — унесли. На их место водрузили подлинную рукопись «Джен Эйр». Перед Королем и Королевой сидел представитель обвинения, Мэтью Хопкинс, в окружении злобных с виду птиц и смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Он выглядел куда мрачнее, чем когда мы столкнулись с ним в «Процессе», хотя и тогда уже радостью не лучился. Судьей, вне всякого сомнения, являлся Король, поскольку он был в большом парике, но какова в процессе роль Королевы, я понятия не имела.
      Двенадцать присяжных утихомирились и принялись усердно что-то строчить на своих грифельных досках.
      — Что они делают? — шепнула я Грифону. — Ведь слушание еще даже не началось.
      — Тишина в суде! — пронзительно возопил Белый Кролик.
      — Отрубить ей голову! — вскричала Королева.
      Король снял очки и беспокойно огляделся по сторонам, силясь уразуметь, кто это там разоряется. Королева пихнула его локтем и кивнула в мою сторону.
      — Эй, вы там! — сказал он. — Скоро и вам предоставят слово, обвиняемый…
      — Нонетот, — встрял Белый Кролик, сверившись с пергаментом.
      — Да? — ответил Король после некоторого замешательства. — Значит ли это, что мы завершили слушание?
      — Нет, ваше величество, — терпеливо объяснил Белый Кролик. — Это ее фамилия — Нонетот. Четверг Нонетот.
      — И вам это кажется забавным?
      — Нет, ваше величество, — ответила я. — Это мое имя от рождения.
      Судейские принялись яростно царапать на своих грифельных досках: «Это мое имя от рождения».
      — Вы потусторонница? — уточнила Королева, которая уже некоторое время пялилась на меня.
      — Да, ваше величество.
      — Тогда ответьте мне на такой вопрос: А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, что осталось на трубе?
      — Глашатай, огласите обвинение! — сказал Король.
      При этих словах Белый Кролик трижды дунул в трубу, развернул пергаментный свиток и прочел:
      — Мисс Нонетот обвиняется во вторжении класса два в текст в нарушение Уголовного кодекса беллетриции FAL/0605937 и общего законодательства Книгомирья относительно непрерывности сюжетных линий, утвержденного Советом жанров в тысяча пятьсот восемьдесят четвертом году.
      — Изложите вердикт, — сказал Король суду.
      — Протестую! — воскликнул Грифон. — До этого еще далеко!
      — Протест отклоняется! — крикнул Король и добавил: — Или я хотел сказать, протест принят? Всегда путаюсь: это все равно как «посеешь холод, пожнешь горячку» и наоборот. Никак не могу запомнить правильный ответ. В любом случае, можете вызвать первого свидетеля.
      Белый Кролик снова трижды протрубил и провозгласил:
      — Первый свидетель!
      Первым свидетелем оказалась миссис Фэйрфакс, домоправительница из Торнфильд-холла, поместья Рочестера. Она, моргая, медленно осмотрелась, улыбнулась Хопкинсу и сердито уставилась на меня. На свидетельскую трибуну ее проводил пристав — большая морская свинка.
      — Клянитесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды! — сказал Белый Кролик.
      — Клянусь.
      — Запишите, — велел Король присяжным, и те усердно нацарапали «запишит» на своих грифельных досках.
      — Миссис Фэйрфакс, — начал, поднявшись, Хопкинс, — мне бы хотелось, чтобы вы своими словами рассказали об обстоятельствах вторжения мисс Нонетот в «Джен Эйр», не прерываясь с самого начала и до конца…
      — А потом что? — спросил Король.
      — Тогда она сможет прерваться, — с некоторым раздражением сказал Хопкинс.
      — А, — отозвался Король тоном человека, который думает, что все понял, но на самом деле сильно ошибается. — Тогда продолжайте.
      В последующие два часа мы выслушали не только миссис Фэйрфакс, но и Грейс Пул, Бланш Ингрэм и Сент-Джона Риверса. Они рассказывали, какой был конец раньше и как я напрочь изменила сюжет, позвав под окном спальни «Джен! Джен! Джен!». Присяжные пытались следить за ходом процесса, записывая, как велел им Король, пока на грифельных досках совсем не осталось места, тогда они начали писать на спинках скамей, а потом друг на друге.
      После выступления каждого свидетеля самая маленькая соня просилась выйти в туалет, а Грифон в это время пользовался моментом пояснить Королю — который, похоже, был не в состоянии коснуться с закрытыми глазами собственного носа — порядок судопроизводства. Когда соня возвращалась, свидетеля передавали Грифону для перекрестного допроса, и каждый раз он говорил: «Вопросов нет». Миновал полдень, в судебном зале сделалось жарко. Королеве становилось все более скучно, и она все чаще требовала приговора, один раз даже во время допроса свидетеля.
      И на протяжении всего этого скучного спектакля, пока персонажи «Джен Эйр» выходили и повторяли передо мной правду и только правду, слушание то и дело прерывалось бесконечным парадом морских свинок. Каждую тут же хватали, засовывали вниз головой в большой мешок и выбрасывали из зала суда. Всякий раз это вызывало беспорядочную суматоху, крики и шум. Когда гвалт достигал пика, Королева вопила: «Отрубить голову, отрубить голову!», словно пыталась перекричать суматоху. Когда последняя морская свинка покинула зал заседаний, в облаке винных паров исчезла и Грейс Пул, и никто не знал, куда она подевалась.
      — Ничего! — сказал Король с чувством большого облегчения. — Вызовите другого свидетеля. — Затем он тихонько добавил, обращаясь к Королеве: — Нет, дорогая, этого свидетеля придется допрашивать тебе. У меня уже голова кругом идет!
      Белый Кролик сверился со свитком и пронзительно проверещал:
      — Четверг Нонетот!
      — Извините, — сказал Грифон, вынырнув из апатии, в которой пребывал в течение всего заседания, — мисс Нонетот не будет давать показаний против себя в этом суде.
      — А так можно? — спросил Король.
      Судьи переглянулись и пожали плечами.
      — Это доказывает, что она виновна! — завопила Королева. — Отрубить ей голову! Отрубить!..
      — Ничего такого это не доказывает, — перебил ее Грифон.
      Королева побагровела и, наверное, лопнула бы от злости, но Король положил ей руку на локоть.
      — Ну-ну, дорогая, — тихо сказал он, — тебе нельзя волноваться. Все эти приказы отрубить голову подтачивают твое сердце, как черви. Черви, — повторил он и хихикнул. — Я, похоже, скаламбурил, как по-твоему?
      Все судьи послушно рассмеялись, и самые умные принялись объяснять не столь умным, в чем шутка, а не столь умные растолковывали совсем тупым, что это вообще была шутка.
      — Извините, — снова подала голос соня, — можно выйти?
      — Опять? — прорычал Король. — У тебя мочевой пузырь, наверное, размером с орех!
      — С рисинку, если угодно вашему величеству, — пропищала малявка, стиснув колени.
      — Ладно, — сказал Король, — только побыстрее. Не можем ли мы уже огласить приговор?
      — А теперькто требует приговора? — торжествующе провозгласила Королева.
      — Ваше величество, остался еще один свидетель, — сказал Белый Кролик, нервно подпрыгивая. — Мы еще не заслушали свидетеля защиты!
      — Защиты? — устало переспросил Король. — Разве мы не их только что выслушивали?
      — Нет, ваше величество, — ответил Белый Кролик. — Это обвинение выступало.
      — Всегда их путаю, — пожаловался Король, уставившись себе под ноги, — как и эту белиберду «отклоняю» — «поддерживаю». Так кто сейчас?
      — Обвинение закончило, — сказал Хопкинс, понимавший, что процесс может затянуться на долгие месяцы, если он лично не предпримет каких-нибудь шагов. — И по-моему, мы неопровержимо доказали, что мисс Нонетот не только изменила конец «Джен Эйр», но также заранее обдумала свои намерения. Мы не на мнениях основываемся, а на законе, и вердикт может быть только один — виновна!
      — Говорил я, что она виновна, — пробормотал Король, вставая, чтобы уйти.
      — Ваше величество, — напомнил Белый Кролик, — это было всего лишь мнение обвинения. Теперь вы должны выслушать защиту.
      — А! — отозвался Король, снова садясь на место.
      Грифон встал и поднялся на судейскую трибуну. Судьи в страхе отпрянули от него, когда он поскреб подбородок огромной лапой. Соня снова подняла лапку, извинилась, и ей снова разрешили выйти. Когда она вернулась, Грифон начал речь.
      — Вопрос не в том, допустила ли мисс Нонетот несколько текстуальных и нарративных вольностей в финале «Джен Эйр». Мой ученый коллега от обвинения ясно дал нам понять, что допустила. Мы это признаем.
      Суд ахнул.
      — Да, я согласен, что формально мисс Нонетот нарушила закон, но она сделала это из высших побуждений — ради любви.
      Грифон выдержал драматическую паузу.
      — Любви? — переспросил Король. — Это защитник?
      — Исторически говоря, — прошептал Белый Кролик, — один из лучших, ваше величество.
      — Ага! — сказал Король. — Продолжайте.
      — И не ради собственной любви, — заявил Грифон. — Она решилась на этот шаг ради двоих любящих, дабы они не расстались друг с другом. А это предмет суда более высокого, чем тот, перед коим ныне стоит мисс Нонетот.
      Все молчали, так что он продолжал:
      — Согласен, мисс Нонетот очень необычная личность, совершенно бескорыстная, что требует от данного суда самого снисходительного отношения. И мне нужно вызвать только одного свидетеля, который докажет правдивость утверждений защиты. Я вызываю… Эдварда Рочестера!
      Зал ахнул в один голос, и последняя морская свинка упала в обморок. Судебные приставы, не зная, что делать, запихали свинку в мешок и уселись сверху.
      — Вызывается Эдвард Рочестер! — пронзительно возгласил Белый Кролик, и его вопль четырежды подхватили другие голоса, постепенно удаляясь.
      Мы услышали его шаги прежде, чем он появился сам. Чуть неровные шаги, сопровождаемые стуком трости. Он медленно вошел в зал суда, искалеченный, но решительный, и внимательно обвел присутствующих взглядом, дабы уяснить, кто тут судья, кто присяжные, кто адвокат. Изменение, внесенное мной в «Джен Эйр», обошлось ему дорого. Рочестер потерял руку и видел только одним глазом, да и то слабо. Я прикрыла рот рукой, увидев, как он шаркающим шагом вступил в молчаливый зал. Знай я, чем все кончится, решилась бы снова на то же самое? Калекой сделало Рочестера предательство Ахерона, но кашу-то заварила я.
      Лицо у Эдварда зажило, хотя и покрылось рубцами, что, впрочем, не слишком испортило его внешность. Он принес присягу. Глаза его под темной копной спадающих на лоб волос пылали.
      — Извините, — пискнула соня, сидевшая рядом с Рочестером, — вы мне не подпишете грифельную доску?
      Рочестер криво усмехнулся, взял перо и сказал:
      — Как ваше имя?
      — Элен.
      Рочестер подписал, отдал доску, и ему тут же подсунули еще одиннадцать, аккуратно стерев с них все предыдущие записи.
      — Довольно! — взревел Король. — Я не допущу, чтобы мой суд превратился в рассадник охотников за автографами! Мы тут за правдой гоняемся, а не за знаменитостями!
      Воцарилась мертвая тишина.
      — Надеюсь, не откажете? — произнес Король, протягивая Рочестеру собственный блокнот, и тихо добавил: — Это для дочки.
      — Как зовут вашу дочку? — спросил Рочестер, держа перо наготове.
      — Руперт.
      Рочестер подписал и отдал блокнот.
      — Мистер Рочестер, — начал Грифон, — не могли бы вы своими словами рассказать нам, чем обернулись действия мисс Нонетот лично для вас?
      Зал замер. Даже Королю с Королевой было интересно услышать, что скажет Рочестер.
      — Для меня одного? — медленно проговорил Рочестер. — Ничем. Для нас, моей дражайшей Джен и меня, — всем!
      Он сжал руку с обручальным кольцом, погладил золотой ободок большим пальцем, пытаясь превратить свои чувства в слова.
      — Чего мисс Нонетот не сделала для нас? — тихо произнес он. — Она дала нам все, что мы только могли пожелать. Она освободила нас из тюрьмы, созданной не нами, из темницы отчаяния, откуда мы и не мечтали вырваться. Мисс Нонетот дала нам возможность любить и быть любимыми, и я не могу себе даже вообразить большего дара. У меня нет слов выразить нашу благодарность.
      В суде стояла тишина. Даже Королева замолчала и просто смотрела, приоткрыв рот («Прямо как рыба», — подумалось мне), на Рочестера.
      Голос Грифона нарушил молчание.
      — Свидетель ваш.
      — А! — сказал Хопкинс, собираясь с мыслями. — Скажите, мистер Рочестер, только чтобы уточнить один вопрос: мисс Нонетот изменила конец вашего романа?
      — Хотя я, как вы видите, остался калекой, — ответил Рочестер, — словно старый каштан, пораженный молнией, в саду Торнфильда, я сейчас счастливее, чем когда-либо. Да, сэр, мисс Нонетот изменила конец романа, и я вечно буду ее за это благодарить!
      Хопкинс улыбнулся.
      — Больше вопросов нет.
 
      — Что ж, — сказал Грифон, когда суд объявил перерыв, чтобы Король мог обдумать приговор.
      Королева, вопреки обыкновению, стояла за оправдание. Услышать от нее такое было просто невероятно, и, когда она сказала это, все в изумлении уставились на нее. Тритон Билли чуть не подавился, и его пришлось постучать по спине.
      — Заранее исход предсказывать не буду, — Грифон вежливо поклонился Хопкинсу, приводившему в порядок бумаги вместе с Белым Кроликом, — но Рочестер устроил для вас сильное шоу. Червонные Король и Королева, может, и самая тупая пара, которая когда-либо председательствовала в суде, но, в конце концов, они же червонные, а черви — те же сердца! И поскольку вы совершенно очевидно виновны, нам требовалось вызвать сочувствие к вам прежде, чем дойдет до вынесения приговора.
      — Сочувствие? — с удивлением спросила я. — Это у Королевы-то, с ее вечным «отрубить ей голову»?
      — Это ее маленькая слабость, — ответил Грифон. — На самом деле она никогда никого не казнит. Я только немного беспокоился, как бы вас не взяли под стражу до вынесения приговора, но, к счастью, Король путается в юридической терминологии.
      — Как вы думаете, что мне грозит?
      — Честно говоря, понятия не имею, — ответил Грифон. — Время покажет. До встречи, Нонетот!
 
      Я медленно вернулась в штаб беллетриции и обнаружила там мисс Хэвишем.
      — Как прошло заседание? — спросила она.
      — Виновна, как и предполагалось.
      — Не повезло. Когда объявят приговор?
      — Без понятия.
      — Могут несколько лет протянуть, Четверг. У меня есть для тебя кое-что.
      Она протянула мне отчет, который я написала для нее по делу «Тени — пастушьего пса». Я увидела оценку, не поверила глазам, посмотрела еще раз и подняла взгляд на Хэвишем.
      — Пять с двумя плюсами?
      — Думаешь, я слишком расщедрилась? — спросила она.
      — Н-ну… — смущенно промямлила я, — меня ведь насильно выдали замуж и потом чуть не убили!
      — Принудительный брак не считается, Нонетот. Усвой вот что: мы даем это поручение всем беллетрицейским стажерам последние тридцать два года — и все без исключения провалились!
      Я разинула рот.
      — Даже Харрис Твид.
      — Твида оженили на мисс Горожанинс?
      — До этого не дошло. Он даже свиней купить не смог, не то что ветеринара вокруг пальца обвести. Ты хорошо справилась, Нонетот. Твоя методика причины и следствия работает хорошо. Надо, конечно, отшлифовать, но хорошо!
      — Ох, — выдохнула я с некоторым облегчением, затем добавила после краткого размышления: — Но меня же чуть не убили!
      — Не убили бы, — заверила она меня. — У беллериции везде глаза и уши, мы не разбрасываемся своими стажерами. Ты выполнила свой письменный экзамен на девяносто три процента. Поздравляю. Дождемся окончательного решения Совета жанров — и ты в беллетриции.
      Я прислушалась к себе и ощутила даже некоторую гордость, хотя в глубине души знала, что моя служба будет недолгой — до тех пор, пока я не вернусь на Ту Сторону.
      — Ничего нового насчет Перкинса?
      — Ничего, — ответила я. — А о Вернхэме Дине?
      — Пропал без вести. Глашатай хочет поговорить с нами об этом.
      — Нет ли связи между этими случаями?
      — Возможно, — откликнулась она чуть таинственно. — Мне надо еще кое-что выяснить. Спроси меня завтра.